CC BY
69
ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ КАЧЕСТВА ЖИЗНИ
PHILOSOPHICAL ASPECTS OF THE QUALITY OF LIFE
УДК 882 ББК Ч1
Виктория Николаевна Засухина,
доктор философских наук, доцент, Забайкальский государственный университет (672039, г. Чита, ул. Александро-Заводская, 30) e-mail: [email protected]
Медицина как сфера безопасности детства: раскрытие темы на примере русской литературы
Актуальность проблем, составляющих предмет исследования автора данной статьи, обусловлена в первую очередь тем, что они являются индикаторами соответствия современной культуры принципам гуманизма. Автор пишет об уязвимости детской жизни и здоровья, о необходимости защиты детства в условиях рисков, порождаемых болезнями, материальным неблагополучием, невежеством и жестокостью взрослых; указывает на медицину как на сферу, в которой ребёнок должен быть максимально ограждён от всего, что может нанести ущерб его жизни, здоровью и благополучию. Анализ представленной в статье проблематики осуществлён на примере ряда произведений русской литературы, в которых соединяются темы медицины и детства. Использование автором метода анализа литературного текста объясняется тем, что выбранные литературные произведения шире и глубже своей материальной оболочки, то есть собственно литературного текста: они репрезентируют социокультурную действительность, вызывают культурно-исторические ассоциации и являются своего рода моделью культурного пространства. Благодаря эстетико-художественным средствам и писательскому мастерству авторов, представленная в их текстовой ткани проблематика, ставшая предметом анализа в статье, актуализируется. Она воспринимается читателями не как литературно отвлечённая, а как в полной мере отражающая реальные ситуации, обстоятельства и отношения. Русская литература рассматривается в статье как источник формирования чётко сформулированной и юридически закреплённой только в ХХ веке идеи о том, что медицина должна быть гарантом детской безопасности.
Ключевые слова: безопасность детства, медицина, охрана детства, уязвимость детской жизни, риск, гуманизация культуры.
Victoriya Nikolaevna Zasukhina,
Doctor of Philosophy, Associate Professor, Transbaikal State University (30 Alexandro-Zavodskay St., Chita, Russia, 672039) e-mail: [email protected]
Medicine as a Sphere of Childhood Safety: Disclosure of a Subject on the Example of the Russian Literature
Topicality of the problems making an object of author's research is caused first of all by that they are indicators of compliance modern culture to the principles of humanity. The author writes about vulnerability of child's life and health, about need of childhood protection in the conditions of the risks generated by diseases, poverty, ignorance and cruelty of adults; points that the medicine is the sphere in which the child has to be most protected from everything that can cause damage to his life, health and wellbeing.
The analysis of the problems presented in article is carried out on the example of a number of the Russian literature works in which the medicine subject and the childhood subject ara connected. Using by by the author of the analysis method of the literary text is explained by that the chosen literary works are wider and deeper than their material shell that is actually literary text: chosen literary works represent socio-cultural reality, cause cultural and historical associations and are some kind of model of cultural space. The problems that appear in their text are
© Засухина В. Н., 2015
149
staticized - it is due to aesthetics means and literary craftsmanship of authors. These problems are perceived by readers not as literary abstract, and as fully reflecting real situations, circumstances and the relations.
The Russian literature is considered in paper as a origin of formation of idea that the medicine has to be the guarantor of child safety - it is the idea which is accurately formulated and legally secured in the XX century.
Keywords: childhood safety, medicine, childhood protection, vulnerability of child life, risk, culture humanization.
В Москве на Болотной площади в 2001 году была установлена скульптурная композиция Михаила Шемякина «Дети - жертвы пороков взрослых». Она состоит из 15 фигур: два красивых ребёнка и 13 уродливых монстров, изображающих страшные грехи взрослых, разрушающих детство и уродующих детские судьбы. Фигурки девочки и мальчика изящны и легки, художник подчёркивает их младенческую чистоту и беззащитность. У них завязаны глаза, как у играющих в «жмурки». Но в «жмурках» водит только один. Таким образом, скульптор как бы говорит нам о том, что дети уязвимы для разного рода опасностей и нуждаются в защите.
Среди тринадцати пороков, изображённых Шемякиным, есть фигура, напоминающая монаха: его лицо закрыто колпаком, у ног стоят алхимические сосуды и двухголовый уродец - не то собака, не то человек. Подписей на этой скульптуре две: на английском языке - irresponsible science (безответственная наука) и на русском - лжеучёность. Источником этого сюжета, по свидетельству самого автора,стали реально происходившие в 1950-1960-е годы события, когда в Европе и Соединённых штатах Америки в результате применения беременными женщинами успокоительного препарата «Талидомид», прописанного врачами, стали рождаться дети с врождёнными физическими уродствами. После этих происшествий в историю медицины вошли такие термины, как «талидомидные дети» и «талидомидная катастрофа».
Скульптурная композиция Шемякина эстетико-художественными средствами выражает одну из культивируемых современной цивилизацией идей: врач, чьи неосведомлённость и безответственность стали источником опасности для человека, а тем более ребёнка - преступник. В ХХ веке человечество приходит к осознанию того, что медицина должна выполнять не только лечебные, но и социальные функции - одной из таких функций, предписанных медицине обществом, становится охрана детства. Мысль о том, что медицина должна стать одним из главных гарантов счастливого детства, была чётко сформулирована и юридически закреплена ещё в середине ХХ века. Одним из главных документов международного уровня, содержащих это положение, является Устав (Конституция)
Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), принятый Международной конференцией здравоохранения в июне 1946 г. (Нью-Йорк) и вступивший в силу в апреле 1948 г. (URL: http://www.who.int /governance /eb / constitution /ru /).
Характерное для ХХ века расширение социальных функций медицины, являющееся атрибутивным проявлением процесса гуманизации современной культуры, осуществляется, в том числе и благодаря реализации следующих поставленных перед медиками задач: минимизация детских страданий посредством грамотного лечения; устранение сопутствующих лечению обстоятельств, условий и состояний, которые представляют для ребёнка дополнительные риски (унижение, одиночество, страх, дискомфорт, невежество окружающих его взрослых, материальное неблагополучие и др.). Риск в данном случае мы понимаем как «угрозу, опасность возникновения ущерба в самом широком смысле этого слова» [10, с. 89].
В России первая попытка осмысления медицины как сферы безопасности детства была сделана русскими писателями XIX -начала ХХ вв.века. Интересно заметить, что почти все из тех писателей, которые обращались к этой проблеме, были врачами по профессии. В творчестве некоторых из них тема детства, и медицины соединяются лишь на мгновение (В. В. Вересаев, эпизод из повести «Записки врача», когда из-за неправильного лечения, назначенного молодым врачом, погибает единственный ребёнок прачки-вдовы [2]); для некоторых это становится основой сюжета целого произведения (А. П. Чехов, А. И. Куприн, Ф. К. Сологуб, М. А. Булгаков).
Для А. П. Чехова писательское творчество - это возможность выразить художественно-эстетическими средствами те гуманистические идеалы, которые понятны и близки представителям русской гуманистической медицины XIX века. «Особенно ярко это проявляется в его удивительных рассказах, коротких, но в полной мере отражающих всю гамму чувств и эмоций, свойственных тому уровню взаимоотношений людей, на котором раскрывается смысл и назначение человеческого существования, бытийственная значимость и ценность каждого "маленького человечка". ...Особенность Чехова как писа-
Humanities vector. 2015. Number 2 (42). Philosophical Aspects of the Quality of Life_
теля состоит в том, что он никогда не указывает на конкретные недостатки общества, а очень живо изображает его в конкретных образах, каждый из которых очень реалистичен и в то же время представляет собой социальный типаж. Чехов описывает симптоматику социального недуга и предлагает читателям самим поставить диагноз и сделать выводы» [3, с. 184-185].
Тема детства, уязвимости ребёнка, его незащищённости от жестокости, равнодушия или невежества взрослых достаточно часто встречается в рассказах Чехова. Нередко социокультурным фоном для раскрытия этой проблематики в его произведениях используется медицина. Врач - это человек, который по роду занятий призван транслировать в общество гуманистические ценности: милосердие, бескорыстие, любовь.
Врач как гарант безопасности ребёнка -один из главных персонажей в чеховском рассказе «Беглец». В центре этого произведения больной деревенский мальчик Пашка, оставленный матерью на лечение в больнице. Больничная «роскошь» подчёркнуто противопоставляется автором серой и убогой деревенской жизни, видимым знаком которой является запущенная болячка на локте у Пашки. Этот контраст двух миров - больничного и деревенского передается в рассказе посредством применения антонимических эпитетов. Больничное благополучие в восприятии ребёнка предстаёт как нечто яркое, светлое, вкусно пахнущее, сытое и богатое: «Шёл он и, разинув рот, глядел по сторонам. Лестница, полы и косяки - всё громадное, прямое и яркое - были выкрашены в великолепную жёлтую краску и издавали вкусный запах постного масла. Всюду висели лампы, тянулись половики, торчали в стенах медные краны. Но больше всего Пашке понравилась кровать, на которую его посадили, и серое шершавое одеяло. Он потрогал руками подушки и одеяло, оглядел палату и решил, что доктору живётся очень недурно» [8]. Деревенская жизнь ребёнка - это ветер, дождь, сырость, потёмки, холод, прилипающие к ногам вместе с грязью листья, пахнущие солёной рыбой тулупы - в этой жизни даже больничный халатик может стать предметом зависти, как нечто экзотическое и роскошное: «Надевши рубаху, штаны и серый халатик, он самодовольно оглядел себя и подумал, что в таком костюме недурно бы пройтись по деревне. Его воображение нарисовало, как мать посылает его на огород к реке нарвать для поросёнка капустных листьев; он идёт, а
мальчишки и девчонки окружили его и с завистью глядят на его халатик» [8].
Доктор, несмотря на пугающую обстановку во время первого медицинского осмотра («таз с кровяными помоями»), не вызывает у мальчика опасений, напротив, внушает доверие: шутит, обещает лисицу, леденцы и ярмарку. Страшная ночь в больнице, вселившая в Пашкину душу ужас, описана Чеховым посредством пугающих сюрреалистических образов: «Тут свет лампадки и ночника еле-еле прояснял потёмки; больные, потревоженные смертью Михайлы, сидели на своих кроватях; мешаясь с тенями, всклоченные, они представлялись шире, выше ростом и, казалось, становились всё больше и больше... лежали и сидели на кроватях чудовища с длинными волосами и со старушечьими лицами» [8]. Страх выгоняет мальчика в ещё более страшную ночь к тёмным кустам и белым могильным крестам. В этой ситуации врача он воспринимает как защитника, который обязательно спасёт от всего страшного, что таит в себе ночная тьма и неизвестность: «Пашка взбежал на ступени, взглянул в окно, и острая, захватывающая радость вдруг овладела им. В окно он увидел весёлого, покладистого доктора, который сидел за столом и читал книгу. Смеясь от счастья, Пашка протянул к знакомому лицу руки.» [8]. Пашка бросается к доктору, ища покровительства -этот порыв детской души бессознателен, а потому лишён внешних навязанных оценок. Это детское мировосприятие, в котором доброе и злое, тёмное и светлое, страшное и весёлое располагаются в однозначном дихотомическом противопоставлении. Врач в этом противостоянии представляется ребёнку на той стороне, где светло, чисто, весело и спокойно - одним словом безопасно.
В другом рассказе Чехова «Враги» детская тема является не главной, а вспомогательной. Тем не менее сюжету об умершем от дифтерита мальчике Чехов уделяет много внимания и совершенно не случайно наполняет этот сюжет содержательно насыщенными деталями и подробностями: он тщательно описывает обстановку в комнате со всеми разбросанными в процессе борьбы врача со смертью предметами, позу и лицо мёртвого мальчика, его мать.
Описывая гибель ребёнка, Чехов избегает пугающих и отталкивающих деталей: «Тот отталкивающий ужас, о котором думают, когда говорят о смерти, отсутствовал в спальне. Во всеобщем столбняке, в позе матери, в равнодушии докторского лица лежало что-то
тельность. В нём, как уже отмечалось, используются жанровые средства святочного рассказа, главными героями которого часто становятся дети, попадающие под покровительство Иисуса Христа, Богородицы или какого-либо святого. Куприн переносит рождественское чудо из фантастической плоскости в современную ему социальную реальность, а на место Спасителя или святого ставит врача. Как святого воспринимает доктора Пиро-гова спасённый им мальчик Гриша Мерцалов: «С этих пор точно благодетельный ангел снизошёл в нашу семью. Всё переменилось. В начале января отец отыскал место, Машутка встала на ноги, меня с братом удалось пристроить в гимназию на казённый счёт. Просто чудо совершил этот святой человек. А мы нашего чудесного доктора только раз видели с тех пор - это когда его перевозили мёртвого в его собственное имение Вишню. Да и то не его видели, потому что то великое, мощное и святое, что жило и горело в чудесном докторе при его жизни, угасло невозвратимо» [6].
Куприн как бы говорит читателям: всегда есть способ победить детское несчастье. Сила, устраняющая опасности и беду из сферы детства, может явиться в образе чудесного доктора, появившегося в рождественский сочельник, или прекрасного, большого, как детская мечта, животного - как это происходит в рассказе «Слон».
Детская болезнь в рассказе «Слон» приобретает масштабы почти вселенской тоски, мировой скорби о несбывшемся. Средство от неё только одно - неравнодушие взрослых. Желание, которое кажется, на первый взгляд, капризом избалованной девочки, оказывается жизненно значимым. Детское несчастье становится точкой приложения творческих сил взрослых, самая благодарная сфера реализации взрослыми своей творческой энергии.
В этом произведении присутствует интересная с точки зрения гуманистической медицины и педагогики мысль, имеющая несомненную актуальность для современной культуры: нельзя пренебрегать детьми, их страданием и желаниями - пренебрежение взрослых делает детей уязвимыми для разного рода несчастий, болезней.
В рассказе Ф. К. Сологуба «Червяк», так же как и в рассказе «Слон», медицины как таковой нет, но есть детская болезнь, порождённая равнодушием и злобой взрослых. Только в отличие от «Слона» в рассказе Сологуба ребёнка спасти некому: нет рядом ни заботливых родителей, ни мудрого доктора.
притягивающее, трогающее сердце, именно та тонкая, едва уловимая красота человеческого горя, которую не скоро ещё научатся понимать и описывать и которую умеет передавать, кажется, одна только музыка. Красота чувствовалась и в угрюмой тишине; Кириллов и его жена молчали, не плакали, как будто кроме тяжести потери сознавали также и весь лиризм своего положения» [8] -как будто даже в смерти какая-то невидимая сила охраняет детскую чистоту от низменного и уродливого.
Писатель подчёркивает уязвимость детской жизни - даже отец врач со всеми своими знаниями и опытом не смог справиться со смертью, похитившейю единственного сына. Это обстоятельство не то удивляет писателя, не то воспринимается им как что-то плохо сообразующееся с логикой повседневного бытия.
В хорошо известном всем с детства рассказе А. И. Куприна «Чудесный доктор», напротив, всё заканчивается благополучно. Вообще творчество этого писателя очень оптимистично, хотя и приходится на тот этап в русской истории, когда для общества были характерны пессимизм и упадничество.
Главный герой рассказа - собирательный образ русского врача. Писатель назвал его «чудесным доктором», подчёркивая тем самым присутствие какого-то чуда, мистического откровения, сопровождающего этот персонаж, главным прототипом которого был великий русский врач Николай Иванович Пирогов. В этом светлом и добром произведении автором используется пришедший из Европы жанр рождественского (святочного) рассказа, который был очень популярен во второй половине XIX века. На первый взгляд кажется, что чудесные перемены в жизни семьи Мер-цаловых обусловлены законом жанра, который делает счастливый финал неизбежным, так как в рождественскую ночь победа добра над злом предопределена. Но «хэппи энд» в рассказе Куприна не выглядит сказочным и благодушно назидательным. Творцом чуда, источником христианского милосердия и преображающей энергии, делающей мир лучше, становится доктор, чей реалистический образ, исторический прототип которого хорошо угадывается, заставляет читателя воспринимать сюжет как вполне правдоподобный.
В анализируемом произведении представлен образ врача-гуманиста, способного не только оказывать помощь в рамках своей профессиональной компетенции, но и изменять окружающую его социальную действи-
Humanities vector. 2015. Number 2 (42). Philosophical Aspects of the Quality of Life_
Главная героиня Ванда остаётся один на один со смертельным недугом. Исследователь творчества Сологуба Л. Клейман пишет, что смерть девочки может быть истолкована двойственно: реально она умирает от чахотки, но «возможно дать и метафизическое объяснение .метафизической причиной смерти можно считать в "Червяке" мнимого червяка, грызущего сердце Ванды; червяк этот - символическое выражение зла жизни, её окружающего» [4, с. 13].
В самом начале рассказа мы видим полную жизни девочку с большими выразительными глазами, своею весёлостью заражавшую всех вокруг. Она живёт в городе у чужих людей и втайне тоскует о родных местах. В её воспоминаниях всплывают образы счастья: «Таинственно-тихие, оснеженные леса, где, бывало, несли её с отцом лёгкие санки, где наклонялись над нею толстые от снега ветви сумрачно-молчаливых елей, где бодрый морозный воздух вливался в грудь такими весёлыми, такими острыми струями. Мать, ласковая, весёлая. Её светло-синие глаза, её звенящий голос, напевающий тихую, мирную песенку» [7]. Там, в родных краях остались покой, красота, ласка и любовь. Рядом с родителями Ванде было уютно и безопасно.
В чужом городском доме, в котором Ванда оказалась, ей одиноко, она никому не нужна: «Она видела, что никто её не жалеет и никто не хочет понять. Тишина и сумрак враждебно отвечали её молитве. Ванде казалось, что кто-то тихий проходит близко, что-то движется и тайно веет, - но всё это идёт мимо неё с чарами и властью, и до неё никому нет дела. Одна, потерянная в чужом краю, никому она не нужна. Кроткий ангел пролетает над ней к счастливым и кротким - и не приникнет к ней» [7]. В этом доме девочке тесно и тоскливо, ей не хватает воздуха: «Хмурые тени в углах. Стены покрыты некрасивыми тёмными обоями. потолок низок и сумрачен. Ванде кажется, что он опускается, сжимает собою воздух и теснит ей грудь. Железные кровати тоже, кажется Ванде, пахнут чем-то неприятным и печальным, острогом или больницей» [7].
Девочку убивает враждебная среда, страх и насилие. Рубоносов - хозяин дома, где живёт Ванда и ещё несколько девочек неотёсан и груб, наказывает детей физически: «Он свирепо замахал плетью и пронзительно засвистел. Испуганная Ванда попятилась назад, к дверям, - он ухватил её за плечо и потащил, нервно подёргивая, на середину комнаты. С громким плачем Ванда упала на колени. Рубоносов взмахнул плетью.
Владимир Иваныч повторял свои странные, злобные угрозы, и Ванде из её душного угла он казался похожим на чародея, напускающего на неё таинственные наваждения, неотразимые и ужасные» [7]. Рубоносов в наказание за разбитую чашку пугает девочку страшным червяком, который якобы ночью вползёт к ней "в глотку", будет сосать её изнутри и "всё чрево расколупает"».
Как отмечает в своём исследовании Л. Клейман, «герои Сологуба - это не характеры, а душевные состояния» [4, с. 96]. Таким образом, Ванда - это персонализированные ощущения ребёнка, попавшего во враждебную, если можно так сказать, несовместимую с детской психикой обстановку.
Сологуб - писатель-символист, поэтому все образы у него являются знаками, выражающими какую-либо идею или мысль. Червяк символизирует внешнее зло, которое губит ребёнка, и зло это исходит от взрослых. Червяк - это угроза, исходящая от взрослого человека, им придуманная, вербализованная и материализовавшаяся в страшную болезнь.
Сама действительность представляется Ванде похоронами: мёртвая улица, дома в саванах из снега, блеск снега как «серебряная парча нарядного гроба», запах ладана в душной и тёмной комнате.
В рассказе М. А. Булгакова «Стальное горло» детской смерти нет. Врачу удаётся героическими усилиями спасти умирающую от дифтерийного крупа трёхлетнюю девочку вопреки тому, что её болезнь безнадежно запущена из-за невежества матери и бабки. Источником опасности для ребёнка в этом рассказе является не столько болезнь, сколько малограмотность и суеверия окружающих взрослых. Медиков (молодого, только что закончившего медицинский факультет доктора, фельдшера и двух акушерок) автор изображает ангелами-хранителями, которые спасают девочку, практически вырывая её из рук матери, сопротивляющейся воле врача из суеверного страха. Спасение ребёнка воспринимается в деревне как чудо: «Старшая акушерка-фельдшерица сказала мне: .Вы знаете, что в деревнях говорят? Будто вы больной Лидке вместо её горла вставили стальное и зашили. Специально ездят в эту деревню глядеть на неё» [1].
Сюжет рассказа «Стальное горло», так же как и весь цикл «Записки юного врача», является отчасти автобиографическим, так как воспроизводит некоторые из эпизодов реальной врачебной практики Булгакова. Понимание Булгаковым происходящего в больнич-
ной палате, операционной не отвлечённое, а максимально приближенное к действительности - в культурологии и культурной антропологии это называется интерпретацией первого порядка: сам автор является носителем того жизненного опыта, о котором повествует. Эта максимальная правдоподобность булга-ковских произведений о медицине не даёт усомниться в авторских трактовках описываемых в его произведениях событий.
Проблема уязвимости детской жизни и здоровья; указание на медицину как на сфе-
ру, в которой ребёнок должен быть максимально ограждён от всего, что может нанести ущерб его жизни, здоровью и благополучию -присутствие этой проблематики в творчестве Булгакова и других упомянутых в статье авторов является отражением идеи о необходимости защиты детства в условиях рисков, порождаемых болезнями, материальным неблагополучием, невежеством и жестокостью взрослых. Эта идея является неотъемлемой составляющей процесса гуманизации современной культуры.
Список литературы
1. Булгаков М. А. Записки юного врача (цикл) // М. А. Булгаков. Повести и рассказы. М.: Дрофа, 2003. С. 278-354.
2. Вересаев В. В. Записки врача. На японской войне. М.: Правда, 1986. 560 с.
3. Засухина В. Н. Аксиология жизни как основа биоэтики в России: дис. ... д-ра филос. наук: 09.00.11. Чита: Забайкал. гос. ун-т им. Н. Г Чернышевского, 2012. 471 с.
4. Клейман Л. Ранняя проза Федора Сологуба. США: Эрмитаж, 1983. 192 с.
5. Куприн А. И. Слон // А. И. Куприн. Рассказы. М.: Стрекоза, 2010. С. 25-39.
6. Куприн А. И. Чудесный доктор // А. И. Куприн. Сочинения в 2 т. Т. 1. Повести и рассказы. М.: Художественная литература, 1981. С. 289-296.
7. Сологуб Ф. К. Червяк // Мелкий бес. М.: Правда, 1989. С. 281-302.
8. Чехов А. П. Беглец // А. П. Чехов. Рассказы. М.: Зебра Е, 2009. С. 37-47.
9. Чехов А. П. Враги // А. П. Чехов. Избранное. М.: Правда, 1988. С. 157-169.
10. Щебланова В. В. Угрозы и безопасность: повседневные практики противостояния // Социология и социальная антропология, 2006. Т. 9. № 2 (35). С. 88-100.
1. Bulgakov M. A. Zapiski yunogo vracha (tsikl) // M. A. Bulgakov. Povesti i rasskazy. M.: Drofa, 2003. S. 278-354.
2. Veresaev V. V. Zapiski vracha. Na yaponskoi voine. M.: Pravda, 1986. 560 s.
3. Zasukhina V. N. Aksiologiya zhizni kak osnova bioetiki v Rossii: dis. ... d-ra filos. nauk: 09.00.11. Chita: Zabaikal. gos. un-t im. N. G. Chernyshevskogo, 2012. 471 s.
4. Kleiman L. Rannyaya proza Fedora Sologuba. SShA: Ermitazh, 1983. 192 s.
5. Kuprin A. I. Slon // A. I. Kuprin. Rasskazy. M.: Strekoza, 2010. S. 25-39.
6. Kuprin A. I. Chudesnyi doktor //A. I. Kuprin. Sochineniya v 2 t. T. 1. Povesti i rasskazy. M.: Khudozhestvennaya literatura, 1981. S. 289-296.
7. Sologub F. K. Chervyak // Melkii bes. M.: Pravda, 1989. S. 281-302.
8. Chekhov A. P. Beglets // A. P. Chekhov. Rasskazy. M.: Zebra E, 2009. S. 37-47.
9. Chekhov A. P. Vragi // A. P. Chekhov. Izbrannoe. M.: Pravda, 1988. S. 157-169.
10. Shcheblanova V. V. Ugrozy i bezopasnost': povsednevnye praktiki protivostoyaniya // Sotsiologiya i sotsial'naya antropologiya, 2006. T. 9. № 2 (35). S. 88-100.
References
Статья поступила в редакцию 21.03.2015
