CC BY
206
УДК 81'42; 801.7
Н.А. Азаренко
МЕТАФОРА ЦВЕТА КАК ОБЪЕКТИВАТОР КОНЦЕПТА БЕСОВЩИНА В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»
В статье анализируется языковое представление субъективной авторской метафорики Достоевского, выраженной, помимо прочего, в отборе цветовых характеристик, использованных в романе «Преступление и наказание». Исследование показало, что конституенты лексико-семантического поля «цвет» последовательно вербализуют у Достоевского религиозные концепты, в основном - инфернальный концепт.
Ключевые слова: когнитивная метафора, метафоризация, идиолект, цвет, бесовщина.
В современной науке общепринятым является представление о том, что для каждого человека существует собственный, неповторимый мир со своими ценностями и способами их выражения в языке. Это субъективное мировидение отражают все явления языка, в том числе метафоры, которые сознательно или бессознательно хранятся в когнитивной системе человека. Анализ этих метафорических значений и способов их языкового выражения позволяет дешифровать представления о мире конкретного человека и, если речь идет о художественном произведении, максимально верно сформулировать основные черты образа автора, авторскую модальность, а значит, определить истинный смысл, вложенный автором в свое творение, иногда бессознательно. Таким образом, метафорические употребления выступают в качестве одного из способов объективации концептуальной информации в языке художественных произведений. По образному выражению М.В. Никитина, метафора служит «повивальной бабкой», помогая концепту выйти из сумерек сознания и вербализоваться в речи [Никитин 2001: 34]. Особенно это актуально применительно к текстам Ф.М. Достоевского.
Стоит сказать, что несмотря на общепризнанность, христология автора «Великого Пятикнижия», и тем более ее связь с языковыми репрезентантами, изучена еще явно недостаточно, и многие вопросы остаются остро дискуссионными. Связано это в первую очередь с тем, что все тексты Достоевского находятся в рамках религиозной концептосферы, а большинство религиозных концептов (БОГ, ДЬЯВОЛ, АНГЕЛ, РАЙ, АД, ВЕРА, СПАСЕНИЕ, ГРЕХ, ДУША и др.) относятся к классу абстрактных сущностей, которые не даны в конкретных ощущениях, поэтому основным способом их концептуализации является метафорический перенос. По словам С.Г. Ворка-чева, метафора - «это единственный способ воплотить в чувственном образе бестелесную
и труднодостижимую абстракцию» [Воркачев 2003: 57]. Именно поэтому концептуальные метафоры широко используются в Библии (см. об этом: [McFague 1982; Soskice 1987; Ricoeur 1995, 2004]). Дж. Кеэрд в работе «Язык и образность Библии» прямо утверждает, что «все или почти все, что относится в Библии к Богу - это метафора» [СаЫ 2009: 18].
Последовательно религиозное миропонимание Достоевского и предопределило метафору в качестве одного из основных инструментов его концептуализации мира. Композиционная структура художественных произведений писателя строится на основе сходства (с библейскими реалиями), в связи с чем, на наш взгляд, можно говорить о метафорической композиционной структуре романов писателя. Данный подход вполне обоснован, если учитывать распространившийся в науке начала XXI в. подход к художественной литературе как к метафорическому суждению о мире (см. об этом, например: [Ricoeur 2004]).
Заметим, что метафора как ведущее средство образности всегда находилась в центре лингвистических и литературоведческих исследований, однако особую актуальность теория метафоры и метафоризации приобрела в последние десятилетия в связи с бурным развитием когнитивной лингвистики. Когнитивная теория метафоры (КТМ) значительно расширила границы «предметного» поля метафоры вследствие того, что, во-первых, изменила само представление о метафоре и, во-вторых, подхватив мысль Айвора А. Ричардса о вездесущности метафоры (1936), попыталась (весьма успешно) доказать ее [Кульчицкая 2012: 40]. Метафора превратилась в одну из форм когнитивного механизма осмысления действительности [Кульчицкая 2012: 40]. Н.Н. Орехова и П.М. Шитиков, например, утверждают, что мы в целом «живем и мыслим метафорическими концептами, которые зачастую остаются неосознанными» [Орехова, Шитиков 2013: 122].
В последнее время в науке используются даже такие термины, как: «когнитивное метафорическое состояние», под которым понимается восприятие метафоры (для получателя) и ее порождение (для отправителя), «активация метафоричности» (у К. Мюллер - «metaphoricity was activated» [Müller 2008: 203]) в сознании языковой личности [Кульчицкая 2012: 41] и др.
Согласно когнитивной (или концептуальной, в теории концептуальной метафоры Лакоффа-Джон-сона [Лакофф, Джонсон 2004] и их последователей) теории, метафора как аспект языка и мышления определяет когнитивные процессы человека, другими словами, основные способы интерпретации действительности. При этом метафора понимается как широкий класс случаев осмысления сущностей одной понятийной области в терминах другой, т.е. метафо-ризация представляет собой взаимодействие двух структур знания: структуры источника (хорошо знакомого) и структуры цели (чего-то нового).
Стоит сказать, что термины «метафора» и «метафоризация» в настоящей статье используются в новом, «расширительном» значении: мы максимально расширили и определенным образом трансформировали взгляд на метафору относительно традиционного и использовали термин «метафора» для наименования широкой области явлений, в которых проявляются аналоговые возможности человеческого мышления, особенно творческого мышления такого сложного и гениального мастера слова, как Достоевский.
В настоящей статье мы предпринимаем попытку проанализировать особенности миропонимания великого писателя посредством исследования его специфической особенности, выявленной нами в результате тщательного изучения наследия великого писателя и заключающейся в последовательном представлении одной понятийной области (христиански ориентированной) в терминах другой (бытовой, обыденной, эмпирической).
Исследование христианского творчества Достоевского с метафорической точки зрения является новым для лингвистической науки и может представлять интерес не только для лингвистов, но и для литературоведов, поскольку решает с новых методологических позиций фундаментальный филологический вопрос о соотношении в творчестве Достоевского последовательно религиозной проблематики и языковых форм ее выражения, что оказалось возможным благодаря разработке адекватных этому соотношению принципов анализа художественного текста. Можно сказать, что когнитивная метафора стала новым инструментом познания, имеющим теоретическую и практическую значимость.
Новизна подхода к анализу художественного текста в целом и к метафоре в частности предопределила и нетипичную методику исследования. В качестве основного метода исследования может быть назван метод обязательного учета авторских интенций и читательского восприятия произведения, близкий к методу рецептивной эстетики; использовался также широко распространенный в социологии и психолингвистике метод ассоциативного эксперимента.
Именно ассоциация лежит в основе когнитивной метафоры. Любая метафора, существующая в индивидуальном или коллективном сознании, на ассоциативном уровне воплощает некий стереотипный образ, с помощью которого организуется опыт человека и его представления о мире [Щурина 2009: 116].
Представления о мире Достоевского нашли реализацию в разных авторских (живых, творческих [Козлова 2011: 139], окказиональных [Пиме-нова 2009: 37]) метафорах, в частности в анализируемой далее метафоре цвета, последовательно репрезентирующей центральные для картины мира Достоевского религиозные концепты, в основном - инфернальный.
С.М. Соловьев, специально занимавшийся изучением цветового фона произведений Достоевского, пришел к выводу, что «Преступление и наказание» - «наиболее совершенное по художественному выполнению произведение Достоевского -создано при использовании фактически одного желтого фона. Этот желтый фон - великолепное, целостное живописное дополнение к драматическим переживаниям героев» [Соловьев 1979: 223].
Как известно, народное сознание наделяет желтый цвет негативной семантикой. В «Энциклопедии символов» читаем: «Пронзительно желтый цвет в народной символике связывается с завистью и ревностью» [Бидерманн 1996: 16]. Другая «Энциклопедия символов» определяет желтый цвет как «цвет болезни» [Шейнина 2002: 364].
Болезнь в религиозном миропонимании Достоевского почти всегда становится следствием греха. И если в народном сознании желтый цвет связывается с болезнью, то и в миропонимании автора «Преступления и наказания» он с необходимостью становится еще одним средством представления инфернального концепта. И снова под контекстами функционально-смыслового типа речи (ФСТР) «описание», дающими характеристику внешних признаков тех или иных объектов, у Достоевского скрывается христианский смысл, реализующийся в структуре цели авторской метафорической модели «желтый цвет есть цвет греха».
Прокомментируем сказанное. Если конце п-туальный референт названной метафоры выражен широко и эксплицитно (в тексте романа «Преступление и наказание» нами выявлено 26 словоупотреблений прилагательных словообразовательного гнезда «желтый»: «желтый», «желтенький», «желтоватый», «пожелтелый», «желтовато-черный», «бледно-желтый»), то коррелят выражен только на уровне имплицитных смыслов, лежащих в глубине текстов и не имеющих вербального выражения [Попова, Стернин 2007: 15], однако обнаруживающихся через общий модальный план высказывания.
Так, грех совершается Раскольниковым в квартире старухи - и в «описаниях» жилищ обоих персонажей мы последовательно встречаем словоформы лексико-семантического поля (ЛСП) «желтый»: комната процентщицы была «с желтыми обоям», с мебелью «из желтого дерева», с «грошовыми картинками в желтых рамках... » (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»). Жилище Раскольникова, где «созревал», внушаемый «дьяволом в темноте» грех, номинируется Достоевским с помощью атрибутивно-именного словосочетания «желтая каморка» (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»), поскольку оклеена она была «желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями» (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»). Раскольников - грешник, покусившийся на жизнь, данную Богом, и согласованное определение, характеризующее его лицо, снова выражается сложным прилагательным со вторым корнем -желт- - «бледно-желтое» (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»).
Вначале с информацией о грехе, а в финале романа с покаянием в грехе связана пространственная точка полицейской конторы, и снова контексты ФСТР «повествование» содержат прилагательное «желтый»: Раскольникову подают желтый стакан, наполненный желтою водой (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»).
В кабинете следователя Порфирия Петровича, где речь шла о грехе убийства, вся мебель была «из желтого отполированного дерева» (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»).
И даже в номере гостиницы, где остановился грешник Свидригайлов с греховной же решимостью совершить самоубийство, были обшарканные, пыльные, изодранные желтые обои (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»).
Грешна физически и Соня Мармеладова, и вновь в «описаниях» ее комнаты Достоевский использует прилагательное с корнем -желт- -
«желтоватые (обои)», которые к тому же «почернели по всем углам» (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»). Интересно, что писателем только в этом случае использовано прилагательное «желтоватые», которое благодаря суффиксальному морфу -оват- выражает значение неполноты признака, названного корневой морфемой. Думается, это, как всегда, неслучайно. На наш взгляд, такое словоупотребление можно объяснить следующим образом: Соня греховна только телесно, душа же ее осталась «чистой», т.е. налицо неполнота погружения в омут бесовщины, отсюда и неполнота признака, характеризующего жизненное пространство Сони.
Можно объяснить и то, что эти желтоватые обои почернели по углам: конечно, принято считать, что черный цвет - это цвет «погружения в темноту, печаль, мрак» [Бидерманн 1996: 295], но этот же цвет - это еще и цвет покаяния, это и обещание будущего воскресения, во время которого он светлеет, становится серым, а потом и белым [Бидерманн 1996: 296]. Данная символика очень полно отразилась в анализируемом романе.
Обещание будущего воскресения содержится и в цветовых характеристиках жизненного пространства возрождающегося вместе с Соней Рас-кольникова. Несмотря на абсолютное доминирование желтого цвета, при втором описании комнаты Раскольникова мы узнаем, что обои на стенах не сплошные желтые, а «с белыми цветочками» (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»).
Белый цвет обычно понимается как символ неомраченной невинности доисторического рая или конечной цели очистившегося человечества, стремящегося вернуться к указанному состоянию. Белое одеяние во многих культурах символизирует чистоту, истину и просветленность; в белых одеждах изображаются обычно души праведников; в виде белого голубя изображается Бог Святой Дух [Бидерманн 1996: 26]. Можно сказать, что и в народно-православном сознании и в картине мира Достоевского белый цвет может быть «прочитан» с помощью метафоры «белый цвет есть божественный цвет».
Интересно, что и квартиру убитой старухи для новых жильцов оклеили «новыми обоями, белыми, с лиловыми цветочками, вместо прежних желтых» (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»).
В отличие от Раскольникова и Сони, воскресших «в новую жизнь» с Богом, Свидригайлов ушел в иной мир в грехе, поэтому на своем последнем в земной жизни пути Свидригайлов проходил мимо ярко-желтых деревянных домиков с закрытыми ставнями (Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»).
Если в комнате Сони обои «желтоватые» (неполнота признака), у Раскольникова - желтые с белыми цветочками (та же неполнота, но уже выраженная синтаксически - посредством несогласованного определения), то последнее земное пространство Свидригайлова характеризуется с помощью сложного прилагательного с первым корнем, выражающим усиление признака, названного второй непроизводной основой (корнем) -ярко-желтые. Это усиление, на наш взгляд, нужно Достоевскому для того, чтобы указать на максимальную степень греховности виновного в самоубийстве и самоубийцы Свидригайлова, «усиленную» относительно греха Сони и даже Рас-кольникова.
Стоит отметить и метафорический смысл закрытых окон домов. Окно - это отверстие для проникновения света, а свет у Достоевского, в соответствии с исконными значениями (см.: ПЭС, СРЯ XVIII в., СДЯ, ЦЭС, ЧЭС, ШЭС, ФЭС и др.), неразрывно связан с Богом. Расшифровывая метафору, можно сказать, что Бог «закрыт» для Свидригайлова, его дорога - дорога греха и вечной тьмы.
Итак, мы видим, что конституенты лексико-семантического поля «цвет» последовательно вербализуют у Достоевского религиозные концепты, но делают это не прямо, а метафорически, «скрывая» цель - глубоко христианский смысл, «пропитавший» всю ткань произведений христианского писателя.
Список литературы
Бидерманн Г. Энциклопедия символов. М.: Республика, 1996.
Воркачев С.Г. Сопоставительная этносеман-тика телеономных концептов «любовь» и «счастье» (русско-английские параллели). Волгоград: Перемена, 2003.
Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л.: Наука, 1975. Т. 14.
Козлова Л.А. Метафора и метонимия: сходство и различия // Вопросы когнитивной лингвистики. 2011.№ 4.С. 137-143.
Кульчицкая Л.В. Живая или мертвая метафора: лингвистическая «верификация» современных гипотез когнитивной теории метафор // Вопросы когнитивной лингвистики. 2012. № 1. С. 40-49.
Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: Едиториал УРСС, 2004.
Никитин М.В. Концепт и метафора // Studia Lingüistica. Проблемы теории европейских языков. СПб., 2001. Вып. 10. С. 16-35.
Орехова Н.Н., Шитиков П.М. Концептуальные метафоры в Евангелии от Иоанна // Вопросы когнитивной лингвистики. 2013. № 2. С. 122-126.
Пименова М.В. Артефактные метафоры как способ объективации концепта «жизнь» // Изменяющийся славянский мир: новое в лингвистике: сборник статей. Севастополь: Рибэст, 2009. Вып. 2. С. 28-38.
Попова З.Д. Когнитивная лингвистика. М.: АСТ, 2007.
Соловьев С.М. Изобразительные средства в творчестве Ф.М. Достоевского: очерки. М.: Современный писатель, 1979.
Шейнина Е.Я. Энциклопедия символов. М.: «АСТ»; Харьков: «Торсинг», 2002.
Щурина Ю.В. Метафора как источник комического в современном российском медиа-дискурсе // Вопросы когнитивной лингвистики. 2009. № 4. С. 116-122.
Caird G.B. The Language and Imagery of the Bible. Duckworth Publishing, 2009.
McFague S. Metaphorical theology. Fortrees press, 1982.
Müller С. Metaphors Dead and Alive, Sleeping and Waking: A Dynamic View. Chicago and London: University of Chicago Press, 2008.
Ricoeur P. Naming God // P. Ricoeur. Figuring the sacred. Religion, Narrative and Imagination. Mi-neapolis: Augsburg Fortrees, 1995. P. 217-23.
Ricoeur P. The Rule of Metaphor. The creation of mеaning in language. L.; N.Y.: Routledge, 2004.
Soskice J.M. Metaphor and Religious Language. Oxford University Press, 1987.
N.A. Azarenko
THE METAPHOR OF COLOUR AS THE AGENT OF OBJECTIFYING THE DEVILRY CONCEPT IN F.M. DOSTOEVSKY'S "CRIME AND PUNISHMENT"
The article is dedicated to contemporary cognitive linguistics question of the day. What is meant here is the way the author's metaphor is realized in a literary text. The metaphor is the thing we define as the basic means of exploring the author's idiolect, as his texts lie within the limits of religious sphere of concepts most of which are abstract entities, hard to interprete.
We have embarked on the analysis of Dostoevsky's world view via the investigation of the specifics expressed in representing one conceptual field (turned to Christianity) in terms of another, be it everyday life or empirical field.
The terms of metaphor and metaphorization the article is dealing with are used in a brand new meaning we could call expanding. The reason is we have maximally expanded and in a certain way transformed the view on the metaphor in relation to its normal use and started using the term to cover a wide range of things to detect analogous possibilities of human reasoning.
The originality of the approach to literary text in common and to metaphor in particular has predefined the unusual method of research, too. The method of recording the author's intentions and reader's perception is close to receptive aesthetics and is taken here as the leading one. Association experiment, used widely in sociology and psycholinguistics, was put forth, too.
The research done has driven us to the following conclusion. In the structure of lexical meaning, Dostoevsky's "colour"-seme lexical items verbalize religious concepts, mostly - the infernal concept, consequently and indirectly, but truly metaphorically, as if hiding the very purpose, the deeply religious sense pervading the whole tissue of the Christian writer's works, under the description of everyday life.
Key words: cognitive metaphor, metaphorization, idiolect, colour, devilry.
