CC BY
56
ей свойственны и страх, и жалость по отношению к себе, и старческие болезни, как у Гликерии; и внутренняя сила, и решительность, и гордость, как у Евдокии.
Обращение к изучению метонимии в рамках нового подхода обусловлено её тесной связью с концептуализацией и категоризацией - двумя важнейшими познавательными процессами, формирующими систему знаний в виде концептов и категорий в сознании человека. Языковые репрезентации соотносятся с конкретными концептами, то есть отражают процессы концептуализации в языке: атрибутивы, относящиеся к описываемому концепту, в реальности характеризуют самого человека - обладателя того или иного концепта; в рамках фрейма «внешность человека» могут метонимически описываться как объективные признаки, так и субъективные характеристики; человек не статичен, поэтому целесообразнее рассматривать описание его внешности в процессе общения, действия; один и тот же атрибутив может иметь несколько характеристик субъекта; одна и та же характеристика субъекта может быть выражена различными атрибутивами; многое о человеке могут рассказать его поза, походка, выражение его лица, жестикуляция, речь, дыхание.
Таким образом, фрейм «внешность человека» вмещает в себя большое количество слотов, которые могут в различной степени заполняться атрибутивами. И в совокупности всех атрибутивов мы получаем подробное описание внешнего вида субъекта, которое теснейшим образом связано с его внутренним миром.
Список литературы
1. Болдырев Н. Н. Языковые механизмы оценочной категоризации // Реальность, язык и сознание: Междунар. межвуз. сб. науч. тр. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2002. - Вып. 2. - С. 360-369.
2. Кибрик А. Е. Когнитивный подход к языку и типология // Вторая конференция по типологии и грамматике для молодых исследователей. - СПб., 2005. - С. 146-151.
3. Кубрякова Е. С. Глаголы действия через их когнитивные характеристики // Логический анализ языка. Модели действия. - М.: Наука, 1992. - С. 84-90.
4. Чижова Е. С. Время женщин. - М.: АСТ, 2010. - 123 с.
Купчик Е.В.
Метафорические модели с субъектной зоной «мужчина и женщина» в русских поэтических текстах XVIII-XX веков
В статье рассматриваются метафорические модели, в реализациях которых репрезентируется концептуальное пространство «мужчина и женщина» в русской поэзии, выявляются основания сопоставления реалий, зафиксированных в субъектных и объектных зонах метафорических моделей, прослеживаются некоторые тенденции развития поэтической образности.
Ключевые слова: метафорическая модель, поэтический текст, концептуальное пространство, гендер.
353
Рассмотрение метафорических моделей, реализующихся прежде всего в компаративных тропах, дает исследователю возможность получить представление об особенностях образного мира и о самом мировидении как конкретного автора, так и литературы в целом, поскольку «каждый поэтический образ существует не сам по себе, а в ряду других - внешне, возможно, различных, но в глубинном смысле сходных образов - и вместе с ними реализует некий закон, модель, правило... парадигму» [12, с. 7]. Обращение к русским поэтическим текстам в плане парадигматичности образов позволяет выявлять метафорические модели [6; 11] (далее ММ), отражающие закономерности познания и восприятия поэтами и окружающего мира, и человека в нем.
Объектом нашего внимания являются ММ с субъектной (денотативной) зоной «мужчина и женщина». Каждый из двух соответствующих концептов являет собой самостоятельный феномен, а толковые словари фиксируют прежде всего оппозиционность соответствующих понятий. По данным словаря С.И. Ожегова, «Мужчина - взрослый человек, противоположный женщине по полу» [10, с. 254]; «Женщина - лицо, противоположное мужчине по полу» [10, с. 134]; В.И. Даль указывал: «Мужчина - человек рода онъ, не женщина, мужскаго пола» [3, II, с. 356]; «Женщина - лицо женскаго пола, противп. мужчина; жена или женка, не девица» [3, I, с.233]. Данные концепты осознаются как нечто «двойственно-целостное», и для обозначения данного феномена правомерно употребление термина концептуальное пространство, которое понимается как «сложно структурированный объект, состоящий из двух частей, каждая из которых формируется по соотносимым векторам концептуализации» [4, с. 3].
Одной из наиболее традиционных является ММ мужчина и женщина — пара живых существ, унаследованная русской литературой из народной традиции. В «Пословицах русского народа» отражены представления о женихе и невесте, о муже и жене как животных или птицах одного вида, например; «Жених да невеста - парочка, что твой баран да ярочка»; «Курице не быть петухом, а бабе мужиком» [2, с. 245, 545]. Пара птиц с древнейших времен символизирует влюбленных, объединенных чувством любви нежной (голуби), чистой и верной (лебеди). В фольклорных текстах встречается также уподобление мужчины хищному существу, а женщины - объекту охоты (например, соколу и голубке в ситуации сватовства). Подобные представления встречаются, например, в пушкинских текстах: «Меж боярышень арап похаживает, / На боярышень арап поглядывает. / Что выбрал арап себе сударушку, / Черный ворон белую лебедушку»; «.И ночь, когда голубку нашу / Ты, старый коршун, заклевал»; также: «Не серна под утес уходит, / Орла послыша тяжкий лет; / Одна в сенях невеста бродит, / Трепещет и решенья ждет»; «К Лукреции Тарквиний новый / Отправился <...>. / Так иногда лукавый кот, / Жеманный баловень служанки, / За мышью крадется с лежанки».
К вышеназванной ММ тематически примыкают образные соответствия, отражающие нанесение ущерба мужчиной-существом женщине-растению (цветку). Например, для пушкинского героя представляется недопустимым поведение его соперника: «Не потерплю, чтоб развратитель / Огнем и вздохов. И похвал / Младое сердце искушал; / Чтоб червь презренный, ядовитый /
354
Точил Лилеи стебелек; / Чтобы двухутренний цветок / Увял еще полураскрытый». Для героини А. Блока, отождествляющей себя с повиликой (стихотворение «Мой любимый, мой князь, мой жених...»), едва ли не желательной представляется гибель под конскими копытами: «Я ловлю твои сны на лету / Бледно-белым прозрачным цветком. / Ты сомнешь меня в полном цвету / Белогрудым усталым конем». Отраженная в реализациях таких ММ тема причинения мужчиной вреда женщине отмечена в двух видах контекстов: 1) вред реальный (женщина - жертва мужчины-агрессора или обманщика) и 2) вред условный, гипотетический (в «любовном дискурсе»).
Глубокой укорененностью в поэтической традиции отличается ММ мужчина и женщина — насекомое и цветок. Мужчина как пчела или шмель (или их рой) устремляется к привлекательной женщине, подобной прекрасному цветку, источнику нектара: «Красавица! Зря пчел вкруг розы ты весной, / Представь, что роза ты, а мы, мы все твой рой!» (Г. Державин); «Толпится вкруг любовников народ, / Подобно так стремится к розе зрелой / С жужжанием рой пчел, плетущих сот, / Влеком ея блистанием красот» (Я. Княжнин) и т.д. Стандартная гендерная метафорика может «освежаться» тем или иным образом. Например, героиня «Запретной розы» (поэтического комментария, сделанного П. Вяземским относительно несчастливого брака княгини Е.П. Лобановой-Ростовской и любви к ней А.В. Пашкова, за которого княгиня впоследствии вышла замуж) предстает цветком («Прелестный цвет, душистый, ненаглядный, / Московских роз царица и краса!»), а мужчины - оппозиционной парой «шмель - пчела»: «.И с завистью пчела любви, украдкой, / Глядит на цвет, запретный для любви. / Тебя, цветок, коварством бескорыстным / Похитил шмель, пчеле и розе враг». В «Розах Афродиты» С.М. Соловьева в создании характеристики любимой женщины участвуют образы сада, его цветов и плодов: «Твое лицо - запечатленный сад, / Где утренняя роза розовеет; / От лепестков полураскрытых веет, / Маня пчелу, медовый аромат. / И я пришел в цветущий вертоград, / Где райский плод сквозь зелени краснеет. / Ах, знал ли я, что для меня созреет / Румяных уст мускатный виноград?». И. Северянин использует образы пчелы и цветка при описании объятия: «Он пал ей на грудь, как на розы атласистый венчик / Пчела упадает».
Помимо пчел и шмелей цветок привлекает и бабочек/мотыльков, однако соответствующая частная ММ не относится к числу востребованных авторами поэтических произведений. Семантика образа мотылька не включает традиционных «мужских» свойств и качеств; данный образ издавна воплощает быстротечность бытия, а также непостоянство: так, в словаре В. Даля отмечено следующее значение слова «мотылек» применительно к человеку: «Человек порхун, ветреный, непостоянный; волокита» [3, II, с. 351]. В поэтическом дискурсе наиболее притягательным объектом для мотылька является пламя (как образ страсти и/или несчастной любви), хотя возможно и совмещение -как, например, в тексте Я.Княжнина: «.Любовь! Виновна ль в том, / Что ею Клит влеком, / Подобно мотылечку, / Садясь на всякий цвет / И сев потом на свечку, / Он сам себя сожжет?».
Одно из древнейших образных соответствий отражено в ММ мужчина и женщина — птица и растение, прежде всего в частной ММ мужчина и жен-
355
щина — соловей и роза. Объектная область модели представлена образами, каждый из которых отличается высокой частотностью в русской лирике, что обусловлено их символикой [1; 8]. Соловей - влюбленный мужчина, воспевающий объект своей страсти - розу, вечный символ любви и красоты, например: «О дева-роза, я в оковах; / Но не стыжусь твоих оков; / Так соловей в кустах лавровых / <.. .> Близ розы гордой и прекрасной / В неволе сладостной живет / И нежно песни ей поет.» (А. Пушкин). Роза принимает любовь соловья или остается равнодушной: «Румянее крови - / Ты видишь - розы покраснели / В долине Йемена от песней соловья» (К. Батюшков); «Поет над розою восточный соловей, / Но роза милая не чувствует, не внемлет. / <...> Она не слушает, не чувствует поэта; / Глядишь, она цветет; взываешь - нет ответа» (А. Пушкин) и т.д.
ММ мужчина и женщина — растения представлена частными моделями, имеющими различия объектных зон: два дерева, два цветка, два растения разного вида и т.д. В поэтической традиции глубоко укоренено представление о женщине как растении более слабом (например, вьющемся), нуждающемся в опоре-мужчине. В строках М. Цветаевой «Все сызнова: что мы в себе не властны, / Что нужен дуб плющу» находит отражение традиционность распространенного представления о необходимости союза (прежде всего брачного) мужчины и женщины - о чем писал, например, Г. Державин, приветствовавший брак графини Литты: «Иль винограда ветвь младая, / Когда подпоры лишена, / Поблекнет, долу упадая. / Но, ветерком оживлена, /Вкруг стебля нового средь лета, / Обвившись листьями, встает,/ Цветет и, солнцем обогрета, / Румянцем взоры всех влечет: / Так ты в женах, о милый ангел». Поиски женщиной-растением опоры (или сени, в которой можно чувствовать себя в безопасности) находят отражение в таких образных соответствиях, как жен-щина-розаи воин-лавр, укрывающий цветок от зноя (Н. Львов), женщина-лист и мужчина - подобие ветки, к которой прижимается листок, предчувствующий бурю (И. Лермонтов). В поэтических текстах разных времен встречается образ одинокой женщины - склоненной к земле, как цветок или травинка, обреченной «гнуться и качаться» на ветру, как «тонкая рябина» из ставшей народной песни на стихи И. Сурикова.
Неразрывность мужчины и женщины фиксируется в реализациях традиционной ММ мужчина и женщина — две части одного целого, представленной несколькими частными моделями. Обе составляющие концептуального пространства «мужчина и женщина» предстают двумя частями одного организма, прежде всего парными органами: руками, плечами, крыльями, глазами, губами, например: «Мечты одной два трепетных крыла / И два плеча одной склоненной выи»; «Два ока мы единственного взора»; «Единых тайн двугласные уста» (Вяч. Иванов); «Мы смежены, блаженно и тепло, / Как правое и левое крыло»; «Как правая и левая и рука - / Твоя душа моей душе близка» (М. Цветаева). Единство двоих может представлять собой и практически слияние - как, например «Сфинкс единый» у Вяч. Иванова или живое тело у А. Вознесенского: «Как рядом болишь ты, подушку обмявши, <.> / Как будто тебя от меня ампутировали».
356
Объединенность мужчины и женщины передается флористическими сопоставлениями, в которых элементы пары являются аналогами ветки и листа, цветка и корня, а особенно - двумя составляющими плода, например: «Мы сдвоились меж собой, / Мы точь-в-точь двойной орешек / Под единой скорлупой» (А. Пушкин); Отогнувши средний подлокотник, / На один пристегнуты ремень - / Кто они - подруга и поклонник? <.>Как две половиночки фасоли, / Прижимаясь, над землей летят» (А. Вознесенский).
Реализации частной ММ мужчина и женщина — две части упряжки отражают различное соотношение элементов. Это пара тягловых животных -как, например, у Вяч. Иванова: «В одном ярме, упорных два вола, / Мы плуг влекли чрез целины живые»; пара совершенно разных животных - как в известных строках Пушкина: «.кому судьбою / Волненья жизни суждены, Тот стой один перед грозою, / Не призывай к себе жены. / В одну телегу впрячь неможно / Коня и трепетную лань»; мужчина - конь, женщина - повозка: «Ты моя двуколочка, / А я твой битюг. / Ты моя колясочка.» (Н. Олейников).
ММ, отражающая представление о мужчине и женщине как составляющих одного целого, имеет практически неисчерпаемые возможности реализации, обусловленные существованием множества «составных» объектов, каждый из которых - как «два паруса лодки одной» (И. Анненский), состоящая из двух половинок раковина (А. Вознесенский) и т.д. - способен высветить те или иные свойства феномена «мужчина и женщина». Объединяющим началом является любовь и/или общая судьба, а также физический контакт как выражение любви.
Традиционной для русской поэзии разного времени является ММ мужчина и женщина — вода и растение у воды. Образ воды как одной из важнейших стихий, первоэлементов природы, вмещает целый комплекс смыслов, отразившихся в древнейших мифологических представлениях. «Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках» фиксирует древнейшие представления о воде как первоэлементе Вселенной, первобытном хаосе, символе бессознательного, речи, крови, ткани (и плетения), жизни, огня, пути в загробный мир, границе миров, а также женском начале [9, с. 45]. В индивидуальных художественных мирах наблюдается значительное расширение круга денотатов, репрезентируемых наименованиями водной стихии, соответствующие метафорические переносы отличаются широтой и многообразием (в качестве примера назовем исследование Н.А. Тураниной и Н.А. Меженской [13]). Мужчина как водный объект оказывается предметом внимания любящей женщины-растения, склоняющейся к воде и вглядывающейся в нее, например: «Я люблю тебя, <.> / Как нарцисс, к воде склоненный, / - Блеск и холод сонных вод» (М. Лохвицкая); «Как наклоняется нежно к ручью / Ива плакучая, ива печальная, / Так заглянула ты в душу мою» (К. Бальмонт). Героиня «Ангела смерти» М. Лермонтова использует метафору воды и цветка для передачи единства судеб влюбленных: «Видал ли ты, как отражает / Ручей склонившийся цветок? / Когда вода не шевелится, / Он неподвижно в ней глядится, / Но если свежий ветерок / Волну зеленую встревожит / И всколебается волна,/Ужели тень цветочка может / Не колебаться, как она? / <.> Волна - твой образ, мой - цветок».
357
В реализациях ММ мужчина и женщина - берег и вода фиксируется представление о реалиях несходных (неподвижность и твердость земли - текучесть воды), но пространственно сближенных. Соответствующие сопоставления несут информацию о женщине как активном начале. Женщина-волна обнимает, ласкает берег; будучи изменчивой, непостоянной, она способна покинуть его: «Лови скорей мгновенья / У женщины - как вольная волна, / Лобзает грудь твою она, / Потом уходит вдаль, упасть на грудь иную...» (Ап. Григорьев).
Метафорический потенциал берега и воды (а также воды и судна) позволяет авторам создавать тексты, представляющие собой развернутые метафоры, отражающие специфику характера и поведения мужчин и женщин, передающие особенности их взаимоотношений. «Мужчина по имени Берег», «для брака с волной рожденный», гордый и непреклонный, является надеждой женщины-волны, которую «на груди качает, / От бури оберегая» (В. Лемеш-ко). В стихотворении Е. Евтушенко «Женщина - особенное море.» женщина, даже внешний облик которой вызывает «морские» ассоциации («Завитки причесочки причудной / Чайками кричат над головой»), характеризуется как водная стихия с «волнами чувств или предчувствий», способная очистить себя штормом от «пошлых пятен жирных», испытавшая много разочарований (обломки «на дне памяти», утраченные надежды - попавшие на крючок «радужные рыбы»). Мужчины-корабли получают отрицательную оценку, поскольку «Только сверху душу задевают - / Глубиной они пренебрегли».
Рассмотренные ММ являются в русской поэзии наиболее распространенными, последовательно представленными в поэтических текстах разного времени, отличающимися значительным количеством реализаций. Вместе с тем значительную часть метафорического пространства русской поэзии составляют многочисленные ММ, рассмотрение которых заслуживает отдельного исследования. Отметим, что «нестандартностью» соответствующих сопоставлений отмечены тексты М. Цветаевой, И.Северянина, А. Вознесенского. Например, в стихах Цветаевой мужчина и женщина предстают желтком и белком, пером и бумагой, ладонью и лбом; Северянина - землей и небом, огнем и веткой, гондольером и гондолой, судном и медузой; Вознесенского -полюсами магнита, раскрытой книгой, художником и картиной, ракетой и позывными Земли, формулой жизни и т.д. «Венок сонетов» из сборника «Corardens» Вяч. Иванова построен на реализациях многочисленных ММ, отражающих единство двоих, имеющих соответствия в мире птиц и животных, на земле и в небе, в огне, звуке и т.д. Мужчина и женщина - «два молнию похитивших орла, /два ворона единой вещей Норны», «два коня, чьи держит удила / Одна рука», «два грозой зажженные ствола», «два в ночи летящих метеора», «клич с горы двух веющих знамен», «одной судьбы двужалая стрела» и т.д. [5, с. 210-219].
Традиционные ММ, отражающие контраст и близость мужчины и женщины, несущие информацию об их облике, характерах, особенностях их взаимоотношений и т.д., востребованы и современными авторами, нередко переосмысляющими известные сопоставления. В реализациях ММ появляются номинации, лишенные старого образного ореола, имеющие бытовой, «проза-
358
ический» характер, например: «Дорогая, мы квиты. / Больше: друг к другу мы / Точно оспа привиты / Среди общей чумы» (И. Бродский); «... кричали Тристан и Изольда. / Обнявшись, как сандвич.» (А. Вознесенский); «Ты мой лагерь, я твой арестант» (Ю. Визбор); «Ты так касаешься плеча, Что поворот в пол-оборота, / Как поворот в замке ключа, / Приводит в действие кого-то» (А. Кушнер).
В творчестве современных авторов находит отражение изменение некоторых привычных представлений о мужчине и женщине. Уравненные в правах с мужчинами, освоившие «мужские» профессии и умение играть «по мужским правилам», женщины становятся носителями некоторых изначально мужских свойств. Мужчины же, нередко избалованные женским вниманием, а зачастую и получившие «женское» воспитание, становятся в чем-то подобными представительницам противоположного пола. В качестве показательного примера смены гендерных ролей можно назвать стихотворение О. Погодиной «Мы с тобой - два дерева на обочине», в котором мужчина, объект восхищения женщины, предстает цветущим, нарядным, стройным деревом, а она видит себя лишенной привлекательности: «Мои ветви скрючены, в них ютятся вороны»; «Ты растешь наверх, а я скособочена». Женщина преклоняется пред мужчиной и тревожится за него, сознавая его слабость: «Как подуют вьюги - выстою на любом ветру. / Изогнусь - до треска и до земли! - / Поцелую слякоть и корни твои. / И молиться буду с истовой силой, / Чтобы Мать-Пурга тебя пощадила, / Потому что такие, как ты, в буре не выживают, / Потому что таких, как я, только люди и вырубают». В творчестве представителей русского рока мужчина и женщина - «это не идеальная пара влюбленных, которые полны романтических чувств, а две противоборствующие силы, агрессивно настроенные друг против друга» [14, с.96.]. Милитарная метафора применительно к любви использовалась и в старой поэзии; но в рок-текстах она зачастую характеризует отношения скорее физиологические, чем возвышенные, например: «Я на тебе, как на войне, /А на войне, как на тебе. <. >Но я устал, окончен бой. Беру портвейн, иду домой» (Г. Самойлов); «В работе мы, как в проруби, / В постели мы, как на войне» (Б. Гребенщиков).
Анализ моделирования гендерной оппозиции в русском языке приводит исследователей к выводу о преобладании в характеристике женщины номинаций, относящихся к ее эстетической оценке, к внешнему виду; образ же мужчины представлен в плане интеллектуальных способностей, характера, поведения и социально значимых отношений [7, с. 7]. Отмеченные различия так или иначе проявляются и в поэтических текстах; вместе с тем концептуальное пространство «мужчина и женщина» обладает особенностями, обусловленными как несходством поэтических миров, так и происходящими с течением времени изменениями в общественном бытии и сознании.
Список литературы
1. Азбукина А.В. Образ-символ «соловей» в русской поэзии XIX в.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Казань, 2001.
2. Даль В.И. Пословицы русского народа. - М.: АСТ: Астрель, 2006.
359
3. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - М.: Рус. яз. -Медиа, 2006.
4. Ефимов В. А. Динамика русской языковой картины мира: вербализация концептуального пространства «мужчина - женщина»: автореф. дис. ... канд. филол. наук. -СПб., 2010.
5. Иванов В. Стихотворения и поэмы. - Л.: Советский писатель, 1976.
6. Иванова Н.Н., Иванова О.Е. Словарь языка поэзии: образный арсенал русской лирики конца XVIII - начала ХХ века. - М.: Изд-во АСТ; Астрель; Русские словари; Транзиткнига, 2004.
7. Комисарова О.В. Метафорическое моделирование гендерной оппозиции в русском языке: автореф. дис. . канд. филол. наук. - Томск, 2012.
8. Круглова Е.А. Символика розы в русской и немецкой поэзии конца XVIII -начала XX вв.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 2003.
9. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: образ мира и миры образов. - М.: ВЛАДОС, 1996.
10. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - М.: Оникс, 2010.
11. Павлович Н.В. Словарь поэтических образов. - М.: Эдиториал УРСС, 1999.
12. Павлович Н.В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. - М.: Изд-во РАН: Институт русского языка, 1995.
13. Туранина Н.А., Меженская Н.А. Стихия ВОДА в языке художественной прозы В. Астафьева и В. Тендрякова. - Белгород, 2009.
14. Шинкаренкова М.Б. Метафорическое моделирование художественного мира в дискурсе русской рок-поэзии: дис. ... канд. филол. наук. - Екатеринбург, УрГУ, 2005.
Немыка А. А.
Специфика художественных дискурсов с элементами метаязыка лингвистики
В статье рассматриваются вопросы функционирования лингвистических терминов в художественном и научном дискурсе, определения и трактовки понятий различных типов дискурса, широкого и узкого их понимания на примере метаязыковых особенностей текстов современной художественной литературы. Наиболее существенным является анализ функций лингвистических терминов, причем именно тех, которые не свойственны им в научном дискурсе и присущи только в художественном.
Ключевые слова: метаязык, художественный дискурс, лингвистический дискурс.
В настоящее время особый интерес вызывают художественные дискурсы с элементами научного лингвистического дискурса, что позволяет отдать предпочтение широкой трактовке понятия «дискурс», в соответствии с которой он рассматривается и как коммуникативный процесс, и как его результат - определенное речевое произведение (текст), как «речевая деятельность, являющаяся в то же время и языковым материалом» [10, с. 29]. Важным является положение о том, что «за дискурсом стоит, прежде всего, личность говорящего, дискурсивная деятельность которого обусловлена как социально-культурной ментальностью, так и многообразием
360
