CC BY
101
шу на помощь небо и звезды» [23], также в оберегах на частые случаи жизни: «У рабы твоей (имя) солнце перед глазами, месяц у ней за плечами, звезды все на нее смотрят. Звездочкой раба (имя) подвяжится, ничего не будет бояться» [24].
Следует отметить, что концепт «звезда» употребляется в вятских заговорах в неразрывной связи с лексемами «небо» - «месяц», а также с антонимичными лексемами «день» - «солнце», которые являются предвестниками концепта «звезда»: «Чтоб не грызло, не болело, ни туск-нуло, ни скумнуло у раба Божия младенца ни в какую пору, ни в какую зорю, ни днем по солнышку, ни ночью по месяцу, по частым мелким звездочкам, отныне и до веку, и во веки веков. Аминь!» [25]
Таким образом, в ходе изучения заговорных текстов Вятского края мы пришли к следующим выводам:
1) небесный объект «звезда» в вятских заговорах представлен в качестве концепта; в статье выявлена и сформулирована его семантическая доминанта, не изменяющаяся с течением времени: звезда - небесное тело;
2) концепт «звезда» является в вятских заговорах сюжетообразующим (звезды - путеуказу-ющие опоры на пути идущего к цели, символ небесной силы, дарующий помощь);
3) концепт «звезда» в вятских заговорах воплощает представление славян о неразрывной связи каждого человека со своей звездой, которая освещает всю его земную жизнь;
4) концепт «звезда» образно вербализуется в вятских заговорах, возобновляется в произведениях народного творчества, в художественных произведениях, в речи современного поколения, то есть функциональные свойства концепта: постоянство существования, художественная образность, общеобязательность для всех - еще раз подтверждают наше предположение о том, что небесный объект «звезда» представлен в качестве концепта.
Примечания
1. Заговорный текст. Генезис и структура. М.: Индрик, 2005. С. 143-174
2. Русские заговоры и заклинания: материалы фольклорных экспедиций 1953-1993 гг. / под ред. В. П. Аникина. М.: Изд-во МГУ, 1998. № 558. С. 113.
3. Там же. № 551. С. 112.
4. Там же. № 657. С. 132-133.
5. Там же. № 358. С. 83.
6. Там же. № 1745. С. 275.
7. Там же. № 2256. С. 348.
8. Там же. № 558. С. 113.
9. Там же. № 308. С. 75.
10. Там же. № 561. С. 114.
11. Толстой Н. И., Толстая С. М. Слово в обрядовом тексте (культурная семантика слав. *уеБ5е1- // Славянское языкознание. XI Междунар. съезд сла-
вистов. Братислава, сентябрь 1993 г. Доклады российской делегации. М., 1993. С. 162.
12. Колесов В. В. «Жизнь происходит от слова...». СПб.: «Златоуст», 1999. С. 81.
13. Русские заговоры и заклинания. № 1745. С. 275.
14. Там же. № 2209. С. 340.
15. Там же. № 1218. С. 212.
16. Иванова Н. Н. Словарь языка поэзии (образный арсенал русской лирики конца XVIII - начала XX в.). М.: ООО «Изд-во АСТ»: ООО «Изд-во Аст-рель»: ООО «Изд-во «Русские словари»: ООО «Тран-зиткнига», 2004. С. 205-213.
17. Бунин И. А. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 1. Стихотворения 1888-1917 гг. М.: ТЕРРА, 1997. С. 89-90.
18. Бунин И. А. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 5. Жизнь Арсеньева; Проза 1930 г.; Переводы; Стихотворения 1918-1952 г. М.: ТЕРРА, 1996. С. 397.
19. Колесов В. В. «Жизнь происходит от слова.». С. 86.
20. Русские заговоры и заклинания... № 560. С. 114.
21. Там же. № 565. С. 115.
22. Там же. № 2026. С. 308.
23. Там же. № 2185. С. 332-333.
24. Там же. № 2333. С. 369.
25. Там же. № 466. С. 99.
УДК 398.21
Д. В. Сокаева
МЕСТО И РОЛЬ ЧУДЕСНЫХ ОБЪЕКТОВ В ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКЕ (НА МАТЕРИАЛЕ СЮЖЕТОВ 530, 530 АТ, СУС)
Статья посвящена рассмотрению чудесного объекта, а именно «свинки-золотой щетинки», в сюжете 530, 530 AT, СУС русской волшебной сказки. «Объектами» они названы в отличие от «предметов» потому, что наряду с предметами в это понятие включаются и существа, производящие действия. Парадигма чудесных объектов сюжета 530, 530 AT, СУС русской волшебной сказки включает помимо «свинки-золотой щетинки» «кобылицу-золотогривицу», «оленя золоторогого», «сивку-бурку», «жар-птицу» и т. д. Нами рассмотрено, как полисемия чудесного объекта реализуется в конкретных вариантах анализируемых сюжетов, как инвариантная модель воплощается в конкретном сказочном тексте.
The article is dedicated to the study of the miraculous object, "the pig the golden bristle" in the story number 530, 530 AT, SUS in "The Russian Fairy-tale". We call them objects not the items as this term includes not only the items but the beings who carry out actions as well. The paradigm of artistic objects in the story 530, 530 AT, SUS in "The Russian Fairy-tale" consists of "The pig the golden bristle" , "The mare the golden mane", "The deer the golden horn", "The grey-chestnut horse", "The golden bird" etc. We have studied how the polysemy of the miraculous object is expressed in the variants of the stories being studied, how the invariant model is embodied in the concrete fairy-tale.
© Сокаева Д. В., 2009
Ключевые слова: волшебная сказка, сюжет, мотив, полисемия, инвариантная модель, функция, парадигматика, обряд, синтагматика, чудесный объект.
Keywords: fairy tale, plot, motive, polysemy, invariant model, function, paradigmatic, rite, sintagmatic, a miraculous object.
Основная последовательность действий в вариантах сюжетов данного типа следующая: царь поручает трем зятьям добыть диковинки (свинку с золотой щетинкой, золоторогого оленя или морских кабанов); младший брат, который считается дурнем, добывает диковинки, но уступает их двум другим зятьям за отрезанные пальцы и кожу со спины; на пиру, где их чествуют, доказательства, представленные дурнем, изобличают обманщиков; 530 - младший брат (дурень) получает от умершего отца волшебного коня. Царь объявляет, что выдаст дочь только за того, кто допрыгнет до высокого терема (столба, стеклянной горы), где она находится, и поцелует ее; герой выполняет эту задачу и женится на царевне [1]. Сюжет 530 в 25 вариантах сказки, где упоминаются чудесные объекты типа «свинки-золотой щетинки», служит началом сюжета 530 AT, СУС.
Цель нашей работы - выявить семантику чудесных объектов в сюжетах 530, 530 AT, СУС.
Под чудесными объектами мы подразумеваем чудесные предметы и существа, которые достает герой в ином мире по поручению царя. Следует отметить, что в понятие «чудесный объект» мы сочли правомочным включить как предметы, так и существа (свинку-золотую щетинку с 12 поросятами; дудочку, под которую все пляшут; золотую веточку и т. д.), выделив как общую черту наличие направленного на них действия героя. В 34 рассмотренных вариантах анализируемых сюжетов [2] мы обнаружили следующие чудесные объекты: а) свинка-золотая щетинка; свинка-золотая щетинка с 12 поросятами; свинка-золотая спинка; свинка-золотая щетинка, бродит и все портит; свинка-золотая щетинка, она нашему царству очень пригодна; свинья, где она копытом станет, там вода побежит, где носом пороет, там пшеница; свинка-золотая щетинка, которая клыками землю пашет и хвостом засевает, от щетин ее как от солнечных лучей;
б) кобылица-золотогривица; кобыла златогривая с 12 жеребятами; золотая гривица с 12 жеребятами; кобыла; золотогривая, золотохвостая кобылица о 12 жеребятах; кобыла - сорок пежин с пежиной; кобылица-златица с тридевятью жеребцами; сороконогая кобыла с 40 жеребятами; кобылица с 77 жеребятами; сорокопега кобыла с сорокима жерёбятымы с малопоздыш-ками;
в) олень золоторогий; олень-золотые рога; олень золотохвостый, золоторогий; олень злато-
рогий и на ногах у него по трубачу трубят; олень золотоглавый; олешек золоты рожка;
в) сивка-бурко, вещий каурко; жар-птица; коза-золотые рога; коза с серебряной и золотой шерстью; конь; ветка с золотой сосны, ветки на ней серебряные, а на трех ветках сидят птицы райские, поют песни царские; да подле сосны стоят два колодца с живой и мертвой водой; золотая веточка; сосна вся золотая, а ветви на ней серебряные и на ней сидят птицы райские и поют песни райские, и если веточку посадить, то на другой день такая же вырастает, как в том государстве; золотая яблонь с золотыми листочками и яблочками; как красно солнышко весь луг освещает; уточка-золотое яичко; петушок-золотой гребешок; корова-золотые рога; золотой баран; бык золоторогий, роги блестят золотые; кабан; соловей, который из всех, нет того лучше, нет того чище поет; дудочка, под которую все пляшут; дань-белобока; лань золоторогая.
Для определения природы и роли чудесных объектов типа «свинка-золотая щетинка» в сказке необходимо четко представлять неоднозначность и многофункциональность [3] всех элементов (составляющих) сказки. При детальном определении задачи работы она будет сформулирована следующим образом: рассмотреть приведенные выше чудесные объекты как «пучки значений», «семантические сгустки», выявить парадигму значений чудесного объекта посредством анализа наименований и привлечения обрядового материала и определить, в какой степени эта полисемия чудесного объекта реализуется в конкретных вариантах анализируемых сюжетов.
Считаем возможным позаимствовать терминологию Е. С. Новик и отчасти использовать ту методику, которую исследовательница применила для описания сказочных персонажей [4].
На значимость имени (наименования) персонажа не раз указывали А. А. Потебня [5], О. М. Фрей-денберг [6], В. Я. Пропп [7], С. Ю. Неклюдов [8], Е. М. Мелетинский [9]. «Внутренний характер персонажа, - пишет О. М. Фрейденберг, - выражается при посредстве внешних, физических средств, причем эпитет, сопутствующий герою, при анализе оказывается тем же его именем» [10].
Для обозначения чудесных объектов чаще всего используется формула, представляющая собой наименование чудесного объекта с выделением какой-либо его золотой части: олень золоторогий; кобылица-золотая гривица; петушок с золотым гребешком; золотая яблонь с золотыми и серебряными листочками. Рассмотрим составляющие приведенной формулы.
Чудесные объекты-животные являются не только животными как таковыми, а обладателями рядом дополнительных значений. Е. А. Кос-тюхин, исследователь истоков животного эпоса,
считает, что связь древнего человека с животным являлась прежде всего идеологической, а не утилитарной [11].
В рассматриваемых сказках очень четко и явно прослеживается связь чудесных объектов с отцом героя. Эта связь проявляется в том, что в тридесятое царство доносит героя Сивка-Бурка, подаренный отцом; в том, что в некоторых вариантах чудесные предметы дарятся непосредственно из могилы отцом; в том, что при сопротивлении чудесных объектов отец дает герою советы. В сказке говорится о «нечистой» природе отца (колдун), о его способности к превращениям, указывается на его нечеловеческую природу: отец крикнул по-звериному, свистнул по-змеиному. Возможно, одно из значений чудесных объектов-животных - это знак связи героя с предками, знак покровительства предков, что является отголоском микологических представлений о зооморфных, тотемных предках [12].
Как пишет В. Я. Пропп, «сила откреплена от предмета и вновь прикреплена уже к любому предмету, внешне не представляющему никаких признаков этой силы. Это и есть "волшебный предмет"» [13]. Выделение «силы» как абстракции, с одной стороны, с другой стороны, вера в переселение духов и вселение их в животных оформилось, по нашему мнению, в значение чудесных объектов, знаков силы, полученной от предков. В данных сказках отражен тот момент развития жанра сказки, когда «человеческий и животный миры уже противопоставлены и контакты между ними - это не естественное состояние вещей, их надо искать, их надо налаживать» [14].
Факт сопротивления чудесных объектов подчеркивает раздельность мира героя и «иного» мира. В случаях сопротивления герой, следуя советам отца или Сивки-Бурки (т. е. персонажей, имеющих отношение к «иному» миру и являющихся их своеобразной метонимией), выполняет определенные действия. Описание этих действий указывает на необычность последних: насыпает яровые пшеницы на кожу, свинка приходит, герой ее захватывает; порет ногайкой, свинка бегает, бегает, останавливается; берет две бочки, три прута, порет, на 3-ем пруте кобыла останавливается; берет три прута железных, три оловянных, садится на кобылу и бьет ее промеж ушей всеми прутьями, пока они на мелкие части не изломаются; прыгает на кобылу со столетнего дуба; на скаку надевает петлю на шею свинке и привязывает ее к стременам; бьет кобылу палицей железной 20 пуд, роет яму, закладывает ее хворостом и травой, кобыла бегает и падает яму; заворачивается в шесть кож, кобыла набегает, хватает первую кожу... он к ней на спину, кобыла становится спокойной.
Животная природа чудесных объектов обусловлена верой в воздействие их на урожай. Как пишет В. Я. Пропп, между плодовитостью животных и плодородием земли существенной разницы не делали [15]. Не случайно чаще других в качестве чудесного объекта выступает свинья, самое плодоносящее домашнее животное. В рассматриваемых сюжетах подчеркивается эта черта и переносится на других: свинья-золотая щетинка с 12 поросятами; золотая гривица с 12 жеребятами; кобылица-златогривица с три-девятью жеребцами; кобылица с 77 жеребятами; сорокопегая кобыла с 40 жеребятами и т. д. Следует отметить символизацию и гиперболизацию числа.
В обряды, имеющие цель воздействовать на будущий урожай, часто включались животные. Например, во время святочного ряженья люди маскировались животными или водили животных с собой. Чаще всего водили козу и пели при этом следующую песню:
«Где коза ходит, там жито родит,
Где коза хвостом, там жито кустом,
Где коза ногою, там жито копною,
Где коза рогом, там жито стогом» [16].
Этот обряд «шествия с козой» был распространен на Украине и Белоруссии. У русских же преобладал обряд хождения не с козой, а с лошадью. В крестьянском обиходе они называются «кобылку водить». На этом обряде следует остановиться подробнее. «Основание лошади составляют два парня. Передний держит в руках двухконечные вилы, к которым прикрепляется соломенная голова с ушами. Все это обтягивается попоной... Впереди идет человек, который ведет кобылу за веревку, привязанную к кобыльей голове. На ходу он подергивает веревочкой в разные стороны, колокол звонит, и мальчишки, бегущие вслед за кобылой, потешаются и прыгают. Позади собираются все жители села и чинно выступают провожать весну. Таким образом, проходит процессия из одного конца села в другой, в ту сторону, где посеяно бывает озимое... Вышедши за село, народ говорит: "Ну, давайте, братцы, обдирать кобылу", и затем кобылью голову кидают в сторону, торжище с несущих сбрасывается, все окружают их, начинают играть хороводом. Иногда только для общей потехи, остается льняной хвост на проказнике» [17].
В. Я. Пропп считает, что приведенный выше обряд представляет собой ассимиляцию обряда вождения кобылки с обрядом растерзания чучела на озимом поле. Следует заметить, что все упомянутые обряды своеобразно и в разной степени запечатлены в сюжетах 530, 530 АТ, СУС. В процессе сосуществования сказки и обряда об-
ряд во многом как бы поддерживал актуально присутствующие в сказке обрядовые начала, восходящие к ее генезису, а сказочники черпали обрядовые элементы. Функции привнесенных обрядовых элементов в конкретном сказочном сюжете различны. С обрядом «вождения кобылки» и «растерзания чучела на озимом поле» перекликается эпизод, где Иван, уже будучи зятем царя, отправившись на «худой лошаденке» за диковинками, выезжает за пределы царства, обдирает кобылку и оставляет ее на съедение воронам: Выехал за город, взял за хвост, сдернул с лошади кожу и кинул на поле. - Нате, сороки да вороны, от паря подарки!
Приведенный обрядовый элемент в сказке наделен своим смыслом. Смена лошаденки на Сивку-Бурку подчеркивает момент превращения героя из «низкого» в молодца. Влияние обрядовой традиции на сказку сказалось в образовании описаний чудесных объектов-животных, особенно свинки-золотой щетинки: свинка-золотая щетинка, где она копытом станет, там вода побежит, где носом пороет, там пшеница; свинка-золотая щетинка, которая клыками землю пашет, хвостом засевает. Эти определения, имеющие очевидную связь с содержанием аграр-но-продуцирующих обрядов, стали необходимой мотивировкой тогда, когда просто название «свинка-золотая щетинка» перестало служить оправданием путешествия в тридесятое царство.
То, что раньше само собой подразумевалось под «свинкой золотой щетинкой» как знаком плодородия, со временем стало нуждаться в объяснениях, поясняющих значение чудесного объекта-животного [18]. Итак, одной из функций объектов-животных в рассматриваемых сюжетах является продуцирующая функция воздействие на урожай и приплод скота.
Нет сомнения в том, что чудесные объекты, добываемые героем - объекты «иного» мира [19]. На этот факт указывает место, куда отправляется герой: тридесятое царство, подсолнечное государство; заповедные луга (часто повторяющееся описание «иного» мира). Отношение к золоту также признак ирреального мира, солнечного государства. По мифологическим представлениям золото - металл, связанный с солнцем. На связь чудесных объектов с солнцем указывают и прямые описания: свинка-золотая щетинка... от щетин ее как от солнечных лучей сияет; золотая яблонь с золотыми и серебряными листочками и яблочками, как красно солнышко, весь луг освещает. Чудесные объекты типа «свинка-золотая щетинка» - частицы солнечного царства, царства обилия и благополучия. «Человек переносит в иной мир не только формы своей жизни, он переносит туда свои интересы и идеалы... Там хранятся силы, дающие ему власть над
природой, откуда их можно перенести в мир людей и обеспечить вечное счастливое существование» [20].
Вероятно, изначально путешествие в иной мир предпринималось с целью получения «солнца» как источника света, тепла, а следовательно, благополучия, урожая и т. д. Эти функции сказочный герой унаследовал от культурного героя мифов [21]. Золото может означать также и необычность, ценность, уникальность объекта, являясь, во-первых, дорогим, во-вторых, блестящим, ярким металлом. На правильность нашего предположения указывает то, что чудесные объекты не с золотой окраской выделяются сказочником какой-либо другой необычной чертой: дудочка, под которую все пляшут; соловей, который из всех, нет того лучше, нет того чище поет.
Необходимость добывания чудесного объекта в сказке обычно не мотивируется. Герой достает их по приказу царя за награду: царство, полцарства, женитьбу на царевне и т. д. Но в трех случаях со «свинкой-золотой щетинкой» приказ царем оговаривается: не привезете, быть беде великой; она будет у нас сад украшать; свинка-золотая щетинка, бродит и все портит.
То, что свинья наделялась в народе различными, подчас противоречивыми чертами, отмечал еще А. Н. Афанасьев: «Как животное, которое роет землю, она явилась символом 1) плуга, бороздящего нивы; 2) вихря, взметающего прах по полям и дорогам; а как животное необыкновенно плодучее, свинья поставлена в близкую связь с творческими силами весенней природы. Вместе с тем мифы приписали ей то же влияние на земледелие и урожай, какое приписывали грозовым тучам» [22].
Если мы суммируем все признаки, значения чудесного объекта свинки-золотой щетинки, то перечень их будет таков: собственно животность, плодородие (земли и животных), знак связи с предками, частица солнечного царства света и благополучия, необычность (уникальность, ценность). Перечисление значений чудесного объекта, в данном случае «свинки-золотой щетинки», представляет собой словарь одного из компонентов сказки, «где привычное лексическое значение слова не более чем оболочка, форма, а само слово является своего рода языком некоторой информации, относящемуся... к гораздо более высокому уровню» [23]. Так как рассмотрение «словаря» каждого чудесного объекта представляет собой задачу работы большего объема, мы детально остановились лишь на чудесном объекте «свинке-золотой щетинке».
Трудность установления сюжетообразующей роли чудесных объектов в данных сюжетах обусловлена тем, что рассматриваемая «сказка» устойчиво сочетает в себе два самостоятельных
сюжета. В первом сюжете можно вычленить предварительное и основное испытания: предварительное - Иванушка-дурачок сторожит могилу отца три дня; основное - на Сивке-Бурке он допрыгивает до царевны, сидящей в высокой башне. В тех случаях, когда сюжет не образует самостоятельную сказку, сюжет 530 АТ, СУС содержит лишь основное испытание, когда царь посылает зятьев за диковинками и Иванушка-дурачок достает их. Очевидно, что устойчивое сочетание этих сюжетов не случайно. Если основа волшебной сказки - обряд инициации, как считал В. Я. Пропп, то вторая часть «сказки», т. е. сюжет путешествия героя за диковинками, представляет собой повторение первой, но на другом этапе осмысления мира. Если на первом этапе, который отразился в сюжете 530 АТ, СУС, герой претерпевал изменения посредством «сидения» на могиле отца (трансформация героя подчеркивается эпизодом влезания в одно ухо и вылезания из другого уха Сивки-Бурки), то на втором этапе сосуществования сказки и обряда, при злободневности и насущности земледельческого труда появилась необходимость в большем утверждении героя. Задача добыть чудесные объекты (с соответственным им «словарем») выглядела куда весомее и труднее, а главное, она отвечала характеру коллективного земледельческого труда.
Выводы насчет аграрного значения чудесных объектов основываются только на анализе «свин-ки-золотой щетинки» и, следовательно, несколько односторонни, так как не затрагивают всего разнообразия чудесных объектов. Для выяснения роли чудесных объектов в сказке в целом необходим анализ типологии этих сказочных элементов, что составит предмет отдельной работы. В процессе бытования сказки в сочетании сюжетов 530, 530 АТ, СУС произошла редукция, в результате которой герою чудесные объекты дарит отец наряду с Сивкой-Буркой. В подобных вариантах роль чудесных объектов как знаков избранности героя выполняет клеймо, запечатлеваемое царевной. В вариантах, где оба сюжета представлены полностью, клеймо и чудесные объекты представляют собой знаки этапного признания «низкого героя». Клеймо - знак индивидуального признания царевной героя, чудесные объекты - знак общественного и окончательного признания героя.
Золото, золотая окраска выполняет в сюжете и декоративную роль; практически «золото» повторяется в сказках подобного типа три раза: клеймо - чудесный объект - золотая казна. В подобное сочетание названные сказочные реалии объединяются по своей обозначающей функции. В развертывании же сюжета они играют различные роли. В одном ряду - Сивка-Бурка и чудесный объект как средства, помогающие ге-
рою добиться цели, в другом ряду - клеймо и золотая казна как знаки достигнутого.
В. Я. Пропп назвал роль чудесных объектов типа «свинки-золотой щетинки», обозначающей побывку героя в солнечном царстве, в «ином» мире. «Дело совсем не в этом (в том, что герой достает свинку-золотую щетинку), а в том, что претендент на престол должен подвергнуться некоторому испытанию, доказывающему его побывку в ином мире» [24].
Такое представление о чудесных объектах типа «свинки-золотой щетинки» мы считаем неполным. Чудесный объект в сюжетах 530, 530 АТ, СУС полифункционален. Вышеприведенная схема показывает, что чудесный объект является, с одной стороны, средством, с помощью которого герой женится на царевне, с другой стороны, является именно «объектом», за которым герой отправляется в «иной» мир. Иными словами, если рассматривать сюжеты 530, 530 АТ, СУС безотносительно друг к другу, то чудесный объект «свинка-золотая щетинка» - это «пассивный» (не действующий в прямом смысле) волшебный помощник. Этот факт отмечал В. Я. Пропп, назвав чудесный предмет «частным случаем помощника» [25].
При сочетании (объединении) двух сюжетов в результате внутрисказочной организации элементов согласно устойчивой структуре (открытой В. Я. Проппом в «Морфологии сказки») во вновь созданном сюжете устанавливается иерархия [26], при которой чудесный объект типа свинки-золотой щетинки превращается в собственно «объект», который достается героем с помощью Сивки-Бурки. И если Сивка-Бурка -олицетворение магической силы героя, то чудесные объекты при объединении сюжетов 530, 530 АТ, СУС выполняют роль подтверждения этой магической силы, выступают в качестве «трудной задачи». В этом случае приравниваются сказочные действия: «допрыгнуть до высокой башни с царевной» и «достать чудесные объекты». Наше предположение можно проиллюстрировать примерами вариантов, где герой вместо добывания чудесного объекта совершает ратные подвиги, или покоряет коня богатыря Буслая, или строит от генеральского дворца хрустальный мост, на котором маковки золотые, на маковках птицы райские и поют песни царские.
Вопрос отношения и соотношения волшебного помощника типа «Сивка-Бурка» и чудесных объектов типа «свинка-золотая щетинка» очень сложен и требует специального рассмотрения, так же, как и вопрос о роли и значении Сивки-Бурки в данных сюжетах. Выше мы приводили мотивировки, оговаривания царем своих приказов. Эти мотивировки пополняют перечень функций чудесного объекта в сюжете. Рассмотрим каждую мотивировку. 1) Не привезете, быть беде великой - в
данном случае чудесный объект мыслится символически, вероятно, как знак всеобщего благополучия (герой достает объекты). Здесь, по нашему мнению, уместно привести обрядовый материал, а именно обряд делания печенья в образах свиньи, коровы, быков, овец и других животных из теста [27]. Эти печенья изготовлялись не как блюдо, а в качестве ритуальной еды, посредством которой народ приобщался к силам и способностям, приписываемым съедаемым животным. Печенья могли даваться в корм скоту, что, по мнению В. Я. Проппа, является совершенно явным магическим приемом создания приплода, «чтобы скот летом ходил сам домой и лучше плодился» [28]. 2) «Она будет у нас сад украшать» - чудесный объект мыслится как диковинка, необычный, уникальный. 3) «Свинка-золотая щетинка, бродит и все портит» - чудесный объект выступает в качестве просто животного.
Для рассмотрения смысла и функции чудесного объекта необходимо, как мы убедились на примере написанного, рассмотрение его по принципу парадигматики в сюжетном сказочном фонде и по синтагматическому принципу в сказочной традиции как цепи сказочных вариантов [29]. Таким образом, смысл и функция чудесного объекта в сказке могут быть рассмотрены как инвариантная модель и ее конкретное воплощение в отдельной сказке.
Примечания
1. Восточнославянская сказка. Сравнительный указатель сюжетов. Л., 1979. С. 150-151 (СУС); The Tupes of the Folk-tale. Antti Aarne's (FF Communnications. No. 3). Translated and enlarged by Stith Thompson, Ph. D. Helsinki, 1928 (AT).
2. Тексты сказок взяты из сборников: Лекарство от задумчивости (сказки 16-18 вв.) -27; Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. М., 1985-564; 182, 183, 184; Сказки русские А. Тимофеева (сказки 1618 вв.) -34; Великорусские сказки в зап. И. А. Худякова. М.; Л., 1964-10; Сказки, зап. В Тимском уезде. Собр. Ф. Белкиным. Труды Курского губернского стат. ком. Вып. 1. Курск, 1863-4; Колосов М. А. Заметки о языке и народной поэзии в области северно-великорусского наречия. Сб. ОРЯС, 1877. Т. 17, № 3-1. С. 59-69; Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 1-XLVI. Тифлис-Махачкала, 1881-1929, 1893, XV2. С. 3-19, 1912, XLII2. С. 19; Записки Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества. Т. 1 Вып. 1-54; Т. 1. Вып. 3-23. 1902, 1906; Северные сказки. Сборник Н. Е. Ончукова // Записки РГО, 1908, т. XXXIII-68; Великорусские сказки Пермской губернии. Сборник Д. К. Зеленина. Зап. РГО, 1914, т. XLI-(2), 4, С. 293, № 3; Великорусские сказки Вятской губернии. Сборник Д. К. Зеленина. Зап. РГО, 1915, т. XLII-114; Сказки и песни Белозерского края. Зап. Б. и Ю. Соколовых. М., 1915-93; Сборник великорусских сказок Архива РГО. Вып. I-II. Издал А. М. Смирнов. Зап. РГО, 1917, т. XLIV-8, 38, 222; Смирнов М. И. Этнографические материалы по Пе-реславль-Залесскому уезду Владимирской губернии.
М., 1922-8; Ярославский фольклор. Дооктябрьский Ярославль, 1938-7; Сказки и предания Северного края. Л., 1934-8, 45; Сказки Куприянихи. Воронеж, 1937-6; Сказки А. К. Барышниковой. Воронеж, 1939. С. 4549; Сказки Красноярского края. Л., 1937-23; Красно-женова М. В. Сказки нашего края. Красноярск. 1940166-173; Песни и сказки на Онежском заводе. Петрозаводск. 1937, 174-226; Сказки Филиппа Павловича Господарева. Петрозаводск, 1941-5; Гуревич А. В., Элиасов Л. Е. Старый фольклор Прибайкалья. Т. 1. Улан-Удэ, 1939-33; Песни и сказки Воронежской области. Воронеж. 1940-2; Тамбовский фольклор. Тамбов, 1941-8; Сказки И. Ф. Ковалева / Летописи Гос. лит. музея. М., 1941, кн. 11-5; Русский фольклор Нарыма. Новосибирск. 1948-6; Сказки, рассказы, песни Горь-ковской области. Горький. 1951-22; Севернорусские сказки в записях А. И. Никифоров. М.; Л., 1961-111, 125; Фольклор Тункинской долины. Улан-Удэ. 1966-192.
3. Неклюдов С. Ю. О некоторых аспектах исследования фольклорных мотивов // Фольклор и этнография. Л., 1994. С. 22. Понятие «функция» применяется в смысле «роли», что не совпадает с пониманием «функции» В. Я. Проппом.
4. Новик Е. С. Система персонажей русской волшебной сказки // Типологические исследования по фольклору. М., 1975. С. 217-218.
5. Потебня А. А. О некоторых символах в славянской народной поэзии. Харьков, 1860.
6. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. Период античной литературы. Л.: Гослитиздат, 1936.
7. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.
8. Неклюдов С. Ю. Особенности изобразительной системы в долитературном повествовательном искусстве // Ранние формы искусства. М., 1972.
9. Мелетинский Е. М. Герой волшебной сказки. Происхождение образа. М.: Изд-во вост. лит., 1958.
10. Фрейденберг О. М. Указ.соч. С. 245.
11. Костюхин Е. А. Типы и формы животного эпоса. М.: Наука, 1987. С. 33.
12. Там же. С. 40.
13. Пропп В. Я. Исторические корни... С. 195.
14. Костюхин Е. А. Указ. соч. С. 48.
15. Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963. С. 27.
16. Шейн П. В. Материалы для изучения быта и языка русского населения северо-западного края. Т. 1. Ч. 1. С-Пг., 1887. С. 91.
17. Цит. по: Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. С. 113-114.
18. «Общая тенденция одна: поиски "реалистической" мотивировки стереотипа, переосмысления традиционного клише. Эта тенденция проявляется или в нарушении старой формы при сохранении смысла, или как внесение в традицию новых стереотипов» // Разу-мова И. А. Повествовательный стереотип в русской волшебной сказке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1984. С. 16.
19. Пропп В. Я. Исторические корни. С. 282.
20. Там же. С. 291.
21. Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М.: Наука, 1986. С. 52-54.
22. Афанасьев А. М. Древо жизни. М.: Современник, 1982. С. 169.
23. Цивьян Т. В. К семантике пространственных элементов в волшебной сказке // Типологические исследования фольклора пам. Проппа В. Я. С. 209.
24. Пропп В. Я. Исторические корни... С. 310.
25. Там же. С. 191.
26. «...сказка в целом предстает как некая трехступенчатая иерархическая "структура". Волшебная сказка на наиболее абстрактном сюжетном уровне предстает как некая иерархическая структура бинарных блоков, в которой последний "обязательно имеет положительный знак"» // Мелетинский Е. М., Неклюдов С. Ю., Новик Е. С., Сегал Д. М. Проблемы структурного описания волшебной сказки // Труды по знаковым системам. IV. Вып. 236. Тарту. 1969. С. 91-92.
27. Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. С. 28.
28. Там же.
29. Пропп В. Я. Морфология сказки. Л.: Наука, 1928. 168 с.
УДК 398.3
Я. Ю. Соловьева
СЮЖЕТНЫЕ ВЕРСИИ БЫЛИЧКИ
О ПРОКЛЯТЫХ ЛЮДЯХ (К ПРОБЛЕМЕ ВАРИАТИВНОСТИ ФОЛЬКЛОРНОЙ ТРАДИЦИИ)
В статье на материале сюжета «леший уводит проклятых, отданных ему неосторожным словом» рассматриваются актуальные для современной живой традиции формы бытования жанра былички. Анализируемый сюжет регулярно реализуется в двух версиях, отличающихся по функциям, структуре, законам формирования, передачи и сохранения.
The materials of the particular plot ("a wood goblin carries off the cursed people given to him by the use of an incautious word") are used in the article to examine the forms of the mythological story, that are actual for modern live tradition. This plot is realized regularly in two versions distinguished by functions, structure and the laws of formation, translation and preservation.
Ключевые слова: сюжетная версия, мотив проклятия, быличка, прагматика, дидактив, живая фольклорная традиция.
Keywords: plot variant, curse motif, mythological story, pragmatics, didactic story, live folklore tradition.
Рассказы о проклятии широко представлены во многих локальных культурных традициях. В данной статье речь пойдет об одном из наиболее популярных на территории Русского Севера сюжете «леший уводит проклятых, отданных ему неосторожным словом» [1]. Его границы можно обозначить по-разному. Согласно приведенному выше определению к нему относятся рассказы, в которых результатом невольного проклятия является попадание проклятого во власть мифологического персонажа. Более широкое понимание
© Соловьева Я. Ю., 2009
сюжета позволяет включить в него все рассказы о водимых по лесу вне зависимости от наличия мотива проклятия в тексте. Поскольку в живой фольклорной традиции один и тот же сюжет может реализовываться с разной степенью полноты, мы будем учитывать оба определения: первое будет характеризовать основные (наиболее частотные, ядерные) реализации данного сюжета, второе - более редкие, составляющие зону «сюжетной периферии». Задачи статьи - описание фонда мотивов, составляющих сюжет, представление типовых реализационных версий, а также анализ особенностей бытования этих версий в устной традиции.
Основой для исследования послужили архивные записи кафедры русского устного народного творчества МГУ им. М. В. Ломоносова в Кировскую область с 1988 по 2008 г., а также (для большей репрезентативности) опубликованные в виде сборников или интернет-версий материалы из других регионов России (см. Примечания).
Под сюжетом мы будем понимать набор регулярно соотносимых друг с другом мотивов, полнота реализации и последовательность которых могут варьироваться от исполнения к исполнению. Рассмотрим эти мотивы.
В рассказах о проклятых в качестве завязки действия обыкновенно выступает мотив проклятия. На существование двух типов проклятия -умышленного и нечаянного - обратил внимание еще Е. Г. Кагаров [2]. В нашем случае речь пойдет о втором типе. Как ясно из определения, проклятие такого рода накладывается невольно и поэтому требует особенных условий для реализации. «Проклятие имеет силу в пределах заданных иерархических отношений - проклясть может кровный старший (отец, мать, дед, бабка) кровного младшего» [3]. Для анализируемого сюжета наиболее характерны рассказы о родительском проклятии, что отмечается и самими информантами: «Материнское слово действует очень, ребенку плохо будет» [4]. Считается, что нежелательные последствия для ребенка может вызвать даже недобрая мысль матери: «А сама-то в душе его изругала. Не как-нибудь, не такими словами, а просто, с обидой на него вот так вот подумала, ну, вот так чего-то вот» [5]. Согласно традиционным представлениям, «у взрослых, уже женатых людей, особенно после смерти матери, ее функции отчасти переходили к жене» [6], таким образом, она тоже могла выступать в роли невольно проклинающего.
Как правило, проклинающий не имеет цели навредить проклинаемому. Проклятие либо произносится в момент сильного эмоционального напряжения («А один мальчик не хотел идти. Говорит: "Не буду я тебя слушать". Мать осерчала и как закричит: "Понеси тя леший за баш-
