CC BY
56ИНСТИТУТЫ
Местное управление в последнее десятилетие существования Российской империи (на примере Оренбургской губернии)
Сергей Любичанковский
Оренбургская губерния входила в число 50 губерний европейской России, управлявшихся по «Общему Учреждению Губернскому», то есть являлась типичным по организации власти административным подразделением империи. Обращение к губернским архивным документам позволяет проверить гипотезу о том, что в начале ХХ века властные структуры империи достигли в своей работе высокой степени эффективности.
В действительности анализ этих документов доказывает, что в своей текущей практической деятельности аппарат управления Оренбургской губернии руководствовался стремлением к увеличению собственных льгот и привилегий, а для самой этой деятельности были характерны формальное исполнение служебных обязанностей и катастрофическое усиление волокиты. Формы злоупотребления чиновников служебным положением определялись спецификой учреждения, где они служили, и занимаемой должностью, но при этом любой местный чиновник находился под защитой высших губернских властей. Нижестоящие инстанции целенаправленно вводили вышестоящие в заблуждение относительно масштабов коррупции; что касается позиции столичного руководства, то объективно она лишь способствовала безответственности низших эшелонов власти. Все это позволяет сделать вывод, что для губернского аппарата управления в течение исследуемого периода была характерна высокая степень дисфункциональности. А экстраполяция положения в Оренбургской губернии на аналогичные управленческие структуры в других губерниях заставляет думать, что аппарат российского провинциального управления находился в то время в состоянии глубокого внутреннего кризиса, приобретшего в годы Первой мировой войны необратимый характер.
Функционирование отечественного государственного управления в межреволюционный период (1907—1917) представляет собой
Сергей Валерьевич Любичанковский, старший преподаватель кафедры истории Оренбургского государственного педагогического университета, Оренбург, участник Школы молодого автора 2004 года.
крупную научную проблему, интерес к которой в последние годы, в ходе реформирования системы властных отношений в Российской Федерации, заметно усилился. Последнее десятилетие существования Российской империи, получив эстафету от предыдущих времен, поставило перед обществом столько острых, противоречивых и глубоких вопросов, что отвечать на них приходится еще и сегодня. Один из них можно сформулировать так: могут ли внутренние по отношению к государственной власти процессы кардинально влиять на ход общественного развития, становиться общезначимыми для всего общества? Период 1907—1917 годов дает богатый материал для рассуждений на эту тему.
В 1999 году Б. Н. Миронов в своей «Социальной истории России» сделал вывод о том, что к началу XX века «благодаря совершенствованию системы государственных учреждений, улучшениям в организации их работы, повышению требований к служебной годности чиновников возрастала эффективность государственного управления, и российские чиновники постепенно приближались... к идеальному типу чиновника... Если судить по эволюции российской бюрократии, движение общества к правовому государству представляется несомненным»1. При этом автор отметил, что распространенная в исторической литературе отрицательная оценка «русской бюрократии» основана на художественной литературе и публицистике, так как «до сих пор нет серьезных исследований данной проблемы»2. Действительно, то, что ценно в художественной литературе, не может заменить точного знания исторических реалий. Сам Миронов опирался преимущественно на материалы официальной статистики должностных преступлений, опубликованные Министерством юстиции Российской империи.
Отметим, что точка зрения Миронова не является ни единственной, ни доминирующей в исторической науке. Вывод о неспособности власти трансформироваться в условиях назревающей революции, даже о параличе властного начала в названный период сделан Б. В. Ананьичем и В. С. Дякиным, Р. Ш. Ганелиным, Л. Хеймсоном, У. Розенбергом, А. Рибером и др.3 М. Ф. Флоринский и Ц. Хасегава увидели кризис власти в России в начале XX века в отсутствии единства в государственном управлении, в прогрессирующей дезинтеграции власти4. А. Я. Аврех содержание этого кризиса видел в замене «принципа государственного управления» управлением по принципу сосредоточения власти в руках узкой клики и в ее интересах5.
Анализ литературы позволяет утверждать, что кризис власти в России описывается через разные, далеко не всегда совпадающие сетки параметров. На наш взгляд, плодотворным может быть понимание кризиса власти, основанное на предложенной академиком Н. Н. Моисеевым концепции иерархии целей в системе. Она позволяет представить деятельность аппарата государственного управления как сложный компромисс между интересами государства, являющимися официальной задачей аппарата, и собственными интересами его служащих. Качество работы аппарата зависит от структуры этого компромисса, который не остается постоянным. При наличии определенных факторов аппарат начинает работать на себя, может начать игнорировать свое истинное назначение — служение интересам государства. Такую ситуацию назовем внутренним кризисом аппарата государственного управления. Введенное понимание кризиса власти позволяет отнести к основным показателям этого кризиса не только отсутствие координации в деятельности учреждений и их подразделений, но и другие проявления дисфункциональности аппарата управления: высокий уровень его льгот и привилегий, волокиту, формализм, использование служебного положения в корыстных целях, раздувание штатов и др. Весь этот комплекс характеристик представляется проявлением внутреннего кризиса аппарата государственного управления.
Посмотрим на базе анализа делопроизводственных материалов системы местного управления Оренбургской губернии, имели ли место в ней указанные выше проявления дисфункциональности аппарата управления. Эта губерния по своему типу относилась к пятидесяти губерниям европейской России, управлявшимся по «Общему Учреждению Губернскому», то есть являлась типичной по организации власти отечественной губернией.
Структура дальнейшего изложения подчинена следующей логике: 1) рассматриваются характерные черты организации текущей практической деятельности местных органов власти, 2) выявляются факты преступного поведения чиновничества и оценивается работа по их предотвращению, 3) изучается стиль руководства центральных властей аппаратом управления на местах. Иными словами, анализу подвергаются не только собственно криминальные действия чиновников, но и обстоятельства их работы, диктующие им те или иные варианты действий.
Организация текущей работы
Среднемесячные расходы на жалованье по «высшему в губернии месту», Оренбургскому губернскому правлению, увеличились с 2 120 рублей в 1907 году до 4 480 рублей в 1913, в то время как штаты учреждения увеличились в этот период лишь на четверть6. Кроме того, несколько раз в год, в канун крупных праздников, каждый чиновник получал пособие в размере от 40 до 200% месячного оклада в зависимости от занимаемой должности7. Конечно, чиновничество не было однородным с точки зрения оплаты его труда. Однако жалованье даже рядовых канцелярских служащих составляло до 40 рублей в месяц.
Для сравнения, оклады чинов оренбургской полиции, делами которой в основном и занималось губернское правление, не менялись с 1884 года, исключая околоточных, содержание которых было увеличено на 50 рублей в год. Младшие городовые, например, в 1911 году получали 18 рублей, а старшие — 22 рубля 91 копейку в месяц. «Чины полиции, в прямом смысле слова, буквально бедствуют», — взывал к начальству полицмейстер8. Однако постоянная работа аппарата над увеличением собственных льгот и привилегий не прекращалась. Так, из кредита в 800 рублей, полученного в 1913 году для выдачи единовременных пособий по возмещению материального ущерба по полицейской службе, три четверти всей суммы (600 рублей) было распределено между четырьмя начальниками — полицмейстером, двумя исправниками и помощником исправника9. При этом из 159 полицейских губернского города добавочного содержания в 50 рублей в год правление удостоило только 19 человек, хотя по закону им можно было обеспечить 20% штата10.
Министерская проверка 1910 года охарактеризовала расходование канцелярских и хозяйственных средств в губернском аппарате управления как крайне неупорядоченное, нередко с использованием сумм, имеющих специальное назначение11. В годы войны забота аппарата о собственных интересах стала и вовсе откровенной. Так, целевой кредит, выделенный МВД в 1915 году на содержание общей полиции, до последней просто не дошел, а был направлен «на усиление канцелярии правления»!12 Сам вице-губернатор Л. А. Пушкин в закрытом приказе по правлению от 2 января 1915 года (использование этой формы повышает доверие к изложенным в документе сведениям) оценил поведение подчиненных как «из ряда вон выходящее»: например, наем внештатных служащих и увеличение им жа-
лованья производились начальниками отделений без уведомления своего непосредственного начальства; даже рядовые канцелярские служители стали позволять себе являться на службу позже и уходить раньше установленного законом срока. Из-за падения организованности чиновничества сам вице-губернатор был неоднократно вынужден откладывать свои распоряжения до следующего дня — отсутствовали соответствующие работники13.
Тем не менее делопроизводственная папка, которую завел для разбора подобных случаев вице-губернатор, не была пополнена ни одним делом. В ней сиротливо лежал лишь вышеупомянутый приказ. Никаких организационных и иных выводов по этому обвинительному акту так и не последовало. Это может, конечно, объясняться мгновенным и всеохватным улучшением работы чиновников. Однако архивные материалы не позволяют сделать такой утешительный вывод. Об этом свидетельствует хотя бы усиление волокиты. О темпах ее роста в исследуемый период можно судить по следующим данным: если в 1907 году в местных учреждениях управления в течение года решалось около 50% дел, а в течение двух лет (поглощающий процент) — 80, то уже в 1913 году эти цифры составляли соответственно 15% и 30%. Остальные дела «застревали» в системе местного управления на более длительный срок, причем за десять лет он вырос более чем в два раза — с 6 до 13 (!) лет14. Итак, ясно, что волокита здесь процветала и, более того, прогрессировала, а в военное время делопроизводство в губернии и вовсе было запущено. Эти данные находят подтверждение и в уже упоминавшемся закрытом приказе вице-губернатора, констатировавшем, среди прочего, возмутительную «медленность в исполнении бумаг», когда даже срочные дела рассматривались со значительным опозданием15.
Можно упомянуть совершенно анекдотичные случаи. Например, более полутора лет длилось обсуждение в губернских инстанциях вопроса о том, куда поместить несовершеннолетнего, осужденного на один год16. Пересылка даже срочной корреспонденции поручалась сельским ямщикам, те нередко передавали ее попутным проезжающим, и в результате она доходила до адресата с опозданием или вообще терялась17. Хозяйственное правление Оренбургского казачьего войска в августе 1907 года представило на утверждение губернскому правлению цены, по которым лесничий должен был нанимать рабочих в мае этого года, — правление утвердило их к маю следующего года!18
Казусы с правлением особо показательны: ведь оно, согласно закону, должно было «служить примером скорого делопроизводства»
и рассматривать бумаги максимум через пять дней после их поступления 19. Действительность опровергала все законы. Так, ответ на запрос, полученный правлением 31 августа 1907 года, о том, какой способ пересылки срочной корреспонденции является, по мнению губернских властей, наиболее оптимальным, в министерство был отправлен только 4 августа 1909 года! Целых два года учреждение потратило... на опрос мнений трех уездных исправников, причем нужные сведения были у правления уже в январе 1908 года20. Впрочем, другие инстанции с ответами на запросы правления тоже не торопились. Так, самая обычная отписка на запрос от 7 октября 1911 года о буддийском духовном устройстве была получена из МВД только 26 июня 1913 года21. Текст закона (!) об организации сыскного отделения в Оренбурге, подписанного императором еще 6 июля 1908 года, до правления дошел только 17 сентября 22.
Параллельно с усилением волокиты в губернии наблюдалось прямое невыполнение аппаратом управления своих обязанностей. Местный статистический комитет, например, не желая утруждать себя сбором информации, требовал (!) от губернского правления доставления разнообразных сведений. Причем делалось это, несмотря на неоднократные запрещения так поступать23. Тюремная инспекция перестала оформлять документы (спецсведения, приметы) на арестованных, отправляемых в места заключения, стремясь переложить эту обязанность на начальство в пункте назначения24.
Еще более распространенными, можно сказать массовыми, были случаи формального выполнения своих обязанностей. Среди руководящего состава широко была распространена практика «подписывать, не читая», что нашло отражение не только в материалах ревизии25, но ив мемуарной литературе. Чего стоит один только случай с губернатором Костромской губернии, который среди прочих бумаг подписал и прошение о собственной отставке, составленное при этом в таких выражениях, что министр внутренних дел усомнился в его психическом здоровье26.
Анализ делопроизводственной документации местных учреждений управления позволяет сделать вывод, что в основном решение спорного дела всегда зависело от того, кто первый его возбудит. А когда речь шла о больших расходах по делу, властные структуры могли пойти и на прямую фальсификацию. Так, на создание требуемых законом специальных условий для пересылки буйнопомешанной арестантки из одного города в другой требовался «значительный расход». После прозрачного намека (в письменном виде!) тюремно-
го инспектора на нежелательность такого расхода больная вдруг «оказалась тихого помешательства» и была перевезена без всяких дополнительных хлопот27.
Злоупотребления служебным положением и ответственность за них
Формализм и волокита успешно сочетались с использованием местными чиновниками служебного положения в корыстных целях. Так, приговором общества прихожан соборной мечети села Муха-меткулуева от 12 июля 1902 года на должность имама был избран М. Курбангалиев. Ходатайство об утверждении его в этой должности правление постановлением от 7 мая 1904 года отклонило. Между тем в том же 1904 году Курбангалиевым был получен указ от 28 июня за подписями советника второго отделения Н. В. Смирницкого и делопроизводителя С. П. Яшникова, выданный согласно постановлению губернского правления от 10 июня, которым Курбангалиев утверждался в должности имама. Заподозрив подлог, часть прихожан через своего доверенного Кучукова обжаловала последнее постановление этого государственного учреждения в Сенате. Дело длилось около 10 лет! Следствие установило, что перед получением приказа о назначении имамом Курбангалиев получил из Оренбурга письмо с приглашением явиться для переговоров с лицом, которое, «заведуя делопроизводством, может устроить все». В итоге фальсификаторы были разоблачены, а Яшников (и только он!) предан суду за служебный подлог. Это был тот редкий случай, когда правлению не удалось полностью выгородить своего служащего. Надворного советника же Смирницкого удалось отстоять, хотя без наличия его подписи на фальшивом указе изготовление последнего теряло всякий смысл. «Наивное» следствие удовлетворилось его объяснением: мол, на указе уже имелась подпись делопроизводителя, посему он «считал себя гарантированным от какой-либо неправильности, а не доверять Яшникову не имел никаких оснований»28. Но в том-то и заключались его обязанности, чтобы контролировать деятельность подчиненных! Впрочем, даже если поверить словам советника, то налицо невыполнение правлением своих функций.
Формы злоупотребления чиновников своим служебным положением определялись спецификой учреждений, где они служили, и
должностью. Наиболее доступным, ненаказуемым, а потому очень распространенным источником дополнительных личных доходов была, по всей видимости, «экономия» на канцелярских, квартирных и разъездных расходах. С. Р. Минцлов вспоминал, как сам губернатор П. П. Башилов «носился по губернии, ревизуя земских начальников и съезды, получал... прогонов по чину на 12 лошадей и на 3 для канцелярии. И несмотря на то, что загребал за проезд бешенные деньги, никогда не платил ни гроша ни за поездки, ни за остановки в гостиницах» 29.
Губернский чиновник В. А. Друцкой-Соколинский свидетельствовал: «Если канцелярия губернатора зарабатывала взятками десятки и сотни тысяч в год, то же самое происходило и в губернском правлении, где все чиновники от старших до последнего писца брали взятки... В уездах дело в этом отношении обстояло еще хуже... Взятки брали чины всех ведомств»30. Земские начальники, по воспоминаниям В. М. Хижнякова, брали себе деньги «из сундуков волостных правлений», вносили в окладные листы добавочные сборы31. Да и общественные органы управления особенной честностью не отличались32.
Значительную помощь в обнаружении злоупотреблений могли бы оказать жалобы от населения. Однако принятый в то время порядок рассмотрения этих жалоб, когда дознание проводилось непосредственным начальником обвиняемого чиновника33, не мог дать ожидаемого результата. В большинстве случаев после проведения дознания жалобы признавались необоснованными. Анализ делопроизводственной документации позволяет утверждать, что любой чиновник губернии находился под активной (не формальной) защитой высших губернских властей, в первую очередь губернского правления, одним из основных направлений деятельности которого было кадровое. Так, даже когда сам губернатор просил жандармское управление расследовать деятельность офицера уездной полиции, применившего к крестьянину незаконные меры физического воздействия (ст. 345 «Уложения о наказаниях»), правление в секретном рапорте в ту же организацию представило события так, что дело сдали в архив34. Наказывались в основном рядовые чины, да и то не всегда. По данным за март-апрель 1914 года, например, из трех классных чинов, состоявших под следствием и судом «за незаконные по службе действия», было оправдано трое, из четырнадцати нижних чинов — восемь35. А уж если речь шла о начальнике, то тут
даже нахождение под судом не могло помешать производству в следующий чин 36.
Да и в суде наказание бывало обычно достаточно мягким. Так, Челябинский уездный исправник, обративший на себя внимание местной жандармерии «легендарным» взяточничеством, был лишь отчислен от должности: «такое слабое возмездие за его громкие подвиги, конечно, только дает повод людям, подобным ему, не стесняться действиями»37. Вдове полицмейстера, застрелившегося из-за раскрывшейся растраты, именно по ходатайству правления повысили полагавшуюся ей по закону пенсию в десять раз, с 71 рубля 50 копеек до 700 рублей в год38. Но наиболее ярким примером защиты «своих» являлась, по-видимому, практика причисления совершивших служебные проступки чиновников к «высшему в губернии месту» — губернскому правлению. Вместо наказания! Когда даже министр внутренних дел выразил свое возмущение этими действиями, правление, оберегая проштрафившихся, предупредило их, чтобы они в двухнедельный срок сами подали прошение об отставке39.
Мы уже отмечали, что местные учреждения управления при решении спорных вопросов в большинстве случаев принимали сторону того субъекта, который первый возбудил вопрос. Но — лишь тогда, когда не затрагивались интересы чиновников. В этом случае действовала обратная закономерность. Приведем типичный пример: Оренбургско-Тургайское управление земледелия и госиму-ществ много раз жаловалось правлению на земского начальника 11-го участка Челябинского уезда. Тот в течение нескольких лет «оставлял без движения» дела о самовольных порубках леса, правление же, в свою очередь, оставляло без движения жалобы на него40. В общем, имела место ситуация, которую четко и емко охарактеризовал один жандармский офицер: «они (чиновники. — С. Л.) фактически безответственны, так как всякую гадость своих подчиненных Губернское Начальство считает долгом защищать»41. И действительно, есть основания утверждать, что в исследуемый период в местном управлении губернии сложилось устойчивое неформальное корпоративное объединение чиновничества, целенаправленно охранявшее свою власть и связанные с ней привилегии. Это обстоятельство объективно усиливало сопротивляемость аппарата внешнему воздействию и — вело к его деградации.
Не удивительно, что в таких условиях реальное положение дел на местах скрывалось от начальства. Даже такое ведомство, как жандармское управление, призванное контролировать работу властей
на местах, в своих обзорах Оренбургской губернии, адресуемых министру внутренних дел, упоминало лишь те факты коррупции и «нерадивости по службе», по которым были приняты какие-то меры. Увольнение упомянутого выше челябинского уездного исправника, например, было преподнесено как достижение, тогда как соответствующий жандармский уездный чин делал акцент, наоборот, на мягкости наказания42. Целенаправленное введение в заблуждение вышестоящих инстанций, фактическая блокировка обратной связи сами по себе указывают на наличие внутреннего кризиса в местных структурах власти. В годы войны эта блокировка усиливается настолько, что, например, копии приказов и распоряжений губернатора просто перестают доставляться в жандармское управление, несмотря на возмущение этим обстоятельством его начальника43.
С учетом изложенного закономерно возникают сомнения в корректности любых выводов о качестве работы аппарата государственного управления, построенных на основе официальной статистики должностных преступлений. Представляется очевидным, что имеющиеся в распоряжении исследователя цифры могут не соответствовать реальной действительности. Во-первых, велика вероятность, что целый ряд административно или уголовно наказуемых деяний просто замалчивался, во-вторых, приходится сомневаться в объективности следствия.
Стиль руководства центральных властей
А что же Петербург? Следует отметить, что центр сам приложил немало усилий, чтобы погасить заинтересованность местных учреждений управления в решении возникавших в губернии проблем.
Большинство местных инициатив не было поддержано. И это при том, что коридор возможных инициатив и так был чрезвычайно узок: даже на назначение сверх штата повивальных бабок требовалось разрешение МВД44. Ходатайства 1908, 1912, 1913, 1914 годов об увеличении полицейских штатов в отдельных пунктах губернии были «приостановлены», ходатайство 1913 года о рассмотрении в министерстве вопроса об изменении внутренних границ губернии отложено как несвоевременное, ходатайство 1907 года об ограничении высылки революционеров в губернию отклонено45 и т. д., и т. п.
Для Оренбургской губернии большой проблемой являлось укомплектование штатного состава «исполнительной полиции». Дело
в том, что население региона более чем наполовину было казачьим, а казакам, годным к военной службе, запрещалось работать в полиции. За исследуемый период местные власти шесть раз просили центр увеличить штаты полицейских управлений. МВД положительно откликнулось лишь на одно ходатайство: в 1912 году, наконец, была удовлетворена просьба оренбургского полицмейстера 1909 года об учреждении в губернском городе, в связи с громадным наплывом рабочих, пятой части — нового полицейского района. Однако при этом были утверждены только штаты руководящего состава новой структуры. Согласие на набор 67 городовых получено не было, что лишало смысла само ходатайство полицмейстера. В результате в 1916 году городу не хватало уже 200 городовых46. То есть реально центр и этой проблемы не решил. Такая реакция, а точнее, фактическое отсутствие позитивной реакции сверху на местные предложения, конечно, не способствовали желанию местных учреждений управления работать на достижение государством своих целей: слишком много препятствий вставало на их пути. Центр сам направлял развитие аппарата в русло внутреннего кризиса.
Что до реакции центра на все-таки становившиеся ему известными факты нарушения законов местной властью, во всех случаях она выражалась лишь в напоминании о существующих правилах, но никогда — в наказании виновных47. Такая странная позиция высшего руководства (впрочем, вполне понятная, если взглянуть на нее через призму представления о внутрисистемном кризисе) способствовала развитию безответственности низших эшелонов власти. Формализм, царивший в связке «губерния — МВД», ярко проявился летом 1914 года, когда в правление с ревизией приехал член совета министра внутренних дел Н. П. Харламов. По итогам ревизии министерством не было принято никаких решений, ее результаты не обсуждались в правлении или с губернатором. В целом можно сделать вывод, что реальный контроль над качеством деятельности местного управления отсутствовал.
* *
*
Среди причин сложившегося в местном управлении положения современники чаще всего отмечали несоответствие законодательных норм новым условиям жизни после революции 1905—1907 годов, недостаточное финансирование, специфическую психологию
российского чиновничества. Что касается последней, то еще в 1904 году директор департамента полиции А. А. Лопухин в Комитете министров указал на наличие «в русском чиновничестве... привычки принимать решительные меры только по указаниям начальства и крайне развитой боязливости перед ответственностью...»48. Оренбургский губернатор Я. Ф. Барабаш в отчете императору «упущения и медленность в делопроизводстве» учреждений вверенной ему губернии объяснял «несоответствием штатов... с объемом лежащей на них работы» и «ограниченностью содержания чинов» этих учреждений, «не отвечающей условиям и требованиям жизни...»49. Заметим, что «ограниченность содержания» никак нельзя отнести ко всем служащим местного управления, о чем уже говорилось выше. Такая неточность сама по себе указывает на нарастание кризисных явлений во властных структурах.
Итак, основных причин сложившегося положения в работе местного управления несколько. Они разноплановы, но по сути образуют систему. Эта система приводит и к возникновению внутреннего кризиса аппарата государственного управления, и к углублению кризиса, делает деградацию аппарата необратимой. Приведенные типичные примеры волокиты, формализма, коррупции, покрыва-тельства «своих» и т. п., на наш взгляд, убедительно свидетельствуют о внутреннем кризисе местного управления Оренбургской губернии в последнее десятилетие существования Российской империи, как и о том, что кризис углублялся. Крах государственной машины Российской империи подтверждает этот диагноз50. Кризис приобрел необратимый характер в годы Первой мировой войны. Можно согласиться с выводом академика П. В. Волобуева о том, что именно в годы этой войны Россия перешагнула из кризиса в катастрофу51.
Еще в 1913 году основатель теории организации А. А. Богданов сформулировал закон наименьших. Суть его состоит в том, что вся цепь никогда не может быть крепче своего самого слабого звена52. Применение этого закона к практической деятельности системы местного управления в Оренбургской губернии в 1907—1917 годах дает основание для экстраполяции полученных данных на местный уровень аппарата государственного управления России в целом. Возвращаясь же к вопросу, поставленному в начале статьи, следует признать, что низкая эффективность деятельности власти на местах в исследуемый период стала одной из важных причин революционных событий 1917 года.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). 2-е изд., испр. Т. 2. СПб., Дмитрий Буланин, 2000. С. 174-175.
2 Там же. С. 173.
3 Реформы или революция? Россия 1861-1917. Материалы международного коллоквиума историков. СПб., Наука, 1992. С. 264, 289; Хеймсон Л. Об истоках революции // Отечественная история, 1993. № 6. С. 3-15; Куликова Г. Б., Ярушина Л. В. От самодержавия к тоталитаризму (Заметки с научной конференции) // Отечественная история, 1995. № 5. С. 200-210; Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб., Дмитрий Буланин, 1996. С. 393, 615; Власть и реформы в России. Материалы «круглого стола», посвященного обсуждению коллективной монографии петербургских историков // Отечественная история, 1998. № 2. С. 3-36; КолоницкийБ. И. Международный коллоквиум в Санкт-Петербурге // Отечественная история, 1999. № 6. С. 190; Розенберг ^Государственная администрация и проблема управления в Февральской революции // 1917 год в истории России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., Институт российской истории (ИРИ) РАН, 1998. С. 129.
4 Флоринский М. Ф. Кризис государственного управления в России в годы первой мировой войны: Совет министров в 1914-1917 гг. Л., ЛГУ, 1988. С. 203; он же. Самодержавие и проблема единства государственного управления в годы Первой мировой войны. Докт. дис. Л., 1990. С. 53, 62, 68, 87, 397-398, 400, 403 и др.; Хасегава Ц. Февральская революция: консенсус исследователей? // 1917 год в истории России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., ИРИ РАН, 1998. С. 108.
5 Аврех А. Я. Царизм накануне свержения. М., Наука, 1989. С. 174.
6 Государственный архив Оренбургской области (ГАОО). Ф. 11. Оп. 3. Д. 3902, 3903,3919, 3926.
7 ГАОО. Ф. 10. Оп. 3. Д. 193. Л. 1-2 об.
8 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 969. Л. 2; Д. 1107. Л. 29-29 об.
9 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 1212/1. Л. 1.
10 ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3036. Л. 1-2.
11 ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3360. Л. 30-31.
12 ГАОО. Ф. 11. Оп. 12. Д. 76. Л. 45-46.
13 ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3052. Л. 1-1об.
14 Расчеты произведены на основе: ГАОО. Ф. 11. Оп. 3. Д. 4296-4298, 4334, 4348, 4390-4391.
15 ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3052. Л. 1.
16 ГАОО. Ф. 11. Оп. 5. Д. 154. Л. 1, 12, 56-56 об.
17 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 852. Л. 1, 9-9 об, 13.
18 ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3406. Л. 1, 4-5, 13-13об, 35-36, 56, 88-89.
19 Свод законов Российской империи. Издание неофициальное / Под ред. И. Д. Мордухай-Болтовского. Т. 2. СПб., Русское Книжное Товарищество «Деятель», 1912. С. 69. Ст. 574.
20 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 852. Л. 1-13.
21 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 1102. Л. 6, 12.
22 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 857. Л. 10.
23 ГАОО. Ф. 164. Оп. 1. Д. 196. Л. 62.
24 ГАОО. Ф. 11. Оп. 5. Д. 185. Л. 5-6; Д. 190. Л. 82.
25 ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3052. Л. 1-1 об.
26 Друцкой-Соколинский В. А. Да благословенна память. Записки русского дворянина. Орел, Вариант В, 1996. С. 247.
27 ГАОО. Ф. 11. Оп. 5. Д. 190. Л. 3-3 об.
28 ГАОО. Ф. 11. Оп. 3. Д. 4242. Л. 467-469 об.
29 Минцлов С. Р. Дебри жизни. Дневник 1910-1915 гг. Урал. Новгород. Малороссия. Берлин, Сибирское книгоиздательство, [б. г.]. С. 178.
30 Друцкой-Соколинский В. А. Указ. соч. С. 209, 211.
31 Хижняков В. М. Воспоминания земского деятеля. Предисловие В. Я. Богучар-ского. Пг., Огни, 1916. С. 166.
32 Оренбургское земское дело, 1915. № 7. С. 2-4.
33 Евтихиев И. И. Ответственность должностных лиц. М., 1917. С. 7, 14-15; Маклаков В. Законность в русской жизни // Вестник Европы, 1909. Кн. 5. С. 247-248.
34 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 863/2. Л. 1-4.
35 ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3051. Л. 15-15 об, 21 об-22.
36 Там же. Л. 10.
37 ГАОО. Ф. 21. Оп. 5. Д. 14. Л. 42-52 об; Центр документации новейшей истории Оренбургской области. Ф. 6002. Оп. 1. Д. 17. Л. 8-10.
38 Свод законов Российской империи. Указ. издание. Т. 2. С. 312. Прил. к ст. 50; ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3413. Л. 23, 28-31, 43.
39 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 1106/1. Л. 235; Оп. 2. Д. 3360. Л. 40-41об.
40 ГАОО. Ф. 11. Оп. 3. Д. 968. Л. 193-194 об.
41 ГАОО. Ф. 21. Оп. 5. Д. 14. Л. 52-52 об.
42 ГАОО. Ф. 21. Оп. 5. Д. 14. Л. 53-57.
43 ГАОО. Ф. 11. Оп. 2. Д. 3050. Л. 58, 66.
44 Свод законов Российской империи. Указ. издание. Т. 13 (Устав Врачебный). Ст. 109.
45 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 886. Л. 32; Д. 1209. Л. 3; Оп. 11. Д. 1. Л. 313; Оп. 12. Д. 56. Л. 142 об-143.
46 ГАОО. Ф. 11. Оп. 1. Д. 969. Л. 1-2, 59-62 об; Оп. 12. Д. 56. Л. 142-143.
47 ГАОО. Ф.11. Оп. 1. Д. 886. Л. 33; Оп. 2. Д. 1219. Л. 1; Д. 3050. Л. 72-72 об. и др.
48 Царизм в борьбе с революцией 1905-1907 гг. Сборник документов / Под ред. А. К. Дрезена. М., Соцэкгиз, 1936. С. 27-28.
49 Российский государственный исторический архив. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 392. Л. 16.
50 Показателем необратимости внутреннего кризиса системы является ее самоуничтожение.
51 Волобуев П., Мельниченко В., Поляков Ю. Октябрьская революция: главное событие XX века или трагическая ошибка? // Диалог, 1990. № 3. С. 62-77.
52 Богданов А. А. Текстология. Всеобщая организационная наука. Ч. 1 и 2, заново перераб. и доп., и ч. 3. Петроград — Москва — Берлин, изд-во З. И. Гржебина, 1922. С. 178.
