CC BY
40
Е.Н. ФАСХУТДИНОВА
МАТЕРИАЛЬНОЕ И ПРАВОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ УЧИТЕЛЬСТВА КАЗАНСКОЙ ГУБЕРНИИ В 1918-1920 ГГ.
Чтобы в короткий срок создать первоклассную индустрию, реорганизовать технически промышленность и сельское хозяйство, большевикам необходимо было образованное население. В России же, «более половины населения страны к концу гражданской войны было безграмотным» [1]. В Татарстане дела с неграмотностью населения были не лучше [2]. Большевики по всей России понимали важность образования и тесную связь качества образования с материальным положением учителя. Ленин писал: «Народный учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял и не стоит и не может стоять в буржуазном обществе» [3]. Но не так легко было осуществить это на деле. И уже 2 января 191В г. было принято постановление СНК о прибавках народным учителям, доводящим жалование народного учителя до 1QQ руб. [4] В условиях роста дороговизны это было мало, а работы у учителей было очень много. К тому же заставлял предпринимать определенные шаги в стабилизации положения учителей и отказ учительства сотрудничать с новой властью. 26 июня 191В г. был принят декрет СНК «О нормах оплаты учительского труда», в котором объявили нормальной продолжительность рабочего дня - 4 учебных часа в день (24 часа в неделю, не менее) [5]. Кроме всего прочего, этот декрет устанавливал прибавки за выслугу лет учительского труда в размере 6QQ руб. в год [6]. Но это все было на бумаге, в реальности же все обстояло гораздо сложнее. Денег не хватало, и власти пытались заставить учителей работать другими средствами: принуждением, запугиванием и т.п.
Казанская губерния в первые послереволюционные годы оказалась в зоне активных боевых действий Гражданской войны, и материальное положение учительства было еще труднее, ведь и до этих событий в марте 191В г. на съезде учащих г. Чистополя и уезда депутаты констатировали «Налицо полная материальная и правовая необеспеченность школы и учительства» [7]. Депутат Фастрицкий сказал на этом съезде следующее: «Питание учащих совершенно неудовлетворительно. Жалование учащим настолько нищенское, что учительство волости положительно голодает, кроме того, трудно достать продукты, особенно хлеб, потому что его крестьяне берегут, боясь недорода в будущем году. Читать учителю нечего, духовный голод еще ощутительнее физического: ни библиотек, ни газет, ни книги нет» [В]. Газета «Казанское слово» писала в 191В г.: «Если посмотреть оклады учителей казанских учебных заведений (кроме таких, которые содержатся на средства города, где положение несколько лучше), то мы увидим печальную картину. Редкий учитель получает больше 2QQ руб. в месяц, а многие, особенно учительницы женских гимназий, получают менее 1QQ руб. Получают неаккуратно. В одних месяцах нет пятилетних прибавок, в других - прибавок на дороговизну, в третьих, еще чего-нибудь, в четвертых - жалованье выписано, но нет денег в казначействе [9]. И при таком ужасном материальном положении учителя еще и отчисляли 2% зарплаты на нужды войны [1Q]. Местная власть оглядывалась на центральную и не торопилась что-то предпринимать, да и ничего предпринять она не могла, бюджет Казанской губернии был слаб. Уже упомянутые ранее чистопольские учителя на
своем съезде говорили еще об одной серьезной проблеме, с которой они столкнулись в послереволюционное время: все промышленные товары в деревенском кооперативе (именно он и вел торговлю) можно было получить только в обмен на определенное количество хлеба (зерна). «Учительство не имеет хлеба, а потому не может получить ни чаю, ни сахару, ни махорки, ни другие продукты» [11]. Решить эту проблему было можно, предоставив учителям возможность получить из кооператива продукты первой необходимости без обмена на хлеб за наличный расчет» [12]. Но сделано это было спустя более 10 лет.
Совершенно неудовлетворительным было не только материальное, но и правовое положение учительства. В мае 1918 г. газета «Казанское слово» писала: «Многие учителя надеялись сколько-нибудь «подработать» за лето, в вакационное время, но и эти надежды не осуществились при настоящей безработице. К тому же советы и союзы в большинстве случаев к учителям средней школы относятся с предубежденим, как к «буржуазному элементу», и охотнее дают работу ученикам, чем учителям» [13]. Такое отношение к учителям имело место не только в городах, но и в селах. Учитель Чистопольского уезда Фастрицкий рассказывал: «Крики «долой буржуев» имели в виду и учителей. К счастью крики эти по отношению к учительству раздавались не со стороны всего населения, а лишь от отдельных личностей... Как только эти личности поняли, что название «буржуй» не подходит к учителям, они начали гонение на учителя, как на интеллигента» [14]. К тому же в 1918 г. существовал родительский контрольный совет, который имел право отстранять от занимаемой должности членов школьного совета, а также учительский и воспитательский персонал, правда, эти отстранения происходили только по решению поселкового совета [15]. Но и в поселковом совете работали люди, главной заботой которых было совсем не образование, но они были уполномочены решать вопрос о снятии учителей с работы. Конечно, этот факт не мог быть терпимым для учителя, он его оскорблял.
Кроме того, незащищенность учителя в правовом плане доказывал и тот факт, что учителей могли снять с занятий и отправить в 1918 г. рыть окопы [16] или обязать быть агитаторами за социалистическое преобразование жизни, против религии и священнослужителей [17]. В отчете о состоянии дела просвещения г. Казани и Казанской губернии в 1918 г. констатировался факт что «около 40% учителей сбежало. Остались те преподаватели, которые всецело идут навстречу всем начинаниям Совета и могут быть им использованы как угодно» [18]. Кроме того, учителя могли перемещать и из одного учебного заведения в другое или ставить классным наставником в группу, которую он не знал, переводя из группы детей, к которым он привык, а они привыкли к нему [19]. Такие переводы учителей осуществлялись, как правило, без учета желания самих учителей, часто даже вопреки ему, как в 1920 г. осуществлялся перевод учителей Мухиной и Сычуговой в школы при Мамадышском отделе народного образования [20].
Все это имело место не только в Казанской губернии, но и по всей России. Так, в дневнике педагога мы читаем: «Ходом революции учитель отброшен в стан контрреволюции и междоусобной брани» [21].
В таких условиях советская власть в Казанской губернии, конечно, пыталась так или иначе переманить учительство на свою сторону. Хорошо бы это сделать, улучшая материальное и правовое положение учителей, но средств не хватало, газета «Казанское слово» пугала население надвигающимся голодом, а архивные документы 1918 г. сообщают о необыкновенной дороговизне
жизни и росте цен [22]. Зарплату учителям платили нерегулярно [23]. Конечно, такое материальное положение не устраивало учителей, но они понимали, что времена очень трудные и скоро все наладится.
В это время еще существовала практика найма квартир для учащих (тогда так называли учителей), но теперь это делала не школа, а местный совет [24]. Что это были за квартиры, мы тоже узнаем из статей в журналах того времени. В. Сироткин в статье «Школьное дело» писал так: «Квартирные условия учителей и были и остаются крайне тяжелыми. Особенно скверны квартиры в школах, расквартированных в наемных или реквизированных помещениях. Часто это угол размером 3*4 аршин, отгороженный тоненькой и редкой перегородкой от класса, битком набитого учениками» [25]. Что касается частных домов, то площадь и кубатура их почти не отличаются от таковых в школьных квартирах. 5% жилищ педагогов не имели кухонь, а 48% - общие кухни и лишь в 47% квартир отдельная кухня была. Отдельные уборные имели лишь 30%, 67% пользовались общими с другими квартирами, а в 3% квартир уборных не было совсем. Система отопления во всех квартирах педагогов голландская. Температура в комнатах невысокая, даже далекая от нормальной [26].
Конечно, очевиден тот факт, что в то время все люди так жили, но мы и не стараемся показать, что жизнь учителей коренным образом отличалась от жизни всего остального населения, скорее наоборот. Но в глазах соседей они были не совсем такие как все, по-другому жили, занимались другим видом деятельности, их работа в глазах односельчан не считалась работой, а потому часто к ним относились настороженно. Нарком народного образования Казанской губернии Александр Максимов в статье «Задачи учительства» в 1918 г. так отзывался об учителе: «Учитель средней школы был сам белоручкой, чиновником, далеким от народа» [27]. Местная (да и центральная) власть часто только способствовала такому отношению, ведь они считали учителей интеллигентами, заинтересова-ными в возвращении буржуазии к власти, а значит, прогрессивным рабочим и крестьянам следует диктовать учителям, что им надо делать, и относиться к ним если не как к врагам, то уж точно не как к сторонникам.
Следующий 1919/20 учебный год не был ни легче, ни успешнее. Гражданская война набирала обороты, в России большевики проводили политику военного коммунизма, денег не было, и материальное положение учителей по-прежнему оставалось неудовлетворительным. В. Сироткин приводит выдержки из отчетов 1919/20 учебного года: «Те из молодых учащих, новичков (а их не менее 40%, которые не смогли ничего засеять на огородах и по осени запастись корнеплодами и капустой, работают прямо-таки в ужасных условиях, вплоть до нищенства по дворам. Школьные работники просятся в технические служащие школ или сельские сторожа, чтобы не позорить своего звания» [28]. Из отчетов этого же учебного года по Казани мы узнаем, что «учителя голодают, не имеют теплой одежды и обуви» [29]. Не следует забывать и то, что часто учителями в школах были женщины, или, что еще хуже, учителями были и муж и жена, и тогда вместе с ними страдали и их дети. Об этих детях очень эмоционально писал В. Сироткин: «Дети школьных работников пухнут, наживают малокровие, чахотку, рахит от вечного недоедания и питания одним картофелем без молока, часто совершенно без хлеба. Даже возможности дышать свежим воздухом лишены эти дети и обречены на сиденье в тесной и душной учительской квартире, так как у них нет ни теплой, ни кожаной обуви, а в веревочных лаптях, в которых они бегали конец лета и осень, по снегу не побежишь» [30].
Педагог того времени очень правильно написал: «Школа может работать правильно только тогда, когда душа ее, учитель, обеспечен необходимыми средствами для существования» [31].
Чем же объяснить столь тяжелое материальное положение учителя? Во-первых, в стране была гражданская война, на ведение которой уходило очень много средств; во-вторых, в стране проводилась политика военного коммунизма, эксперимент, который, по словам Н. Верта, «был проведен на полностью разложившейся экономике и привел к неслыханному спаду производства» [32]; в третьих, учителя не относились ни к самому многочисленному классу, ни к передовому, мало того, в это время считалось, что они находятся под влиянием буржуазии и хотят ее возвращения к власти. Все это и приводило к тому, что материальное положение учительства было очень трудным во всей России, в том числе и в Казанской губернии.
Литература и источники
1. Ремизова Т.А. Культурно-просветительная работа в РСФСР (1921-1925 гг.) / Т.А. Ремизова. М., 1962. С. 5.
2. Зайцев А.И. Подъем экономики и культуры Татарии за сорок лет / А.И. Зайцев. Казань, 1957. С. 32.
3. Ленин В.И. Странички из дневника / В.И. Ленин // Полн. собр. соч. Т. 45. С. 65.
4. Народное образование в СССР. Общеобразовательная школа. Сборник документов 19171973 гг. М., 1974. С. 442.
5. Там же.
6. Там же.
7. Протоколы съезда учащих г. Чистополя и уезда 3-16 марта 1918 г. Чистополь, 1918. С. 38.
8. Там же. С. 6.
9. Казанское слово 24 (11) мая 1918.
10. Протоколы съезда учащих г. Чистополя и уезда 3-16 марта 1918 г. С. 27.
11. Там же. С. 38.
12. Там же.
13. Казанское слово. 1918. 24 (11) мая.
14. Протоколы съезда учащих г. Чистополя и уезда 3-16 марта 1918 г. С. 6-7.
15. НА РТ. Ф. Р-992. Оп.1.Ед. Хр. 28. Л. 143.
16. НА РТ. Ф. Р-271. оп.1. Ед. Хр. 86. Л. 11.
17. НА РТ. ф. Р-5263. Оп. 1. Д. 3. Л. 12-12 об.
18. НА РТ. Ф. Р-271. Оп. 1. Ед. Хр. 74. Л. 129.
19. НА РТ. Ф. Р-3682. Оп. 1. Ед. Хр. 10. Л. 1.
20. НА РТ. Ф. Р-3682. Оп. 1. Ед. Хр. 13. Л. 18-19.
21. Из дневника педагога // Вестник просвещения. 1922. № 1. С. 7.
22. НА РТ. Ф. Р-281. Оп.1. Ед. Хр. 64. Л. 106.
23. НА РТ. Ф. Р-281. Оп.1. Ед. Хр. 103. Л. 64.
24. НА РТ. Ф. Р-271. Оп. 1. Ед. Хр. 101. Л. 98.
25. Сироткин В. Школьное дело / В. Сироткин // Вестник просвещения. 1922. № 9. С. 85.
26. Денисов Н. Здоровье педагога в связи с трудом и бытом его / Н. Денисов // Народный учитель. 1927. № 1. С. 46.
27. Максимов А. Задачи учительства / А. Максимов // Знамя революции. 1918. 29 июня.
28. Сироткин В. Школьное дело / В. Сироткин // Вестник просвещения. 1922. № 9. С. 82.
29. НА РТ. Ф. Р-992. Оп. 1. Ед. Хр. 23. Л.47.
30. Сироткин В. Указ. соч. С. 83.
31. Из дневника педагога. С. 2.
32. Верт Н. История советского государства. 1990-1991: пер. с фр. / Н. Верт. М., 1995. С. 151.
ФАСХУТДИНОВА ЕЛЕНА НИКОЛАЕВНА родилась в 1960 г. Окончила Казанский государственный университет. Методист Института развития работников образования Республики Татарстан. Область научных интересов - отечественная история. Автор 12 научных работ.
