CC BY
24
MEMORIA И ACTIO В ИНТЕРПРЕТАЦИИ РОССИЙСКИХ РУКОПИСНЫХ РИТОРИК XVIII ВЕКА НА ЛАТИНСКОМ ЯЗЫКЕ
Резюме. В статье рассматривается трактовка двух частей античного риторического канона - памяти (memoria) и произнесения (actio) - в нескольких рукописных латинских риториках, составленных в России XVIII века. Определяется место и значение разделов, посвящённых памяти и произнесению, в структуре разных рукописных руководств, анализируется сходство и своеобразие интерпретаций.
Ключевые слова: рукопись, риторика, Россия XVIII века, память, произнесение.
Key words: manuscript, rhetoric, Russia of the 18th century, memory, action.
В основу композиции многочисленных рукописных руководств по риторике на латинском языке, имевших распространение в России XVIII века, был положен, как правило, античный риторический канон (inventio, dispositio, elocutio, memoria, actio). При этом логика расположения материала, отражавшаяся в наличии и последовательности глав, трактовавших отдельные части канона, в структуре риторик могла быть различной. В частности, последним двум частям канона не во всех руководствах посвящались специальные разделы и главы, а их трактовка разными авторами отличалась определенным своеобразием.
Так, в «Наставлениях по риторике на примерах из латинских авторов...», составленных в Вологодской семинарии в 1746 году (Наставления 1746), запоминанию и произнесению уделяется внимание в разделе «Dispositio».
Раздел «Расположение» в вологодской риторике построен своеобразно и несколько хаотично. Он содержит сведения о расположении частей большой (цицеронианской) речи, но не включает материал о видах расположения аргументов, относя его в раздел «Изобретение». В этом же разделе есть главы, посвящённые отдельным видам красноречия, среди которых ритор выделяет панегирик, хрию, любезную речь (orationem officiosam), письмо и историю. Завершает раздел глава о памяти и произнесении.
Заключительные части риторического канона рассматриваются в вологодской риторике внимательно и детально, хотя и считаются её составителем менее важными («minoris momenti rhetoricae partes») (Наставления 1764: 104 (об)).
Особенностью вологодской рукописи являются многочисленные ссылки на античных писателей. Ссылаясь на «Риторику к Гереннию», автор руководства определяет память как «прочное восприятие духом вещей, слов и их расположения» («memoria est firma animi rerum et verborum et dispositionis perceptio») (Наставления 1764: 104об.). Различается естественная, «процветающая сама по себе» память и искусственная, требующая упражнений и стараний. Примерами обладателей прекрасной естественной памяти служат Сенека-оратор и Фемистокл. В руководстве приводятся практические советы по тренировке памяти. В частности, даны рекомендации, в какой последовательности лучше всего запоминать текст. Сначала ритор советует всё отчётливо понять и как следует разобрать, затем разделить текст на части и, наконец, многократно повторять. Подчёркивается необходимость ежедневной тренировки памяти: «Quotidie aliquid memoriter disce: alias enim silvescet memoria» («Каждый день учи что-нибудь наизусть. Ведь иначе память одеревенеет») (Наставления 1764: 105). По мнению ритора, лучше всего учиться утром и в уединении (ведь, как известно, Аврора - подруга Муз), не читать сразу несколько книг, чтобы не рассеивать внимание и тем самым не ослаблять память, заботиться о здоровье и трезвости головы («capitis sani-tatem et sobrietatem curet orator»), избегать волнения чувств («commotio affectuum vitanda») (Наставления 1764: 105об.). Наилучшим инструментом помощи памяти вологодский ритор считает «старательные упражнения в стиле и упорное подражание лучшему писателю, к которому стремишься приблизиться» («stili diligens exercitatio et assidua optimi auctoris, quem famili-arem tibi vis reddere, imitatio») (Наставления 1764: 105об.).
В вологодском руководстве выделяются две части, касающиеся произнесения - «figura vocis et motus corporis» («звучание голоса и движения тела») (Наставления 1764: 105об.). Многочисленные рекомендации относятся к тому, каким голосом нужно произносить различные части ораторской речи. Например, автор риторики советует в начале речи, чтобы сохранить силы, говорить тихо и приглушённо, а затем постепенно усиливать мощь голоса; когда в речи передаётся разговор, отражать
разнообразие голосов; о том, что было сделано проворно, говорить быстро, а говоря о сделанном без спешки, замедлять голос, в остальных же случаях говорить простым, открытым голосом; при демонстрации использовать немного повышенный тон, частые паузы и остановки; в споре быстро и громко закончить речь, чтобы закрепить её мимолётную силу («vim volubilem»); в эпилоге, когда возбуждаются аффекты, говорить страстно, словно уже одержав победу, и т. д. (Наставления 1764: 106).
Произнесение признаётся плохим, «si sit rudis, vel delicata, vel jactantia puerili; si fiat cantu, vel uno tono; si ululando et supra vires clamando; suspiriis interrumpatur; si per nares declametur; si praecipitanter vel nimis tarde; si sternutando, oscitando, tusciendo et mucendo; si integrae dictiones, vel syllabae maxime ultimae absorbeantur; si verborum sensus, aut periodorum junctura discerpatur; si denique supra dictiones accentus non efficax, non conveniens neque naturalis imprimatur» («если оно грубое, вялое, по-мальчишески хвастливое; если оно напоминает пение или монотонно; если с завываниями или криком на пределе сил; если прерывается вдохами; если говорят в нос; если торопливое или слишком замедленное; с чиханием, зеванием, кашлем и сплёвыванием; если проглатываются целые слова или слоги, особенно последние; если теряется смысл слов или связь периодов; если, наконец, ставится неправильное, непривычное или неестественное ударение») (Наставления 1764: 106).
Столь же конкретные и обстоятельные советы даются вологодским ритором относительно использования жестикуляции и мимики, которые объединяются понятием motus и определяются как «corporis gestus et vultus moderatio quaedam, quae pronuncianti convenit et probabiliora reddit ea, quae pronunciantur» («движения тела и изменения в лице, подобающие произносящему и делающие более достоверным то, что произносится») (Наставления 1764: 106 (об)). Последовательно рассматриваются caput, vultus, humeri, brachia, manus, т.е. положение и движения головы, лица, плеч, предплечий, рук. Объединяют все рекомендации требования сдержанности, умеренности и уместности. Например, голова, по мнению ритора, не должна быть чересчур выпрямленной или совсем склонённой, но естественно поставленной, плечи не следует поднимать, руками не двигать (в редких случаях допускаются движения правой рукой или попеременные движения рук при противопоставлении). Лицо в соответствии с природой вещей должно быть радостным, печальным, мягким, грозным,
высоко поднятым, склонённым («debet pro rerum natura esse laetus, tristis, blandus, minax, erectus, demissus») (Наставления 1764: 106об.). К порокам в жестах и движениях оратора относятся следующие: «supercilia tollere, humeros superbe allevare, minibus more histrionum gesticulare, plaudere, fulcire latera, pectus ferire aut femur, supplodere pedibus, cachinnari, ejulare» («высоко поднимать брови, высоко поднимать плечи, гримасничать по обычаю актёров, хлопать, упираться руками в бока, бить себя в грудь или бёдра, топать ногами, хохотать, рыдать») (Наставления 1764: 106об.).
Более подробные рекомендации автор руководства советует искать у Цицерона, которого он считает автором «Риторики к Гереннию», а также в книге для проповедников «Духовное наставление» («Regulamentum spirituale»), и завершает раздел напутствием: «in hac re tua te prudentia diriget, perspicax oculus aliorum, et frequens usus omnium magister optimus plura docebit» («пусть тобой руководит твой разум, проницательный взгляд других, а ещё большему научит частый опыт, лучший наставник во всём») (Наставления 1764: 106об.).
Детально, в отдельных главах, рассматриваются память и произнесение в смоленской риторике Мануила Базилевича (Basilevicz 1756). Изложение материала имеет форму вопросов и ответов. Память определяется как «facultas animae conservans, quae cognovimus, vel est comprehensiva mentis virtus, qua ea retine-mus, quae sensu vel mente praecipimus» («способность души сохранять то, что мы узнали, иначе - сохраняющая способность ума, благодаря которой мы удерживаем то, что воспринимаем чувствами или умом») (Basilevicz 1756: 124об.). Среди многочисленных советов по развитию памяти встречаются оригинальные и неожиданные рекомендации - например, М. Базилевич советует начинать заучивать речь с конца, чтобы лучше всего усвоить её важнейшую часть, представлять разные образы зданий, садов, комнат и с ними связывать определённые части речи или периоды, а также использовать зрительную память, например, учить речь с того же листа бумаги, на котором составлялась речь, «ne locatis memoria confundatur» («чтобы не загружать память расположением») (Basilevicz 1756: 124об.). Столь же конкретные советы даются и относительно произнесения, но все они сводятся к требованиям уместности и умеренности. М. Базилевич подчёркивает важность и необходимость школьных риторических упражнений, хотя и не отрицает разницу между
V> V> V> V> V> 1—r
школьной теориеи и реальной жизненной практикой. По его мнению, «очевидно большое различие между теми, чьи руки подобающе научены школьным жестам, и теми, у кого правая рука беспорядочно движется или покоится, словно высохшая, как у парализованного оратора» («magnum apparet discrimen inter eos, quorum manus scholasticis gestibus probe sunt instructae, et inter eos, quorum dextra sine lege vagatur, aut veluti arida in paralytico oratore quiescit») (Basilevicz 1756: 126). Смоленский ритор, ссылаясь на Цицерона и Коссена, который именуется «первым из риторов нашего времени» («rhetorum huius aevi princeps»), подкрепляет свою мысль сравнением получивших школьное образование ораторов с игроками в мяч, прошедшими обучение в палестре, и с гладиаторами (Basilevicz 1756: 126).
В риторике из Нижегородской семинарии (Rhetorica 1766) память трактуется как часть произнесения: «Actio sive pronunci-atio est vocis et gestus in dicendo moderatio cum venustate, ea tria potissimum complectitur: memoriam, vocem et gestum» («Произнесение есть умеренность и прелесть голоса и жестов в речи, включает прежде всего три части: память, голос и жест») (Rhetorica 1766: 57). В нижегородской риторике в трактовке запоминания и произнесения имеются буквальные совпадения с текстом риторики из Рязанской семинарии (Praecepta 1759). Очевидно, тексты обеих риторик восходят к общему источнику. Несмотря на то, что рязанское руководство хронологически более раннее, в нём больше неточностей, описок и ошибок, которые можно объяснить неправильным прочтением письменного источника (например, «monstroniae» вместо «monotoniae»).
Следует отметить, что в рязанском руководстве трактовке двух последних частей риторического канона посвящена отдельная книга «De memoria et pronunciatione», разделённая на главы и параграфы. Книга открывается подробным рассуждением о важности памяти и произнесения. В качестве своего источника рязанский ритор называет Квинтилиана: «Quanquam autem ista naturae potius, quam artis dona sunt, observarunt tamen antiqui sophistae multa in hanc rem praecepta, quorum selectiores Fabius collegit, ex his aliqua hic subjiciemus» («Хотя это больше дары природы, чем искусства, античные мудрецы составили относительно этого много предписаний; Фабий собрал избранные предписания, некоторые из них мы здесь приведём») (Praecepta 1759: 109).
Нижегородский ритор лишь один параграф отводит в своём руководстве памяти, утверждая, что она упражняется учением («memoria discendo excolitur»), и сообщая три условия, при которых облегчается запоминание: «quum orator 1) dispositionem sermonis, quem dicturus est probe tenet; 2) connexiones potiores firmiter animo imprimit. 3) constructiones permutare in tempore addiscit» («когда оратор 1) хорошо представляет расположение речи, которую ему предстоит произнести; 2) твёрдо запечатлел в душе важнейшие связи; 3) научился в нужное время менять конструкции») (Rhetorica 1766: 57).
Рязанский автор более обстоятельно говорит о памяти, отводя ей особый раздел. Тренировку памяти он советует начинать с заучивания поэтических произведений, а затем переходить к ораторским, подчёркивает, что после сытного обеда память ослабевает (Praecepta 1759: 110).
Что касается голоса, нижегородский ритор советует обратить внимание на звук и ударение. Звук (sonus) должен быть: «a) clarus, qui audiatur, b) expressus, qui intelligitur, c) suavis, qui aures demulceat» («а) звонким, чтобы был слышен; б) выразительным, чтобы был понятен; в) приятным, чтобы услаждал слух») (Rhetorica 1766: 57). Ударение (accentus) понимается в широком смысле как интонация. Ударение должно быть: «a) efficax, qui sensum verborum cum impressione indicet, b) conveniens, qui debito loco adhibeatur, c) naturalis, qui ab indole dicentis non videatur alienus» («а) действенным, т.е. подчёркивающим смысл слов; б) уместным, т.е. применённым на должном месте; в) естественным, т.е. не казаться чуждым природе говорящего») (Rhetorica 1766: 57об.). В формулировке требований к звуку и ударению отметим дословное совпадение с текстом рязанской риторики (Praecepta 1759: 110об.-111об.). В примечании к параграфу нижегородский ритор напоминает о том, что голос оратора должен соответствовать чувствам: («In lenitate quippe debet esse submissa, in gravitate inclinata, in zelo incitata, in dolore et commiseratione inflexa atque interrupta, in amore suavis, in metu ac verecundia contracta et demissa, in alio adfectu alia» («в нежности должен быть тихим, в суровости низким, в ревности возбуждённым, в скорби и сострадании смягчённым и прерывистым, в любви сладостным, в страхе и почтительности тихим и приглушённым, во всех чувствах разным») (Rhetorica 1766: 57об.). Рязанский ритор говорит о голосе оратора гораздо подробнее и добавляет рассуждение о соответствии голоса разным частям
ораторской речи. Так, во вступлении заслуживает похвалы голос
• • V> V> V> U / 1 •
приглушённый, сдержанный, мягкий, скромный («vox submissa, sedata, lenis, verecunda») (Praecepta 1759: 111), только в стремительных вступлениях бывает уместно выражать аффекты. В повествовании одобряется голос, соответствующий разговорной речи, открытый и простой («vox sermoni proxima, aperta et simplex») (Praecepta 1759: 111). В части, содержащей доказательство, необходимо большее разнообразие голоса, так как аргументация обычно требует более веского, живого, пылкого произнесения («argumentatio plerumque graviorem, agiliorem, acrio-rem pronuntiationem postulat») (Praecepta 1759: 111). Аффектация допускается и в заключении, где, согласно ритору, голос должен следовать душевным аффектам («affectus animorum vox sequi debet») (Praecepta 1759: 111).
Жесты как в нижегородском, так и в рязанском руководствах определяются как положение всего тела и важнейших его частей («gestus totius corporis ac praecipuorum ejus membrorum confor-mationem comprehendit») (Rhetorica 1766: 57об.; Praecepta 1759: 111об.). Чтобы правильно использовать жесты, начинающему ритору рекомендуется внимательно подумать над тем, каков сам оратор, каковы слушатели и каков предмет, о котором пойдёт речь. Этот универсальный совет не содержит конкретных рекомендаций о применении жестов и, безусловно, может иметь отношение к любому этапу подготовки речи. В рязанской риторике, кроме этого совета, приводится предписание, отсутствующее в нижегородской рукописи: «gestus itaque omnis fons et praecipuus moderator adfectus esse debet, nisi histrionum more gesticulari voluerimus: praestatque in agendo eo partiorem [parcio-rem?] esse oratorem, quam inani vanitatis adfectatione ridiculum atque odiosum» («итак, жесты должны быть всеобщим источником и главным усмирителем аффектов, если мы не хотим жестикулировать подобно актёрам; и лучше, чтобы оратор в произнесении был скуповат, чем смешон и ненавистен пустой и суетной аффектацией» (Praecepta 1759: 111 (об)).
Лаконичность трактовки произнесения ощущается самим автором нижегородской риторики. Главу «De actione sive pro-nunciatione» он заключает такими словами: «Quae hoc loco bre-viter et in aliis libellis rhetoricis copiosius praecipiuntur, a naturae benignitate potissimum petenda sunt. Emendari tamen, augeri ac perfici in dies possunt vel maxime crebra discentium exercitatione. Nihil enim credimus esse perfectum, nisi ubi natura cura juvetur»
(«Всё то, что здесь кратко, а в других риторических книгах -более пространно рассматривается, более всего зависит от благосклонности природы, но постепенно может быть исправлено, дополнено и улучшено частыми упражнениями учащихся. Ведь мы верим: ничто не совершенно, если природе не помогают усердием») (Rhetorica 1766: 57об.).
Таким образом, в интерпретации памяти и произнесения как частей классического риторического канона авторы различных рукописных риторик XVIII века на латинском языке подчёркивают главную роль природных дарований, но и указывают на необходимость усердных упражнений. В своих наставлениях они приводят многочисленные практические советы, опираясь не только на античную и европейскую риторическую теорию, но, очевидно, и на свой жизненный опыт.
Литература
Наставления 1764 - Наставления по риторике на примерах из латинских авторов... Вологодская семинария. 1764 // РГБ.
Великоустюжское собрание. Ф. 122, № 14.
Basilevicz 1756 - Basilevicz, Manuel. Opus artis oratoriae... Смоленская коллегия. 1756 // РГБ. Ф. 733 (Смолен.), № 21. 154 л.
Praecepta 1759 - Praecepta oratoria ex antiquis atque recentioribus auctoribus excerpta.Рязанская семинария. 1759 // РГБ. Ф. 194 (К. И. Невоструева), № 43. 249 л.
Rhetorica 1766 - Rhetorica, sive manuductionum ad eloquentiam libellus. Курс лекций по риторике, читанных в Нижегородской семинарии. 1766 // РГБ. Ф. 312, № 78. 95 л.
A. D. Kurilova. Memory and action in the interpretation of manuscript Latin Rhetorics composed in the 18th century Russia.
The article considers the interpretation of two parts of the ancient rhetoric canon - memory and action - in some manuscript Rhetorics. The article considers the place and importance of memory and action sections, in the structure of different manuscript manuals. Similarities and peculiarities of interpretations are analyzed.
