CC BY
216
УДК 81.00 ББК 81.00
С.А. Хахалова
МЕТАФОРОЛОГИЯ: ФРАКТАЛЬНАЯ ПАРАДИГМА
В статье представлен обзор теоретических положений исследования метафоры, которые являются основанием для развития фрактальной парадигмы в теории метафоры. Представляется, что фрактальная парадигма, позволяющая сочетать статику метафорических моделей и динамику моделей познания, может объяснить сложность метафоры как феномена, в котором обнаруживается диалектика целого и частного, общего и специфического, целостного и расщепленного.
Ключевые слова: метафора; ментальное пространство; языковая, нетрадиционная, концептуальная метафора; метафора сознания; мегаметафора; гибридная теория метафоры; фрактальность
S.A. Khakhalova METAPHOR RESEARCH: FRACTAL PARADIGM
The aim of the present paper is to focus on the idea of a novel interpretation of metaphors. Using national and international databases, this study was designed to involve the fractal paradigm into the theory of metaphor. Stage wise approach thatfollows the sequence «action - perception - imaginative circuitry - personal experience, basic-level-categories, indoor program - gestalt-perception - mental image» enables me to consider metaphorization and conceptualization as being structuredfractually.
Key words: metaphor; mental space; the body of metaphor; nontraditional metaphor; conceptual metaphor; mind’s metaphor; mega metaphor; hybrid theory of metaphor; fractal
В метафорологии наметился отчетливый сдвиг в сторону изучения метафоры и с позиции языковой системы, и с позиции концептуальной системы. Если до 80-х гг. XX столетия объектом исследования в теории метафоры в большинстве случаев была языковая метафора, то после 1980-х гг. исследователи обратили внимание на то, что метафоры можно отнести и к единицам сознания. Так возникают термины «нетрадиционная метафора» [Хахалова, 1997], «концептуальная/когнитивная метафора» (Дж. Лакофф и др.), и «метафоры сознания» [Анкерсмит, 2003, с. 85]. Если два первых типа метафоры достаточно широко представлены в теории метафоры, то последние не подвергаются в своей терминологической уникальности столь тщательному анализу. Они занимают определенное место в оппозиции «действительность/трансцендентность», а трансцендентальная философия, как заявляет Ф. Анкерсмит, является философией метафорической [Там же. С. 85].
Из сказанного можно сделать предположение, что в зоне пересечения
мира реального и мира трансцендентального находится метафора. Именно ее относит Ф. Анкерсмит к числу инструментов познания адаптированной действительности. Он утверждает, что метафора является средством организации нашего знания аспектов внеязыкового мира таким образом, чтобы позволить сделать этот мир лучше. Обратим внимание на то, что Ф. Анкерсмит предполагает, что метафора эффективна в организации знаний способами, которые могут обслуживать социальные и политические цели. Метафоры предстают мощным лингвистическим инструментом преобразования действительности в мир, способный адаптироваться к целям и задачам человека. Обнаруживается свойство метафоры быть посредником между миром реальным и миром воображаемым, инструментом познания множественности миров [Льюис, 1986, Плотникова, 2011]. Методология философии, считает Ф. Анкерсмит, должна быть ориентирована на путь исследования от частного к общему, на постепенный процесс
продвижения от одного предположения к другому, только в этом случае не будет потеряно ничего по отношению к большому и сложному. Так вводится в аппарат лингвистических и философских исследований метафоры, путь ее анализа от малых конкретных форм к большим концептуальным, и наоборот.
Эту же точку зрения разделяет С. Левинсон вслед за Э. Рош, П. Шарком. Проведенные нейролингвистические исследования доказывают, что для образования метафоры является актуальным механизм последовательного включения (input) и выключения (output) нейронных соединений, при которых происходит активация пучков нейронов (node-neuron), порождающая процессы активации мыслительной деятельности, восприятия, воображения, приобретения индивидуального опыта, базовой категоризации. Такое преобразование не противоречит точке зрения о трансформации в объеме лексических значений слов, которая происходит в процессе метафоризации, когда одни семантические признаки из разряда доминирующих переходят в разряд периферийных и, наоборот, периферийные признаки, находящиеся даже на дальней периферии, становятся доминирующими [Хахалова, 1997]. Так проявляется механизм вариативности проявления семантических признаков: акцентуация и доминирование одних и отход на периферию других в программе внутреннего конструирования речевой деятельности. Так выглядит пошаговая программа внутреннего конструирования речевой деятельности: действие - восприятие - творческая схемотехника - личный опыт - базовые категории -программа внутреннего переключения - восприятие образов - психическая иллюзорность (action - perception - imaginative circuitry - person experience, basic-level-categories, indoor program - gestalt-perception - mental imaginary). Результатом активизации пошаговой программы внутреннего конструирования речевой деятельности является формирование гештальтов (мыслительных образов) в результате пластичности нейронных соединений (spike-time-depended-plasticity) (STDP), способствующих асимметричной активации паттернов (asymmetric activation pattern). Задаются направления жестких связей нейронных соединений (direction of strong ring), которые позволяют посылать информацию во фреймы
долговременной памяти. При этом функционально различаются между собой контролирующий пучок нейронов и составляющий пучок нейронов (control node и constituent node), что позволяет предполагать наличие иерархической связи между разными пучками нейронов, и установить, что их активизация происходит не хаотично.
В работе [Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков, 2000] утверждается, что метафора представляет собой знак неполноты бытия и выстраивается доказательство этого утверждения следующим образом. «Метафорические средства как бы очерчивают область нахождения объектов, не существующих в законченном виде, образуя своеобразное «сгущение» в центре которого находится «пустота». Форма пустоты задана извне, она скрыта в метафоре [Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков, 2000, с. 128]. По мнению авторов коллективной монографии, метафора нужна для того, чтобы объект, не представленный непосредственно в человеческом чувственно-предметном
взаимодействии с миром, все-таки оказался доступным для его включения в сферу мысли. Именно поэтому можно согласиться с утверждением о том, что в метафоре закладываются всегда возможные, но не всегда реальные положения вещей в мире. Вводится термин фундаментальные метафоры, которые сродни термину концептуальные метафоры [Лакофф, 1980]. Остановимся на краткой характеристике фундаментальных метафор.
Первые фундаментальные метафоры заставляли древних людей видеть в многообразных проявлениях внешнего мира аналог собственной жизни, поэтому первым аналогом фундаментальных метафор были антропоморфные.
Вторым вариантом фундаментальных метафор стали социоморфные метафоры, в них нашла отражение активизация родовых отношений одушевленных существ и их доми-нация при характеристике отношений более широкого окружающего мира. Таким образом, весь мир представал огромной родовой общиной.
Третьим вариантом фундаментальных метафор стали перцептивные метафоры, в них
шло переосмысление собственной личности в терминах другой.
Эволюция деятельности человека привела к возникновению машинной (технической) метафоры на смену фундаментальной [Ла-кофф, 2000, с. 137].
Сегодняшняя парадигма развития диктует необходимость в признании концептуальной метафоры, в трактовке и механизме образования которой отводится особая роль формам мыслительно-языковой деятельности и их сочетанию между собой.
Наряду с концептуальной метафорой в терминологию вводится и термин дискурсивная метафора типа ЖИЗНЬ есть ТЕАТР, ЖИЗНЬ есть ИГРА. Выстраиваются дискурсивные пространства, сопоставляемые между собой по признаку ассоциативного сходства, которые формируют блендинговые ментальные пространства или бленды [Johnson-Laird, 1983, p. 10, 397; Fauconnier, 1994; Fauconnier and Turner, 1998; 2002; Werth, 1999].
Идея ментальных моделей идет от психологов [Johnson-Laird, 1983; Garnham, 1987; van Dijk, 1987]. Понятие ментальной модели связывается с концептуальным пространством, которое человек использует для вероятностного и выводного знания. П. Джонсон-Лэрд считает, что актуальные ментальные репрезентации представляют собой часть мыслительного процесса. Непосредственные репрезентации наблюдаемого не относятся к ряду абстрактных эквивалентов репрезентаций. Они составлены из нескольких гомогенных и параллельных реальной ситуации ментальных конфигураций. Речь идет о том, что ментальные пространства существуют не только как некие идеальные сущности в уме человека, но и являются своего рода схемами его практической мыслительной деятельности [Johnson-Laird, 1983, p. 73]. Человек понимает окружающий его мир посредством создания активных моделей у себя в полушариях головного мозга [Ibid. P. 10, 397]. Так ставится задача возможности постижения реального опыта через ментальные модели.
Ван Дейк использует понятия кратковременной, эпизодической и долговременной памяти и утверждает, что только в долговременной памяти хранится информация и основное знание о правилах, процедурах, фреймах, скриптах и прочих структурах ментального
лексикона памяти [van Dijk, 1987].
Ж. Факонье вводит термин ментальное пространство, под которым понимает домены, в состав которых входят элементы, роли, стратегии и отношения (‘domains, that we set up as we talk or listen and that we structure with elements, roles, strategies and relations’) [Fauconnier, 1985, p. 1]. Именно их человек использует в процессе коммуникации. Механизм реализации домена определен языковой системой и языковыми законами, результат отражается в языковых выражениях, которые создают новые пространства с соответствующей структурой - пространства-строители (space-builders). «.... The mechanism for setting up this domains comes from ‘guidelines provided be the linguistic expressions. [which] will typically establish new spaces, elements within them, and relations holding between the elements» [Fauconnier, 1986, p. 16].
Пространства-строители, вовлеченные в процесс лингвистического освоения, призваны конструировать новые ментальные пространства, в которых обнаруживаются два непременных условия. Первое связано с особой ролью говорящего человека и слушающего, они должны быть в рамках и границах одного ментального пространства. Второе связано с необходимостью оптимальной интерпретации сказанного и услышанного.
Говорящий и слушающий, говорить и слушать, воспринимать и понимать - условия для существования ментального пространства. В таком виде уже понятно, что в ментальном пространстве происходит наложение пространства говорящего на пространство слушающего, в объединенном пространстве которых возникают новые ментальные пространства, известные и одному и другому, в таком случает речь идет о понимании в процессе коммуникации.
Ж. Факонье выстраивает систему ментальных пространств, в которой пространства-строители организуют
пространство, происходящее из родительского пространства, по факту из пространства говорящего. Пространство говорящего Ж. Факонье называет родительским пространством, которое порождает дочернее пространство-коннектор или связующее звено организации ментального пространства. Пространства-строители
организуют ментальные пространства, которые отличаются друг от друга по ряду параметров: время, пространство, активность, реальность. Связь родительского и дочернего ментальных пространств может быть как неметафорической, так и метафорической, и метонимической [Fauconnier, 1986, p. 76]. Модель иерархии в организации ментального пространства выглядит так: родительское пространство - пространство-строитель - дочернее пространство. При этом процессы, происходящие внутри ментальных пространств, на наш взгляд, обнаруживают хаос, иерархию и фрактальность в относительности неразрывного единства и неразорванной целостности.
П. Верт в развитие этой теории вводит понятие дискурсивного ментального пространства и утверждает, что любой текст может быть рассмотрен как мир, и представляет собой по факту ментальную модель, сконструированную для дискурсивной организации [Werth, 1990, p. 74]. Так в качестве инструмента для анализа текста и дискурса предполагается использовать когнитивное пространство (cognitive space), фрактальное построение (вслед за Б. Мандельбротом) концептуального пространства, фреймирование (вслед за В. Дейком).
П. Верт предлагает использовать для анализа термины мир дискурса, мир текста и суб-мир и вводит их с целью идентификации и обозначения сути построения когнитивных пространств. В результате обнаруживается соответствие между тем, что называется миром текста, миром дискурса и суб-миром у П. Вер-та с тем, что называется термином пространство-строитель у Ж. Факонье. Разница между ними устанавливается на основании анализа того, что стоит в тексте и того, что стоит за текстом, другими словами, обращается внимание на разницу между поверхностной текстовой структурой и глубинной семантической структурой текста, на разницу между текстовыми параметрами когезии и когерентности.
Важно подчеркнуть в этой связи наблюдение П. Верта, в соответствии с которым он считает, что миры и суб-миры налагаются друг на друга по законам фрактальной геометрии. Миры и суб-миры подобны природным объектам, они самоподобны (self-similarity), их действия достаточно хаотичны и повто-
ряются в основном механизме [Werth, 1990, p. 337]. П. Верт признает разницу между языковой и концептуальной структурами и использует понятие архитектуры нейронных сетей как серийную модель для организации концептуальной и языковой структуры [Ibid. P. 338]. В этом он схож с [Johnson-Laird, 1983].
П. Верт доказывает, что текст и контекст находятся в отношениях самоподобной организации. Дискурс в отличие от текста имеет больший фоновый объем знания, в котором присутствуют референциальные, дейктиче-ские отношения, предикативные и фреймовые характеристики [Werth, 1990, p. 289]. Фреймовая организация знания понимается как один из видов экспериментального пространства индивидуума, во фрейме представлен чистый эксперимент индивидуума и социума, который актуализуется в конкретных языковых выражениях.
Согласиться можно с тем, что у дискурса действительно б0льший фоновый объем знания, чем у текста. Но референция, дейксис и предикация являются также важными характеристиками и текста. Поэтому такая параметризация представляется недостаточно убедительной. На мой взгляд, все-таки фактор нелинейности является дифференциальным признаком, позволяющим противопоставить дискурс тексту.
Далее П. Верт предлагает различать между текстовой ситуацией и миром текста, считая, что ситуации не существуют в концептуальном вакууме, они происходят в определенное время, в определенном месте, среди объектов или участников и выполняют функцию. П. Верт выводит следующую формулу для описания ситуации (L, j {en}/{rn}, где p^ (p2-n), (on). Она свидетельствует о том, что всякая ситуация равна бесконечному множеству ситуаций (S равна (...(S)), а всякая концептуализация равна бесконечному множеству концептуализаций [Werth, 1990, p. 84]. «I would like to consider conceptualization itself as being structured fractally. The brain itself looks like a fractal object» [Ibid. P. 337].
При анализе положений П. Верта напрашивается вывод о том, что именно в этой формуле состоит суть структуры фрактала, главной особенностью которого является стремление к бесконечности, самоподобие, целостность и расщепленность.
Таким образом, наблюдается
определенная зависимость между ситуацией, концептуализацией и фракталом. Ситуация немыслима без концептуализации, концептуализация немыслима без фрактала. Подчеркнем мысль П. Верта о том, что сами фреймы непосредственно не актуализируют ситуацию, фрейм актуализирует ситуацию опосредованно, между фреймом и ситуацией находится актуальный феномен реального (внеязыкового) мира [Werth, 1990, р. 110-111].
Другими словами, именно во фрейме хранится типовое знание о ситуации, каждая реальная ситуация имеет свои специфические особенности, не закрепленные во фрейме, потому она связана с концептуализацией, в которой проявляется каждый особенный концептуальный признак той или иной ситуации. Но по отношению к каждому индивидууму, для которого язык актуализации ситуации может быть как родным, так и иностранным, любая ситуация может быть воспринята с любой точки роста или в любой позиции, именно в этом проявляется фрактал. И именно поэтому для каждого участника коммуникации существует собственное восприятие любой ситуации при том, что она возникает на фоне универсальных моделей фреймирования знания в концептуальном пространстве мыслительной активности человека.
Далее П. Верт вводит термин мегаметафора для характеристики первичных метафор концептуального пространства человека. Мегаметафора рассматривается как своего рода прототипичный и примитивный фрейм культуры, и является одним из основных кирпичиков человеческого мировосприятия. В мегаметафоры, по П. Верту, входят семейные отношения, сексуальные роли, социальные взаимоотношения любого типа. Развитие мысли о мегаметафоре прошло в выявлении феномена метафорического фрейма [Хахалова, 2009, с. 270-277]. Мегаметафоры П. Верта находятся в отношении гиперонимии с метафорами (extended metaphor) и являются основанием для обнаружения дискусивности коммуникации. Если в мегаметафорах хранятся фундаментальные фреймы культуры, то при наложении двух и более фреймов импликационал пространства взаимодействия фреймов служит толчком для развития серии метафор, местом
актуализации которых становится дискурс. Таким образом, П. Верт связывает в одном фрактальном построении мегаметафору, языковые метафоры, фундаментальные фреймы культуры, дискурсы, миры текста, мир дискурса и суб-миры [Werth, 1990, p. 328329]. Так была заложена идея о возможности использования фракталов в теории дискурса и в теории метафоры [Ibid].
Следуя положениям П. Верта можно предположить, что концептуальная метафора MENSCH ist ein TIER в исследованиях А.Р Хайрулиной [Хайрулина, 2013] представляет собой типичный пример проявления мегаметафоры в терминах П. Верта. Именно в этой мегаметафоре хранятся два фундаментальных фрейма культуры национальных меньшинств -фреймы, в которых структурируется знание о жизни и смерти банатских швабов в условиях диктаторского политического режима Г. Георгиу Дежа в Румынии в период с 1945 по 1962 гг., и далее в условиях правления коммунистической партии Румынии под руководством Н. Чаушеску. Именно мегаметафора MENSCH ist ein TIER является результатом наложения двух фреймов - структур знания о человеке и звере - и представляет собой тот самый импликационал пространства взаимодействия фреймов, которые структурируют знание о жизни и смерти человека. Импликационал пространства взаимодействия фреймов служит толчком для развития серии концептуальных метафор типа MENSCH ist ein TIER, и языковых типа das Herztier, der Jäger, der Игеск Местом актуализации метафор становится художественный дискурс Герты Мюллер - нобелевского лауреата в области литературы. В метафоре das Herztier реализуется характеристика особого органа внутри человека, который позволяет реагировать на отрицательное внешнее воздействие среды с целью сохранения жизнеспособности человека в агрессивных для него условиях. В метафоре der Jäger заложена информация о сути человека, приближенного к власти, находящегося наверху социальной лестницы. Ей противопоставлена метафора der Hirs^ с информацией о специфике жизни человека подчиненного. В импликационале пространства взаимодействия фреймов
хранится информация и жесточайшей дискриминации банатских швабов как национального меньшинства в Румынии, мужская часть которых служила в войсках СС во время Второй мировой войны, во время фашистской диктатуры на территории Европы. Естественно, что всех банатских швабов в послевоенной Румынии принимают за фашистов, отсюда возникает соответствующее отношение к ним: уничижительное, унижающее человеческое достоинство, заставляющее
человека трепетать от страха перед представителями власти в социалистической стране.
К.Х. Масако проводит сравнительносопоставительное исследование метафор и иконических знаков на материале японского, китайского и английского языков с позиции когнитивной парадигмы. Используются
понятия метафорического, иконического, образного и диаграмматического маппинга. На основе анализа языкового материала обнаруживается закономерность между отношениями концептуального сближения
и интеграции, следствием чего является присутствие и употребление грамматических метафор и метонимии, которые выстраиваются по схемам, напоминающим фрактальные построения, но самого термина фрактал автор не использует [Masako, 2005. S. 40,190, 202].
Идеи маппинга К.Х. Масако можно сопоставить с идеей блендингового
пространства Ж. Факонье. Отсюда напрашивается мысль о том, что когнитивная парадигма в лингвистических исследованиях в своем развитии становится основанием для появления фрактальной парадигмы. К.Х. Масако, исходя из анализа особенностей функционирования метафор и иконических знаков на материале трех языков, подводит к выводу о том, что концептуальное пространство в дискурсе представляет собой когнитивное пространство, организованное при помощи расширения по типу фрактальной геометрии.
Исследователи метафоры понимают ее сложность с точки зрения диалектически целого и частного, общего и специфического, целостного и расщепленного. Так, М. Тендаль разрабатывает гибридную теорию метафоры. Она базируется на теории относительности Д. Шпербера и Д. Уилсона (Sperber and Willson 1986), теории когнитивной прагматики Х. Остина, Дж. Серля [Austin, 1962; Searle,
1969], максимах Грайса [Grice, 1957; 1967]. Известно, что стандартная прагматическая модель метафоры, разработанная в когнитивной прагматике, ориентирована на учет внутреннего потенциала метафоры и интенции говорящего. В этом ключе метафора признана преимущественно инструментом выражения интенции говорящего/пишущего в художественном тексте.
М. Тендаль заявляет о том, что в так называемой гибридной теории метафоры он пытается объединить разные точки зрения на метафору. С одной стороны, метафора трактуется и разрабатывается как статическая система, с другой стороны, как динамический процесс связывающий язык, мысль, познание и культуру. Он пишет в этой связи: «The mental representations that play a role in metaphorical utterances may be propositional or image-schematic. .Metaphorical utterances may therefore communicate explicatures, implicatures, images and even sensations» [Tendahl, 2009. S. 195]. М. Тендаль использует инструментальный аппарат лексической семантики в гибридной теории метафоры, применительно к обнаружению лексических концептов (lexical concepts) и концептов сиюминутных или окказиональных, так называемых ad hoc concepts [Ibid. S. 199].
Он утверждает, что концептуальные домены более стабильны в отличие от ментальных пространств. Последние очень сильно зависят от условий ситуации и контекста. Вводится новый термин - концептуальный регион (conceptual region), который понимается как светокопия сиюминутного концепта (blueprint for an ad hoc concept). Концептуальный регион хранится в кратковременной памяти, в отличие от лексических концептов, которые хранятся в долговременной памяти. Термин М. Тендаля «концептуальный регион» применим к индивидуальному, сиюминутному восприятию целостного концепта, он разный у каждого индивида.
Д. Шпербер и Д. Уилсон предложили взглянуть на метафору с точки зрения теории относительности и дискурсивного окружения. В теории относительности метафора рассматривается как феномен, находящийся на стадии перехода из живых метафор в мертвые. Метафора относительна, так как она мимолетна. В теории относительности не признается системный характер метафоры,
метафора нивелируется как единица системы языка и единица формирования мысли.
Таким образом, в когнитивной лингвистике заявлено, что язык не является изолированной системой, а обладает непосредственной связью с культурой и мышлением. Заявленная Дж. Лакоффом и М. Джонсоном модель концептуальной метафоры была предложена как некая статическая, а не динамическая модель познания, тем самым, была подготовлена почва для теории бленда Ж. Факонье и М. Тернера как динамических моделей познания. Но непосредственной целью исследований обоих авторов не являлась метафора.
В лексической семантике по отношению к значению слова применяется термин актуальное лексическое значение [Hundshurscher, 1971; Хахалова, 1987], в гибридной теории метафоры этот термин изоморфен термину «концептуальный регион» по отношению к концепту как единице сознания.
Так возникла необходимость говорить о метафоре как объекте фрактальной парадигмы развития теории метафоры [Хахалова, 2007; 2008], в которой релевантными являются разные точки роста фрактала, именуемого метафорой, позволяющие охватить целостную и достаточно разнообразную суть метафоры.
Библиографический список
1. Анкерсмит, Ф. История и тропология : взлет и падение метафоры [Текст] / Ф. Анкерсмит; пер. с англ. М. Кумарцева, Е. Коломоец, В. Катаева. - М. : Прогресс-Традиция, 2003. - 496 с.
2. Лакофф, Дж. Мышление в зеркале классификаторов [Текст] / Дж. Лакофф // Новое в зарубежной лингвистике. - М. : Прогресс, 1988. -Вып. 23. - С. 12-51.
3. Перспективы метафизики : Классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков [Текст] / под ред. засл. деят. науки РФ, проф. ГЛ. Тульчинского и проф. М.С. Уварова. - СПб. : Алетея, 2000. - 415 с.
4. Плотникова, С.Н. Борьба против идентичности: ненависть в свете теории множественности миров [Текст] / С.Н. Плотникова // Лингвистика и аксиология : этносемиометрия ценностных смыслов : кол. монография / отв. ред. Л.Г Викулова. - М. : Тезаурус, 2011. - С. 99117.
5. Хайрулина, А.Р. Концептуальная метафора как механизм осмысления диктаторского режима в немецкозычном художественном дискурсе (на материале произведений Г Мюллер) [Текст] : дис... канд. филол. наук: 10.02.04 / А.Р. Хайрулина. - Иркутск, 2013. - 226 с.
6. Хахалова, С.А. Нетрадиционная метафора в тексте [Текст] : автореф. дис. канд. филол. наук : 10.02.04 / С.А. Хахалова. - Пятигорск, 1987. - 16 с.
7. Хахалова, С.А. Метафора как стимул к восприятию мира: модель фрактального дерева [Текст] / С.А. Хахалова // Язык и межкультурная компетенция:
сб. статей по материалам междунар. науч.-практ. конф. (28-29 марта 2007 г.). - Петрозаводск : Изд-во КГПУ -С. 187-192.
8. Хахалова, С.А. Возможности применения дискретной фрактальной парадигмы в исследованиях по метафоре [Текст] / С.А. Хахалова // Вестник ИГЛУ Сер. Филология. - 2008. - №4. - С. 96-101.
9. Хахалова, С.А. Фрейм как способ хранения
метафорического оружия в области бессознательного [Текст] / С.А. Хахалова // Пространства и метасферы
языка: структура, дискурс, метатекст : материалы
3 Межвуз. науч. конф. по актуальным проблемам теории языка и коммуникации (Москва, 26 июня 2009 г.) / под ред. Н.В. Иванова. - М. : Книга и бизнес, 2009. - С. 270277.
10. Austin, J.L. How to Do Things With Words [Text] / J.L. Austin. - Oxford : Oxford University Press, GlasgowBombay, 1962. - 168 p.
11. Fauconnier, G. Conceptual intergration Networks
[Text] / G. Fauconnier, M. Turner // Cognitive Science. -
1998. - 22(2). - P. 133-187.
12. Fauconnier, G. The Way We Think : Conceptual Blending and the Mind’s Hidden Compexities [Text] /
G. Fauconnier, M. Turner. - New York : Basic Books, 2002.
- 170 p.
13. Fauconnier, G. Mental spaces [Text] / G. Fauconnier.
- Cambridge MA : MIT Press, 1994. - 190 p.
14. Fauconnier, G. Mental spaces: aspects in meaning construction in natural language [Text] / G. Fauconnier. -MIT Press, 1985 (Reprinted 1994 Cambridge University Press). - P. 38-64.
15. Garnham, O. What’s In a Mental Model [Text] / O. Garnham // Mental Models in Discourse Processing and Reasoning / G. Rickheit, C. Habe. - 1987. - P. 41-76.
16. Grice, M. Meaning [Text] / M. Grice, H. Paul // The Philosophical Review. - 1957. - №66. - S. 377-388.
17. Grice, H. Paul Logic and Conversation [Text] /
H. Grice // The Philosophical Review, 1989. - S. 22-40.
18. Hundsnurscher, Fr. Neuere Methoden der Semantik. Eine Einführung anhand deutscher Neuspiele [Text] / Fr. Hundsnurscher // Germanistische Arbeitshefte. - 2.Aufl.
- Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 1971. - 112 S.
19. Johnson-Laird, P.N. Mental Models: Towards a Cognitive Science of Language, Inference, and Consciousness [Text] / P.N. Johnson-Laird. - Harvard University Press, 1983. - 528 p.
20. Lewis, D. On the Plurality of Words [Text] / D. Lewis.
- Oxford : Oxford University Press, 1986. - 276 p.
21. Masako, K.H. Metaphor and Iconicity. A cognitive Approach to Analyzing Texts [Text] / H.K. Masako. - New York : Palgrave Macmillan, 2005. - 261 S.
22. Sperber, D. Relevance: Communication and
Cognition [Text] / D. Sperber and D. Wilson. - 2-ed ed. -Oxford : Blackwell, 1995. - 326 p.
23. Searle, J. Speech Acts: An Essay in the Philosophy of Language [Text] / J. Searle. - Cambridge : Cambridge University Press, 1969. - 203 p.
24. Tendahl, M. A hybrid theory of metaphor. Relevance theory and cognitive linguistics [Text] / M. Tendahl. -Basingstoke [u.a.] Palgrave Macmillan, 2009. - 282 S.
25. van Dijk, T.A. Communicating racism: ethnic prejudice in thought and talk [Text] / T.A. van Dijk. - Sage Publications, 1987. - 437 p.
26. Werth, P. Text words : Representing Conceptual Space in Discourse. Serie : textual explorations [Text] / P. Werth. - London [u.a.] Longman, 1999. - 390 p.
