Метафизика Готфрида Лейбница Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 111:1(09)(430)

А. Ю. Долгих МЕТАФИЗИКА ГОТФРИДА ЛЕЙБНИЦА

В статье представлены все основные составляющие метафизики Готфрида Лейбница - решение вопроса о взаимодействии души и тела, творение Богом мира как гармоничной совокупности субстанций, типология монад (субстанциальных форм), учение о конечных целях.

In the article there are all the main parts of Gottfried Leibniz's metaphysics - the solution of the problem of the body-and-mind interaction, God's creation of the world as the harmonic unity of substances, typology of monads (substantial forms), teachings of final aims.

Ключевые слова: метафизика, Бог, тело, душа, субстанция, субстанциальная форма, мировая гармония, монада, энтелехия.

Keywords: metaphysics, God, body, mind, substance, substantial form, world harmony, monad, entelechy.

Философское творчество Готфрида Лейбница (1646—1716) нередко расценивается как рационалистическое. В этом смысле Лейбниц оказывается в ряду таких мыслителей Нового времени, как Декарт и Спиноза, и противопоставляется Бэкону, Гоббсу, Локку и Юму, т. е. британским эмпирикам. Известное недоверие к чувственному опыту и подчеркнутая метафизичность — вот, как представляется, главные основания такого определения места Лейбница. Но нельзя не отметить и особенностей, выделяющих его в списке философов-рационалистов. Это прежде всего высокая степень укорененности в философской традиции. Декарт склонен был порывать с ней; он хотел искать истину не в устаревших книгах, а в себе самом и в книге природы. Ради этой истины он готов был подвергнуть сомнению любое учение прошлого. Правда, осуществить этот замысел в полноте Декарту не удалось, но по крайней мере он провозглашал такие намерения. Спиноза выстраивает свою систему уже с большей опорой на традицию. Из ближайшего к нему по времени Средневековья он заимствует в основном терминологию, ученую латынь, т. е. как бы форму изложения, содержательно же его пантеистическая точка зрения скорее античная, а именно стоическая. Но при этом Спиноза мало ссылается на предшественников. Он выводит свое учение, если так можно выразиться, не исторически, а логически — геометрическим методом.

Лейбниц делает следующий шаг на пути примирения с традицией. Прежде всего, он выделяет три основные ступени развития философии —

© Долгих А. Ю., 2011 16

древние (прежде всего, Демокрит и Аристотель), схоластики (Фома Аквинский, Альберт фон Боль-штедт, Роджер Бэкон) и новые философы (в основном это механики, среди которых, конечно, выделяется Декарт). Лейбниц, как он сам считает, через все это прошел, и все это его не удовлетворило.

В одной только материи нельзя найти объяснение действию, нельзя найти принцип истинного единства. Значит, от Аристотеля назад к Демокриту, т. е. к атомам? Но материальное не может быть полностью единым. Отсюда вытекает необходимость вернуться к незаслуженно забытым субстанциальным формам схоластиков. Это не просто атомы, это атомы-субстанции, природа которых в их силе, это нечто вроде души. Эти формы не помогут в решении частных вопросов физики, но общую картину без них не нарисовать.

Субстанции не умирают, смерти вообще нет. Доказательство этому — открытия Мальпиги и Левенгука (имеются в виду маленькие животные), пробуждения мух и тому подобные явления. Субстанции как неделимые остаются всегда, тогда как делимое естественно разрушается — распадается и вновь соединяется.

Смерть издавна представляют как отделение души от тела. Декарт не объяснил связь души и тела. Картезианцы немного продвинулись вперед. Они говорили: все происходит с помощью Бога. Когда я хочу поднять руку, Бог ее поднимает; движение от одного тела к другому передает тоже Бог. Это так называемая система окказиональных причин (учение, стоические корни которого не заметить может лишь несведущий в философии, добавляем мы от себя).

Лейбниц делает следующий шаг в решении этого вопроса. Бог изначально сотворил души и вообще все таким образом, что все, что в них происходит, происходит в силу их собственной природы, но при этом согласованно со всем остальным. Это мировая гармония. И это своего рода доказательство бытия Бога: такого рода слаженность в мире не могла возникнуть случайно. Например, когда душа чего-то желает, тело начинает это делать в силу собственной природы, а не потому, что душа оказала на него воздействие. Связь субстанций, таким образом, идет только через Бога. Важно и то, что в этом случае сохраняется свобода души и всего, ибо все действует в силу своей природы. В механике эти положения тоже применимы: тело отвечает на действие другого тела вследствие внутренней необходимости, а не потому, что на него подействовали извне.

Так Лейбниц разрешает главное метафизическое затруднение своего века. Однако, к его сожалению, он не был первым: несколько раньше

А. Ю. Долгих. Метафизика Готфрида Лейбница

очень похожее решение уже предлагал голландец Арнольд Гейлинкс...

Это была «Новая система природы и общения между субстанциями, а также о связи, существующей между душой и телом». Теперь подробности, извлеченные из «Рассуждения о метафизике».

Здесь Лейбниц отталкивается от обычных мнений своего времени: то, что сотворил Бог, хорошо лишь потому, что оно сотворено Богом; на всякое совершенство всегда найдется еще более совершенное совершенство; Бог мог бы сотворить мир и лучше.

Лейбниц против всего этого. Совершенство Бога — это могущество и знание, оно превосходит совершенство фигур и чисел. Как можно хвалить Бога, если известно, что с тем же успехом он мог бы создать противоположное? Ведь если воля не имеет основания в разуме, это произвол, тирания. Любовь к Богу подразумевает согласие с его волей; но как могли бы мы согласиться со случайным и произвольным? Окажись мы в таком положении, мы были бы вечными бунтовщиками против божественной воли.

Бог сотворил мир по некоторому общему порядку. Бог выбрал самый совершенный мир — простейший по замыслу, богатейший по явлениям. Или иначе: средства Бога просты, а цели многообразны. Конечная цель Бога — наилучшее, наисовершенное. Частные цели Бога нам неведомы, а эта общая доступна. Новые же философы ошибочно сводят все либо к необходимости материи, либо к случайности.

Бог допускает то зло, которое не противоречит законам природы и из которого он может извлечь большее благо. Например: нужен ли был Иуда? На земле ответить на этот вопрос нельзя. Ясно только, что зло с избытком восполняется благом. Но Бог не есть причина зла. Дело в том, что все творение от природы ограниченно и несовершенно. В частности, это делает людей способными к греху.

Сотворенные субстанции зависят от Бога и только от него; друг от друга не зависят. Все, что может случиться с ними (в том числе с людьми), следствие их же существа, а не внешнего влияния других субстанций. Общность субстанций — в Боге. Благодаря ему они представляют собой единый согласованный мир. Бог сохраняет субстанции и непрерывно поддерживает их неким излучением. Отдельная субстанция есть субъект, который уже не может быть предикатом. Предикативность имеет основание в природе вещей. Предикат может включаться в субъект прямо (при этом можно образовать тождественное предложение — аналитическое суждение, если использовать кантианскую терминологию) или потенциально (в возможности). Так вот, Бог,

мысля отдельные понятия, видит в нем основания и причины всех предикатов. Он знает, например, об Александре, царе Македонии, a priori, тогда как мы — только из истории.

Субстанции могут быть сотворены и уничтожены. Субстанции неделимы и необъединяемы. Число их постоянно. И каждая — целый мир, зеркало Бога и всего остального мира, подражание Богу.

Субстанциальные формы, как уже говорилось, бесполезны для физики. Там объясняют геометрически, механически и эмпирически. И ничего не дают высказывания вида «часы действуют, поскольку обладают часопоказательной силой». Но для метафизики они нужны, и отвергать их полностью нельзя. Общие принципы телесной природы и самой механики — метафизичны! Они коренятся в неделимых формах и натурах. Я, говорит Лейбниц, защищаю субстанциальные формы, хотя это и необычно для наших дней. Несколько иначе это можно изложить так. Многое в природе можно объяснить двумя видами причин — действующей и конечной (и тем самым примирить механиков с теологами). Действующие причины раскрыть сложнее (особенно когда речь идет о частных явлениях), но они полезнее; конечные причины открыты, но бесполезны для физики.

Сущность тела — это не только протяженность, вид, движение. Вообще, эти понятия не так уж и отчетливы, как некоторые воображают. Так, движение не вполне реально. Если два тела меняются местами, какое из них двигалось, а какое покоилось? — Это можно определить только по силе, но не по самому движению. Следовательно, сила реальна, и она отлична от величины, вида и движения. Новые философы говорят: Бог сохраняет в мире количество движения. Они здесь опираются на представление о том, что количество движения тождественно силе. Но это неверно. Возьмем два тела весом в 1 и 4 фунта. Пусть они падают с разных высот: первое тело — с высоты, в 4 раза большей, чем второе. Падая, они приобретут силы, равные произведению их веса на высоту. И эти силы будут равны. Но скорости у них в конце падения, как показал Галилей, будут различны: у первого тела — в 2 раза больше, чем у второго. Значит, количества их движения будут соотноситься как 2:4. Таким образом, количество движения разное! И хотя разумно, что в мире сохраняется одна и та же сила, постоянного механического движения не бывает — из-за трения.

Так вот, в теле есть нечто сходное с душой — субстанциальная форма. Ведь все обладает известным постоянством, тождеством. Не будь некоего начала тождества, тело не просуществовало бы и мгновения. Но, конечно, не всякие такие

сущности, а только разумные души сознают свои действия. Они всегда сохраняют основу самосознания и, следовательно, всегда способны принимать награды и наказания.

Понятие отдельной субстанции заключает в себе все, что с ней может произойти. Так было сказано выше. Но разве это приговор для свободы? — Совсем нет. Дело в том, что нужно различать достоверное и необходимое, необходимость абсолютную (математическую) и необходимость по предположению. И кстати говоря, если Бог все предвидит, от этого события еще не становятся необходимыми. Абсолютно необходимо то, противоположность чего заключает в себе противоречие, т. е. в суждении о такой необходимости связь субъекта и предиката вытекает из их природы (вскоре Кант назовет такие суждения аналитическими). А необходимость по предположению в себе самой случайна, ибо противоположное ей не заключает в себе противоречия.

Взгляд Бога всегда истинный. Наше восприятие тоже истинно, обманываемся же мы суждениями, которые исключительно наши. Познание бывает двух видов — смутное и отчетливое. Смутное — это когда, например, что-то нравится или не нравится, но не понятно, почему это так. Отчетливое — когда можем объяснить признаки, например отличить настоящее золото от поддельного. В свою очередь отчетливое подразделяется на адекватное и интуитивное. Первое предполагает ясное постижение всего, что входит в определение вплоть до первых понятий; второе — ясное мгновенное схватывание. Но такое бывает редко. Что касается определений, то они делятся на номинальные (из них не вытекает, возможна ли вещь) и реальные (возможность вещи очевидна). Реальные определения могут доказываться опытом, априорно (это будет причинное определение) и таким путем, когда анализ доходит до первичных понятий (совершенное, сущностное определение). А вообще, конечно, большая часть знания — предположительное.

Много препятствий для познания создало понятие об идеях. Неправильное его использование привело к разным заблуждениям, например к доказательству существования Бога из его идеи как совершенного существа. Забывали при этом, что есть и ложные идеи.

Многие отождествляют идею с формой как различием мысли. Другие говорят, что идея — непосредственный предмет мысли или постоянная форма, которая сохраняется и тогда, когда мы о ней не думаем. На самом деле идея — это состояние души, и выражает она природу, форму или сущность. Когда такое состояние представлено — это уже понятие. Идея всегда в нас, ибо извне душа не принимает ничего, никаких образов, — окон у души нет. Понятия из ощуще-

ний не происходят. Все формы мы всегда имеем в себе (в этом смысле Платон был очень прав, только, конечно, никакого предсуществования душ не было). Идею вещи имеешь только тогда, когда уверен в ее возможности.

Свойство субстанций — действовать и претерпевать. Более совершенно то, что действует. Менее совершенно — что претерпевает. От действия — удовольствие, от страдания — боль. Но преимущество настоящего может быть разрушено последующим злом, ибо, как известно, можно грешить, получая удовольствие. Действие всегда выражает свою причину, а Бог — причина всего. Поэтому высшее достоинство субстанции — выражать славу Бога.

В строгом метафизическом смысле на душу действует только Бог. Лишь с ним мы общаемся непосредственно. Бог — единственный непосредственный объект. Все вещи мы видим через него. Например, когда мы видим солнце, это Бог дает нам его идею и сохраняет ее. Бог сохраняет и беспрерывно производит наше бытие. Содействуя нам, он сам всего лишь следует установленным им законам. Поэтому наши мысли самопроизвольны и свободны. Бог определяет нашу волю к выбору наилучшего, но не принуждает ее при этом, а значит, воля находится в состоянии безразличия.

Изменения тела не влияют на душу, разрушение тела не может разделить неделимое. Тело принадлежит нам, но не связано с нашей сущностью. Ощущения всегда немного смутны, так как все тела мироздания сочувствуют другу, и, значит, каждое получает впечатления обо всех остальных.

Субстанции не уничтожаются — они меняются. Телесные субстанции, отражая все сущее, делают это менее совершенным образом, чем духи. Из-за отсутствия мышления у тел нет нравственности. Но разумная душа, знающая себя, могущая сказать «я», сохраняет существование и остается одной и той же в нравственном смысле. Она тождественна как личность; память или сознание этого «я» делают ее способной к награде и наказанию. А без воспоминания о себе бессмертие было бы бессмысленным. Бог всегда будет сохранять и нашу субстанцию, и нашу личность, т. е. память и сознание.

Бог не только творец, он глава всех личностей (разумных субстанций). Духи — существа самые совершенные и наилучшим образом выражающие Бога. Они могут познавать и любить его. Духи занимают и волнуют Бога бесконечно больше, чем остальные вещи, ибо последние — лишь орудия духов. Но наша слава и наше почитание, конечно, ничего не добавляют к божественному удовлетворению, так как они — следствие его совершенства.

А. Ю. Долгих. Метафизика Ютфрида Лейбница

Бог дал духам наибольшее совершенство и вместе с тем возможность совершенствоваться дальше. Духи выражают скорее Бога, чем мир; тела выражают скорее мир, чем Бога. Другие существа — лишь средства для духов в их прославлении Бога.

Дары Бога необусловлены. Это чистые дары, и люди не могут требовать их. Бог избрал тех, чью веру и милосердие он предвидел. Но опять же вопрос: почему Бог дал благодать веры не всем? Говорят, что Бог осенил благодатью тех, кто изначально был предрасположен к добру. Возражение: естественное предрасположение — тоже следствие благодати, но обычной, а она уже становится причиной благодати чрезвычайной, и получается, что в конечном счете все сводится к благодати. Отсюда разумный вывод: понимание этого нам тоже недоступно (как, например, и в случае с Иудой).

Высший закон Бога — счастливое и цветущее состояние его государства, блаженство его обитателей. Счастье для личности — это то же самое, что совершенство для существа вообще. Царство Бога не теряет ни одной личности, мир — ни одной субстанции. Бог требует только искренней доброй воли, а его подданные не могут желать большего, чем совершенное счастье. Бог хочет лишь, чтобы его любили.

Древние философы мало знали обо всем этом. Только Иисус Христос выразил это ясно и просто — он показал царство Бога. Евангелие изменило весь ход человеческих дел. Ни один из наших поступков не забывается, ни одно праздное слово. Праведники будут как светила, и ничто не сравнится с тем блаженством, которое Бог готовит любящим его.

К выведенным им из забвения субстанциальным формам Лейбниц потом возвращался неоднократно. Однако в сочинении под условным названием «Монадология» (в рукописи оно не имеет заголовка), которое считается кратким изложением всех основ его метафизической системы, он вводит иную терминологию: здесь у него появляются «монады» и «предустановленная гармония» — понятия, ставшие (вместе с «принципом достаточного основания») вывеской его философии (как «идеи» Платона или «единое» Плотина).

Под монадами здесь подразумеваются простые субстанции [=формы], из которых состоят суб-

станции сложные, или вещи (есть, конечно, еще совершенная субстанция — Бог). Монады делятся на обычные энтелехии, души и духи. Энтелехия является причиной живого существа, душа — причиной животного, дух — причиной мыслящего животного. И поскольку материя не бывает без форм, всякая ее часть неизбежно оказывается живой естественной машиной, состоящей в свою очередь из живых естественных машин меньшего размера, но не меньшего качества. И так до бесконечности: «.в малейшей части материи существует целый мир творений, живых существ, животных, энтелехий, душ». И чуть дальше: «.члены этого живого тела полны других живых тел, растений, животных, из которых каждое имеет опять свою энтелехию, или господствующую душу» (Лейбниц Г. Монадология // Соч.: в 4 т. М., 1982-1989. Т. 1. С. 425). Здесь, как видим, Лейбниц приближается еще и к так называемому гилозоизму или даже к панпсихизму, т. е. к такому взгляду на вещи, который предполагает всеобщность жизни в мироздании, всемирную одушевленность. Поэтому и нет в строгом смысле, как уже говорилось, ни настоящего рождения, ни настоящей смерти, - есть только развитие, превращение из одного живого в другое. Души и тела не столько соединяются, сколько находятся в согласии. Душа следует своим законам, тело - своим, но при этом они сообразуются между собой в силу предустановленной между всеми субстанциями гармонии.

Подводя итог, можно сказать следующее. Точка зрения Лейбница представляется ясной и не нуждающейся в особых дополнительных пояснениях. В этом учении как бы сошлись многие ветви философии. Здесь и Платон, и Аристотель, и Стоя, и Эпикур. Но больше всего, пожалуй, христианства. Однако это христианство не простонародное, а утонченное, можно сказать, философское. Здесь мы ощущаем влияние Августина, отголоски споров о двойном предопределении, а значит, появляются Готшальк, Кальвин и протестанты. В «Монадологии» он отрицает возможность существования совершенно отделенных от тела душ и духов (только Бог свободен от тела), в чем тоже видится печать аристотелиан-ства. Поэтому в некоторых отношениях Лейбниц знаменует собой возрождение эллинской и схоластической философии в эпоху Нового времени.