МЕСТО ЕВРАЗИЙСКИХ СТАТЕЙ Л.П. КАРСАВИНА В ЕГО ТВОРЧЕСКОМ НАСЛЕДИИ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК

Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви

№ 2 (13) 2023

М. В. Медоваров

Место евразийских статей Л. П. Карсавина в его творческом наследии

УДК 1(470+571)(091) DOI 10.47132/2588-0276_2023_2_127 EDN QQWFSG

Аннотация: Статья посвящена прояснению места евразийской публицистики Льва Карсавина в его творческом наследии и роли самого философа в евразийском движении. Подробно анализируются различные точки зрения российских, литовских, американских, европейских исследователей на данную проблему. Доказывается, что большинство исследователей не работали с текстом евразийских статей Карсавина сколь-нибудь систематически. В статье последовательно рассмотрены сочинения Карсавина 1925-1929гг. и его организационная роль в евразийском движении. Сделан вывод, что социально-философские взгляды Карсавина не менялись ни до, ни во время, ни после евразийского периода его жизни. Эти взгляды были с согласия лидеров евразийства оформлены в ряде программных статей и лекций 1926-1927 гг. Выяснено, что Карсавин не был инициатором раскола евразийцев на правое и левое крыло, в 1928 г. жил в основном в Каунасе и не принимал участия в становлении левой кламарской фракции. Карсавин был активным сотрудником газеты «Евразия» с октября 1928 по май 1929 гг., но не разделял установок ее левой редакции и в своих двадцати статьях не выходил за рамки тех оценок Советской власти и марксизма, которые давали позже правые евразийцы. Мыслитель был вынужден уйти из газеты «Евразия», когда она стала слишком «левой», и подробно изложил свои взгляды в «Завещании евразийцам». Карсавин предпринимал безуспешные попытки способствовать прекращению «кламарского раскола». Таким образом, обвинения Карсавина в просоветском уклоне являются ошибочными.

Ключевые слова: русский консерватизм, евразийство, левые евразийцы, ранние евразийцы, «кламарский раскол», газета «Евразия», Лев Карсавин, Петр Сувчинский.

Об авторе: Максим Викторович Медоваров

Кандидат исторических наук, доцент, доцент Национального исследовательского Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского. E-mail: mmedovarov@yandex.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0002-9921-2219

Для цитирования: Медоваров М. В. Место евразийских статей Л. П. Карсавина в его творческом наследии // Русско-Византийский вестник. 2023. №2 (13). С. 127-153.

RUSSIAN-BYZANTINE HERALD

Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church

No. 2 (13)

2023

Maxim V. Medovarov

The Place of Lev Karsavin's Eurasian Articles in His Creative Heritage

UDC 1(470+571)(091)

DOI 10.47132/2588-0276_2023_2_127

EDN QQWFSG

Abstract: The article is devoted to clarifying the place of Lev Karsavin's Eurasian journalism in his creative heritage and the role of the philosopher himself in the Eurasian movement. Various points of view of Russian, Lithuanian, American, European researchers on this problem are analyzed in detail. It is proved that the majority of researchers did not work with the text of Karsavin's Eurasian articles in any systematic way. The article consistently examines the works of Karsavin in 1925-1929 and his organizational role in the Eurasian movement. It is concluded that Karsavin's socio-philosophical views did not change either before, during or after the Eurasian period of his life. With the consent of the leaders of Eurasianism, these views were framed in a number of policy articles and lectures in 1926-1927. It is found out that Karsavin was not the initiator of the split of the Eurasianists into the right and left wings, in 1928 he lived mainly in Kaunas and did not take part in the formation of the left Clamart faction. Karsavin was an active contributor to the Eurasia newspaper from October 1928 to May 1929, but did not share the attitudes of its left-wing editorial board and in his twenty articles did not go beyond those assessments of Soviet power and Marxism that were later given by right-wing Eurasians. The thinker was forced to leave the newspaper "Eurasia" when it became too "leftist", and he set out his views in detail in his "Testament to the Eurasians". Karsavin made unsuccessful attempts to help to end the Clamart split. So, Karsavin's accusations of a pro-Soviet bias are erroneous.

Keywords: Russian Conservatism, Eurasianism, Left Eurasians, Early Eurasians, "Clamar split", "Eurasia" newspaper, Lev Karsavin, Pyotr Suvchinsky.

About the author: Maksim Viktorovich Medovarov

Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Associate Professor at Lobachevsky Nizhny

Novgorod National Research State University.

E-mail: mmedovarov@yandex.ru

ORCID: https://orcid.org/0000-0002-9921-2219

For citation: Medovarov M. V. The Place of Lev Karsavin's Eurasian Articles in His Creative Heritage.

Russian-Byzantine Herald, 2023, no. 2 (13), pp. 127-153.

Вступление

Наследие Л. П. Карсавина периода его участия в евразийском движении уже три десятка лет остается предметом острых дискуссий. Затрагиваются, в частности, вопросы об идейной и организационной роли философа среди евразийцев, о влиянии евразийской мысли на его собственные построения (в том числе и позднейшего периода), о степени ответственности Карсавина за «кла-марский раскол» 1929 г. Казалось бы, все точки зрения по названным проблемам должны аргументироваться текстами евразийских работ мыслителя. В действительности это не так, а разнобой во мнениях среди исследователей выходит далеко за рамки разумного.

Первым к этой теме обратился С. С. Хо-ружий. Он считал, что Карсавин негативно относился к коммунистической идеологии, хотя «признавал историческую оправданность нового строя и ждал от него благих плодов»1. Сближение философа с евразийцами Хоружий считал естественным, отмечая, что уже в своей первой рецензии 1923 г. на евразийские издания Карсавин не спорил с ними по существу, а лишь указывал Л.П. Карсавин, 1931 г.

на необходимость подыскать для евразийства твердое философское обоснование и в итоге сам взялся на выполнение данной задачи. Признавая, что карсавинское учение о симфонической личности, морфологии культур, о разделении внешней видимости и внутренней сущности русской революции было принято всеми евразийцами, Хоружий первым в историографии поставил вопрос о роли Карсавина в расколе евразийства на левое и правое крыло. По мнению исследователя, «он не был в числе самых левых и большевиствующих — на то в движении были Сергей Эфрон и Дмитрий Святополк-Мирский, — однако идейное обеспечение крена влево принадлежит, главным образом, ему»2. В этих словах мы усматриваем некоторое противоречие. Выдвинутый тезис следовало бы доказать путем системного анализа всех статей Карсавина в газете «Евразия» и нескольких других произведений 1928-1929 гг., однако Хоружий ограничился вырванными из контекста этих статей несколькими короткими фразами с похвалами советскому строю (но не марксистской идеологии). Исследователь ставил в вину Карсавину письмо советскому представителю Ю. Л. Пятакову в ноябре 1928 г., забывая, что на встречу левых евразийцев с Пятаковым философ так и не явился.

Общий вывод С. С. Хоружего был суров: «В описанном разложении движения Карсавин играл, бесспорно, видную роль... Не говоря уже о письме Пятакову, он — ведущий автор „Евразии", поместивший в ней за своей подписью 21 статью; ему же, судя по стилю, принадлежат и некоторые неподписанные передовицы»3. Умозаключения Хо-ружего о роли евразийства в творчестве Карсавина крайне противоречивы. С одной стороны, исследователь признавал, что философ и в своих сочинениях 30-х гг. не изменил

1 Хоружий С. С. Карсавин, евразийство и ВКП // Вопросы философии. 1992. № 2. С. 78.

2 Там же. С. 82.

3 Там же. С. 84.

своим прежним взглядам: «Евразийский соблазн длился у него... около 4 лет, а его отголоски еще заметны и в более поздних литовских работах»4. С другой стороны, Хору-жий утверждал, что якобы следы евразийства незаметны в сугубо философских трудах Карсавина (за исключением брошюры «Церковь, личность и государство»), хотя отрывать социальную философию и антропологию «Философии истории» и «О личности» от точно таких же учений в евразийских работах Карсавина немыслимо. Невозможно согласиться со словами Хоружего, будто «свою христианскую метафизику философ берег в стороне и в чистоте от своей незадачливой политики»5 и тем более с утверждением, будто Карсавин верил в советскую утопию (в статьях рассматриваемого периода он прямо осуждал утопизм как тип мышления).

Все последующие исследователи Карсавина как евразийца так или иначе отталкивались от тезисов Хоружего, опровергая или принимая их.

А. В. Соболев начал изучать данный вопрос одновременно с Хоружим. Он считал, что в мировоззренческом плане Карсавин и другие представители историко-культурологической школы И. М. Гревса действительно были близки евразийству, но не прижились в его рядах ввиду личных амбиций П. Н. Савицкого и Н. С. Трубецкого, которые якобы привлекли к сотрудничеству Карсавина лишь по конъюнктурным партийным соображениям6. Однако эту точку зрения следует считать предвзятой ввиду крайне отрицательного отношения А. В. Соболева к личности Карсавина как такового (исследователь обвинял великого философа в «духовной ущербности», хотя в цитируемой статье и отмечено, что противился включению кандидатуры Карсавина в ряды евразийцев лишь Трубецкой, а Савицкий и Сувчинский с самого начала ее поддерживали)7.

А. К. Клементьев сводил причины как сотрудничества философа с евразийцами, так и его прекращения к сугубо материальным, финансовым обстоятельствам8. Эта точка зрения получила некоторое распространение, но большинство исследователей все-таки всерьез воспринимают евразийское учение Карсавина, не сводя его к поискам заработка. К примеру, В. П. Кошарный считает, что «проблема революции, разработка которой составляет заслугу Карсавина, стала как бы центром евразийского учения»9.

М. Ю. Панченко в своей диссертации, основанной на изучении архивов Русского Зарубежья, доказывает, что всю ответственность за раскол евразийства на две фракции несут П. П. Сувчинский и П. С. Арапов. Карсавин в данной работе почти не упоминается, поскольку никакой организационной работы в данном направлении не вел; утверждается даже, будто он не входил в состав редколлегии газеты «Евразия»10.

Большинство статей последнего десятилетия сосредоточиваются на восприятии Карсавиным русской революции и, говоря об участии мыслителя в евразийском движении, вовсе не затрагивают и не цитируют его статьи в газете «Евразия»11. В наши

4 Там же.

5 Там же.

6 Соболев А. В. Своя своих не познаша: евразийство, Л. П. Карсавин и другие (конспект исследования) // Начала. 1992. № 4. С. 53.

7 Там же. С. 55-56.

8 Клементьев А.К. Лев Платонович Карсавин в евразийской организации. Хронология событий // Зарубежная Россия, 1917-1939. СПб.: Лики России, 2003. Т. 2. С. 49-50; Его же. Материалы к истории деятельности Л. П. Карсавина в евразийской организации (1924-1929 гг.) // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 36. С. 401-435.

9 Кошарный В. П. Л. П. Карсавин: размышления о русской революции // Историко-философский альманах. Вып. 3. М.: Современные тетради, 2010. С. 287.

10 Панченко М.Ю. Политическая история евразийского движения 1926-1929гг. Фракционная борьба и кламарский раскол. Автореф. ... к.и.н. СПб.: РГПУ, 2007. С. 15-22.

11 Кошарный В. П. Л. П. Карсавин: историко-философские предпосылки и метафизические основания трактовки русской революции // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. 2009. № 1 (9). С. 21-33; Его же. Л. П. Карсавин: размышления о русской революции. С. 275-289; Янковская Н. В. Взгляд Л. П. Карсавина на Россию и его участие в евразийском движении // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2013. № 5. С. 35-39;

дни исследуется экклесиология Карсавина и евразийцев; изучаются архивные данные об их взаимоотношениях12. Но все эти работы основаны на сочинениях философа до евразийского периода его жизни (до 1924 г.) либо на его общих трудах по философии симфонической личности или по учению о Церкви, а не на той публицистике, по которой Карсавина оценивали его современники. К. Б. Ермишина справедливо отмечает: «Весь корпус его статей для „Евразии" до сих пор не был должным образом проанализирован»13.

Это замечание применимо и к зарубежным исследователям. Французский историк Марлен Ларюэль в своей монографии о евразийстве обошла стороной вклад Карсавина, за исключением его учения о симфонической личности. Из карсавинской публицистики она цитировала лишь одну статью из «Евразии» («О политическом идеале»)14. Вопрос о политической теории Карсавина был поставлен, но не решен в статье К. Ошар15.

В немецкой историографии Ю. Б. Мелих акцентирует внимание на сугубо философском и богословском аспекте применения карсавинского учения евразийцами, не рассматривая его социально-политические работы16.

Польская исследовательница Тереза Оболевич в своей недавней монографии лишний раз подчеркнула враждебное отношение к Карсавину таких основоположников евразийства, как Н. С. Трубецкой, Г. В. Флоровский, Я. Д. Садовский и Н. Н. Алексеев17. Говоря об уходе Карсавина из евразийского движения в 1929 г., Оболевич подчеркивает сохранение им связей с лидерами левых евразийцев: П. П. Сувчин-ским и М. И. Цветаевой18. К сожалению, при этом игнорируется то обстоятельство, что сестра Георгия Флоровского Клавдия была большой почитательницей Карсавина и также участвовала в евразийском движении19.

Американский биограф Карсавина Доминик Рубин жаловался на недоступность ему текстов большинства евразийских статей мыслителя, призывая будущих исследователей заполнить эту лакуну20. Основное внимание историк уделяет эволюции взглядов Карсавина в 20-е гг. в сторону сближения с евразийством, его желанию на основе религиозного монизма углубить первоначально грубую схему отцов-основателей евразийства21. Рубин останавливается на полемике Карсавина с гегельянцем А. Кожевниковым (Кожевым) о преследовании философии в Советском Союзе, отмечает кар-савинское следование западноевропейским, а не евразийским образцам идеократии и авторитарной монархии в статье 1934 г. «Государство и кризис демократии»22. Эти взгляды, согласно Рубину, у Карсавина были неизменными и в евразийский период

Замараева Е.И.Л.П. Карсавин: русская революция в контексте евразийского проекта // Соло-вьевские исследования. 2018. Вып. 2 (58). С. 50-58.

12 Ермишина К. Б. Роль Л. П. Карсавина в евразийском движении (по архивным материалам) // Историко-философский альманах. Вып. 3. М.: Современные тетради, 2010. С. 290-298; Жданова Г. В. Учение о церкви и государстве Л. П. Карсавина и евразийства // Там же. С. 299-311.

13 Ермишина К. Б. Роль Л. П. Карсавина в евразийском движении (по архивным материалам). С. 296.

14 Ларюэль М. Идеология русского евразийства, или Мысли о величии империи. М.: Наталис, 2004. С. 49, 58.

15 Hauchard C. L. P. Karsavin et le movement eurasien // Revue des études slaves. 1996. Vol. 68. No. 3. P. 357-365.

16 Mehlich J. B. Die philosophisch-theologishce Begründung des Eurasismus bei L. P. Karsavin // Studies in East European Thought. 2000. Vol. 73. P. 73-117.

17 Оболевич Т. Семен Франк, Лев Карсавин и евразийцы. М.: Модест Колеров, 2020. С. 13-21.

18 Там же. С. 85-86.

19 Медоваров М.В. Статья Клавдии Флоровской «Леонтьев как предшественник евразийства» // Русско-Византийский вестник. 2021. № 4 (7). С. 137-152.

20 Rubin D. The life and thought of Lev Karsavin: "Strength made perfect in weakness". Rodopi, 2013. P. 164.

21 Ibid. P. 169-174.

22 Ibid. P. 174-177, 181-183.

его жизни, что проявляется в таких работах 1927 г., как «Основы политики» (с открыто заявленной ориентацией на учения Аристотеля и Отмара Шпанна), «Церковь, личность и государство», «Феноменология революции», «Россия и евреи»23. Вывод автора сводится к тому, что феодально-средневековые взгляды Шпанна и Карсавина на государственное устройство не имели шансов на реализацию в эпоху фашизма и большевизма. В конце концов, Д. Рубин предлагает считать Карсавина мыслителем одновременно русским, славянским, литовским, европейским, евразийским и совет-ским24, что, конечно, нисколько не способствует прояснению содержания евразийской публицистики философа и ее места в его жизненном пути.

М. Байссвенгер, обращаясь к истории изучения участия Карсавина в евразийском движении, склоняется к тому, что философу хотелось применить свои идеи на практике и стать наставником молодого течения. Вывод Байссвенгера сводится к тому, что Карсавин был полноценным евразийцем, разделял их основные идеи, желал преобразовать православную мысль в России на нетрадиционных путях25. Исследователь усматривал корни сходства взглядов Карсавина и евразийцев в общем наследии В. С. Соловьева и в желании извлечь уроки из произошедшей революции с позиций старой православно-монархической мысли. Поэтому уже с довольно критической рецензии философа на евразийские издания (1923 г.) можно отсчитывать их сближение26. Даже самые первые евразийские работы Карсавина 1925-1926гг. Байссвенгер считает полностью укладывающимися в рамки данного движения27, хотя тут же уточняет насчет враждебного отношения к ним со стороны Н. С. Трубецкого и Д. П. Святополка-Мирского, в то время как П. Н. Савицкий, П. П. Сувчинский и А. В. Карташев на данном этапе поддержали точку зрения Карсавина на Церковь, государство и педагогику.

Богата литовская историография евразийских сочинений Карсавина. Повилас Ла-синскас склонен преуменьшать значимость евразийства в творчестве философа, объявляя евразийскими лишь две (!) из десятков работ Карсавина данного периода28. Такой подход (присущий также французу Ф. Лесуру29) обусловлен доверием автора к допросам мыслителя в 1949 г., когда он ретроспективно пытался приуменьшить свою роль в евразийстве ради смягчения наказания.

Г. Мажейкис, претендуя на всестороннее освещение мировоззрения Карсавина под углом зрения евразийства, привел лишь две цитаты из статей мыслителя в газете «Евразия» с указанием на необходимость построения нового идеократического и авторитарного государства30. Ценность работы Мажейкиса заключается в его тезисе о том, что политические взгляды Карсавина и после формального выхода из рядов евразийцев оставались неизменными на протяжении 30-х гг. во всех его работах на литовском языке («Государство и кризис демократии», «Великая Французская революция и Западная Европа», многотомная «История европейской культуры»), а литовскую культуру он воспринимал как разновидность евразийской31.

Андрюс Мартинкус, отмечая сложность и противоречивость взглядов Карсавина, все-таки именно на него возлагает ответственность за идеологическое оформление

23 Ibid. P. 177-181.

24 Ibid. P. 184.

25 Байссвенгер М. «Еретик» среди «еретиков»: Л. П. Карсавин и евразийство // Лев Платонович Карсавин / Под ред. С. С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. С. 160-162.

26 Карсавин Л.П. Европа и Евразия // Современные записки. 1923. № 15. С. 298-314.

27 Байссвенгер М. «Еретик» среди «еретиков»: Л. П. Карсавин и евразийство. С. 173-176.

28 Ласинскас П. Лев Карсавин. Универсальная личность в контексте европейской культуры. М.: Изд-во Ипполитова, 2011. С. 15, 23-24.

29 Lesourd F. Karsavin and the Eurasian movement // Russia between East and West: Scholarly debates on Eurasianism. Leiden: Brill, 2007. P. 69-93.

30 Mazeikis G.L. Karsavino istoriosofinis mesianizmas ir eurazijos ideja // Problemos. 2008. T. 73. P. 34.

31 Ibid. P. 35-36.

левого, просоветского направления в Кламаре32. По мнению Мартинкуса, философия всеединства, сформулированная Карсавиным еще до его знакомства с евразийством, оставалась сердцевиной его взглядов в дальнейшем, и именно она привела его к кла-марскому расколу и статьям в «Евразии»33. Приверженность философскому холизму, идеалу цельного человека заставила левых евразийцев искать точки сближениям с марксизмом и федоровским космизмом, хотя всякая вера в прогресс и осуществление утопий Карсавину всегда была чужда34. Однако Мартинкус отмечает, что с 1927 г. карсавинское учение о симфонической личности применительно к народной личности России-Евразии как «индивидуализации общечеловеческой культуры» легло в основу «Опыта систематического изложения» евразийства и было одобрено даже Трубецким35. В конце концов, Трубецкой в 1930 г. воздал должное своим противникам, сказав: «Правда кламарцев заключалась именно в том, что они осознали, какая пропасть отделяет раннее евразийство от настоящей, живой и развивающейся русской культуры»36.

А. Мартинкус — единственный из исследователей, кто постарался отдельно рассмотреть десять из семнадцати статей Карсавина в газете «Евразия» («О смысле революции», «Евразийство и монизм», «Социализм и Россия», «Путь евразийства», «Идеократия как система универсализма» и др.), а также поднимал вопрос о принадлежности Карсавину редакционных передовиц «Евразии», девять из которых он также использовал в своей монографии37. Мартинкус ставит в центр анализа такие фразы Карсавина, как: «Марксизм следует понимать как смутный намек на русскую революцию» (№ 1, с. 2); или: «Неслучайно революция началась в России со знаменем марксизма» (№ 12, с. 3). Впервые исследователь ввел в научный оборот самые ранние статьи философа на литовском языке («К познанию русской революции» и «Европа и Россия: контуры евразийской идеологии»), где уже в 1929 г. превозносилась система Советов как иерархии симфонических личностей38.

По мнению исследователя, Карсавин в 1928-1929гг. воспринимал марксизм как общий язык русско-евразийской и европейской культуры, подчеркивал его родство с христианством в плане отстаивания телесности и конкретности человека и его монистического понимания, одобрял советский пафос общественно-политического творчества новых форм39. Но разве в такой общей форме, без конкретизации в прямые политические требования, того же самого не делали и правые евразийцы, включая Трубецкого? Разрыв правого и левого крыла евразийцев был связан с более конкретными «грехами» кламарцев, такими как буквальное одобрение всех изгибов советской политики или уклон в космизм. Однако из числа авторов газеты «Евразия» ни Карсавин, ни В. П. Никитин не были повинны ни в том, ни в другом, оставаясь до конца жизни весьма критичными к коммунистической идеологии40. Мартин-кус и сам делает оговорку, что Карсавин в учении Н. Ф. Федорова признавал лишь предельно общую формулу сотрудничества людей любых религиозных убеждений в общем деле, что рассматривается самим исследователем как форма модернизма и социологизации богословия41.

32 Martinkus A. Levas Karsavinas, eurazizmas ir bolsevizmas (Karsavino vaidmuo eurazininkq sqjûdzio idéjinéje istorijoje) // Lietuvq katalikq mokslo akademijas metrastis. T. 36. Vilnius, 2012. P. 68.

33 Ibid. P. 71.

34 Ibid. P. 74-75.

35 Ibid. P. 76-81; Мартинкус А. Соблазн могущества (Трансформация «Русской идеи» в философии «классического евразийства» (1920-1929)). М.: Директ-Медиа, 2013. С. 218.

36 Martinkus A. Levas Karsavinas... P. 85.

37 Мартинкус А. Соблазн могущества. С. 243-244.

38 Там же. С. 212.

39 Martinkus A. Levas Karsavinas. Ibid. P. 87; Мартинкус А. Соблазн могущества. С. 248.

40 Медоваров М. В. Место В.П. Никитина в евразийском движении // Русско-Византийский вестник. 2021. № 4 (7). С. 57-74.

41 Мартинкус А. Соблазн могущества. С. 239-243.

Именно поэтому Мартинкус предлагает более широкую формулу, называя Карсавина и левых евразийцев попутчиками, но не отождествляя их: «„Метафизический этатизм", — так можно назвать изложенные в евразийских изданиях взгляды Карсавина на государство, — был естественным союзником „левой" тенденции евразийской мысли, сообщившим дополнительное ускорение скатыванию в направлении Кламарского раскола»42. Точное определение карсавинской позиции, впрочем, тем самым еще не было достигнуто. Мартинкус пишет: «Несмотря на все различия в философских построениях Карсавина, Федорова и Маркса, этих троих мыслителей объединяет отрицание трансцендентного измерения бытия»43. Однако с этим утверждением можно решительно поспорить, особенно применительно к религиозной философии Карсавина.

Таким образом, вопрос о существе евразийских взглядов самого Карсавина (а не окружавших его кламарцев или его зятя П. П. Сувчинского) остается не решенным до конца, хотя А. Мартинкусу принадлежит честь начала его системного рассмотрения и выдвижения пока что единственной в своем роде гипотезы о трех стадиях эволюции евразийской мысли 20-х гг. (от христианского универсализма Флоровского через культурный партикуляризм Трубецкого и Савицкого к универсализму на марксистской и космистской подкладке у кламарцев): «Начав с радикального отмежевания от Европы в „Европе и человечестве", в „Евразии" евразийская мысль в Европу вернулась. при посредничестве марксизма»44. В итоге оказалось, что в лице Карсавина часть евразийцев стала легко воспринимать европейскую католическую культуру и немецкую философию, что противоречило самой сути антизападного пафоса Тру-бецкого45. Итогом стал излишний и неуместный, по мнению Мартинкуса, оптимизм Карсавина по поводу эволюции Советской власти в духе традиционной русской государственности, причиной которого стал «соблазн религиозно-исторического им-манентизма»46. При этом литовский исследователь склонен не придавать большого значения различиям во взглядах правых и левых евразийцев: «Еженедельник „Евразия" есть настоящий плод евразийской мысли, законное дитя ее союза с мыслью Карсавина. Очевидно, что на главного редактора евразийских изданий (за исключением откровенными „левыми" редактировавшихся „Верст") Савицкого ложится немалая доля ответственности за такой идейный метаморфоз „классического" евразийства»47.

К сожалению, эти выводы до сих пор не становились предметом дискуссии в русской историографии, хотя они в развернутом виде представлены в заключительной главе монографии Мартинкуса на русском языке, осложненной намеками на гностические истоки политических взглядов Карсавина48.

Убедившись в недостаточности существующих исследований, обратимся к первоисточникам и попытаемся определить место Карсавина в евразийстве и место евразийства в карсавинской мысли, опираясь на полный корпус евразийских работ философа 1925-1929 гг.

Л. П. Карсавин как теоретик евразийства до «кламарского раскола»

Укажем сначала вкратце хронологию евразийских публикаций Карсавина, которую правильнее начинать не с его критического отзыва о евразийцах в 1923 г., а с «Уроков отреченной веры» в «Евразийском временнике» 1925 г. и записки

42 Там же. С. 209.

43 Там же. С. 247.

44 Martinkus A. Levas Karsavinas... P. 88-89; Мартинкус А. Соблазн могущества. С. 251-255, 260.

45 Мартинкус А. Соблазн могущества. С. 216-225.

46 Там же. С. 225-235, 265.

47 Там же. С. 237.

48 Там же. С. 194.

«О педагогике»49. Это не противоречит признанию философа о самом себе: «Эту идеологию автор развивал еще раньше, независимо от евразийцев, с которыми лишь потом сблизился, увидав, что наименование препятствием к этому служить не может»50.

В 1925 г. Карсавин выступал на прениях о евразийстве в Русском академическом союзе в Берлине. В 1926 г. он в благожелательном тоне призвал Н. А. Бердяева внимательнее читать евразийские работы и воздерживаться от поспешных нападок на них, но в то же время от лица всех евразийцев четко отмежевался от соловьевского насле-дия51. Заметим, что эту рецензию П. Н. Савицкий будет хвалить и ставить в пример правым евразийцам даже после своего личного разрыва с Карсавиным и «кламар-цами»52. В то же время в 1925-1926 гг. росла враждебность Карсавина к Савицкому, происходило его дальнейшее сближение с Сувчинским53. В 1926 г. Карсавину было поручено написать основную часть анонимно вышедшей программы евразийского движения, в которую впервые вошли мысли философа о симфонической личности54. Мы не будем подвергать анализу этот хорошо известный текст ввиду неясности того, какая именно часть текста написана другими соавторами-евразийцами (по крайней мере, фрагменты про Иран и Туран явно принадлежат В. П. Никитину, а природно-географическое описание России — П. Н. Савицкому). Отметим главное: все евразийцы тогда согласились с программным характером этого документа, резко осуждавшего коммунистическую идеологию и призывавшего к развитию потенциала пореволюционной России на путях новой евразийской идеологии, которая органически вырастет из православного ядра и заменит собой идейно мертвый марксизм: «Коммунисты верили в наступление коммунизма, а на самом деле являлись бессознательными орудиями возрождавшейся государственности»55. Одобрение системы Советов, федеративного строя, организации Красной армии — все это относилось не к личным взглядам Карсавина, а к общей программе всех евразийцев.

Поскольку и после выхода из евразийского движения в 1929 г. Карсавин не изменял до конца жизни ни сущностно, ни терминологически тому, что было высказано в программе 1926 г., возникает вопрос: находятся ли в действительности его «левые» статьи 1928-1929 гг., приведшие к разрыву с правыми евразийцами, в противоречии с их общей программой? Стал ли период газеты «Евразия» неким аномальным зигзагом в творчестве философа? Для ответа на этот вопрос необходимо посмотреть на последующую активность Карсавина, восстановив хронологию его евразийского творчества.

В конце 1926 г. Карсавин вместе с В. П. Никитиным руководил заседаниями Евразийского семинара в Париже56. 25 января 1927 г. он прочитал перед большой аудиторией в Брюсселе лекцию «Основы евразийства», имевшую потрясающий успех57. Весной 1927 г. Карсавин, несмотря на возражения Н. С. Трубецкого, был включен в Совет Семи, управлявший всем движением58. Кадеты писали о нем как о «лидере, философе

49 Карсавин Л.П. Уроки отреченной веры // Евразийский временник. Париж, 1925. Кн.4. С. 82-87; Его же. О педагогике // Евразийская хроника. 1926. № 4. С. 31-47; Его же. Церковь, личность и государство. Париж, 1927.

50 Выступление П. Н. Милюкова против евразийства // Евразийская хроника. № 7. Париж, 1927. С. 34.

51 Карсавин Л.П. Ответ на статью Н.А. Бердяева об «евразийцах» // Путь. Январь. 1926. № 2. С. 124-127.

52 Савицкий П.Н. В борьбе за евразийство. Париж, 1931. С. 45.

53 Ермишина К. Б. Роль Л. П. Карсавина в евразийском движении (по архивным материалам). С. 293-294.

54 Евразийство: опыт систематического изложения. Париж: Евразийское книгоиздательство, 1926. 77 с.

55 Там же. С. 43.

56 Байссвенгер М. «Еретик» среди «еретиков»: Л.П. Карсавин и евразийство. С. 183-184.

57 Клементьев А.К. Материалы к истории... С. 420-421.

58 Ермишина К. Б. Роль Л. П. Карсавина в евразийском движении (по архивным материалам). С. 294-296.

и „верховном" зодчем евразийства»59. В 1927 г. были опубликованы самые крупные и наиболее часто публикуемые и цитируемые евразийские работы философа: «Основы политики», «Феноменология революции», «Церковь, личность и государство»60. Эти труды уже были пронизаны пафосом принятия пореволюционного максимализма методов (но только методов!) большевизма и системы Советов при отрицании марксистской, коммунистической идеологии и призывах заменить ее на православную и евразийскую. Все перечисленные работы много раз переиздавались в новейшее время и анализировались историками, поэтому мы не будем на них останавливаться.

Отдельно следует сказать о кратких статьях и рецензиях Карсавина в «Евразийской хронике». Первая из них, «О педагогике», посвящена призыву к ориентации образовательной системы на воспитание цельной личности61. Вторая представляет собой весьма доброжелательный отзыв о новом движении младороссов — главных конкурентов евразийцев в той же идеологической нише62. Крохотная (на одну страницу) рецензия на Отмара Шпанна — австрийского мыслителя, наиболее близкого к Карсавину по взглядам — предвосхищает дальнейшее сближение «Философии истории» Шпанна (1932 г.) с одноименной книгой Карсавина63. Именно в этой заметке, однако, Карсавин порвал с культурным партикуляризмом Трубецкого и интерпретировал евразийство как универсальное учение: «Евразийство все более уясняется как учение не только о национальной культуре, но и о ее общечеловеческой, исторической миссии. Проблема России-Евразии есть и проблема человечества, проблема новой Азии и новой Европы»64.

Наибольший интерес в плане оценки Карсавиным происходивших в Советском Союзе идейных процессов представляет собой его четвертая заметка в «Евразийской хронике», посвященная разбору присланной неким советским юношей философской рукописи, в которой за путаницей понятий и терминологической беспомощностью мыслитель постарался уловить признаки самостоятельности мысли и оздоровления духа советской молодежи, разглядеть перспективы ее выхода в будущем на путь построения более здоровой философии65. «Нет ни белого, ни красного, а есть находящая в творческом труде свою вечную сущность Россия», — заключал философ66.

Пятая статья Карсавина в «Евразийской хронике» представляла собой размышление в связи с новой книгой Ю. Н. Данилова67. Разложение русской армии в годы Первой мировой войны философ осмыслял через призму учения об армии как наиболее здоровой, организованной выразительнице народного самосознания. В период с 1905 по 1914 гг., по словам Карсавина, русская армия показала себя как «воплощение великодержавной идеи», «начало нового русского великодержавного самосознания», как «организация народного самопожертвования за честь прошлых и благо будущих поколений»68. Однако, по мнению мыслителя, в период Первой мировой войны армия «переоценила возможности русской действительности», была предана прогнившим «обществом» и поэтому не достигла намеченных целей; более того — сами цели оказались не чем иным, как желанием заставить Россию воевать за европейские интересы, что было отвергнуто народом. Однако тем самым армия лишь слегка опередила свое

59 Евразийство. Прения по докладу П.Н. Милюкова // Последние новости. Париж, 1927. 14 февраля. № 2154. С. 2-3.

60 Карсавин Л.П. Феноменология революции // Евразийский временник. Париж, 1927. Кн.5. С. 28-74; Его же. Основы политики // Евразийский временник. Париж, 1927. Кн. 5. С. 185-239.

61 Карсавин Л.П. О педагогике // Евразийская хроника. Прага, 1926. № 4. С. 31-47.

62 Карсавин Л.П. Младороссы // Евразийская хроника. Париж, 1926. № 6. С. 13-17.

63 Карсавин Л.П. По поводу трудов Отмара Шпанна // Евразийская хроника. № 7. Париж, 1927. С. 53.

64 Там же.

65 Карсавин Л. П. Евразийская идея в материалистической оболочке: по поводу рукописи «Учение о жизни» // Евразийская хроника. Париж, 1927. № 8. С. 65-86.

66 Там же. С. 86.

67 Карсавин Л. П. Армия и революция (по поводу книги ген. Ю. Н. Данилова «Россия в мировой войне, 1914-1915 г.». Берлин: Слово, 1924) // Евразийская хроника. 1927. № 9. С. 40-46.

68 Там же. С. 43-44.

время, и после гибели императорской армии «воплощенная ею идея легла краеугольным камнем в строение новой России. Армия погибла, но погибла она за идею, которая в ней родилась и пережила и ее и революцию»69. Эта идея была унаследована Красной армией: «Так неожиданно соединяются в новой России наследие революции с наследием погибшей русской армии, и осознается непрерывность русского исторического процесса, ибо новая Россия строится народом чрез революционный процесс, но на почве, напоенной кровью павших за устремление к ней. Новая Россия не красная и не белая, а новая»70. Карсавин еще раз подчеркивал, что он осуждает европеизм и красной, и белой идеологии, выдвигая на его место учение о евразийском великодержавии.

Особняком среди статей Карсавина в евразийских изданиях стоят две работы, опубликованные в альманахе «Версты». Первая из них, «Без догмата» (октябрь 1926 г.), блестяще развивает ключевые идеи карсавинских книг «Введение в историю» и «Философия истории», затрагивая проблему историзма и историософии и частные вопросы развития историографии в России. Из собственно евразийских мыслей в данной статье можно найти высказанное вскользь отрицание и коммунизма, и реставрации дореволюционных порядков, а также одобрительное упоминание о «туранстве» России71. Лишь в самом конце статьи Карсавин открыто говорит о России-Евразии. Марксизм в данной статье многократно резко осуждается (наравне с либерализмом), и вывод философа укладывается в общую линию всех евразийцев того времени: «Нельзя судить по ложным предчувствиям и блужданиям русского коммунизма. Но, внимательно всмотревшись в его судьбы и его влияние, уже можно судить о том, что будет, если распыляемые в нем единство и мощь направятся на свою подлинную, коммунизмом искажаемую цель»72.

Вторая статья Карсавина в «Верстах», «Россия и евреи», открывала новый раздел в евразийской мысли73. Откровенный и честный разговор Карсавина о нескольких психологических типах евреев (традиционном иудее, полностью ассимилированном христианине, революционном космополите) снискал заслуженное уважение оппонентов. Примечательно, что вся статья написана с последовательно православных позиций и лишь на последних страницах внезапно Карсавин вводил тему евразийства и предлагал включить российских евреев в федерацию народов Евразии, под которой он подразумевал «не Россию коммунистическую, а грядущую, евразийскую Россию»74.

Сразу после статьи Карсавина (предваряемой предисловием от редакции) был опубликован дискуссионный, но благожелательный ответ ему А. З. Штейнберга с добавлением его же статьи «Достоевский и еврейство»75. Тем самым карсавинская работа положила начало серьезной разработке проблемы еврейства в евразийстве, которую через несколько лет увенчает труд Я. А. Бромберга «Евреи и Евразия» и другие его статьи76.

Карсавинская публицистика в газете «Евразия» и «кламарский раскол» (1928-1929 гг.)

В ноябре 1927 г. Карсавин и Сувчинский с разрешения Н. С. Трубецкого вступили в переговоры с советским представителем в Париже Ю. Л. Пятаковым, намереваясь включить евразийцев во внутриполитическую жизнь Советского Союза на правах

69 Там же. С. 45.

70 Там же. С. 45.

71 Карсавин Л.П. Без догмата // Версты. 1927. № 2. С. 129-144.

72 Там же. С. 144.

73 Карсавин Л.П. Россия и евреи // Версты. 1928. № 3. С. 65-86.

74 Там же. С. 85.

75 ШтейнбергА.З. Ответ Л.П. Карсавину // Версты. 1928. № 3. С.86-93; Его же. Достоевский и еврейство // Там же. С. 94-108.

76 Бромберг Я.А. О необходимом пересмотре еврейского вопроса // Евразийский сборник. Кн. VI. Прага, 1929. С. 43-48.

умеренной оппозиции. Тем не менее, до оформления кламарского, левого крыла евразийства прошел еще целый 1928 г., который Карсавин провел в основном в Литве (только в январе и апреле он прочитал два доклада в узком кругу парижских евразийцев). С октября 1928 г. он публиковал свои статьи в газете «Евразия», но лишь по возвращении в Париж в январе 1929 г. оказался лично втянут в раскол евразийцев на правых и левых.

Когда в январе 1929 г. Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий и их сторонники обличили «Евразию» в отступлении от программы евразийства, то они сразу сделали исключение для В. П. Никитина и К. А. Чхеидзе, зато обрушились с упреками в излишне лояльном отношении к марксизму на Карсавина. Однако, по существу, речь шла о придирках к двум отдельным формулировкам и фразам (о «необходимости марксизма» и о положении крестьян), не затрагивающим сути кар-савинской позиции77. Львиная доля критики правых евразийцев приходилась на статьи в «Евразии» не Карсавина, а других авторов,

Обложка брошюры правых евразийцев действительно скатывавшихся в апологию

«° газете „Евразия" (газета „Едраотя" всего советского, прежде всего — стоявшего не есть евразийский орган)».

тт г,- т -, оо за скандальными передовицами П. П. Сув-

Париж: [б.и.], 1929. 32 с. _ ,, 1

чинского, а также Д. П. Святополка-Мирского

и С. Я. Эфрона. «Политизация и уклонение в марксизм, апология коммунизма начались в парижской группе евразийцев после того, как из Парижа уехал Карсавин», — подчеркивает К. Б. Ермишина78. Расхожее мнение о том, что Карсавин был чуть ли не лидером левых, входит в противоречие с тем, что он до последнего пытался помирить Савицкого и Сувчинского, занимая центристскую позицию, и в конечном счете сделал выбор в пользу сугубо личной дружбы со своим зятем, что не означало идеологического единомыслия с ним79. С конца мая 1929 г. философ перестал сотрудничать в «Евразии», тем самым уйдя организационно из числа левых евразийцев. Примечательно, что с этого момента его статьи в газете были заменены статьями национал-большевика Н. В. Устрялова, мыслителя гораздо более левого и просоветского.

Тем не менее, вопрос о степени левизны содержания карсавинских статей в «Евразии» за рассматриваемый период в полгода стоит остро. М. Байссвенгер полагал, что к концу января 1929 г. философ пережил идейный переворот, склонившись к частичному признанию пользы марксизма. «По глубине и уровню стилистического исполнения статьи Карсавина в „Евразии" существенно ниже его предыдущих работ. Их отличают очень абстрактные рассуждения, нередко без конкретной темы или контекста, часто встречаются противоречия с предыдущими его статьями», — отмечает исследователь80. Но если это относится ко всем статьям в «Евразии» с октября 1928

77 Савицкий П.Н. Газета «Евразия» не есть евразийский орган // О газете «Евразия» (Газета «Евразия» не есть евразийский орган). Париж: [б.и.], 1929. С. 3-5, 8.

78 Ермишина К. Б. Роль Л. П. Карсавина в евразийском движении (по архивным материалам). С. 296.

79 Там же. С. 298.

80 Байссвенгер М. «Еретик» среди «еретиков»: Л. П. Карсавин и евразийство. С. 188-189.

и. н. алексеев, в. н. ильин п. п. савицкий

о газете „евразия"

(газета „евразия" не есть евразийский орган)

ПА Г1Г.1.

I и 211

по апрель 1929 г., то в чем тогда заключается январский перелом во взглядах Карсавина? Справедлива ли столь низкая оценка газетной публицистики мыслителя вообще? Обратимся к первоисточникам.

Первый номер «Евразии» открыла статья Карсавина «О смысле революции»81, не содержавшая ничего нового по сравнению с его «Феноменологией революции» 1927 г. (разве что признание относительной дальновидности Ленина) и полностью созвучная опубликованной на этих же страницах статье Н. С. Трубецкого «Идеократия и пролетариат». Обе статьи отрицали и марксизм, и буржуазный строй и усматривали в русской революции и советском строе зачатки нового, некоммунистического и некапиталистического будущего. Лозунг Карсавина: «В Русской Революции — семена России-Евразии, свободной федерации народов» — ничем не противоречил ортодоксальному евразийству Трубецкого. «Марксизм — достойная внимания историческая концепция, хотя и ошибочная, ибо односторонне материалистическая, — писал философ. — Мы должны найти и противопоставить ей другую, которая бы, не впадая в материализм, учитывала материю и тоже являлась монистическою. Только это дает право на критику марксистской»82.

Мысль о необходимости ясного познания смысла русской революции Карсавин развил в следующей статье, «Оценка и задание»83, посвященной обличению бесплодного критиканства белой эмиграции. По словам мыслителя, «евразийство. должно ответить и на потребности, которые связаны с наследием коммунизма», совпадая с коммунизмом в признании идеократии с опорой на эмпирическую реальность («Нарождающуюся форму новой культуры евразийство усматривает в советском строе»84), но отвергая при этом материализм и опираясь на православные и народно-русские начала.

Следующая статья продолжала обличение марксистов-доктринеров, противопоставляя им «творческий порыв и волю к власти» тех большевиков, кто фактически порвал с учением Маркса в условиях российской действительности85. Карсавин отвергал доктринерство эмигрантских социалистов и демократов и предостерегал от опасности вырождения СССР в безыдейное царство обывателей по образцу французской Директории.

На рубеже 1928 и 1929 гг. Карсавин призывал к «научно-критическому отношению к марксизму», к взвешенной оценке социализма как учения, свободной и от его догматической апологии, и от его отрицания86. «В советском социализме явен могучий творческий порыв»87, желание построить новое общество сразу, говорил мыслитель, в то же время решительно отрицая утопизм. Его вывод был таков: «Надо примирить социально-политический идеал и революционный творческий пафос со здоровым реализмом и упорною энергиею малых дел, надо согласовать будущее с настоящим, сомкнуть времена. Это мыслимо лишь на путях религиозной метафизики. Но совместимы ли такие пути с природою ленинизма?»88 На этот вопрос Карсавин ответил тезисом о творческом характере православия, не догматизирующем конкретные формы социально-политической жизни89.

Неслучайно две части статьи «Социализм и Россия» были разделены другой работой Карсавина — «Рождество Христово», посвященной богословскому обоснованию вочеловечения Бога и святости материи и телесности, их обожения и абсолютной

81 Карсавин Л.П. О смысле революции // Евразия. 1928. 24 ноября. № 1. С. 1-3.

82 Там же. С. 3.

83 Карсавин Л.П. Оценка и задание // Евразия. 1928. 8 декабря. № 3. С. 1-2.

84 Там же. С. 2.

85 Карсавин Л.П. Три подхода // Евразия. 1928. 22 декабря. № 5. С. 3.

86 Карсавин Л.П. Социализм и Россия // Евразия. 1928. 29 декабря. № 6. С. 1-2; 1929. 12 января. № 8. С. 1-2.

87 Карсавин Л.П. Социализм и Россия // Евразия. 1928. 29 декабря. № 6. С. 2.

88 Там же.

89 Карсавин Л.П. Социализм и Россия // Евразия. 1929. 12 января. № 8. С. 1-2.

ценности90. Таковы были воззрения Карсавина на протяжении всей его философской биографии, и как видно, они находились в полном согласии с его политическим курсом на прочтение советского материализма с позиций православного «сакрального материализма». Разница в тоне разговора о коммунизме между Карсавиным и правыми евразийцами, безусловно, с января 1929 г. начинает чувствоваться, но это всегда — лишь разница в риторике, а не по существу взглядов на советские реалии, которые у философа по сравнению с периодом его «ортодоксального евразийства» не изменились. «Мы говорим не о бегстве от мира, не о замене его каким-то иным, бесплотным, ни Богу, ни нам не нужным, но о действенном преображении этого самого нашего мира»91, — это резюме православного миропонимания Карсавина является столь широким, что под ним подписался бы и не очень любимый им Владимир Соловьев.

Следующая статья философа в «Евразии» была направлена прямо против марксистской ортодоксии о классовой борьбе в защиту утверждения реальности не только класса, но и народа как симфонической личности92. «Марксизм еще слишком индивидуалистичен, еще слишком демократичен и буржуазен»93, — эти слова Карсавина тождественны позиции Н. А. Бердяева и А. Ф. Лосева, О. Шпенглера и А. Мацейны и не представляют ничего нового и ничего «левого». Специфически новое содержится только в карсавинском тезисе о том, что большевики как новый правящий слой Евразии должны отбросить марксизм и классовую доктрину о пролетариате как уже ненужную для дальнейшего развития «куколку». Решительное утверждение философом примата политики над экономикой и тут не позволяет говорить об уступках коммунизму.

Впрочем, усмотреть такие уступки можно в статье Карсавина «Евразийство и монизм»94. Но и в ней марксизм одобряется лишь за сам принцип понимания «всякого исторического процесса как многообразно проявляющегося единства, а не как суммы и соотношения разнородных, но более или менее равноценных рядов»95. Сам же по себе марксизм порицался как «материалистическое извращение монизма». Отвергая всякие эклектические теории «суммы факторов», Карсавин последовательно проводил в жизнь принципы своей «Философии истории». Увидеть какое-либо новшество и в данной статье невозможно. Правда, называя только евразийство истинным монизмом, признающим единство духа и тела, Карсавин заявлял: «Здесь пути евразийства пересекаются с путями марксизма, и первое позволяет вылущить и освободить от исторической ограниченности правду второго»96. И даже ссылка на «гениальные прозрения Федорова» сопровождалась оговоркой, что имеется в виду не его фантастическое учение о воскрешении мертвых, а лишь общий православный пафос духовно-телесного единства. Это вновь была риторическая уступка левым евразийцам (Сувчинскому, Арапову, Святополку-Мирскому), но никак не идейная и сущностная.

Статья «К познанию революции» повторяла давно известную точку зрения Карсавина, выраженную им еще до сближения с евразийцами в статье о де Местре и в «Философии истории», и содержала осуждение разрушительного пафоса и недальновидности революционеров и контрреволюционеров97. Философ вновь призывал к беспристрастной, объективной оценке русской революции, остроумно замечая, что «современные русские „контрреволюционеры" по характеру своего миросозерцания, по своему психическому укладу, по типу и методам своей деятельности воспроизводят, частью же бессознательно копируют русских революционеров»98.

90 Карсавин Л.П. Рождество Христово // Евразия. 1929. 5 января. № 7. С. 1-2.

91 Там же. С. 2.

92 Карсавин Л.П. Евразийство и проблема класса // Евразия. 1929. 19 января. № 9. С. 1-2.

93 Там же. С. 2.

94 Карсавин Л.П. Евразийство и монизм // Евразия. 1929. 26 января. № 10. С. 2-3.

95 Там же. С. 2.

96 Там же. С. 3.

97 Карсавин Л.П. К познанию революции // Евразия. 1929. 2 февраля. № 11. С. 2-3.

98 Там же. С. 2.

Прежние революционеры превратились в созидателей государства, и «мало кто узнает марксизм в теории социализма в одной стране», замечал Карсавин99.

В очередной статье мыслитель подчеркивал, что евразийство борется не с Европой как таковой, а с индивидуализмом во всех сферах жизни, в т.ч. с демократией в политике и «свободным рынком» в экономике. Через антитезис коллективизма к синтезу универсализма — таким Карсавин видел восстановление единства культурной жизни социума, не раздробленного более на атомарных индивидов100. Марксизм в такой перспективе оказывался частичной, неполной ступенью на пути к православной соборности: «Это — псевдоморфоз русской идеи и евразийской идеократии»101.

В феврале 1929 г. Карсавин перешел к раскрытию понятия идеократии как конкретной организационной формы реализации жизненной идеи в виде демотии102. Данный тезис опять-таки был присущ евразийству и до «кламарского раскола». Назвав советский строй приближением к демотии, Карсавин отнюдь не отождествлял их. Он подтверждал верность идеалу (не утопии) как системе абсолютных идей православного христианства, исходя из которого сурово отвергал демократию с ее принципом идейного релятивизма. Только в этих рамках и следует понимать явно преувеличенные восторги Карсавина перед советским «государственным активом» и возможностью выдвижения в СССР народных инициатив снизу, поскольку мыслитель подчеркивал: «В преодолении программно-коммунистической ограниченности путь к определению идеала»103.

Развивая данную мысль, в статье «Об идеализме и реализме евразийства» Карсавин показал преимущества евразийской социологии перед марксистской, подчеркивая глубоко русский национальный характер евразийства, лишь впоследствии переросшего, по словам философа, в сверхнациональное учение о демотии и идеокра-тии, применимое к любым государствам104. Под этим углом Карсавин как опытный историк рассматривал всю историю Европы Нового времени, усматривая идеократию в абсолютистских режимах ХУ1-ХУШ вв. и монархических диктатурах Наполеона и Бисмарка в XIX в. На их фоне советский коммунизм оказывался лишь «псевдоидео-кратией», «оправдание и воспевание» которой философ осуждал как проявление сменовеховства. Таким образом, Карсавин вновь возвращался к ключевым положениям своих работ начала 20-х гг.

Лишний раз подтверждает это статья «Исторические параллели», посвященная столь привычной для Карсавина теме сравнения французской и русской революций105. Острие критики здесь вновь было направлено на доктринерское уродование жизни страны педантичными приверженцами революционной идеологии. К счастью, полагал Карсавин, в отличие от внешней экспансии французской революции, в случае с Россией происходит направление энергии преобразований внутрь страны.

Против учения либералов-западников, требовавших от России подражания и повторения западного опыта демократии, была направлена статья Карсавина 30 марта 1929 г., подчеркивающая устремление евразийства к новым, неизведанным формам государственного устройства в будущем106. Мыслитель заявлял: «Люди демократического, с позволения сказать, миросозерцания презирают Россию. Они ее внутрен-но ненавидят»107. В условиях, когда в Советском Союзе слово «демократический»

99 Там же. С. 3.

100 Карсавин Л.П. Идеократия как система универсализма // Евразия. 1929. 9 февраля. № 12. С. 2-3.

101 Там же. С. 3.

102 Карсавин Л.П. О политическом идеале // Евразия. 1929. 16 февраля. № 13. С. 1-2.

103 Там же. С. 2.

104 Карсавин Л.П. Идеализм и реализм в евразийстве // Евразия. 1929. 9 марта. № 16. С. 1-2.

105 Карсавин Л.П. Исторические параллели // Евразия. 1929. 16 марта. № 17. С. 1-2.

106 Карсавин Л.П. Еще о демократии, социализме и евразийстве // Евразия. 1929. 30 марта. № 19. С. 1-2.

107 Там же. С. 1.

официально всегда одобрялось, такое высказывание было ударом не только по социалистам и либералам в русской эмиграции, но и по риторике большевиков.

«Некрофилии» демократов, обращенных к образцам XIX в., Карсавин противопоставлял борьбу евразийцев за лучшее будущее не только России, но и Европы и всего человечества. Доставалось от него и большевикам: «Идеальное коммунистическое общество — лишь перестройка и перетасовка буржуазно-капиталистического, а не замена его чем-то принципиально иным... И коммунисты стремятся растворить будущее в прошлом; и они заражены трупным ядом, поскольку они строят теории и пытаются педантически их осуществлять»108. Лишь после этой фразы философ делал оговорку: «Но они, по крайней мере, сильны практически — как бессознательные орудия и активные носители хитрого Духа Истории. Сами они не знают, что делают и зачем делают, т. е. делают совсем не то, что хотят делать, а — обратное. Но то, что они делают, нужно и важно»109. Попытка С. С. Хоружего вырвать последнюю фразу из контекста всего абзаца и статьи, таким образом, создает совершенно превратное впечатление о том, что в действительности Карсавин писал о большевизме на страницах «Евразии». Между тем именно в цитируемой программной статье философ решительно отвергал детерминизм марксистов и говорил о свободе выбора пути развития в будущем, о необходимости преодолеть наследие французской буржуазной революции в дальнейшем развитии последствий русской революции. Здесь же он признавал, что разработка социально-экономической программы евразийства значительно отстает от политической в силу того, что новые категории общества и хозяйства пока еще не вполне ясно выработаны самой жизнью, движущейся от гибнущего индивидуализма в направлении «коллективистской, социальной, симфонической, соборной» психологии.

Наиболее известным эпизодом истории газеты «Евразия» стала дискуссия Карсавина с гегельянцем А. В. Кожевниковым (А. Кожевым) о пользе советских репрессий для развития философии в России. В обоснование своего мнения о необходимости построения новой философской системы на руинах прежней традиции Кожевников ссылался даже на М. Хайдеггера110, на «Бытие и время» которого, между прочим, газета «Евразия» первой в русской эмиграции опубликовала рецензию. Карсавин одобрил и развил эту точку зрения: «Гонения насильственно устраняют тираническую традицию европейской философии, тем самым открывая дорогу оригинальному философскому творчеству и даже вызывая его к жизни <...>. Как раз тогда мысль и развивается, тогда и становится свободной, когда ее всемерно угнетают и преследуют. И я считаю большим несчастьем для моей собственной философии (но, конечно, не для моего житейского благополучия), что живу не в России, а в относительно свободных странах»111. В этих словах можно усмотреть преднамеренное юродствование, тем более что вслед за этим Карсавин обвинил русскую классическую философию в добровольном рабстве у европейских образцов: «Не только Владимир Соловьев, а и о. Флоренский и Лосев по стилю и содержанию своего философствования — настоящие немцы»112. Данное замечание примечательно не только тем, что Карсавин был знаком с ранними книгами Лосева (в евразийской прессе на них трижды писал рецензии В. Э. Сеземан), но и тем, что он умолчал об огромном влиянии немцев Николая Кузанского, Шеллинга и Бааде-ра на свою собственную философию, тем более что в том же году Карсавин продолжал издавать свои статьи и даже книгу «О началах» по-немецки. Что касается коммунистической идеологии, то даже в цитируемой статье Карсавин осуждал ее недвусмысленно, презрительно отзываясь о неофитской околофилософской публицистике марксистов 20-х гг. Мыслитель подчеркивал: «Раскрытие православия невозможно иначе,

108 Там же. С. 2.

109 Там же.

110 Кожевников А.В. Философия и ВКП // Евразия. 1929. 9 марта. № 16. С. 7.

111 Карсавин Л.П. Философия и ВКП: по поводу статьи А. Кожевникова // Евразия. 1929. 6 апреля. № 20. С. 5.

112 Там же. С. 6.

как через преодоление православных ересей, определившихся под именами русского атеизма, материализма и коммунизма»113.

В апреле 1929 г. Карсавин опубликовал цикл «Политические заметки»114, направленный против кадетов и прочих эмигрантов, обвиненных им в презрении к русскому народу и убожестве мысли. Философ подчеркивал, что в СССР нет социальной почвы для распространения демократизма. Активной общественной силой он считал только советскую бюрократию и в меньшей степени — партию и профсоюзы, но никак не рабоче-крестьянские массы. Говоря о ВКП(б), Карсавин раскрывал свой взгляд на марксизм как на эклектическую смесь взаимно противоречивых тезисов, в которой, впрочем, как в зеркале верно отразилась вся эпоха рубежа XIX-XX вв. Только в этом качестве марксизм, по мнению мыслителя, заслуживал признания как единственная систематичная и жизнеспособная философия своей эпохи, через увлечение которой прошли многие будущие идеалисты (такого ренегата, как П. Б. Струве, Карсавин обвинил в «редкой недозрелости мысли»). Вот почему марксизм «больше отразил, чем опознал действительность»115. Чтобы развеять все сомнения в отсутствии у себя склонности к левым идеологиям, Карсавин в заключительной части «Политических заметок» резко осудил утопии и мечты о построении идеального общества на земле: «Коммунистическая утопия уже принесла много вреда, хуже же всего, что и теперь еще его приносит»116. Усмотреть здесь тождество взглядов Карсавина с «кламарца-ми» — а речь, напомним, идет о конце апреля 1929 г. — невозможно.

Под этим углом зрения Карсавин критиковал и правых евразийцев, якобы недостаточно продумавших сущность советского однопартийного строя (очевидно, речь шла о Савицком), и младороссов, желавших «сочетать советский строй с кирил-лизмом», «с основами буржуазно-капиталистического строя и даже монархиею»117. В противовес этим правым трактовкам евразийской идеократии Карсавин призывал внимательнее посмотреть на немарксистские черты советского строя, впервые упомянув И. В. Сталина. «Без преодоления марксистской догматики дальнейшее движение едва ли возможно, — заключал Карсавин. — Но преодоление вовсе не означает возврата к капитализму, антиподу социализма, лежащему в той же плоскости»118.

Однако против такого тезиса ничего не смогли бы возразить и правые евразийцы. Не кто иной, как сам П. Н. Савицкий два года спустя будет писать: «В 1931 г. мы можем точнее определить наше отношение к социализму, чем могли сделать это в 1922 г. Исповедуя религиозные начала, мы утверждаем философию подчиненной этим началам политики и экономики, тем самым чуждую философии социализма в его наиболее характерных проявлениях. Но поскольку социализм, в жизненном осуществлении преображается в этатизм (развитие государственного хозяйства) — его устремления созвучны устремлениям евразийцев. И конечно же — наш этатизм радикальнее, чем этатизм и тех европейских „социалистов", которые его признают. <...> Радикальнее и наше понимание планового хозяйства. Интересы трудящихся мы почитаем своими интересами. <...> Термин „социализм" в его европейском понимании недостаточен для обозначения социальной сущности евразийства. С одинаковым правом можно сказать, что мы отвергаем социализм и что мы являемся сверхсоциали-стами»119. На фоне такого признания из уст лидера правых евразийцев, непримиримо настроенного по отношению к Сувчинскому, «кламарцам», марксизму и реалиям советской политики, вряд ли можно упрекать Карсавина в отступлении от ортодоксальной линии евразийства.

113 Там же.

114 Карсавин Л.П. Политические заметки // Евразия. 1929. 13 апреля. № 21. С. 1-2; 20 апреля. № 22. С. 1-2; 27 апреля. № 23. С. 1-2.

115 Карсавин Л.П. Политические заметки // Евразия. 1929. 20 апреля. № 22. С. 2.

116 Карсавин Л.П. Политические заметки // Евразия. 1929. 27 апреля. № 23. С. 2.

117 Карсавин Л.П. Политические заметки // Евразия. 1929. 20 апреля. № 22. С. 2.

118 Там же.

119 Савицкий П.Н. В борьбе за евразийство. Париж, 1931. С. 7-8.

Вслед за рассмотренной выше рождественской статьей Карсавин представил и пас-хальную120. Она являлась сугубо богословской, предлагала читателям «Евразии» трудные размышления о смерти и вечной жизни, текстуально близкие к основным темам карсавинских философских трудов. Многие положения данной статьи будут дословно повторены в «Поэме о смерти». Примечательно, что вразрез с линией левых евразийцев в «Евразии», занимавшихся апологией Н. Ф. Федорова и опубликовавших в том же пасхальном номере газеты его письма, Карсавин обрушился с критикой на его учение: «Федоровская мысль определена теми же приближенными представлениями, существенно извращающими его идею. <...> Федоров пытается вместить полноту христианства в несовершенную эмпирическую жизнь, а чтобы вмещение это стало возможным, невольно урезывает христианство, обрубает его уводящие за эмпирию корни на границах эмпирии. Отсюда и странная мечта о магическом воскрешении мертвых»121.

Примечательно, что с этого момента доля откровенно просоветских и марксистских статей в «Евразии» резко выросла, в ней впервые появились публикации Н. В. Устрялова, в то время как Карсавин почти прекратил сотрудничество с газетой. Лишь однажды, 25 мая 1929 г., последний раз его маленькая заметка появилась на страницах «Евразии», притом лишь на пятой-шестой полосе, чего ранее не бывало. Ради этой публикации Карсавину пришлось пойти на уступки левым в сфере риторики, одобрив советскую систему высшего образования. Оговариваясь, что он не разделяет идей марксизма, философ все-таки писал: «С марксизмом и коммунизмом неразрывно связано все новое и ценное; и не потому только, что коммунизм захватил „командующие высоты", а и еще более потому, что коммунизм нащупал пульс исторической жизни»122. Несомненно, все предыдущие и последующие работы Карсавина доказывают неискренность и фальшивость этого утверждения. Он сам почувствовал это и с того самого дня прекратил сотрудничество в «Евразии» и в кламарском кружке своего зятя.

Как мы видели, ни одно из этих утверждений само по себе не являлось новым, все они имеют прецеденты в работах Карсавина и других евразийцев 1924-1928гг. Эпатировать современников могли разве что рассуждения мыслителя о полезности советских репрессий против философов как побудительного средства к развитию нового философского творчества на «еретических» путях в подполье. Однако подчеркнем, что «русский атеизм, материализм и коммунизм» Карсавин по-прежнему называл «православными ересями» и вовсе не собирался становиться их приверженцем или впадать в федоровский космизм.

С мая 1929 г. Карсавина уже ничего не объединяло с кламарскими евразийцами и в чисто организационном плане. «„Марксизм" газеты мне совсем не по нутру, — признался он Сувчинскому в сентябре, говоря о „Евразии". — Не приемлю — и все тут. Если бы газета и продолжалась, мне бы пришлось все равно отойти в сторону и ждать, пока евразийцы-газетчики разочаруются. Думаю все-таки, что вы наши расхождения преуменьшаете. Я считаю направление газеты теоретически неверным, а практически бес-плодным»123. После таких признаний невозможно считать Карсавина идейным лидером или хотя бы типичным представителем «кламарского раскола». В сентябре — ноябре 1929 г. он продолжал переписку как с «левым» Сувчинским, так и с «правым» П. Н. Малевским-Малевичем. 23 октября Карсавин отметил, что Н. Н. Алексеев, Н. А. Клепинин, В. Э. Сеземан желают восстановления единства евразийцев, но непримиримая позиция П. Н. Савицкого и В. Н. Ильина, а также прекращение финансирования от Генри Сполдинга исключили такую возможность124. Все-таки в начале

120 Карсавин Л.П. Пасха Красная, Пасха // Евразия. 1929. 4 мая. № 24. С. 1-3.

121 Там же. С. 3.

122 Карсавин Л.П. Старая и новая наука // Евразия. 1929. 25 мая. № 27. С. 5.

123 Цит. по: Ермишина К. Б. Роль Л. П. Карсавина в евразийском движении (по архивным материалам). С. 297.

124 Клементьев А. К. Материалы к истории деятельности Л. П. Карсавина в евразийской организации (1924-1929 гг.). С. 432-433.

1930 г. Карсавин, Сувчинский, Савицкий и Трубецкой собрались в Париже вчетвером и оформили решение об упразднении евразийского движения (правда, с 1931 г. восстановленного Савицким и Трубецким в несколько урезанном виде).

С 1929 г. в Каунасе Карсавин стал работать бок о бок с представителем правого евразийства В. Э. Сеземаном, а другой правый евразиец Н. Н. Алексеев в конце года причислил Карсавина к правым уклонистам внутри левого крыла. Вряд ли такую формулировку можно признать удачной. Точнее было бы сказать, что Карсавин хотя и сотрудничал в газете «Евразия», но к марксизму не склонился и до открытой апологии советской власти не дошел. Двойственность, промежуточность взглядов мыслителя в данный период А. К. Клементьев объяснял противоречивостью его характера125, но, пожалуй, сегодня следует сделать акцент на цельности и систематичности карса-винского мировоззрения. По нашему мнению, Карсавина наряду с В. П. Никитиным следует считать правыми евразийцами, из тактических соображений сотрудничавшими в левой газете «Евразия» на протяжении полугода и в конце концов вынужденными все-таки порвать с левыми «кламарцами». Ответственность за «кламарский раскол» евразийского движения лежит не на Карсавине или Никитине, а на Сувчин-ском, Святополке-Мирском и Эфроне.

Литовские статьи Карсавина евразийского толка и «Завещание евразийцам»

Дополнительным аргументом в дискуссии о карсавинской публицистике 19281929 гг. являются его первые работы на литовском языке, прежде всего, опубликованная в марте — апреле 1929 г. «Европа и Россия (Наброски евразийской идеологии)»126. Здесь Карсавин продолжал разъяснять концепцию симфонической личности, по-прежнему крайне сурово осуждал материализм и марксизм, рассматривая их как естественное продолжение либерально-демократической деградации западного общества, его распада на классы и индивидов с утратой общей органической культуры. Революция 1917 г., по мнению мыслителя, нанесла удар приобщившейся к западной цивилизации российской верхушке послепетровского времени («русской Европе»). «Русская революция выходит за рамки цивилизации Европы, а нынешние проблемы имеют всемирное значение»127, — указывал философ, тут же оговариваясь, что некоторый шанс на будущее примирение двух враждебных культур, европейской и евразийской, все-таки существует: «Мы, защищая перед Европой и русской Европой оригинальность России, не выделяем ее из человечества. И очень желали бы найти, в поисках истинной и настоящей России, еще и третью Европу, соединенную из первых двух, уже осуществивших свои исторические предназначения.

125 Там же. С. 298.

126 Карсавин Л.П. Европа и Россия: наброски евразийской идеологии // Логос. Санкт-Петербургские чтения по философии культуры. 1992. Кн. 2. С. 140-159.

127 Там же. С. 142.

И если третья Европа есть нечто более реальное, нежели уходящая мечта, которой утешают себя умирающие, тогда ее судьба будет связана с судьбой России узами близкого родства»128.

Пожалуй, данное предположение противоречит основному тону всей карсавинской статьи, где ясно подчеркивается, что «Россия не является ни Европой, ни Азией»129, а составляет особый евразийский мир. Московский, допетровский период был для философа тем временем, когда Россия «покровительствовала и опекала народные цивилизации Евразии таким образом, что последняя быстро шагала к федерации евразийских народов. Вставала утренняя заря нового мира, утро „pax rossica"»130. К несчастью, тяга русских к экстремальным вариантам развития обернулась вестернизацией XVIII-XIX вв., конец которой положила революция. Внешне эта революция происходила под знаменем марксизма, но Карсавин на протяжении всей статьи крайне жестко осуждал марксизм, материализм, атеизм. Единственное, что для него было приемлемо в марксизме — это учение о реальном существовании социальных классов, испорченное, впрочем, непониманием столь же реального существования культур и народов, общества в целом: «Марксистская теория освещает настоящее явление, хотя делает это неприемлемым способом и преувеличивает его важность»131. Философ разъяснял: «Мы не присоединяемся к марксистской теории и далеки от того, чтобы понимать общество как следствие скопления сословий или их братоубийственной войны, и смотрим на него как на большой организм, все члены которого одинаково нужны для полной жизни, как на настоящую симфоническую личность»132.

Однако, как настаивал в духе классического евразийства Карсавин, вопреки желаниям большевиков и их фразеологии, русская революция привела к началу строительства новой, здоровой формы общественного бытия русского народа в виде системы Советов как «демотии», которая стала как альтернативой «анархической», «дезорганизующей» партийно-парламентской системе Запада, так и простой диктатуре. «Только коммунисты спасли, против нашей воли, государство русских и позволили дальше выявляться народной цивилизации, — писал мыслитель. — Но это произошло не потому, что они хотели этого. Их сознательная политика не совпадала с тем, что они делали вынужденно. Они были несознательными инструментами в руках народа, иногда даже орудием насилия (иных, к несчастью, не нашлось). Вот так атеисты провозглашали абсолютные идеалы, хотя и не понимая их религиозной ценности и косвенно примыкая к ортодоксальному ренессансу. Таким же образом отрицатели государства, чистые марксисты, оказались его обновителями, а интернационалисты способствовали возрождению народных идеалов»133.

Наиболее четко отношение Карсавина к большевизму выражено в следующих словах: «К нашему стыду, русское самосознание разбудили интернационалисты, которые обновили идею исторической миссии России, подняв ее выше местного патриотизма в идее культурной и мирной федерации. Они показали нам, не сознавая того, мощь религии, и мы сейчас видим, какой же неверной может быть энергия идеи, стремящейся приобрести абсолютную ценность, и к каким страшным событиям эта идея приводит, если она ложна»134. В итоге в Советской России начало преодолеваться пагубное противопоставление государства обществу. Государство стало пониматься как органическая форма самого общества, прорастающая снизу через иерархическую лестницу Советов: «Из-за посреднического характера демократии, говоря о государстве Советов, лучше избегать слова „демократическое", хотя там государство есть сам народ. Мы более склонны использовать не употреблявшиеся слова и будем называть

128 Там же. С. 150.

129 Там же. С. 151.

130 Там же. С. 152.

131 Там же. С. 147.

132 Там же. С. 148.

133 Там же. С. 151.

134 Там же. С. 157.

его „демотическим" и „идеократическим"»135. Вывод Карсавина таков: «В первую очередь евразийская цивилизация имеет политическое преимущество, так как общество совпадает с государством, репрезентируя микрокосм цивилизации, основанием которого она является»136.

На наш взгляд, совершенно ничего левого в «кламарском» смысле слова здесь не сказано. Карсавинское учение в данной статье вполне соответствует самым строгим требованиям классического «правого» евразийства (учение о социальной реальности классов в марксизме признавал, например, Н. Н. Алексеев137). То же самое можно сказать о более поздней литовской статье Карсавина 1934 г., развивающей евразийское учение о демотии, пусть уже и без упоминания термина «евразийство»138.

Литовские статьи философа в 30-е гг. подтверждают, что он оставался привержен тем же взглядам, что и в евразийский период своей деятельности. Однако есть еще один документ, позволяющий оценить вклад Карсавина как евразийского публициста периода «кламарского раскола». Речь идет о так называемом «Завещании евразийцам», которое Карсавин написал на 84 листах (под документом стоит дата 24 августа 1929 г.). Из исследователей его упоминала ранее только М. Ю. Сорокина, опубликовано же оно было по копии (не по оригиналу, хранящемуся в фонде евразийца В. П. Никитина, оказавшемуся впоследствии в Бахметевском архиве в США) А. К. Клементьевым лишь в 2021 г.139 Постараемся понять, чем для Карсавина был этот документ: отречением от своих взглядов или их дальнейшим развитием? Если развитием, то в какую сторону?

«Завещание» начинается с признания факта всемирного значения Октябрьской революции: «И если Русская Революция прежде всего — самоустроение и самооформление особого, евразийского культурного мира, этот мир в данный момент оказывается средоточием совершающегося во всем человечестве процесса»140. Затем Карсавин конспективно излагал ключевые положения евразийства о России как особом культурном мире (но в рамках общечеловеческой культуры), о революции как новой стадии европеизации России и преодоления ею западных начал, о становлении советской федеративной системы. Философ выдвигал мессианский тезис: «Самосознание и самоустроение Евразии раскрывается как ее общеисторическая задача. Эта задача выходит за границы Евразии и становится общим делом всех культур и новой исторической эпохи. Преодолевая в себе Европу, Россия впервые становится и европейскою. Входя же в Европу, она влечет ее на пути Евразии»141.

Признавая верность перечисленных положений евразийства 20-х гг., Карсавин, однако, обвинял его в недейственности, в превращении в теоретическое изучение России при отрыве от практики политической борьбы. У правых евразийцев он видел лишь абстрактные мечты о замене коммунистической идеократии и демотии на евразийскую. Задачу евразийства философ усматривал в «конкретности и действенности» задач, в серьезном отношении к марксизму. Однако, вопреки левым «кламарцам», Карсавин делал оговорку: «Считаться же с марксизмом не значит сделаться марксистом и некритически принять на веру марксистские догмы»142. К достоинствам марксизма мыслитель относил монизм, универсализм, утверждение о реальности общества как социальной личности (причем для Карсавина, в отличие от марксистов,

135 Там же. С. 155.

136 Там же. С. 154.

137 Алексеев Н.Н. Евразийство и марксизм // Евразийский сборник. Кн. VI. Прага, 1929. С. 7-15; Его же. Пути и судьбы марксизма: от Маркса и Энгельса к Ленину и Сталину. Берлин: Издание евразийцев, 1936.

138 Карсавин Л.П. Государство и кризис демократии // Новый мир. 1991. № 1. С. 183-195.

139 Карсавин Л.П. Проект истинной декларации евразийцев, или им мое философски-политическое, но общепонятное завещание // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 36. С. 438-501.

140 Там же. С. 440.

141 Там же. С. 441.

142 Там же. С. 444.

речь шла именно о надклассовой и бесклассовой личности народов). По мнению мыслителя, марксизм верно распознал глубокий кризис индустриального общества, но не смог сделать правильных выводов, поскольку он «слишком упрощенно, материалистически-натуралистически понимает исторический монизм»143. Отсюда произошло ошибочное преувеличение роли пролетариата. По мнению Карсавина, идеологом новой революции и нового постиндустриального общества станут средние классы, мелкая буржуазия, интеллигенция. В конечном счете, для Карсавина марксизм с его грубым атеизмом и материализмом — лишь антитезис к капиталистическому обществу с его пассивным спиритуализмом в качестве идеологии; тезис и антитезис должны быть сняты в евразийском синтезе единства духа и материи144.

Следующая часть «Завещания» представляет собой рассмотрение понятия культуры вообще и специфики европейской культуры, начиная со средневековья, в частности. По сути, это уже готовый конспект будущей пятитомной карсавинской «Истории европейской культуры» на литовском языке (рукопись шестого тома погибла после ареста мыслителя). На наш взгляд, данный раздел («Кризис европейской культуры») является шедевром социологической мысли Карсавина, содержит образцовый анализ противоборства сословий и классов в Западной Европе в средние века и Новое время, указывает на фундаментальные ошибки и буржуазных демократов, и марксистов в понимании народа, бюрократии и власти145. Философ приходил к выводу, что индустриализация и постоянная гонка капитализма за прибылью подорвала механизмы воспроизводства европейской культуры и поставила западное общество на край гибели. Парламентскую демократию он считал анархичной и тупиковой: «Индивидуалистический демократический строй не дает возможности уловить и оформить волю и сознание культуры. Он не приближает народа к правящему слою, а держит его примерно на той же дистанции, если не на большей, и он не организует народа, а дезорганизует его. Демократизм демократии является лишь „повапленным гробом" народности и культуры или ярко-размалеванным, но архитектонически ненужным фасадом политической самоорганизации буржуазного правящего слоя. Эта организация еще менее народна, чем иерархически-сословная организация дворянства в лучшую пору средневековья»146.

Карсавинские обвинения марксизма в его собственной капиталистической сущности не являются чем-то новым (их разделяли Бердяев, Шпенглер, Мацейна), но его пафос критики буржуазного индивидуализма, который уничтожает культуру как таковую и будет сменен новым коллективизмом, может быть сравнен лишь с аналогичными местами в «Диалектике мифа» А. Ф. Лосева, который был во многом созвучен евразийцам и первые книги которого рецензировались в евразийской прессе. Отвергая и капиталистическую, и марксистскую точку зрения, Карсавин рассматривал как спасительное прибежище культуры средние классы мелких собственников и интеллектуалов, не являющиеся ни рабочими, ни капиталистами и хранящие в своей среде ценности подлинного «материка» докапиталистической культуры147. Тем не менее, в практическом плане он рассматривал для современной Европы, остро нуждавшейся в полной смене правящего слоя, возможность революции, которая будет осуществлена руками рабочих, пролетариев, но под руководством «мозга» в лице интеллигенции. В процессе такой революции постепенно будут изжиты марксистские иллюзии и восторжествует настоящая культура, надеялся мыслитель148.

Русскую революцию Карсавин не считал пролетарской. Он был убежден, что без крестьянских масс городские большевики не смогли бы победить: «Крестьянство в своей массе явилось носителем народного сознания и народной воли. Чутьем

143 Там же. С. 448.

144 Там же. С. 450-453, 468-470.

145 Там же. С. 454-468.

146 Там же. С. 462.

147 Там же. С. 474.

148 Там же. С. 476-482.

оно поняло историческую необходимость революции и неизбежность партийной диктатуры коммунистов для того, чтобы революция удалась и чтобы новая власть была общенародною властью»149. В итоге победило стихийное сознание общеевразийского патриотизма и вместо буржуазной демократии была установлена система Советов и федерации народов: «Создавая путем выдвиженчества государственный актив как идеологическое и организованное ядро правящего слоя, советская система обеспечивает связь правящего слоя с массами, из которых он органически вырастает и общения с которыми он не разрывает. В этом смысле советская система — лучшее противоядие против односторонностей всякой идеологии и, в частности, революционной идеологии коммунистов»150. Карсавин приветствовал советскую индустриализацию как направленную на спасение автаркии Евразии и в корне отличную от капиталистической индустриализации. Здесь он делал максимум возможных уступок коммунистам, восхваляя В. И. Ленина как бессознательного, стихийного мудреца: «Но тем-то он и велик, потому-то он и второй Петр России, что в его словах и делах неизмеримо больше мудрости, чем в его узких теориях и схоластических выкладках»151.

В советских реалиях конца 20-х гг. Карсавин больше всего ценил отсутствие разделения и противопоставления государства и общества, погубившего, по его мнению, западноевропейскую культуру. «Ленинизм как факт и здесь выходит за грани марксизма», — подчеркивал философ152. В будущем он усматривал, правда, вовсе не рай на земле, не утопию, но более здоровое и гармоничное отношение людей друг к другу и к природе, которое и будет выковано в ходе трудного процесса советских преобразований по мере изживания антирелигиозной политики (которая обнаруживает «неадекватность революционной идеологии идее и заданию революции») и подлинного раскрытия православной духовности153. Предлагая заменить якобы бессознательный и неадекватный атеизм большевиков православием, Карсавин провозглашал: «Если коммунизм = советскому строю + электрофикация [sic!], то евразийство = православному миросозерцанию + коммунизм»154. При этом он не исключал опасности срыва оптимистичного сценария развития России/СССР и скатывания в промежуточное секулярное состояние.

В этой связи Карсавин не отделял задачу внутреннего развития страны от изменения всей мировой системы по мере ослабления Европы и усиления США: «Руководящая роль Европы в мире уже отошла в прошлое, и только революция может еще спасти Европу от полного разложения в безнадежном провинциализме»155. В своем последнем напутствии евразийцам мыслитель призывал к союзу Европы с СССР и странами Востока против американского доминирования: «На пути к гегемонии Америки и победе обезличивающего Европу (но, конечно, не самое Америку) американизма стоят враги современной Европы, являющиеся, таким образом, и ее защитниками, — СССР и тяготеющий к ней пробуждающийся мир старых культур и „некультурных" народов»156. Карсавин допускал два сценария объединения Европы в единое наднациональное целое: под руководством США или СССР: «Если победа избавляющей Европу от революции Америки ведет к полной провинциализации Европы и исчезновению ее культуры, — СССР, открывающая [sic!] Европе возможность возрождения или оздоровления чрез революцию и угрожающая революцией, уже в данный момент является сильнейшим фактором европейского мира и защитницею европейской культуры даже в нынешнем ее состоянии»157. Правда, формы этой

149 Там же. С. 483.

150 Там же. С. 485.

151 Там же. С. 486.

152 Там же. С. 488.

153 Там же. С. 488-492.

154 Там же. С. 492.

155 Там же. С. 495.

156 Там же. С. 496.

157 Там же. С. 497.

«революции» в Европе по сравнению с Россией Карсавин представлял себе такими же более мягкими и периферийными, какими были революции и демократизация Европы XIX — начала XX вв. по сравнению с французской революцией.

Представленная в «Завещании евразийцам» программа Карсавина выступает своеобразным резюме его пятилетних социально-философских работ. Этот документ является одним из самых сильных произведений Карсавина как социолога и свидетельствует о том, что, с прискорбием расставшись и с правыми, и с левыми евразийцами в организационном плане и скорбя о расколе движения, свои общественно-политические и философские взгляды он не изменил ни на йоту и после августа 1929 г. Иначе и быть не могло, поскольку даже в период наиболее сомнительного сотрудничества с «кламарцами» в газете «Евразия» Карсавин провозглашал: «Для нас Православие не система звонких слов и не арсенал удобных аргументов, а действительно основа нашего миросозерцания»158. Эта основа была неизменной для мыслителя и до, и во время, и после периода его участия в евразийском движении.

Заключение

Таким образом, рассмотрение всех без исключения евразийских сочинений Карсавина, включая как программные издания, так и статьи в «Евразийской хронике», «Евразийском временнике», «Верстах» и газете «Евразия», заставляют существенно скорректировать сложившиеся в историографии представления о месте философа в евразийстве и месте евразийства в карсавинской мысли. Установлено, что взгляды Карсавина оставались принципиально неизменными и до знакомства с евразийцами в 1923-1925 гг., и в период евразийской активности философа, и после расставания с евразийцами в 1929 г. В работах доевразийского периода («Европа и Евразия», «Жозеф де Местр», «Философия истории») мы видим те же самые оценки русской революции и советского государственного строительства, что и в статьях евразийского периода («Феноменология революции», «Армия и революция», «Социализм и Россия», «Завещание евразийцам») и в послеевразийских литовских статьях 30-х гг. Причем во всех случаях мыслитель уповал на всемирно-историческую, универсальную роль миссии России-Евразии не только для нее самой, но и для Европы, и для Востока.

Карсавину было доверено написать основную часть евразийской программы 1926 г., неоднократно выступать в роли официального апологета и истолкователя евразийского учения на разных диспутах и лекциях, в рецензиях в печати и т.д. Несмотря на личные трения между всеми лидерами евразийства, Карсавин старался избегать прямого участия во внутренней борьбе. Формирование левого евразийства на протяжении 1928 г. происходило практически без участия Карсавина. Его статьи в «Евразии» с октября 1928 по май 1929 гг. в своих оценках марксизма и советского строя поначалу ничем не отличались от статей правых евразийцев Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, Н. Н. Алексеева. Когда же «кламарцы» стали давить на Карсавина в смысле усиления риторики в пользу марксизма и космизма, философ был вынужден уйти из газеты и выразить свое отрицательное отношение к ее левизне в ряде писем и в «Завещании евразийцам» (август 1929 г.). Последующие работы Савицкого и Алексеева о марксизме ничем существенным в своих оценках не отличаются от публицистики Карсавина. При этом философ прикладывал усилия для примирения Савицкого и Сувчинского как лидеров двух крыльев евразийского движения, но не имел шансов преуспеть в этом.

Таким образом, обвинения Карсавина (равно как, заметим, и В. П. Никитина) в организации «кламарского раскола» являются столь же беспочвенными, как и включение его в число идеологов левого евразийства. Философ оставался верен своему пониманию евразийства, заметно отличавшемуся от взглядов и правого, и левого крыла и, пожалуй, превосходившему их по глубине социологической обоснованности

158 Карсавин Л.П. Социализм и Россия // Евразия. 1929. 12 января. № 8. С. 1.

выдвинутых им тезисов о послереволюционном развитии России. Обширный корпус евразийских статей Карсавина в периодической печати, в большинстве случаев ни разу не переиздававшихся за истекшее столетие, не уступает по уровню лучшим его произведениям и заслуживает как переиздания, так и регулярного обращения к ним историков общественной мысли и русской философии, что до сих пор происходило крайне редко.

Источники и литература

1. Алексеев Н.Н. Евразийство и марксизм // Евразийский сборник. Кн. VI. Прага, 1929. С. 7-15.

2. Алексеев Н. Н. Пути и судьбы марксизма: от Маркса и Энгельса к Ленину и Сталину. Берлин: Издание евразийцев, 1936. 108 с.

3. Байссвенгер М. «Еретик» среди «еретиков»: Л. П. Карсавин и евразийство // Лев Плато-нович Карсавин / Под ред. С. С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. С. 160-192.

4. Бромберг Я.А. О необходимом пересмотре еврейского вопроса // Евразийский сборник. Кн. VI. Прага, 1929. С. 43-48.

5. Евразийство (опыт систематического изложения). Париж: Евразийское книгоиздательство, 1926. 77 с.

6. Евразийство. Прения по докладу П. Н. Милюкова // Последние новости. Париж, 1927. 14 февраля. № 2154. С. 2-3.

7. Ермишина К. Б. Роль Л. П. Карсавина в евразийском движении (по архивным материалам) // Историко-философский альманах. Вып. 3. М.: Современные тетради, 2010. С. 290-298.

8. Жданова Г. В. Учение о церкви и государстве Л. П. Карсавина и евразийства // Историко-философский альманах. Вып. 3. М.: Современные тетради, 2010. С. 299-311.

9. Замараева Е.И. Л.П. Карсавин: русская революция в контексте евразийского проекта // Соловьевские исследования. 2018. Вып. 2 (58). С. 50-58.

10. Карсавин Л.П. Армия и революция (по поводу книги ген. Ю.Н. Данилова Россия в мировой войне, 1914-1915 г. Берлин: Слово, 1924) // Евразийская хроника. 1927. №9. С. 40-46.

11. Карсавин Л. П. Без догмата // Версты. 1927. № 2. С. 129-144.

12. Карсавин Л.П. Государство и кризис демократии // Новый мир. 1991. № 1. С. 183-195.

13. Карсавин Л. П. Евразийская идея в материалистической оболочке: по поводу рукописи «Учение о жизни» // Евразийская хроника. 1927. № 8. С. 65-86.

14. Карсавин Л.П. Евразийство и монизм // Евразия. 1929. 26 января. № 10. С. 2-3.

15. Карсавин Л. П. Евразийство и проблема класса // Евразия. 1929. 19 января. № 9. С. 1-2.

16. Карсавин Л.П. Европа и Евразия // Современные записки. 1923. № 15. С. 298-314.

17. Карсавин Л.П. Европа и Россия: наброски евразийской идеологии // Логос. Санкт-Петербургские чтения по философии культуры. 1992. Кн. 2. С. 140-159.

18. Карсавин Л.П. Еще о демократии, социализме и евразийстве // Евразия. 1929. 30 марта. № 19. С. 1-2.

19. Карсавин Л.П. Идеализм и реализм в Евразийстве // Евразия. 1929. 9 марта. №16. С. 1-2.

20. Карсавин Л.П. Идеократия как система универсализма // Евразия. 1929. 9 февраля. № 12. С. 2-3.

21. Карсавин Л.П. Исторические параллели // Евразия. 1929. 16 марта. № 17. С. 1-2.

22. Карсавин Л.П. К познанию революции // Евразия. 1929. 2 февраля. № 11. С. 2-3.

23. Карсавин Л. П. Младороссы // Евразийская хроника. Париж, 1926. № 6. С. 13-17.

24. Карсавин Л. П. О педагогике // Евразийская хроника. Париж, 1926. № 4. С. 31-47.

25. Карсавин Л.П. О политическом идеале // Евразия. 1929. 16 февраля. № 13. С. 1-2.

26. Карсавин Л.П. О смысле революции // Евразия. 1928. 24 ноября. № 1. С. 1-3.

27. Карсавин Л.П. Основы политики // Евразийский временник. Париж, 1927. Кн.5. С. 185-239.

28. Карсавин Л.П. Оценка и задание // Евразия. 1928. 8 декабря. №3. С. 1-2.

29. Карсавин Л.П. Ответ на статью Н.А. Бердяева об «евразийцах» // Путь. 1926. №3. С. 29-45.

30. Карсавин Л. П. Пасха Красная, Пасха // Евразия. 1929. 4 мая. № 24. С. 1-3.

31. Карсавин Л.П. По поводу трудов Отмара Шпана // Евразийская хроника. 1927. №7. С. 53.

32. Карсавин Л.П. Политические заметки // Евразия. 1929. 13 апреля. №21. С.1-2; 20 апреля. № 22. С. 1-2; 27 апреля. № 23. С. 1-2.

33. Карсавин Л. П. Проект истинной декларации евразийцев, или им мое философски-политическое, но общепонятное завещание // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 36. С. 438-501.

34. Карсавин Л. П. Рождество Христово // Евразия. 1929. 5 января. № 7. С. 1-2.

35. Карсавин Л. П. Россия и евреи // Версты. 1928. № 3. С. 65-86.

36. Карсавин Л.П. Социализм и Россия // Евразия. 1928. 29 декабря. №6. С.1-2; 1929. 12 января. № 8. С. 1-2.

37. Карсавин Л. П. Старая и новая наука // Евразия. 1929. 25 мая. № 27. С. 5-6.

38. Карсавин Л. П. Три подхода // Евразия. 1928. 22 декабря. № 5. С. 3.

39. Карсавин Л. П. Уроки отреченной веры // Евразийский временник. Париж, 1925. Кн. 4. С. 82-87.

40. Карсавин Л.П. Феноменология революции // Евразийский временник. Париж, 1927. Кн. 5. С. 28-74.

41. Карсавин Л.П. Философия и ВКП: по поводу статьи А.В. Кожевникова // Евразия. 1929. 6 апреля. № 20. С. 5-6.

42. Карсавин Л. П. Церковь, личность и государство. Париж, 1927. 30 с.

43. Клементьев А.К. Лев Платонович Карсавин в евразийской организации. Хронология событий // Зарубежная Россия, 1917-1939. СПб.: Лики России, 2003. Т. 2. С. 49-50.

44. Клементьев А.К. Материалы к истории деятельности Л.П. Карсавина в евразийской организации (1924-1929 гг.) // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 36. С. 399-510.

45. Кожевников А.В. Философия и ВКП // Евразия. 1929. 9 марта. № 16. С. 7.

46. Кошарный В. П. Л. П. Карсавин: историко-философские предпосылки и метафизические основания трактовки русской революции // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. 2009. № 1 (9). С. 21-33.

47. Кошарный В. П. Л. П. Карсавин: размышления о русской революции // Историко-философский альманах. Вып. 3. М.: Современные тетради, 2010. С. 275-289.

48. Ларюэль М. Идеология русского евразийства, или Мысли о величии империи. М.: Наталис, 2004. 287 с.

49. Ласинскас П. Лев Карсавин. Универсальная личность в контексте европейской культуры. М.: Изд-во Ипполитова, 2011. 206 с.

50. Лев Платонович Карсавин / Под ред. С. С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. 527 с.

51. Мартинкус А. Соблазн могущества (Трансформация «Русской идеи» в философии «классического евразийства» (1920-1929)). М.: Директ-Медиа, 2013. 290 с.

52. Медоваров М.В. Место В.П. Никитина в евразийском движении // Русско-Византийский вестник. 2021. №4 (7). С. 57-74.

53. Медоваров М.В. Статья Клавдии Флоровской «Леонтьев как предшественник евразийства» // Русско-Византийский вестник. 2021. №4 (7). С. 137-152.

54. Панченко М.Ю. Политическая история евразийского движения 1926-1929 гг. Фракционная борьба и кламарский раскол. Автореф. ... к.и.н. СПб.: РГПУ, 2007. 26 с.

55. Оболевич Т. Семен Франк, Лев Карсавин и евразийцы. М.: Модест Колеров, 2020. 304 с.

56. Савицкий П.Н. В борьбе за евразийство. Париж: б.и., 1931. 54 с.

57. Савицкий П.Н. Газета «Евразия» не есть евразийский орган // О газете «Евразия» (Газета «Евразия» не есть евразийский орган). Париж: [б.и.], 1929. С. 3-10.

58. Соболев А. В. Своя своих не познаша: евразийство, Л. П. Карсавин и другие (конспект исследования) // Начала. 1992. № 4. С. 49-58.

59. Хоружий С. С. Карсавин, евразийство и ВКП // Вопросы философии. 1992. № 2. С. 78-87.

60. Штейнберг А. З. Достоевский и еврейство // Версты. 1928. № 3. С. 94-108.

61. Штейнберг А. З. Ответ Л. П. Карсавину // Версты. 1928. № 3. С. 86-93.

62. Янковская Н. В. Взгляд Л. П. Карсавина на Россию и его участие в евразийском движении // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2013. № 5. С. 35-39.

63. Hauchard C.L. P. Karsavin et le movement eurasien // Revue des études slaves. 1996. Vol. 68. No. 3. P. 357-365.

64. Lesourd F. Karsavin and the Eurasian movement // Russia between East and West: Scholarly debates on Eurasianism. Leiden: Brill, 2007. P. 69-93.

65. Mazeikis G. L. Karsavino istoriosofinis mesianizmas ir eurazijos idéja // Problemos. 2008. T. 73. P. 25-41.

66. Martinkus A. Levas Karsavinas, eurazizmas ir bolsevizmas (Karsavino vaidmuo eurazininky s^jüdzio idéjinéje istorijoje) // Lietuvy kataliky mokslo akademijas metrastis. T. 36. Vilnius, 2012. P. 67-89.

67. MehlichJ.B. Die philosophisch-theologishce Begründung des Eurasismus bei L.P. Karsavin // Studies in East European Thought. 2000. Vol. 73. P. 73-117.

68. Rubin D. The life and thought of Lev Karsavin: "Strength made perfect in weakness". Rodopi, 2013. 363 p.