CC BY
61
ДК 809.1
МЕТАФОРИЧЕСКИЕ СРАВНЕНИЯ ФЛОРИСТИЧЕСКОЙ
НАПРАВЛЕННОСТИ В ТЕТРАЛОГИИ Ф.А. АБРАМОВА «ПРЯСЛИНЫ»
КАК КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ ОБРАЗ, ОРГАНИЗУЮЩИЙ
РОМАННУЮ СТРУКТУРУ
K.M. Карасева
В статье «Метафорические сравнения флористической направленности в тетралогии «Пряслины» как концептуальный поэтический образ, организующий романную структуру» подробно рассматриваются неоднократно отмечаемые на текстуальном уровне метафорические сравнения флористической направленности. В частности, речь идет о сравнении некоторых героев с древесной структурой и ее составными частями. Здесь актуализируется важное концептуальное положение: человек - это дерево. Обозначенное концептуальное положение выступает в качестве единого эстетического компонента, объединяющего деревенскую прозу. Кроме того, метафорические сравнения флористической направленности - это концептуальный поэтический образ, организующий романную структуру. Ключевые слова: метафора, концептуальность, роман, маргинал, ментальность.
Лес представляет собой органическое соединение деревьев с определенного вида кустарниками, травами. Дерево есть символ леса, то есть пространства, покрыто деревьями. Образ дерева имеет большое значение в системе народного понимания. Оно [дерево. - К.К.] почиталось как «свидетель вечности и бессмертия природного мира». В тетралогии Ф. Абрамова неоднократно упоминается лиственница: «Пекашино распознают по лиственнице
- громадному зеленому дереву [подчеркнуто мной - К.К.], царственно возвышающемуся на отлогом скате горы. Кто знает, ветер занес сюда летучее семя или уцелела она от тех времен, когда тут шумел еще могучий бор и курились дымные избы староверов? Во всяком случае, по загуменью... еще и теперь попадаются пни. Полуистлевшие, источенные муравьями, они могли бы многое рассказать о прошлом деревни» [1, с. 119]. Особую смысловую нагрузку в структуре приведенного описания лиственницы несет информация о том, что это дерево, возможно, уцелело «... от тех времен, когда тут шумел еще могучий бор...». Это своеобразный отсыл к древности. Лиственница могла быть «свидетелем», «соучастником» событий тех далеких времен. Кроме того, если обратить внимание на этимологию лексемы «древний» в значении «стародавний», «старейший», «вечный», то оно непосредственно связано с лексемой «дерево». Этимологический анализ этих лексем свидетельствует об их принадлежности к одному корневому гнезду [2, с. 5]. Иначе говоря, посредством образа лиственницы поддерживается идея сокровенности и незыблемости природного мира. Природа бессмертна, в отличие от человека - ее части.
Согласно мифологическим представлениям есть так называемая космическая ось, вокруг которой простирается мир. Этой осью может выступать дерево, что соответствует мифу о древе - столпе неба [3, с. 18]. Столп неба представляет собой не что иное, как ось мира, древо жизни, произрастающее в центре мира. Абрамовская лиственница - это метафора древа жизни: «Здесь-то лет тридцать с лишним назад в прохладном сумраке зеленой лиственницы и пустил свои корни Степан Андреянович» [1,с. 21]. У древних славян существовало представление о «древе как элементе приобщения к миру предков» [4, с.39]. Данное представление было закреплено в самосознании русского человека и постепенно трансформировалось в символ. «Царственно возвышающаяся лиственница» у Ф. Абрамова -это образ-символ, воплощающий понятие исторической памяти.
Следует отметить, что в деревенской прозе есть «один устойчивый образ - образ возвышенности, образ холма, с высоты которого герои оглядывают себя и свою жизнь» [5, с. 3
- 29]. Действительно, верхняя точка становится своего рода ценностным символом. Можно предположить, что лиственница в тетралогии «Пряслины» - языческий ценностный символ. Представляет интерес с этой точки зрения эпизод, в котором Степан Андреянович Ставров, находясь на огороде, «на горках часто останавливался, примечал развалившуюся изгородь за
лиственницей, осевший угол бани. <...>» [1, с.71]. Именно в этот момент герой всматривается в собственную жизнь. Предметно-вещественные разрушения оказываются отражением деструкции самой жизни. После смерти сына смысловая наполненность существования Ставрова постепенно утрачивается: «Старик устало шагал за плугом и не узнавал себя. С какой, бывало, радостью и ожесточением набрасывался он на огород: <...> а уж землю-то холил - перебирал руками чуть ли не каждую горсть. А сейчас - хоть и вовсе ее не было» [1, с.71]. Все жизненные устремления героя были спроецированы на сына, утрата которого породила внутреннюю пустоту. Следствием этого явилась абсолютная индифферентность к реальности: «... Все разваливается, на глазах рушится, надо бы поправить, да не все ли равно.» [1, с.71].
Как уже отмечалось, этимологический анализ лексем «древний» и «дерево» обнаруживает их идентичность на уровне словообразовательной модели, а значит, на содержательном уровне. В сочленении смыслов древний и дерево проявляется языческая ментальность русича, именно с лесом связывавшего древность рода, собственное происхождение. С этой позиции значимыми оказываются неоднократно отмечаемые на текстуальном уровне метафорические сравнения флористической направленности. В частности, речь идет о сравнении некоторых героев с древесной структурой и ее составными частями. Подобного рода текстовые единицы создают определенный информационный пласт, позволяющий выявить некоторые координаты в концепции личности.
В описании внешности Михаила Пряслина выделяем с учетом вышеизложенного синтаксему «дерево ходячее»: «... Карий глаз угрюмый, неулыбчивый. Но все это замечаешь, когда хорошенько всмотришься. А так залюбуешься: дерево ходячее!..» [1, с.513]. Выделенное в составе фразы словосочетание представляет метафорическое сравнение героя с деревом по конституциональному признаку. Его смысловое наполнение усиливается за счет следующего за ним выражения: «... И сила - жуть. Весной на выгрузке по два мешка муки таскал.» [1,с. 513]. Это дает основание говорить о потенциале физических сил Михаила Пряслина, особенно в сравнении с юношами его же возраста, которых «не скоро и от подростков отличишь: худосочные, мелкорослые.».
В данном случае правомерным будет рассмотрение вопроса о внутренней силе этого героя. Как известно, соотношение внешнего и внутреннего носит детерминированный характер. Внешняя мощь - это, как правило, следствие гармоничного протекания внутренних процессов. Если опираться на постулаты естествознания, то деревья прочно связаны с землей посредством корневой системы, которая прикреплена к почве и тем самым служит для всасывания из нее питательных веществ. Это, в свою очередь, и есть залог природного величия деревьев. Иначе говоря, в вышеприведенном метафорическом сравнении актуализируется такой аспект, как соотношение внешнего и внутреннего плана личности.
В лексеме «корень» визуализируются как прямые значения, так и переносное. В частности, последним является значение «начало, источник, истоки чего-нибудь» [6,с. 295]. В абрамовском тексте отмечаем следующее: «... Еще Макаровна, покойница, нахвалиться не могла Лизаветой: «И такая уж у Пряслиных девчушечка совестливая да работящая. Золото девка.». Хорошая семья. Крепкий корень» [1,с. 433]. В словосочетании «крепкий корень» лексикализуется значение «давнее» происхождение. «Пряслины» - известная фамилия в Пекашино, и стала она известна в деревне с того момента, когда появился в ней Ваня-сила, некогда «смирный, кудрявый увалень» [1,с. 64], переносивший все снопы с поля на собственной спине.
Кроме того, в образе-понятии «крепкий корень» воплощается концепт «род». Как уже отмечалось, в лексеме «корень» заключен смысл, мотивированный собственно понятием «корень» как отражением в сознании данного явления объективного мира, - «начало, источник, истоки чего-нибудь». Не случайно старинная пословица гласит: «От доброго кореня добрая и отрасль». Речь идет о потомстве, в котором воспроизводятся духовные и физические ценности прародителей.
В вышеприведенной цитате контекстуальным синонимом лексемы «крепкий», на наш
взгляд, может выступать лексема «хороший». «Хороший» означает «положительный по качествам». В условиях обозначенного контекста в структуре этого определения возможно выделение семы «положительные личностные качества». Данная сема реализуется в этом же контекстном окружении - Лиза «совестливая да работящая».
Труд в целом и труд на земле в частности выступает неотъемлемым атрибутом крестьянского бытия. Именно работа на земле формирует у крестьянина основные нравственные чувства: ответственности и долга, в случае пренебрежения ими - вины и совесть. Неустанный земледельческий труд есть залог нравственной стойкости человека.
Что касается понятия «совесть», то его следует рассматривать как ощущении своего единства с родом. Осознавая генетическую связь с родом, человек естественным образом приобщается к нравственному опыту, передаваемому из одного поколения в другое.
Отмечаем лексему «корень» в составе словосочетания «подрезовский корень»: <...> Да и внучка трехнедельная - чего поймешь? А вот на обратном пути завернет [Подрезов. -К.К.], тогда картина уже прояснится, Тогда видно будет, в кого пошла - в ихний, подрезовский корень или в материн» [1,с. 603].
Как уже говорилось, в потомстве воспроизводятся духовные и физические качества прародителей. Если исходить из данного контекста, то очевидно, что имеется в виду физический план личности. Однако можно предположить, что речь идет о духовной сущности человека. Сам Подрезов весьма неоднозначная фигура в романе. Невероятно сложным было то время, когда Подрезов, как он сам признался, «вырвался на просторы из своей берлоги». Естественно, время оставило отпечаток на нем. Оно научило его быть жестоким, властным по отношению к подчиненным, исполнительным, но в то же время способным не только исполнять, но и бороться, идти на риск, подчас не щадя и себя самого (достаточно вспомнить, когда Подрезов берет на себя «вину» Лукашина). Будут ли исходить от этого корня молодые, гибкие и неистребимые стволы?
Выше отмечалось, что в языческой ментальности русича отчетливо была выражена корреляция микрообраза дерева как символа леса и понятия происхождения человека. Подчеркиваем, что в тетралогии «Пряслины» обозначенное концептуальное положение находит отражение в метафорических сравнениях флористической направленности.
В основе названных сравнений - соотнесенность героев с деревом. Исследуя значение растительных образов в русском фольклоре, H.A. Криничная отмечает их метафорическую соотнесенность с человеком и заключает следующее. «Антропоморфизация растений получила свое дальнейшее развитие в поэтических тропах, сформировавшихся уже в рамках фольклора и литературы. Здесь не только (и не столько) облик человека, но и сама человеческая жизнь в ее личностных и общественных проявлениях, равно как и здоровье, физическое и духовное, приобрели в образах травы и цветка свое метафорическое воплощение» [7, с.195].
Так, например, Евсей Мошкин напоминает «пень смоляной»: «<...> Он-то [Михаил Пряслин. - К.К.] думал увидеть какого-нибудь доходягу, тень от человека, раз столько в лагерях отбухал, а тут - держите ноги: пень смоляной. <...> Потом, правда, Михаил разглядел: старик. <...> Но все равно - впечатление засмолевшего, забуревшего пня, с которого, как вода, стекают и время, и всякие житейские невзгоды, осталось» [1, с.222].
Рассмотрим модель приведенного сравнения. Пень представляет собой нижнюю часть ствола срубленного, спиленного или сломленного дерева вместе с оставшимися в земле корнями и комлем [6, с.498]. В описательной характеристике пня как части дерева весьма значимыми представляются лексемы «срубленного», «спиленного», «сломленного», указывающие на процесс образования пня - в ходе выраженных в этих лексемах действий.
Субъектом действия в данном случае выступают испытания, которым подвергается Евсей Тихонович: «... Колхозники жалели Евсея. Старик. Двух сыновей на войне потерял. Да сколько же еще мытарить и мучить человека?» [1, с. 419]. Однако герой оказывается сильнее жизненных обстоятельств, оттого у Михаила создается впечатление, что перед ним «засмолевший», «забуревший» пень, «с которого, как вода, стекают и время, и житейские невзгоды». Таким образом, Евсей Мошкин воспринимается как герой вневременной и
внепространственный.
В структуре одного из эпизодов также отмечаем наличие метафорического сравнения: «В бане из-за веника в оконце было темновато, и Егорша, растянувшийся на полку, напоминал березовый кряжик» [1, с. 224]. Сразу же следует подчеркнуть некий оттенок анатомичности - имеются в виду особенности телосложения героя, на что указывает переносное значение лексемы «кряж» в составе приведенного сравнения - «крепкий, коренастый».
Исходя из прямого лексического значения слова «кряж» - «короткий обрубок толстого бревна» - в данном контекстном окружении можно выявить, по нашему мнению, один из аспектов концепции личности. Полагаем, что в таком сравнении актуализируется концептуально значимое качество героя - отсутствие чувства дома, соотнесенности с родом, которое позволяет именовать его маргиналом. Егорша Ставров - герой, оторвавшийся от деревенской среды. Ставров покидает деревню Пекашино и перебирается в город, тем самым «обрубая» связи с деревней, родом. Разрыв с деревней, собственном родом расценивается однозначно: «Оторвать человека от родины означает разрушить не только экономическую, но и нравственную сторону его жизни» [8, с. 99].
Понятие «семья» как краеугольный камень мироздания в сознании маргинала растворяется. Егорша Ставров перестает быть наследником рода. Социальные роли внука, мужа, отца утрачиваются им, и в этот момент начинается необратимый распад личности. Знаковым в рамках рассматриваемого вопроса представляется эпизод, когда после двадцатилетнего отсутствия Егорше открывается унылый вид бесконечных лесных вырубок некогда могучего бора. При виде такой картины в душе Ставрова что-то изменяется: «Не он. отдавал приказы сводить пинежские боры, не он засевал берега сегодняшней Пинеги пнями. Но, господи, разве вся его жизнь за последние двадцать лет не те же самые пни? Да, двадцать лет он топтал и разрушал человеческие леса <.> Да, Мамаем прошел он по человеческим лесам, и ему ли сейчас предъявлять счет за пинежские леса?» [9, с. 485]. Увиденное настолько потрясает героя, что он начинает испытывать вину за происшедшее. При этом следует оговорить что в приведенной цитате имеет место символическая аналогия между «пинежскими лесами» и «человеческими лесами». «Человеческие леса» - это те люди, которые оказывались рядом с Егоршей в определенные периоды жизни. Не случайно жизнь героя уподобляется пням в месте, некогда именовавшемся Красным бором, который был безжалостно вырублен людьми. Также и Егорша «двадцать лет оставлял после себя «черные палы», «всех без разбора, кто попадался под руку, валил», «сплошной рубкой шел». И будет ли правомерным со стороны Ставрова «предъявлять счет за пинежские леса»?
Внебрачный сын Егорши - Борька Яковлев был «коренастый, весь как веревка, как узловатая сосна» [9, с. 485]. В природе узловатая сосна имеет неровный, с множественными узлами, узелками ствол. В обозначенной цитате сравнительная конструкция «как узловатая сосна» указывает на физический изъян героя - его тело с утолщениями, уплотнениями мышечной ткани подобно стволу дерева.
Вместе с тем можно говорить, на наш взгляд, не только о физическом изъяне героя, но и о изъянах духовных. Знаковым в этом контексте представляется разговор Михаила Пряслина и Борьки:
«Михаил заорал как под ножом:
- Ты в городу вырос, что ли? Какого дьявола мучишь лошадей?..
<.>
Борька примирительно ухмыльнулся:
- <.> Этих одров [подчеркнуто мной. - К.К.], - он кивнул на блестевших на солнце, запаренных лошадей, - все равно осенью на колбасу погонят. <.>» [9, с. 266].
Такова позиция молодого пекашинца, свидетельствующая, по нашему мнению, о деформации крестьянского сознания. Традиционная крестьянская добродетель - сердечная забота о крестьянских кормильцах и помощниках - лошадях и коровах, которых Борька Яковлев именует «одрами», постепенно утрачивается. И это, безусловно, не может не тревожить, поскольку Борька Яковлев и его сверстники - это те, кто идет на смену уходящему поколению крестьян как особому социальному и человеческому типу.
Резюмируя вышеизложенное, мы можем заключить, что в метафорической соотнесенности героев с древесной структурой в тетралогии Ф.А. Абрамова актуализируется важное концептуальное положение: человек - это дерево. Образ дерева как основной носитель природного - центральный образ в поэтическом сборнике С.А. Есенина «Радуница». Интерес к данному образу поэт обосновал в трактате «Ключи Марии», где мы отмечаем значимый исходя из обозначенного положения момент: «Все от древа - вот религия мысли нашего народа, <...>. ... мы чада древа.» [10, с. 357]. Обращение С.А. Есенина к образу дерева объясняется его важностью в системе народного миропонимания. Дерево почиталось как «свидетель вечности и бессмертия природного мира». Именно с ним связаны легенды о происхождении человечества. Можно говорить, на наш взгляд, о воплощении вышеприведенного концептуального положения в поэзии С.А. Есенина: лирический субъект - это дерево.
Данное концептуальное положение выступает в качестве единого эстетического компонента, объединяющего деревенскую прозу. Так, в повести В.Г. Распутина «Последний срок» история черемухового дерева повторяет мотив судьбы Анны: «Кто-то когда-то пожалел его, объехал плугом, и он, воспользовавшись этим, разросся в гнездо, <...> и стал давать урожаи» [11, с. 228]. Когда-то он пригибался от усилий, чтобы завершилось созревание плодов. Теперь, как и старуха Анна, он отжил собственный век.
По нашему мнению, в метафорических сравнениях героев с древесной структурой и ее частями заключен концептуальный поэтический образ, организующий романную модель. Концептуальный поэтический образ, в свою очередь, может быть репрезентирован как сегмент концептуального поля личности.
In the article «Metaphorical comparisons of floristic trend as a conceptual poetic image organizing novel structure in tetralogy «Pryasliny» by Ph.A. Abramov» metaphorical comparisons of floristic trend repeatedly noted on the textual level are considered in detail. In particular, the matter concerns the comparison of some of the characters to wood structure and its constituents. The important conceptual thesis is actualized here: a human being is like wood. Denoted conceptual thesis stands as a unified aesthetic component uniting rural prose. Moreover, metaphorical comparison of floristic trend is a conceptual poetic image organizing novel structure. The key words: metaphor, conceptuality, novel, marginal, mentality.
Список литературы
1. Абрамов, Ф. Пряслины: Трилогия / Ф. Абрамов. Л.: Лениздат, 1978. 472 с.
2.Полонский, А.В. Русский язык между «лесом» и «степью» / А.В. Полонский // ВестникЕвразии. 2006. №1. 11 с.
3.Новожеева, И.В. Концепция человека в деревенской прозе 1960 - 1980-х годов / И.В. Новожеева. Брянск, 2007. 175 с.
4. Белецкая, Н.Н. Языческая символика архаических ритуалов / Н.Н. Велецкая. М., 1978. 148 с.
5. Золотусский, И. Познаниенастоящего / И. Золотусский // Вопросылитературы. 1975. №5.
6. Ожегов, С.И., Шведова, Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова; Российская академия наук, Институт русского языка им. В.В. Виноградова. 4-е изд., дополнен. М.: Азбуковник, 1999. 857 с.
7. Криничная, Н.А. Русская народная мифологическая проза: Истоки и полисемантизм образов / Н.А. Криничная. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2000. 410 с.
8. Белов, В.И. Избранные произведения: В 3 т. Т. 1 / В.И. Белов. М., 1984. 178 с.
9. Абрамов, Ф.А. Пути-перепутья. Дом: Романы. 3-я и 4-я книги тетралогии «Братья и сестры» /Ф.А. Абрамов. Ижевск, 1985. 506 с.
10. Есенин, С.А. Ключи Марии / С.А. Есенин // Стихотворения. Поэмы. Статьи. М., 1998. 540 с.
11. Распутин, В. Живи и помни: Повести / В. Распутин. М.: Эксмо, 2004. 736 с.
Об авторе
Карасева К.М. - аспир. Брянского государственного университета им. академика И.Г. Петровского, bryanskgu@ mail.ru.
