CC BY
31
УДК 165.24
Н.Ю. Козлова*
метафора и сАмо-конституировАниЕ Я: языковой аспект
В статье рассматривается возможность трактовки метафоры в качестве механизма само-конституирования Я, анализируется роль метафоры в продуцировании и передаче знания. Автором показано, что метафора, задавая «способ данности» объекта, отражает момент само-конституирования Я, а также выступает эффективным средством передачи знания, поскольку интерпретация метафоры может означать изменения в «способе быть субъектом».
Ключевые слова: метафора, само-конституирование, продуцирование знания, передача знания, нарратив
Metaphor and self-constitution of ego: language aspect. NATALIA Yu. KOZLOVA (Moscow Pedagogical State University)
The article considers the possibility of interpretation of metaphor as a mechanism of self-constitution of ego, analyzes the function of metaphor in the knowledge production and transfer. The author shows that metaphor reflects the moment of self-constitution of ego and can be an effective knowledge transfer tool because her interpretation may result in the changes in «subject's mode of being».
Keywords: metaphor, self-constitution, knowledge production, knowledge transfer, narrative
Момент осознания Я как экзистенциально «нестатичной» системы1, «несущей в себе мир как значимый смысл» (курсив мой - прим. авт.) [5, с. 41], ознаменовал актуализацию исследований интенциональности сознания, анализа ее когнитивных оснований и способов ее «языкового» осуществления. Особый интерес в данном контексте с учетом усиливающегося в последние годы внимания к феномену человеческого в его непосредственности и целостности, к природе того «неустойчивого баланса, каким является жизнь человека в каждый ее отдельный момент» [10], вызывает проблема само-конституирования
1 Ср. высказывание М. Фуко: «...суверенного и
основополагающего субъекта, универсальной формы субъекта, которую можно найти повсюду, не существует» [12, с. 301].
Я и поиск механизмов данного «складывания» [11, с. 284], в процессе которого Я не только заявляет о себе как носитель исключительного «способа бытия» [11, с. 62], объективируясь для Другого в интерсубъективной сфере, но и обретает себя в актах рефлексии или в выходах за рамки собственной имманентности - во взаимодействии с Другим.
Если предположить, что само-конституиро-вание - это обретение Я себя во вскрытии своей природы, своей самости, через ракурсы интенци-ональности, то тогда именно само-конституиро-вание может являться процессуальным мотивом, организующим все предпринимаемые Я акты рефлексии по «вживлению в мир» [5, с. 51] в последовательное выстраивание собственной системы миропонимания, структура которой вы-
* КОЗЛОВА Наталья Юрьевна, аспирант кафедры философии Института социально-гуманитарного образования Московского педагогического государственного университета. E-mail: polgra4a@gmail.com © Козлова Н.Ю., 2016
** Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ. Проект № 15-03-00760
ражает значимый только для данного Я способ осмысления и конституирования объективного и построение которой оказывается естественной необходимостью для Я, переживающего опыт столкновения с объективной физической реальностью. Иначе говоря, само-конституиро-вание как последовательное «вскрывание» себя в актах «протекающего переживания» [5, с. 51] момента, являясь катализатором познавательной деятельности Я, то есть, по сути, всей совокупности форм и практик рефлексивности, направленных на нахождение и разработку как раз того значимого для Я смысла, выражает основополагающее стремление Я к само-обретению, в «жизнеутверждающем» контексте оказывающееся условием, без которого невозможна максимально эффективная адаптация к объективной физической реальности.
Значительная роль в процессе «складывания» Я принадлежит, как известно, языку. Оказывая жесткое «формообразующее» влияние на мышление носителя, загоняя его в рамки своей грамматической системы, язык в то же время остается открытой для смысловых преобразований когнитивной средой. Само-конституирование Я, таким образом, становится возможным лишь в условиях смысловой пластичности языка, когда грамматический «пресс» не препятствует, но, скорее, способствует нахождению Я того «значимого» для себя смысла, в конституировании которого и проходит его «складывание» и само-обрете-ние. В данной связи поиск и анализ языковых инструментов (или, возможно, шире - некоторых свойств языка и мышления), позволяющих Я не только «схватывать» релевантные для своей «специфически собственной духовной сферы» [5, с. 40] элементы опыта, но и, конституируя из них значимый смысл, сделать его «своим»2, то есть таким, который позволит «...идти с его помощью к собственной цели и знанию себя» [11, с. 397], представляет особый интерес.
Одним из инструментов языка, способствующих особенно эффективному выявлению, «схватыванию» и последующему развертыванию Я смысла в модусе собственного бытия, является
2 Идея «присвоения» активно развивается М. Фуко в контексте проблемы субъективации знания: «о том и речь, чтобы сделать своим (<^асеге suum») то, что знаешь, сделать своими услышанные речи, которые считаются истинными или которые передала тебе в качестве истинных философская традиция». Субъек-тивация знания и роль метафоры в данном процессе будет рассмотрена далее в статье в контексте передачи знания.
метафора. Чтобы выявить правомерность данного предположения, необходимо проанализировать ее свойства в контексте процессов продуцирования и передачи знания, поскольку данные операции можно назвать базисом познавательной рефлексии Я.
Взгляды на метафору и ее роль в познании неоднозначны, поскольку особенно неоднозначным всегда являлось понимание ее природы и особенностей функционирования в контексте мыслительных процессов и закономерностей развития научного дискурса3. Каждая исследовательская практика как теоретико-методологический продукт своего времени выявляла самые различные черты данного феномена и развивала собственное отношение, выносила собственную оценку места и роли метафоры в языке и науке. Однако общим для всех них был и остается тот факт, что все многообразие теоретических построений, максимизирующих либо, наоборот, нивелирующих значение метафоры в науке, «технически» возводилось опять-таки не без помощи метафор (можно вспомнить, например, философию XVII в. с ее претензиями на создание ясного и простого универсального языка, который бы явил собой «некий прекраснейший образ самой речи, некий великолепнейший образец того, как следует должным образом выражать чувства и мысли ума» [3] и ее ярких представителей, Ф. Бэкона или Т. Гоббса - ярых противников использования метафоры в научном тексте4, поскольку та, по их мнению, относится к «злоупотреблениям речи» [2], служащим для обмана других). В этой связи логично возникает вопрос, почему любая познавательная практика как та или иная форма рефлективности осуществляется через обращение к такой простой по своему устройству фигуре языка, как метафора?
Неизбежность метафоры в научном дискурсе можно объяснить тем, что она, как никакой другой инструмент языка, не только обеспечи-
3 В статье будет рассматриваться роль метафоры именно в развитии научного дискурса как самого яркого проявления познавательной рефлексии, хотя, безусловно, сфера применения метафоры не ограничивается только им.
4 См. метафору Ф. Бэкона о метафоре: «обманчивый и чуть ли не колдовской характер, способный всячески сбивать мысль с правильного пути, совершая некое насилие над интеллектом, и, подобно татарским лучникам, обратно направлять против интеллекта стрелы, пущенные им же самим» [3] или Т. Гоббса «блуждание среди бесчисленных нелепостей» [2].
вает доступ к тому, что «смутно виднеется на дальних мыслимых рубежах, удлиняя руку интеллекта» [9, с. 72], но и представляет собой в контексте проблемы само-конституирования Я способ удивительно точного и лаконичного само-«высказывания», или «схватывания», Я: главная особенность метафорического значения, за которую метафора, собственно, всегда и подвергалась критике, состоит в том, что оно обусловлено «природой, наклонностями и интересами говорящего» [2]. Иными словами, представляя из себя реализовавшийся в акте рефлексии выбор, определенный ход интерпретации осмысляемого объекта, метафорическое значение отражает момент «складывания», или само-конституирования Я, то есть несет «отпечаток» сущности творца. По этой причине метафора, возможно, и является столь излюбленным языковым приемом в построении теоретических философских каркасов. Формирование авторского стиля, или, если пойти дальше, - складывание субъективного нарратива Я как последовательного истолкования себя в предпринимаемых актах познавательной рефлексии, ее ракурсах и направленности - оказывается практически невозможным без метафоры, позволяющей не только зафиксировать смыслополагающий синтез «актуальностей сознания», но и наметить его «потенциальности» [5, с. 64]. В этом заключается притягательная сила метафоры: фиксация определенных ракурсов осмысления проспективно оборачивается возможностью смыслового расширения горизонта интерпретации. Метафора всегда подразумевает нечто большее [17] по сравнению с тем, что в нее закладывает или, наоборот, извлекает в процессе само-конституирования Я. Метафора, таким образом, способна раздвигать границы мышления, открывая при повторной интерпретации иные, ранее не предпринимавшиеся, способы мысли. К слову, с этой точки зрения развитие научного дискурса может быть обусловлено «всплесками» субъективности - проявлениями уникальности способа рефлексии каждого Я, фиксирующейся в особенностях концептуального каркаса, в открытии новых смысловых возможностей, в основе которых, как показывает практика исследования того или иного философского языка, и лежит метафора.
Как уже говорилось ранее, метафора - это всегда субъективная интерпретация Я осмысляемого объекта в модусе собственного бытия, реализующаяся в определенном, значимом для данного Я смыслополагании. Метафоризация
разворачивается в оперировании смыслами и коннотациями, закрепленными языком за элементами сравнения. Выбор объектов для метафорического сопоставления означает формирование определенного представления об объекте, то есть генерирует «способ мысли» о нем. Можно сказать, что метафора - языковой инструмент, способный задавать смысл, или «способ данности» [16] объекта, который релевантен состоянию самости Я в данный момент с учетом горизонта всех ее потенциальностей. Высказываясь метафорически, Я запечатлевает в языковой форме не только «предварительно подразумеваемое» смыслополагание, выражающее установку Я в само-конституировании на данном этапе своего развития, но и намечает только «подлежащий осуществлению смысл» [5, с. 64]. В данной связи особую актуальность приобретает вопрос сознательной рефлексии над результатами метафоризации. Анализируя, почему для метафорического сопоставления были выбраны именно языковые объекты А и В, а не Р и О, Я получает возможность «ухватить» себя в своей интенциональной реакции, «схватывающем внимании», на момент. Проще говоря, если допустить понимание метафоры как субъективного нарратива, как способа, манеры само-«высказывания», через которое выражается состояние внутреннего бытия Я в данный момент, то анализ данного «говорения» - ключ к себе, «к установлению адекватного, полновесного отношения к самому себе» (курсив мой -прим. авт.) [11, с. 348].
Однако значимость метафоры для само-кон-ституирования Я раскрывается, скорее, не в продуцировании, а в особенностях интерпретации метафорического значения, особенно если эта интерпретация развивается в рамках передачи знания, поскольку специфика «складывания» способа бытия Я такова, что оно всегда опосредовано взаимодействием с Другим.
Роль метафоры в процессе субъективации знания - всей совокупности когнитивных операций по «освоению», «присвоению» и дальнейшему использованию знания при «складывании» способа бытия - всегда оценивалась неоднозначно.
С одной стороны, метафора облегчает восприятие и понимание сообщаемого: формируя представление об осмысливаемом объекте на базе известных языковых значений, она закрепляет его «освоение» соответствующей эмоциональной реакцией - результата считывания в процессе интерпретации оценочных смыслов, привноси-
2016 • № 3 • ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ И НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
103
мых элементами сравнения5. Но, с другой стороны, возникая из оперирования коннотациями сопоставляемых объектов, метафора позволяет манипулировать развитием мысли интерпретатора, то есть она обладает мощным суггестивным потенциалом. Воздействие, оказываемое на интерпретатора метафорическим значением, не ограничивается лишь созданием благоприятного для субъективации знания «некритичного настроения». Последствия его истолкования, как покажет нижеследующий анализ, гораздо значительнее для само-конституирования Я, чем кажется на первый взгляд: интерпретация метафоры всегда так или иначе вызывает преобразование «способа бытия» Я.
Как уже отмечалось ранее, метафора, формируя представление об объекте, задает «способ мысли» о нем, что в контексте взаимодействия Я и Другого оборачивается оптимизацией процесса передачи знания. Этот языковой инструмент дает возможность манипулировать смыслами, закрепленными за объектами метафоризации, организовывать их в представления, укладывающиеся в «конституцию» бытия интерпретатора. Иначе говоря, позволяет задать ту систему смыс-лополагания, которая не отторгается внутренним «бытием» интерпретатора, реализующим свои собственные законы упорядочения и генерирования смысла, но, наоборот, воспринимается им как собственная.
При подобной трактовке метафора, обладая способностью моделировать «способ консти-туирования объективного», оказывается средством перехода на «язык», или «рельсы», иного «бытия». Она позволяет искусственно «вживлять» таким образом передаваемое знание, которое осознается интерпретатором, развертываясь в среде привычного для него смыслополагания, а значит, не отторгается и неминуемо усваивается, оседает в сознании. То есть происходит его субъективация. Следствием подобного «вживления» может стать открытие интерпретатором новых для него векторов в осмыслении объекта, в процессе само-конституирования Я развертывается иной способ восприятия - происходит своего рода духовная трансформация, в результате которой меняется его «сам способ быть субъектом».
5 Что отмечал еще Аристотель в «Поэтике»: «если желаешь представить что-нибудь в прекрасном свете, следует заимствовать метафору от предмета лучшего в этом самом роде вещей; если же [хочешь] выставить что-нибудь в дурном свете, то [следует заимствовать ее] от худших вещей» [1].
Однако различность в «способах конституи-рования объективного» не только является свидетельством уникальности каждого «способа бытия», но и возводит непреодолимую преграду между их носителями, Я и Другим, из-за которой «полноценная» передача знания, или, выражаясь метафорическим языком Ф. Бэкона, «пересадка знания в голову слушателя в таком виде, в каком оно выросло в голове исследователя» [3], становится невозможной. В ней неминуемо возникает «погрешность».
В данном ракурсе исследования роль метафоры в само-конституировании Я может быть измерена ее «продуктивностью». На первый взгляд, открывая широкий смысловой простор для интерпретации, метафора увеличивает степень возникающей «погрешности». Но именно в условиях такого простора, а также уникальности «складывания» сферы собственно духовного, интерпретирующее Я и получает возможность открыть и развить значимый для своего само-кон-ституирования смысл.
Но тогда в чем суть механизма метафоры, который способен при такой, казалось бы, простоте своего устройства оказывать подобное «продуктивное» влияние на само-конституирование Я? Возможно, все дело в том, что метафора позволяет преодолеть силы контекстуального тяготения, выйти за рамки конвенционально закрепленного понимания, поскольку, с «технической» точки зрения, интерпретация метафорического значения представляет из себя прыжок, внезапный выброс из одного контекста в другой, совершенно не предполагаемый (чем меньше степень конвенциональности метафоры, тем меньше ожидание интерпретатора). Чтобы прояснить данное предположение, необходимо обратиться к контекстуальному уровню высказывания. Если понимать контекст как явление организующего порядка, как некий конструкт, способ актуальной смысловой организации, проводимой языком в своем интерпретативном пространстве, как узуально закрепленный, но в то же время и в большей степени субъектив-ный6 способ помыслить о чем-либо, то метафора - это своеобразный «спусковой механизм» мышления, позволяющий ему совершать межконтекстуальные прыжки. Речь идет о том, что синтагматика высказывания, закладывая через контекст значения в функцию вероятности смыслового развития, которые подкрепляется
6 Ср.: «контексты являются уникальными субъективными определениями коммуникативных ситуаций» [18, р. 18].
интерпретативным ожиданием реципиента, в какой-то степени предопределяет путь интерпретации. В то время как привносимый метафорой смысл - это своеобразная помеха, нарушающая алгоритм задуманного синтагматикой смыслового развертывания, это именно выброс в иной, неожиданный, контекст, иное смысло-полагание, выброс, обусловленный сутью интерпретации как проявления субъективности, неповторимости Я. Если вспомнить, что метафора «никогда не говорит того, что подразумевает» [17], то есть остается интерпретативно открытой, то истолкование ее значения в контексте само-конституирования Я всегда означает не только формирование некоего представления, способа мысли, в котором происходит бессознательное проецирование и «схватывание» Я себя, но и расширение горизонта собственной интенциональности, выражающейся в проспективности практической реализации подвергающегося субъективации опыта. Метафора оказывается способной «преобразовывать действительное в возможное» [17], устанавливая связь между временными планами са-мо-конституирования Я: уже упоминавшимся «предварительно подразумеваемым» как выражающем состояние бытия Я в конкретный момент его конституирования и обусловливающем предпринимаемый Я ход интерпретации и только «подлежащим осуществлению» - всего горизонта потенциальностей в развитии и са-мо-конституировании самости Я.
Таким образом, метафора является не только эффективным способом передачи знания, поскольку позволяет «внедрить» его в качественно иную систему смыслополагания, иной модус бытия, но и довольно продуктивным. Субъек-тивация знания, переданного метафорическим путем, протекает в условиях смысловой разом-кнутости, вскрывающей уникальность способа бытия и само-конституирования, побуждающей Я «схватывать», обретать себя, порой даже высвобождать, во все новых образах интерпретации. Если еще учесть при этом, что любая интерпретация как смыслополагание имеет вес будущих потенциальных действий и их последствий, то становится ясно, что истолкование метафорического значения может иметь далеко «идущие» последствия. Его интерпретация как нахождение и осознавание возможности помыслить о чем-либо иначе, чем прежде, может означать транспозицию в общей стратегии миропонимания, характеризующей данное Я, а значит, привести к изменениям «способе быть субъек-
2016 • № 3 • ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ВОС"
том»7, то есть отразиться на практике принимаемых решений и последующих действий. Поэтому метафора при правильном подходе является довольно эффективным средством обучения, незаменимым в образовательной среде, что в принципе и подтверждает многовековой опыт становления современных педагогических тех-нологий8.
Роль метафоры в само-конституировании Я, как показал вышеприведенный анализ, довольно примечательна, что, однако, все же представляется недостаточным для того, чтобы приписать данному языковому инструменту самую высокую степень значимости в данном процессе. Метафора, скорее, является способом «концентрированного» выражения Я, в то время как именно языковая материя, ее свойства, обладают первостепенным значением для самого «складывания». Чтобы прояснить данное соображение, необходимо обратиться к проблеме различения смысла и значения, которая в свою очередь связана с вопросом критерия осмысленности высказывания.
Если инвертировать высказывание Л. Кэрролла «думай о смысле, а слова придут сами», допустив, что слова в синтагматической связке могут привести к ранее не подразумевавшемуся, «не улавливавшемуся» смыслу, то тогда смысл можно лишить конвенциональной привязки, оставив ее при значении, и трактовать его как проявление одного из этапов в само-конституировании Я9. При подобном подходе предложения типа «Бесцветные зеленые идеи яростно спят» (Н. Хомский) или «Цезарь является простым числом» (Р. Карнап) являются примерами не столько языковых отклонений, сколько свидетельством удивительной смысловой гибкости языка, преодолевающей «онтологиче-
7 Ср. размышление Ж. Лакана о метафоре: «Благодаря тому, что я сформулировал подобное отношение, в область символа вступаю я сам, мое существо, мое признание, моя мольба. Выражение это само собой подразумевает тот факт, что солнце согревает меня, дает мне жизнь, является центром моей гравитации и еще, что оно производит ту тусклую сторону тени, о которой говорит Валери, и что оно же слепит меня, придавая вещам ложную очевидность и обманчивое сияние. Ведь максимум света является одновременно и источником всякого мрака. Все это подразумевается символическим обращением. Появление символа буквально творит в человеческих отношениях порядок нового бытия» [7].
8 См., например, об эффективности использования метафоры в преподавании в ВУЗах: [15].
9 Ср. также высказывание Ю. Хабермаса: «мир традиционного смысла раскрывается исследователем-гуманитарием только в той мере, в какой ему при этом проясняется одновременно его собственный мир» [13, с. 169]
>чной сивири и на дальнем востоке 105
скую нереальность» [14] за счет проспективной поливариативности в порождении смысла интерпретирующим Я. По сути, камнем преткновения оказывается вопрос не о взаимодействии грамматики, семантики и порождении бессмыслицы, а о факте отсутствия в языке «нормы семантической сочетаемости» [8, с. 346], который в свою очередь заставляет задуматься о «семантической значимости» [14] как проявлении языковой прагматичности. Иначе говоря, признание за языком смысловой незавершенности ставит под сомнение онтологическую реальность как главный критерий осмысленности высказывания и переносит акцент на субъективность смыслообразовательного и преобразовательного процесса. При подобной трактовке абсолютно любое высказывание, составленное по нормам грамматики, будет обладать смыслом, причем не только субъективным, но и конвенциональным. Разница с «нормальными» высказываниями будет только в том, что в «отклонениях» большая доля смысла будет выявлена и разработана именно субъективно, конкретным «способом бытия» конкретного Я, поскольку в условиях «онтологической нереальности», то есть отсутствии опоры в качестве общепринятого подхода в осмыслении, «проторенной» дорожки в интерпретации (к слову о контексте), открывается широчайший простор в выборе интерпретирующего «отождествления», блестяще описанного Якобсоном при анализе «зеленых идей»10. По сути, его рассужде-
10 «Так, анализируя предложение «Бесцветные зеленые идеи яростно спят», рассматриваемое Хомским как образец бессмысленного высказывания, мы выявляем в нем имеющий форму множественного числа топик «идеи», о котором говорится, что он находится в состоянии «сна»; оба члена имеют определения: «идеи» характеризуются как «бесцветные зеленые», а «сон» - как «яростный». Указанные грамматические отношения создают осмысленное предложение, для которого возможна проверка истинности: существуют или нет такие вещи, как «бесцветное зеленое», «зеленые идеи», «сонные идеи» или «яростный сон»? «Бесцветное зеленое» - это синонимическое выражение для «бледно-зеленое», имеющее как явный оксюморон легкий юмористический оттенок. Эпитет «зеленое» при слове «идеи» - это метафора, напоминающая знаменитую строку Эндрью Марвелла «Green thought in a green shade» ('Зеленая мысль в зеленой тени') или Льва Толстого «Все тот же ужас красный, белый, квадратный», а также русскую идиому «тоска зеленая». В фигуральном смысле глагол «спать» означает 'быть в состоянии, похожем на сон, быть инертным, онемелым, апатичным и т. д.'; ведь говорят, например, his hatred never slept (букв. 'его ненависть никогда не спала'). Почему же тогда не могут чьи-нибудь идеи впасть в сон? И наконец, почему нельзя рассматривать слово «яростно» как эмфатический синоним слова «крепко»?» [14].
ние побуждает задуматься как об удивительной гибкости нашего мышления, способного, «слушая», казалось бы, давно известное, устоявшееся, звучание языковых значений, извлекать из него дотоле неслыханный смысл, так и о языке, чья материя означаемого обретает свои смыслы именно в, если можно так выразиться, «темпоральном» континууме мысли носителя языка - то есть в том влиянии, которое оказывает состояние внутреннего бытия Я, его «запросы» экзистенциальной значимости - потребность в само-кон-ституировании - на способ интерпретации и последующий ход развития мысли. В условиях ослабления уз конвенциональности и понимания смысла в качестве временной фиксации одной из возможных позиций в интерпретации (а их число бесконечно) познающего Я язык перестает являться пассивной, «пребывающей в праздности» [4, с. 97] семантической средой. Наоборот, допуская в значении слова отзвуки чего-то большего, возможность пути к его субъективному истолкованию, язык демонстрирует удивительную пластичность в смыслопобразовании и тем самым словно побуждает Я к поиску в ходе своего са-мо-конституирования бесконечно новых форм интерпретации и образов самоотождествления. При таком подходе метафоричным оказывается сам способ человеческого мышления. Реализуясь в «налаживании» в своем принципе бесконечно вариативной «связи означающего с означаемым, которая остается, пусть и в скрытом виде, связью ««...аналогического причастия, сходства» [6, с. 248], даже шире - связью означающего с только мыслимым, «схватываемым» в моменте консти-туирования означаемым11 - рефлектирующее Я становится на шаг ближе к обретению себя.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аристотель. Риторика [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.lib.ru/poeeast/ aristotel/ritoriki.txt
2. Гоббс Т. Левиафан [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://lib.ru/filosof/gobbs/leviafan.txt
3. Бэкон Ф. Сочинения. В 2-х томах. Т. 1. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000452/ st006.shtml
11 Смысл, «схватываемый» Я, возникает из напряженности между конвенциональным значением (закрепленным узуально) и «значением», присуждаемым слову Я при интерпретации, которое в свою очередь является коррелятом отношений актуального состояния бытия Я и только подлежащего к осуществлению.
4. Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. М.: Гнозис, 1994.
5. Гуссерль Э. Картезианские медитации. М.: Академический Проект, 2010.
6. Деррида Ж. Поля философии. М.: Академический Проект, 2012.
7. Лакан Ж. Семинар [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://www.libros.am/book/ read/id/295752/slug/raboty-frejjda-po-tekhnike-psikhoanaliza-(1953-1954)
8. Левин С. Прагматическое отклонение высказывания // Теория метафоры. Сборник статей / Под ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журин-ской. М.: Прогресс, 1990. С. 342-357.
9. Ортега-и-Гассет Х. Две великие метафоры // Теория метафоры. Сборник статей / Под ред. Н.Д. Арутюновой и М.А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. С. 68-81.
10. Ортега-и-Гассет Х. История как система [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/gasset/ist_ sist.php
11. Фуко М. Герменевтика субъекта: курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 19811982 учебном году. СПб.: Наука, 2007.
12. Фуко М. Интеллектуалы и власть: статьи и интервью, 1970-1984: В 3 ч.: Ч. 1. М.: «Праксис», 2006.
13. Хабермас Ю. Познание и интерес // Техника и наука как «идеология». М., 2007. С. 167-191.
14. Якобсон Р. Взгляды Боаса на грамматическое значение [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://abuss.narod.ru/Biblio/ jacobson1.htm
15. Beger^.,2013. DerEinsatzgezielterMetaphern in Lehrveranstaltungen im Hochschulbereich: ein Mittel zur Wissensvermittlung im Fach Psychologie [Using of deliberate metaphor in teaching in higher education: a way of knowledge transfer in psychology]. In: Hennemann, A. and Schlaak, C., 2013. Korpuslinguistische Untersuchungen: Analysen einzelsprachlicher Phänomene. Berlin: Frank & Timme Verlag, pp. 33-47.
16. Frege, G. Über Sinn und Bedeutung. URL: http://www.uni-konstanz.de/philosophie/files/ frege.pdf
17. Junge, M. Eine soziologische Perspektive auf Semantik und Pragmatik der Metapher. URL: http:// www.metaphorik.de/sites/www.metaphorik.de/files/ journal-pdf/20_2011_junge.pdf
18. Van Dijk, T.A., 2008. Discours and context. A sociocognitive approach. Cambridge: Cambridge university press.
REFERENCES
1. Aristotle. Ritorika [Rhetoric]. URL: http:// www.lib.ru/poeeast/aristotel/ritoriki.txt (in Russ.)
2. Gobbs, T. Leviafan [Leviathan]. URL: http:// lib.ru/filosof/gobbs/leviafan.txt (in Russ.)
3. Bacon, F., 1971. Sochineniya. V 2-kh tomakh. Vol. 1 [Works in 2 volumes]. URL: http://filosof. historic.ru/books/item/f00/s00/z0000452/st006. shtml (in Russ.)
4. Wittgenstein, L., 1994. Filosofskie raboty. Ch. 1. [Philosophical works]. Moskva: Gnozis. (in Russ.)
5. Husserl, E., 2010. Kartezianskie meditatsii [Cartesian meditations]. Moskva: Akademicheskii Proekt. (in Russ.)
6. Derrida, J., 2012. Polya filosofii [Margins of philosophy]. Moskva: Akademicheskii Proekt. (in Russ.)
7. Lacan, J. Seminar [The Seminar]. URL: http:// www.libros.am/book/read/id/295752/slug/raboty-frejj da-po-tekhnike-psikhoanaliza-( 1953-1954) (in Russ.)
8. Lewin, S., 1990. Pragmaticheskoe otklonenie vyskazyvaniya [Pragmatic deviance of a statement]. In: Arutyunova, N.D. and Zhurinskaya, M.A. eds., 1990. Teoriya metafory. Sbornik statey. Moskva: Progress, pp. 342-357. (in Russ.)
9. Ortega-y-Gasset, J., 1990. Dve velikie metafory [Two great metaphors]. In: Arutyunova, N.D. and Zhurinskaya, M.A. eds., 1990. Teoriya metafory. Sbornik statey. Moskva: Progress, pp. 6881. (in Russ.)
10. Ortega y Gasset, J. Istoriya kak sistema [History as a system]. URL: http://www.gumer.info/ bogoslov_Buks/Philos/gasset/ist_sist.php (in Russ.)
11. Foucault, M. 2007. Germenevtika sub'ekta: kurs lektsii, prochitannykh v Kollezh de Frans v 1981-1982 uchebnom gody [Hermeneutics of the subject: lectures at the College de France, 19811982]. Sankt-Peterburg: Nauka. (in Russ.)
12. Foucault, M., 2006. Intellektualy i vlast': stat'i i interv'yu, 1970-1984. V 3 ch. Ch. 3 [Intellectuals and power: articles and interviews. In 3 parts. Part 3]. Moskva: Praxis. (in Russ.)
13. Habermas, J., 2007. Poznanie i interes [Knowledge and human interests]. In: Habermas, J., 2007. Tekhnika i nauka kak "ideologiya". Moskva. (in Russ.)
14. Yakobson, R. Vzglyady Boasa na grammaticheskoe znachenie [Franz Boas's views on grammatical meaning]. URL: http://abuss.narod.ru/ Biblio/jacobson1.htm (in Russ.)
15. Beger,A., 2013. Der EinsatzgezielterMetaphern in Lehrveranstaltungen im Hochschulbereich: ein Mittel zur Wissensvermittlung im Fach Psychologie
2016 • № 3 • ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ И НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
107
[Using of deliberate metaphor in higher education teaching: a way of knowledge transfer in psychology]. In: Hennemann, A. and Schlaak, C., 2013. Korpuslinguistische Untersuchungen: Analysen einzelsprachlicher Phänomene. Berlin: Frank & Timme Verlag, pp. 33-47. (in German)
16. Frege, G. Über Sinn und Bedeutung [On sense and reference]. URL: http://www.uni-konstanz.de/ philosophie/files/frege.pdf (in German)
17. Junge, M. Eine soziologische Perspektive auf Semantik und Pragmatik der Metapher [A sociological view on semantics and pragmatics of metaphor]. URL: http://www.metaphorik.de/sites/ www.metaphorik.de/files/journal-pdf/20_2011_ junge.pdf (in German)
18. Van Dijk, T.A., 2008. Discours and context. A sociocognitive approach. Cambridge: Cambridge university press.
