CC BY
140
ï
fi I
УДК 82.03
Гуревич Любовь Степановна
Gurevich Lubov' Stepanovna
МЕТАКОММУНИКАТИВНЫЕ ПРЕДИКАТЫ, ИХ СЕМАНТИКА И ПРАГМАТИКА
METACOMMUNICATIVE PREDICATES, THEIR SEMANTICS AND PRAGMATICS
В статье обсуждается проблема метакоммуникации. Автор определяет когнитивную и семантическую структуры метакоммуникативных предикатов, описывает типы коммуникативных ситуаций, которые репрезентируются говорящим в метакоммуникативном дискурсе. Основная часть публикации посвящена прагматическому аспекту метакоммуникативной деятельности
This article deals with the phenomenon of metacommunication. The author defines the cognitive and semantic structures of metacommunicative predicates, describes the types of communicative situations, which are represented by the speaker in his metacommunicative discourse. The major part of the article is devoted to pragmatics of metacommunication
Ключевые слова: метакоммуникация, прецедентная и Key words: metacommunication, precedent and current текущая коммуникативные ситуации, метакоммуни- communicative situations, metacommunicative predicates, кативные предикатыы, прагматика метакоммуникации pragmatics of metacommunication
Последние исследования глагольной семантики однозначно подтверждают тот факт, что глагольные единицы чрезвычайно редко передают значение одноактового простого действия (такие глаголы относят к группе семантических примитивов (см. А. Вежбицкая), чаще всего, они репрезентируют комплексную ситуацию, нередко включая в собственную семантику также компоненты других членов предложения (см. об инкорпорированных компонентах глагольного значения в
Н.Д. Арутюнова, Л.С. Гуревич, О.А. Михайлова, Ю.Г. Панкрац и др.). Такие глаголы мы называем, вслед за Ю.Г. Панкрацем, сложнострук -турированными (подробно о теории сложноструктурированных глаголов см. в кн. Л.С. Гуревич «Методика семантического исследования сложноструктурированных глаголов (на материале глаголов управления в современном английском языке)».
Отличительной особенностью семантики метакоммуникативных предикатов является, наряду со сложностью самого репрезентируемого глаголом действия, их соотнесенность с двумя коммуникативными ситуациями: прецедентной (ПКС) и текущей (ТКС). Кроме того, семантика метакоммуникативного предиката осложнена оценочными компонентами, которые могут иметь отношение к адресанту ПКС, к самой ПКС, а также характеризовать адресанта текущей коммуникативной ситуации.
Чтобы отчетливо уяснить, что подразумевается под прецедентной коммуникативной ситуацией, остановимся на самом понятии «прецедентность», которое не только неоднозначно воспринимается в научных кругах, но и считается достаточно полемичным.
Понятие «прецедентность» укоренилось в отечественной научной литературе в течение последних двадцати с небольшим лет. За этот
период оно претерпело ряд значительных изменений в толковании и вызвало горячую полемику по поводу приемлемости данного термина в употреблении с разного рода понятиями, такими как «имя», «ситуация », «феномен» и др.
Впервые понятие «прецедентность» было введено Ю.Н. Карауловым, давшим описание прецедентных текстов и определившим их как:
«1) значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношении;
2) имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников;
3) такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» (Караулов 1987: 216).
Следует отметить, что, несмотря на семантическую нерасчлененность представленного термина, предполагающего идиоматич-ность его употребления, в научной литературе укоренилась лишь его первая часть. Впоследствии Д.Б. Гудков вводит понятие «прецедентное имя» (Гудков 1996, 1999), годом позднее появляется новое понятие «прецедентное высказывание» (Костомаров, Бурвикова 1997), в том же году Е.Ю. Прохоровым введено понятие прецедентного прагморефлекса (Прохоров 1997: 6), а В.В. Красных предлагает научной общественности термины прецедентного феномена и прецедентной ситуации (Красных и др. 1997).
Ссылаясь на работу Б. Гаспарова (Гаспаров 1996: 99 - 100), Е.Ю. Прохоров справедливо замечает, что прецедентность имеет уровневый характер. Проводя параллель с уровнями сознания индивида, он отмечает, что некоторые аспекты памяти индивида «имеют заведомо индивидуальный, сугубо личный характер; некоторые другие - принадлежат более или менее очерченному кругу «своих», разделяющих тождественный опыт <...>; о третьих с уверенностью можно сказать, что
они имеют хождение в широкой и неопределенной по составу среде. <...> Различным уровням сознания соответствуют разные виды прецедентных феноменов: автопрецедентные, социумно-прецедентные, национально-прецедентные, универсально-прецедентные» (Прохоров 2004: 148). Автопрецедентами Е.Ю. Прохоров называет «отражение в сознании индивида некоторых феноменов окружающего мира, обладающих особым познавательным, эмоциональным, аксиологическим значением для данной личности, связанных с особыми индивидуальными представлениями, включенными в ассоциативные ряды» (Там же). Иными словами, автопрецеденты в его определении есть ни что иное, как индивидуальные и личностные смыслы, имеющие неповторимую эмоциональную окраску в представлении отдельного индивида. Социумно-прецедентные феномены известны и понятны любому среднестатистическому представителю того или иного социума и входят в коллективное когнитивное пространство. Если таким социумом является семья, то социумно-прецедентные феномены имеют тенденцию к сближению с автопрецедентами. В качестве примеров таких социумов Е.Ю. Прохоров называет конфессиональный (в частности, христианский) социум, профессиональный (социум лингвистов) и др. Национально-прецедентные феномены известны любому среднему представителю лингвокультурного сообщества и входят в его когнитивную базу. Универсально-прецедентные феномены известны любому современному полноценному homo sapiens и входят в универсальное когнитивное пространство человечества (Там же: 149).
Среди прецедентных феноменов Е.Ю. Прохоров выделяет прецедентный текст, прецедентное высказывание, прецедентное имя и прецедентную ситуацию. В целях нашего исследования особый интерес для нас имеет последний феномен, который представляет собой «некую «эталонную», «идеальную» ситуацию с определенными коннотациями». Здесь следует внести уточнение, что автор
данного определения исходит из понятия национально-прецедентных феноменов и потому прецедентная ситуация в его понимании соотносится с характеристиками прототипичности, особой знаковости и значимости для целого лингвокультурного сообщества.
Рассматривая частные метакоммуника-тивные высказывания, в которых фигурируют прецедентные коммуникативные ситуации, мы исходим из социумно-прецедентных феноменов, известных представителям определенного социума, а в нашем случае это участники текущей коммуникации и, вслед за Е.Ю. Прохоровым, определяем прецедентные феномены как «вербализуемые в коммуникации единицы, реализация которых влечет за собой некоторую апелляцию к чему-то известному, некоторому факту, который за ним стоит» (Там же; С. 153). Таким образом, прецедентная коммуникативная ситуация в метакоммуника-тивном дискурсе представляет собой апелляцию к известному обоим коммуникантам факту предшествовавшей коммуникации.
Текущая коммуникативная ситуация совпадает с моментом речи коммуникантов. В ме-такоммуникативном высказывании она аккумулирует прецедентную коммуникативную ситуацию, которая выступает в нем в качестве референта высказывания.
Что касается оценочной составляющей семантики метакоммуникативного предиката, то в этом случае также требуется ряд уточнений и толкований.
В современной научной литературе предикатам оценочного действия и оценке посвящено большое количество публикаций (Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева, Ч. Стивенсон, Т.Д. Шабанова, Л.В. Щерба, и др.), где подробно рассматриваются различные виды оценок по семантическому, прагматическому, синтаксическому и другим критериям, но то, что выходит из зоны интереса исследователя, действительно заслуживает пристального внимания. Это, прежде всего, полиситуативность, передаваемая данными глаголами. По крайней мере, это замечание относится к глаголам, со-
держащим в своей семантике оценку речевого действия. Тот факт, что в семантике данных глаголов прослеживается компонент «говорения», их автоматически внесли в разряд глаголов речи, не учитывая при том, что в них подразумевалось не просто говорение, а «говорение о чьем-то говорении», или метакоммуникация, где адресант высказывает некоторое суждение по поводу чего-то речевого поступка, т.е. оценивает его. Следует отметить, что настоящее определение базируется на широком значении слова «оценка», включающем в себя не только «определение цены чего-либо», но и «установление качества, степени или уровня чего-либо».
Выделение оценочной составляющей в метакоммуникативном предикате продиктовано когнитивной структурой обозначаемого предикатом действия. А именно, метакоммуника-тивный предикат аккумулирует в своей когнитивной структуре одновременно две ситуации (как уже упоминалось, это текущая коммуникативная ситуация (ТКС) и прецедентная коммуникативная ситуация (ПКС), и соответственно, два действия, двух адресатов и двух адресантов. В большинстве когнитивных структур ме-такоммуникативных предикатов деятельность Адресанта1 (ТКС) заключается в категоризации и оценивании речевой деятельности Адресан-та2 (ПКС). Адресант1 выступает в роли наблюдателя за ПКС и выносит собственное суждение относительно того, каким образом следует категоризовать наблюдаемое речевое действие. Здесь возникает закономерный вопрос: известно, что модус категоризации (оценки) и модус наблюдателя присутствуют во многих типах предикатов, почему же тогда мы не классифицируем данные предикаты как содержащие оценочную составляющую?
Сравним два предиката: забить (гвоздь) и оскорбить (человека). Можно предположить, что в предложении Иван забил гвоздь как и в предложении Иван оскорбил Петра присутствует модус наблюдателя. Однако деятельность наблюдателя в первом случае коренным образом отличается от деятельности наблю-
дателя второй ситуации. Процесс забивания гвоздя, безусловно, подлежит категоризации, т.е. соотнесению реального образа действия с ментальной моделью и идентификации. Но мы с трудом можем назвать процесс такой категоризации оценкой, поскольку идентификация -это не собственно оценка качества действия, а всего лишь оценивание на предмет соответствия /несоответствия ментальному образу. Чтобы лучше понять второй пример, сопоставим два схожих по смыслу предложения: Иван оскорбил Петра и Иван сказал, что Петр -идиот. И в том, и в другом случаях мы имеем дело с одним и тем же речевым поступком Ад-ресанта2 - оскорблением. Однако в первом случае Адресанті, являясь наблюдателем ПКС, проводит метакогнитивный анализ содержания сказанного Адресантом2, а также, оценив коммуникативную ситуацию и оказанный высказыванием перлокутивный эффект на Адресата2, категоризует речевое действие как оскорбление. Мы не имеем возможности узнать, какие конкретные слова были произнесены Адресантом2, и все, что остается доступным для нашего осмысления - это готовый продукт оценки речевого действия Адресан-томі. Возможно, те же самые слова при других обстоятельствах могли бы быть охарактеризованы иным способом, например, как шутка, розыгрыш, издевка и т.д., однако комплексный анализ коммуникативной ситуации Адресан-томі дает ему основания оценить ее однозначно как оскорбление. В данном случае происходит не просто идентификация речевого поступка на соответствие (Он сказал, Он спросил и т.п.), а определение «качества» данного поступка, т.е. то, что мы определили в широком смысле, как оценка.
Второй пример демонстрирует актуализацию того же самого смысла, однако Адресанті снимает с себя ответственность за оценочное суждение, давая возможность Адресату самому квалифицировать и оценить речевой поступок Адресанта2. Таким образом, глагол сказать просто вводит пропозицию, оставляя право оценки содержания высказывания
Адресанта2 Адресату^
Большинство исследователей придерживаются единого мнения по поводу предикатов оценочной семантики, а именно в аспекте, касающемся их функции (Н.Д. Арутюнова, Е. В. Падучева, Ч. Стивенсон, Р. Хэар, и др.). Как утверждает Ч. Стивенсон, «... цель оценочных высказываний состоит не в том, чтобы описывать мир, а в том, чтобы выражать эмоции и отношения, хвалить или ругать, льстить или оскорблять, рекомендовать или советовать, отдавать приказы или руководить и т.п.» (Стивенсон, 1985, С. 183.: Цит. по: Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева). Иными словами, оценочное высказывание призвано воздействовать на ментальную сферу адресата и побуждать его к действию в определенном конкретном направлении. Следует отметить, что оценка обладает значительно большей иллокутивной силой, чем простая рекомендация, ибо, как справедливо замечают Н.Д. Арутюнова и Е.В. Падуче-ва, она не только выражает рекомендацию, но и указывает на релевантные признаки, т.е. имплицирует мотивировку рекомендации (Арутюнова, Падучева). В психологическом плане рекомендация часто воспринимается адресатом как коммуникативное насилие, агрессия, в то время, как логическое обоснование рекомендации смягчает ее насильственно-манипуля-тивную форму и, тем самым, обеспечивает адресанту коммуникативный успех.
В отличие от других тематических групп предикатов, метакоммуникативные предикаты уникальны еще и тем, что даже отсутствие эмоционального оценочного компонента в семантике метакоммуникативного глагола является также оценочным, ибо выбор нейтрального глагола для описания прецедентной коммуникативной ситуации свидетельствует о характеризации адресантом акта коммуникации как нормального, не выходящего за пределы стандартных коммуникативных конвенций (например, «Он сказал (а не «крикнул», «взревел», «ехидно произнес», «прошептал» и т.д.).
По существу, все метакоммуникативные предикаты имеют аксиологический характер,
то есть содержат в себе либо комплексную оценку прецедентной коммуникативной ситуации, либо оценку отдельных ее компонентов: участников, референта, сценария или содержания коммуникации и т.п.
Метакоммуникативный предикат несет в себе в равной доле информацию не только о прецедентной коммуникативной ситуации, но и о самом коммуниканте, авторе метакоммуни-кативного высказывания. Помимо того, метакоммуникативный предикат практически всегда нагружен прагматической целью подчинить оценочные (аксиологические) установки адресата собственным коммуникативным интересам. Происходит как бы «навязывание» собственного видения адресантом прецедентной коммуникативной ситуации адресату, и перло-кутивный эффект данного высказывания зависит от множества априорных условий коммуникации, а именно, являлся ли адресат сам очевидцем прецедентной коммуникативной ситуации, или ему это известно только со слов адресанта, насколько доверительны отношения у коммуникантов, склонен ли адресат верить каждому слову адресанта или он настроен критически, авторитетно ли мнение адресанта для адресата и т.д. Такого рода стратегия коррелирует с речевой агрессией, описанной в работе Т.А. Воронцовой «Речевая агрессия: Коммуникативно-дискурсивный подход», и
расценивается как насильственное вторжение в аксиологическое пространство адресата, которое иногда преследует «стремление говорящего (адресанта) навязать адресату посредством деструктивных форм речевого поведения негативное отношение к предмету речи (к референту)», а иногда таким же принудительным образом создает неожиданно положительный образ референта высказывания. Ассоциативно эти виды диалогического дискурса связываются с речевым манипулированием (агрессией) и воспринимаются с определенной долей сомнения, недоверия, негодования или даже отторжения.
Неслучайно в русском фольклоре номинации метакоммуникативных высказываний
содержат отрицательные коннотации и воспринимаются негативно. Такие понятия, как «сплетни», «слухи», «наговоры», «пересуды», «наветы» - все есть вариации метакоммуникативных высказываний (здесь имеются в виду только те виды речевого действия, объектом высказывания которых являются чьи-либо речевые поступки, ибо, по определению, они также могут включать оценку неречевых действий. Например, сплетня - «слух о ком-чем-н., основанный на неверных сведениях» (СРЯ), где сведения (знания о факте) могут быть результатом переработки сообщения «из чужих уст» (речевого поступка) и действия, свидетелем которого был сам говорящий (неречевого поступка), в которых четко прослеживается негативная оценка речевого действия. Даже такие нейтральные по смыслу понятия, как «комментирование», «пояснение», «объяснение», получая предикативный статус, в большинстве метакоммуникативных дискурсов приобретают отрицательно-эмоциональный оттенок.
1. «Не нужно комментировать мою речь! Я и так предельно ясно выразил свою точку зрения!» (Раздражение, негодование, недовольство).
2. «Поясните, пожалуйста, что Вы имели в виду, говоря о человеческом факторе». (Указание на неточность, непонятность высказывания коммуниканта, вызвавшее, как минимум, недовольство слушателя).
3. Я (еще раз) объясняю, я ничего предосудительного не делал, и нечего на меня «свешивать всех собак»! (Раздражение, негодование, недовольство).
Любому виду такого дискурса, будь то просьба пояснить, объяснить или прокомментировать, или же автореферентное мета-коммуникативное высказывание, неизменно сопутствует негативное отношение адресанта, вызванное неудовлетворенностью прецедентным коммуникативным актом. Даже искренняя, не подразумевающая иронически негативных импликаций просьба пояснить что-либо, т.е.
«сделать более ясным, объяснить, истолковать» [СРЯ, 1989, С. 574], указывает на то, что индивид обладает какими-то частичными знаниями о референте высказывания, недоволен их неполнотой, и хотел бы уточнить детали. Недостающие элементы любого образа, в том числе образа прецедентной ситуации, в обязательном порядке моделируются, достраиваются в уме коммуниканта, образуя некую смесь истинных фактов (здесь истинными фактами мы условно считаем те факты, которые коммуникант ввиду ряда субъективных и объективных причин считает истинными) (знаний) с предположениями (неверифицированными фактами, которые можно считать «пустыми» (в действительности, эти лакуны не могут быть абсолютно пустыми, ибо они заполнены предположениями. С другой стороны, мы не можем предположения считать знаниями, ибо они есть плод нашей фантазии, а не отражения реальной действительности в нашем сознании. Поэтому, с точки зрения реальности /ирреальности источника информации, используемого для построения ментальной модели, мы можем условно считать предположения «пустой лакуной» в схеме знаний) лакунами знаний. И основной задачей переспроса, его мотивацией, является заполнить «пустые» лакуны знаний, заменив предположения фактами. Этот процесс обязательным образом сопровождается сравнением и оценкой того, что «есть в голове» адресата, с тем, что преподносит адресант. Реакция адресата на реплику адресанта целиком зависит от того, насколько адресат оказывается близок к той модели, которую он предвосхитил в своих предположениях. Чем больше расхождение ментальной модели адресата с представленной моделью в речи его собеседника, тем эмоциональней его реакция, связанная с комплексом негативных ощущений и соответствующих реакций, начиная с простого неверия, и заканчивая бурным протестом, вызванным эффектом обманутого ожидания.
Иллокутивная сила метакоммуникатив-ного предиката во многом зависит, во-первых, от того, является ли метакоммуникация си-
мультанной или постфактивной, во-вторых, от того, совпадают ли адресант ПКС с адресатом текущей коммуникации, или же адресант ПКС с адресантом ТК.
Симультанная метакоммуникация это порождение метакоммуникативного высказывания как реакции на предшествующее высказывание в настоящем диалогическом дискурсе, касающаяся непосредственно и самого содержания данного высказывания, и его автора - адресанта данного коммуникативного акта. Например:
- Мне верится с трудом, что такое вообще могло случиться!
- Ты хочешь сказать, что я лгу?!
Здесь метакоммуникативное высказывание хочешь сказать порождается предшествующей фразой настоящего диалогического дискурса и относится непосредственно к адресанту коммуникативного акта.
Постфактивная метакоммуникация порождается на основе прецедентной коммуникативной ситуации, имевшей место в прошлом (прошедшем диалогическом дискурсе, не связанном в темпоральном отношении с настоящим дискурсом) и касающейся содержания и участников не связанной с текущим моментом коммуникации. Например:
- Интересно, как там дела у Сергея?
- Не знаю. После того, как он публично оклеветал мою сестру, я о нем и слышать ничего не желаю!
В настоящем примере метакоммуника-тивный предикат оклеветал относится не к предыдущей фразе адресанта, а к прецедентной коммуникативной ситуации, имевшей место в прошлом, не связанном во временном отношении с моментом произнесения МКВ.
Такое деление метакоммуникации обусловлено также и тем фактом, что одни и те же предикаты в симультанной и постфактивной метакоммуникации проявляют различные свойства и выражают разное отношение.
Связано это, прежде всего с тем, что с изменением характеристик ПКС изменяются стратегии, тактики, интенции и модальность
говорящего. И если, например, в предложении Ты меня оскорбляешь! звучит больше предупреждение коммуниканта от дальнейших оскорбительных действий, то в предложении Ты оскорбил меня! выражен упрек. В первом случае, соответственно, используется стратегия и тактики контролирования темы коммуникации (недопущение последующих подобных действий коммуниканта), во втором случае стратегия и тактики формирования эмоционального настроя (например, чувства вины у собеседника) и побуждения к действию (извинению).
Другое, не менее важное, наблюдение указывает на то, что некоторые характеристики ПКС накладывают запрет на конкретные языковые формы. Например, в таком мета-коммуникативном высказывании, как Ты перессорил всех родственников симультанная прецедентная коммуникативная ситуация невозможна (* Ты перессориваешь всех родственников), ибо, помимо того, что глагол перессорить относится к разряду результативных (финитных) глаголов, не предполагающих про-цессуальности, в его семантике заложен темпоральный ограничитель. Итеративный характер действия предполагает протяженность во времени несопоставимую со временем произнесения фразы или предложения.
Третье, являющееся также определяющим в градации ПКС, наблюдение позволяет отметить выборочность предикатов для того или другого ее вида в зависимости от коммуникативных намерений говорящего. Если руководствоваться утверждением Грайса, что коммуниканты в большинстве случаев заинтере-
1. Арутюнова Н.Д. Истоки, проблемы и категории прагматики / НД. Арутюнова, Е.В. Па-дучева // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1985. - Вып. 16. - С. 8 -42.
2. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт / Н.Д. Арутюнова. -М.: Наука, 1988.
3. Вежбицкая А. Речевые жанры / А. Веж-бицка //Жанры речи. - Саратов, 1997. - С. 99-111.
4. Воронцова Т.А. Речевая агрессия: комму-
сованы в установлении и поддержании принципа кооперации в беседе, то можно объяснить, почему, например, некоторые предикаты, типа chagrin (в значении «досаждать»), disgrace (позорить, бесчестить), outrage (оскорбить, надругаться), slander (клеветать), reprimand (отчитывать) и многие другие, значительно реже проявляются в симультанной ПКС. Эти редкие случаи демонстрируют намеренное нарушение коммуникантом принципа кооперации и явно свидетельствуют о провокации коммуникантом конфликта.
Таким образом, метакоммуникативные высказывания выполняют важнейшую функцию коммуникации не только по установлению и поддержанию, но и по размыканию коммуникативного контакта.
Исследователи также подчеркивают, что прагматика коммуникации более значима, чем просто обмен информацией, и что, в связи с этим, метакоммуникации должна принадлежать ведущая роль в общении людей [Watzlawick, Beavin, Jackson 1967; Mandel 1971; Boettcher 1975].
Метакоммуникативные предикаты еще мало изучены, но те особенности семантики и прагматики данной группы предикатов, которые нам удалось вскрыть в процессе исследования, дают нам возможность с уверенностью утверждать, что данное исследование даст возможность не только пролить свет на некоторые мало изученные аспекты лингвистики, но и скорректировать существующее научное представление в данной области.
________________________________Литература
никативно-дискурсивный подход /Т.А. Воронцова.
5. Гаспаров Б. Язык. Память. Образ: лингвистика языкового существования /Б. Гаспаров.
- М., 1996.
6. Гудков Д.Б. Лингвистические и методические проблемы межкультурной коммуникации // Лингвостилистические и лингводидактические проблемы коммуникации /ДБ, Гудков. - М., 1996.
1. Гудков ДБ. Прецедентное имя и проблемы прецедентности/ДБ. Гудков. -М.:Моск. ун-т, 1999.
В. Гуревич Л.С. Методика семантического исследования сложноструктурированных глаголов (на материале глаголов управления в современном английском языке) I Л.С. Гуревич. - Чита: ЧитГТУ, 2ÜÜ2. - 2В7 с.
9. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность I Ю.Н. Караулов. - М., T9B7.
TÜ. Костомаров В.Г. Карнавализация как характеристика современного состояния русского языка: лингвометодический аспект I В.Г. Костомаров, НД. Бурвикова II Функциональная семантика языка, семиотика знаковых систем и методы их изучения: материалы международной научной конференции. - Ч. T. - М., T997. - С. 2З-24.
TT. Красных В.В. O tempora, o mores! Новые структуры русской когнитивной базы I В.В. Красных, Д.Б. Гудков, Д.В. Багаева II Лингвостилистические и лингводидактические проблемы
Коротко об авторе_______________________________
Гуревич Л.С., к. филол н., доцент, Иркутский государственный лингвистический университет (ИГЛУ) gurevich ls@mail.ru
Научные интересы: метакоммуникативные связи
коммуникации. - М., 1996. - С. 107-120.
12. Михайлова О.А. К вопросу об изучении глаголов с предметными семами / О.А. Михайлов // Проблемы глагольной семантики. - Свердловск, 1984. -152 с.
13. Панкрац Ю.Г. Пропозициональные структуры и их роль в формировании единиц разных уровней: дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.04, 10.02.19. - М., 1992. - 333 с.
14. Прохоров Ю.Е. Действительность. Текст. Дискурс: учебное пособие / Ю.Е. Прохоров.
- М.: Флинта: Наука, 2004. - 224 с.
15. Грайс П. Логика и речевое общение / П. Грайс // Новое в зарубежной лингвистике. - Вып. 16. - М., 1985.
16. [Watzlawick, Beavin, Jackson 1967; Mandel 1971; Boettcher 1975].
__________________________________Briefly about author
Gurevich L.S., Ph.D. (Philology), Assistant Professor, Irkutsk State University of Linguistics (ISUL) gurevich ls@mail.ru
Scientific interests: metacommunicative relations
