CC BY
34
УДК: 821
Иосилевич Наталья Вячеславовна
доцент кафедры русского языка
Владимирского государственного университета
iva-vip3 3 @rambler.ru
Natalya V. Iosilevich
associate professor of Russian
of the Vladimir state university
iva-vip33 @rambler. ru
Маркеры лексико-грамматического значения одушевленности/неодушевленности в строе предложения
Markers lexico-grammatical values animateness/naturellement in order proposals
Аннотация. В статье говорится, что лексико-грамматическая семантика предложения формируется на основе сопряжения 2-х факторов: 1) взаимодействия лексического и морфологического уровней, которое проявляется в лексически и морфологически мотивированном значении одушевленности/неодушевленности субстантивов; 2) взаимодействия лексического и синтаксического уровней, которое проявляется в зависимости семантики одушевленности или неодушевленности субстантива от семантики ближайшего контекста. Соотношение подлежащего и дополнения с маркерами лексико-грамматического значения
одушевленности/неодушевленности носит свободный характер.
Ключевые слова: категория одушевленности /неодушевленности, лексико-грамматическое значение, грамматические маркеры одушевленности, лексические маркеры одушевленности.
Annotation. Thus, lexical and grammatical semantics proposals is based on the conjugation of 2 factors: 1) the interaction of lexical and morphological levels, which manifests itself in lexically and morphologically motivated meaning animate / inanimate substantives; 2) the interaction of lexical and syntactic levels, which is shown as a function of semantics animate or inanimate substantives from the semantics of the next context. The ratio of the subject and complement markers with lexical and grammatical meaning of animate / inanimate nature is free.
Keywords: category animate/inanimate, lexical and grammatical meaning, grammatical markers animate, animate lexical markers.
Лексико-грамматическая семантика предложения формируется на основе взаимодействия лексического и морфологического уровней, которое проявляется в лексически и морфологически мотивированном значении одушевленности субстантивов. Существуют морфологические и лексические маркеры значения одушевленности.
А.М. Мухин, например, отмечает, что «морфологические особенности частей речи и их форм накладывают определенный отпечаток на использование их в качестве средств выражения элементарных синтаксических единиц в предложениях» [2, с. 60].
Особый интерес, с точки зрения влияния на синтаксическую функцию
словоформы, представляет ее значение одушевленности. По мнению Ю.С. Степанова, «при определении двух имен (включая местоимение) на роль подлежащего предпочтение отдается более индивидному из них (или более конкретному)» [4, с. 340].
Н.Н. Арват среди субъектных значений выделяет субъект - лицо, субъект одушевленный нелицо, субъект - предмет, субъект - явление, причем семантическая разновидность субъекта - лица включает в себя лицо определенное, неопределенное и обобщенное [1, с. 26].
Е.Ю. Филимонова полагает, что местоимения 1-го и 2-го лица отсылают к наиболее «личным» референтам, которые, в свою очередь, скорее всего, могут быть инициаторами действия и, следовательно (поскольку функция агенса является наиболее ожидаемой для местоимений 1-го и 2-го лица), могут быть оформлены... номинативным падежом. Далее выясняется, что по мере продвижения (слева направо) по шкале одушевленности (местоимения 1-го и 2-го лица - местоимения 3-го лица -имена собственные - имена, обозначающие людей - одушевленные существительные - неодушевленные существительные) вероятность того, что именные группы, занимающие эти позиции, будут выступать в качестве субъекта переходного глагола, то есть инициатора действия, падает [5]. Наиболее ожидаемая функция для этих именных групп - объект переходного действия. Значит, при определении синтаксической функции словоформы как подлежащего или как дополнения должны быть учтены все возможные оттенки значения одушевленности/неодушевленности. Эти оттенки подробно описаны А. Г. Нарушевичем, который придерживается мнения, что категория одушевленности/неодушевленности является лексико-грамматической категорией: «Лексический и грамматический аспекты категории одушевленности/неодушевленности тесно взаимосвязаны: между лексическим значением слова и грамматическим показателем одушевленности/неодушевленности существует прямая зависимость» [2, с. 65]. Согласно его наблюдениям, наиболее последовательное выражение категория одушевленности/неодушевленности находит среди субстантивов основных групп: 1) «абсолютно одушевленные» имена существительные под влиянием архисемы «живое» имеют парадигму, где форма винительного падежа равна форме родительного; 2) «абсолютно неодушевленные» имена существительные под влиянием архисемы «неживое» имеют парадигму, где форма винительного падежа равна форме именительного; 3) грамматически одушевленные имена существительные, имеющие семы1, отражающие признаки, указывающие на неживое, но не находящие морфологического выражения: имена существительные, обозначающие умерших людей; имена существительные, обозначающие персонажи мифов, сказок, легенд; 4) грамматически неодушевленные имена существительные, имеющие семы, отражающие признаки, указывающие на живое, морфологически не проявляющиеся: имена существительные, обозначающие совокупности живых существ; имена существительные, обозначающие части тела; имена существительные, обозначающие растения; 5) имена существительные с колеблющимися грамматическими признаками одушевленности/неодушевленности, обнаруживающие примерно одинаковый набор сем, указывающих на живое и неживое: имена существительные, обозначающие человека или животного на стадии эмбрионного развития; имена существительные, обозначающие игровые фигуры; имена существительные, обозначающие животное в качестве пищи; имена существительные, обозначающие микроорганизмы [2, с. 101-104].
Учитывая наблюдения А. Г. Нарушевича, а также специфику категориальных синтаксических значений подлежащего и дополнения, складывающихся из разноуровневых субъектных и объектных компонентов, вполне закономерно предположить, что категориальному синтаксическому значению подлежащего наиболее соответствует семантика личных местоимений и одушевленных существительных, а категориальному синтаксическому значению дополнения -семантика неодушевленных существительных.
О характере соотношения подлежащего и дополнения с маркерами лексико-грамматического значения одушевленности/неодушевленности выражающих их субстантивов можно судить на основании двух факторов: 1) совпадения или несовпадения падежных форм (родительного и винительного падежа множественного числа - у одушевленных существительных, именительного и винительного падежа множественного числа - у неодушевленных существительных); 2) наличия или отсутствия в семантике субстантива сем живое«, «неживое», варианты проявления которых могут быть представлены иерархически: 1) местоимение 1-го лица - 2) местоимение 2-го лица - 3) местоимение 3-го лица - 4) имя собственное - 5) «абсолютно-одушевленное» имя нарицательное - 6) грамматически одушевленное имя существительное, содержащее сему «неживое» - 7) грамматически неодушевленное имя существительное, содержащее сему «живое» - 8) «абсолютно-неодушевленное» имя существительное.
Разновидности субстантивов в соответствии со шкалой значения одушевленности/неодушевленности по мере редукции значения одушевленности удаляются от инварианта подлежащего (абстрактного, идеального подлежащего) в сторону инварианта дополнения (абстрактного, идеального дополнения). При этом 1-5 ступени соответствуют инварианту подлежащего, 8 - инварианту дополнения, а 6 и 7 занимают промежуточное положение. Так, например, в предложении «Я покину родимый дом» (С. Есенин) словоформа «я» соответствует представлению о подлежащем, в том числе по признаку одушевленности (местоимение 1 -го лица), так же, как словоформа «дом» соответствует представлению о дополнении. В предложении «Мы еще ничего не замечаем, а многие животные уже чувствуют перемену погоды и меняют свое поведение» (М. Кривич) словоформа «животные» по своему значению одушевленности соответствует подлежащему. Эта же словоформа в контексте предложения «Я живо воображаю себе, как приносят с рынка это животное, быстро чистят его, быстро суют в горшок, быстро, быстро, потому что всем есть хочется» (А. Чехов) приобретает «сему неживое» (животное в качестве пищи), которая наделяет ее признаком, характерным для категориального значения дополнения, что и соответствует ее синтаксической роли дополнения.
Аналогичные расхождения в лексико-грамматических значениях одушевленности одинаковых словоформ наблюдаются в предложениях из А. С. Пушкина: «В то время дамы играли в фараон» и «Герман вздрогнул: вместо туза у него стояла пиковая дама». Наличие в лексико-грамматическом значении одушевленности словоформы «дама» во втором предложении семы «неживое» (обозначение игровой фигуры) противоречит категориальному значению подлежащего, в полном соответствии с которым находится аналогичное значение словоформы «дамы» в первом предложении.
На синтаксическом уровне значение одушевленности/неодушевленности находит свое выражение в специфике сочетаемости имен существительных с
глаголами, именами прилагательными и другими частями речи, «то есть во взаимодействии с контекстом, несущим информацию об актуализации конкретного значения слова» [2, с. 142].
Зависимость семантики одушевленности или неодушевленности от контекста и актуализацию одушевленных сем можно показать, сравнив следующие предложения: «Собака видит в нас высшее существо» (М. Пришвин) - «Утром на заре сторож захватил с собой мешок, ружье, собаку, встал на лыжи и ушел в лес» (А. Гайдар). В первом предложении именно контекст (а не позиция подлежащего) способствует актуализации семы «разумное существо» в лексико-грамматическом значении одушевленности словоформы «собака» (ср.: Собака грызет кость). Во втором предложении благодаря нахождению в одном сочиненном синтаксическом ряду с неодушевленными существительными («мешок», «ружье») в значении словоформы «собаку» актуализируется сема «предметность».
Аналогичные различия в значении одного и того же слова в условиях разных контекстов наблюдаются в предложениях «И кучера, вокруг огней, бранят господ и бьют в ладони» (А. Пушкин) и «К дому помещика Грябова подкатила прекрасная коляска с каучуковыми шинами, толстым кучером и бархатным сиденьем» (И. Тургенев). Если в первом предложении слово «кучера» выступает в роли одушевленного субъекта, то в условиях контекста второго предложения слово «кучер» воспринимается всего лишь как объект восприятия человека, обретая сему «предметность».
Проанализировав взаимоотношения «конструктивного и смыслового центра предложения» - глаголов и сочетающихся с ними субстантивов, А. Г. Нарушевич выделил две нормативные синтагматические модели, отвечающие требованиям закона семантического согласования - необходимого повторения одних и тех же сем в сочетающихся единицах: одушевленное имя существительное + одушевленно-маркированный глагол; неодушевленное имея существительное + неодушевленно -маркированный глагол [2, с. 142]. По отношению к семантике одушевленности/неодушевленности А.Г. Нарушевич выделяет следующие типы семантического взаимодействия: 1) семантика ближайшего контекста поддерживает значения одушевленности/неодушевленности имени существительного; 2) семантика ближайшего значения противоречит значению одушевленности/неодушевленности имени существительного [2, с. 143]. Проиллюстрируем данные положения примерами: 1) личное местоимение, одушевленное существительное + одушевленно-маркированный глагол: «Старый скрипач-музыкант любил играть у подножия памятника Пушкину» (А. Платонов); «Дядюшка, не ответив, улыбнулся» (Л. Толстой); неодушевленное существительное + неодушевленно-маркированный глагол: «Огонек мелькнул в другом окне» (Н. Гоголь); «Лампы горели по-зимнему, и камин тихонько трещал» (Ф. Сологуб); 2) личное местоимение, одушевленное существительное + неодушевленно-маркированный глагол: «Авдотья Романовна вспыхнула, но не прервала молчания» (Ф. Достоевский); «Благодаря ...ежедневной любовной зарядке, она [Лолита] излучала необъяснимо-тонкое свечение..» (В. Набоков) - согласование между значением субстантива и глагола достигается за счет метафорического изменения значения глагола, при этом лексико-грамматическое значение субстантива не меняется; неодушевленное существительное + одушевленно-маркированный глагол: «Но вот, наконец, и небо про дождь заговорило» (А. Чехов); «У стен жмутся стулья, по-видимому недавно купленные» (А. Чехов); «Даже этажерочка с книгами
глядит как-то невинно, по-женски, словно ей так и хочется сказать, что на ней нет ничего, кроме слабеньких романов и смирных стихов» (А. Чехов) - согласование между значением субстантива и глагола достигается за счет метафорического изменения значения субстантива (олицетворение). Наличие в лексико-грамматическом значении неодушевленности подобных словоформ семы «живое», обусловленной семантикой контекста, сообщает им субъектную направленность.
Актуализация сем «живое»/«неживое» посредством контекста может, например, влиять на синтаксическую роль имен существительных, обозначающих части тела, ср.: «Его лицо было на диво правильно и красиво» (М. Горький). - «Лицо было озабочено и сосредоточено» (А. Чехов).
Таким образом, лексико-грамматическая семантика предложения формируется на основе сопряжения 2-х факторов: 1) взаимодействия лексического и морфологического уровней, которое проявляется в лексически и морфологически мотивированном значении одушевленности/неодушевленности субстантивов; 2) взаимодействия лексического и синтаксического уровней, которое проявляется в зависимости семантики одушевленности или неодушевленности субстантива от семантики ближайшего контекста.
Соотношение подлежащего и дополнения с маркерами лексико-грамматического значения одушевленности/неодушевленности носит свободный характер.
Литература:
1. Арват Н.Н. Семантическая структура простого предложения в современном русском языке. Киев: Вища школа, 1984. -160 с.
2. Мухин А.М. Синтаксемный анализ и проблема уровней языка. Л.: Наука, 1980. - 303 с.
3. Нарушевич А.Г. Категория одушевленности-неодушевленности в свете теории поля. Дис. ...канд. Филол. Наук. Таганрог, 1996. -163 с.
4. Степанов Ю.С. Иерархия имен и ранги субъектов. Изв. АН СССР, Сер. Литры и языка. 1979. т.38. №4. - С. 340-355.
5. Филимонова Е.Ю. К вопросу об иерархическом упорядочивании лиц. Выделенностъ 2-ого лица. Гипотеза языковой корреляции. ВЯ. 1997. №4. - С .85-92.
Literature:
1. Arvat N.N. The semantic structure of a simple sentence in the modern Russian language. Kiev: Vishcha School, 1984. -160p.
2. Mukhin A.M. Sintaksemny analysis and the problem of language levels. L.: Science, 1980. - 303 p.
3. Narushevich A.G. Category animate-inanimate, in light of the theory of the field. Dis. Candidate. Philology. Sciences. Taganrog, 1996. -163 p.
4. Stepanov Y.S. The hierarchy of names and ranks of the subjects // Math. AN SSSR, Ser. Of literature and language. 1979. v.38. №4. - Р. 340-355.
5. Filimonov E.J. On the hierarchical ordering of individuals. The special role of the 2nd person. Hypothesis language correlation. QI. 1997. №4. - Р.85-92.
