CC BY
59
УДК 167:343.2
С. А. Бочкарев
Метафизика как сфера соединения науки уголовного права
с наукой в целом
В статье рассмотрены некоторые научные направления, которые криминалисты выбирают с целью познания сущности уголовного права. Обращено внимание на то, что исторически за пределами их внимания оказывается метафизика. Раскрыты ее предназначение и полезные для права возможности. Обосновано, что без обращения к метафизическим знаниям наука уголовного права не сможет включиться в общенаучный контекст, правильно воспринимать знания из других отраслей науки.
In the article some scientific directions, which criminologists choose from in order to understand the nature of criminal law. Attention was drawn to the fact that historically outside of their attention is metaphysics. Disclosed its purpose and useful for the right opportunity. Reasonable, that without reference to the metaphysical knowledge of the science of criminal law will not be included in the general context, to correctly perceive knowledge from other branches of science.
Ключевые слова: наука, метафизика, уголовное право, политика, междисциплинарность, философия права, метатеория, метасоциология, мета-история, метагеометрия.
Keywords: science, metaphysics, criminal law, policy, interdisciplinarity, philosophy of law, metatheory, meterology, metahistory, metageometry.
Заявленная тема на первый взгляд может показаться по некоторым причинам несостоятельной. Сторонники такой точки зрения обратят внимание на ненаучность метафизики и на недопустимость ее постановки в один ряд с различными отраслями науки, в т. ч. социальными и гуманитарными. По этой же причине противники метафизики укажут на неприемлемость изображения из нее какой-либо сферы, которая могла бы объединять в себе различные знания и уж тем более претендовать на статус «науки в целом».
Скептицизм к теме усиливает ее незначительная востребованность в науке уголовного права, малоизвестность среди криминалистов и их уверенность в непригодности метафизических знаний для нужд рассматриваемой отрасли права. В понимании специалистов она лишена актуальности, поскольку представляет собой, как писал Фрэнк Сьюэлл, смутное, во многом темное и спекулятивное, а самое главное - непрактичное творение разума [1]. Исходя из высокой степени отвлеченности от опытного мира и безотносительности метафизики к вопросам прикладного плана, юристы усомнятся в ее возможностях соответствовать статусу нового источника знаний, который сегодня усердно изыскивается представителями науки уголовного права с целью объяснения кризисного положения происходящих в этом праве дел.
Однако отмеченные сомнения не новы для метафизического учения. В том или ином качестве они всегда его сопровождают. На этом, правда, их функциональность еще в далеком прошлом была исчерпана. Ни одного из столпов, к примеру, древнегреческой философии они не поколебали. Взгляды каждого из них, по свидетельству С. Н. Трубецкого, опираются на прочную метафизическую основу, без которой невозможно мыслить философию вообще. Со времен сократовых диалогов названные колебания не упрочили свои позиции, не приобрели дополнительной твердости и ясности.
Но противники метафизики настойчивы. В своем философствовании они поступали проще апологетов Древних Греции и Рима. От безысходности в деле порабощения метафизики они обосновывали необходимость ее отмены. Особенно активно отрицатели метафизического мировоззрения проявили себя на заре технического прогресса. В Новое время они, можно сказать, довели свое дело до массового отказа от метафизического постижения смыслов бытия. Заявили о достаточности возросшей интеллектуализации и рационализации способов человеческого существования и о том, как писал М. Вебер, что уже «нет никаких таинственных, не поддающихся учёту сил, которые здесь действуют... напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путём расчёта... Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь, для
© Бочкарев С. А., 2014
которого существовали подобные таинственные силы. Теперь всё делается с помощью технических средств и расчёта».
В метафизике, конечно, есть свои сложности. Но надо заметить, что ни один из недостатков метафизики не отменяет её существа, а все они являются сугубо ее внутренним делом, чем она выгодно отличается от других учений. Поэтому опровержение антиметафизических настроений не требует приложения больших усилий. Не имеет смысла противопоставлять им убедительную и проверенную веками, в целом единую точку зрения авторитетных предводителей самых влиятельных и одновременно разных философских школ - Аристотеля, Пифагора, Платона, Лейбница, Декарта, Вульфа, Фихте, Шеллинга, Канта и Гегеля, которые либо признавали за метафизикой научный статус, либо не оставляли ее без надежды на достижение этого статуса. Каждый из них понимал и по своей сути признавал в своих философских размышлениях тезис о том, что метафизика, как говорил Борден Боун, лежит в основе всего мышления и всей науки. Вольно или невольно, мы все включены в метафизику. Поэтому мнимый отказ от нее влечет наступление практического результата, близкого по своим качествам к механическому или материалистическому фатализму.
Применительно к теме достаточно обратить внимание на то, что сама по себе метафизическая мысль никогда не претендовала на научность. Она не скрывала, что предметом ее интереса является ненаучное (в традиционно узком смысле этого слова) - априорное, сверхъестественное и внеприродное. Возможность постановки заявленной темы, т. е. рассмотрения в метафизике сферы объединения различных отраслей науки, объясняет и во многом обосновывает другая тенденция. Она, несмотря на свою длительную историю, еще мало изучена, а уголовным правом и вовсе не распознана и не признана. Речь идет о том, что подавляющее большинство разделов науки с определенной периодичностью, осознанно или подспудно сами выходят в сферу метафизики. Это происходит, надо признать, не часто. Как правило, интенсивность такого обращения зависит от качества взглядов тех модераторов, которые стоят у «руля» науки. Активность их апеллирования к метафизике усиливается в периоды кризиса представляемых ими наук.
В исследовательской практике науки уголовного права можно отыскать единичные случаи выхода в область метафизики. Но и они, по наблюдениям историков, остались в далеком прошлом. Последние метафизические построения в области уголовного права С. В. По-знышев наблюдал в XVIII в. Уже в XIX в. они приобрели вид «очень слабых остатков прежних метафизических увлечений». В настоящее время принимаются усилия по включению отечественного уголовного права в общефилософский контекст. Совершаются робкие попытки обнаружить в основании этого права онтологические предпосылки. Но спустя более полутора веков в научном постижении уголовно-правовой реальности изменилось не многое. Заимствования из метафизики по-прежнему скромны и практически не ощутимы. Надо признать, что и в XX-XXI вв. над наукой довлеют прямо противоположные тенденции.
Авторитетные специалисты не оставляют сомнений в том, что ключ от уголовного права лежит в плоскости уголовной политики. Свою уверенность они основывают на представлениях о том, что политика есть многообразное, многогранное и многоаспектное явление, определяемое с разных сторон. В их воображении она предстала как своеобразная надстройка, в которой общественные отношения выражены в концентрированном виде, должным образом обобщены и завершены с учетом их специфики и требований универсальности. Расхожим стало обращение к уголовной политике как к области науки, способной давать ответы на вопросы, разрешение которых не под силу научно-методологическим подходам. Уголовно-правовая политика рассматривается как генеральное направление развития уголовного законодательства. На базе уголовно-политической школы сформировались представления о политике, внедрение которой способствует криминалистам размышлять не только о том, что существует, но и том, что должно существовать.
Уверенность специалистов в политике граничит с самоуверенностью. Очевидно, что в возложении надежд на политические учения юристы не в полной мере отдают отчет их предназначению. Упускают из своего вида то, что политика не образует собой твердую почву для уголовно-правовых построений, поскольку сама нуждается в таковой. Сфера политики ограничена. Ее возможностям доступна лишь феноменальная область права. Для более глубокого погружения в недра уголовного права она не предназначена. Политика исходит из существующего, а не из сущего, которым занята метафизика. Вне компетенции политики ос-
таются вопросы о том, какое уголовное право есть само по себе и каким должно быть на самом деле. В область политического интереса входят аспекты желательного и наилучшего. Политика никогда не имела дело с должным. Ее уделом является лишь целесообразное. Несмотря на это, перед ней поставили задачу стремиться к идеалу и давать систематику теоретических и практических требований уголовного характера; включили политику в состав науки и придали ей чрезвычайное значение.
Другая тенденция во многом рукотворно приобрела антиметафизические черты. Связана она с методом. Исходя из убежденности в сложном и многоаспектном устройстве политики, сегодня верх берут воззрения о том, что разрешение вытекающих из кризиса уголовного права проблем подвластно столь же сложному и комплексному методу - междисциплинарному подходу. В своем выборе наука уголовного права не одинока. Надо признать, что в этом вопросе она развивается в общенаучном контексте. Междисциплинарный метод пользуется популярностью. Он широко распространен среди других отраслей науки. Некоторые специалисты даже говорят о возникновении моды на междисциплинарность. В ней они видят перспективу.
Философия приступила к верификации заявленного метода. На данном этапе эпистемологи отмечают, что в самом по себе междисциплинарном подходе нет ничего антиметафизического. В нем обнаружили особую и свойственную науке форму объединения культуросо-зидательных сил, необходимого, как пишет В. Н. Порус, «чтобы расколы и трещины культуры не усугублялись, а заделывались, а еще лучше - вообще исчезли».
Но специалисты также указывают на условия применения метода. Их игнорирование лишает его всякой основательности и влечет возникновение прямо противоположных результатов. Он превращает исследователя в обозревателя мнений специалистов и делает из него непрошенного между ними посредника; выбивает из-под правоведов юридическую почву и направляет их на путь поиска позитивных критериев.
Одним из основных условий применения междисциплинарного метода является наличие у науки своих собственных парадигмальных представлений об уголовном праве. Если она будет иметь собственное понимание своего предмета, его предназначение и функции, то междисциплинарный метод в руках этой науки сможет не только «наводить мосты» между различными частями и подразделениями знаний, но и выдерживать стратегию внутреннего единства соответствующей отрасли права, направлять импульсы, возникшие от синтеза знаний, к единой познавательной цели.
В случае несоблюдения названного требования развивающаяся междисциплинарная тенденция, как верно отмечает Е. А. Попов, способна украсть у науки не только свой собственный взгляд на реальность и вещи, который нередко приходилось отстаивать в течение десятилетий на дискуссионных площадках и в настоящих идейных сражениях, но и заметно изменить вектор оценки тех или иных явлений и процессов. Что-то похожее на квази-меж-дисциплинарность в теории уголовного права уже наблюдается, поскольку вопросы о его полноценном концептуальном обеспечении в полной мере еще не поставлены и тем более не удовлетворены наукой.
Наука уголовного права, таким образом, так и не получает доступа ни к предельным основаниям этого права, ни к сфере метафизике, где другие отрасли знания в период глубочайших кризисов заново находят себя, а в повседневности - верифицируют свои достижения. За счет своего прибежища к сугубо позитивистской аргументации, не приобрела она и
надежные источники соединения с другими отраслями знания и синтеза с наукой в целом.
***
Между тем опыт социальной метафизики не настолько бесполезен, насколько это может показаться, судя по историческому к нему отношению науки уголовного права. В «умелых руках» метафизическая практика может послужить хорошим путеводителем в мир бытия, в т. ч. других отраслей знания. Она же на первом этапе позволит выйти за пределы сложившихся об уголовном праве стереотипов. То есть помочь воспринять его тем, что вне зависимости от наличия или отсутствия преступления всегда остается с нами. А самое главное - онтологическая мысль способна предложить ранее практически не востребованные криминалистами знания, полезные для поиска уголовного права таким, какое оно есть само по себе. Она поможет отыскать, говоря словами Ф. Аквинского, обособленное существо этого
права, кое суть первый двигатель, от которого необходимо зависит порядок всех его институтов.
«Первому двигателю», надо признать, как обособленному существу, от которого необходимо зависит весь уголовно-правовой порядок, не придается должного значения. Гносеологический потенциал этого явления теорией не разрабатывается. Описание существа права обходится выделением и обоснованием якобы присущего только ему предмета и метода. Считается, что само по себе их наличие обеспечивает соответствующую отрасль правом на самостоятельный статус. Не замечается, что названные категории связаны преимущественно лишь с внешней характеристикой уголовного права; с тем, что ему противостоит и что определяет его место «под солнцем». Не принимается во внимание и то, что они противоположны, к примеру, парадигме, которая обращена во внутрь права и преследует цель его самоопределения.
Упускается из вида и еще одна крайность. Не придается значения тому, что большинство развивающихся по стандартам современной науки идей берет свое начало от одной из двух противоположностей. Либо от охраняемого «блага», либо от «зла», которым в рассматриваемой отрасли права выступает преступление. Что говорить, если всякое размышление об уголовном праве преимущественно начинается и сводится к рассмотрению учения о преступлении. Значительное число исследований посвящено Особенной части уголовного права, содержащимся в ней конкретным составам преступлений, их истории и практике применения.
В других случаях отправной точкой для исследователей выступает защищаемое уголовным правом благо. Из Общей части этого права извлекается объект охраны, который на первом этапе изучается отвлеченно от своей отрасли права, а только затем оценивается его отражение в широком круге норм Особенной части. Таким способом достигается понимание того, соответствуют ли уголовно-правовые представления социальным, экономическим и другим моделям защищаемых благ. Иные исследовательские сценарии наука не выдвигает и не предлагает испытывать. Смена отмеченных исходных начал составляет основной источник ее эвристических ожиданий. В ряде случаев она приносит свои перспективные плоды.
Впрочем, познание «обособленного существа» уголовного права названными путями не совершается. И никогда не совершится. Убедительным подтверждением заявленному тезису служит состояние науки уголовного права. Сложившийся в её недрах процесс получения знаний привел к тому, что к сегодняшнему дню криминалисты располагают данными о преступлении и наказании в более значительном объеме, чем об уголовном праве, как таковом. Все, чем обладают современные юристы об отмеченной отрасли права, не больше того, что имели их предшественники. Они по-прежнему ведут речь в основном об уголовном праве как об отрасли права, законодательства, науки и учебной дисциплине. Проникновение в теорию уголовного права отвлеченных или других востребованных философией и общей теорией права категорий обеспечивается с трудом. Накопленные знания и их структура признаны полными и самодостаточными. «Они, - как пишет А. В. Наумов, - уже проверены веками». Поэтому, считает юрист, «никакого нового уголовного права не появится. Он прогнозирует, что «будет органическое развитие старого с приспособлением к новым реалиям».
Отсутствие во всем объеме представлений об уголовном праве крайне малого - знаний об «обособленном существе» этого права - как будто бы не замечается. Дефицит знаний о его самости криминалистов существенным образом не беспокоит. Всюду обнаруживаемый дуализм, обеспечивающий бесперебойное движение науки рассматриваемой отрасли права «по кругу», не вызывает у специалистов существенной рефлексии. В них не возникает потребности, как пишет П. П. Гайденко, «найти "лежащее в основе третье", которое было бы посредником между противоположностями».
О нечто третьем в свое время писал еще Аристотель. В нем он видел выход из подобных трудностей. «Для тех, кто устанавливает два начала, - говорил мыслитель, - должно существовать еще одно начало, более важное...». Оно лежит в основе. Все противоположные определения, писал стоик, восходят к нему, и ни одно из них не может существовать без него отдельно. Это начало неподвижно и неприродно. Оно всегда чистая актуальность. Сфера мышления является его питательной средой, а мысль - средством, используя внутренние возможности которой, как пишет В. В. Миронов, исследователь способен проникать в сущность бытия.
Предложение античного мыслителя универсально, а точнее, бытийно. Оно в полной мере применимо как к праву в целом, так и к уголовному праву в частности. Его обоснованность впоследствии подтвердил и развил применительно к праву Г. Ф. Гегель. Он видел, что в основе спора о праве всегда лежат направленные друг против друга основания и отрицательные суждения. Для их разрешения требуется, как писал философ, «третье суждение». В его качестве выступает суждение о «праве в себе», которое не заинтересовано в вещи и являет собой силу, сообщающую этому праву наличное бытие.
«Нечто третье» Аристотеля и Гегеля метафизично. Современники не находят его в обыденной, повседневной жизни. Они обнаруживают «третье» в «другом мире». М. К. Мамар-дашвили, в частности, называл этот мир «другим модусом бытия и жизни», который, по мнению мыслителя, является более реальным, чем тот, который мы считаем эмпирическим, или обиходно, повседневным. По своей природе он первичен, состоит из человеческих явлений, которые заставляею отличать от человеческих состояний.
О «другом модусе бытия», через который лежит путь к «третьему», в науке уголовного права говорится не многое. Можно сказать, что знания об альтернативных реальностях, которые также доступны человеку и представляют собой основной интерес для метафизики, развиты слабо. Кажется, что привычный режим психофизических существ является единственно возможным и нормальным. Другого и более реального режима у криминалистов не имеется. Во всяком случае, с помощью подручных средств, в т. ч. уголовно-правовых, его невозможно представить. Уголовно-правовая мысль к тому же никогда не отрывалась от реальности известного ей мира, а поэтому, возможно, ее нельзя упрекнуть в недостаточной осмотрительности и обоснованности. Она всегда являлась последовательным и убежденным сторонником всего настоящего. На каждом историческом этапе её модераторы призывали не забывать об окружающей уголовное право среде и старались обеспечивать в своих трудах их перманентную взаимосвязь.
Вспомним Н. С. Таганцева, который в конце XIX - начале XX в. настаивал на «изучении преступлены, какъ событш текущей жизни, какъ явленш социального порядка, или какъ продукта органическихъ особенностей известныхъ лицъ...». В своих изысканиях юрист инкорпорировал реальность в уголовно-правовую материю. Н. С. Таганцев включил ее в понятие нормы. Известно суждение правоведа о том, что только та норма может быть нарушена, которая имеет реальную жизнь. Для того чтобы она могла стать реальным элементом юридической жизни, норма должна быть создана жизнью, а затем получить самостоятельное бытие.
На исходе XX - начала XXI в. В. Н. Кудрявцев высказал схожее мнение. Оценивая состояние уголовно-правовой науки, он заявил о том, что её нынешнее положение обусловлено недостаточной связанностью с реальностью. Уголовное право нужно модернизировать, поскольку оно уже не решает проблем, появляющихся в связи с изменением времени, людей и их ценностей, которые в «XXI веке уже не те, что сто или даже пятьдесят лет назад». Сторонники и оппоненты В. Н. Кудрявцева, несмотря на некоторые разногласия, сходятся во мнении о потребности обеспечения связи уголовного права с современными для него реалиями.
Из сказанного следует, что реальность, как таковая, не забыта представителями науки уголовного права. Получение актуального уголовного права и таких же знаний о нем они пытаются добиться сбором сведений о всех его проявлениях в известной им реальности. Для этого они вникают в сферу политики и используют междисциплинарный метод. Юристы небезосновательно могут усомниться в значимости для них заявленного философами тезиса о существовании некого не охваченного ими мира. В предложении мыслителей они не увидят для себя что-либо новое. По глубокому убеждению криминалистов, никакой более реальной реальности, чем та, которая внешне окружает уголовное право, не существует. Однако в этом заключена скорее их проблема, чем достижение.
В ряде отраслей науки осознание сосуществования описываемых здесь миров уже наступило. Открытие возможностей метафизического мира для уголовного права, развивающегося преимущественно под влиянием позитивизма, требует веских доказательств. Их представление способно убедить криминалистов в необходимости отступления от эмпири-окритицистских традиций и от безальтернативного стремления искать и находить в них объяснение существа уголовного права, его институтов. Без выхода в метамир альтернативных знаний достижение отмеченной цели маловероятно.
***
В геометрии признана возможность такой геометрии, которая существенно отличается от евклидовых о ней представлениях. Речь идет о метагеометрии, которая на пути своего становления встречала переменное к себе отношение. Были периоды, когда возможность ее существования либо не подтверждали, либо вовсе исключали. Как и всю метафизику, мета-геометрию упрекали в том, что формулируемые ею пространственные отношения конкретно-наглядно непредставимы. Сегодня философская и естественнонаучная возможность ме-тагеометрии не подвергается сомнению. Глубокая степень ее проработки уже привела к своим мультипликативным результатам. Считается, что без принятия и осознания основных положений метагеометрии немыслимо дальнейшее развитие знания не только в области точных, но и гуманитарных наук.
Специалисты отмечают, что метагеометрия не является чем-то неординарным. Она обеспечивает, как пишет В. Г. Степанов, «естественный переход к более широкому, более полному восприятию объективной реальности», что согласуется с оценками философов о существовании в человеческом бытии «более реальной и широкой реальности». Ее познание дает возможность ответить на множество вопросов, которые не в состоянии разрешить ни геометрия Евклида, ни геометрия Лобачевского - Римана. Принципиально неразрешимые для человеческого разума задачи оказались под силу лишь метагеометрии, способной вывести человека в высшие пространственные измерения и поставить проблему, образно говоря, «с головы на ноги».
Преодоление «невозможностей» в метагеометрии достигается за счет отступления от привычных аксиом и представлений о мире как о сфере конечных величин. Она не отрицает их. Не запрещает воспринимать мир старым и проверенным дедовским способом. Метагео-метрия призывает работать над таким пониманием, которому под силу объяснить механизмы и самую сущность происходящих в мире физических взаимодействий, принципиально непостижимых с точки зрения надёжного и устоявшегося представления о трёхмерности мира. Метагеометры преодолевают рамки человеческого сознания, которое только на первый взгляд не способно объять и представить себе необъятное. Они подводят к необходимости допущения и обоснования закономерностей эн-мерного пространства, имеющего бесконечное количество измерений.
Кроме выхода в смежные пространства, метагеометрия расширяет устоявшиеся стереотипы путем введения новых понятий, наделения старых категорий обновленным смыслом либо его поиска в тех явлениях, которые прежде признавались бессмысленными. В конечном итоге, за счет собственного опыта познания законов мироздания метагеометрия обнаруживает, что в составе человеческого бытия сосуществует несколько геометрий, которые только на первый и невооруженный взгляд находятся в противоречии друг с другом. Однако дело здесь, как оказывается, не в геометриях, а в выборе человека. По своему обыкновению он признает истинным не то, что является таковым. Индивид постулирует то, что легче всего воспринимается его упрощённым пониманием. На этот счет Ж. А. Пуанкаре в свое время небезосновательно заметил, что «мы отдаем предпочтение одной геометрии перед другой не потому, что она более истинная, а потому что она более подходящая». «Перенесенные в другой мир, - писал математик, - мы имели бы, конечно, другую геометрию не потому, что наша геометрия перестала бы быть истинной, а потому, что она оказалась бы менее подходящей, чем другая».
Таким образом, ни одна из известных геометрий не имеет преимущества перед другой. Все они оказываются, признавал Ф. Клейн, равноправными и лишь отдельными случаями общего Кейлевского мироопределения, которым доказывается существование тесной связи между различными геометрическими системами. Метагеометрия является источником их легитимности. С одной стороны, она не пользуется их аксиомами, а с другой - не отрицает их существа. Метагеометрия доказывает, что между евклидовой геометрией и не-евклидовой метрикой есть связь и в известном смысле - единство.
Свой путь к метауровню прошла физика. С относительно недавних пор она, как отмечает В. Д. Захаров, «поверила в невидимый мир и узнала его». Метафизика уверенно вошла в физику и прочно укоренилась в ней в качестве предмета физического знания. Историографы нашли достаточно подтверждений тому, что развитие физики во многом определялось и продолжает определяться лежащими в её основе метафизическими принципами. «Смена фи-
зических парадигм, - как утверждают специалисты, - вызывалась сменой метафизики, рождавшей каждый раз новый принцип относительности и, следовательно, новую физическую теорию». Показательно в связи с этим признание Г. В. Лейбница, который с самой юности размышлял над метафилософией и в своих физических построениях только её рассматривал в качестве средства, обеспечивающего установление кое-чего прочного.
Исследовав принципы механики, Г. В. Лейбниц заметил, что имеющихся в ее недрах знаний недостаточно для объяснения основания законов природы. Он признал, «что в мире все совершается не только по геометрическим законам, но также и по метафизическим законам вечных истин, т. е. не только по необходимости материи, но и по необходимости формы». Не разделив пессимистических настроений и пренебрежительного отношения к метафизике, он обосновал причины того, что метафизические законы, силы и действия применяются во всей природе и превалируют над чисто геометрическими законами материи. Для него стало очевидным то, что физическая необходимость вытекает из метафизической.
В материи, её протяженности и массе как основополагающих категориях механики физик не увидел активного и действительного начала. В них он не нашел достаточного основания мира и всех его связей «ни в какой-либо отдельной вещи, ни в собрании их, или совокупности». Г. В. Лейбниц не обнаружил в природе материи принципа истинного единства, подтверждающего и объясняющего наличие связи между душою и телом. Основания мира найдены физиком вне мира, т. е. в том, что отлично от связи состояний и ряда вещей, совокупность которых образует мир.
Современники подтверждают, что физика и метафизика обратились друг к другу. Ранее этому мешало не отсутствие некоторых знаний о внешнем мире, а определенные философские установки - метафизические позиции. Их смена и повторное применение к прежним экспериментам сделали возможным обоснование ряда фундаментальных физических теорий. Летоисчисление метафизики и ее сожительства с физической наукой ученые ведут со времени открытия квантовой механики. Осмысление последней привело физиков к совершенно новым горизонтам бытия, которые, как пишет А. Ю. Севальников, никак не могут быть сведены к наблюдаемому эмпирическому, фактическому и наличному бытию.
Относительно недавно к метауровню подошла социология. Точнее, она вернулась к тому, от чего ранее, казалось бы, навсегда была оторвана позитивистами. Источники напоминают периоды, когда социологи, находясь под влиянием, с одной стороны, теории эволюции Дарвина, а с другой - психоанализа З. Фрейда, терялись перед выбором между биологией и психологией, каждую из которых они рассматривали в качестве начального основания для своей науки. Их трудность была обусловлена пониманием того, что ни одна из этих наук не имела прочных оснований. «Современная психолопя, - писал Б. Н. Чичерин, - подобно всЬмъ другимъ наукамъ, отреклась отъ метафизики, а какъ скоро мы стали на эту точку зрЪшя, такъ нЪт ни малейшей возможности понять что-нибудь в душЪ человека, которая имЪетъ по преимуществу метафизическую природу и полна метафизическихъ представлены».
Попав под влияние положительной философии, социологи также начали отрицать состоятельность метафизики. Они отдавали отчет тому, что обращение к отвергнутой метафизике с ее идеями и верованиями, априорными непроверяемыми началами считалось дурным тоном. Оставшись в итоге без рациональных начал, современные Б. Н. Чичерину социологи выдергивали наобум какое-нибудь явление и старались свести к нему все остальные явления. «Но такъ какъ явленш много и они весьма разнообразны, а основанш для выбора нЪтъ никакихъ, и каждый дЪлаетъ это по своему личному, случайному внушешю, то и выходитъ полнейшая разноголосица. Одинъ видитъ основной общественный факторъ въ договор^; другой, напротивъ, въ принудительномъ дЪйствиш внЪшнихъ силъ; третш ищетъ основного общественнаго мотива въ подражанш, четвертый - въ экономическихъ отношешях».
Речь идет о работах А. Ж. Фуллье, Г. Спенсера, Шеффле, Раценгофера, Вейсмана и др. Каждых из них сделал свой мировоззренческий выбор в пользу непризнания метафизического учения. Но никто, в конечном итоге, не смог отказаться от него. Стоит вспомнить работы Фулье, который, с одной стороны, объединял идеи валюнтаризма с принципами позитивизма, а с другой - признавал особые духовно-волевые состояния, «идеи-силы», занимался эклектичной метафизикой. В Основных началах Г. Спенсера также можно найти разнородные размышления автора и о тождестве биологического и социального эволюционизма, и о существовании «неведомого реального», «скрытой сущности явлений» и «первоначальной
причине», о познаваемом «мире явлений» и непознаваемой «вещи в себе». Смешение отмеченных идей привело к появлению в социологии механического эволюционизма, позитивистского агностицизма и психосоциологического монизма.
Современное продвижение социологии по направлению к метатеории специалисты воспринимают по-разному. Американский социолог Дж. Тернер, в частности, писал, что «ме-татеоретизирование обычно увязает в значимых философских проблемах и демобилизует построение теорий. Оно вовлекает теории во внутренние неразрешимые и обычно дебатируемые противопоставления». Однако не все разделили скептицизм Дж. Тернера. Подобное, во многом обыденное отношение не создало непреодолимых препятствий на пути приобщения социологии к метатеории. Сегодня она уже вошла в ряд ведущих учебников по теории социологии. Наряду с другими вопросами социологии знания в отраслевых научных изданиях рассматриваются проблемы метасоциологии, формулируется ее определение.
Идет процесс апробирования метакатегорий. На данном этапе социологией востребован пока только гносеологический аспект метатеории. В деле познания метасферы человеческого бытия социология полагается в основном на опыт науковедения, где признается, что «любая наука достигает зрелости, т. е. становится самостоятельной, когда она переходит в парадигмальный статус». Под метасоциологией понимают критический анализ эпистемологических и методологических структур социологии и ее различных компонентов.
Собственный путь по метаизмерению прокладывает история. Нельзя сказать, что ме-тасфера является чем-то новым и ранее не востребованным исторической наукой. Представления о метаистории берут свое начало из глубокой древности. Первыми источниками этих представлений были мифы, религиозные традиции и другие культовые обычаи. В них допускалась реальность существования невидимых тонкоматериальных сущностей и миров, в контексте которых пребывает мир человеческий. В античные времена Василий Великий говорил о существовании Божественной реальности, которая генерирует иную, человеческую действительность. Закономерности ее существования несводимы к аналогичным характеристикам порождающей реальности. В Средневековье Н. Кузанский выделял порождающую реальность, составляющую область осуществления законов «метаистории», и реальность вторичную - виртуальную, работающую с повседневными судьбами людей.
Но сконцентрированные усилия по постижению логики изменений человеческого общества посредством использования несравненно более «крупномасштабных» единиц измерения исторических протяженностей, нежели было принято ранее, предприняты представителями философии России и Запада лишь на заре ХХ в. В то время, по свидетельству историков, было осознано, что «вся "новоевропейская картина мира", включающая в свои рамки модель Вселенной, устроенной согласно механике И. Ньютона, а также схему эволюции, протекающей по Ч. Дарвину, является столь же мифологической, как и христианская доктрина мироздания. Эту мысль наглядно продемонстрировали О. Шпенглер, А. Бергсон, М. Элиаде и др.»
По своему определению метаистория близка к дефинициям ранее рассмотренных отраслей знания. В нем сохраняется установка на сущностно-онтологическое осмысление исторической жизни и представление о ней как о «сфере метафизического поиска». В метатеории усматривают высшую форму осмысления исторического. Непревзойдённым в определении сути и предмета метаистории остается Г. В. Гегель. Обобщив опыт Анаксагора, Сократа, Платона, Аристотеля и их оппонента Эпикура, Гегель открыл, что «мир не предоставлен случаю и внешним случайным причинам». Он подчинен разуму как субстанции и бесконечной мощи всемирной истории.
Схожий взгляд на метаисторию разделял современник Гегеля Ж. А. Н. Кондорсе. Ее предназначение он видел в отражении картины прогресса человеческого разума. В его развитии мыслитель также не видел ничего случайного. По мнению философа, разум обнаруживается в каждом моменте, который в свою очередь зависит от результатов, достигнутых в предшествовавшие моменты, и влияет на те, которые должны быть достигнуты в будущем.
Базовое основание для построения своего исторического эскиза Кондорсе видел в человеке. Во многом из его метафизической сути историк черпал знания об истории и ее закономерностях. Всякое иное, в понимании Кондорсе, необдуманное отношение к истории будет удерживать человеческий разум в безнадежном рабстве и в вечном младенчестве.
Таким образом, из философско-исторического опыта следует, что метауровень не отягощен материальными свидетельствами человеческого быта. На его высотах вырабатыва-
ются способы духовного освоения мироистории. Исторический процесс оценивается сквозь призму таких «категорий, как добро и зло, прекрасное и безобразное, земное и небесное, настоящее и будущее, смерть и бессмертие, истина и заблуждение, прогресс и регресс и т. д.» На базе этих категорий выстраивается историософия как метаконцепция (целостное мирови-дение), которая, согласно Н. И. Карееву, синтезирует научно-объективное рассмотрение исторического процесса и ценностного подхода.
***
Продолжение изучения маршрутов, по которым двигались отдельные науки на пути к метафизике, способно обогатить наши о них знания. Однако уже понятно, что практика отмеченных отраслей знания не бесполезна для науки уголовного права. Очевидно, что она в своем отношении к метафизике не одинока. Нельзя сказать, что неметафизичность уголовного права как-то выделяет эту отрасль из общенаучного контекста. Напротив. Она находится в тренде. С ней вся современная цивилизация, одним из основных признаков которой, говоря словами А. Ю. Севальникова, «является то, что она носит принципиально не метафизический характер, а скорее даже, антиметафизический характер». Немногое с прежних времен изменилось. В философских науках и сегодня отмечается, что любое обращение к вопросам метафизики, в каком бы виде оно ни осуществлялось, до сих пор остается довольно рискованным делом. В некотором смысле положение даже усугубилось. Если ранее метафизика была «немодной» для обывателя, то сегодня она является таковой и для субъектов профессионального философствования.
Не глубокого взгляда на то, как другие науки расширяли свои представления о метафизике и приобщались к ней, достаточно для снятия существующих о ней негативных предубеждений и опровержения несостоятельных доводов о ее невостребованности. Появляется возможность убедиться и в том, что проблемы уголовного права могут скрываться и проявляться не только во внешних сферах жизни. Их основным седалищем способны являться и однажды взятые теорией на свое вооружение мировоззренческие аксиомы, которые сегодня терпят кризис из-за достижения своих пределов, исчерпания возможностей, неспособности вместить в свои хранилища (формы) существующую и ежедневно зарождающуюся социальную практику. Появляются для науки уголовного права предпосылки для поиска ранее не востребованных резервов, лежащих в составе человеческого бытия.
Приведенный здесь опыт обращения естественных и социальных наук к метафизическим возможностям свидетельствует, что имеющиеся у науки уголовного права знания о реальности служат одной из причин, препятствующей в подступе этой отрасли к сфере метафизики. Они не позволяют юристам допустить мысль о двух мирах или, точнее, о двух модусах мира, один из которых более реален, чем существующий в их наличии. Многое в представлениях криминалистов о реальности обусловлено подручностью эмпирической жизни и ее более легкой доступностью для понимания, которым она попросту назначена действительной и возведена в статус подлинной.
Другая причина связана с неоправданными надеждами правоведов на получение от сбора наибольшего объема различных знаний полного и актуального представления об уголовном праве. Они исходят из того, что право не может быть понято вне связи с различными сферами и формами социальной жизни, без учета нюансов правовых культур и консолидации самых разнообразных сведений, накопленных за долгие годы. Им кажется, что свойственное метафизике абстрагирование допустимо и применимо только при исследовании конкретных аспектов и институтов права. Оно не подходит для постижения природы, сущности и назначения права, решения мировоззренческих вопросов. Их одоление возможно через анализ конкретной обстановки и определенного социального окружения, в которых действует право.
Зависимость уголовного права от широкого круга прямых и косвенных детерминант не вызывает сомнений. Необходимость их исследования представляет собой аксиому, которая не нуждается в доказательствах. Однако отмеченным ожиданиям правоведов на получение от обзора всех сторон уголовного права понимания его первосущности, по свидетельству специалистов, занимающихся междисциплинарным, идейно-прикладным познанием реальности, не суждено сбыться по достаточно объективным причинам. Ю. Ф. Вилесов и Ф. В. Лазарев, в частности, справедливо обращают внимание на то, что ни один объект не может од-
новременно актуально проявить всех своих свойств, поскольку всякий объект неисчерпаем в своих связях и отношениях и эта неисчерпаемость не является чем-то актуально данным. То же самое касается однажды выбранных для их оценки критериев. Теоретико-экспериментальные исследования физиков подтверждают, что те коэффициенты, которые с момента своего открытия и затем еще долго считались положительными, на самом деле могут иметь и отрицательные величины.
О недостижимости одновременного взгляда на различные стороны права, его социальную, экономическую, политическую, демографическую и другие составляющие, также свидетельствует геометрия. Попытки воспроизведения этого взгляда создают иллюзию того, что исследователь с его помощью способен получить прообраз уголовного права, добраться до его первосущества. Все эти обзоры, как бы их ни систематизировали, по определению своему разные и способны лишь расфокусировать взгляд на преступление или наказание. Отвечая своему назначению, они извлекают из уголовного права только те характерные черты и в том объеме, которые соответствуют формату представляемой ими отрасли знания. Ни одна из них не имеет своей первоцелью создание универсального языка, обеспечивающего перевод знания с языка одной отрасли знания на язык другой. Каждая из наук в этих целях выходит в метасферу. Их собственным междисциплинарным методикам под силу познание лишь самих по себе связей как каналов, обеспечивающих не более чем переход научной информации, ее взаимообмен.
Геометрия также учит, что для разрешения неразрешимых проблем науке уголовного права полезно востребовать не только новые локальные точки обзора, но и целые пространства с не метрическими системами социального измерения. Сосуществование в составе человеческого бытия нескольких геометрий свидетельствует, что искомые пространства наличествуют и образуют его неотъемлемую часть. Уголовное право работает с этими измерениями, но его теория еще не придает им должного значения. Не имея полного о них представления, она относится к ним как к второстепенным и сопутствующим факторам. Примеры такого отношения имеются.
Но основная причина недооценки не метрических средств социального измерения заключается в укоренившейся уверенности специалистов в том, что эмпирические средства, традиционно используемые для оценки преступности и наказуемости деяний, безальтернативны. Только они наиболее точно и достоверно отражают общественную опасность посягательств и последствий их совершения. Не берутся в расчет результаты физических и геометрических исследований о том, что евклидовы средства измерения являются только частным видом более широкой и полной объективной реальности, а добываемые с их помощью определения имеют приблизительный характер. Также игнорируется то, что истины временные, случайные или физические проистекают из вечных, или существенных, и метафизических истин.
При выборе средств уголовно-правовой оценки человека и его поступка упущено то, что фундаментальной основой человеческой идентичности считается человеческий дух, душа. Тело не самоотождествляет и не идентифицирует человека. Эмпирические средства замера во многом условны и способны выполнять лишь вспомогательные функции. Понятия величины, фигуры и движения вовсе не так отчетливы, как воображают. Они, как писал Г. В. Лейбниц, заключают в себе нечто мнимое и относящееся к нашим восприятиям. В аналогичном ключе об эмпирических методах осмысления реальности высказывался М. Фуко. Мыслитель отмечал, что физиологическое восприятие мира во многом галлюцинаторное. Философ с сожалением также говорил, что в наше восприятие входит только то, что мы способны воспринять. Им не достигается изучение реального человека.
В современной теории уголовного права почти все устроено иначе. Существенный акцент сделан на осязаемость уголовно-правового взгляда. Можно сказать, что его представители сторонятся всего, что напоминает им мир абстракций, в т. ч. и метафизики. В связи с этим, как отмечал А. Э. Жалинский, традиционно рассматривается не философская, а скорее практическая составляющая сущности уголовного права. Однако на деле оказывается, как отмечают знатоки физики, что именно абстракции тонко и адекватно отражают реальность. Посредством абстракций проявляет себя единство нашего мира, его общность. Абстракции отображают не только законы природы, но и границы той области, где они оказывают пре-
имущественное влияние на наблюдаемые процессы. Понятие как абстракция отображает некоторые объективные законы применимости законов природы.
Таким образом, нельзя сказать, что все вышеприведенные знания не касаются уголовного права, значительно от него оторваны либо абстрагированы от решаемых им задач. Представляется, что уже вскоре невозможно будет себе вообразить уголовное право, которое сможет обходиться в своей практике без упомянутых здесь метафизических категорий и знаний в целом. Приближение к метафизическим вершинам будет являться самым лучшим доказательством того, что наука уголовного права входит в общенаучный контекст, находится на верном пути достижения своей зрелости, т. е. становится самостоятельной, приобретает парадигмальный статус.
Примечания
1. Sewall F. The New Metaphysics or, the Law of End, Cause, and Effect, With Other Essays. London, 1888. P. 3.
2. См.: Трубецкой С. Н. Метафизика в Древней Греции / примеч. И.И. Маханькова. М.: Мысль, 2003.
3. Вебер М. Наука как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 713-714.
4. Bowne B. P. Metaphysics. New-York; Cincinnati; Chicago, 1882. P. V-VI.
5. Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. Общая часть. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1912. С. 13.
6. См., напр.: Голик Ю. В. Философия уголовного права: сборник. СПб.: Юрид. центр Пресс, 2004.
7. См., напр.: Козаченко И. Я., Козаченко Е. Б. Размышления о метаправовом познании науки уголовного права / / Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы Восьмой Междунар. на-уч.-практ. конф. 27-28 января 2011 г. М.: Проспект, 2011. С. 76-81.
8. См., напр.: Уголовное право. Актуальные проблемы теории и практики: сборник очерков / под ред. В. В. Лунеева. М.: Изд-во Юрайт, 2010. С. 55-57.
9. См., напр.: Безверхов А. Г., Коростелев В. С. Служебные хищения имущества: тенденции и перспективы развития норм / / Законодательство. 2014. № 4. С. 58.
10. См., напр.: Рарог А. И. Метаморфозы российской уголовно-правовой политики и система наказаний // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы X Междунар. науч.-практ. конф. (24-5 января 2013 г.). М.ва: Проспект, 2013. С. 3; Побегайло Э. Ф. Кризис современной российской уголовной политики // Уголовное право. 2004. № 3-4; и др.
11. Порус В. Н. Междисциплинарность как тема философии науки // Эпистемология и философия науки. 2013. Т. 38. № 4. С. 9.
12. См.: Порус В. Н. Выбор интерпретаций как проблема социальной эпистемологии // Эпистемология и философия науки. 2012. Т. XXXI, № 1. С. 18-35.
13. См.: Попов Е. А. Право и нормы права в аспекте социального и философского знания // Вопросы правоведения. 2013. № 5. С. 74.
14. Аквинский Ф. О необходимости существования вечной неподвижной субстанции // Аристотель. Метафизика. Переводы. Комментарии. Толкования. / сост. и подгот. текста С. И. Еремеев. СПб.: Алетейя, 2002; Киев: Эльга, 2002. С. 686.
15. Наумов А. В. Открытое письмо профессора А. В. Наумова академику В. Н. Кудрявцеву // Уголовное право. 2006. № 4. С. 138.
16. Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М.: Наука, 1980. С. 280.
17. См.: Аристотель. Указ. соч. С. 403.
18. См.: Миронов В. В. Предметное самоопределение метафизики // Метафизика. 2011. № 1. С. 8.
19. См.: Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа / отв. ред. Е. П. Ситковс-кий; ред. кол.: Б. М. Кедров и др. М.: Мысль, 1977. С. 331-332.
20. См.: Мамардашвили М. Вильнюсские лекции по социальной философии: (опыт физической метафизики). СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. С. 20.
21. Таганцев Н. С. Русское уголовное право: лекции. Часть Общая. Т. 1. 2-е изд., пересм. и доп. СПб.: Гос. тип., 1902. С. 7.
22. Там же. С. 42.
23. Кудрявцев В. Н. Науку уголовного права пора модернизировать // Уголовное право. 2006. № 5. С. 130-131.
24. Степанов В. Г. Что такое метагеометрия // Полигнозис. 1998. № 4(4).
25. См.: Foundations of Geometry. Monist. Vol. 9. № 1. 1898. P. 41.
26. См.: там же.
27. См.: Клейн Ф. Неевклидова геометрия / пер. с нем. Н. К. Брушлинского. М.; Л.: ОНТИ, 1936.
28. Захаров В. Д. Метафизический образ мира // Метафизика. 2012. № 1 (3). С. 15.
29. Там же. С. 16.
30. Лейбниц Г. В. О глубинном происхождении вещей // Лейбниц Г. В. Сочинения: в 4 т. Т. 1 / ред. и сост., авт. вступит. ст. и примеч. В. В. Соколов; пер. Я. М. Боровского и др. М.: Мысль, 1982. С. 282.
31. Севальников А. Ю. Понять метафизику // Метафизика. 2011. № 2. С. 64.
32. Чичерин Б. Н. Философия права. Изд. 2-е, испр. М., 2011. С. 15.
33. Там же. С. 16.
34. Спенсер Г. Основные начала. СПб., 1897. С. 466.
35. Turner J. The Structure of Sociology Theory. Homewood, 1986. P. 10.
36. Социология. Основы общей теории: учеб. для вузов / отв. ред. Г. В. Осипов, Л. Н. Москвичев. М.: Норма, 2003. С. 69.
37. См.: Новейший философский словарь. 3-е изд. Минск, 2003. С. 171.
38. См.: Кузанский Н. О видении Бога // Николай Кузанский. Соч. Т. 2. М., 1979. С. 45-46.
39. Грицанов А. А. Проблемы эволюции природы человека в метаисторической перспективе // Спектр антропологических учений. Вып. 3 / Рос. акад. наук, Ин-т философии; отв. ред. П. С. Гуревич. М.: ИФРАН, 2010. С. 79-80.
40. Зайцева Н. Р. Историософия как сфера метафизического поиска: проблемное поле, специфика концептуальных построений, методология исторического моделирования. М.: Изд-во МГУ, 2005. С. 2.
41. Гегель Г. Феноменология духа. Философия истории. М.: Эксмо, 2007. С. 489.
42. Там же. С. 486.
43. См.: Кондорсе Ж. А. Н. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М.: Соц-экономгиз, 1936.
44. Кальной И. И. Философия истории. Симферополь, 2004. С. 27-29.
45. Севальников А. Ю. Указ. соч. С. 59.
46. См.: Сайкина Г. К. Социальный потенциал метафизики человека: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. Казань, 2013. С. 3.
47. См., напр.: Сигалов К. Е. Среда права: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2010. С. 3.
48. См.: Вилесов Ю. Ф., Лазарев Ф. В. Взаимосвязь между законами и понятиями в физике // Вестник МГУ. Сер. 7. Философия. 1999. № 6. С. 34.
49. См.: Интервью Веселаго В. Г. // Успехи физической науки. URL: http://ufn.ru/ru/ufn90/ veselago.html
50. См.: Спектр антропологических учений. Вып. 5 / Рос. акад. наук, Ин-т философии; отв. ред. П. С. Гуревич. М.: ИФ РАН, 2013. С. 156.
51. См.: Жалинский А. Э. Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ. М.: Проспект, 2008. С. 21.
52. См.: Вилесов Ю. Ф., Лазарев Ф. В. Указ. соч. С. 26-33.
Notes
1. Sewall F. The New Metaphysics or, the Law of End, Cause, and Effect, With Other Essays. London, 1888. P. 3.
2. See: Troubetzkoy S.N. Metafizika v Drevnej Gretsii [Metaphysics in Ancient Greece] / annotated. I.I. Mahankova. Moscow: Mysl'. 2003.
3. Weber M. Nauka kak prizvanie i professiya [Science as a vocation and profession] // Weber M. Izbrannye proizvedeniya - Selected Works. Moscow. 1990. Pp. 713-714.
4. Bowne B. P. Metaphysics. New-York; Cincinnati; Chicago, 1882. P. V-VI.
5. Poznyshev S. V. Osnovnye nachala nauki ugolovnogo prava. Obshchaya chast' [Basic Principles of Criminal Law Science. General part]. Ed. 2nd, rev. and ext. Moscow. 1912. P. 13.
6. See eg.: Golik Yu. V. Filosofiya ugolovnogo prava: sbornik [Philosophy of criminal law: a collection]. St.Petersburg: Jurid. center Press. 2004.
7. See eg.: Kozachenko I. Y., Kozachenko E. B. Razmyshleniya o metapravovom poznanii nauki ugolovnogo prava [Reflections on metapravovom knowledge of Criminal Law Science] // Criminal Law: Development Strategy in the XXI Century: Proc. of the Eighth Intern. scientific-practical. conf. 27-28 January 2011. Moscow: Prospekt Publ. 2011. Pp. 76-81.
8. See eg.: Ugolovnoe pravo. Aktual'nye problemy teorii i praktiki [Criminal Law. Actual problems of theory and practice]: a collection of essays / ed. V.V. Luneeva. Moscow: Yurait Publ. 2010. Pp. 55-57.
9. See eg.: Bezverkhov A. G., Korostelev V. S. Sluzhebnye khishcheniya imushchestva: tendentsii i perspektivy razvitiya norm [Service embezzlement: trends and prospects for the development of norms] // Zakonodatel'stvo - Legislation, 2014, № 4, p. 58.
10. See eg.: Rarog A. I. Metamorfozy rossijskoj ugolovno-pravovoj politiki i sistema nakazanij [Metamorphoses of Russian penal policy and penal system] / / Criminal Law: Development Strategy in the XXI Century: Proceedings of the X Intern. scientific-practical. conf. (24-5 January 2013). Moscow: Prospect. 2013. P. 3; Pobegailo E. F. Krizis sovremennoj rossijskoj ugolovnoj politiki [Crisis of contemporary Russian criminal policy] / / Ugolovnoe pravo - Criminal Law, 2004, № 3-4; et al.
11. Porus V. N. Mezhdistsiplinarnost' kak tema filosofii nauki [Interdisciplinarity as a topic of philosophy of science] / / EHpistemologiya i filosofiya nauki pistemology and Philosophy of Science. 2013, vol. 38, № 4, p. 9.
12. See: Porus V. N. Vybor interpretatsij kak problema sotsial'noj ehpistemologii [Selection of interpretations as a problem of social epistemology] / / EHpistemologiya i filosofiya nauki - Epistemology and Philosophy of Science, 2012, vol. XXXI, № 1, pp. 18-35.
13. See: Popov E. A. Pravo i normy prava v aspekte sotsial'nogo i filosofskogo znaniya [Rights and law standards in terms of social and philosophical knowledge] // Voprosy pravovedeniya - Questions of Law, 2013, № 5, p. 74.
14. Akvinsky F. O neobkhodimosti sushchestvovaniya vechnoj nepodvizhnoj substantsii [On the need for the existence of an eternal substance fixed] / / Aristotel'. Metafizika. Perevody. Kommentarii. Tolkovaniya -Aristotle. Metaphysics. Translations. Comments. Interpretation. / Comp. and preparing of text S.I. Eremeyev. St.Petersburg: Aletheia. 2002; Kiev: Elga. 2002. Pp. 686.
15. Naumov A. V. Otkrytoe pis'mo professora A. V. Naumova akademiku V. N. Kudryavtsevu [Open letter of professor A. V. Naumov to academician V.N. Kudryavtsev] / / Ugolovnoe pravo - Criminal Law, 2006, № 4, p. 138.
16. Gaidenko P. P. EHvolyutsiya ponyatiya nauki [Evolution of the concept of science]. Moscow: Nauka. 1980. P. 280.
17. See: Aristotle. Op. cit. P. 403.
18. See: Mironov V. V. Predmetnoe samoopredelenie metafiziki [Object self-defenition of metaphysics] // Metafizika - Metaphysics, 2011, № 1, p. 8.
19. See: Hegel. EHntsiklopediya filosofskikh nauk. T. 3. Filosofiya dukha [Encyclopedia of Philosophy. Vol. 3. Philosophy of mind] / resp. ed. E. P. Sitkovskiy; ed. col.: B. M. Kedrov and others. Moscow: Mysl'. 1977. Pp. 331-332.
20. See: M. Mamardashvili Vil'nyusskie lektsii po sotsial'noj filosofii: (opyt fizicheskoj metafiziki)[Vilnius lectures on social philosophy (metaphysics physical experience)]. St. Petersburg: Azbuka, ABC-Atticus. 2012. P. 20.
21. Tagantsev N. S. Russkoe ugolovnoe pravo: lektsii. CHast' Obshchaya [Russian criminal law lectures. General part]. Vol. 1, 2nd ed., rev. and ext. St.Petersburg: State typ.. 1902. P. 7.
22. Ibid. P. 42.
23. Kudryavtsev V. N. Nauku ugolovnogo prava pora modernizirovat' [It is time to upgrade science of criminal law] / / Ugolovnoe pravo - Criminal Law, 2006, № 5, Pp. 130-131.
24. Stepanov V. G. CHto takoe metageometriya [What is metageometry] // Polignozis - Polignozis, 1998, № 4 (4).
25. See: Foundations of Geometry. Monist. Vol. 9. № 1. 1898. P. 41.
26. See: ibid.
27. See: Klein F. Neevklidova geometriya [Non-Euclidean geometry] / transl. form German N.K. Bruschlinsky. Moscow; Leningrad: ONTI. 1936.
28. Zakharov V. D. Metafizicheskij obraz mira [Metaphysical image of the world] // Metafizika -Metaphysics, 2012, № 1 (3), p. 15.
29. Ibid. P. 16.
30. Leibniz G. V. O glubinnom proiskhozhdenii veshchej [On the deep origin of things] // Leibniz G.V. Sochineniya [Works]: 4 vols. Vol. 1 / Ed. and comp., author of preamble and notes V.V. Sokolov; transl. Y.M. Borowski et al. Moscow: Mysl', 1982. P. 282.
31. Sevalnikov A. Y. Ponyat' metafiziku [To understand metaphysics] // Metafizika - Metaphysics, 2011, № 2, p. 64.
32. Chicherin B. N. Filosofiya prava [Philosophy of Law]. Ed. 2nd, rev. Moscow. 2011. P. 15.
33. Ibid. P. 16.
34. Spencer G. [Key principles]. St. Petersburg. 1897. P. 466.
35. Turner J. The Structure of Sociology Theory. Homewood, 1986. P. 10.
36. Sotsiologiya. Osnovy obshchej teorii [Sociology. The general theory]: tutorial for schools / resp. ed. G. V. Osipov, L. N. Moskvichev. Moscow: Norma. 2003. P. 69.
37. See: Novejshij filosofskij slovar' [Newest Philosophical Dictionary]. 3rd ed. Minsk. 2003. P. 171.
38. See: Cusansky N. [On the Vision of God] // Nicholas Cusansky. Op. Vol. 2, Moscow. 1979. Pp. 45-46.
39. Gritsanov A. A. Problemy ehvolyutsii prirody cheloveka v metaistoricheskoj perspektive [Problems of evolution of human nature in metahistorical term] // Spektr antropologicheskikh uchenij - Spectrum of anthropological studies. Is. 3 / Rus. Acad. of Sciences, Institute of Philosophy; resp. ed. P.S. Gurevich. Moscow: IFRAN. 2010. Pp. 79-80.
40. Zaitseva N. R. Istoriosofiya kak sfera metafizicheskogo poiska: problemnoe pole, spetsifika kontseptual'nykh postroenij, metodologiya istoricheskogo modelirovaniya [Historiosophy as the scope of the metaphysical search: problem field, the specific conceptual constructs, historical simulation methodology]. Moscow: MSU. 2005. P. 2.
41. Hegel G. Fenomenologiya dukha. Filosofiya istorii [The Phenomenology of Spirit. Philosophy of history]. Moscow: Eksmo. 2007. P. 489.
42. Ibid. P. 486.
43. See: Condorcet J. A. N. EHskiz istoricheskoj kartiny progressa chelovecheskogo razuma [Sketch of historical picture of progress of the human mind]. Moscow: Sotsekonomgiz. 1936.
44. Kalnoy 1.1. Filosofiya istorii [Philosophy of History]. Simferopol. 2004. Pp. 27-29.
45. Sevalnikov A. Y. Op. cit. P. 59.
46. See: Saykina G. K. Sotsial'nyj potentsial metafiziki cheloveka: avtoref. dis. ... d-ra filos. nauk [Social potential of human metaphysics: Autoref. dis. Dr. Phil. sci.] Kazan. 2013. P. 3.
47. See eg: Sigalov K.E. Sreda prava: dis. ... d-ra yurid. nauk [Law environment: dis. Dr. jurid. sci.] Moscow. 2010. P. 3.
48. See: Vilesov Y. F., Lazarev F. V. Vzaimosvyaz' mezhdu zakonami i ponyatiyami v fizike [Relationship between the laws and concepts in physics] / / Vestnik MGU - Herald of MSU, Ser. 7 Philosophy, 1999, № 6, p. 34.
49. See: Interview with Veselago V. G. // Uspekhi fizicheskoj nauki [Successes of physical science]. Available at: http://ufn.ru/ru/ufn90/veselago.html (in Russ.)
50. See: Spektr antropologicheskikh uchenij [Spectrum of anthropological studies]. Is. 5 / Rus. Acad. of Sciences, Institute of Philosophy; resp. ed. P.S. Gurevich. Moscow: Institute of Philosophy. 2013. P. 156.
51. See: Zhalinsky A. E. Ugolovnoe pravo v ozhidanii peremen: teoretiko-instrumental'nyj analiz [Criminal Law in anticipation of change: theoretical and instrumental analysis]. Moscow: Prospect. 2008. P. 21.
52. See: Vilesov Y. F., Lazarev F. V. Op. cit. Pp. 26-33.
