CC BY
72
противоборство адептов исламизма и сторонников секуляризации, кажется, закончилось либо победой последних, либо «вничью». В то же время судьбы политического ислама, темпы и границы его распространения (в рамках отдельно взятой страны или в «глобальном масштабе») продолжают оставаться объектом бурных научных дискуссий, темой многочисленных академических трудов и работ публицистического жанра.
В конце 1990-х годов западные политологи высказывали осторожные надежды на то, что этот мир перестает быть «заповедником деспотий» и что хотя бы в отдельных его странах могут быть созданы (на институциональном уровне) предпосылки демократического перехода благодаря более или менее свободным парламентским выборам, расширению прерогатив законодательной ветви власти, а также развитию системы общественных ассоциаций и, не в последнюю очередь, либерализации экономической сферы. Сегодня скепсис относительно хода демократизации проявляют и арабские политологи, которые еще в 1995 г. провели в Ливане конференцию, сборник материалов которой был опубликован под выразительным названием «Демократия без демократов». Тунисская журналистка С. Бельхасен, избранная в апреле 2007 г. председателем Международной федерации лиг за права человека, резюмировав негативные мнения по данному вопросу, писала, что волна демократизации, зримым символом которой стало падение Берлинской стены, «остановилась у порога арабского мира».
« Современная Африка: Метаморфозы политической власти», М., 2009, с. 9-16
В. Орлов,
кандидат исторических наук (Институт стран Азии и Африки) МАРОККО: МОНАРХИЯ И ИСЛАМ В УСЛОВИЯХ МНОГОПАРТИЙНОСТИ
Марокканская система взаимодействия исламских движений и власти в значительной мере сложилась в 1960-1980-е годы. В этой стране политический режим с завоеванием независимости не претерпел радикальных перемен. В марокканской концепции политической власти сочетаются внешне противостоящие друг другу общественные категории традиционных и современных ценностей.
Современность представлена в политической жизни королевства понятиями, вдохновленными европейским опытом, - национальным государством, конституционной монархией и сравнительно развитой для арабского мира системой политических партий, возникших еще в 1930-х годах. Традиционный же фундамент марокканской политики, заложенный султанами - Алауитами начиная с XVII в., основан на понятиях исламского законодательства и лояльности мусульманской общины королю, потомку Пророка. Частичное совпадение и перекрытие религиозного и политического полей в общественной жизни Марокко заложено и в традиционной политической культуре «махзена». Это слово (араб., букв.: хранилище) с Х11-Х111 вв. служило в странах Магриба общим наименованием для государства и его институтов. Но оно же обозначало и другое, более нюансированное понятие, применяемое и в современном политическом словаре, - искусство косвенного управления межплеменными и любыми другими конфликтами путем заключения союзов, третейского посредничества и сложной дипломатической игры. В политической традиции Марокко монарх и его двор всегда отстаивали свой приоритет в распоряжении исламом как средством политической мобилизации. По словам Хасана II, «он предназначен Аллахом для выполнения миссии, которой невозможно пренебречь, равно как и поставить ее под сомнение».
В том, что правление независимым Марокко должно быть конституционным и демократическим, были согласны как алауит-ская элита, так и политические партии страны - в первую очередь старейшая и наиболее авторитетная в Марокко Партия независимости (Хизб аль-Истикляль), созданная в 1943 г. Знаковым шагом на этом пути стал отказ Мухаммеда бен Юсуфа от освященного веками султанского статуса и принятие им титула короля с европейской схемой именования (Мухаммед V). Необходимость обновления и демократизации махзена была ясна всем действующим лицам марокканской политики. Для националистов, в первую очередь Ис-тикляль, достижение независимости виделось как начало своеобразного «отступления» трона от политической борьбы и возвращение монарха к привычной роли посредника или третейского судьи.
В развитии политической жизни независимого Марокко большую роль сыграли берберы, которые представляют собой большинство населения. Уровень их арабизации заметно выше на урбанизированном атлантическом фасаде и заметно снижается в
глубине Марокко - особенно в горных массивах Среднего и Высокого Атласа, а также в Рифе. Особую этническую группу составляют суси - жители долины реки Сус на юге, также составляющие часть городского населения на западе и северо-западе страны. Южане, говорящие на наречиях ташельхит, более терпимо относятся к двуязычию и в значительной степени арабизированы. Берберские диалекты у горцев-берберов столь разнообразны, что носители одних не полностью понимают других. Французские колонизаторы делали существенную ставку на берберскую знать. Берберская среда дала ведущие кадры для Королевских вооруженных сил, которые были сформированы из Армии освобождения, развернувшей сопротивление французским и испанским колонизаторам в начале 1950-х годов, и марокканцев-офицеров французского военного контингента.
Мухаммед V в первые годы независимости во многом ориентировался на Истикляль. Но в конце 1950-х годов возник Национальный союз народных сил (НСНС), выделившаяся из Истикляль группа леворадикальных деятелей во главе с М. бен Баркой. НСНС, выступавшая за национализацию ключевых отраслей экономики, индустриализацию, введение основ плановой экономики и «справедливое распределение доходов», отразила взгляды и интересы средних слоев общества - мелкого и среднего предпринимательства. Королевский двор всемерно содействовал образованию конкурентных партий вне Истикляль: осенью 1957 г. организационно оформилась мощная этническая партия берберов - Народное движение (НД). Оно возникло под руководством бывших руководителей Армии освобождения - А. К. аль-Хатыба и капитана французской армии М. Ахардана. НД опиралось на крупных земельных собственников, зажиточных крестьян, племенную элиту и открыло доступ традиционному берберскому крестьянству в мир национальных политических отношений. Высокая корпоративность и развитая этническая мобилизация внутри НД всегда сочетались с эклектичностью идеологии: партия выступала за «социализм», верность трону, уважение свобод, культурных и этических ценностей берберской общины. Марокканская многопартийность оказалась с самого начала неоднозначным явлением. Однако фрагментация политических сил страны под эгидой монархии логично вписывалась в сложившуюся на протяжении веков культуру махзена. В этом плане монарх по-прежнему воспринимался как верховный символ и реальный посредник между политически противостоя-
щими сторонами. В подобной фрагментации нетрудно увидеть неотъемлемую функцию монархического государственного устройства в рамках многоукладного и социально дробного арабо-бербер-ского общества. Наметившийся в конце 1950-х годов поворот трона к преимущественной опоре на берберов в армии и государственном аппарате имел немало аналогов в XVII-XIX вв. В то же время множественность марокканских партий несла на себе отпечаток новации, ибо она выстраивалась королевским двором «сверху». Так, НД реально представляло интересы крупных землевладельцев, причем его лидеры не видели в этом никакого противоречия. Таким образом, многопартийность в Марокко была отчасти искусственно созданным продуктом политической воли дворца, обслуживающим его интересы. Рассеяние политической энергии марокканцев по множеству партийных и этнокультурных сообществ в течение второй половины XX в. служило залогом относительной стабильности политической системы Марокко, покоящейся на все той же патерналистской модели опеки общества со стороны монарха - носителя суверенитета и реального влияния.
Несколько попыток государственного переворота, предпринятые армией (1969, 1971, 1972), вынудили короля обратиться к более гибкой политике, предусматривавшей разграничение между «конструктивной оппозицией», действующей в пределах, отведенных дворцом, и «экстремистскими силами», которым ни под каким видом не позволялось действовать на территории королевства. В начале 1970-х годов, отступая от авторитарных порядков предыдущих лет, марокканские правящие круги обратились к реформированию политической системы страны. Оно началось почти одновременно с преобразованиями А. Садата в Египте, но несколько раньше, чем в Алжире и Тунисе, и привело к складыванию в королевстве обновленной формы государственности. 1970-е годы ознаменовались в Марокко, как и в других странах Северной Африки (СА), дозированной демократизацией, допущением полномасштабной деятельности партий и восстановлением парламентских механизмов. Значительную роль в объединении политического истеблишмента Марокко сыграли в эти годы светские факторы, в том числе умело обыгранный официальной пропагандой вопрос о принадлежности Западной Сахары (ЗС) Марокко и необходимости их «исторического воссоединения». Но примечательно, что двор, сплачивая оппозицию под своими лозунгами и внедряя нормы современной политической жизни, ориентировался на силы, верные
исламской традиции. В первую очередь речь идет о партии Истик-ляль, воплощавшей героику антиколониального сопротивления и представляющей себя как символ «подлинности» марокканской исторической традиции. Вожди Истикляль, особенно один из ее основателей, А. аль-Фаси, заявляли о своей приверженности сала-физму - движению, которое проповедовало возвращение к обычаям благочестивых предков и первоначальной чистоте ислама. Сам А. аль-Фаси в 1960-х годах занимал пост государственного министра по делам ислама, а в 1970-х годах выполнял миссии от имени Хасана II в ряде исламских государств. Отвергая «привнесенные идеологии» и «теоретическое заимствование», идеология Истик-ляль ставила во главу деятельности партии сохранение арабо-мусульманской специфики Марокко.
В отношении династии Алауитов лидеры Истикляль демонстрировали двойственность, колеблясь между умеренной оппозицией королевскому дворцу и равнением на него. Истикляль стремилась примирить современные проявления демократии (парламентаризм, соблюдение баланса сил во власти, реформы административного аппарата) с основными исламскими политическими принципами коллегиальности и согласия. Поддерживая взаимовыгодные отношения с традиционалистскими партиями, двор и правоохранительные органы королевства с вниманием отслеживали деятельность неправительственных ассоциаций и групп, выступавших под знаменем возрождения ислама. В начале 1980-х годов марокканские авторы указывали на существование в городах королевства самодеятельных фундаменталистских организаций: «Ассоциация исламской молодежи» (АИМ), «Братья-мусульмане», «Авангард ислама» и др., которых объединяло два обстоятельства: желание отмежеваться от официальных духовных инстанций и от институтов «народного ислама» - суфийских братств, а также тесные контакты с фундаменталистскими силами Арабского Востока (АВ). Это не могло не вызывать настороженность алауитских властей. В начале 70-х годов, в обстановке экономической нестабильности и нескольких попыток переворота, Хасан II надеялся использовать фундаменталистов в качестве управляемого противовеса левым силам - особенно маоистским группировкам, распространившим свое влияние в марокканских университетах. Марокканский король терпимо относился к сторонникам исламского радикализма, рассчитывая на присоединение последних к лагерю лояльной оппозиции. В эти годы государство сравнительно мягко
реагировало на выпады исламских радикалов. Идейно-политические игры дворца с исламскими радикалами продолжались до тех пор, пока исламисты не обратились к экстремистским методам самовыражения. После 1979 г. ряд марокканских группировок были вдохновлены успехом иранской революции 1979 г., выступив за активные методы борьбы с властью Алауитов и поставив своей целью установление в Марокко «исламской республики». Приверженность части марокканских исламистов взглядам Хомейни дала марокканским властям удобный повод для привязки исламистских выпадов к «подрывной деятельности Ирана». Антиправительственные выступления фундаменталистов вызвали жесткую ответную реакцию со стороны алауитской правящей элиты.
В 1980-е годы спецслужбы и органы юстиции Марокко развернули массовую репрессивную кампанию против исламоэкстре-мистских сил. Однако в ходе судебных разбирательств антиправительственные группы Марокко получили от дворца своеобразный посыл - радикализм приведет их к краху, но сотрудничество с властью даст легальные возможности существования. Эта дилемма встала перед самодеятельными исламскими движениями Марокко в середине 1980-х годов, когда правительство отменило государственные субсидии, поддерживавшие низкие цены на продовольствие. В ряде городов страны в январе 1984 г. произошли «хлебные бунты», спровоцированные и поддержанные религиозными экстремистами. Однако король выступил с заявлением о том, что январские выступления были результатом «хомейнистского заговора», нацеленного на срыв IV Конференции глав государств и правительств исламских стран в Касабланке. Спецслужбами была проведена облава и арестовано несколько десятков марокканских фундаменталистов. Королевские правоохранительные органы в полной мере использовали юридические и политические возможности, предоставленные им беспорядками, для подавления оппозиции. Параллельно с запретительными и карательными мерами марокканское государство всячески укрепляло позиции официальных духовных инстанций. В каждой провинции была создана сеть советов алимов, а в качестве верховной религиозно-юридической инстанции - Высший совет алимов во главе с королем, объединивший лучших богословов Марокко. Материальное положение духовных лиц было заметно улучшено, а для совершенствования их подготовки был создан Высший институт пропаганды веры. Обращение к исламу было заметно усилено как в работе правительства, так и в
официально провозглашенных идеологических установках. В них дворец и Высший совет алимов представляли себя как гарантов «подлинного ислама» перед лицом «мусульман, отклоняющихся от «истины», и «псевдоисламских деятелей». На протяжении 1980-х годов в Марокко заметно возростали объемы теле- и радиопередач на религиозные темы. С 1965 г. регулярно проводились ставшие традиционными Хасановские чтения в месяце Рамадан, посвященные толкованию Корана и хадисов, которые транслировались по радио- и телеканалам, а их материалы переводились на иностранные языки. Одновременно государство усилило контроль за исполнительской дисциплиной в официальном религиозном комплексе. Речь шла главным образом об ужесточении надзора за мечетями и недопущении политической деятельности в их стенах. В 1980-х годах началась перестройка деятельности Министерства хабусов (собственность религиозных организаций. - Ред.) и по делам ислама, считающегося одним из четырех «дворцовых» министерств, в которых министр назначается королем.
Многопрофильная и умелая деятельность Хасана II, его правительства и официальных религиозных инстанций крайне затрудняла попытки исламистов утвердиться на политической арене. Однако и сами силы политического ислама в Марокко были в эти годы еще плохо организованы и раздроблены. Выступая против независимых народных проповедников, суфийских братств и добровольных религиозных объединений, исламские радикалы чаще всего обвиняли их в использовании языческих предрассудков, скрытой проповеди многобожия, обмане, насаждении невежества и т. п.
Политические маневры махзена и исламских движений (1990-е годы). Последнее десятилетие XX в. составило особый период во взаимоотношениях королевского двора и исламских неправительственных организаций Марокко. В начале 1990-х годов прежняя стратегия - полномасштабное подавление движений политического ислама - потеряла свою привлекательность для Хаса-на II и его окружения. Решающую роль здесь сыграли драматические события в соседнем Алжире (противостояние Исламского фронта спасения и Фронта национального освобождения), приведшие страну к гражданской войне. Стремясь не допустить подобного развития событий, король взял курс на стабильное удержание исламских неправительственных организаций в русле «контролируемого развития». Для этого марокканские правящие круги вос-
пользовались двойной тактикой. Они обратились к более гибким методам взаимодействия с исламскими фундаменталистами в целом и заметно повысили уровень терпимости по отношению к их структурам. Кроме того, государство сделало ставку на дифференцированный подход к фундаменталистам, всемерно поощряя склонные к компромиссу умеренные силы и пресекая экстремистские тенденции в среде радикалов.
На протяжении последнего десятилетия XX в. изменилась и сама палитра исламских движений Марокко. На общественной сцене страны в 90-х годах были наиболее заметны две неправительственные исламские структуры. Первая из них - радикально настроенная организация «Справедливость и благодеяние», напоминающая по своим программным установкам алжирский Исламский фронт спасения или египетский «Аль-Джихад». Вторая - выделившееся из «Аль-Адль» движение умеренного толка «Реформа и обновление», пропагандирующее исламизацию общества посредством реформы образования и проведения общественных акций с созданием «подлинно исламского государства». По своим позициям оно родственно умеренной фракции «Братьев-мусульман» или алжирскому движению «Ан-Нахда». Отношение марокканского государства к первой из этих группировок возможно охарактеризовать как «стабильное неприятие». В январе 1990 г. все члены Общего руководящего совета «Аль-Адль» были арестованы и предстали перед судом, но власти предпочли не завершать разгром организации, а спровоцировать в ней раскол. Радикальные силы в «Аль-Адль», отрицавшие «исламский характер» алауитской государственности, были изолированы от общества, а умеренные, признававшие незыблемость монархических устоев, пользовались негласной поддержкой двора. Таким образом лидеры «Аль-Адль» заняли более компромиссную позицию по отношению к королевскому двору. Свою роль в смягчении взглядов вождей «Аль-Адль» сыграло и бурное развитие событий в соседнем Алжире. Оно заставило марокканских исламистов отмежеваться от Исламского фронта спасения и тем более от Вооруженных исламских групп. В политическом словаре «Аль-Адль» стало чаще появляться понятие «демократия». Судя по заявлениям оставшихся на свободе теоретиков «Аль-Адль», они представляли себе «завершение процесса демократизации» в виде легализации их полуподпольной группировки. В этом случае она, по их мнению, смогла бы привить неприятие насилия «коллегам» из конкурирующих исламских структур и
помочь Хасану II избежать сползания государства к гражданской войне. Существенно, что, подвергая критике парламент и правительство за неэффективность, лидеры «Аль-Адль» отвергали возможность своего включения в политическую жизнь страны. Неверие руководства «Аль-Адль» в парламентские методы борьбы не было поколеблено и после общенациональных референдумов 1992 и 1996 гг., на которых марокканцы одобрили конституционные реформы, направленные на демократизацию политической жизни королевства. Однако с этого момента государство начало нейтрализацию «Аль-Адль» по иному пути. В середине 1990-х годов давление спецслужб и правоохранительных органов на «Аль-Адль» было ослаблено. Некоторое потепление в отношениях между властями и «Аль-Адль» оказалось фоном для интенсивного развития отношений официального Рабата с наиболее умеренным крылом исламских движений страны. Государство терпимо отнеслось к выделившемуся из «Аль-Адль» в начале 1990-х годов движению «Реформа и обновление» во главе с А.И. Бенкираном, который предлагал «новое прочтение» взаимоотношений между властью и исламскими структурами и изыскивал возможности для коалиции со светскими политическими силами.
Поначалу умеренные фундаменталисты вступили в тесный контакт с Истикляль, однако быстро разочаровались в своих надеждах. Но гораздо более перспективным союзником оказалась малочисленная партия Народно-демократическое и конституционное движение (НДКД), возглавляемая ветераном освободительной борьбы и близким к престолу деятелем - доктором А. К. аль-Хатыбом. В 1997 г. первой пробой сил для умеренных исламских политиков стали выборы в местные органы власти (лето 1997 г.). На них представители «Ат-Таухид ва-ль-ислах» вышли главным образом в качестве независимых беспартийных кандидатов и победили, превзойдя по числу мест даже некоторые легальные партии. В представленной предвыборной программе НДКД вообще отсутствовали прямые ссылки на ислам. Там же, где они были необходимы, они преподносились в тщательно закамуфлированном виде. Фактическая (но не формальная) легализация умеренных исламистов на политической арене Марокко произошла 14 ноября 1997 г., когда они впервые в истории страны были допущены к выборам в нижнюю палату парламента (Палату представителей) в составе партийных списков НДКД. Им удалось завоевать 9 депутатских мандатов в 325-местной палате. Умеренным фундаменталистам на
выборах удалось собрать только 12 мандатов. С этого момента движение «Ат-Таухид ва-ль-ислах» активно использовало парламентскую трибуну для пропаганды своих идеалов.
А. И. Бенкиран, лидер умеренных исламистов, заявил, что в стране «существует реальная, пусть и не всеобщая, политическая открытость», и оценил итоги выборов как позитивные. Он также заявил, что «Ат-Таухид ва-ль-ислах» выступает за участие мусульман в политической жизни и видит во власти средство, тогда как движение А. С. Ясина несет в себе потенциал протеста и считает власть конечной целью.
В период после выборов движение «Ат-Таухид ва-ль-ислах» и НДКД строили свои отношения с властями на почти бесконфликтной основе. Умеренные фундаменталисты отвергли возможность своего участия в «правительстве альтернативы» А.Р. Юсуфи, сформированном в 1998 г. левой оппозицией и центристскими партиями. По заявлению одного из лидеров «Ат-Таухид ва-ль-ислах» -М. Рамида, движение предпочло оставаться в рядах «конструктивной оппозиции» правительству, что не помешало ему поддерживать «все его действия, которые пойдут на благо страны и будут позитивными с точки зрения ислама». А.И. Бенкиран предпочел пересмотреть свои прежние требования о необходимости исламского государства; он развил высказываемые им еще в конце 1980-х годов критические оценки трудов основателя египетской ассоциации «Братья-мусульмане» Х. аль-Банны, которые, по его мнению, были «крайне малодоступны для понимания современной молодежи». Все эти инициативы находили положительный отклик в королевской администрации, всегда опасавшейся вольных или недобросовестных толкований священных текстов.
(Окончание в следующем номере)
«Современная Африка: Метаморфозы политической власти». М., 2009 г., с. 93-119.
