CC BY
12
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 82.091 ЗАХАРОВА В.Т.
доктор филологических наук, профессор, кафедра русской и зарубежной филологии, Нижегородский государственный педагогический университет (Мининский университет) им. К. Минина E-mail: victoriazaharova95@gmail.com
UDC 82.091 ZAKHAROVA V.T.
Doctor of Philology, Professor, Department of Russian and Foreign Philology, Kozma Minin Nizhny Novgorod State Pedagogical University (Minin University) E-mail: victoriazaharova95@gmail.com
МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ПАЛОМНИЧЕСТВА И.А. БУНИНА (ПО «РАССКАЗАМ НЕИЗВЕСТНОГО») METAPHYSICAL PILGRIMAGES OF I.A. BUNIN (BASED ON THE STORY "FROM THE RECORDS OF THE UNKNOWN")
Статья посвящена малоизвестному произведению Ив. Бунина «Из записей неизвестного», которое открывает цикл рассказов «Под серпом и молотом» (1930). Оно являет собой свободное повествование, не стесненное жанровыми рамками. Предметом анализа является паломническая составляющая «записей». Благодаря эссеистски-философичным паломническим впечатлениям масштаб заметок становится метафизически укрупненным. Апелляция к жанру «хожения» позволила автору создать эффект вневременного единства духовного бытия нации.
В работе использованы структурно-аналитический, историко-функциональный, типологический, аксиологический методы исследования.
Ключевые слова: Бунин, «Из записей неизвестного», жанр паломничества, аксиологический потенциал, метафизическая масштабность.
The article is devoted to a little-known work of Yv. Bunin's "From the records of the unknown", which opens the cycle of stories "Under the hammer and sickle" (1930). It is a free narrative, not constrained by genre boundaries. The subject of the analysis is the pilgrimage component of "records". Thanks to the essayist-philosophical pilgrim impressions, the scale of notes becomes metaphysically enlarged. Appeal to the genre of "walking" allowed the author to create the effect of timeless unity of the spiritual being of the nation.
The paper uses structural-analytical, historical-functional, typological, and axiological research methods.
Keywords: Bunin, "From the records of the unknown", genre of pilgrimage, axiological potential, metaphysical scale.
В наследии Ив. Бунина есть произведения, которые являются периферийными на фоне его известных шедевров, однако представляют собой примеры значительного художественного постижения действительности. Таков, по нашему представлению, рассказ «Из записей неизвестного», убедительно вписывающийся в мета-текст писателя и позволяющий обнаружить важнейшие доминанты художественного сознания автора, что является важной методологической задачей.
Созданный семь лет спустя после отъезда в эмиграцию, рассказ этот свидетельствует о том, насколько остро продолжал ощущать Бунин послереволюционные годы России. Что касается жанрового мышления писателя, то в «Записях неизвестного» проявилось стремление писателя к свободе художественного письма, к синтезированной форме изложения.
«Записи...» принадлежат к весьма традиционной в литературе жанровой форме. «Записки», дневниковые записи, путевые заметки были любимы как многими писателями, так и читателями. Их популярность во многом была обусловлена высоким уровнем искренности, личностного самораскрытия писателя. Именно в такого рода жанре, близком к жанру письма, заложен и потенциал обращения к будущему, что было столь важно для
каждого автора.
В данной статье ставится задача выявить и проанализировать паломническую доминанту в тексте рассказа.
Предваряя анализ, следует заметить следующее. Мы назвали паломничества, описанные в этом рассказе «метафизическими», имея ввиду одновременно и бытийную масштабность повествования, и воображаемый характер впечатлений, принадлежащих вымышленному рассказчику и значительно отстоящих по времени от момента их предполагаемого совершения до момента написания. В биографии же Ив. Бунина, как известно, реальные значимые паломничества, запечатленные в его путевых поэмах «Тень птицы» (1907) и «Воды многие» (1926), а также раннем небольшом рассказе «Святые горы» (1895) [6]. Бесспорно, в тексте анализируемого рассказа важно выделить черты художественного сознания Ив. Бунина, свойственные этим произведениям, что важно в аспекте представлений о целостности художественного мира писателя.
Это произведение, состоящее из 22 небольших главок, открывает цикл «Под серпом и молотом» (1930). (В эмигрантской периодике оно было опубликовано под названием «Странствия»).Повествование ведется
© Захарова В.Т. © Zakharova V.T.
Ученые записки Орловского государственного университета. №4 (89), 2020 r. Scientific notes of Orel State University. Vol. 4 - no. 89. 2020
от имени безымянного рассказчика, живущего в 1920-е годы в Москве: «Эта зима была, кажется, особенно страшна. Тиф, холод, голод...Дикая, глухая Москва тонула в таких снегах, что никто не выходил из дому без крайней нужды» [1, с. 154].
Возникает мотив «бездомья», скитальчества: «Я скитаюсь по Москве, даже начинаю мечтать о поездках кое-куда. Иногда не бываю дома с утра до вечера» [1, с. 156]. Жизнь угнетающе переменилась, и рассказчику представляется: «Очень далеким стало все прошлое!» [1, с. 156]. Это восклицание относилось ко впечатлению его от посещения полуразрушенного дома Толстого в Хамовниках.
Под влиянием подобных впечатлений у повествователя возникает желание быть поближе к вечному, священному: «В прекрасный сентябрьский вечер шел в Данилов монастырь. Когда подходил, ударил большой колокол. Вот звук! Золотой, глухой, подземный...» [1, с. 160]. (Здесь и далее в тексте курсив мой. - В.З.)
Бунинское слово всегда очень смыслоемко, символически многогранно. Так и здесь: поэтические дефиниции звука колокола означают и прекрасное, золотое, вечное, идущее с недосягаемой небесной высоты, и таинственную связь с прошлым, глухим, подземным, с глубокой духовной традицией предков.
Образ колокольного звона всегда много значил для художника. В рассказе «Святые горы» (1895), написанном 25-летним Буниным, при описании его юношеского паломничества в Святогорский монастырь на Пасху передано его возвышенное состояние, когда в праздничное утро он услышал, как «радостно, наперебой трезвонили над Донцом, над зелеными горами колокола, уносились туда, где в ясном воздухе стремилась к небу белая церковка на горном перевале» [2, с. 266]. В рассказе «Над городом» (1900) образ колокольни, колокольного звона занимает центральное место в композиции рассказа, выполняя роль великого «благовествования» людям. Примеры можно умножать; приведем еще цитату из рассказа «Тишина» (1901): «Ты помнишь колокол Кельнского собора? - вполголоса спросил меня товарищ» [3, с. 380]. Здесь этот образ связует времена, пространства культуры в единое поле Божественной красоты, одухотворяющей мир.
Верно замечено, что уже в ранней прозе писателя «медитативное начало. слито с образами внешнего мира, приобретающими глубокую символическую наполненность...» [9, с. 168].
В цикле, рассматриваемом нами, образ колокольного возникает не раз. В главке, посвященной пребыванию героя в маленьком городке, основанном «чуть не в самом начале Руси» и привлекшим повествователя множеством монастырей в округе, он появляется в финале [1, с. 171]. Рассказчик возвращается в монастырь поздно вечером, и возникает особый образ мира: «Колокола здесь есть шестнадцатого века. Среди этой северной ночи их серебряная, певуче дрожащая игра над монастырским садом и городом очаровательна.
Ночь же здесь прозрачная, бледная. Венера.играет каким-то тающим, просветленным блеском» [1, с. 171].
Красота мироздания для Бунина всегда была непреложна, - осененная же благодатной связью с миром красоты христианского Богослужения всегда находила в нем тонкого художника с одухотворенной кистью.
Если привлечь контекст поздней бунинской прозы, то немало созвучий найдем в дневниках Ив. Бунина эмигрантского периода.
Заметим следующее. Наблюдения Ив. Бунина в его паломнических «хожениях» касаются, как будто бы явлений внешнего порядка: перед нами чаще всего визуальная картина увиденного. Но она всегда сопряжена у Бунина с глубинным внутренним смыслом. Это обнаруживается буквально в каждой зарисовке:«...весна, тепло, - было очень хорошо. Увидал, наконец, древний собор, с зелеными главами... а в лесу стены, древнюю башню, ворота и храм Иосифа, нежно сиявший в небе среди голых деревьев позолотой, - в небе, которое было особенно прекрасно от кое-где стоявших в нем синих и лазурных облаков» [1, с. 166].
Полагаем, не случайно цветописная образность при воссоздании увиденного древнего храма на фоне леса и неба соотносима с «Троицей» Андрея Рублева.
География паломнических маршрутов, отразившихся в микро-зарисовках рассказа, обширна: это, помимо ближнего Подмосковья, Тверь, Суздаль, Макарьев монастырь и др. Верно замечено: «по количеству представленных в тексте святынь отечественной культуры и по щедрости их описаний это произведение является уникальным в творчестве художника» [10, с. 41].
Зарисовка увиденного в Макарьеве вновь подчеркивает важность самого факта существования русской древности: «Нанял лодку.Рыжий мужик. не спеша ворочал веслами, стоя в ней, и по зеркальной, тихой воде подвел ее к самому монастырю, к его древним стенам. В соборах все как было чуть не тысячу лет тому назад - незапамятная и нерушимая Русь: черные, средневековые лики икон, черная олифа.» [1, с. 167].
Символичной оказалась встреча героя с монахами. Они перевозили на пароме древний чудотворный образ. Паром «шел.в глубоком молчании. Золотые хоругви, белый престол с образом, белые балахоны возцов и черные ризы сопровождающих образ. Все фигуры - и белые, и черные - в сажень ростом, великаны...» [1, с. 168]. Не случайно здесь у автора поставлено многоточие после такого значимого слова «великаны»: Бунин умеет скупо-сдержанно, но пластически-выразительно передать читателю свое восхищение подвигом монахов, решавшихся на такие действия в эпоху обострившихся гонений на церковь. Величие несломленного духа сумел увидеть и запечатлеть Бунин в этой «паломнической миниатюре», визуально колоритной, пластически выразительной.
Лаконичные, но не менее выразительные образы еще уцелевших действующих служителей Православной церкви писатель создает и в зарисовке о посещении Троице-Сергиевой Лавры.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
«Во дворе собора, - повествует рассказчик, - по-прежнему нищие калеки, недужные <.. .> Бодро и деловито прошли среди этой орды два рослых монаха: один здоровый мужик в гимнастерке и грубых сапогах, другой - круглолицый красавец Алеша Попович с шелковистой каштановой бородкой, с темно-синими... глазами. Все еще Русь. Русь. Но уже на исходе, на исходе» [1, с. 170].
Полагаем, заключительное суждение повествователя касается не только проецируемой трагической судьбе держащих на своих плечах веру русских монахов (аллюзия на связь с былинным прошлым здесь великолепна). «Исход» старой Руси связан для Бунина и с пониманием драматических процессов духовного обнищания народа в эти годы: ведь несколькими строками выше дана такая зарисовка, сделанная у раки с открытыми большевиками мощами преп. Сергия Радонежского: «Кругом плотная толпа - бабы, мужики, старухи с крысиными глазами. Ни страха, ни благоговения, ни вздохов - ничего. Только любопытство, кое-какие замечания, иногда остроты и смех» [1, с. 170].
И все же несмотря на печальную констатацию очень тревожных сигналов, Бунин остается верен себе и в своей сдержанности, и в своей вере в будущее России. Именно печаль, а не ожесточенность и чувство мщения были присущи Бунину в самые трудные годы России, -об этом свидетельствуют и его знаменитые «Окаянные дни», и многие другие произведения, в числе которых и анализируемое нами.
Как указывалось выше,часто именно через визуальный ряд впечатлений Бунину удается сказать многое. Это качество бунинского художественного сознания, многогранно проявленное во всем метатексте его прозы, означает органическую «вписанность» Бунина в круг традиций русской словесности с присущей последней визуальной доминантой [см.: 4].
Надежда Бунина на непреходящую жизнь сакрального начала в русской жизни была определенно связана с ролью русской церкви. В главке о посещении Данилова монастыря есть строки о посещении повествователем могилы Гоголя, за которой, как он узнал, ухаживали монахи.
Обратим внимание: здесь собирательный образ монахов только упоминается, а в цитированных выше: о посещении Макарьева, Троице-Сергиевой Лавры - образы монахов даны в движении: проплывающие на пароме, проходящие сквозь толпу. В последних случаях можно говорить о сходстве с кинематографическими приемами. Но главное здесь в том, что возникает эффект какого-то вневременного бытия этих героев с былинной надежностью натур, их пребывания в русской жизни если не «здесь и сейчас», то в историческом целом России.
Есть в этом рассказе и страницы о посещении рассказчиком заброшенных дворянских усадеб, «отсылающих» читателя к его ностальгии об уходящей дворянской культуре в известном шедевре «Антоновские яблоки» (1900). «Записки» заканчиваются подобным эпизодом.Однако собственно паломническая тема име-
ет, на наш взгляд открытый финал, - поэтичный и многомерный по смыслу. В предпоследней главе речь идет о посещении еще одного, - неизвестного, - монастыря («опять в другом краю»). Это постепенное прибавление паломнических топосов, от самых знаменитых в России до безымянных, явно способствовало созданию эффекта множественности сакральных мест в России.
И вновь здесь уже знакомый нам «бунинский» пейзаж»: «Пришел рано утром. Золотыми сердцами горели на солнце монастырские кресты. В церкви шла служба, из раскрытых церковных дверей неслось пение. Церковь была пуста <...> Служба шла стройно, спокойно <...> А двери церкви были раскрыты на воздух, светлое летнее утро окружало монастырь, радостно и мирно сияло в окрестных полях и росистых перелесках...» [1, с. 174, 175].
Очевидно, сколь символически глубока здесь визуальная образность. Монастырские кресты связаны с самым сокровенным в человеке, с сердцем, а сердце прекрасного человека принято называть «золотым». Все одухотворено в сознании писателя. Не просто природа «окружала» монастырь, но «светлое летнее утро», которое «радостно и мирно сияло».
Повторить здесь бунинское слово представляется необходимым, чтобы глубже оценить его. «Русский м1ръ», осененный благодатью издревле ощущаемого единства земного и небесного, живет в радостной сопричастности, являющей идеальные начала бытия.
Один из самых известных исследователей творчества Бунина Ю. Мальцев писал, что «эти очаги русской духовности показаны Буниным в удивительной гармонии и единстве с вечной русской природой, из дивного единства вырастает ослепительный образ "незапамятной и нерушимой Руси"» [7, с. 286].
Полагаем оправданным и такое представление об этом произведении Бунина: «"Странствия" дают возможность Бунину и его герою обрести Россию заново, воскресив в памяти ее былой духовный облик. Это путь от гибели к воскресению» [8, с. 22].
Итак, завершая анализ паломнической темы в произведении Ив. Бунина «Из записей неизвестного», можно сделать следующие выводы. Не случайно русские писатели-эмигранты на чужбине осознавали свою миссию как «посланническую». Это было замечено и зарубежными исследователями. Так,Б. Кодзис писал: «Пребывание на чужбине приобретало характер миссии, которая заключалась в том, чтобы сохранить национальное самосознание» [5, с. 15].
Посланническая миссия включала в себя многие начала, но доминантной была тема «утраченного рая», тема ушедшей России, - России, которую потеряли не только они, - потеряли все. Пожалуй, не найдется ни одного писателя в многочисленной среде русской литературной эмиграции, который не сказал бы здесь своего слова. Самые значительные «слова» были сказаны в крупных автобиографических жанрах, - как и у самого Ив. Бунина, так и у Ив. Шмелева, Б. Зайцева и других. Но и в малых жанрах, даже в жанре таких путевых
Ученые записки Орловского государственного университета. №4 (89), 2020 г Scientific notes of Orel State University. Vol. 4 - no. 89. 2020
«микрозарисовок», как в представленном выше тексте, под пером большого художника появлялись проникновенные, философски-емкие, эстетически совершенные творения.
Здесь у Бунина именно воображаемые, восстанавливаемые в памяти паломнические зарисовки придают «записям» онтологическую масштабность, историче-
скую глубину. «Память» жанра «хожений», - одного из самых любимых в народе, - способствовала закреплению в сознании соотечественников понимания благодатной силы приобщения к духовному богатству предков, которое не может исчезнуть никогда. Именно свет такой веры-надежды пронизывает эти метафизические паломничества Ив. Бунина.
Библиографический список
1. Бунин И.А. Из записей неизвестного. В кн.: Окаянные дни: Неизвестный Бунин. Сост., предисл., библиогр. справка О. Михайлова. Т. 10. Кн. 2. М.: Мол. гвардия, 1991. 333 с. С. 154-177.
2. Бунин И.А. Святые горы. В кн.: И.А. Бунин. Собр. соч.: в 4-х т. Т. 1. М.: Правда, 1988. 477 с. С. 261-266.
3. БунинИ.А. Тишина. В кн.: И.А. Бунин. Собр. соч.: в 4-х т. Т. 1. М.: Правда, 1988. 477 с. С.378-382.
4. Есаулов И.А.Проблема визуальной доминанты русской словесности.В кн.: Евангельский текст русской словесности в русской литературе XVIII-XX вв. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет жанр: сб. науч. тр. Вып. 2. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1998. 551 с. С.42-54.
5. Кодзис Б. Литературные центры Русского зарубежья 1918-1939: Писатели. Творческие объединения. Периодика. Книгопечатание. Мюнхен: Sagner, 2002. 320 с.
6. Латухина А.Л. Цикл путевых поэм И.А. Бунина «Тень птицы»: проблема жанра: дисс. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук. Н. Новгород, 2004. 186 с.
7. Мальцев Ю.В. Иван Бунин. М., Франкфурт-на Майне: Посев, 1994. 432 с.
8. Никитина М.В. Мотивная структура пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» И.А. Бунина: автореф. дис. на соиск. ученой степ. канд. филол. н. Архангельск: Поморский государственный университет, 2006. 23 с.
9. НичипоровИ.Б. Поэзия темна, в словах не выразима. Творчество И.А. Бунина и модернизм. М.: Метафора, 2003. 255 с.
10. ПращерукН.В.Проза И.А. Бунина в диалогах с русской классикой: монография. 2-е изд., доп. Екатеринбург: Изд-во Урал. федерал. ун-та, 2016. 206 с.
References
1. Bunin /.A.Fromtherecords of the unknown. In: Cursed days: Unknown Bunin. Сотр., Preface, Bibliogr. reference O. Mikhailova. T. 10. Kn. 2. Moscow: Mol. Gvardiya, 1991. 333 p. Pp. 154-177.
2. Bunin /.A. The Holy mountain. In: I.A. Bunin. Collected works: in 4 vols. Vol. 1. Moscow: Pravda, 1988. 477 p. Pp. 261-266.
3. Bunin /.A.Tishina. In: I.A. Bunin. Collected works: in 4 vols. Vol. 1. Moscow: Pravda, 1988. 477 p. Pp. 378-382.
4. Esaulov /. A. The Problem of visual dominant of Russian literature. In: Gospel texts in Russian literature in Russian literature of XVIII-XX centuries. Quote, reminiscence, motive, plot, genre: collected scientific works. Vol. 2. Petrozavodsk: PetrSU Publishing house, 1998. 551 p. P. 42-54.
5. Kodzis B.Literary centers of the Russian abroad 1918-1939: Writers. Creative association. Periodical. Typography. Munich: Sagner, 2002. 320 p.
6. Latuhina A.L.Cycle of traveling poems by I. A. Bunin "Shadow of the bird": the problem of the genre:Diss. ... kand. filol. n. N. Novgorod, 2004. 186 p.
7. Maltsev Yu.VIvan Bunin. Moscow, Frankfurt am main: Seeding, 1994. 432 p.
8. Nikitina M.VMotivic structure of the space-time organization of "Cursed days" and "Wanderings" I.A. Bunin: autoref.diss. ... kand. filol. n. Arkhangelsk: Pomorsky state University, 2006. 23 p.
9. Nichiporov /.B.Poetry is dark, not expressible in words. Creativity of I.A. Bunin and modernism. Moscow: Metaphor, 2003. 255 p.
10. Prashcheruk N.V. Prose of I.A. Bunin in dialogues with Russian classics: monograph. 2nd ed., additional. Yekaterinburg: Publishing house of the Ural Federal University, 2016. 206 p.
