CC BY
91
УДК 81'37
О.Н. Кондратьева
МЕТАФОРИЧЕСКАЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ РЕЛИГИОЗНЫХ КОНЦЕПТОВ
В ЛИТЕРАТУРЕ ДРЕВНЕЙ РУСИ
В статье описывается специфика концептуализации религиозной сферы в литературе Древней Руси. В качестве иллюстрации проведен анализ концепта ГРЕХ, выявлены и описаны и основные метафоры, репрезентирующие данный концепт в древнерусских текстах, установлен их эмоционально-оценочный потенциал. Данное исследование выполнено в рамках диахронической концептологии.
Ключевые слова: когнитивная лингвистика, концепт, концептуализация, когнитивная теория метафоры, картина мира, религия, грех.
Обострившийся в последние годы интерес к проблемам ментальности и национальных духовных ценностей вполне закономерно находит свое отражение в лингвистике. Современные языковеды утвердились в мысли, что изучение языка необходимо проводить во взаимосвязи с изучением культуры данного народа. Важным компонентом культуры любого этноса является принадлежность к соответствующей религиозной конфессии. Этот признак влияет на «менталитет наций и стилистику их вербального и авербального... поведения (ср. всепрощение у русских и газават (джихад) у мусульман), поскольку он входит в общественное сознание народа, в его менталитет» [Шаховский 1996: 82]. Существующие различия в культурных концептах разных этносов в значительной степени также обусловлены религиозными факторами.
Тем не менее, по причинам идеологического характера в век научно-технического прогресса и атеизма религиозная сфера оставалась за гранью интересов науки, в том числе и науки лингвистической, и только в конце ХХ в. вектор научных исследований обратился в сторону религиозной проблематики. В лингвистических работах это проявилось в резком всплеске интереса ученых к исследованию взаимосвязей языка и религии, появляются работы, посвященные религиозному дискурсу в целом, описанию его отдельных жанров, а также специфике важнейших религиозных концептов. Изучение религиозных концептов позволяет установить не только чисто догматические особенности той или иной конфессии, но специфику лигвокультуры в целом.
В рамках религиозной концептосферы основными являются концепты БОГ, ДЬЯВОЛ, АНГЕЛЫ, РАЙ, АД, ВЕРА, СПАСЕНИЕ, ГРЕХ, ДУША, ПОКАЯНИЕ, РЕЛИГИЯ и некоторые другие. Большинство религиозных концептов от-
носятся к классу абстрактных сущностей, которые не имеют денотата и не даны в конкретных ощущениях, поэтому основным способом их концептуализации является метафорический перенос, метафора - «это единственный способ воплотить в чувственном образе бестелесную и труднодостижимую абстракцию» [Воркачев 2003: 57]. Осмысление религиозных понятий происходило путем выявления их сходства по ряду параметров с некоторыми вполне материальными объектами. В сознании человека формировались устойчивые ассоциации единиц религиозной концептосферы с вполне конкретными объектами, т.е. их осмысление и репрезентация в текстах происходили за счет формирования и развития концептуальных метафор.
Когнитивная лингвистика отказалась от традиционного взгляда на метафору как на «сокращенное сравнение», метафора рассматривается как основная ментальная операция, как способ познания, структурирования и объяснения мира. Метафоризация основана на взаимодействии двух структур знаний - когнитивной структуры «источника» (sourse domain) и когнитивной структуры «цели» (target domain). В процессе метафори-зации некоторые области цели структурируются по образцу источника, иначе говоря, происходит «метафорическая проекция» [Lakoff, Johnson 1980]. Метафорический перенос не произволен, существует некое содержание, инвариантно присутствующее в областях Источника и Цели, которое и составляет основание переноса. Таким образом, вполне очевидно, что метафора - это не просто образное средство, связывающее два значения слова, а «основная ментальная операция, которая объединяет две понятийные сферы и создает возможности использовать потенциал сферы-источника при концептуализации новой сферы» [Чуди-
нов 2001: 36]. Метафорические стратегии, безусловно, обладают культурной и исторической спецификой.
Задачей нашего исследования является рассмотрение особенностей метафорической репрезентации религиозных концептов в литературе Древней Руси, и в данной статье указанная задача решается на примере одного из центральных компонентов религиозной концептосферы - концепта ГРЕХ. Грех - это один из наиболее значимых концептов русской культуры, именно с его помощью «устанавливаются связи между человеком и окружающим миром (ближним, родом, социумом), человеком и Богом, земной и посмертной жизнями» [Брилева 2001: 123]. Существование концепта ГРЕХ не ограничивается исключительно религиозной концептосферой, оно органично включено и в парадигму этических концептов. Также следует отметить, что в народном сознании понятие греха гораздо шире, нежели в традиционных религиозных концепциях.
Концепт ГРЕХ рассматривался в рамках фольклорных текстов [Белова 2002; Брилева 2001, 2007], в диалектной картине мира [Гынгазова 2007], в современной русской языковой картине мира, как узуальной [Козина 2003; Убийко 1998], так и авторской [Горлачева 2009], а также в сопоставлении русской и итальянской [Панова 2000], русской и калмыцкой [Артаева 2008], русской и французской [Семухина 2008], славянской и еврейской [2000] лингвокультур. Проведенные исследования во многом позволили определить национальное своеобразие указанного концепта. Однако как видно из сказанного выше, в настоящий момент в концептуальных исследованиях значительно преобладает изучение концепта ГРЕХ, отраженного в фольклорных текстах, либо в текстах Х1Х-ХХ вв., но практически не изучаются в подобном аспекте древнерусские тексты.
Изучение текстов, отражающих древний слой русской ментальности, позволит во многом прояснить специфику современной религиозной концептосферы и проследить этапы ее формирования. Как отмечает В.В. Колесов, «мы должны понять и т о, ч т о именно и каким образом когда-то открывали для себя наши предки, восстановить, хотя бы в общих чертах, картину их познания мира» [Колесов 2000: 8]. Другими словами, изучение древнерусского материала под таким углом зрения чрезвычайно важно для понимания не только языкового сознания и мировоззрения средневекового человека, но и современного состояния концептосферы русского языка.
В данной статье выделены и описаны основные метафорические модели, посредством которых происходит репрезентация концепта ГРЕХ в древнерусских текстах.
1. Метафора «Грех — это живое существо». Анализ исследуемого материала показывает, что познание концепта ГРЕХ осуществлялось путем обращения к понятийной сфере «человек», что объясняется стремлением человека познавать и оценивать мир сквозь призму своего «я». Данная особенность выражается в сочетании лексем, репрезентирующих концепт ГРЕХ, с лексемами, характеризующими жизнедеятельность живого существа и человека в частности. Грех весьма часто описывается как существо, наделенное незаурядной силой и крайне враждебное по отношению к человеку.
Прежде всего, грех предстает как существо, способное рождаться, жить (быть живым), погибать. Грех появляется на свет в результате рождения его «матерью» — своеволием (произволом): н'ции во предлежащее в'тийскы тако искусиша выти, рекше самую ту похоть вез-аконию матерь прозывати Давиду, яже ве-щнннаго ради похоткнна заченши и рождьши, гр'Ьхл раждаеть («Толковый апостол»). Поскольку рождается грех как результат нарушения, своеволия, то он концептуализируется как сатанинское дитя, дитя лукавого: нъ донел'же Болим и зачинаем тл'нныя разумы, веселимся и радуемся, а егдаже родимь лукавый д'тищь гр'ь, тогда, студъ рождьшагося вид'вше, Болим и растерзаем ся раждающих женъ гор'е («Толковый апостол»). В свою очередь, грех также способен к порождению, он рождает смерть для душ неправедных: таче похоть за-ченшн ражает гр'х, гр'ъ же скончанъ раж-дает смерть («Толковый апостол»).
Человек может погубить грех, умертвить его с помощью искреннего покаяния и осознанием содеянного: аще ли же и уныемъ до изития въ д'ло гр'ху, увиимы и пакы испов'даниемь, съ слезами осуждающе севе сами. Иичтоже во тако погуляет гр'ы, яко осуждение в разум' («Толковый апостол»). Таким образом, грех предстает как существо, проходящее определенные жизненные этапы от рождения до смерти, способное к воспроизводству. Рождение греха ассоциируется с его возникновением, смерть греха - с его утратой, победой человека над своими грехами.
Грех предстает как существо, крайне враждебное по отношению к человеку. Можно выде-
лить ряд социальных ролей, которые грех исполняет по отношению к человеку. Это выражается в существовании метафор «грех - это господин», «грех - это воин, противник в борьбе».
1.1. «Грех - это господин». Грех выступает по отношению к человеку в позиции господина, который стремится полностью распоряжаться его жизнью, некоего поработителя. Грех приходит к человеку, совершившему зло, и завладевает его душой: что уво, аще они сотворят зло, на по-пустившаго душу приходит гр±х, еже есть на царя или на князя и на судия земския («Слово об осуждении еретиков Иосифа Волоцкого»); мое есть д±ло сие, и мой гр^Х ко мнть пришел есть, и по сердцу сотворих есмь за нелювие твое ко мн'к («Казанская история»).
Человек превращается в раба греха: он, простер руц'й; къ древу възвраньному, смертьное утръже ядро, и выв рак гр^ху, съниде от едема въ адъ (Туровский К. «Слово о снятии тела Христова с креста») и служит ему, как господину: Аще уво овразни выхомъ по подовию смерти его, то и воскресению вудемъ, се вФдуще, яко ветхий нашъ человекъ распятся, да упразнится тЪло греховное, не к тому ра-вотати намъ гр^ху, умерый во оправдися от гр±ха (Грозный И. «Ответ Яну Роките»). Таким образом, человек утрачивает свою волю и полностью покоряется греху: Земнии суще, къ зем-ныимъ пргьклонихомься и лукавая съд^ях ом пред лицемь славы твоеа, на похоти плотяныа пр^дахомся, поравотихомся гр^хови и печа-лемь житиискамъ, выхомъ в^гуни своего Вла-дыкы («Слово о законе и благодати митрополита Киевского Илариона»); т^мъ, господине, аз грешный паче печалую душею, что мене не-достойнаго и покоршагося всякому гр^ху сице увлажаете, не притяжавша не единоя довродтътели, но всякой страсти повиннаго, и таково, господине, моление посылаеши ко мн*Ь, не могущему и о своих гр^с^хъ Бога умолит («Послание Чудотворца Кирилла»).
1.2. «Грех - воин, противник в борьбе». В течение всей своей жизни человек борется с искушением и грехами. Следовательно, можно говорить о том, что грех концептуализируется не только как господин, хозяин, но и как противник в борьбе. Отношения человека и греха описываются с помощью метафор военных действий. Грех постоянно, день за днем, атакует человека, неожиданно нападает на него: не в^сте ли, яко
гр±х людьский на князи, и княжьский гр±х на
люди нападаеть? («Послание митрополита Ки-приана игуменам Сергию и Федору»).
Прежде всего, грех атакует душу человека и стремится ее погубить: чядо, не вуди самохо-тью лишенъ в^чьнааго житья, гр^ха в^жи яко ратьника, гувящаго душу твою («Изборник 1076»); вы от таковаго их злодейства возражайте по реченному: Б^жи гр^ха, яко ратника, в^жи от прелести, яко от лица змиина, да не уязвит твоея душа жалом пагувы некончае-мыя («Степенная книга царского родословия»).
Человек уклоняется от греха, стремится бежать от него: не токмо сев^ срачици единоа съвлече, якоже Иосифъ, но и вс&хъ ризъ севе съвлече, изъв^жа от гр^ха, и ничтоже вмени житиа мира сего; и на таку ярость подвиже-ну, яко и гладомъ уморити его («Киево-Печерский патерик»), а также активно сопротивляется греху, умертвляя телесное начало: поидем с идущим на страсть волную, възмем крест свой претерп^нием всякоя овиды, распьн^мъся враньми к гр^ху, умертвим похоти телесныя (Туровский К. «Слово на Вербное воскресенье»).
Грех не способен одолеть человека, находящегося под защитой благодати: гр^хъ во вамъ не удол^ет, н^сте во под закономъ, но под влагодатию (Грозный И. «Ответ Яну Роките»). Человек поражает грех своей любовью к Богу: да исторгнутся, и чиста явится церковная нива, теплотою к Богу лювве, царей же и властелей ревнителя Финееса пресп^вших, и гр^хъ про-водшихъ копиемъ («Слово об осуждении еретиков Иосифа Волоцкого»). Бог слышит молитву грешника и освобождает его от грехов: молитву ихъ Богъ услышит, и от гр^ховъ своводит и жизнь вФчьную даруетъ («Домострой»).
В результате проведенного исследования стало возможным отметить, что для древнерусских текстов характерна активная персонификация греха. Метафора «грех - живое существо» представлена конкретными репрезентантами: «грех - это хозяин, рабовладелец» и «грех - это воин, противник в борьбе». Данные метафоры создают негативный образ греха, вызывающий отторжение. Таким способом формируется соответствующее отношение человека к грехам, формируется активная жизненная позиция, заключающаяся в необходимости избегать грехов, бороться с ними.
2. Метафора «грех - это бремя». Грех объективируется в средневековом сознании, предстает как вполне конкретный предмет,
имеющий физические параметры - размер и вес. При этом и размер, и вес греха всегда велики: мнози во, я ко слышахом многожды, за мало сие сев' важетъ, см'ющесь, глаголютъ: мал сей гр'хъ и удовне покаянием исправитца. аз же глаголю: не малъ и воистину превеликъ з'л» (Курбский А. «История о великом князе Московском»); сиа глаголетъ и учитъ великий Лфанасие о творящихъ смерътныя гр'хи: тяжчайши же и страшн'йши вс'хъ смеръ-тных гр'ховъ гр'хъ, еже въ ересь впасти и Христа отврещися («Слово об осуждении еретиков Иосифа Волоцкого»); глаголють уво ему юноша оны: Что стоиши? Разреши съуз, тихо приими, не уво много имать тяжкий гр'х («Житие Василия Нового»). Грехи человека взвешиваются на весах, тем самым определяется их вес в сравнении с добрыми делами: егда мимохо-дяхощеть испов'датися, аще во наша довраа д'ла умалятся, егда по правд' препирають нас, вънегда та сравнаются с в'силомъ иску-пающе гр'хи, и мимоидем («Житие Василия Нового»).
В большинстве случаев грех предстает непросто как некий физический объект, а как тяжкий груз, бремя, которое давит на человека, создавая тем самым определенный физический и душевный дискомфорт: вижь душевное время гр'хъ (Туровский К. «Притча о душе и теле»); како вр'мя гр'ховное расыпа, не единого ов-ративъ человгька от завлуждениа идольскыа льсти, ни десяти, ни града, нъ всю овласть сию («Слово о законе и благодати митрополита Киевского Илариона»); увы мнвых вогат грехи и лишеный всякого довра и студных д'лъ исполненъ, соврах многоразличное время греховное тлетворныя страсти и душевныя вреды («Житие Стефана Пермского»). Тяжесть греховного бремени реализуется и в контексте, где речь идет о мешках с грехами, которые человек носит на себе: Осопъ. Оь рече: Кождо насъ два м'ха носить: единъ пред совою, а другый - за совою. £ предний же кладемъ чюжие гр'хы, а въ задний - свои («Пчела»).
Лексема гр'хъ активно сочетается в древнерусских текстах с лексемами тяжький и отя-готити, что также указывает на восприятие грехов как некоего груза: а яко ныне ими шафуют — нехай имъ Бог судит, а не яз, во я маю и свое время гр'хов тяжко, о немъже есми пове-лен отв'т дати праведному судии (Курбский А. «Послание Кодиану Чапличу); но понеже жела-
ние привлачит мя и недостоинъство млъчати запрещает ми, и гр'си мои яко время тяжко отяготбша на мн' («Житие Сергия Радонежского»); елма же многа недоум'ниа наполних-ся, яко золъ душа моя наплънися", и многими отягчихся грехи («Житие Стефана Пермского»).
Итак, грех - это тяжкий груз, который давит на человека. При этом данный груз может находиться в разных локусах, как вне человека, так и внутри него. Грех может располагаться бременем непосредственно на человеке: и еже до крещения нев'дый кто что сотворит, сия уво очищаются влагодатию Христовою и, яко новорожденным младенцемъ, еже от вожественнаго крещения от купели исшедше, всякого гр'ха на сев' не имуще вудет по крещении и вся запов'ди долженъ есть хранити (Грозный И. «Ответ Яну Роките»), на его позвоночнике (хребте) или шее: тъ во взят гр'хи наша и везако-ниа наша тъ во понесе; сего раною мы вси иц'л'хом но оваче не овр'менися прегрешении нашими, яко глаголют н'ции, ихже конець — с'тнаа пагува, но паче сам ов-легчи от времен тяжькых хреветъ нашь («Послание Климента Смолятича»); к тому еще что нагнушательн'йшаго и прескверн'йшаго, еже испов'дника твоего потворяти и сикованции на него умышляти, который душу твою царь-скую к покоянию привел, гр'хи твои на своей вые носилъ, и, взявши тя от преявствен-н'йшихъ сквернъ, яко чиста, пред на чистейшим ъ царемъ Христомъ, Богомъ нашимъ, исчистя покоянием, поставил! (Курбский А. «Третье послание Ивану Грозному»).
Также уже был приведен контекст, в котором грехи человека описывались как локализованные в мешках, висящих впереди и сзади человека: Осопъ. Оь рече: Кождо насъ два м'ха носить: единъ пред совою, а другый — за совою. £ предний же кладемъ чюжие гр'хы, а въ задний А свои («Пчела»). Возможно также нахождение бремени грехов внутри самого человека. Неслучайно древнерусские авторы сравнивают грешника с горбатым человеком, но грешник носит свое уродство не на виду, а в себе: горвовато-го гор'е есть гр'шникъ: онъ во за совою носит вред, а сий — въ сев' («Наставление отца к сыну»).
Наиболее часто грех локализован на душе и человека: елма же многа недоум'ниа наполних-ся, яко золъ душа моя наплънися", и многими
отягчихся грехи" («Житие Стефана Пермско-
го»); вижь душевное время гр^хъ; того ради глаголеть пророкъ: яко время тяшко отягтЪся
на мне (Туровский К. «Притча о душе и теле»); приведемь ю теве ют стыхъ псании реченое. Яковомъ аплмъ яко ювративы. грешника ют завлоуждения. поути его спсть и дшю. покры-еть множьство гр*Ьховъ («Ипатьевская летопись»). Как отмечает Н.Д. Арутюнова, «грехи и злодеяния ложатся на душу, поскольку именно душа должна предстать после смерти человека перед судом и держать ответ за поступки, совершенные человеком» [Арутюнова 2000: 74]. Возможна также локализация человеческих прегрешений на сердце человека: но уво понеже веззако-ния наша превзыдоша главы наша, и гр^хы наша отяготкша сердца наша, въ еже заповедей Божиих не послушати и въ пут#)(ъ его не ходити, гн^ва его камо ув^жимъ?(«Повесть о взятии Царьграда турками в 1453 году»).
В изученном материале четко прослеживается сценарий обретения тяжкого бремени грехов, мучения с этим нелегким грузом, стремления избавиться от него и доставляемого им неудобства, и способов, с помощью которых этого можно достичь. Причиной, по которой человек получает нелегкую ношу, является нарушение заповедей, законов. После обзаведения этим тяжким грузом человек начинает испытывать нравственные и физические страдания: грех давит на человека, сковывает его, доставляет постоянное неудобство: но понеже желание привлачит мя и недостоинъ-ство млъчати запрещает ми, и гр^си мои яко время тяжко отяготЬша на мне («Житие Сергия Радонежского»); а еже исповедь твою ко мне, яко ко единому презвитеру, исчитаеши по ряду, сего аз недостоин, яко простый челов^къ, в военномъ чину сущъ, и краемъ уха послушати, а наипаче же многими и вез-щисленными гр^хи овтяхченъ (Курбский А. «Третье послание Ивану Грозному»).
Стремление избавиться от грехов, сбросить с себя этот тяжкий груз постоянно владеет человеком: возвести ми конец мой, да покаюся дФл своих злыхъ, да отрину от севе время греховное (Грозный И. «Канон Ангелу Грозному, воеводе»). Избавление от бремени грехов происходит только после покаяния и посещения церкви: с огрей ся въ церкви и сверзи с севе грехи («Физиолог»); святый ангеле, посланниче Божий, дажь ми, ангеле, час покаятися согрешении и отринути от севе время тяшкое. Далече ми тещи вослед теве (Грозный И. «Канон Ан-
гелу Грозному, воеводе»). Облегчение от греховного бремени невозможно получить без обращения к Богородице и Богу: рождешия ти царя вышним силам ъ, Пресвятая Царица, ты во еси милостива, можеши во овлехчити мое время греховное, тяшкое (Грозный И. «Канон Ангелу Грозному, воеводе»); въ печяльхъ влаго-дарьстви Бога, и ярьмъ ти гр^ховьный ов-льгъчить ся («Изборник 1076»). Избавить человека от тяжкого бремени грехов может Христос, который не просто снимает с человека грехи, прощает их ему, но принимает этот тяжкий груз на себя: тъ во взят грехи наша и везакониа наша тъ во понесе; сего раною мы вси иц^л^хом, но оваче не овременися прегрешении нашими, яко глаголют неции, ихже конець - сЬтнаа пагува, но паче сам ов-легчи от времен тяжькых хреветъ нашь («Послание Климента Смолятича»).
Метафора «грех - это бремя» демонстрирует восприятие греха как непосильной ноши, передает душевный и физический дискомфорт человека, отягощенного грехами. В древнерусской культуре «все, что обладает большим весом, ассоциируется с мучительными переживаниями, мрачными настроениями.». Соответственно ситуация освобождения от груза ассоциируется с психологическим комфортом [Балашова 1998: 156].
3. Метафора «грех - это путы, узы». Прегрешения в древнерусских текстах предстают как узы, цепи, веревки. Грехи связывают человека, сковывают, лишают его свободы: а еуагглисты все вопиют: Приведоша связанна Господа от Каияфы х Пилату во многих муках и поругании, да грехи связанное человечество разрешит (развяжет - О К.) и поруганныхъ и мучимых от Диявола извавит (Курбский А. «Второе послание Вассиану Муромцеву»); та-ковъ сый страстный азъ, пленицами многыми гр^ховъ моих стягнути (цепями многих грехов моих связанный. - О К.), таковымь преславным вещемь нелепо ве мне коснутися, но разве точию везакониа моа възвещевати и пещися о гр^с^хь моих («Житие Сергия Радонежского»).
В качестве пут, ограничивающих свободу человека, в ряде случаев предстают иго и ярмо. В своем первом значении ярмо - это хомут для волов, также как и иго - ярмо, бремя (см. словари): въ печяльхъ влагодарьстви Бога, и ярьмъ ти гр^ховьный овльгъчить ся («Изборник 1076»); аще ли кто славъ, и леностенъ, и удовь къ греховному игу прекланяем, сего они,
яко слава, отступника в'р' проказуют и при-имают его въ свою ересь («Послание Геннадия Иоасафу»).
Таким образом, мы видим пересечение, наложение метафор бремени и пут. И это неслучайно, так как эти две группы метафор передают идею греховности как дискомфортного состояния для человека, скованности, неудобства, невозможности нормального полноценного существования.
4. Метафора «Грех — это грязь». В русском обыденном сознании грех прочно ассоциируется с грязью (погрязнуть в грехах, очиститься от греха, смыть грехи т.д.). Оппозиция «чистый - грязный» уже в древности начинает использоваться для оценки жизнедеятельности человека, для характеристики его образа жизни. Так, оппозиция «чистый (праведный)» - «грязный (греховный)» была одной из фундаментальных для средневековой культуры (подробнее см. [Кондратьева 2010; Яковлева 2000]). Чистота являлась одной из наиболее значимых характеристик, которой придавалось сакральное значение. Чистота мыслилась в изучаемый период как «одна из конкретных реализаций «хороших», «идеальных», требуемых - эталонных, образцовых -качеств предмета, а именно как его «первоздан-ность»: неиспорченность, незамутненность, незагрязненность посторонним - внешним -вмешательством. Чистый Х - это Х как он есть и как он должен быть по некоему идеальному [Яковлева 2000: 210].
Таким образом, чистота предстает не только в своем прямом значении, но и как свобода от греха, праведность, и первичное значение чистый - 'не имеющий пыли, грязи или пятен' - переносится на абстрактные понятия и становится одним из наиболее значимых параметров в характеристике образа жизни человека и его внутреннего мира. Соответственно, грязный - это испачканный, испорченный, несущий на себе негативный отпечаток нарушения эталонного, первозданного состояния вещей. Подобное восприятие загрязненности стало базой для осмысления феномена греха в христианской культуре.
Осмысление греха как грязи реализуется в контекстах, где речь идет о чистоте от грехов, осквернении человека и его внутреннего мира грехами, а также о смывании грехов. В древнерусских текстах сохраняется представление о 'чистоте' именно как о безгрешности: кто же ся похвалит чисто им'ти сердце, или хто дерзнет чистъ выти от гр'хъ? (Хворостинин И.А. «Словеса царей, дней и святителей»). Человек
стремился сохранить свою первозданную чистоту, уберечь себя от греха: и хранити и влюсти о чнстотй телесней и от всякаго гр'а отцемъ чадъ своих, якоже з'ницу ока и яко своя душа («Домострой»). Однако это мало кому удается. Зачастую залогом того, что человек не познает греха, сохранит свою чистоту, является болезнь: сий во влаженный Пиминъ воленъ родися и възрасте, и того ради недуга чистъ высть от всякиа скв'рны и от утровы матерня и не по-зна гр'ха («Киево-Печерский патерик»).
Грех оскверняет человека, пачкает его: еже есть гр'х, оскверняющь челов'ка, яко извыто-ченъ сущь въ насъ, не во по естьству нам зломь выти, нъ извону вываеть нам от неродства, и в то нас выстрящем в'сомь, и внутрь-нимь нашимь от неразумнаго изволениа иму-щемь («Толковый апостол»). 'Загрязненными' грехом оказываются в первую очередь центры духовной жизни человека - его душа, сердце и совесть. В древнерусских текстах акцентируется внимание на ситуациях 'очищения' компонентов внутреннего мира человека, при этом очищение воспринимается именно как избавление от греха или прельщения: учуся книгам Благодатного Закона, аще вы мощно моя гр'шная душа очистити от гр'х, о сем молю милостиваго вога, господа нашего Иисуса Христа ... («Послания старца Филофея»); отъ всякого гр'а очисти сердце («Ипатьевская летопись»); да та оврящетъ сов'сть очищену, а не прелестьми мира помраченну (Полоцкий Симеон «Стихотворения»).
В изученных нами текстах отмечены уподобления грехов вполне конкретным видам грязи - калу и блевотине: не высть казни, кая вы преминула нас, и нын' веспрестани казними есмы: не овратихомся к Господу, не покаяхомся о везаконии наших, не отступихомъ злыхъ овы-чай наших, не оц'стихомся калу гр'ховнаго, завыхомъ казни страшныя на всю землю нашу («2-е Поучение Серапиона Владимирского»); егда же развращенныи и прелукавыи развра-тиша тя, сопротив оврелся еси и по таковом покоянию возвратился еси на первую влевоти-ну (обратился к прежним грехам - О.К.) за сов'том и думою лювимых твоих ласкателей, егда церковь твою телесную осквернили различными нечистотами (Курбский А. «Третье послание Ивану Грозному»).
Стремление очиститься от грехов, смыть их, избавиться от этой грязи, сопровождает средневекового человека на всем его жизненном пути.
Как отмечает И. С. Брилева, «противопоставление чистый - греховный ... реализуется в повествованиях через мотивы «смывания греха» ... по-видимому, образ, который замещает грех в данных контекстах - грязь» [Брилева 2001: 129]: в ней (церкви. - О К.) во великолепны тайны являются, в ней же святая литургиа стваря-ется, в ней же Божественых Таинъ комкание свершается, в ней же многих человекъ души спасаются, в ней же многим людем приве-жище вывает, в ней же телесныя грехи крещением омываются, в ней же душевны я скверны покаянием и верою оцещаются («Житие Стефана Пермского»).
Человек регулярно обращается к Богу и Богородице с мольбой о помощи в очищении: воже, очисти гр^хи моя и помилуй мя! («Повесть о Тимофее Владимирском»,); о Царице Владычице, сирымъ питателница и овидимымъ помощница, волным надеяние и всемъ греш-нымъ оцыщение (Грозный «Канон Ангелу Грозному, воеводе»).
Возвращение первозданной чистоты от грехов возможно с помощью особых очистительных ритуальных действий, и «поскольку с очистительными обрядами как необходимым условием приближения к божеству связаны все мировые религии, эту ассоциацию с полным основанием можно отнести к культурным универсалиям» [Яковлева 2000: 203]. Для очищения грехов необходимы искренняя молитва и покаяние: нъ помоли ся Господеви, и исцелить тя, отъложи прегрешения и управи руку, и отъ всякого греха очисти срдьце («Изборник 1076»); пленник же увещеваше его на покаяние овратитися, яко Богъ нашъ милостив есть и кающихся от грехов очищаетъ («Повесть о Тимофее Владимирском»).
Важный залог очищения от грехов - обучение закону божию, изучение основных заповедей: учюся книгам влагодатнаго Закона, аще вы мощно моя грешная душа очистити от грех, о сем молю милостиваго Бога, господа нашего Иисуса Христа и пречистую Богоматерь и всехъ святых, Богу угодивших, извавити мя вечнаго мучения (Старец Филофей «Послание о неблагоприятных днях и часах»); чада, послушайте заповеди Господни, лювите отца своего и матерь свою, и послушайте их, и повинуйте-ся имъ по Бозе во всемъ, и старость ихъ чтите, и немощь ихъ и скорвь всякую от всея душа понесите на своей выи, и влаго вамъ ву-детъ, и долголетны вудете на земли, симъ
очистите грехи своя и от Бога помиловани вудете («Домострой»); а отцовъ духовных заповеди хранити и епитемъи исправляти, темъ очиститися от греха, и душевная и телесная волезнь исцелити, и Бога милостива сотворити («Домострой»). Способствует очищению от грехов и совершение благих дел - милостыня, строительство храмов и т.д.: огнь по-ляшть вода углсить, л милостыни оцестить гр^хы («Изборник 1076»); князь же великий Борис Александровичь но вышша того устрои церковь извавление и оцещение еже от грехъ и на невеса въсшествие, но радость, и утешение, и овещание о послании Святого Духа, еже и высть («Инока Фомы слово похвальное»).
Метафора «грех - это грязь» создает образ греха как нарушения природного порядка вещей, актуализирует его негативное влияние на человека, вызывает эмоциональное неприятие и отторжение.
5. Метафора «грех - это болото, трясина». В особую группу можно выделить случаи, когда грех предстает не просто как грязь, прилипшая к человеку, запачкавшая его, но как некий грязный водоем - болото, трясина, затягивающие человека в свои недра.
Метафора «грех - это болото, трясина» является логическим продолжением метафоры «грех - это грязь». Лексема «грязь», согласно этимологическим словарям, происходит «от *grenznonti - тонуть, погружаться. Исходно -«вязкое илистое дно», «топкое место», «болото», затем - «грязь» [Черных 1999: 225]. Как отмечает И.С. Брилева, «в выражениях типа «погрязли, утопают в грехах», . грех выступает как некая «среда», порожденная греховным действием и окружающая человека» [Брилева 2001: 129].
Человек, совершивший грех и не раскаявшийся, постепенно увязает в этой грязи, она затягивает его: ни единого лета или зимы прииде, коли выхомъ не казними от Бога - и никак о лишимся злаго нашего овычая: но в нем же кто гресе вязить - в том превываеть, на покаяние никто не подвигнеться, никто овещаеться къ Богу истиною зла не створити («Поучение Сера-пиона Владимирского»). Поэтому дается совет не медлить в греховной тине, пока не стало поздно, выбираться из нее: тъкъмо не ожидай въ тине греховьней («Изборник 1076»).
Спасти, вытащить из греховной пучины может только Бог: темже никтоже никогдаже
не отчаимы севе, но подщим же ся покаянием достигнути спасения. Того ради и мы, вратие, водрелив'йше вудемъ и Благонадежно в рующе, яко аще Богь в пучину гр'овъ впад-шая везм'рнымъ челов'колювиемъ помилова и призывая спасаетъ, колми паче нас, предстоящая ему, спасетъ («Великие Минеи Четьи митрополита Макария»). И поэтому частотным является обращение к Богу с просьбой не оставить без помощи, спасти от опасной греховной трясины: незаввена же Господа ради сътвори и мене, грешника, въ молитвах своих, глаголющи ти доврое, а не творяща, да Господь изведет мя от потопа страстей и от тим'ниа гр'хов (Сорский Нил. «Послание Вассиану Патрикееву»); не предай же нлс врагом душь наших, иво въоружишася на нас, и пленяют ны на всякъ час, и различными помыслы стр'ляют сердца наша, отводят ны Божиа разум'ниа, и лювити нудят ны мимотекущаа и тл'ннаа, и до конца погружают ны въ глувин' гр'ховней («Киево-Печерский патерик»).
Метафоры грязи и болота воссоздают образ греха как нарушения природного порядка вещей, искажающего первозданный облик и полностью поглощающего человека. Данные метафоры эмоциональны и красочны, они имеют ярко выраженную отрицательную окраску, с явной установкой на то, чтобы отвратить человека от совершения греха.
6. Метафора «Грех — это мрак». Данная метафора продолжает ту магистральную линию, которая была заложена предыдущими образами. Грех - это грязь, а грязь по определению не может быть светлой. Концептуализация греха как мрака, темноты базируется, на наш взгляд, на оппозиции Бога как источника света и дьявола как властителя тьмы. Кроме того, истинная вера воспринималась в древнерусской культуре как свет, ложная вера как мрак: единому в Троицы Отцу и Оыну и Овятому Духу, истинному Богу нашему, яко той сотвори нас и призва ко своей влагодати, стяжав нас сев' люди изрядны, царское свяще-ние, язык святъ, очистив водою и освятив Духом Овятым, и пременивъ нас от прелести идолскаго помрачения, тмы гр'овныя, в познание св'та вожественыя его влагодати и истинны, и показавый нас сыны св'та и сыны дневи («Степенная книга царского родословия»). Как отмечает Л.В. Балашова, «наиболее типичным в старший период развития русского языка является представление о нравственном, идеологически
верном, соответсвующем христианской морали как о видимом, излучающем или дающем свет, соответственно отсутствие этих признаков оценивается отрицательно» [Балашова 1998: 146].
Совершение греха - это отклонение с пути истинного, отдаление от света, впадение во мрак: и превысть много вр'мя въ мрац' гр'ховн'мь: Титъ уво прощениа не възмя, бвагрий же камъкаше гн'ваася («Киево-Печерский патерик»). Грешного человека после смерти поглощает тьма, т.е. ожидает ад: и вес'дова к ней воздаянии комуждо по д'лом его: гр'шником тма кромешная, огнь неугасимый и черви неусы-пающии и иныя муки в в'ки и на веки конца не имущи, а праведным царство невесное и жизнь вез конца и прочая влагая, их же усты чело-в'ческими немощно изрещи («Степенная книга царского родословия»). Соответственно Бог и Богородица рассеивают мрак ложной веры и прегрешений, освещают путь к спасению: радуйся, св'тл'ишиа полато царева, яже св'тъ невечерний възсиавши, яко св'тоносно нево, истин-ныи овлистающи св'тъ, и миру конца озаряю-щи, и мглу мрака гр'ховнаго отгонящи («Великие Минеи Четьи митрополита Макария»).
Метафора мрака органично вписывает грех в контекст темных сил, грех предстает как один из элементов неправедной жизни. Без света невозможно существование биологического организма, нахождение во тьме, греховном мраке непременно приведет к гибели. Соответственно, данная метафора также дает отрицательную характеристику греха и рождает ощущение тревожности и необходимости движения к свету, истине.
7. Метафора «грех — это пространство». Зачастую грех предстает как некое пространство, вместилище. Подобное восприятие греха отражается в конструкциях, где лексема гр'хъ сочетается с предлогом въ. Как отметила Е.С. Яковлева, способность к употреблению «в позиции предложного падежа имени в модели ходити (жити)+ N6 можно рассматривать как тест на наличие у этого имени «пространственной» семантики [Яковлева 2000: 271].
Грех предстает как особая среда, порожденная греховным действием и окружающая человека со всех сторон: овуреваемым въ гр'с'хъ пристанище и скорый вс'мъ заступник, в'си наше неможение, в'си же и лукаваго еже на нас нав'та («Житие Кирилла Белозерского»); да не позазриши ми о том, что тев' писал, сердечн' жалуя того, что однова от Бо-
га за то въ гресе вудешь («Послание Геннадия Иоасафу»).
Нарушая божественный закон, «человек лишался опоры в своей жизни, поддержки Бога в своих грешных деяниях, поэтому, преступая закон, он (в)падал в грех . , т.е. грех . предстает как внеположенное человеку пространство, куда он может упасть [Вендина 2002: 207]. Человек впадает в грех, как падают в яму, в глубину: а судъ дал полатный во всем царство свое суди-ти вез противня, а присуд велел имати на се-вя в казну, чтов не искушалися и в грехъ не впадали, Бога не разгневили (Пересветов И. «Большая челобитная»); ничтоже противно хотящему спастися, ни сумнения овьдержай, аще и в последний видъ злых греховь впа-деть(«Великие Минеи Четьи митрополита Ма-кария»), либо его вводят в грех как в помещение: владыка Иона на всяк день не престаша, глаголя: неправду еси чинил, а меня еси ввелъ во грех и в сором: князя выло ти выпустити, и ты детей его с нимъ посадил («Повесть об ослеплении Василия II»).
Под воздействием врагов человеческой души возможно полное погружение в греховную глубину: не предай же нас врагом душь наших, иво въоружишася на нас, и пленяют ны на всякъ час, и различными помыслы стреляют сердца наша, отводят ны Божиа разумениа, и лювити нудят ны мимотекущаа и тленнаа, и до конца погружают ны въ глувине греховней («Киево-Печерский патерик»); како извуду тре-волнениа страстей, люте погружался во глувине золъ и зило потапляяся в вездне греховней? («Житие Стефана Пермского»). В этом случае грех предстает как водная среда, море или даже болото (подробнее см. предыдущую группу метафор).
Для средневекового человека достаточно важным было своевременно раскаяться, выбраться из греховного пространства до момента смерти: да не вудеть вегство ваше зиме, ни в су-воту, сиречь - да не достигнет теве смерть в гресех, ни в праздник вез покаяниа (Туровский К. «Слово о бельцах и монашестве»).
Локоморфные метафоры создают образ греха как пространства, окружающего человека, при этом нахождение в данном пространстве опасно для него, человек движется вниз, в греховную пропасть, все более отдаляясь от Бога и приближаясь к духовной и физической погибели.
8. Метафора «грех - это болезнь». Грех предстает как опасное заболевание, поражающее человека и его душу. Грешный человек представлен в древнерусских текстах как человек нездоровый, больной грехом: крестъ твой, Господи, ос-вятися, темь во вывають целения волящи-имъ грехы, темь припадаемъ ти, помилуй насъ («Служба Воздвиженью Креста Косьмы Маюмского»). Грех растлевает человека, разрушает его организм: нъ да не мним, яко тому единому се глагола Христос, нъ всем нам, приемъшим крещения влагодать, имьже пра-отечъскыя очистихомъся сквьрны и ицелени выхом от растьлевающаго ны греха (Туровский К. «Слово о расслабленном»). От греха тело человека становится расслабленным, а душа израненной: греси мои вся уды телесе моего рас-лавиша, а душа моя преже страсти поношении водома высть (Туровский К. «Слово о расслабленном»).
Многие грехи практические невозможно вылечить, они неисцелимы: а кто християнина правовернаго оклеветует, не того оклеветует, но самого Духа Святаго, превывающаго в немъ, и грех неисцелимый на главу свою самъ привлачитъ, яко Господь рече: Аще кто хулитъ на Духа Святаго, не оставится ему ни в сей векъ, ни в вудущей (Курбский А. «Третье послание Ивану Грозному»); воистину, яко мню, и сей неисцелимый грехъ есть тем, еже вни-маютъ имъ и ко покаянию неудовенъ: неис-целный того ради, зане за малы его сове мните, неудовен же ко покаянию (Курбский А. «История о великом князе Московском»); понудих свое и невычение, аки завывъ, увы мне, грехи своя и неисцелныя, по истине, струпы своя, протягая недостойную си свою руку, отверзая пресквернавая своя уста, дръзнухъ на се и уведихся («Житие Стефана Пермского»). Зачастую грех и вовсе оказывается смертельным, он полностью губит человека и его душу: Исихия. Болезни смерти грешных похоти суть (грешные похоти - смертельная болезнь) («Толковый апостол»).
Исцелить тяжелые греховные заболевания и спасти человека может только смирение и наказание: вештьстье люви акы чяшю пелына и при-ими е, аште и притрано ти есть, нъ на про-гьнание грехъвънуму недугу, иже во гр^хъ сладостью въниде, горестию да проженеться («Изборник 1076). В качестве врача-целителя
опасного греховного недуга выступает Бог: да и мы, вратие, Исуса Христа, Бога нашего, прославим, иц^ливъшаго нас от недуг гр^ховьных, и к нему в^рою припадем, глаголющее (Туровский К. «Слово о расслабленном»); к крещению во аще и всея земля при дуть челов^ци, не умалиться Божия влагодать, всйм дающи иц^ление от греховных недуг (Туровский К. «Слово о расслабленном»).
Метафоры, созданные по рассматриваемой модели, носят преимущественно эмотивный характер и позволяют образно представить бедственное положение греховного человека, угрозу его жизни, настраивают на необходимость немедленных решительных действий - покаяния и возвращения к праведной жизни.
9. Метафора «грех - это имущество». В средневековый период уже вполне сформированы имущественные отношения. Данная область достаточно хорошо знакома человеку Древней Руси, что и обусловливает перенос представлений из данной смысловой области в описание скрытого от взгляда внутреннего мира, «. особенности товарно-денежных отношений и возникающая в связи с этим система оценок распространяется на другие типы отношений человека в обществе или на его внутренний мир [Балашова 1999: 34].
Грех уподобляется имуществу, так как данная лексема сочетается с глаголом им^ти, что характеризует человека собственника этого имущества: к сим же отв^ща мати его, глаголю-щи: и двою на десяте не имаши л^т, гр^ы поминаеши. киа же имаши гр^хы? не видим во на тев'б знамений греховных, но видном на тев'б знамение влагодати и влагочестиа, яко влагую чясть извралъ еси, яже не отимется от теве(«Житие Сергия Радонежского»).
С имущественной метафорой связаны и представления о богатстве: увы мнФ, вых вогат грехи и лишеный всякого довра и студных д^лъ исполненъ, соврах многоразличное время греховное тлетворныя страсти и душевныя вреды («Житие Стефана Пермского»); почто, душе моя, грехами вогатееши («Стихи покаянные»).
Греховное имущество накапливается в течение всей жизни человека, оно есть практически у каждого: но слыши Святое глаголеть писание: никтоже да не похвалится въ человец^х, ни-ктоже чистъ пред Богом, аще и единъ день живота его вудет, и никтоже есть вез гр^ха, токмо единъ Богъ вез гр^ха («Житие Сергия Радонежского»); аще ли ни, то горши в^совъ
хощеши мученъ выти в геенФ огненФй: не яко согреши - никтоже во вез гр^ха, вси
согр^шихомъ - но понеже не восхотЪ покаяти-ся и умолити Судию преже кончины своея («Повесть о бесе Зерефере»).
Когда человек оказывался владельцем собственности, он всегда стремился сберечь ее, сохранить. С греховным же имуществом ситуация диаметрально противоположная, от этой приобретенной собственности человек стремится избавиться. Для этого необходимо покаяние, молитва: тако и ты, челов^че, егда съгр^шиши, иди к молитв^ и приими покоание и единосущныя ради Троица извавишися гр^ха того («Физиолог»); онъ во устрои мание, а другий же нача-ток спасению, а съи иже въ совершение дФла приидеть, но устрои церьковь извавление от гр'&хъ и ов'&щание о радости, еже и высть («Инока Фомы слово похвальное»); тлйнлмъ Божиимъ в^руй, т^лу его, крови в^руй при-члщлтися и со стрлхомъ, нл очищение и освящение души же и т^лу и во оставление гр^хомъ и в жизнь вечную («Домострой»).
Человек стремится, с божьей помощью, вытряхнуть грехи из своей души как вещи из сумки: ив о Господь Бог и зд'к сими казнить нас, да великое оно зло душь наших истрясет, гр^хы глаголю («Великие Минеи Четьи митрополита Макария»).
Имущественная метафора акцентирует внимание на такой характеристике греха как его приобретенность в процессе жизни человека, т.е. грех является врожденным, прегрешения накапливаются в течение человеческой жизни и люди стремятся избавиться от этой ненужной и опасной собственности.
10. Метафора «грех — это острый предмет». Грех предстает также как некий острый предмет, который ранит человека, наносит ему повреждения. Это может быть оружие, например, стрела, выпущенная темными силами: научи во ся на в'бсовьскиа врани въоружатися: якоже в^сове гр^ховъною стрелою устр'Ьлитихотяху, противу т&х преподовный чистотными стрелами стр^ляше, стреляющих на мрац^ правыя серд-цемь («Житие Сергия Радонежского»).
Также грех концептуализируется как острое жало: о велика сила гр^ховнаго жала! («Повесть о взятии Царьграда турками в 1453 году»), колючий терновник: оканеныФ же увиицф ог-немь кр^стяться кон^чнымь, и сожигаеть всякого гр^ха купину,; рекьше д^янья («Повесть
об убиении Андрея Боголюбского»). Данная группа метафор реализует идею вредоносности греха, его опасности для человека. В этом случае мы наблюдаем то же негативное воздействие греха на человека, как и в метафорах болезни.
В результате проведенного исследования был сделан вывод, что осмысление религиозных концептов в древнерусской культуре происходило в значительной мере посредством концептуальных метафор. Проанализированный материал наглядно демонстрирует, что при метафорической концептуализации одно и то же мыслительное пространство может быть представлено посредством нескольких метафор, т.е. в осмыслении религиозных понятий участвуют разноплановые образы, каждый из которых выявляет значимые стороны осмысляемого понятия и формирует оценочное отношение к нему.
В частности, представление о грехе, закрепленное в древнерусском языке, весьма сложно, многослойно. Грех предстает в древнерусский период как живое существо, порабощающее человека и борющееся с ним, тяжкий груз, узы, грязь, болото, мрак, пространство, болезнь, имущество, острый предмет. Грех, таким образом, можно отнести к разряду «калейдоскопических концептов» (термин А. П. Бабушкина), которым свойственен не один конкретный образ, а целый калейдоскоп образов, некая мозаика. В результате происходит экспликация различных сторон познаваемого объекта, что позволяет выделить его существенные свойства и воссоздать его целостный образ.
Так, образ живого существа воплощает идею борьбы человека с грехами, стремление вырваться из греховного плена, с помощью образов груза и уз передается состояние несвободы, дискомфорта, скованности греховного человека, образ имущества актуализирует приобретенность греха в процессе жизни и стремление избавиться от него, образы мрака, грязи и болота воссоздают образ греха как нарушения природного порядка вещей, искажающего первозданный облик и поглощающего человека, образы болезни и оружия представляют грех как то, что ранит человека, разрушает его личность, не дает ему нормально функционировать.
Большая часть метафор эмоциональна и красочна, имеет ярко выраженную отрицательную окраску (грязь, болезнь, мрак, кал и т.д.), с явной установкой на то, чтобы отвратить человека от совершения греха.
Список литературы
Артаева Е.С. Концепт «Грех»/«Килнц» в языковом сознании русских и калмыков // Этно-
культурная концептология и современные направления лингвистики. Элиста: Изд-во Калм. унта, 2008. Вып. 2. С. 53-55.
Арутюнова Н.Д. О стыде и совести // Логический анализ языка: Языки этики. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 54-79.
Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике. Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 1996.
Белова О.В. Этиология греха: народная мораль в фольклорных легендах // Россия XXI. 2002. № 2. С. 166-187.
Библиотека литературы Древней Руси / РАН. ИРЛИ / под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. СПб.: Наука, 1997-2010. Т.1-16.
Брилева И.С. Представления о грехе в народной культуре // Язык. Сознание. Коммуникация. М.: МАКС Пресс, 2001. Вып. 19. С. 123-129.
Брилева И.С. Концепт греха в структуре фольклорного произведения: на материале малых жанров и несказочной прозы: дис. ... канд. филол. наук. М., 2007.
Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М.: Индрик, 2002.
Воркачев С.Г. Сопоставительная этносеман-тика телеономных концептов «любовь» и «счастье» (русско-английские параллели): моногр. Волгоград: Перемена, 2003.
Горлачева В. Концепт «грех» в поэзии И. Бродского // Запорожские еврейские чтения. URL: http://jr.zp.ua/publ/about_publ/83.html (дата обращения 24.02.2009 ).
Гынгазова Л.Г. Интерпретация мира языковой личностью диалектоносителя и ее реинтепре-тация исследователем // Вестн. Томск. гос. ун-та. 2007. № 295. С. 15-19.
Козина Н. О. Лингвокультурологический анализ русского концепта «грех»: на материале лексических, фразеологических и паремических единиц: дис. ... канд. филол. наук. Иваново, 2003.
Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб.: Филол. фак. С.-Петерб. гос. ун-та, 2000.
Кондратьева О.Н. Метафора «грех - это грязь» в древнерусской культуре // Язык и мен-тальность / отв. ред. М.В. Пименова. СПб.: С.-Петерб. гос. ун-т, 2010. С. 420-426.
Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции: сб. ст. М.: Пробел, 2000.
Панова Л.Г. Грех как религиозный концепт (на примере русского слова «грех» и итальянского
«ресса^> // Логический анализ языка: Языки этики. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 167-177.
Семухина Е.А. Концепт «грех» в национальных картинах мира: дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2008.
Убийко В.И. Интерпретация концепта «Грех» в русском языке // Культурные и духовные традиции русских Башкортостана: История и современность. Уфа, 1998. Ч. 2. С. 130-133.
Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М.: Рус. яз., 1991. Т. I.
Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: Когнитивное исследование политической
метафоры (1991-2000): моногр. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2001.
Шаховский В.И. Эмоциональные культурные концепты: параллели и контрасты // Языковая личность. Культурные концепты: сб. науч. тр. ВГПУ, ПМГУ. Волгоград: Перемена, 1996. С.80-95.
Яковлева Е.С. О концепте чистоты в современном русском языковом сознании и в исторической перспективе // Логический анализ языка: Языки этики. М.: Языки русской культуры, 2000. С.200-216.
Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. Chicago, L.: Univ. of Chicago press, 1980.
O.N. Kondratyeva
METAPHORIC REPRESENTATION OF RELIGIOUS CONCEPTS IN ANCIENT RUSSIAN LITERATURE
A specific character of conceptualizating religious area in the literature of Ancient Russia is described in the article. The analysis of the concept SIN by way of illustration is made, the basic metaphors representing the given concept in old Russian texts are also revealed and described, their emotion-estimation potential is established. The research is carried out in terms of the diachronic concept study.
Key words: cognitive linguistics, concept, conceptualization, theory of conceptual metaphor, world view, religion, sin.
