CC BY
135
УДК 81'42:81'27
Е.С. Гриценко
МЕТАФОРА И ГЕНДЕР В ПРОЦЕССАХ КАТЕГОРИЗАЦИИ И КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ1
В статье рассматривается роль метафоры в создании гендерной картины мира и суть феномена метафорического рода, когда характеристики «мужское» и «женское» отделяются от сущностей, имеющих реальные родовые различия, и переносятся на другие предметы и явления на основе ассоциаций с представлениями о мужественности и женственности, характерными для данного социума и культуры. Изложена гипотеза о том, что гендерная метафора может кодироваться в грамматической системе языков, мотивируя формально-грамматический род существительных.
Ключевые слова: метафора, гендер, культура, концептуализация, категоризация, ассоциации, идеология, значение.
Метафоричность, как «эвристический, когнитивный способ создания языковой картины мира» [Балашова 1998: 7], по праву считается важнейшим параметром языковой категоризации. Метафора и гендер активно взаимодействуют в этом процессе, при этом гендер может быть как источником, так и темой метафоры. Метафора отвечает способности человека улавливать и самому создавать связи между разными классами объектов. Характер этих связей еще не оценен однозначно, но бесспорно, что «эта способность играет громадную роль как в практическом, так и в теоретическом познании» [Арутюнова 1990: 15]. Ницше утверждал, что все познание метафорично и что «на самом деле мы обладаем лишь метафорами вещей, которые совершенно не соответствуют их первоначальным сущностям» [Ницше 1912: 396]. Позднее другой немецкий философ, Э. Кассирер, указывал на моделирующую функцию метафоры, которая, принимая участие в формировании представления об объекте, предопределяет, таким образом, способ и стиль мышления о нем. Эту идею убедительно развили Дж. Лакофф и М. Джонсон, показав, как метафоры структурируют наше восприятие, мышление и действия [Lakoff, Johnson 1980].
Метафора конструирует сферу абстрактного опыта в терминах физического, телесного опыта, и языковые воплощения «телесной метафоры» пронизывают весь язык. Наличие двух типов людей (мужчин и женщин) мотивировало название философских категорий мужественности и женственности, составив базу сравнения для метафоры,
1 Работа выполнена в рамках НОЦ междисциплинарных исследований языка и культуры ГОУ ВПО НГЛУ при финансовой поддержке ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг.
определяющей стереотипы обыденного сознания и широко используемой применительно к объектам, не связанным с полом («женский цвет», «пиво с мужским характером» и т.п.).
Гендерная метафора используется в концептуализации культурных, социальных и политических реалий. В качестве примера можно привести характерное для русской культуры восприятие земли как матери, реки Дон как батюшки, а также дискуссии вокруг идеи женственности России и историософемы Матушки-Руси [Рябов 1999]. Типичное для английской лингвистической традиции соотнесение лексемы hurricane («ураган») с местоимением she является частью метафоры «природа - женщина» (Mother Nature; Nature, a Harsh Mistress и т.п.). С. Вайгель, анализируя метафорические аспекты топонимики европейских языков, отметила тенденцию ассоциировать с женским началом не только неосвоенные земли (virgin territory), но и города. Она приводит ссылки на дискурс военачальников Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.), где занятые города представлены как покоренные девственницы [Weigel 1990: 37]. В метафоре, связывающей физический захват территории с сексуальным покорением, Сюзанн Ромейн усматривает когнитивную причину того, что сексуальное насилие является неотъемлемой частью любой войны [Romaine 1999: 67]. То, что представление о женщинах в патриархальной культуре ассоциируется с понятиями завоевания, подчинения, покорения, исследователи считают причиной многих аналогий между дискурсами сексизма и колониализма. Например, в стихах великого поэта Британской империи Р. Киплинга города Индии описываются как женщины, покорные своему английскому господину (Калькутта: me the Sea Captain loved).
14
Е. С. Гриценко
Феминистское осмысление подчиненного статуса женщины в патриархальной культуре символизирует метафора молчания {silencing of women), имплицирующая широкий спектр различных аспектов женского опыта: коммуникативное доминирование мужчин, замалчивание женской роли в истории, недопущение женщин к принятию общественно значимых решений и т.п. Метафора glass ceiling {«стеклянный потолок») символизирует трудности карьерного роста для женщин, а glass escalator {«стеклянный эскалатор») - неизбежность быстрого продвижения по службе мужчин, занятых в традиционно женских профессиях {социальная работа, работа в школе, библиотеке и т.п.). Несоответствие стереотипным представлениям о мужественности и женственности, а также новые образы самостоятельных, деловых, активных женщин и новый тип более мягкого мужчины в разных языках также концептуализируются метафорически: мужик в юбке, weibliche machismo (женский мачизм), Powerfrau, Lonely Wolf Woman, Softy, Beau и пр.
Гендер нередко является источником метафоры в современных дискурсивных практиках, репрезентирующих негендерные процессы, ср: Рубль будет стоять твердо, как и подобает существительному с мужским именем {Геращенко В.). Экономика - она как женщина, настроение меняется каждый день {Греф Г.).
Метафорическая природа гендерной категоризации наиболее ярко проявляется в том, что неодушевленные предметы и явления могут ассоциироваться в сознании с мужским и женским началом. На лингвистическом уровне этот феномен целесообразно подробнее рассмотреть на материале английского языка, лишенного формально-грамматических признаков рода. В работе Дж. Ро-зенталя [Rosental 199G] представлены результаты «мыслительного эксперимента», в котором участникам были даны пары слов {knife/fork -нож/вилка; Ford/Chevrolet - форд/шевроле; salt/pepper - соль/перец; vanilla/chocolate - ваниль/шоколад) и предложено соотнести каждое слово с мужским и женским родом. Все участники справились с этим заданием без труда, и результаты «классификации» полностью совпали: knife, pepper, Ford и chocolate были отнесены к мужскому, а fork, Chevrolet, salt и vanilla - к женскому роду.
Очевидно, что такое деление не имеет никакого отношения к так называемому «естественному» роду {полу), поскольку все вышеприведенные существительные обозначают неодушевлен-
ные предметы. Следовательно, характеристики «мужское» и «женское» могут быть отделены от сущностей, имеющих реальные тендерные различия, и перенесены на другие предметы. В основе этой семантической транспозиции лежат ассоциации и аналогии патриархальной культуры. В специальной литературе данный феномен получил название «метафорического рода» [Гриценко 2004].
Нетрудно заметить, что приведенная выше классификация не основана на едином логическом принципе. Рассуждая о критериях выбора, Розенталь приходит к выводу, что pepper и chocolate отнесены к мужскому роду, поскольку обладают более сильными вкусовыми (ароматическими) свойствами; Chevrolet - к женскому, поскольку это слово более длинное, чем Ford, имеет открытый гласный в конце и коннотирует «французское»; а слово knife отнесено к мужскому роду из-за ассоциаций с агрессией. Однако, очевидно, чем больше пар добавлять к исходному списку, тем больше будет появляться новых измерений (критериев) гендерных импликаций, положенных в основу классификации, поскольку концепты «мужское» и «женское» оперируют на более высоком уровне абстракции, опираясь на контрастные пары более низкого уровня (сильный/слабый, активный/пассивный и т.д.) и образуя тесно переплетенную сеть метафорических оппозиций.
Анализируя эксперимент Розенталя, Д. Камерон подчеркивает, что приписывание слову ген-дерных признаков носит реляционный характер и определяется сравнением двух единиц. Так, если бы носителю английского языка предложили ответить, к какому роду относится слово salt («соль»), вопрос скорее всего вызвал бы недоумение (другое дело, если сравниваются salt и pepper («перец»). А если для сравнения вместо knife/fork («нож/вилка») взять пару spoon/fork («ложка/вилка»), то fork будет отнесено к мужскому роду. Раз по отношению к слову knife, fork определяется как «женское», а по отношению к слову spoon - как «мужское», то очевидно, в самом слове (предмете) нет никаких ингерентно присущих ему мужских и женских свойств [Cameron 1992: 84].
Реляционный характер метафорического рода является лингвистическим аргументом в полемике с эссенциалистскими концепциями генде-ра - определением его как четко заданных и неизменных сущностных качеств, внутренне присущих объекту. Если бы не было концепта феми-нинности, то не было бы и концепта маскулинности; следовательно, речь должна идти не о
сущностях (essences), а о культурно конструируемом различии.
О том, что данное различие носит ценностный характер, свидетельствует то, как описывал феномен метафорического рода немецкий филолог Якоб Гримм, полагавший (подобно Протаго-ру, который считал невозможным относить слово «шлем» к женскому роду), что грамматический род является проекцией «естественного» рода (пола), на все сущее. По мнению Гримма, предметы, обозначаемые словами мужского рода «больше, тверже, гибче, быстрее, активнее, подвижнее» и т.д., тогда как предметы, обозначаемые словами женского рода, - «меньше, мягче, спокойнее, пассивнее, чувствительнее» [Janssen-Jurreit 1982].
Наличие семантически мотивированных связей между «естественным» и грамматическим родом подтверждают эксперименты, выявляющие регулярные ассоциации между формальными родовыми признаками и коннотациями, производными от гендерных представлений. В одном из экспериментов участникам были предложены несуществующие (специально придуманные) итальянские слова с окончаниями -о и -а (первые обычно указывают на мужской род, а вторые на женский). Респондентов попросили описать данные слова, в соответствии с тем, являются ли воображаемые референты хорошими, плохими, красивыми, сильными и большими. На втором этапе эксперимента тем же участникам было предложено аналогичным образом, т.е. посредством вышеназванных слов, описать мужчин и женщин. Словам с женскими окончаниями были приписаны те же качества, что и женщинам: они оказались красивее, меньше, слабее и прочее [Romaine 1999: 83].
Исследования психологов показали, что процессы гендерной категоризации и стереотипи-зации могут носить как осознанный, так и неосознанный (автоматический) характер. Этот вывод подтвержден экспериментами. В одном из них участникам предлагались слова-стимулы, обозначающие черты характера, предметы или явления («нежность», «балет», «бокс»), непосредственно за которыми следовали личные имена («Адам» или «Алиса»). Респонденты идентифицировали имена как мужские или женские быстрее в тех случаях, когда им предшествовали гендерно кон-груентные стимулы. Аналогичные результаты были получены в эксперименте с личными местоимениями: скорость идентификации в случае ген-дерно совместимых пар («mechanic/механик» -«he/он») оказалась существенно выше, чем в случае гендерно несовместимых пар («nurse/мед-
сестра» - «he/он») [Banaji, Hardin 1996]. При предъявлении невербального стимула (картинки) скорость реакции респондентов была выше в случае взаимно-однозначных соответствий стимула и цели (т.е. в тех случаях, когда картинка изображала мужчину или женщину), однако эффект отмечался и при предъявлении стимулов, соотносимых с тендером опосредованно (кухонная рукавица, боксерская перчатка и т.п.) [Lemm, Banaji 1999]. Последнее наблюдение представляется особенно важным, ибо показывает, что вербальные и визуальные образы, денотативно не связанные с тендером (например, пушистый котенок или рычащая собака), автоматически активизируют в сознании тендерные представления не через биологический пол стимула (пол котенка или собаки может быть просто неизвестен), а через черты, присущие стимулу - маленькие размеры, мягкость, слабость (и другие признаки, традиционно ассоциируемые с женственностью) и крупные размеры, силу и агрессивность (приписываемые мужественности). При этом, как подчеркивают исследователи, пол самих участников эксперимента никак не сказался на полученных результатах, что позволило сделать вывод о том, что автоматическая гендерная стереотипизация в одинаковой мере присуща и мужчинам, и женщинам.
Анализируя роль гендера и метафоры в концептуализации, С. Ромейн подвергает сомнению тезис о произвольности родовой классификации неодушевленных существительных в языках с формально-грамматической категорией рода [Romein 1999: 75-82]. Ее аргументация перекликается с тезисом Ю.С. Степанова о «неслучайности наименований в культуре» [Степанов 2001: 68] и полемикой вокруг соссюровского положения о произвольности языкового знака, основанной на том, что слова, являющиеся семантически немотивированными в синхронии, при диахроническом рассмотрении обнаруживают обусловленность наименования культурными аналогиями и представлениями [Степанов 2001; Бенвенист 1974].
Ромейн считает неудовлетворительным объяснение, которое дают авторитетные грамматисты (Квирк, Лич, Гринбаум, Стартвик) регулярному соотнесению английских неодушевленных существительных car, boat, ship (и до недавнего времени hurricane) с женским местоимением she. По мнению последних, личные местоимения могут замещать существительные, называющие «неодушевленные предметы, с которыми человек находится в интенсивных личностных взаимоотношениях», включающих антипатию и привязан-
16
Е.С. Гриценко
ность. Ромейн приводит многочисленные текстовые примеры, иллюстрирующие, что концептуализация указанных явлений через призму женского рода связана с различными культурными представлениями о женщине: как об иррациональной разрушительной силе, которую нужно усмирить; как о предмете обладания, покорения и контроля и т.п. Она выдвигает гипотезу о том, что принадлежность к женскому роду абстрактных существительных типа «душа», «свобода», «справедливость» во многих европейских языках объясняется тем, что различные виды науки и искусства, олицетворяемые Музами, а также Свобода, монашеские добродетели Бедность, Целомудрие и Смирение/Покорность, пять чувств, семь гуманитарных наук и т.д. в греческом и латыни относились к женскому роду. Христианская аллегорическая традиция (от Средних веков до позднего Ренессанса) также олицетворяла данные концепты в женских фигурах (Дама Природа, Леди Филология). Эти метафоры кодировались в грамматической системе языков. Например, в английском, который исторически также имел категорию грамматического рода, существительное wilderness («дикая местность», «девственная природа/пустыня»), а также другие абстрактные существительные с суффиксом -ness, относились к женскому роду. Аналогично в романских языках к женскому роду относятся суффиксы (i)te (франц.) и (i)dad, используемые для образования абстракций типа freedom, charity и т.п. Ср.: liberte (фр.), liberdad (исп.).
По мнению С. Ромейн, во многих европейских языках формально-грамматический род неодушевленных существительных, обозначающих понятие земли, страны, мотивирован гендерной метафорой. В тех случаях, когда территория концептуализируется в своем естественном, природном состоянии (земля, почва, грунт - то есть то, что является источником плодородия, а также природные ландшафты), соответствующие лексемы относятся к женскому роду: la terre (фр.), la terra (it.), la tierra (исп.) die Erde (нем.), die Landschaft (нем.), la campagna (it.), la campagne (фр.). Такая символика восходит к характерным для индоевропейской мифологии представлениям об оплодотворяемой небом, обожествляемой земле. Когда же земля, страна осмысливается как политическая единица, территория, находящаяся под юрисдикцией государства, соответствующие лексемы обычно относятся к мужскому роду: ср. нем. Staat, фр. еtat Мужские персонификации стран - Дядя Сэм (США), Джон Буль (Англия) также представляют государство.
Лексический материал русского языка не позволяет однозначно подтвердить или опровергнуть выводы С. Ромейн. Однако анализ дискурсивных гендерных практик дает многочисленные примеры, подтверждающие принцип «неслучайности именования в культуре» и значимость тендерной метафоры как основы контекстуальных инференций и импликаций. Так, метафоры предвыборного дискурса («выборы - война», «выборы - спорт», «выборы - азартная игра», «выборы - роман (с избирателем)» и т.п.) структурируют политику и политическую жизнь как «мужскую» сферу. Подобное структурирование оказывает непосредственное влия-ние на методы ведения политической борьбы и характер ее восприятия в обществе (подробнее см.: [Гриценко 2005: 160-165]). Названные метафорические модели, как и собственно гендерная метафора, являющаяся фоном моделей персонификации и родственных отношений («Россия - женщина»; «государство - семья», «страна, история - мать»; «глава государства - отец нации», «соратники по партии - братья», «кандидат - жених», «электорат -невеста» и т. п.) составляют часть предвыборных дискурсивных практик [Баранов 2004], где мета-форизация и метафоричность становятся ключевыми средствами (вос)производства традиционной гендерной идеологии. При этом под метафо-ризацией имеется в виду не элементарная семан-тизация метафоры (приравнивание ее значения к значению некоего неметафоризированного отрезка речевой цепи), но более широкая трактовка метафоры в семантике целого текста, когда понять надо смыслы, метасмыслы, общую идею. Речь идет об импликации гендерных смыслов благодаря метафоричности и метафоризации как «ипостасям рефлексии» [Крюкова 2000: 256], представляющим собой связь между опытом субъекта понимания и той ситуацией, которая дана в тексте для освоения.
С учетом сказанного гендерная картина мира предстает не как статичная структура, а как подвижное поле идеологически связанных значений-индексов, которые могут указывать на гендер прямо или с разной степенью опосредованности. Участие в дискурсе предполагает постоянное (ка-ждомоментное) приписывание языковой форме того или иного индексального значения - непрекращающийся процесс (ре)интерпретации.
Список литературы
Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 5-32.
Балашова Л.В. Метафора в диахронии (на материале русского языка Х1-ХХ веков). Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 1998.
Баранов А.Н. Метафорические модели как дискурсивные практики // Изв. РАН. Сер. лит. и яз., 2004. Т. 63. № 1. С. 33-43.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. Благовещенск: Благовещенск. гуманит. колледж им. И.А. Бодуэна де Куртене, 1988.
Гриценко Е.С. Гендер, референция и проблема метафорического рода // Теория и практика лингвистического описания разговорной речи: Межвуз. сб. науч. тр. Н. Новгород, 2004. Вып. 23. С. 71-78.
Гриценко Е.С. Язык. Гендер. Дискурс. Н. Новгород: ННГУ, 2005.
Крюкова Н.Ф. Метафоризация и метафоричность как параметры рефлективного действия при продукции и рецепции текста: дис. ... докт. филол. наук. Тверь, 2000.
Ницше Ф. Об истине и лжи во вненравст-венном смысле) // Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1912.
Рябов О.В. «Матушка-Русь» в немецкой историософии: к вопросу о гендерном аспекте межкультурной коммуникации // Гендер: Язык, Культу-
ра, Коммуникация: докл. Первой Междунар. конф., Москва 25-26 ноября 1999 г. М., 2001. С. 47-61.
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры: Опыт исследования. 2 изд., испр. и доп. М.: Академ. проект, 2001.
Banaji M., Hardin C. Automatic Stereotyping // Psychological Science. 1996. Vol. 7. No 3. P. 136-141.
Janssen-Jurreit, M. Sexism: the male monopoly of history and thought. Pluto, 1982.
Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. The University of Chicago Press: Chicago and London, 1980.
Lemm K., Banaji M.R. Unconscious beliefs and attitudes about gender // Wahrnehmung und Herstellung von Geschlecht (perceiving and performing gender) / Pasero U. and Braun F. Oplage: Vest-dutscher Verlag 1999. P. 215-233.
Romaine S. Communicating Gender. New Jersey, London: Lawrence Erlbaum Associates Publishers, 1999.
Rosenthal J. 'Gender benders' // Escholz P., Alfred R. and Clark V. (eds). Language Awareness. St. Martins Press, 1990.
Weigel S. Topographien der Geschlechter. Kulturgeschichtliche Studien zur Literatur. Reinbek: Rowohlt. 1990.
E.S. Gritsenko
METAPHOR AND GENDER IN CATEGORIZATION PROCESS
This paper refers to the role of metaphor in conceptualizing social reality and describes a peculiar semiotic phenomenon ('metaphorical gender') when 'male' and 'female' features are detached from things which have real gender distinctions and transferred onto other things on the basis of culture-specific ideas of masculinity and femininity. It also presents a hypothesis that gender metaphors can be coded in the grammatical systems of languages and determine the grammatical gender of nouns.
Key words: metaphor, gender, culture, conceptualization, categorization, associations, meaning, ideology.
