CC BY
149
Н ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ОБРАЗОВАНИЯ _
УДК 159.942 DOI: 10.24411/1997-9657-2018-00019
Брофман В.В., Мастеров Б.М., Текоева З.С.
Место страха в картине детской психотравмы: особенности выражения страха «угрозы» и страха «последствий» в рисунках детей, переживших теракт
(лонгитюдное исследование последствий бесланской трагедии)
Брофман Вера Владимировна - кандидат психологических наук, ведущий научный сотрудник Института изучения детства, семьи и воспитания РАО; ведущий научный сотрудник лаборатории проектирования деятельностного содержания образования Института системных проектов ГАОУ ВО МГПУ; научный руководитель Центра развития и коррекции для дошкольников и младших школьников «Чеширский Кот» (Москва, Россия), vera_brofman@hotmail.com
Мастеров Борис Михайлович - кандидат психологических наук, преподаватель Московской высшей школы социальных и экономических наук (Москва, Россия), Ь. т asterov@gmai 1.сот
Текоева Залина Сергеевна - аспирант Института изучения детства, семьи и воспитания Российской академии образования (Москва, Россия), zalina.tekoeva@mail.ru
Введение. Статья содержит материалы десятилетнего лонгитюдного исследования эмоциональной сферы детей, переживших теракт в дошкольном и младшем школьном возрасте (г. Беслан, 2004 г.). Цель работы - выявление особенностей страхов у детей, получивших психотравму в экстремальной социальной ситуации, связанной с угрозой жизни.
Методы. Методология исследования базируется на подходе Л.С. Выготского к значению социальной ситуации развития ребенка. В методы исследования входили: ежегодный скрининг серией рисуночных тестов, в том числе специально разработанных с учетом специфики данной травмы; экспертная оценка материалов; статистическая обработка данных; сравнительный анализ результатов по возрасту, степени вовлеченности в травматическое событие и временной отдаленности от него. Результаты. Дается описание массовой травмы, ее особенностей, влияния на социальную ситуацию развития детей, а также воздействия этнокультурных особенностей социума на ее длительность. На большом объеме данных рисуночной диагностики выделена специфика возрастной динамики страхов у детей-«заложников» и детей-«свидетелей». Показано различие страхов детей этих двух групп по содержанию и продолжительности, несмотря на сходство начальной симптоматики. Введены понятия «страх угрозы» и «страх последствий».
Выводы. Феномен «массовой травмы» оказался связан не только с травматическим событием, но и с этнокультурными особенностями социума. Массовая травма изменила характер функционирования социума, его отношение к «страху», повысила его реактивность («страховитость»). При этом отдаленные во времени страхи детей были связаны в большей степени с их общекультурными контекстами, нежели с самим травматическим событием. Показаны различия в специфике страхов у детей-«залож-ников» и детей-«свидетелей» по содержанию, интенсивности и затуханию во времени. Выявлено, что у заложников более выражен «страх последствий», а у свидетелей - «страх угрозы». Ключевые слова: социальная ситуация развития, «массовая травма», детская психологическая травма, рисуночная диагностика страхов, дети «заложники» и «свидетели», «страх угрозы» и «страх последствий».
Для цитирования: Брофман В.В., Мастеров Б.М., Текоева З.С. Место страха в картине детской психотравмы: особенности выражения страха «угрозы» и страха «последствий» в рисунках детей, переживших теракт (лонгитюдное исследование последствий бесланской трагедии) // Современное дошкольное образование. - 2018. - №5(87). - С. 26-37. Материалы статьи получены 17.02.2018
UDC 159.942 DOI: 10.2441 1/1997-9657-2018-00019
Fear and Childhood Psychological Trauma: aspects of expression of fear of "threat" and fear of "consequences" in drawings of children who survived a terrorist attack (a longitudinal study of the consequences of the Beslan tragedy)
Vera V. Brofman, PhD in Psychology, Leading Research Scientist at the Institute of Childhood, Family and
Care Research, Russian Academy of Education; Leading Research Scientist at the Laboratory of Activity-Based
Education Design, Institute of System Projects, Moscow City University; Head of Research at the Cheshire Cat
Development and Remediation Center for preschool and primary school children, Moscow, Russia
Boris M. Masterov, PhD in Psychology, Professor, Moscow School of Social and Economic Sciences, Moscow,
Russia
Zalina S. Tekoyeva, PhD Student, Institute of Childhood, Family and Care Research, Russian Academy of Education, Moscow, Russia
Introduction. The article contains materials of a ten year longitudinal study of emotional sphere of children who survived a terrorist attack in preschool and junior school age (Beslan, Russia, 2004). The purpose of the work is to identify the aspects of fears of children who suffered a psychological trauma in an extreme social life-threatening situation.
Methods. The research methodology is based on the Vygotsky's approach to the significance of a social environment for child development. Research methods included: annual screening by a series of drawing tests, including specially designed tests that take into account the specific nature of the trauma; expert review of materials; statistical data analysis; comparative analysis of the results by age, degree of involvement in the traumatic event and the temporal distance from it.
Results. Describes the mass trauma, its aspects, the impact on the social environment of children development, as well as the impact of ethno-cultural characteristics of the community on the duration of the trauma. Large amount of test drawings provided data for identifying of specific character of the age dynamics of fears in child "hostages" and child "witnesses". The difference in the fears of children of these two groups is shown in terms of content and duration, despite the similarity of the initial symptomatology. The concepts of "fear of a threat" and "fear of consequences" are introduced.
Conclusions. The phenomenon of "mass trauma" was associated not only with a traumatic event, but also with the ethno-cultural characteristics of the community. The mass trauma has changed the nature of the functioning of the community, its relation to "fear", increased its reactivity ("insecurity"). At the same time, the fears of children in time were associated more with their general cultural contexts than with the traumatic event itself. Differences in the specific nature of fears of child "hostages" and child "witnesses" in terms of content, intensity and damping in time are shown. It was revealed that the hostages had more pronounced "fear of consequences", and witnesses had "fear of a threat".
Keywords: social environment; "mass trauma"; childhood psychological trauma; drawing tests for fear
diagnostic; child "hostages" and child "witnesses"; "fear of a threat" and "fear of consequences".
For citation: Brofman V.V., Masterov B.M., Tekoyeva Z.S. (2018) Fear and Childhood Psychological Trauma:
aspects of expression of fear of "threat" and fear of "consequences" in drawings of children who survived a
terrorist attack (a longitudinal study of the consequences of the Beslan tragedy). Preschool Education Today.
5:12, 26-37 (in Russian).
Original manuscript received 17.02.2018
«Экспекто патронум!» Заклинание вызова своего защитника в борьбе со страхами из произведения Дж. Роулинг «Гарри Поттер»
Введение
Страх и террор - слова из одного контекста. Именно такой «контекст» сложился в результате трагических событий 2004 г. в г. Беслан, когда террористами была захвачена школа, где находились свыше тысячи человек, в основном дети. Заложники подвергались угрозе уничто-
жения, на протяжении трех дней пребывали в состоянии физического и эмоционального истощения, неподвижно, скученно, без еды и воды. Население города в ужасе стояло вокруг школы. Все закончилось штурмом, погибли 334 человека, из них 186 детей, свыше 630 были ранены. Страх и ужас парализовали город, о чем рассказывают в статьях сборника «Беслан. 5 лет вместе» (2009) специалисты, работавшие тогда в зоне бесланской трагедии.
Сейчас, когда прошло 14 лет и многие бывшие заложники из младших классов заканчивают бакалавриаты, покупают свадебные пла-
тья, а у кого-то из них уже есть семьи и дети, стало значительно легче рассказывать о нашем исследовании, минимизируя тот эмоциональный компонент, который так или иначе проступал еще очень долго после теракта. Хочется надеяться, что основы для подобных исследований больше не будет. А теперь представим некоторые аспекты исследования психотравмы, которые удалось выделить благодаря длительности нашего исследования. Когда мы начинали работать в 2004 году, практически не было опубликовано работ, на которые мы могли бы опереться. Сейчас материалов по этой теме значительно больше, однако в основном они не затрагивают массовую психотравму, а сосредоточены на начальной кризисной интервенции или на индивидуальной детской психотравме.
Наша работа начиналась в ситуации массовой психотравмы, охватившей маленький город, где все люди тесно связаны друг с другом. Изначально она заключалась в оказании помощи пострадавшим детям. Исследовательская часть была начата через год и состояла в выделении группы риска в младших классах школы, где обучалось большинство заложников, для оказания максимально целенаправленной психологической помощи. Впоследствии эти материалы стали отправной точкой нашего лонгитюдного исследования динамики выраженности «страхов» у детей, переживших ситуацию травмы в дошкольном и младшем школьном возрасте.
Социокультурный аспект феномена страха
«Страх» как инструмент «управления социумом» появился в XVI веке внутри теоретических построений Макиавелли; предполагалось, что этот инструмент успешного правления и управления подданными должен находиться в руках у государя. Во второй половине XIX века в России «страх» оказался сознательно выбранным средством давления террористов на власть. Трансляция их социальных идей шла через «бомбизм». Народовольцы использовали террор для устрашения всех ветвей власти -от царя и министра до городового и почтмейстера (Гейфман, 1997). И угроза срабатывала. В XX веке было много разного и тяжелого, в том числе и террор. И надежда на миллени-ум, его «человекомерность» (Аршинов, 2002) и изменения в отношении человека «к жизни и смерти», ощущалась очень остро.
Но в начале XXI века атмосфера страха и хаоса сгустилась. И тут терроризм прошел точку невозврата, и это произошло именно в Беслане, а не в Нью-Йорке (Гейфман, 2006) - он обратился против детей. На этом закончился всякий разговор о «борьбе за справедливость». Захват детей в школе, трансляция этого по телевидению и в ответ реакция - ужас и возмущение людей везде в мире. А в Беслане - массовая травма и страх повторения теракта.
Социальная ситуация развития детей после теракта
У детей Беслана надолго началась совсем другая жизнь. Психологические последствия травмы для дошкольников и младших школьников во многом определялись особенностями новой социальной ситуации развития, которая сложилась после теракта.
Во-первых, у детей, как непосредственных жертв, так и свидетелей насилия, как в острый период, так и в отсроченный до одного года, а у некоторых и до трех лет, равно наблюдался весь спектр острой посттравматической симптоматики, в число которой входили когнитивные, эмоциональные и поведенческие трудности (Венгер А.Л., Морозова Е.И., Варга А.Я., Демьянов Ю.Г. и др.). Снизилась учебная мотивация, со временем усугубились соматические проявления, стала выраженной агрессия, появились нарушения нормативных форм поведения. Резко участились жалобы на поведение детей со стороны родителей и учителей, многие из которых три дня находились с детьми в спортзале, захваченном террористами.
Во-вторых, в ситуации массовой травмы оказались все. К трагедии так или иначе был причастен каждый. Острое переживание охватило весь город, где все друг другу родственники, соседи, друзья.
В-третьих, и на особенности протекания острого периода, и на последующую динамику выхода из кризиса наложили отпечаток некоторые социокультурные факторы:
а) тип общественного «переживания», принятый в данном этнокультурном сообществе, включающий специфическую «культуру горевания» и целый ряд связанных с ней ритуалов и традиций;
б) поло-ролевые этнокультурные стереотипы, веками транслируемые от старших к младшим, в которые входит норма мужского бесстрашия: «Мужчина - это воин, защитник женщин и детей, и всякое переживание и проявление страха для него неприемлемо. Страх - это трусость»;
в) культурная специфика проявления эмоций, включающего в себя молчаливое и героическое перенесение страдания, стойкость в преодолении отрицательных переживаний.
Все эти факторы обусловили: а) острое чувство вины взрослых, в особенности мужчин, которые должны были защитить детей, но сами оказались беспомощными; б) мифологию теракта в разных формах (Текаева, 2014).
Таким образом, выход из кризисной ситуации происходил в ситуации слома ряда культурных нормативов и появления поло-ролевых «искажений» (Мастеров, 2009). Возможно, последствия этого проявились у детей в нарушении «поведения в школе», нарушении культурных норм социума, среди которых важнейшая -уважительное отношение к старшим, учителям, родителям. Особенно это касалось детей, которые были в школе во время теракта.
В известном смысле можно считать, что не только индивидуальные последствия психотравмы для каждого ребенка, но и вся специфическая социальная ситуация развития, в которой оказались бесланские дети, повлияла на процесс их реабилитации и длительность выхода из кризиса. Возвращение к рутине, которое рекомендуется в этих случаях, было практически недосягаемо. Социум тоже был нездоров и тяжело возвращался к нормальной жизни. Массовая травма как следствие намеренного устрашения содержит в себе вероятность изменения ценностей, нормативов и стандартов поведения социума, временного смещения картины устройства мира.
Страх как ядро психотравмы
Страх, по мнению многих исследователей (Демьянов Ю.Г., Есина О.Б., Портнова А.А., Фастовцев Г.А., Тарабрина Н.В., Бертман-Полякова О.В.), является наиболее распространенным посттравматическим симптомом у детей, переживших психотравмирующее событие. У бесланских детей страх проявлялся не только в острый, но и в отдаленный периоды (до пяти лет), меняя интенсивность, вектор и объектную направленность. В начальный период после травмы, когда первичные шок и ступор прошли, эмоциональное переживание страха все еще оставалось «закупоренным»: дети не могли проявить его в полной мере, и когда обсуждали его с родителями, психологами, друзьями, часто повторяли, что ничего не боятся, что во многих случаях можно трактовать как феномен «страха страха». Одновременно в по-
ведении дошкольников и младших школьников наблюдалась выраженная агрессия (Лубов-ский В.И., Колмановский А.Э. и др.). Что же касается проявления страхов, то, по наблюдениям специалистов (см. сборник «Беслан. 5 лет»), сначала имела место гипертрофиро-ванность страхов - дети пугались всего, что в той или иной степени напоминало травматическое событие (бородатых мужчин, похожих на террористов, людей в камуфляжной одежде, громких звуков и т.д.), боялись повторения страшного события, и поэтому многие отказывались посещать школу, боялись разлучиться с родителями даже на короткое время.
Задачи и организация исследования
Для определения детей «группы риска» в острый период и изучения влияния последствий психотравмы на эмоциональное развитие, в особенности детских страхов, в длительной перспективе проводилось ежегодное обследование бесланских детей серией проективных рисуночных методик: «Человек» (К. Маховер), «Семья» (описание Х. Хоментаускаса), «Человек, Дом, Дерево» (Дж. Бук), «Несуществующее животное» (М. Дукаревич), «Я в школе, я по дороге в школу, я по дороге из школы» (трехчаст-ная методика, В.В. Брофман), «Сон, который я бы хотел увидеть, и сон, который я бы не хотел увидеть» (двухчастная методика, В.В. Брофман) и «Три желания» (в описании В.В. Брофман). Кроме того, был применен метод наблюдения и сбора информации от учителей и родителей. Полученные данные составили основу лонги-тюдного исследования, в котором принимали участие дети, пострадавшие в теракте (210 человек) в дошкольном и младшем школьном возрасте, как заложники (115 детей), так и проявляющие схожую с заложниками травматическую симптоматику - свидетели (95 детей).
Для эффективности анализа рисунков применялся метод экспертной оценки и ранжирования детских работ. Использовались критерии оценки страхов, среди которых были как общие, описанные в литературных источниках (Венгер А.Л., Дукаревич М.З., Захаров А.И., Климакова Ю.В., Романова Е.С., Дилео Д.) признаки страха, так и специфические, выделенные экспертами в ходе разбора материалов лонгитюдного исследования бесланских детей. Для статистической оценки полученных данных использовали ^критерий Стьюдента, дисперсионный анализ ANOVA.
Результаты исследования
Изучение выраженности признаков страха на протяжении всего периода обучения (10 лет) показало ее нелинейное угасание.
Пик выраженности страха у бесланских детей наблюдается в первый год обследования, затем он начинает снижаться и повторного обострения достигает к четвертому-пя-тому году, затем резко падает. К десятому году страхи вновь начинают проявлять выраженность, но далеки от первоначального показателя.
К концу младшего школьного возраста в рисунках детей появились более подробно прорисованные атрибуты нападения и защиты (щиты, палки, оружие), увеличились предметы угрозы (когти и т.д.). Еще один важный момент. Начиная с первого года обследования и на протяжении всех десяти лет эксперты отмечали наличие в рисунках детей следующих признаков: искажение фигуры изображения, отсутствие отдельных частей тела, нарушение схемы тела. Все это мы обозначили критерием «нарушение целостности изображения». Данная группа признаков у детей в первый год обследования была отнесена к показателям регресса психических функций (Венгер А.Л., Дукаревич М.З., Дилео Д.), однако, по сообщениям учителей, в отсроченный от травмы период успеваемость у детей, в рисунках которых наблюдалась высокая выраженность «искажения», была хорошая. Поэтому эта группа признаков была названа «специфичной» для данного случая массовой травмы, в которой травмирующее событие было связано с пожаром и разрушениями в спортзале, а также телесными нарушениями, т.е. с последствиями травматического события.
Донгитюдное исследование
Для репрезентативности экспериментальной группы и более детального изучения индивидуально-психологических особенностей отношения к страху из общего массива обработанных данных были рандомизированно выделены материалы 40 детей (20 заложников и 20 свидетелей), участвовавших в эксперименте во все годы обследования.
Полученные и приведенные в этой статье данные отражают общие возрастные особенности в обеих названных группах детей, как по общим показателям страха, так и по названным «специфичным» показателям «нарушения целостности изображения».
Сравнительный анализ двух групп в течение всего периода исследования показывает достоверное влияние временного фактора на внут-ригрупповую динамику ^=3,470; р<0,01), которая, как видно из рис. 2, имеет тенденцию меняться. Своего пика у обеих групп он достигает в середине обследования (3-4 год) и к концу обследования (9-10 год). При этом влияние внутригруппового (период) и межгруппового (вовлеченность в травматическое событие) фактора не имеет достоверной значимости ^=1,747; р = 0,142), что говорит о различиях в динамике страха у детей, имевших схожую симптоматику на начальном этапе (р<0,0001).
Отдельно выделенный признак «нарушения целостности изображения» по периоду обследования показал статистически значимые отличия у обеих групп ^=3,646; р<0,01). У детей младшего школьного возраста межгрупповое сравнение показало практически однородные значения, что еще раз говорит о схожести симптоматики у детей обеих групп в начальный период после травмы, а у подростков, наоборот, различия (на 7-8 году F = 4,995; р<0,05; на 910 году F= 7,238; р<0,01).
„ 1,5 л н о с х X
| 0,5
1
л со
0
1,315
1,258 1,229
\ 0.942 ' V ____ П7Ш 0,854
0,615
1
23456789
год обследования -общий показатель страха по всем критериям у детей с ПТСР
Рис. 1. Средний показатель выраженности страхов бесланских детей 2005-2015 гг.
Таблица 1. Результаты сравнительного анализа «общих» и «специфических» параметров страха детей-заложников и детей-свидетелей, участвовавших в лонгитюдном исследовании (2005-2015)
Время обследования / симптомо- комплекс 1-2 год обследования 3-4 год обследования 5-6 год обследования 7-8 год обследования 9-10 год обследования
З С ^Р З С F/p З С F/p З С F/p З С F/p
Общий показатель страха 1,223 1 10,248 / 0,002** 1,291 1,16 2,888 / 0,097 1,147 0,931 3,972 / 0,54* 1,292 0,936 16,710 / 0,000*** 1,231 0,867 7,527 / 0,009**
Нарушение целостности изображения 0,624 0,637 0,015 / 0,905 0,763 0,717 0,191 / 0,664 0,58 0,454 0,901 / 0,347 0,63 0,373 4,995 / 0,030* 0,66 0,371 7,238 / 0,010**
Примечание. Жирным шрифтом выделены значимые различия между группами в течение лонгитюдного периода (* < 0,05; **< 0,01; ***<0,0001).
характерные для каждой из групп виды страхов, мы ввели еще один параметр дополнительного измерения. Для более детализированного описания этого параметра мы вводим два понятия: «страх угрозы» и «страх последствий».
Страх угрозы и страх последствий
«Страх угрозы» в самых разнообразных проявлениях присутствовал в социуме, пережившем массовую травму. Страх, в отличие от тревожности, в большинстве случаев имеет объектную составляющую даже тогда, когда речь идет о глобальных и недифференцированных «хтонических» природных страхах и объект изображения не имеет четко выраженной структурированной предметной формы (см. Климакова, 2000; Брофман, Мастеров, 2002; Астапов, 2008). В нашем случае дети пережили реальную угрозу своей жизни непосредственно (заложники) или косвенно (свидетели), в связи с чем «страх угрозы» у них проявлялся через застрявшие в памяти психотравмирующие сюжеты, связанные с нападением, в которых фигурировали предметы и явления угрозы, «страшные» люди и т.д. Проекции этого страха присутствовали в детских рисунках, иногда напрямую отображая эти сюжеты.
Другой вид страха мы обозначили как «страх последствий». Он в значительно большей степени направлен не на угрозу как таковую, но на ее последствия, на предвосхищение результатов реализации угрозы, которые прогнозируются по максимально неблагоприятному сценарию развития событий.
В общем смысле травма провоцирует нарушение целостности, например, времени, нарушая образ будущего. «Искажая сознание», она провоцирует «зацикливание» на неприятных переживаниях, резко усиливая расширенное прогнозирование «угроз» и их «неадекватное
Рис. 2-3. Средние показатели выраженности общих параметров страха и специфических особенностей в рисунках детей экспериментальной группы (2005-2015 гг.)
Итак, если в начальный после травмы период показатели обеих групп были сходными, то на четвертый-пятый год обследования между заложниками и свидетелями начинают нарастать различия. Для того чтобы разобраться в специфике нарастающих по мере удаления от теракта различий и по возможности выделить
ожидание» отовсюду. Мир вокруг - враждебный источник направленных ударов судьбы, подстав, недружелюбия. Происходит слом адекватной оценки возможных контактов с внешним миром, неверная оценка рисков. Подобный слом происходит и внутри пережившего психотравму, отрицательно сказываясь на его психосоматическом состоянии, отражающем телесный опыт перенесенного острого кризисного состояния.
Оценка соотношения двух «страхов» в картине посттравматического развития детей, их выраженность в динамике стала важным этапом нашего исследования. Вопросы, на которые мы хотели ответить, исследуя проекции «страхов» в рисунках детей: мера присутствия «страха угрозы» и «страха последствий» у заложников и свидетелей; выраженность «страхов» в острый и отдаленный периоды; возраст возможного снижения уровня страха. Для решения этих задач использовалась схема экспертной оценки детских рисунков, аналогичная использованной нами ранее, дополненная признаками, выделенными экспертной группой на материалах посттравматической выборки.
К показателям «страха угрозы» мы отнесли практически все выраженные в рисунках объекты и предметы угрозы: сюжеты с военной тематикой; реальные и вымышленные персонажи с атрибутами нападения и защиты (типа щит и меч, арбалет, пистолет, танк); заостренное внимание (тщательное прорисовывание, дополнительная штриховка, увеличение размеров, зачернение) к самим атрибутам и приспособлениям нападения и защиты (щиты, доспехи, арбалеты, заборы, спутники и т.д.); любые способы защиты от возможной угрозы; ожидание угрозы или нападения, отраженное в позе и эмоциях героев; выраженная незащищенность: например, испуг на лице у нападающего супергероя, переполненные страхом глаза; наличие необычных органов «слежения» за миром у солдата с оружием и т.д., инструменты слежения - тарелки для контроля информации, антенны, перископы, бинокли и пр. Отметим, что в одной работе, как правило, присутствуют сразу несколько признаков. Иногда с показателями страха соседствуют агрессивные компоненты.
К показателям «страха последствий» отнесены: сюжеты, связанные с последствиями катастрофы, например пожары, разваливающиеся дома, чрезвычайные ситуации или разнообразные последствия нападения, включая лежащие тела; наличие «специфических» признаков
посттравмы: искажения и нарушения целостности домов и фигур, грубое нарушение пропорциональности тела, отсутствие частей и фрагментов, выраженная бесформенность объектов; наделение главного героя сверхсилой, например «папа-супергерой» или, наоборот, депрессивные тенденции (несчастный или печальный персонаж на рисунке), изображения, выполненные особыми нитяными линиями; наполненность рисунка, дополнение рисунка комментариями с описанием плана действий в случае чрезвычайной ситуации; общее отрицательное впечатление от рисунка, астени-зированный тип изображения. В этом случае также чаще всего встречается несколько признаков одновременно.
Таким образом, в условиях психотравмы страх как один из универсальных регуляторов выстраивания отношения человека с миром нарушает адекватную оценку реальности: реальных угроз и последствий (Брофман, 2009).
В таблице 2 приводится общая картина выраженности этих страхов у детей в младшем школьном, а затем в последующем подростковом возрасте.
Таблица 2. Параметры выраженности страха «угрозы» и «последствий» в рисунках «заложников» и «свидетелей»
Младший школь- Подростковый
ный возраст возраст
и к и и л е н щ д и й и и к и и л е н щ д и й и
н р н р
ж о л ти р к ж о л ти р к
а го и а го и
Страх «угрозы» 0,818 0,688 Р < 0,05 0,399 0,942 Р < 0,05
Страх «последствий» 1,122 0,741 Р < 0,05 0,761 0,289 Р < 0,05
Как видно из таблицы 2, у заложников «страх угрозы» как в младшем школьном, так и в подростковом возрасте в значительной степени ниже, чем «страх последствий». У свидетелей в младшем школьном возрасте «страх угрозы» ниже, хотя и незначительно, чем «страх последствий», но при этом значительно ниже, чем у детей-заложников. В подростковом возрасте видна обратная картина. Здесь показатели выраженности «страха угрозы» намного больше, чем показатели «страха последствий». Если сравнивать группы в другой плоскости, то мы видим, что со временем картина практически не меняется: оба показателя страха снижаются, но в целом у детей-заложников
преобладает страх последствий, а у детей-свидетелей - страх угрозы (р<0,05).
Такая тенденция, по-видимому, связана с самой спецификой этих двух видов страха.
У заложников посттравматическая симптоматика часто оказывалась связана с телесной деформацией (что может «включить страх последствий» напрямую). К посттравматическим нарушениям относились нарушения двигательной активности и телесная дисфункция, а также другие выраженные телесные последствия. Они могли выражаться именно в форме «страха последствий», который в этом случае мог манифестироваться в рисунках в нарушении «целостности объекта». У людей с посттравматическим расстройством очень часто наблюдается синдром «выключенного тела», когда человек не принимает «телесные чувства», диссоциации с собственным телом (Решетников, 2006; Хирш, 2015).
С другой стороны, именно заложники впоследствии стали демонстрировать в поведении выраженную амбивалентность к угрозам во время дальнейшего обучения в школе. Например, в ответ на резкие стимулы, неожиданные громкие звуки или ложные объявления тревоги у многих детей, учителей и родителей начиналась паника - срочно прекращались занятия и детей забирали из школы. Именно заложники, по крайней мере, внешне, «как будто» боялись в меньшей степени, чем дети-свидетели. Они оставались сидеть в классе во время сигналов опасности и эвакуации детей, которых первые пару лет повышенной готовности к неприятностям и сверхбдительности было достаточно много по ложным поводам. Этих детей вообще до какой-то степени «труднее напугать». В своих интервью они даже сейчас демонстрируют скорее пренебрежение и неуважение к страхам1. Многим из этих уже выросших бывших детей-заложников нужен более серьезный адреналин, чем их сверстникам: они пытаются искусственно вызвать очень сильную эмоцию от быстрой езды на автомобиле, прыгая с тарзанки, с парашютом, подвергая себя разным экстремальным экспериментам. При этом уже будучи подростками на вопрос, чем они отличаются от сверстников, отвечали «мы раньше повзрослели». Это отдельные наблюдения, они не формализуются, здесь можно говорить только о тенденции. И нужны более подробные исследования, которые не представляются возможными после того, как дети вышли из стен школы.
1 Пример - интервью Ирины Гуриевой в интернет-издании «Православие и Мир».
У детей-свидетелей, как мы видим, со временем уровень страха (посттравматического) снижается, а к концу подросткового возраста его выраженность в целом доходит до «нормы», то есть становится такой же, как и у детей из наших экспериментальных групп в других городах (Текоева, 2017). Этого мы скорее ожидали, когда стало понятно, что выраженность уровня страхов у этих двух групп разная. Можно даже говорить о том, что теперь последствий посттравмы в целом не обнаруживается. Однако именно эти дети, по свидетельству учителей и школьных психологов, в младшей школе были в большей степени подвержены панической реакции в ответ на предполагаемую угрозу или сигналы опасности2. Они знают об угрозах больше, чем их сверстники из других городов, таких как Алагир, Владикавказ и даже Москва3.
Переживание психотравмы у них более тесно связано с массовой травмой, с тем, что происходило вокруг них в те три дня и потом, с родственными связями семьи и потерями в ближнем и дальнем круге, с атмосферой дома, в школе и в городе, с телевизионными картинками, которые тогда транслировали, с мифологией вокруг теракта, с жизнью внутри социума в период трудного периода слома и переструктурирования ценностей, норм и стереотипов поведения. И все это легло на индивидуальную почву, «природную боязливость» (Kagan, 2010), индивидуальные страхи, бессознательное и внутренний опыт. И реализовалось через «страх угрозы», более выраженный в этом случае. Иными словами, эти дети, конечно, не «понапридумывали» страхов, но, находясь в их поле, заразились атмосферой, картинками из телевизора, слухами, и их фантазии в этой сфере более плотно корреспондировали со страхом «угрозы». А впоследствии они быстрее «перебоялись», отработали страхи в играх, в арт-терапии в своих картинах и скульптуре, в театротера-пии и просто в регулярной жизни в школе со сверстниками. Несмотря на то, что вначале проявления страхов у этих детей были даже более яркими, к тому времени, когда массовая травма сошла на нет, они оказались эмоционально в более благополучном состоянии, чем бывшие заложники. В этой связи мы решили отдельно рассмотреть еще одну весьма информативную методику. Для полноты картины мы отдельно рассмотрели, как проявля-
2 Таких «ложных вызовов» было вначале много.
3 В мегаполисе, несмотря на взрывы домов, метро, «Норд-Ост», все забывается и затягивается быстрее.
ется полученный нами результат в методике, в которой значительно больше, чем в остальных, реализуется символическая составляющая «страха».
Несуществующее животное
Образное содержание страха, наличие «угрозы» и «последствий» мы попытались рассмотреть в продуктах изобразительной деятельности, полученных в методике «Несуществующее животное», а именно через определение тематического характера животного: защищающее, нападающее, нейтральное (по З.М. Дукаревич). Этот параметр является важным, так как говорит об отношении к собственной персоне, к своему «Я» и представлении о своем положении в мире, идентифицируя себя по значению с животным (Музыченко, 2013).
Рис. 4. Тематический характер «несуществующего животного»
Как видно из рис. 4, все больше вычленяется в рисунках детей и приобретает четкую форму «нападающий тип» животного. В обеих группах обследуемых детей животное на всех этапах в большей степени нападающее. У детей-заложников преобладание «нападающего типа» животного не дает статистически значимых различий с другими типами животных, в отличие от детей-свидетелей (р < 0,05). Достаточно высокий показатель «защищающего» животного у детей-заложников говорит о специфике страхов, которые сопряжены во многом с высокой тревожностью, депрессив-ностью, внутренним напряжением и пассивной защитой.
Следует отметить отдельную выделенную экспертами особенность типа питания животного (хищного / травоядного). В младшем школьном возрасте обе группы детей, но в большей степени свидетели, на вопрос о еде приписывали своему персонажу плотоядный тип питания (мясо, люди, падаль), что говорит
о высокой силе телесных потребностей и возможности взаимодействовать с окружающими через агрессивное поведение. В подростковом возрасте животные у детей из группы заложников окончательно перешли в разряд травоядных, питающихся растениями, что, в свою очередь, по мнению некоторых авторов, свидетельствует об отрицании внешней враждебности по отношению к окружающим, недовольстве собой и тенденции к ограничению телесных влечений (Музыченко, 2013).
Выводы
1. Таким образом, можно видеть, что массовая травма, влияя на характер функционирования социума, повышает, если можно так сказать, его общую «страховитость». Тем самым массовая травма влияет на изменение социальной ситуации развития всех детей данного социума, сказывается на продолжительности и глубине посттравматического состояния у детей, попавших в теракт в дошкольном и младшем школьном возрасте, независимо от зоны нахождения ребенка относительно его эпицентра.
2. Однако длительность этого состояния напрямую зависит от места его нахождения во время теракта. Несмотря на схожесть симптоматики в начальный период после травмы, негативные последствия психотравмы на процесс развития проявляются в меньшей степени у детей, которые были вовлечены в психотравми-рующее событие косвенно, т.е. были свидетелями, чем у тех, кто был заложником.
3. Были выделены «страх угрозы» и «страх последствий», особо проявляющиеся у разных групп в детей в зависимости от степени их вовлеченности в травматическую ситуацию: «страх угрозы» более выражен у свидетелей, а «страх последствий» - у заложников.
4. Несмотря на то, что этнокультурные особенности социума повлияли на такие аспекты массовой травмы, как яркая выраженность и длительность, отражение «страха» в диагностике свидетельствует о том, что независимо от этнокультурных влияний «страх» есть культурная универсалия, определяющая отношения человека с миром. Слом реальной оценки угрозы ведет к нарушению этого механизма и его гипертрофированности. ■
Литература
1. Багаева Ф.В. Влияние культурального фактора на мотивацию принятия помощи пострадавшим // Беслан. 5 лет вместе. Сборник ма-
териалов специалистов, работавших в Беслане / Под ред. А.В. Печникова. - М.: КАФ, 2009. -С. 17-21.
2. Брофман В.В. Усилие жить, или Возвращение домой (Опыт работы в Беслане: диалоги, размышления, рекомендации - четыре года спустя) // Беслан: 5 лет вместе: Сборник материалов специалистов, работавших в Беслане / Под ред. А.В. Печникова. - М.: Агава, 2009. - С. 132-140.
3. Брофман В.В., Мастеров Б.М. Философия «страха» // Вестник РГНФ. -2002. - №2. - С. 60-77.
4. Бурмистрова Е.В. Система психологической помощи в кризисной ситуации // Московский психотерапевтический журнал. -2006. - №4. - С. 122-130.
5. Буслаева АС, Венгер А.Л., Лазурен-ко С.Б. Задачи психологической помощи тяжелобольному ребенку и его родителям // Культурно-историческая психология. - 2016. -Т.12. - №1. - С. 56-65.
6. Венгер А.Л. Психологические рисуночные тесты. - М.: 2005.
7. Гейфман А. Отрывки из книги «Начало современного терроризма: очерк обычаев и нравов». Бостонский университет, изд-во «Либерти», Нью-Йорк, 2006. http://www.gazeta. rjews.net/geifman.shtml
8. Гейфман А. Революционный террор в России, 1894-1917 / Пер. с англ. Е. Дорман. -М.: Крон-Пресс, 1997. - 448 с.
9. Дилео Д. Детский рисунок: диагностика и интерпретация. - М: Апрель-Пресс, Эксмо-пресс, 2001. - 272 с.
10. Карабанова ОА. Понятие «социальная ситуация развития» в современной психологии // Методология и история психологии. - 2007. -№4. - С. 40-56.
11. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. - М.: Эксмо-Пресс, 2001.
12. Китаев-Смык ЛА. Психология стресса. Психологическая антропология стресса. -М.: Академический проект, 2009.
13. Климакова Ю.В. Психологические условия изменения отношения младших школьников к «страху ошибки» / Дисс. канд. психол. наук. - М., 2000.
14. Красило А.И. Социально-гуманистический анализ психологической травмы // Культурно-историческая психология. - 2009. -№3. - С. 81-90.
15. Малкина-Пых И.Г. Психологическая помощь в кризисных ситуациях. - М., 2009.
16. Мастеров Б.М. Хронотоп травмы и пути социально-психологической реабилитации // Беслан. 5 лет вместе. Сборник материалов специалистов, работавших в Беслане / Под ред. А.В. Печникова. - М., 2009. - С. 43-52.
17. Морозова Е.И., Венгер А.Л., Морозов ВА. Психологическая реабилитация детей и подростков - жертв террористического акта в Беслане // Беслан. 5 лет вместе. Сборник материалов специалистов, работавших в Беслане / Под ред. А.В. Печникова. - М.: 2009.- С. 115-132.
18. Музыченко Г.Ф. Проективная методика «Несуществующее животное». Руководство и результаты психодиагностического исследования взрослых пациентов с различными расстройствами эмоционально-личностной сферы. - СПб.: Речь, 2013.
19. Решетников М.М. Психическая травма. - СПб., 2006.
20. Тарабрина Н.В, Агарков ВА., Быхо-вец Ю.В., Калмыкова Е.С., Макарчук А.В., Падун МА., Удачина Е.Г., Химчян З.Г., Шаталова Н.Е., Щепина А.И. Практическое руководство по психологии посттравматического стресса. Ч.1. Теория и методы. - М.: Когито-Центр, 2007. - С. 66.
21. Тарабрина Н.В. Практикум по психологии посттравматического стресса. - СПб.: Питер, 2001. - С. 21.
22. Текаева М.Х. Феномены ПТСР у детей младших школьников в условиях массовой травмы (теракт 1 сентября 2004 года в г. Беслан Северная Осетия): дис. магистра психологии. - М.: МВШСЭН, 2014.
23. Текоева З.С. Динамика развития эмоционального фона у детей с посттравматическим стрессовым расстройством // Начальная школа. Научно-методический журнал. - 2017. -№6. - С. 21-26.
24. Текоева З.С. Особенности проявления страха у детей, побывавших в заложниках у террористов // Беслан. 5 лет вместе. Сборник материалов специалистов, работавших в Беслане / Под ред. А.В. Печникова. - М.: КАФ, 2009. - С. 144-146.
25. Текоева З.С. Особенности эмоционально-личностного развития детей с ПТСР (лонгитюдное исследование детей г. Беслан 2005-2015 гг.) // Современное дошкольное образование. Теория и практика. - 2017. - №7. -С. 38-45.
26. Текоева З.С. Страх и отношение к страху у детей с ПТСР в условиях массовой травмы на материале лонгитюдного исследования бесланского кейса (младший
школьный и подростковый возраст) // Общество: социология, психология, педагогика. Научный журнал. - 2017. - №5.
27. Тиллих П. Мужество быть. - М., 2011. - С. 6.
28. Тревога и тревожность: Хрестоматия / Сост. и общая редакция В.М. Астапова. -СПб.: Питер, 2008. - С. 3-8.
29. Узикова А.Ю. Ключевое переживание как единица анализа развития личности // Психологический журнал Международного университета природы, общества и человека «Дубна». [Электронный ресурс]. - Электронный журнал. - 2009. - №3. - режим доступа: http://psyanima.Su/journal/2009/3/2009n3a6/ 2009n3a6.pdf
30. Философия науки. - Вып. 8: Синергетика человекомерной реальности. -М., 2002. - С. 14-36.
31. Хирш М. Телесная диссоциация как последствие травмы // Журнал практической психологии и психоанализа. - 2015. - №3. http://psyjournal.ru/articles/telesnaya-dissociaci-ya-kak-posledstvie-travmy
References
1. Bagaeva F.V. (2009) Vliyanie kul'tural'nogo faktora na motivatsiyu prinyatiya pomoshchi postradavshim [The influence of the cultural factor on the motivation of taking care to victims]. Beslan. 5 let vmeste. Sbornik materialov spetsialistov, rabotavshikh v Beslane [Beslan. 5 years together. A collection of materials from specialists who worked in Beslan]. Edit by A.V. Pechnikov. Moscow: KAF Publishing, 17-21.
2. Brofman V.V. (2009) Usilie zhit', ili Vozvrashchenie domoi (Opyt raboty v Beslane: dialogi, razmyshleniya, rekomendatsii - chetyre goda spustya) [Effort to live, or Return home (Experience in Beslan: dialogues, reflections, recommendations - four years later)]. Beslan: 5 let vmeste: Sbornik materialov spetsialistov, rabotavshikh v Beslane [Beslan. 5 years together. A collection of materials from specialists who worked in Beslan]. Edit by A.V. Pechnikov. Moscow: Agava Publishing, 132-140.
3. Brofman V.V., Masterov B.M. (2002) Filosofiya "strakha" ["Fear" philosophy]. Bulletin of RGNF. 2, 60-77.
4. Burmistrova E.V. (2006) Sistema psikhologicheskoi pomoshchi v krizisnoi situatsii [A system of psychological assistance in a crisis situation]. Moskovskii psikhoterapevticheskii zhurnal [Moscow Psychotherapeutic Journal]. 4, 122-130.
5. Buslayeva A.S., Venger A.L., Lazurenko S.B. (2016) Zadachi psikhologicheskoi pomoshchi tyazhelobol'nomu rebenku i ego roditelyam [Guidelines for psychological assistance to chronically ill children and their parents]. Kul'turno-istoricheskaya psikhologiya [Cultural-Historical Psychology]. Vol.12/1, 56-65.
6. Dileo D. (2001) Detskii risunok: diagnostika i interpretatsiya [Children's drawing: diagnosis and interpretation]. Moscow: Aprel'-Press Publishing, Eksmo-press Publishing.
7. Filosofiya nauki (2002). Vypusk 8: Sinergetika chelovekomernoi real'nosti [Philosophy of Science. Issue 8: Synergetics of human-dimensional reality]. M, 14-36.
8. Geifman A. (1997) Revolyutsionnyi terror v Rossii [Revolutionary Terrorism in Russia], 1894-1917. Transl. by E. Dorman. Moscow: Kron-Press Publishing.
9. Geifman A. (2006) Otryvki iz knigi «Nachalo sovremennogo terrorizma: ocherk obychaev i nravov» [And Death Will Be Your Goddess]. Boston University. Liberty Publishing House. New York. http://www.gazeta.rjews.net/ geifman.shtml
10. Karabanova O.A. (2007) Ponyatie «sotsial'naya situatsiya razvitiya» v sovremennoi psikhologii [The concept of "social situation of development" in modern psychology]. Metodologiya i istoriya psikhologii [Methodology and History of Psychology]. 4, 40-56.
11. Kara-Murza S.G. (2001) Manipulyatsiya soznaniem [Manipulation of mind]. Moscow: Eksmo-Press Publishing.
12. Khirsh M. (2015) Telesnaya dissotsiatsiya kak posledstvie travmy [Bodily development as a result of trauma]. Zhurnal prakticheskoi psikhologii i psikhoanaliza [Practical Psychology and Psychoanalysis Journal]. 3. http://psyjournal.ru/articles/telesnaya-dissociaciya-kak-posledstvie-travmy
13. Kitaev-Smyk L.A. (2009) Psikhologiya stressa. Psikhologicheskaya antropologiya stressa [The psychology of stress. Psychological anthropology of stress]. - M.: Akademicheskii proekt Publishing.
14. Klimakova Yu.V. (2000) Psikhologicheskie usloviya izmeneniya otnosheniya mladshikh shkol'nikov k «strakhu oshibki» [Psychological conditions change the attitude of younger schoolchildren to "fear of error"]. Diss. kand. psikhol. Nauk [Abstract of dissertation of PhD in Psychology]. Moscow.
15. Krasilo A.I. (2009) Sotsial'no-gumanisticheskii analiz psikhologicheskoi travmy [Socio-humanistic analysis of the psychological
trauma]. Kul'turno-istoricheskaya psikhologiya [Cultural-Historical Psychology]. 3, 81-90.
16. Malkina-Pykh I.G. (2009) Psikhologicheskaya pomoshch' v krizisnykh situatsiyakh [Psychological assistance in crisis situations]. Moscow.
17. Masterov B.M. (2009) Khronotop travmy i puti sotsial'no-psikhologicheskoi reabilitatsii [Chronotop trauma and ways of socio-psychological rehabilitation]. Beslan. 5 let vmeste. Sbornik materialov spetsialistov, rabotavshikh v Beslane. [Beslan. 5 years together. A collection of materials from specialists who worked in Beslan]. Edit by A.V. Pechnikov. Moscow, 43-52.
18. Morozova E.I., Venger A.L., Morozov V.A. (2009) Psikhologicheskaya reabilitatsiya detei i podrostkov - zhertv terroristicheskogo akta v Beslane [Psychological rehabilitation of child and adolescent victims of the Beslan terrorist act]. Beslan. 5 let vmeste. Sbornik materialov spetsialistov, rabotavshikh v Beslane [Beslan. 5 years together. A collection of materials from specialists who worked in Beslan]. Edit by A.V. Pechnikov. Moscow, 115-132.
19. Muzychenko G.F. (2013) Proektivnaya metodika «Nesushchestvuyushchee zhivotnoe». Rukovodstvo i rezul'taty psikhodiagnosticheskogo issledovaniya vzroslykh patsientov s razlichnymi rasstroistvami emotsional'no-lichnostnoi sfery [Projective method "nonexistent animal". Manual and results of psychodiagnostic study of adult patients with various disorders of emotionalpersonal sphere]. Saint Petersburg: Rech Publishing.
20. Reshetnikov M.M. (2006) Psikhicheskaya travma [Mental trauma]. Saint Petersburg.
21. Tarabrina N.V, Agarkov V.A., Bykhovets Yu.V., Kalmykova E.S., Makarchuk A.V., Padun M.A., Udachina E.G., Khimchyan Z.G., Shatalova N.E., Shchepina A.I. (2007) Prakticheskoe rukovodstvo po psikhologii posttravmaticheskogo stressa. Ch.1. Teoriya i metody [Practical guide to the psychology of post-traumatic stress. Part 1. Theory and methods]. Moscow: Kogito-Tsentr Publishing, 66.
22. Tarabrina N.V. (2001) Praktikum po psikhologii posttravmaticheskogo stressa [Post-traumatic stress psychology workshop]. Saint Petersburg: Piter Publishing, 21.
23. Tekaeva M.Kh. (2014) Fenomeny PTSR u detei mladshikh shkol'nikov v usloviyakh massovoi travmy (terakt 1 sentyabrya 2004 goda v g. Beslan Severnaya Osetiya): dis. magistra psikhologii [PTSD phenomena in children of junior schoolchildren in conditions of mass trauma
(terrorist attack on September 1, 2004 in Beslan, North Ossetia): Master's Degree in Psychology]. -M.: MVSHSEN Publishing.
24. Tekoyeva Z.S. (2009) Osobennosti proyavleniya strakha u detei, pobyvavshikh v zalozhnikakh u terroristov [Features of fear in children who were held hostage by terrorists]. Beslan. 5 let vmeste. Sbornik materialov spetsialistov, rabotavshikh v Beslane. [Beslan. 5 years together. A collection of materials from specialists who worked in Beslan]. Edit by A.V. Pechnikov. Moscow: CAF Publishing, 144-146.
25. Tekoyeva Z.S. (2017) Dinamika razvitiya emotsional'nogo fonaudeteisposttravmaticheskim stressovym rasstroistvom [Dynamics of emotional background development in children with posttraumatic stress disorder]. Nachal'naya shkola. Nauchno-metodicheskii zhurnal [Primary school. Scientific and methodical journal]. 6, 21-26.
26. Tekoyeva Z.S. (2017) Osobennosti emotsional'no-lichnostnogo razvitiya detei s PTSR (longityudnoe issledovanie detei g. Beslan 2005-2015 gg.) [Features of emotional-personal development of children with posttraumatic stress disorder (PTSD) (Longitudinal Study of Children in Beslan 2005-2015)]. Sovremennoe doshkol'noe obrazovanie. Teoriya i praktika [Preschool Education Today]. 7, 38-45.
27. Tekoyeva Z.S. (2017) Strakh i otnoshenie k strakhu u detei s PTSR v usloviyakh massovoi travmy na materiale longityudnogo issledovaniya beslanskogo keisa (mladshii shkol'nyi i podrostkovyi vozrast) [Fear and attitude to fear in children with PTSD in the context of mass trauma based on a longitudinal study of the Beslan case (primary school and adolescence)]. Obshchestvo: sotsiologiya, psikhologiya, pedagogika. Nauchnyi zhurnal [Scientific Journal "Society: sociology, psychology, pedagogics"], 5.
28. Tillikh P. (2011) Muzhestvo byt' [The courage to be]. Moscow, 6.
29. Trevoga i trevozhnost': Khrestomatiya (2008) [Anxiety and concern: Reading-book]. Edit by V.M. Astapova. Saint Petersburg: Piter Publishing, 3-8.
30. Uzikova A.Yu. (2009) Klyuchevoe perezhivanie kak edinitsa analiza razvitiya lichnosti [Key experience as a unit of analysis of personality development]. Psikhologicheskii zhurnal Mezhdunarodnogo universiteta prirody, obshchestva i cheloveka «Dubna» [Dubna Psychological Journal]. URL: http://psyanima.su/ journal/2009/3/2009n3a6/2009n3a6.pdf
31. Venger A.L. (2005) Psikhologicheskie risunochnye testy [Psychological drawing tests]. Moscow.
