CC BY
113
ФИЛОЛОГИЯ
МЕТАКОГНИЦИЯ И ЯЗЫК Т.А. Клепикова
В статье рассматривается проблема взаимообусловленности метакогниции и языковых структур, репрезентирующих содержание данных когнитивных процессов; представлены существующие в когнитивной психологии и лингвистике точки зрения на роль языка в формировании метакогнитивных функций и роль метакогниции в становлении языковой способности.
Ключевые слова: метакогниция, теория сознания, лингвистические метарепрезентации, иконичность.
Признание речемыслительной деятельности как единого психического процесса не исключает в то же время дискуссии о том, каков вклад языка в формирование метакогнитивных способностей человека - с одной стороны, а с другой - в какой степени становление метакогниции способствует развитию языка.
Когниция характеризует способность когнитивных субъектов воспринимать, конструировать и обрабатывать когнитивную информацию. Метакогниция понимается как свойственная высокоорганизованному сознанию когнитивная функция мониторинга когнитивных процессов, контроля и оценки их результатов [1]. Иными словами, метакогниция как «рефлексивный слой психических состояний» [2] есть когниция о когниции. Это либо интроспективный анализ наших собственных ментальных состояний, либо прогностически-вероятностный анализ ментальных состояний другого когнитивного субъекта.
Сложность вычленения данного слоя сознания и его описания связана с тем, что мы пока плохо представляем себе, что такое сознание. По мнению М. Минского, пытаясь определить сознание, дать ему объяснение, сказать, как оно развилось, каковы его функции, мы сталкиваемся не с единой субстанцией, а множеством суб-способностей (суб-когниций) - различными видами восприятия, научения, знания, самоконтроля и т. д. [3]. А.Р. Лурия отмечал, что мысль не поддается психологическому описанию в том числе и
потому, что «трудно расщепить само осмысление и акт наблюдения над этим процессом. Трудно сознательно наблюдать протекание собственной сознательной мысли и продолжать мыслить» [4]. Однако, несмотря на методологические трудности, исследователи не оставляют попыток вычленить метакогни-цию как совокупность осознаваемых когнитивных состояний, иными словами, описать модель сознания субъекта (Theory of Mind) [5], или модель психического. В модели сознания, разработанной П. Гарденфорсом [6], выделяется 6 компетенций, или способностей, в совокупности характеризующих ме-такогнитивный уровень сознания субъекта:
1. Модель внутреннего мира: организация внутреннего опыта, которая позволяет построить ментальные модели ситуации для планирования и прогнозирования поведения.
2. Модель эмоций: возможность понимания, что кто-то еще испытывает боль, и сочувствия.
3. Модель внимания: способность понимать, куда направляют свое внимание другие когнитивные субъекты.
4. Модель интенции: осознание причинности, помогающей понять мир, моделировать, предсказывать его, прогнозировать последствия своего поведения в нем.
5. Моделирование модели психического другого когнитивного субъекта: понимание, что Другой имеет убеждения, желания, которые могут отличаться от собственных убеждений и желаний.
6. Модель самосознания: способность репрезентации собственного внутреннего мира.
Формирование метакогнитивных способностей происходит позднее других когнитивных способностей и является одним из условий формирования языковой способности. Согласно мнению М. А. Арбиба, для того чтобы мозг стал готовым к появлению языка, должны были сформироваться такие свойства сознания, как способность к имитации комбинации сложных движений, способность ассоциировать определенный символ с классом объектов, действий и событий; способность «соучаствовать», понимая, что слушающий и говорящий разделяют общее знание о коммуникации; интенциональность коммуникации (понимание того, что должен быть результат); понимание иерархической структуры объектов и действий, временной организации; возможность вспоминать и предвидеть и другие характеристики [7]. Обратим внимание на такие выделяемые М.А. Арбибом параметры, как способность «соучаствовать», предвосхищать и предвидеть результат коммуникации. Данные свойства характеризуют формирование в сознании человека модели Другого - способности репрезентировать когнитивные состояния собеседника, что классифицируется как ме-такогниция.
По данным многочисленных психолингвистических исследований, языковые структуры в значительной степени являются показателями становления метакогниции [8-13]. В этом плане нельзя не признать справедливость следующего замечания Е.С. Кубряко-вой: «Язык членит действительность, поскольку её членит наше сознание, и делит её на такие составляющие, которое оно выделило и «признало»» [14]. Прежде всего, это касается складывания лексикона, рефлексивного по своей природе, выражающего семантику мнения, оценки, перцепции, предвосхищения, догадки и т. д.
Глаголы, обозначающие когнитивные состояния (для английского языка это think, know, remember, guess и др.), в процессе языковой объективации оценки, мониторинга и трансформаций внутренних состояний играют особую роль [15-16]. Они формируют суждения, содержание которых отражает то, что когнитивный субъект знает (или ему кажется, что он знает - ‘a feeling-of-knowing
judgement’) [17], что когнитивный субъект знает о том, что знает другой субъект (‘feeling-of-another’s-knowing judgement’) [8], что он усваивает (‘judgement-of-learning’) [5, с. 266] и т. д. Кроме того, слова, обозначающие когнитивные процессы, позволяют понять цель и передачу интенсионального значения в тексте, логическую организацию и взаимозависимости различных компонентов письменного текста, ментальные состояния действующих лиц, настоящие, прошлые и будущие отношения к происходящему [10].
Помимо лексического пласта, фиксирующего метакогнитивные процессы, язык выработал и иконичные метакогниции, грамматические и синтаксические структуры [18], специализирующиеся на передаче подобного рода концептуального содержания. Такие конструкции мы называем лингвистическими метарепрезентациями [19]. Это в прототипическом случае синтаксические конструкции сложноподчиненного предложения с сентенциональным комплементом, вводимым глагольной или именной лексемой со значением когниции, перцепции, эмоционального отношения, волитивного состояния, речи, например:
Nonetheless, it is inviting to speculate that research into metacognitive functioning will be useful in understanding what it is for mental states to be conscious [5, с. 266].
If objects of thought need not all be individuated by sensing them, it is hardly plausible that we need to individuate our own mental states that way [5, с. 269].
There has been extensive investigation, for example, of our metacognitive sense that information is present in memory even when that information is not consciously available [5, с. 265].
Важным замечанием относительно языковых структур, «метарепрезентирующих» некоторое когнитивное состояние, является факт тесного взаимодействия лексической семантики вводящих зависимую пропозицию слов и семантики синтаксической конструкции с сентенциональным комплементом.
Лингвистические метарепрезентации легко образуют рекурсивные цепочки: What, reduced to their simplest reciprocal form, were Bloom’s thoughts about Stephen’s thought about Bloom and Bloom’s thoughts about Stephen’s thoughts about Bloom’s thoughts about Stephen? He thought that he thought that he was a
jew whereas he knew that he knew that he knew that he was not (Joyce, 7971).
Таким образом, в свете данного подхода способность языка формировать рекурсивные цепочки обеспечивается рекурсивностью мысли, т. е. метакогнитивной способностью представлять содержание собственных когнитивных процессов и когнитивных процессов других субъектов.
Согласно другой точке зрения, именно язык как когнитивная способность является фундаментальной по отношению к развитию теории сознания как совокупности основных структур сознания [20], а этапы формирования параметров сознания непосредственно связаны с формированием языка. Так, в психолингвистике экспериментально доказано, что становление языкового навыка построения сложного предложения с сентенцио-нальным комплементом и формирование языкового понятия о комплементации в целом в структурах с ментальными предикатами является предпосылкой формирования метакогнитивного по сути понятия о ложных утверждениях в онтогенезе [21]. Ряд исследователей считают, что слова, обозначающие метакогнитивные состояния, стимулируют развитие метакогниции, поскольку объективация процессов и результатов фиксации, оценки и мониторинга внутренних состояний (собственных и чужих) возможна только в вербальной форме. Тем самым языковые навыки в этой области способствуют дальнейшему совершенствованию таких когнитивных процессов, как отражение и осознание (в особенности в процессе научения) [22]. Усвоение данной лексики является основой (и в то же время показателем) формирования навыков и умений чтения и извлечения информации, что в целом можно квалифицировать как дискурсивную компетентность [23].
В некоторой степени употребление глаголов, обозначающих ментальную активность разного рода, способствует развитию металингвистических способностей, сущность которых заключается в понимании того, что слово - это всего лишь знак. Нарушение такой функции при патологиях сознания (например, у больных с синдромом Асперге-ра) изменяет способность человека осуществлять корректную референцию к слову в ситуациях коммуникации - при синонимиче-
1 Источники примеров: Joyce J. Ulysses. L., 1960.
ских или эквонимических заменах [24]. Кроме того, металингвистические способности дают нам возможность понять, что язык также может быть объектом мысли и рефлексии [23, 25]. Таким образом, становление мета-когниции как способности к осмыслению (осознаванию) собственных когнитивных состояний и когнитивных состояний других обусловливается, по мнению ряда исследователей, становлением языкового сознания, в частности за счет формирования лексикона, обозначающего когнитивные состояния, и синтаксических структур, иконичных мета-когниции.
С нашей точки зрения, вопрос об онтологической взаимосвязи метакогниции и средств ее языковой объективации следует решать с позиции признания двуединой сущности феномена речемыслительной деятельности, в которой мышление и язык непосредственно связаны и «воплощены» друг в друге. Действительно, эволюционный рывок, связанный с формированием метакогнитив-ных способностей, создал тем самым основу и для языка в человеческом смысле. Однако в дальнейшем именно язык начинает принимать активное участие в структурировании мышления и передаче все усложняющихся концептов. Таким образом, рефлексивная по своей семантика лексика, фиксируя осознаваемый фундамент психического состояния, одновременно формирует семантические структуры когнитивных состояний [2, с. 188].
Обратим в этой связи внимание и на слова А. А. Потебни: «Умственная жизнь человека до появления в нем самосознания так же темна, как и душевная жизнь животного <...>. Но несомненно, что в то время как животное не идет далее смутных очерков чувственного образа, для человека эти очерки служат только основанием, исходной точкой дальнейшего творчества <. >. Понятно, что в человеке есть сила, заставляющая его особенным, только ему свойственным образом видоизменять впечатления природы; легко также принять, что точка, на которой становится заметной человечность этой силы, на которой обобщение получает неживотный характер, есть проявление языка; но что же именно прибавляет слово к чувственной схеме? Что бы оно ни прибавляло, это нечто должно быть существенным условием позднейшего совершенствования мысли, иначе
сам язык будет не нужен» [26]. Понимание языка как существенного условия позднейшего совершенствования мысли является одним из основополагающих тезисов современного междисциплинарного подхода к изучению языка в неразрывной связи с ког-ницией и метакогницией в целом, их взаимной обусловленности. С этой точки зрения человеческий язык полагается не просто одной из высших психических функций, а, как утверждает Т.В. Черниговская, особой видоспецифической способностью мозга, которая дает не только возможность строить и организовывать чрезвычайно сложные сигналы, но и обеспечивать мышление - формировать концепты и гипотезы о характере, структуре и законах мира [27]. В то же время вопрос, заданный А.А. Потебней о том, «что же именно прибавляет слово к чувственной схеме», остается в фокусе исследований проблемы взаимосвязи, взаимодействия, взаимообусловленности сознания и языка.
1. Smith J.D. et al // Behavioral and Brain Sciences. 2003. V. 26. № 3. P. 318.
2. Прохоров А.О. // Когнитивные исследования: сб. науч. тр. Вып. 1 / под ред. В. Д. Соловьева. М., 2006. С. 186.
3. Minsky M. // Brain, Mind and Society / Proc. of an International Conf. on Brain, Mind and Society. Tohoku University, Japan. Sept. 2005 http://web. media. mit.edu/~minsky/papers/Intern al%20Grounding.html.
4. Лурия А.Р. Язык и сознание. М., 1979. С. 192.
5. Rosenthal D. // Metarepresentations: A Multidisciplinary Perspective / Sperber D. (Ed.). Oxford,
2000. P. 265-295.
6. Gardenfors P. Slicing the Theory of Mind // www.lucs.lu.se/people/Peter.Gardenfors/articles/ slicingToM.html. 2003.
7. Arbib M.A. // Cajal and consciousness: Scientific approaches to consciousness on the centennial of Ramon y Cajal’s Textura / Marijuan P.C. (Ed.) / Annals of the New York Academy of Sciences.
2001. V. 929. P. 195-220.
8. Brennan S.E., Williams M. // Journal of Memory and Language. 1995. V. 34. P. 383-398.
9. Bretherton I., Beegley M. // Developmental Psychology. 1982. Vol. 6. P. 906-921.
10. Fletcher C. et al // Cognition. 1995. No. 57. P. 109-128.
11. Hale C.M., Tager-Flusberg H. // Proc. of the Annual Boston University Conference on Language Development. 2000. Vol. 24. No. 1. P. 391-398.
12. Perner J. // Language and Thought: Interdisciplinary Themes / Carruthers P., Boucher J. (Eds.). Cambridge, 1998. P. 271-283.
13. Robins P. // Journal of Consciousness Studies. 2004. V. 11. Nos. 7-8. P. 129-143.
14. КубряковаЕ.С. Язык и знание. М., 2004. С. 44.
15. Corson D. The lexical bar. Elmsford, NY, 1985.
16. Mitchell P. Acquiring a conception of mind. Philadelphia, 1996.
17. Hart J.T. // Journal of Educational Psychology. 1965. Vol. 56. P. 208-216.
18. Recanati F. // Metarepresentations: A Multidisciplinary Perspective / Sperber D. (Ed.). Oxford, 2000. P. 311-360.
19. Клепикова Т.А. // Studia Linguistica 15: сб. науч. тр. СПб., 2005. С. 23-32.
20. Astington J.W., Jenkins J.M. // Developmental Psychology. 1999. V. 35. № 5. P. 1311-1320.
21. De Villiers J., Pyers J. // Proc. of the Annual Boston Conference on Language Development. 1997. V. 21. № 1. P. 136-147.
22. Hall W.S., Nagy W.E. // Studies in Cognitive Science / Gopnik I., Gopnik M. (Eds.). Norwood, NJ, 1986. P. 26-65.
23. Booth J.R., Hall W. // Journal of Educational Psychology. 1994. V. 3. P. 413.
24. Wilson D. // Metarepresentations: A Multidisciplinary Perspective / Sperber D. (Ed.). Oxford, 2000. P. 417.
25. Brown J., Dunn J. // British Journal of Developmental Psychology. 1991. V. 9. P. 237-256.
26. Потебня А.А. Мысль и язык. М., 2007. С. 132133.
27. Черниговская Т. В. // Филология. Русский язык. Образование: сб. ст., посвященных юбилею профессора Л.А. Вербицкой. СПб., 2006. С. 219.
Поступила в редакцию 14.01.2008 г.
Klepikova T.A. Metacognition and language. The article deals with the interrelationship between human meta-cognitive abilities and linguistic structures which specialize in representing metacognitive processes. The major trends in psychological and linguistic debate concerning the role of language in structuring metacognition and the role of metacognition in language faculty formation are reviewed.
Key words: metacognition, Theory of Mind, linguistic metarepresentations, iconicity.
15S
