CC BY
162
ких фигур, апелляцию к чувствам, шутку, смещение акцента (при помощи большого арсенала лексических, морфологических и синтаксических средств).
Таким образом, с целью формирования фундаментальной теории толерантной коммуникации и расширения исследовательского поля при изучении дискурса различной направленности предлагается создание модели гармоничного типа дискурса, в которой основными являются следующие компоненты: 1) участники дискурса; 2) хронотоп, типичный для коммуникации в жанре интервью; 3) цели дискурса; 4) ценности; 5) стратегии и тактики; 6) тематика; 7) дискурсивные формулы.
Примечания
1. Асмолов А. Г. Практическая психология и проектирование вариативного образования в России: от парадигмы конфликта - к парадигме толерантности // Психология образования: проблемы и перспективы: материалы Первой междунар. науч.-практ. конф. Москва, 16-18 декабря 2004 г. М.: Смысл, 2004. С. 6-10.
2. Владимирова Т. Е. Призванные в общение: Русский дискурс в межкультурной коммуникации. М.: КомКнига, 2007. 304 с.
3. Пронин Э. А. Социально-политические конфликты современности: теоретические модели и социальная практика: автореф. дис. ... д-ра полит. наук. М.: Рос. акад. гос. службы при Президенте РФ, 2004. 51 с.
4. Шамсутдинова Е. Ю. Толерантность как коммуникативная категория (лингвистический и лингво-дидактический аспект): дис. ... канд. филол. наук. М.,
2006. 261 с.
5. Шевченко О. А. Когнитивная модель дискурса интервью (на материале современной англоязычной прессы): дис. . канд. филол. наук. Тольятти, 2006. 210 с.
6. Багиров Э. Г., Борецкий Р. А, Юровский А. Я. Основы телевизионной журналистики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. 239 с.
7. Винокур Т. Г. Говорящий и слушающий: Варианты речевого поведения. Изд. 3-е. М.: Изд-во ЛКИ,
2007. 176 с.
8. Кибрик А. А. О некоторых видах знания в модели естественного диалога // Вопросы языкознания. 1991. № 1. С. 61-68.
9. Там же. С. 62.
10. Шевченко О. А. Указ. соч.
11. Степанова М. А. Диалогичность коммуникации в жанре интервью в современной немецкой прессе (на материале журнала "Der Spiegel"): дис. ... канд. филол. наук. М., 2006. 259 с.
12. Вохрышева Е. В. Коммуникативные стратегии диалогического взаимодействия в новоанглийском языке: дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2001. 473 с.
13. Вохрышева Е. В. Указ. соч.
14. Третьякова В. С. Речевой конфликт и гармонизация общения: дис. ... д-ра филол. наук. Екатеринбург, 2003. 301 с.
15. Борисова И. Н. Дискурсивные стратегии в разговорном диалоге // Русская разговорная речь как явление городской культуры. Екатеринбург, 1996. С. 21-48.
16. Berens F.-J. Analyse der Sprachverhaltens im redekonstellationstyp "Interview". Eine imperische Untersuchung. München: Max Hueber Verlag, 1975. 191 s.
17. Чудинов А. П. Политическая лингвистика (общие проблемы, метафора). Екатеринбург: Урал. гума-нит. ин-т, 2003. 194 с.
18. Аронсон О. Конфликты и сообщества (о политической функции в высказывании) // Язык и этнический конфликт. М.: Гендальф, 2001. С. 15-33.
19. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград: Перемена, 2004. 447 с.
УДК 81'23
О. С. Зубкова
МЕТАФОРА КАК СЕМИОТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА
В статье рассматривается метафора как ментальная репрезентация и некоторые особенности ее существования в когнитивной базе индивида. Обосновывается подход к изучению метафоры как к семиотической системе, репрезентирующей основной вектор дешифровки информации.
The article deals with metaphor as a mental representation and reveals some peculiarities of its existence in the cognitive base of the individual. The approach to studying metaphor as a semiotic system is theoretically substantiated. This system represents the main factor of decoding information.
Ключевые слова: метафора, семиотическая система, ментальная репрезентация.
Keywords: metaphor, semiotic system, mental representation.
В современной науке о языке нельзя не отметить постоянно растущую тенденцию к интегрированию результатов исследований, проводимых в различных науках, связанных с изучением человека и его систем, с целью совершенствования метаязыка лингвистики и разработки адекватного концептуального аппарата не только для описания, но, прежде всего, для объяснения языковых явлений. В контексте новой научной рациональности актуализируется когнитивная составляющая метафоры. Ее подчинение принципу сознательной фиктивности, ориентированному на признание разнородности образа и значения, позволяет усматривать в метафоризации наряду с лингвистическими и семиотические основания для анализа.
Как отмечает Б. Джиуа (B. Djioua), «естественные языки в качестве систем символических репрезентаций вступают в семиотические отношения с другими семиотическими системами. У внутренних структур естественных языков есть семиотическая связь с логическим и геомет-
© Зубкова О. С., 2010
рическим структурированием» [1]. Вместе с тем логический строй естественного языка подвержен влиянию не только эмоциональной составляющей. Как отмечает И. М. Румянцева, «формирование речи зависит от развития всех психических процессов, как когнитивных, так и эмоциональных, причем эти процессы являются не только взаимопроникающими, но и непременными речевыми составляющими [2]. Парадигматическая организация системы кодов является основополагающим принципом организации языка, которому подчиняется метафора как элемент языкового континуума. Символическая природа метафоры предполагает наряду с лингвистической и семиотическую парадигму анализа, включающую внутреннюю деятельность по формированию продуктивной образности исследуемого феномена.
Как справедливо отмечает А. А. Залевская [3], внутренняя деятельность не является простым манипулированием интериоризированными внешними средствами: превращение внешней формы во внутреннюю всегда является творческим процессом, актом создания новой формы, нового языка описания внешней формы действия, вследствие чего новообразование приобретает собственные порождающие возможности и способности, наполнение которых зависит от индивида. Подвергаясь деятельностно-семиотической переработке, такие новообразования утрачивают черты сходства с породившими их источниками (в том числе и черты опосредованности) и проявляют себя непосредственно; они могут также погружаться в «глубины бессознательного» и восстанавливаться.
Деятельность и действия человека протекают в пространстве и времени предметного мира и направляются смысловыми образами при участии таких важнейших компонентов внутренней картины предметного действия, как слово, эмоция (от слабого эмоционального фона до аффективного взрыва). Человек способен «оперировать и манипулировать построенными, но не реализованными вовне моторными программами возможного действия, возможной вербализации и возможной актуализации образа. Подобное оперирование несводимо к простой комбинаторике. Его следует понимать как превращения форм и рождение новых. Путь к ним не оставляет «видимых» следов. В итоге осознается лишь конечная форма, а путь к ней чаще всего не осознается, оставляя лишь ощущение порождающей активности, которая с трудом поддается расшифровке» [4].
Согласно концепции психологии формы, в перцептивном плане метафора представляет собой «индивидуальный гештальт, объединяющий семемы противопоставляемых лексем, как те, что
находятся на периферии, так и те, которые располагаются в центральном поле смысла понятия» [5]. Это подтверждается эмпирическими данными, полученными П. Уелле (Р. Ouellet) при изучении сенсорной перцепции. Образная активность репродуцируется в языке на двух уровнях хранения: в тезаурусе как разновидности долговременной памяти, записанной в языке, в котором происходит гештальтное отражение центрального поля смысла формируемого понятия; и на уровне акта дискурсивной перцепции (перцептивного синтеза в терминологии Изера (Iser)), как в разновидности кратковременной памяти, в которой происходит гомогенизация цепи репрезентаций и разворачивается гештальтный синтез периферических признаков и доминирующего признака [6]. Добавим, что при этом не происходит аппелирование к той области, к которой принадлежат сравниваемые лексемы, но к новым качествам, не всегда присущим обсуждаемому феномену, и афферентным в данном семиотическом континууме, частью которого является формируемая метафора. «Метафора смешивает гештальт-ные фигуры, которые в иных обстоятельствах невозможно было бы сравнить» [7].
Продуктивная образность, основанная на креативности языка, позволяет производить из числа лимитированной литературной нормы теоретически нелимитированное число метафорических высказываний, обладающее каждый раз новым смыслом. Это обусловлено, по мнению П. Уелле (Р. Ouellet), «активностью семических составляющих, подвергающихся синтаксической категоризации: они подчиняются тому, что семиотика называет процедурой иконизации, которая относится непосредственно к производству референциальных впечатлений, оформляемых в означаемом по типу связи, который их объединяет, и согласно их синтаксическому месту в предложении» [8]. Образность находится в основе перцепции объектов, в том числе и метафоры. Она является основной инстанцией во всей перцепции, ставящей различные чувственные интуиции в отношения с неизменным единством. Сенсорная перцепция мгновенна и может разворачиваться в отсутствии чувственного объекта, как в случае метафоры. «Виртуальный перцепт или ментальный образ заменяется в дискурсивных условиях сюжетом. Метафоризация использует промежуточные образы сравниваемых лексем в форме экспрессии в естественных языках: топическая метафора отсылает к репродуктивному восприятию и стертой метафоре, основанной на собственных механизмах продуктивной образности, находящейся центре всей перцепции» [9]. Продуктивная образность позволяет априори связывать появляющиеся в семиотическом континууме метафорические формы с уже суще-
ствующими когнитивными схемами, основанными на образной активности и «интуитивно» подчиняющимися более креативной продуктивной образности.
П. Уелле отмечает также, что метафорическая игра осуществляется на уровне гештальтной схемы «фигура/фон» и выходит на количественную и качественную категоризацию, в которых метафора конструируется как феноменальный или интенциональный «объект» с ноэматическим содержанием, доступный нашему восприятию [10]. Следовательно, метафора должна рассматриваться не только с позиции языка, но и с позиции семиологии, а точнее как трехэлементная семиотическая система: означаемое, означающее, знак. С этой точки зрения метафора является системой, созданной на основе некоторой последовательности знаков, существующей до неё. Именно поэтому она является вторичной семиологической системой (согласно терминологии Р. Барта). При этом знак (то есть результат ассоциации концепта и акустического образа) первой системы становится всего лишь означающим во второй системе [11]. Стоит отметить, что материальные носители метафорического сообщения (собственно язык, предметы/явления окружающей действительности, подвергающиеся сравнению), какими бы различными они ни были сами по себе, как только они становятся составной частью метафоры, сводятся к функции означивания; все они представляют собой лишь исходный материал для построения метафоры. «Их единство заключается в том, что все они наделяются статусом языковых средств и представляют собой знаковое единство, конечный результат, или третий элемент первичной семиологи-ческой системы» [12]. Этот третий элемент становится первым, то есть частью той системы, которую метафора надстраивает над первичной системой. «Третий элемент семиологической системы представляет собой не что иное, как результат соединения двух первых элементов; только этот результат и дан для непосредственного наблюдения, только он и воспринимается нами» [13]. Этот третий элемент Р. Барт назвал значением. Ясно, что значение и есть сама метафора, подобно тому как знак в понимании Ф. де Соссюра есть слово (точнее, конкретная сущность). «Никакой знак не ограничен в своем использовании каким-либо семиотическим континуумом. Он призван одновременно концентрироваться в одном, конкретном, не теряя свою значимость в остальных. Знак ограничен всегда лишь только синхронным присутствием других знаков» [14]. При этом автор делает очень важный вывод о том, что означаемое и означающее оформляются одновременно, немыслимы друг без друга и соотносятся как лицевая и оборотная
стороны бумажного листа. «Следовательно, означаемое и означающее способны легко поменяться местами; означаемое может апеллировать к своему означающему в той же мере, в какой означающее указывает на означаемое. Они находятся не в статическом отношении противостояния и предшествования, а в динамическом отношении взаимной обратимости» [15].
Основываясь на концепции Р. Барта, мы рассматриваем означающее в метафоре с двух позиций: как результирующий элемент языковой системы или как исходный элемент системы метафорической. Следовательно, с языковой точки зрения оно представляет собой смысл, а с позиции метафорической семиотической системы -форму. «Смысл является для формы чем-то вроде хранилища конкретных событий, которое всегда находится под рукой; это богатство можно то использовать, то прятать подальше по своему усмотрению; всё время возникает необходимость, чтобы форма снова могла пустить корни в смысле и, впитав его, принять облик природы; но прежде всего форма должна иметь возможность укрыться за смыслом» [16]. В этом случае метафора играет роль классификатора, образующегося по принципу «когнитивной экономии»: в ней согласуются содержания ментальных категорий объектов/явлений окружающей действительности, которые могут принадлежать к различным областям, но между которыми индивид устанавливает достаточно стабильные связи, фиксирующиеся в языке. Это своеобразный когнитивный алгоритм формирования смысла метафоры, имеющий последовательный характер. Как отмечают представители французской когнитивной науки, индивид «задерживает» мир через последовательные когнитивные процессы [17].
С позиции психологии формы, означаемое может иметь несколько означающих. Например, хитрость и изворотливость не всегда ассоциируется с лисой в разных лингвокультурах или «болезнь кондитеров» может называться еще «па-ронихия кандидамикотическая» [18]. Следовательно, можно утверждать, что не существует однозначного соответствия между означаемым и означающим. В языковом семиотическом континууме оно стремится к условной пропорциональности и осуществляется в рамках слова. В семи-ологической системе метафоры, напротив, это соответствие теряет даже условно пропорциональный характер. Например, в психотерапии любое проявление человека в некотором смысле есть метафора всей его личностной структуры в целом и каждой ее составляющей в частности. В любом телесном проявлении человека также содержится информация об особенностях личности - разумеется, в свернутом виде. «С точки зрения нейролингвистического программирования,
в котором метафоры используются весьма широко, этот стилистический троп представляет собой новеллистический способ репрезентации чего-либо. Целью терапевтических метафор является инициация сознательного или подсознательного трансдеривационного поиска» [19]. Здесь наблюдается определенная формальная аналогия со сложной семиологической системой иного рода, а именно, системой психоаналитической.
Третий элемент семиотической системы, являясь результатом корреляции первых двух, и представляет собой значение метафоры. Анализируя мотивированность значения, следовательно, и самого знака, необходимо отметить следующее. Поскольку, как отмечает Р. Барт, «произвольность имеет свои пределы, зависящие от ассоциативных связей слова» [20], то в языке часть знака может создаваться по аналогии с другими знаками. Следовательно, значение метафоры никогда не является совершенно произвольным, оно всегда частично мотивировано и в какой-то своей части неизбежно строится по аналогии. По нашему мнению, эта мотивированность фрагментарна и проявляется на уровне синтаксических форм в языке-фенотипе и на уровне аналогии между смыслом и формой в языке-генотипе. Форма, по мнению исследователя, может наделить значением сам абсурд, сделать из него миф, в нашем случае - метафору. Чередование смысла означающего и его формы отражается в концепте, использующем двойственный характер означающего. Именно последнее обстоятельство определяет особенности значения в метафоре. С одной стороны, метафора наполняет смыслом форму в рамках семиотического континуума адресанта. С другой - она уже часть семиотического поля адресата, наполняющего форму собственным смыслом, дешифровавшего ее и встраивающего исследуемый феномен в собственный семиотический континуум. Адресат может перераспределить акценты на основании доминирующих признаков. Однако концепт метафоры сохраняет свою направленность, хотя и оттесняется новым смыслом. Соединение нового смысла с концептом образует значение первой метафорической системы адресата, в которую встраивается вторая, языковая семиотическая система. Таким образом, складывается семиотическая цепочка, первым звеном которой выступает значение метафоры.
Следовательно, в семиотической системе метафоры происходит определенное смещение формальной системы первичных значений. Иными словами, в метафоре соединяются два семиотических континуума, один из которых частично встроен в другой. С одной стороны, это непо-
средственно язык, на основе которого строится метафорическая система. С другой стороны, сама метафора является сообщением, предоставляющим адресанту знак, о котором говорят, используя язык.
Примечания
1. Djioua B. Modélisation Informatique d'une base de connaissances lexicales (DiSSC). Réseaux polysémiques et schèmes sémantico-cognitifs. Thèse de doctorat. Université Paris IV Sorbonne, 2008. P. 118.
2. Румянцева И. M. Формирование иноязычной речи через развитие когнитивных процессов // Вторая международная конференция по когнитивной науке: тез. докл.: в 2 т. Санкт-Петербург, 9-13 июня 2006 г. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2006. Т. 2. С. 414.
3. Залевская А. А. Психолингвистические исследования. Слово. Текст // Избранные труды. М.: Гно-зис, 2005.
4. Зинченко В. П. Гетерогенез творческого акта: непроизвольный вклад когнитивной психологии и психологии действия // Вторая международная конференция по когнитивной науке: тез. докл.: в 2 т. Санкт-Петербург, 9-13 июня 2006 г. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2006. С. 280.
5. Ouellet P. La métaphore perceptive. Eidétique et figurativité // Langages. Volume 34, Numéro 137, 2000. P. 25.
6. Там же. С. 26.
7. Rullier-Theuret F. L'emploi des mots «comparé» et «comparant» dans la description de la comparaison et de la métaphore // Faits de langues. 1995. V. 3. № 5. P. 212.
8. Ouellet P. La métaphore... С. 26.
9. Le Ny J.-Fr. La semantique psychologique. PUF, 2000. P. 129.
10. Ouellet P. La métaphore... С. 26.
11. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: пер. с фр. / сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Ко-сикова. М.: Прогресс, 1989. С. 78. Далее все ссылки на этот источник даны в статье с указанием страницы в скобках.
12. Там же. С. 86.
13. Там же. С. 82.
14. Saussure F. Cours de linguistique générale. 4 ed. P., 1990. P. 78.
15. Барт Р. Избранные работы... С. 45.
16. Там же. С. 83.
17. Bottineau D. Les cognèmes de l'anglais et autres langues // Aboubakar Ouattara, éd. Parcours énonciatifs et parcours interprétatifs. Théories et applications. Paris : Ophrys, 2003. P. 185-201; Labelle M. Trente ans de psycholinguistique // Presses universitaires du Québec à Montréal, 1999. P. 425-455.
18. Энциклопедический словарь медицинских терминов: в 3 т. Около 60 000 терминов / гл. ред. Б. В. Петровский. М.: Сов. энцикл., 1982. Т. 1. А Йореса способ. С. 149.
19. Леоненко Е. А, Тимошенко Г. В. Метафора и телесная метафора в психотерапии: опыт осмысления и систематизации // Психология телесности между душой и телом / ред.-сост. В. П. Зинченко, Т. С. Ле-ви. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2005. С. 621.
20. Барт Р. Избранные работы... С. 92.
