CC BY
89
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2014. № 1
Б.С. Котов
МЕТАФОРА КАК СРЕДСТВО СОЗДАНИЯ «ОБРАЗА ВРАГА» В ГАЗЕТНЫХ ТЕКСТАХ (НА ПРИМЕРЕ ОБРАЗОВ АВСТРО-ВЕНГРИИ И ГЕРМАНИИ В РУССКОЙ ПРЕССЕ КАНУНА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ)
В статье на основе контент-анализа девяти ежедневных газет разных политических направлений, выходивших с осени 1912 до лета 1914 г., рассматриваются особенности метафорического моделирования образов Германии и Австро-Венгрии. В русской прессе использовались разные стратегии метафорической репрезентации образов двух главных потенциальных военных противников России того времени. Образ Германии создавался прежде всего средствами милитарной метафорической модели, которая отражала стереотип агрессивной страны, прочно закрепившейся за монархией Гогенцоллернов с конца XIX в. не только в России, но и в большинстве европейских стран. Метафорический образ Австро-Венгрии в русской прессе был гораздо более ярким и многогранным, чем образ Германии. Австрийская действительность концептуализировалась в рамках многих метафорических моделей. Самыми распространенными среди них были театральные и игровые метафоры, объединяемые общими концептуальными векторами неискренности, притворства и имитации деятельности. Коннотации двуличности и лицемерия, присущие театральным и игровым метафорам, соответствовали имиджу Австро-Венгрии как коварного и лживого государства, прочно укоренившемуся в российском общественном сознании к началу XX в. Анализ метафор, использовавшихся в русской прессе для характеристики политики Германии и Австро-Венгрии, позволяет сделать вывод, что в российском общественном мнении того времени прочно утвердился образ немецкого и австрийского врага.
Ключевые слова: метафора, «образ врага», Германия, Австро-Венгрия, русская пресса, Первая мировая война.
Являясь важнейшим образным средством массмедиа, метафора активно используется журналистами для создания определенных имиджей государств и народов. Как подчеркивает известный американский филолог Дж. Лакофф, «образ действий нации на международной арене всегда определяется целым рядом метафор, которые в значительной степени структурируют наше понимание междуна-
родной политики и международных конфликтов»1. По наблюдениям филологов, метафоры с отрицательной оценкой явно преобладают в языке, в то время как положительные оценки представлены в метафорах скупо и фрагментарно2. Преобладающая в метафорах пейоративность делает их удобным инструментом для создания в текстах СМИ негативных образов других стран и народов, в том числе «образа врага» (ср.: «русский медведь», «акулы империализма», «коричневая чума», «ось зла»).
Хотя политическая метафорика в последнее время привлекает большое внимание исследователей (прежде всего филологов и политологов), почти все работы по данной тематике касаются роли метафор в современном политическом дискурсе и выполнены на материале прессы последних двух-трех десятилетий3. В настоящей статье анализируются метафорические модели, с помощью которых русские газеты накануне Первой мировой войны описывали внешнюю и внутреннюю политику Австро-Венгрии и Германии, формируя негативный образ двух этих стран.
Для системного изучения метафорических моделей, использовавшихся в русской прессе, был проведен контент-анализ девяти ежедневных газет («Речь», «Русское слово», «Русские ведомости», «Утро России», «Голос Москвы», «Новое время», «Московские ведомости», «Русское знамя», «Земщина») за период с 1/14 сентября 1912 г. до 19 июля/1 августа 1914 г. В качестве операционной единицы контент-анализа использовался текст публикации (статья), в качестве смысловых единиц (параметров, по которым классифицируется текстовая информация) — метафоры.
Анализ материала позволяет сделать вывод, что в русской прессе использовались разные стратегии метафорической репрезентации образов двух главных потенциальных военных противников России того времени. Образ Германии создавался прежде всего средствами милитарной метафорической модели. На нее приходится половина всех выявленных нами метафор, имеющих отношение к Германии. Многие явления политической жизни этого государства описывались на страницах русских газет военными терминами, а сама Германия метафорически сравнивалась с военным лагерем или казармой. Как показано в работах историка-германиста С.В. Оболенской, подобное
1 Lakoff G., Wehling E. Auf leisen Sohlen ins Gehirn. Politische Sprache und ihre heimliche Macht. Heidelberg, 2009. S. 30
2 См.: Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. СПб., 1993. С. 110-112; Харченко В.К. Функции метафоры. М., 2009. С. 96.
3 См.: Будаев Э.В., Чудинов А.П. Метафора в политической коммуникации. М., 2008. С. 16.
восприятие Германии сформировалось в России под впечатлением от победы немцев в войне 1870 г. Именно тогда «вместо благодушного и неповоротливого "немецкого Михеля" встал образ до зубов вооруженного солдата, угрожающего миру и спокойствию всех»4. Образ агрессивной страны закрепился за империей Гогенцоллернов с конца XIX в. и в большинстве европейских стран5. Германия воспринималась как государство, стремящееся к экспансии и угрожающее своим соседям, как оплот милитаризма и главный зачинщик гонки вооружений в Европе.
Агрессивный характер германской внешней политики подчеркивался в русских газетах при помощи метафоры «германский/ прусский/тевтонский бронированный кулак». Этот «бронированный кулак» грозил странам Антанты, преграждал России свободный выход к Средиземному морю через черноморские проливы, сжимал своей стальной хваткой Османскую империю, одним словом — вносил в атмосферу международных отношений нервозность и ощущение постоянной тревоги за сохранение мира. Правда первая Балканская война 1912-1913 гг., закончившаяся поражением турок, учеников прусской военной школы, показала, что «бронированный немецкий кулак не так страшен, как казалось раньше». Данная метафора столь часто употреблялась в русской прессе, что превратилась в метафорическое клише, в значительной степени потеряв свой образный потенциал.
Милитарные метафоры преобладали в статьях, посвященных русско-германским отношениям, что сигнализировало о напряженном их характере. Метафора в этом случае выступала в одной из своих важнейших функций — в качестве языкового маркера кри-зисности политической ситуации6. Дипломатическая борьба между Германией и Россией и конкуренция между ними в торговой сфере на страницах русских газет метафорически интерпретировались как вооруженное столкновение на поле боя: «закованная в броню с головы до ног», Германия грозила «мечом» России всякий раз, когда последняя приходила в столкновение с Австрией, растягивала на пути России «проволочные заграждения», открывала «по всему фронту» своей печати «пальбу» по России, вела против нее «хлебную войну», по торговому договору 1904 г. взимала с России
4 Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских (XIX век). М., 2000. С. 114.
5 Das Deutsche Reich im Urteil der Grossen Mächte und europäischen Nachbarn (1871-1945) / Hg. von K. Hildebrand unter Mitarbeit von E. Müller-Luckner. München, 1995.
6 БарановA.H. Метафоры в политическом дискурсе: языковые маркеры кризис-ности политической ситуации // Sprachwandel in der Slavia. Die slavischen Sprachen an der Schwelle zum 21. Jahrhundert: Ein Internationales Handbuch. Th. 1 / Hg. von N. Zybatow. Frankfurt a. M., 2000. S. 104.
«контрибуцию»7. Таким образом, в создаваемой русской прессой метафорической картине Германия и Россия находились в состоянии войны задолго до 1 августа 1914 г.
Метафорический образ империи Габсбургов, создававшийся русской прессой, был гораздо более ярким и многогранным, чем образ Германии. Во многом это обусловливалось тем неослабным и критическим (!) вниманием русских журналистов и писателей к политике Франца-Иосифа уже с самого начала его царствования8.
Австрийская действительность концептуализировалась в рамках многих метафорических моделей: театральной (17 %), игровой (15 %), криминальной (12 %), морбиальной (12 %), зооморфной (10 %), мифологической (7 %), милитарной (5 %), артефактной (4 %), физиологической (3 %) и др. (15 %). В сложной системе метафорических моделей, использовавшихся в русской прессе начала XX в. для формирования образа Австро-Венгрии, важнейшее место занимали метафоры театра и азартной игры, объединяемые общими концептуальными векторами неискренности, притворства и имитации деятельности. На них приходится почти треть всех выявленных в ходе контент-анализа метафорических словоупотреблений. Коннотации двуличности и лицемерия, присущие театральным и игровым метафорам, очень хорошо сочетались с имиджем Австро-Венгрии как коварного и лживого государства, прочно укоренившимся в российском общественном сознании к началу XX в.
Театральная метафорическая модель активно использовалась русской прессой для характеристики действий Австро-Венгрии на международной арене. В метафорическом зеркале русской прессы австрийские дипломаты выступали в роли «режиссеров», ставящих на «политических подмостках Европы» шумный «спектакль» перед прочими великими державами, «закулисных кукловодов», ловко манипулирующих «балканскими куклами», «суфлеров», подсказывающих Турции и Румынии тексты их ролей в «балканской драме», а также «дирижеров», управляющих послушным ансамблем австрийской прессы, четко следующей указаниям «правительственной капельмейстерской палочки».
Наиболее распространенными видами театрального действа, «разыгрываемого» Веной, были «фарс», «комедия», «буффонада» и «оперетка». С помощью данных жанров, наиболее значимым при-
7 Котов Б.С. «Что можно германскому Зевсу...»: Образ Германии в русской прессе в период «газетной войны» весны 1914 г. // Вестн. Моск. гос. обл. ун-та. Сер. История и политические науки. 2011. № 3. С. 87-97; Он же. «Германский Босфор»: Миссия Лимана фон Сандерса в откликах русской прессы // Известия Самар. науч. центра РАН. 2012. Т. 14. № 3. С. 127-134.
8 См.: Ширинянц А.А. Русский хранитель: политический консерватизм М.П. Погодина. М., 2008; Он же. Нигилизм или консерватизм? (Русская интеллигенция в истории политики и мысли). М., 2011.
знаком которых является легкое игривое содержание, в период двух Балканских войн 1912-1913 гг. подчеркивалась несерьезность угроз австро-венгерской дипломатии силой оружия принудить Сербию и Черногорию к выполнению своих ультимативных требований. Соответствующим образом характеризуя поведение Австрии на международной арене, русская пресса тем самым выражала сомнения в ее готовности пойти на решительные меры в отстаивании собственных интересов на Балканах.
Почти столь же часто в статьях, посвященных австрийской внешней политике, встречаются метафоры, относящиеся к игровой метафорической модели. С их помощью формировался негативный образ Австро-Венгрии как «зарвавшегося азартного игрока», не брезгающего мошенническими методами ради победы над своими оппонентами. Угрозы Австрии выйти из европейского концерта и перейти к самостоятельным действиям на Балканах в случае неисполнения ее ультимативных требований в период первой Балканской войны обычно рассматривались в русской прессе как «блеф», хотя и не исключалась возможность того, что в «пылу азарта» Австрия доведет дело до общеевропейской войны. Албания называлась «последним козырем» Австрии в «балканской игре», а ее союзники Германия и Италия — «австрийскими тузами», используемыми министром иностранных дел этой страны графом Л. Берхтольдом в политическом торге со странами Антанты. Русские газеты обвиняли Австрию в «жульничестве», в желании «подтасовать карты», формируя тем самым негативный образ нечестного государства, которому нельзя доверять. Наиболее часто встречающееся наименование карточной игры, в которую «играли» австрийские политики, — покер. Умение блефовать, необходимое для победы в данной игре, признавалось русскими наблюдателями отличительным свойством австро-венгерской дипломатии.
Отметим, что при характеристике австрийской политики в русской прессе практически не употреблялась метафора шахматной игры (всего было выявлено лишь две метафоры, относящиеся к данному фрейму игровой метафорической модели). На наш взгляд, это связано с тем, что шахматная игра, предполагающая холодный расчет и продумывание ситуации на несколько ходов вперед, плохо сочеталась с образом Австрии как «азартного игрока», готового поставить все на последнюю карту и рассчитывающего при этом на благосклонность фортуны.
Еще более негативные черты в образе Австро-Венгрии подчеркивали криминальные метафоры. Криминальная метафорическая модель, представляющая субъектов политической деятельности в образе преступников (грабители, вымогатели, жулики и т.д.), а государство — в виде преступного сообщества (шайка, банда, мафиозный
клан), пронизанная концептуальными векторами опасности, агрессивности и резкого противопоставления «своих» и «чужих», создает чрезвычайно отрицательный образ «другого». Не удивительно, что криминальные метафоры чаще всего встречаются в газетах наиболее непримиримо настроенных по отношению к Австрии политических сил России — умеренных националистов («Новое время»), прогрессистов («Утро России») и октябристов («Голос Москвы»).
В данных изданиях в терминах криминальной метафоры характеризовались действия Австрии на международной арене в период двух Балканских войн. Так, создание по требованию Вены отдельного албанского государства трактовалось не иначе как предпринятое австрийской дипломатией «ограбление» Сербии, Черногории и Греции, которые желали поделить албанские земли между собой. Обвиняя Австрию в «экспроприации» чужого достояния, националистическая, октябристская и прогрессистская печать называла ее политику «разбоем на большой дороге», «мародерством на поле битвы» и т.п. Поведение австрийской дипломатии на Лондонской конференции послов метафорически сравнивалось с поведением вымогателя, готового бросить бомбу или поджечь здание в случае невыполнения своих требований. Тем самым подчеркивались крайняя опасность Австрии для всей остальной Европы, непредсказуемость и авантюрный характер ее действий. «Политическое хулиганство» Австрии, выступающей в роли «европейского скандалиста», противопоставлялось сдержанному поведению прочих великих держав, в том числе и партнеров Австрии по Тройственному союзу, готовых вести дипломатический торг на Лондонской конференции, не доводя разногласия до открытого разрыва. Интриги Австрии, направленные на подрыв Балканского союза и раздувание конфликта между его участниками (Сербия, Болгария, Черногория и Греция), российские австрофобы заклеймили как «злодейские ухищрения, достойные каторги и виселицы». Выражалось сожаление, что страны Антанты бездействовали при виде «уголовно наказуемых действий Австрии», поощряя ее на новые агрессивные действия против своих балканских соседей.
Концептуализация австрийской политики с помощью криминальных метафор подчеркивала, что в лице Австрии Россия и ее партнеры по Антанте имеют дело не с ответственным субъектом международных отношений, а с поставившим себя вне рамок международного права «преступником». Отсюда делался вывод, что диалог с «преступным государством» невозможен: преступника следует нейтрализовать, а не вести с ним переговоры. Показательно в данной связи, что «криминализация» образа Австрии была характерна именно для тех изданий, которые с самого начала балканского кри-
зиса выступали решительно против курса министра иностранных дел С.Д. Сазонова, направленного на поиск диалога с Веной и проведение совместных русско-австрийских дипломатических акций на Балканах. Напротив, в либерально-кадетских изданиях, которые поддерживали осторожную линию Сазонова, криминальные метафоры применительно к Австрии практически не встречаются. Воздерживаясь от характеристики австрийской политики как «преступной», такие издания, как «Речь» и «Русские ведомости», как бы признавали Австрию партнером, с которым можно иметь дело на международной арене, и тем самым легитимировали в общественном мнении усилия российской дипломатии, направленные на достижение компромисса с Австрией по балканским делам.
Широкое распространение в русской прессе начала XX в. получила и метафорическая модель «Австро-Венгрия — это больной организм». С помощью морбиальных метафор описывалась внутренняя ситуация в Дунайской монархии, характеризовавшаяся национальной борьбой и усилением дезинтеграционных процессов. Непрекращающиеся распри между национальностями двуединой Австро-Венгерской империи метафорически отождествлялись с «неизлечимыми язвами», «гнойными нарывами», «раковыми опухолями» и т.п. При этом отмечалось, что выписываемые властями рецепты только вредят больному: подавление русофильской агитации в Галиции и сербской агитации в Боснии и Герцеговине, отмена хорватской автономии в 1911 г. и чешской автономии в 1913 г. рассматривались как «лечение признаков болезни, а не радикальное лечение болезни вообще». Впрочем, большая часть русской прессы не верила в то, что Австро-Венгрия когда-нибудь поправится и сумеет преодолеть свои хронические недуги. В русском метафорическом зеркале эта страна представала в образе «безнадежно больного», излечить которого было не под силу даже лучшим «немецким хирургам».
Реже морбиальные метафоры использовались для оценки поведения Австро-Венгрии на международной арене. Так, шумные лихорадочные действия габсбургской дипломатии во время первой Балканской войны метафорически трактовались русской прессой как проявление нервного или психического расстройства, охватившего Австро-Венгрию после крушения ее планов продвижения к Салоникам. Отмечалось, что, не сумев помешать усилению своих балканских соседей, она ведет себя как «утративший духовное равновесие неврастеник». По мнению русских газет, антисербская политика Вены и Будапешта объяснялась тем, что империей Габсбургов овладел «какой-то психоз, какая-то мания преследования со стороны Сербии и сербов». Австрийские политики и военные, предъявлявшие ультимативные требования к Сербии и Черногории
и грозившие применить силу, если эти требования не будут выполнены, назывались «политическими параноиками, одержимыми болезненной манией величия».
В рамках зооморфной метафорической модели Дунайская монархия сравнивалась с хищным животным (волком/волчицей, пантерой, орлом, коршуном, удавом, спрутом, акулой), стремящимся «пожрать» балканских славян. Данные зооморфизмы воплощали такие качества Австро-Венгрии, как агрессивность, алчность, ненасытность, безжалостность, и использовались в русской прессе для максимальной дегуманизации ее образа. Те же самые качества профилировались и физиологической метафорой, представленной в изученных текстах лишь одним слотом «пищеварение». Этот слот несет в себе негативные коннотации, поскольку «сигнализирует о том, что социальные действия направлены на уничтожение, нанесение непоправимого ущерба, истребление, присвоение с получением выгоды, использование для своего развития»9. Терминами физиологической метафоры русские газеты характеризовали включение в состав Дунайской империи населенных южными славянами территорий Балканского полуострова. Босния и Герцеговина, Хорватия, Славония, Далмация, в разное время присоединенные к владениям дома Габсбургов, изображались в виде лакомых кусков, уже «проглоченных» Австрией и переваренных в ее «желудке», а независимые Сербия и Черногория — в виде ее потенциальных жертв. Таким образом, зооморфные и физиологические метафоры подчеркивали опасность, исходившую от Австрии для всего славянства Юго-Восточной Европы.
Совершенно иные черты в образе Австро-Венгрии выделяли артефактные метафоры. Метафорическое сравнение этого государства с распадающимся зданием, тонущим кораблем, разваливающейся колымагой или каким-либо другим ветхим объектом подобно морбиальной метафоре подчеркивало старость, дряхлость и нежизнеспособность австрийского государства.
Специфическую группу метафор, представленных в образе Австро-Венгрии, образуют мифологические метафоры, изображающие это государство в виде того или иного фантастического существа (сфинкс, ехидна, дракон), а австрийцев — в виде мифических героев (аргонавты, данайцы). Трактовка австрийской действительности языком мифологических образов, на наш взгляд, объясняется стремлением подчеркнуть искусственный, неестественный характер империи Габсбургов. Русской общественностью Австро-Венгрия воспринималась как своего рода государство-фантом, аномалия
9 Вершинина Т.С. Зооморфная, фитоморфная и антропоморфная метафора в современном политическом дискурсе: Дисс. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002. С. 114.
среди европейских стран, искусственно созданный в дипломатических ретортах «гомункул». Подобно тому как тела многих сказочных существ соединяют в себе части тела разных животных, так и Австро-Венгрия состояла из разных, плохо связанных друг с другом кусков («лоскутная империя»).
Не были характерны для образа Австро-Венгрии милитарные метафоры. Несмотря на напряженный характер отношений между Россией и империей Габсбургов в период двух Балканских войн 1912-1913 гг., когда оба государства не раз балансировали на грани вооруженного конфликта, метафоры с исходной понятийной сферой «война» редко использовались русской прессой для интерпретации действий Австрии на международной арене. Это свидетельствует о том, что Дунайская монархия не воспринималась российской общественностью как сильное государство, от которого исходит военная угроза для России.
Можно заметить, что каждая из доминировавших в образе Австро-Венгрии метафорических моделей использовалась при описании и интерпретации определенных политических ситуаций. Так, игровые и театральные метафоры служили главным образом для метафорического осмысления отношений Австро-Венгрии с остальными великими державами. По отношению к России, Англии, Франции и собственным союзникам Германии и Италии она выступала тем самым, во-первых, в роли азартного и нечестного партнера по карточной игре и, во-вторых, в роли актера, разыгрывающего политический спектакль перед прочими участниками «европейского концерта». Криминальные и зооморфные метафоры использовались в первую очередь для метафорической трактовки отношений Австрии с ее балканскими соседями. В рамках этих моделей она изображалась в образе преступника либо хищного животного, а Сербия и Черногория — в образе ее жертв. Наконец, морбиальные метафоры, сигнализирующие о неблагополучном состоянии общества, чаще всего встречаются в статьях, посвященных внутриполитической ситуации в империи Габсбургов, которая характеризовалась хронической и все более обострявшейся национальной борьбой.
Разные метафорические модели могут профилировать одни и те же свойства объекта, частично накладываясь друг на друга (эффект семантического усиления). Проведенный нами анализ показывает, что те характеристики Австро-Венгрии, для профилирования которых использовалась не одна, а несколько метафорических моделей, играли особенно важную роль в образе этого государства в российском политическом дискурсе начала XX в. Таковы лживость и двуличие (подчеркиваются средствами игровой и театральной метафоры), агрессивность (криминальная и зооморфная метафоры), алчность,
стремление к присвоению чужого (криминальная, зооморфная и физиологическая метафоры), дряхлость, старость, нежизнеспособность (морбиальная и артефактная метафоры).
Анализ метафор, использовавшихся в русской прессе для характеристики политики Германии и Австро-Венгрии, позволяет сделать вывод, что в российском общественном мнении того времени прочно утвердился образ немецкого и австрийского врага. Для создания негативных образов этих стран активно использовались метафорические модели с наибольшим потенциалом агрессивности — ми-литарная, криминальная, зооморфная, морбиальная. Они, с одной стороны, отражали напряженный характер русско-германских и русско-австрийских отношений в преддверии мировой войны 1914 г., а с другой стороны, программировали еще большее обострение конфликта, навязывая российскому обществу конфронтационные представления.
Приложение
Примеры метафорической репрезентации образов Германии и Австро-Венгрии в русской прессе кануна Первой мировой войны
ГЕРМАНИЯ Милитарная метафорическая модель
«Вся Германия превращается в один сплошной военный стан» (Московские ведомости. 1914. 14 мая).
«На Блистательную Порту так налег бронированный кулак, что турецкая политика делается уже не в Константинополе, а в Берлине» (Новое время. 1913. 12 нояб.).
«Когда по всему фронту немецкой печати открылась пальба по России, у нас стали гадать: чем это вызвано?» (Новое время. 1914. 28 февр.).
«Мы находимся под великим гипнозом германской культуры. Благоговейно кланяемся гигантским теням немецких ученых, философов, поэтов. Но сегодняшняя Германия, вся сложившаяся и в политике, и в торговле в укрепленный лагерь, сама отодвинулась от своих рыцарей духа. И, преклоняясь перед этими факелами и сторожевыми огнями человечества, нам нет никакой надобности ждать приказа и указа от их внуков в прусской каске, из казармы, занявшей место вчерашнего пантеона» (Русское слово. 1914. 5 марта).
«Немец вообще груб. И потому предоставим ему размахиваться и орать, насколько хватит иерихонских труб. Незачем нам подхватывать оглушительный звон мечей в щиты за нашими рубежами» (Русское слово. 1914. 20 марта).
«Пока мы на всех путях своей политики будем натыкаться на немецкие проволочные заграждения, — ни о какой русско-германской дружбе не может быть и речи» (Русское слово. 1914. 23 апр.).
«Военное могущество Германии, закованной в броню с головы до ног, неоспоримо» (Русское слово. 1914. 18 июля).
«Германская печать сразу выкатила на позиции самые сильные свои орудия. Увы, открытая ею жесточайшая канонада больше поражает тяжеловесностью снарядов, чем меткостью стрельбы» (Речь. 1912. 8 сент.).
«Германия как будто окончательно отчаялась взять английскую дружбу штурмом. Она будет медленно завоевывать ее» (Речь.
1912. 9 окт.).
«Война обнаружила, что бронированный немецкий кулак не
так страшен, как казалось раньше. Турецкие войска, прошедшие немецкую школу, оказались не на высоте положения» (Речь. 1912. 4 нояб.).
«Иначе и не рисуешь себе царственного юбиляра (Вильгельма II. — Б.К.), как кующим и оттачивающим меч. Меч этот уже занесен, он уже угрожающе сжат в стиснутых руках» (Утро России.
1913. 7 июня).
АВСТРО-ВЕНГРИЯ Театральная метафорическая модель
«Болгарские и сербские деятели — простые куклы в руках искусных австрийских дипломатов. Из кукольной комедии, к сожалению, вырастает кровавая национальная трагедия» (Новое время. 1913. 11 июня).
«Граф Берхтольд с загадочным видом произносит внушительные слова на тему о готовности Дунайской монархии защищать свои интересы при всяких обстоятельствах. Словом, венские режиссеры готовятся поставить такой же помпезный спектакль, как весной 1909 года, когда нужно было запугать г. Извольского» (Русское слово. 1912. 30 сент.).
«Австрия будет выступать под маской покровительницы албанцев, в благородной роли защитницы независимости албанской нации» (Русское слово. 1912. 25 окт.).
«Болгария осталась в полнейшем одиночестве, и волей-неволей софийский кабинет будет следовать за малейшим взмахом дирижерской палочки из Вены» (Русское слово. 1913. 17 нояб.).
«Может быть, перед нами настоящие приготовления к настоящей войне, а может быть, — только хорошо разыгрываемая комедия. Австрия ведь и на это способна» (Утро России. 1912. 29 нояб.).
«Под дирижерством Австрии разыгрывается комедия съезда македонских румын, требующих для себя автономии» (Голос Москвы. 1912. 28 нояб.).
«Политика твердая и решительная по отношению к австрийским притязаниям будет вместе с тем и самой миролюбивой политикой, так как она ясно покажет Австрии, что никто не боится ее театральных выступлений» (Голос Москвы. 1913. 16 февр.).
«В концерте, разыгрываемом европейскими державами, беспрерывно раздаются фальшивые ноты, — это австрийский фагот старается испортить мирную симфонию» (Московские ведомости. 1912. 12 дек.).
Игровая метафорическая модель
«Чем бы ни кончилась война, окончательная судьба ее будет решена не сербами, болгарами, греками и румынами, как они все воображают, а Австро-Венгрией. Она выступит в должную минуту, сметет рукавом со стола все их карты и распределит выигрыши и проигрыши по своему усмотрению, как сочтет нужным не для их, а для своих выгод» (Новое время. 1913. 27 июня).
«Война между сербами и болгарами это последний козырь, последняя надежда Австрии. Если войны не будет, австрийская партия на Балканах бесповоротно проиграна. Сербо-болгарская, а может быть, и греко-болгарская война, полный разгром балканского союза, сближение Болгарии с Румынией, а может быть и с Турцией — вот на что спекулирует теперь Вена. И это — последняя отчаянная спекуляция зарвавшегося биржевого игрока» (Русское слово. 1913. 11 июня).
«Румыния смешала все карты в игре графа Берхтольда» (Русское слово. 1913. 16 июня).
«Но сейчас, когда на карту Европейской Турции поставлены "великие интересы" Австрии, ясно, что она участвует в "игре", считает себя партнером в слагающейся партии. Граф Берхтольд проговорился, что великие интересы габсбургской монархии поставлены на карту. Но он не досказал, когда именно азартный игрок предполагает приступить к игре. Говорят, Болгария накануне вооруженного столкновения с Турцией. Быть может, граф Берхтольд и поджидает этого только момента, чтобы вступить в партию» (Утро России. 1912. 14 сент.).
«Дипломатическую игру в покер затеяла теперь и Австрия. Граф Берхтольд имеет такой вид, словно у него в руках четыре туза, — значит, сам черт ему не брат.
— Сербия или война! — повторяет он, все повышая ставку.
Противники, однако, пока не пугаются, предчувствуя, вероятно, что на самом-то деле Австрия способна предъявить только двойки.
Чем это кончится? — Предсказать, конечно, трудно. Возможно, что в последний момент отвага покинет азартного игрока, и он утихомирится... Но возможно также, что Австрия зарвется так, что ей волей-неволей, со страхом или с отвагою, но придется начать войну» (Утро России. 1912. 29 нояб.).
«Но от Австрии, поставившей все на последнюю карту, можно ожидать самых невероятных требований. За внешним покровом миролюбивых заявлений официальной Австрии скрывается искаженное лицо зарвавшегося азартного игрока» (Утро России.
1912. 8 дек.).
«В пылу азарта Австрия совершила непоправимую оплошность: она обнаружила свои карты. И теперь противная сторона может играть с ней "в открытую"» (Утро России. 1913. 24 апр.).
«И вот настал, наконец, момент, когда австрийские карты раскрыты и лежат на столе. В них нет ни одного козыря. Даже немецкий и итальянский тузы куда-то исчезли» (Голос Москвы.
1913. 19 апр.).
«Во всей балканской политике Румыния была главный козырь Австрии» (Русские ведомости. 1913. 21 июня).
Криминальная метафорическая модель
«Турция переживает теперь трагическую минуту. Завершается шестивековой круг ее истории. Как бы ни были велики ее поражения, нельзя не признать, что она борется с великим мужеством, достойным уважения. Но вот на поле сражения прокрадывается мародер. Он обирает трупы павших и прикалывает безоружных раненых. Не точное ли это подобие австро-венгерской дипломатии?» (Новое время. 1912. 2 нояб.).
«Балканская война втянула в себя слишком много сторон и интересов. Вместо честного торга между победителем и побежденным получается какая-то международная ярмарка, где заявляют свои цены и не воевавшие державы, причем одна из них — Австро-Венгрия — собирается сыграть роль экспроприатора и кричит уже "руки вверх!"» (Новое время. 1913. 12 марта).
«Бессовестная политика Австрии раздувала частичные недоразумения балканских народов в открытую распрю. Сегодня создавалось столкновение между Болгарией и Грецией, завтра между Сербией и Болгарией, послезавтра между Черногорией и Сербией. Не брезговали вовлечением в эту братоубийственную смуту и Румынии... Эта беспримерная по своей низости деятельность имела до прошлого года широкий успех. Европейская дипломатия странным образом не замечала этих злодейских ухищрений, достойных каторги и виселицы. Голос человеколюбия молчал, когда дело шло об уголовно наказуемых действиях Австрии» (Новое время. 1913. 20 марта).
«Австрийский "Drang" на Балканы будет понят всеми балканскими народами не иначе как Drang разбойника, забравшегося на двор соседа» (Новое время. 1913. 20 апр.).
«Подобный образ действий может быть охарактеризован только как международный разбой, и Австро-Венгрия, отказавшись от гаагской конвенции, сама вычеркнет себя из числа цивилизованных держав» (Русское слово. 1912. 24 нояб.).
«Поэтому отказ России от протеста против австрийского грабежа был бы равносилен крутой перемене фронта и может быть истолкован только как признание нашей слабости. В какие бы формы ни облекался военный задор Австрии, грабеж на большой дороге останется возмутительным актом насилия» (Русское слово. 1912. 6 дек.).
«.среди готовящихся к малой конференции держав вырастает ее (Австрии. — Б.К.) фигура с бомбою в руках.
— Помогите мне слопать Сербию, а не то брошу бомбу!
В сущности говоря, такой образ действий является чистейшим политическим шантажем. Весь вопрос только в том, решится ли австрийское правительство бросить бомбу или, постращав ею всех и видя, что на этот раз вымогательство не удалось, — спрячет ее в карман. Последнее вероятнее всего. Ведь еще неизвестно, какова бомба, — настоящая или бутафорская» (Утро России. 1912. 29 нояб.).
Морбиальная метафорическая модель
«Австро-Венгрией в последнее время владеет какой-то психоз, какая-то мания преследования со стороны Сербии и сербов» (Новое время. 1912. 30 нояб.).
«Можно смотреть разно на так называемый развал Габсбургской империи. Одни говорят, что после смерти императора Франца Иосифа на карте вместо Дунайской монархии окажется какой-то млечный путь распылившихся национальностей; другие считают, что австрийский больной человек продержится много больше турецкого» (Новое время. 1913. 27 авг.).
«Ни разлагающаяся габсбургская монархия, которую разъедает рак славянства, ни итальянская армия, как это доказала война в Триполи, не могут быть противопоставлены державам тройственного соглашения» (Новое время. 1914. 1 марта).
«В Праге только что кончился процесс Швиги. Он изобличил такие внутренние язвы австрийского государства, заживление которых вряд ли когда-либо возможно» (Новое время. 1914. 7 мая).
«Не станем размахиваться хотя бы, чтобы не походить на слабую мышцами, но сильную своими голосовыми связками Австрию. К чему все эти толки об ее разделе? Вот безнадежно больной, который сам умрет в свое время, и, право, ни одной капли крови
калужского или тверского мужика не стоит тратить, чтобы приблизить этот роковой конец» (Русское слово. 1914. 20 марта).
«Правящие круги Вены, потеряв голову, впали в опасную политическую истерию, легко могущую вызвать роковой удар» (Голос Москвы. 1912. 22 дек.).
«Но как больную Турцию не могло удержать от падения покровительство всех европейских держав, так больную Австрию не сохранит и Германия, сколько бы она ни увеличивала свою армию» (Московские ведомости. 1913. 3 апр.).
Зооморфная метафорическая модель
«Насытить австрийского волка, сохранив в целости славянских овец, немыслимо» (Утро России. 1913. 22 марта).
«Величайшая мировая несправедливость готовится совершиться на наших глазах, и вторично отхлынут от стен древнего Скадара остатки славянских дружин в угоду хищному черно-желтому орлу Австро-Венгрии» (Голос Москвы. 1913. 2 апр.).
«Австрийская дипломатия мгновенно сбросила с себя личину смирения и из ласковой кошечки превратилась в злобную пантеру» (Русское слово. 1912. 28 окт.).
«Настоящий момент австрийские акулы считают удобным для того, чтобы окончательно проглотить Сербию» (Русское слово.
1912. 28 окт.).
Мифологическая метафора
«Нам нужно слить наши интересы и наши задачи с интересами сербства до полной однородности. И тогда, только тогда, австрийский сфинкс будет вынужден нарушить загадочность грозного молчания и обнаружить свою сущность» (Новое время. 1912. 27 нояб.).
«Неужели официальная Россия сможет остаться бесстрастною свидетельницей нового вопиющего к небу преступления австрийских палачей, — нового издевательства их над святая святых многомиллионного православного русского народа, способного легко раздавить своею пятою австрийскую ехидну» (Голос Москвы.
1913. 28 мая).
«Русскими руками злосчастная Сербия, только что совершившая чудеса храбрости в боях с исламом, кидается в жадно разверстую пасть австрийского дракона» (Утро России. 1912. 23 нояб.).
Милитарная метафорическая модель
«И тем не менее Австрия, вытянув меч из ножен, заявляет, что в будущий понедельник она этим мечом ударит» (Новое время. 1913. 8 окт.).
«Граф Берхтольд, не найдя более основательных доводов для поддержки неслыханных притязаний венского кабинета на роль вершителя судеб Европы, решил показать пресловутый бронированный кулак» (Русское слово. 1912. 13 нояб.).
«Австрийская дипломатия угнетена. Главнейшие, передовые позиции ее сданы без боя и перед нею торжествующее балканское славянство в упоении побед над Турцией. Ряды австрийской дипломатии заново перестроились на последней, надо полагать, позиции. На этот раз фронт развернут лицом к Европе, к России» (Утро России. 1912. 8 нояб.).
Артефактная метафорическая модель
«Ни для кого не секрет, что Австрия переживает дни глубокого разложения. Империя держится в слабых руках императора Франца Иосифа. С кончиной престарелого монарха все это здание, поддерживаемое великим личным престижем императора, распадется» (Новое время. 1914. 5 марта).
«В такой момент, когда тонущий австрийский корабль скоро покинут последние крысы, едва ли есть расчет для г. Данева кидаться в объятия графов Берхтольда и Тиссы» (Русское слово. 1913. 16 июня).
«Германия приковала себя к австрийской колеснице, этой громоздкой, почтенной, но трещащей по всем пунктам архаической колымаге, и впрягла еще Италию, кровного врага не только Австрии, но и германизма. Это не союз, а недоразумение, которое разъяснится при первой серьезной пробе» (Речь. 1914. 17 июля).
Физиологическая метафора
«Тридцать лет подряд Австрия систематически поддерживает смуту в македонских вилайетах, рассчитывая, что, переварив окончательно Боснию и Герцеговину, она в состоянии будет сделать еще один шаг на восток и наложить свою цепкую руку на заветные Салоники» (Новое время. 1912. 11 сент.)
«Всего более правдоподобным объектом колоссальных затрат и вооружений (Австрии. — Б.К) является Россия, мешающая австрийским немцам скушать балканскую окрошку» (Новое время. 1913. 5 окт.).
«Только Австрия, состоящая из федерации автономных национальностей, какой себе теперь рисуют уже будущую Австрию большинство австрийских политиков, могла взять на себя задачу не просто проглотить Балканы с риском подавиться этим куском, но и "переварить" в себе новых пришельцев» (Русские ведомости. 1913. 10 апр.).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Баранов A.H. Метафоры в политическом дискурсе: языковые маркеры кризисности политической ситуации [Baranov A.N. Metafory v politicheskom diskurse: yazykovye markery krizisnosti politicheskoy situatsii] // Sprachwandel in der Slavia. Die slavischen Sprachen an der Schwelle zum 21. Jahrhundert. Ein Internationales Handbuch. Th. 1 / Hg. von N. Zybatow. Frankfurt a. M., 2000.
2. Будаев Э.В., Чудинов А.П. Метафора в политической коммуникации. М., 2008. [Budaev E.V., Chudinov A.P. Metafora v politicheskoy kommunikatsii. M., 2008.]
3. Вершинина Т.С. Зооморфная, фитоморфная и антропоморфная метафора в современном политическом дискурсе: Дисс. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002. [Vershinina T.S. Zoomorfnaya, fitomorfnaya i antropomorf-naya metafora v sovremennom politicheskom diskurse: Diss. ... kand. filol. nauk. Ekaterinburg, 2002.]
4. Котов Б.С. «Что можно германскому Зевсу.»: Образ Германии в русской прессе в период «газетной войны» весны 1914 г. // Вестн. Моск. гос. обл. ун-та. Сер. История и политические науки. 2011. № 3. С. 87-97. [Kotov B.S. «Chto mozhno germanskomu Zevsu...»: Obraz Germanii v russkoy presse v period «gazetnoy voyny» vesny 1914 g. // Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo oblast-nogo universiteta. Seriya Istoriya i politicheskie nauki. 2011. N 3. S. 87-97.]
5. Котов Б.С. «Германский Босфор»: Миссия Лимана фон Сандерса в откликах русской прессы // Известия Самар. науч. центра РАН. 2012. Т. 14. № 3. С. 127-134. [Kotov B.S. «Germanskiy Bosfor»: Missiya Limana fon Sandersa v otklikakh russkoy pressy // Izvestiya Samarskogo nauchnogo tsentra RAN. 2012. T. 14. N 3. S. 127-134.]
6. Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских (XIX век). М., 2000. [Obolenskaya S.V. Germaniya i nemtsy glazami russkikh (XIX vek). M., 2000.]
7. Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. СПб., 1993. [Sklyarevs-kaya G.N. Metafora v sisteme yazyka. SPb., 1993.]
8. Харченко В.К. Функции метафоры. М., 2009. [Kharchenko V.K. Funktsii metafory. M., 2009.]
9. Ширинянц А.А. Русский хранитель: политический консерватизм М.П. Погодина. М., 2008. [Shirinyants A.A. Russkiy khranitel': politicheskiy kon-servatizm M.P. Pogodina. M., 2008.]
10. Ширинянц А.А. Нигилизм или консерватизм? (Русская интеллигенция в истории политики и мысли). М., 2011. [Shirinyants A.A. Nigilizm ili konserva-tizm? (Russkaya intelligentsiya v istorii politiki i mysli). M., 2011.]
11. Das Deutsche Reich im Urteil der Grossen Mächte und europäischen Nachbarn (1871-1945) / Hg. von K. Hildebrand unter Mitarbeit von E. Müller-Luckner. München, 1995.
12. Lakoff G., WehlingE. Auf leisen Sohlen ins Gehirn. Politische Sprache und ihre heimliche Macht. Heidelberg, 2009.
