CC BY
40
УДК 165.5
МЕСТО И РОЛЬ МНЕНИЯ В СТРУКТУРАХ ОБЪЯСНЕНИЯ И РЕФЕРЕНЦИИ
А. В. НЕКАЕВ
Омский танковый инженерный -институт имени Маршала Советского Союза П.К. Кошевого
e-mail:
A_V_Nehaev@rambler.ru
В статье предлагается анализ такой особой познавательной формы, как мнение, артикулированной в виде некоторого осмысленного конечного множества высказываний - «доксе», имеющий целью прояснение места и роли мнения в структурах объяснения и референции.
Ключевые слова: мнение, докса, дискурсивная структура, объяснение, референция.
Мнение, или доксоморфный дискурс, трактуется как семиотический, или синтак-тико-семантический процесс, реализующийся в различных видах дискурсивных практик, которые осуществляются через язык, но не сводятся к его категориям, поскольку, хотя они и располагаются в языке, их отношение к языку носит перераспределительный, или деструктивно-конструктивный, характер1. В этом случае, прежде всего, имеется в виду некоторый специфический способ или специфические условия организации ЯЗЫКОВОЙ и познавательной деятельности, как письменной, так и устной, которые будучи опосредованными такой особой познавательной формой, как мнение, управляют сцеплением структур значения и обладают собственными правилами комбинации2. При этом взятый в топологической перспективе, доксоморфный дискурс описывается некоторым конечным осмысленным множеством предложений - доксой.
Наиболее важным результатом логико-эпистемологического анализа такой особой познавательной формы, как мнение, является то, что он позволяет вскрыть важнейшую функцию доксы, состоящую в том, что помимо описания реальности, высказывания, составляющие некоторое конечное осмысленное множество - доксу - индивидуализируют или определяют некоторую «точку зрения», или «видение как...», способ описания реальности в целях ее интерпретации. Иными словами, докса с помощью такого логического компонента, как «точка зрения», индивидуализируют ту перспективу, в которой следует анализировать или рассматривать реальность. По сути, докса являясь элементом фигуративного среза языка, определяет принцип соединения элементов -высказываний, но не в целях воплощения некоего денотата, а в процессе выработки «знака-как-единичной-вещи-но-знака-многого», который не просто не существует до создания данной доксы - осмысленного множества высказываний, но и вообще не выступает вещественно стабильным прототипом или двойником каких бы то ни было реалий3, что, как следствие, и влечет возникновение парадоксальной ситуации «денотации без денотата», столь типичной для любого доксоморфного по своему характеру дискурса. Следует отметить, что /1сШт4, или вымысел, заключенный в любом мнении, есть не что иное, как фикционализированная реальность, соответственно, утверждения, составляющие любой доксоморфный дискурс, безусловно, не все в равной мере мнимы. Более того, вполне может оказаться так, что ни одно из них не является мнимым полностью - как например, в исторических нарративах, - а это означает приоритет принципа целостности, или «неделимости», над дискурсивностью в собственном значении
1 Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики / Ю. Кристева. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. - С. 400.
2 Греймас А.Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка // Семиотика (сб. пер.) / А.Ж. Греймас, Ж. Курте. - М.: Радуга, 1983. - С. 483-493.
3 Франкастель П. Фигура и место: Визуальный порядок в эпоху Кватроченто / П. Франкастель. -СПб.: Наука, 2005. - С. 94.
4 Оккам У. Сочинения / У. Оккам. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - С. 91-101.
Серия Философия. Социология. Право. 2010. № 14(85). Выпуск 13
этого термина, то есть последовательностью, что, как следствие, и обеспечивает анализируемую ситуацию, когда целое оказывается более фиктивным, нежели каждая из его частей по отдельности5.
Трактовка мнения как повествовательной структуры, артикулированной в процессе доксомофного дискуса и предназначенной быть знаком структур и процессов мира или фрагмента реальности в интересах объяснения, чем они являются, посредством предоставления способа их описания - «точки зрения», предполагает необходимость решения принципиальной проблемы, заключающейся в прояснении того, являются ли доксы операционально достаточными объяснительными моделями или нет?
Классической доктриной, исследующей структуры объяснения является «модель охватывающих законов». В соответствии с ней, объяснить какое-то явление означает применить определенную операцию к предложению, описывающему данное явление, выступающему в этом случае в качестве экспланандума, заключающуюся в выведении данного предложения из некоторого множества посылок, называемого экспланансом, которые, как считается, являются адекватной основой для рассматриваемого экспланандума. Именно это и позволяет сформулировать так называемое «предположение о дедукции», согласно которому логическое свойство выводимости из посылок должно рассматриваться как необходимое условие объяснения6. Все это в свою очередь, означает, что для объяснения некоторого сингулярного явления Оа должно быть принято некоторое общее суждение - (х)СР(х)зО(х)), согласно которому при прочих равных условиях сходные обстоятельства порождают сходные явления, а отсюда следует, что объяснить некоторое событие означает связать данное событие с каким-то условием посредством определенного общего, или «охватывающего», закона.
Если попытаться применить «модель охватывающих законов» к доксе, это будет означать, что когда доксогенты пытаются объяснять что-либо, например, какие-то события, то хотя они и не ссылаются прямо на определенные «охватывающие законы», тем не менее они всегда предполагают их существование, и как следствие, доксоморфные объяснения являются, по сути дела, энтимемами, то есть такими умозаключениями, в которых оказываются опущены некоторые из посылок. При этом несовершенство доксы как объяснения заключается и в том, в частности, что эти подразумеваемые «охватывающие законы» не могут быть сформулированы в категорической форме, и именно поэтому если под «объяснением» понимается дедуктивное выведение экспланадума из эксплананса, содержащего признанные «охватывающие законы», то, строго говоря, утверждение, согласно которому, доксогенты объясняют события, является некорректным. Однако данное утверждение вполне можно переформулировать, отметив, что, хотя «доксоморфные объяснения» и не являются объяснениями в собственном смысле этого слова, их можно рассматривать как гемпелевские «наброски объяснений», то есть в «доксоморфных объяснениях» уже отмечены те места, на которые со временем будут вставлены соответствующие объясняющие законы, что позволит этим «наброскам» стать вполне удовлетворительными объяснениями. Тем не менее, несмотря на кажущуюся на первый взгляд, уместность и возможность применения «модели охватывающих законов» к анализу такого осмысленного конечного множества высказываний, как докса, подобного рода анализ не позволяет адекватно вскрыть значение доксы как объяснения. Несомненно, в «доксоморфных объяснениях» обычно стремятся найти причины некоторого события или, иными словами, утверждать, что какое-то условие ф причинно обусловливает событие что, соответственно, означает признание существования некоторого общего закона, гласящего, что ф-подобные события влекут за собой ^-подобные события. Однако является ли необходимым условием для превращения данного «доксоморфного объяснения» в подлинное объяснение только то, что в него должна быть вставлена формулировка соответствующего общего закона?
5 Женетт Ж. Вымысел и слог // Фигуры в 2 т / Ж. Женетт. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. -Т. 2. - С. 342-451.
6 Гемпель К. Логика объяснения / К. Гемпель. - М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1998. - С.89-146.
Следует отметить, что необходимый общий закон вполне может носить вероятностный характер, иными словами, вполне можно утверждать, что произошло событие ф и произошло событие и, как следствие, считать вероятным то, что именно событие ф причинно обусловливает событие поскольку ф-подобные и ^-подобные события часто появляются вместе. Если допустить, что известны случаи, когда ^-подобному событию не предшествовало ф-подобное событие, хотя в большинстве случаев связь между ними имеется, то, используя подобного рода вероятностный закон, оказывается невозможно из предложения, описывающего событие ф, строго вывести, или дедуцировать, предложение, описывающее событие В этом случае отсутствуют адекватные основания для экс-планандума - предложения, описывающего событие ибо логически вполне возможно, что данное предложение ложно, в то время как предложение, описывающее событие ф, и соответствующий вероятностный закон являются истинными, а отсюда, следовательно, оказывается принципиально невозможным получить объяснение событию даже если сформулировать подразумеваемый вероятностный закон в явном виде.
Таким образом, необходимо отметить, что главная слабость «модели охватывающих законов», - а впрочем, и любых других подобного рода моделей, стремящихся усмотреть в процессе познания, детерминированного посредством такой особой познавательной формы, как мнение, некоторого рода эквивалент или аналог номотетико-дедуктивной, то есть «научной», формы знания, - состоит в том, что эта модель не предъявляет никаких особых требований к содержанию предложений, в которые облекается данное познание. Иными словами, содержание предложений должно быть таковым, чтобы можно было установить между ними дедуктивную связь посредством некоторых общих утверждений, то есть, соответственно, для сторонников подобного рода моделей содержание предложений является чем-то вроде переменной, вместо которой можно подставить все что угодно, лишь бы при этом не нарушалась дедуктивная структура. По сути, именно подобного рода игнорирование сторонниками номотетико-дедуктивных форм познания, и в частности «модели охватывающих законов», того факта, что любое объяснение всегда дается при определенном описании, является основной причиной, которая до сих пор никак не позволяет подогнать удовлетворительным образом доксу под требования «модели охватывающих законов». Иными словами, хотя это и тривиально, но явления или события как таковые ни когда не объясняются, поскольку объяснять можно только такие явления или события, которым дано определенное описание. Отсюда вполне очевидно то, что имеются как экспланандумы, которые логически предполагают общие законы, и так и экспланандумы, которые этого не делают. Именно поэтому решение вопроса о том, включать или не включать в эксплананс общие законы, всегда будет зависеть от некоторого исходного описания явления или события, которое подвергается объяснению7.
Все это позволяет сделать одно важное утверждение, согласно которому, объяснение какого-то явления или события всегда относительно, поскольку оно всегда связано с определенным описанием данного явления или события, то есть, по сути, когда дается объяснение некоторому ^-подобному явлению или событию, представленному вполне определенным доксоморфный описанием Дп, то всегда можно найти другое доксоморфное описание Дп+1 этого явления или события, при котором первоначальное объяснение, например, посредством определенного ф-подобного явления или события, предполагаемое доксо-морфным описанием Дп, уже не сможет выполнять своей функции. Следовательно, в том случае, если имеется бесконечно много возможных доксоморфных описаний - «Дг, Д2, ..., Дп, Аи+1, ...» - некоторого ^-подобного явления или события, которое являясь, по сути, «мнимым» предметом - АсЫт - и допускает эту множественность доксоморфных описаний, то может существовать бесконечно много разных объяснений этого «^-подобного» явления или события, и даже более того, могут существовать такие доксоморфные описания данного явления или события, при которых его вообще нельзя объяснить.
Теперь, если обратиться к рассмотрению доксы в ее собственной перспективе, то есть поставить вопрос о свойствах доксы как объяснения, следует отметить, что любая докса, имплицитно содержащая «точку зрения», как особая познавательная форма, безусловно, является, хотя и в своем особом смысле, попыткой объяснения мира, а точнее
7 Данто А. Аналитическая философия истории / А. Данто. - М.: Идея-Пресс, 2002. - С. 110-138.
Серия Философия. Социология. Право. 2010. № 14(85). Выпуск 13
фрагмента реальности, то есть некоторых вполне определенных аспектов или тех положений дел, которые реально имеют в нем место, хотя при этом необходимо помнить, что сами эти явления объясняются не как таковые, а всегда в том описании, которое им было дано, по сути, посредством доксы, мы не познаем из фактических вещей ничего, чего бы мы прежде не предопределили им имплицитно содержащейся в ней «точкой зрения»8.
Все это означает, что когда вопрос об «объяснительной силе» доксы ставится корректно, предметом обсуждения в этом случае является то, почему нам следует принимать доксоморфное описание мира или фрагмента реальности, а именно является ли логическая форма доксоморфного «объяснения» такой, что ее нельзя не принять. Приняв это во внимание, поиск «объяснительной силы» доксы следует сводить к вопросу о принципе необходимости в доксе: может ли быть вполне определенная докса - Дп -иной, чем она есть на самом деле, оставаясь при этом той же самой доксой - Дп. Иными словами, если бы «точка зрения», имплицитно содержащаяся в доксе Дп, рассматриваемая как некоторого рода лингвистический прием, используемый доксогентом для «объяснения» мира или фрагмента реальности, состояла из какого-либо другого ансамбля или совокупности высказываний, а не из того, из которого она действительно состоит, оставаясь, по сути, той же самой «точкой зрения», то нельзя было бы испытывать уверенность в «объяснительной силе» данной «точки зрения», поскольку тогда разные множества высказываний соответствовали бы разным аспектам мира, но если «точка зрения» «объясняет» разные миры, то она не «объясняет» никакого мира, хотя доксы, имплицитно содержащие «точки зрения», и должны «объяснять» мир, соответствуя в этом своему статусу познавательной формы.
Следует отметить, что невозможно никакое допущение неопределенности в отношении того, каковы свойства содержащихся в них «точек зрения», то есть того, какие выражающие их ансамбли или совокупности высказываний они содержат - «точки зрения» всегда должны быть тем, чем они являются, но то, что любая «точка зрения» может быть индивидуализирована полностью и вполне однозначно только посредством перечисления всех своих свойств, то есть всеми высказываниями, которые она действительно содержит, дает все основания для утверждения о том, что «точка зрения» не может быть иной, не переставая быть той же самой «точкой зрения», какой она является, поскольку, как только опускается или добавляется даже одно-единственное высказывание, «точка зрения» перестает быть тем, чем она была9. Таким образом, когда мир или фрагмент реальности получает то или иное доксоморфное описание, выражающее определенную «точку зрения», то можно сказать, что мир или фрагмент реальности получает «объяснение», поскольку «точки зрения», представляющие такое «объяснение», не могли бы быть иными, хотя то, что получает в них «объяснение», то есть мир или фрагмент реальности, могли бы быть другими, иными словами, здесь не следует смешивать логическую структуру доксоморфного «объяснения»10, которая не могла бы
8 В качестве историко-философского основания данного утверждения следует указать схоластический тезис, отстаиваемый Дунсом Скотом, согласно которому: «...главный вывод о разуме и воле Бо-жией заключается в следующем: разум первого [сущего] разумеет всегда, и в отчетливом акте, и с необходимостью любое умопостигаемое естественным образом прежде, нежели это умопостигаемое существует в себе...». Иоанн Дунс Скот. Избранное / Иоанн Дунс Скот. - М.: Изд-во Францисканцев, 2001. -С.229. В целом следует отметить, что для Дунса Скота характерно смещение акцента от абстрактновсеобщего бытия к бытию индивидуальному как наиболее совершенному, в связи с чем он даже вводит специальное понятие «haec ceitas», которое призвано характеризовать не класс предметов, а данную единичную - «эту» вещь: «...этовость не может пониматься как нечто универсальное, поэтому она не заключает в себе и природу вида, поскольку данная этовость сама по себе есть "эта вот"...». Там же. -С. 437. Позднее линия рассуждений Иоанна Дунса Скота была поддержана в трансцендентальной философии И. Канта, отстаивающего, что «.„мы a priori познаем о вещах лишь, то, что вложено в них нами самими». Кант И. Критика чистого разума / И. Кант. - М.: Мысль, 1994. - С. 19.
9 Иными словами, если кто-либо имеет перед собой только «часть» какой-нибудь «точки зрения», например, именуемой Дп, он на самом деле имеет перед собой другую «точку зрения» -Дп'.
10 Следует указать, что если принять во внимание чисто логические аргументы в пользу доксоморфных «объяснений», сформулированных при помощи вполне определенных «точек зрения», и признать доксу корректным типом «объяснения», то вполне можно согласиться с утверждениями о том, что мир или фрагменты реальности можно «объяснять», вовсе не прибегая явным или неявным образом к общим высказываниям, выражающим законы, что, в свою очередь, позволяет установить четкую
быть другой, не переставая быть той же самой, с тем, что получает объяснение, поскольку, безусловно, мир или его фрагменты могли бы быть другими.
По сути, стремление выходить за рамки чисто логической структуры доксы при ее анализе является следствием явной или неявной склонности трактовать доксу как простую конъюнкцию высказываний, то есть лингвистическую «проекцию» или «копию» некоторого предмета, отвергая возможность введения «точки зрения» посредством доксы и, как следствие, избыточность самого этого понятия, и опирающейся при рассмотрении данной проблемы на аналогию с тем, как вводятся в речь обычные отдельные вещи, существующие во внеязыковой реальности, что обычно делается посредством имен собственных и идентифицирующих дескрипций. Ведь действительно, в последнем случае кажется немыслимым, чтобы можно было ввести в речь некоторый вполне конкретный индивид, который не обладает самостоятельным существованием, то есть существованием, независимым от процедуры, необходимой для его идентификации. Однако в отношении «точек зрения» невозможно утверждать существование реальности, независимой от доке, в которых они имплицитно содержатся. Иными словами, необходимо всегда иметь в виду, что все существующие об этом мире «точки зрения» и вполне определенные «точки зрения», имплицитно содержащиеся в доксах, являются во всех отношениях - и логически, и онтологически - тождественными, в то время как имена собственные и идентифицирующие дескрипции, позволяющие релевантно вводить в тот или иной дискурс существующие в реальности вещи, действительно отличаются - как логически, так и онтологически - от самих этих вещей.
В целом все это имеет своим следствием то, что, когда анализируется проблема того, как конкретные «точки зрения» могут вводиться при посредстве доксы в речь, нельзя представлять себе некоторый «дополнительный» мир, подобный либо объективной реальности, либо «третьему миру» Поппера, либо «миру идей» Платона, содержащих некоторое число определенных или конкретных объектов, введение которых в речь создает «точки зрения», поскольку именно в этом случае, в полном соответствии с «бритвой Оккама» - pluralitas non est ponenda sine necessitate11, в противовес тем, кто всегда ищет за рамками доксы, рассматриваемой им как простая конъюнкция высказываний, нечто такое, что соответствовало бы ее логическим компонентам, то есть имплицитно содержащимся в ней «точкам зрения», хотя это принципиально игнорирует особую природу логических компонентов доксы, так как «точки зрения» относятся к той странной категории структур, которые per se тождественны своим языковым проявлениям, а процесс их построения в качестве отдельных и различимых структур тождественен процедуре их индивидуализации - раскрытию посредством предикатов тех свойств, которые уже с необходимостью содержатся в субъекте. Таким образом, в отличие от обычных вещей, существование которых проходит за рамками самого языка, «точки зрения» обязаны своим существованием исключительно только доксам, в которых они и играют свою роль. При этом «точки зрения», но - и это очень важно - не их имена собственные имеют особенный самореференциальный характер.
Следует отметить, что проблема референции уже давно привлекла внимание философов, хотя они главным образом занимались референцией предложений, а не суждений или высказываний. В целом все имеющиеся исследования, посвященные проблеме референции, можно условно разделить на две традиции: фрегеанскую и постфрегеан-скую. Так, согласно взглядам традиции, основателем которой следует признать Г. Фреге, все предложения обозначают 'истину' или 'ложь'. Этот вывод Фреге, сделанный им при анализе языка, опирается на его трехчленную семантику: определенный знаковый комплекс, смысл знаков - Sinn, значение знаков - Bedeutung, - при этом природа смысла
взаимосвязь основных утверждений доксологии и историзма, среди крупнейших представителей которого следует отметить Ф. Майнеке и Э. Трёльча. Подробнее см.: Майнеке Ф. Возникновение историзма / Ф. Майнеке. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004; Трёльч Э. Историзм и его проблемы / Э. Трёльч. - М.: Юрист, 1994. Так, в частности, уникальность - Einmaligkeit, которую представители историзма всегда приписывали периодам, событиям или людям прошлого, несомненно, является неотъемлемой чертой любой «точки зрения», и, соответственно, в целом доксоморфного описания мира.
11 Множественность не следует допускать без необходимости. - (лат.).
Серия Философия. Социология. Право. 2010. № 14(85). Выпуск 13
состоит в том, чтобы детерминировать референт12. Сам факт, что смысл имеет идеальный статус, позволяет Фреге провести четкое различение между схватыванием самого смысла и представлением, сопутствующих этому схватыванию, всевозможных ментальных образов, имеющих психологически субъективный, сиюминутный характер. Таким образом, смысл в отношении к самостоятельной мировой предметности представляет собой способ тематизации обсуждаемого предмета, то есть простое принятие предмета во внимание каким-либо особым способом. Отсюда становится совершенно понятно, почему смысл индифферентен по отношению к решению вопроса о реальном существовании или несуществовании сформированных посредством этого смысла предметов, то есть для Фреге сам смысл знакового комплекса не может быть описан как истинный или ложный, он также принимается во внимание как нейтральная данность13. Такая позиция Фреге во взглядах на язык позволила ему указать первоначальной задачей для любого философского исследования анализ смыслов, ведь до тех пор, пока, как считает Фреге, не достигнут хотя бы удовлетворительный анализ смыслов соответствующих выражений, нельзя ставить вопросы об оправдании и об истине, поскольку в этом случае остается неясность относительно того, что следует пытаться оправдать или истинность чего следует пытаться освидетельствовать.
Вслед за Фреге серьезный поворот в трактовке проблемы референции, но в русле уже постфрегеанской традиции аналитической философии, был осуществлен исследованиями Б. Рассела, устранившего из фрегеанской семантики тот самый медиальный элемент, который фиксирует мир в качестве имманентной данности в языке и которым для Фреге являлся смысл - Sinn. Вместо четкого фрегеанского различения Sinn и Bedeutung Рассел вводит единое, понимаемое явно натуралистическим образом - meaning, или значение, и хотя, безусловно, важную роль в семантике Рассела играет термин «пропозиции» - proposition, обозначающий для него структурное единство полного предложения, которое состоит из своих конституэнтов - что, кстати, более или менее соответствует фрегеан-скому понятию «мысль», то есть Gedanke, используемого Фреге для обозначения смысла сложного выражения, являющегося при этом полным предложением, - но, тем не менее, в том случае, когда один из синтаксических элементов предложения является именем собственным, тогда, по Расселу, конституэнтом пропозиции будет не смысл, то есть Sinn, как у Фреге, а значение - meaning, то есть сам предмет реального мира, что для Фреге было бы совершенно неприемлемым, поскольку в этом случае в идеальную сферу, какой для него является смысл - Sinn или мысль - Gedanke, вдруг попадают реальные вещи. Иными словами, двучленная семантика Рассела напрямую связала язык и мир реальных вещей, что должно было позволить непосредственно «иметь дело с самим этим миром», а это, по сути, является пусть и в сильно измененной форме, но возвратом к дофрегеанской традиционной трактовке референции, отстаиваемой еще Дж. С. Миллем, считавшим, что мир предстает перед нами уже разделенным на предметы и все, что мы должны сделать - это научиться прикреплять определенный ярлык к определенному предмету14.
Принципиальное расхождение Фреге с Расселом состояло в том, что Фреге, отступая от корреспондентной теорию истины, утверждал, что мы не можем схватить мир кроме как посредством смысла предложений и что, подобно именам собственным, предложения имеют как смысл - суждение, выраженное в предложении, так и референцию -истина или ложь, в то время как Рассел не проводил различия между смыслом и референтом, когда он рассматривал подлинные имена собственные, поскольку именно
12 Фреге Г. Логика и логическая семантика / Г. Фреге. - М.: Аспект Пресс, 2000. - С. 230-246,326-34.
13 Немного позднее позицию, очень близкую взглядам Фреге, сформулировал Карнап, интерпретируя в своей концепции смысл как формулировку истинностных условий предложений. Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка / Р. Карнап // Вестник Московского Университета. Сер.7. Философия. 1993. - № 6. - С.11-26.
14 Хотя необходимо отметить, что взгляды Рассела на проблему референции в этом смысле, разумеется, не являются простым дериватом миллевской позиции. Так, он отнюдь не случайно избегает именно миллевских терминов «означает» - signify, или «обозначает» - denote, используя вместо них слова «выражает» - express, или «является символом для...», поскольку, как полагает Рассел, отношения между предложением и фактом, то есть акты референции, совершенно отличны от тех, которые имеют место между именем и именуемой вещью.
meaning - значение имени собственного, то есть сам предмет, на который имя указывает, являлся для него действительным конституэнтом пропозиции, что собственно только и позволяло напрямую связать язык и мир15. Взгляды Рассела на референцию были также подкреплены появлением в русле аналитической философии «антименталистского направления» X. Патнэма и С.А. Крипке, которые подвергли острой критике Фреге именно за его утверждения о том, что смысл языкового выражения определяет его предметное значение, или референцию, а это значит, что референтом слова будет тот объект, который удовлетворяет характеристикам, включенным в смысл этого слова, или, иными словами, удовлетворяет тем дескрипциям, которые связываются с данным словом. В противовес фрегеанскому взгляду на референцию «антименталисты» утверждают, что референция важнейших категорий языка: имен собственных, терминов естественных видов и индексальных выражений, устанавливается без посредства смысла, при этом следует отметить, что критика понятия «смысл» не в последнюю очередь связана с трудностью его анализа логико-математическими методами, а также сложностью его выражения в формализованном виде, но в целом «антиментализм» является несколько измененной, а именно привлекающей новые средства аргументации, попыткой представления отношения между языком и миром как прямого, не опосредованного никакими ментальными сущностями16. Так, если согласно фрегеанской теории имен собственных смысл определяет референцию, то Крипке переворачивает это отношение, утверждая, что имена собственные не могут иметь смысла, поскольку то, что приписывается референту имени собственного его смыслом, может и не быть истинным, аргументируя затем это посредством привлечения логики возможных миров [ю, с. 151-183]. Однако примечательно, что, несмотря на все это, в русле аналитической философии произошел возврат и к фрегеанской трехчленной семантической конструкции, сторонником которой следует указать В. Куайна, который в противовес «нестрогой семантике» Рассела настаивает на четком различении между meaning и reference, в этом случае meaning уже обозначает похожий на фреге-анский медиальный элемент. Таким образом, в противовес Расселу, согласно взглядам Куайна, язык отсылает не к абсолютной реальности, а к некоторой промежуточной структуре в субъектно-объектном процессе познания - к универсуму рассуждений17.
Однако необходимо отметить, что при всем многообразии направлений и позиций, представленных в рамках обоих традиций, занимающихся проблемами теории референции, ни одна из вышеперечисленных, в случае ее использования применительно к такой познавательной форме, как докса, не позволяет удовлетворительно решить вопрос об их референции. Так, взгляды, отстаиваемые Расселом и «антименталистами», по сути своей, основываются на доктрине, признающей язык - «зеркалом реальности», и, соответственно, не могут использоваться при анализе доксы, то есть такого конечного осмысленного множества высказываний, несомненно, представляющего собой «нечто» большее, чем простую конъюнкцию высказываний, а именно данное «нечто» состоит в том, что любая докса имплицитно содержит определенную «точку зрения», - и это, безусловно, противоречит взглядам Рассела и «антименталистов», поскольку, необходимо отметить, что в той мере, в какой можно говорить о существовании когнитивной связи между «точками зрения» и миром, направление этой связи всегда определяется высказываниями, содержащимися в доксе. По сути, для Рассела, а также других сторонников постфре-геанской традиции, признававшего, что каждое осмысленное суждение, содержащееся в предложении, должно быть либо истинным, либо ложным, тем не менее все конечные совокупности предложений, выражающие некоторые множества высказываний, то есть доксы, являются ложными, поскольку, согласно его знаменитой теории дескрипций, специально разработанной для анализа предложений, значение которых было ясно и по-
15 Рассел Б. Исследование значения и истины / Б. Рассел. - М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999; Рассел Б. Об обозначении // Язык, истина, существование / Б. Рассел. - Томск: Изд-во ТГУ, 2002.
16 Патнэм X. Философия сознания / X. Патнэм. - М.: Дом интеллектуальной книги, 1999- -С. 146-235.
17 Куайн В. Слово и объект / В. Куайн. - М.: Логос, Праксис, 2000. - С. 102-183; Гудмен Н. Факт, фантазия и предсказание / Н. Гудмен. - М.: Идея-Пресс, Логос, Праксис, 2001. - С. 339-362.
Серия Философия. Социология. Право. 2010. № 14(85). Выпуск 13
нятно, но при этом которым трудно было приписать истинностную оценку, так как данные предложения, казалось, предполагали реальное существование тех объектов, к которым относились их термины, стоящие на месте субъекта, хотя такие объекты не существовали, ведь всем таким предложениям и их естественным контрадикторным противоположностям, сохраняя в то же время принцип непротиворечия, необходимо приписать оценку «ложь». Иными словами, для Рассела все предложения, составляющие любого рода систему, в частности, такую, как доксоморфный дискурс, в которых субъектом является единичный термин, не имеющий референта являются ложными18.
Не является плодотворной и фрегеанская позиция во взглядах на референцию, так как в том случае, если встать на позицию Фреге, то все приемлемые доксы, а следовательно, и имплицитно содержащиеся в них «точки зрения», каковы бы ни были их различия, обозначали бы одну и ту же вещь - «истину», что, безусловно, не может быть признано удовлетворительным решением, а помимо этого, позволяет осознать в целом неприемлемость критерия истинности для оценки доксы, равно как и необходимость выработки другого критерия, который бы учитывал специфику мнения как особой познавательной формы. По сути, в отношении такой особой познавательной формы, как мнение, не может быть поставлен вопрос об истинностном ее значении, то есть, по сути, спрашивать о том, является ли то или иное мнение истинным или ложным, нельзя, так как здесь вовсе не следует забывать, что те фикциональные высказывания, которые составляют некоторое вполне определенное осмысленное конечное множество - доксу, не являются ни истинными, ни ложными, как, впрочем, не являются истинными и ложными одновременно, но лишь возможными, а это, как следствие, означает, что мнение «...либо лежит по ту сторону истинного и ложного, либо же никогда не достигает их различия»19.
Таким образом, следует признать особый самореференциальный статус «точки зрения», поскольку относительно только имен собственных «точек зрения», если они таковые имеют, можно согласиться с тем, что они обозначают те «точки зрения», которые именуют, но сами «точки зрения» не имеют в качестве своего референта мир или его фрагменты, то есть, выражаясь метафорически, указать «точку зрения» не значит «направить назад к реальности», что является сутью всех актов референции, но, напротив, это означает «извлечь оттуда». «Точки зрения» имеют свою онтологическую привязку не в вещах, существующих отдельно от них во внеязыковой реальности, как в случае компонентов высказывания - субъекта и предиката, но единственно и исключительно в себе самих, то есть, по сути, «точки зрения» не могут быть использованы для выражения каких-либо истинных высказываний о других вещах20. Способность «точек зрения» поглощать высказывания, включаемые доксогентом в свою доксу, объясняет также и особый кумулятивный характер доксоморфного дискурса: «точки зрения» постоянно накапливают содержание, но делают это совсем не так, как в случае использования языка в процессе дедуктивной аргументации, где заключение в дедуктивном рассуждении обычно содержит меньше, чем его посылки, и никогда не больше, в то время как доксоморфный дискурс, напротив, прибавляет к своему первоначальному запасу все высказывания, которые включаются доксогентом в свою доксу, преобразуя их в высказывания о «точке зрения», и как только множество высказываний становится настолько сложным, или, точнее, становится осмысленным, так что его содержание уже нельзя свести к сумме значений составляющих его отдельных высказываний, в доксах возникают «точки зрения».
18 Рассел Б. Введение в математическую философию / Б. Рассел. - М.: Сибирское университетское издательство, 2007. - С. 191-201.
19 Женетт Ж. Указ. соч. - С. 351.
20 Подобно тому, как система координат не может быть истинной или ложной относительно мира, рассматриваемого с ее помощью, ведь она есть некий инвариант - лишь одна из бесконечного числа возможных систем рассмотрения. Так, в частности, Н. Гудмен полагает, что сравнение описаний мира с самой «реальностью» неосуществимо, а возможно лишь сравнение одних версий описания мира с другими, и вместо классического понятия истины как корреспонденции он вводит понятие правильности как соответствия убеждениям и принципам той или иной системы описания. Подробнее см.: Гудмен Н. Указ. соч. -С. 116-256. Следует отметить также, что к аналогичным результатам пришел и Ф. Анкерсмит в процессе проведения детального семантического анализа языка историков. Подробнее см.: Анкерсмит Ф. Нарративная логика: семантический анализ языка историков / Ф. Анкерсмит. - М.: Идея-Пресс, 2003.
Список литературы
1. Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. - 656 с.
2. Греймас А.Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка // Семиотика (сб. пер.) - М.: Радуга, 1983. - С.483-550.
3. Франкастель П. Фигура и место: Визуальный порядок в эпоху Кватроченто. - СПб.: Наука, 2005. - 338 с.
4. Оккам У. Сочинения. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - 272 с.
5. Женетт Ж. Вымысел и слог // Фигуры в 2 т. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. -Т. 2. - С.342-451.
6. Гемпель К. Логика объяснения. - М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1998. - 240 с.
7. Данто А. Аналитическая философия истории. - М.: Идея-Пресс, 2002. - 292 с.
8. Иоанн Дунс Скот. Избранное. - М.: Изд-во Францисканцев, 2001. - 586 с.
9. Кант И. Критика чистого разума. - М.: Мысль, 1994. - 591 с.
10. Майнеке Ф. Возникновение историзма. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. - 480 с.
11. Трёльч Э. Историзм и его проблемы. - М.: Юрист, 1994. - 719 с.
12. Фреге Г. Логика и логическая семантика. - М.: Аспект Пресс, 2000. - 512 с.
13. Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка // Вестник Московского Университета. Сер.7. Философия. 1993. - № 6. - С.11-26.
14. Рассел Б. Исследование значения и истины. - М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999. - 400 с.
15. Рассел Б. Об обозначении // Язык, истина, существование. - Томск: Изд-во ТГУ, 2002. - С. 7-22.
16. Патнэм X. Философия сознания. - М.: Дом интеллектуальной книги, 1999- - 240 с.
17. Крипке С.А. Очерк теории истины // Язык, истина, существование. - Томск: Изд-во ТГУ, 2002. - С.151-183.
18. Куайн В. Слово и объект. - М.: Логос, Праксис, 2000. - 386 с.
19. Гудмен Н. Факт, фантазия и предсказание. - М.: Идея-Пресс, Логос, Праксис, 2001. - 376 с.
20. Рассел Б. Введение в математическую философию. - М.: Сибирское университетское издательство, 2007. - 262 с.
21. Анкерсмит Ф. Нарративная логика: семантический анализ языка историков. - М.: Идея-Пресс, 2003. - 360 с.
PLACE AND ROLE OF OPINION IN STRUCTURES OF THE EXPLANATION AND REFERENCE
A.V. NEKHAEV
Omsk tank engineering institute after P.K. Koshevoy
The article offers the analysis of such special cognitive form as the opinion articulated as an intelligent final set of statements - «doxa». The given analysis having for an object clearing of a place and a role of opinion in structures an explanation and reference.
e-mail:
A_V_Nehaev@rambler.ru
Key words: opinion, doxa, discursive structure, explanation, reference.
