CC BY
118
ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
The Humanities
УДК 821.161.1+39(=511.1)
Г. Н. Айплатов
G. N. Aiplatov
Марийский государственный университет, Йошкар-Ола Mari State University, Yoshkar-Ola
Марийцы в творческом наследии А. И. Герцена
The Mari in A. I. Herzen's Creative Works
В статье, посвященной 200-летию со дня рождения великого русского писателя А. И. Герцена, рассматриваются его историко-этнографические работы о народах Среднего Поволжья и Приуралья, написанные в период его вятской ссылки.
The article is dedicated to the 200th anniversary of A. I. Herzen, a great Russian writer, whose works on history and ethnography of peoples living in the Middle Volga river basin and the Cisurals, written during his banishment in Vyatka, are considered.
Ключевые слова: А. И. Герцен, вятская ссылка, этнография, история, марийцы, удмурты, русские. Key words: A. I. Herzen, banishment to Vyatka, ethnography, history, the Mari, the Udmurts, the Russians.
В 2012 году, объявленном годом российской истории, исполнилось 200 лет со дня рождения великого русского писателя, мыслителя, талантливого публициста, философа, литературного критика, великого борца за справедливость Александра Ивановича Герцена, имя которого навсегда вписано в историю мировой литературы.
В 30-40-х годах XIX века основной исторической задачей передового общественного движения, как и ранее, оставалась борьба с крепостным правом и самодержавием. Но бороться против этих врагов по-прежнему «по-декабристски», уже было невозможно. С декабристами сходило с исторической сцены первое поколение революционеров-дворян, которое потерпело поражение. Росло, зрело, обдумывая опыт первого русского революционного выступления, новое поколение русских дворянских революционеров — А. И. Г ерцен и Н. П. Огарев, которые еще подростками, вскоре после казни декабристов, поклялись на Воробьевых горах «в виду всей Москвы» пожертвовать своей жизнью «на избранную нами борьбу».
В 1831 году в Московском университете образовался революционный тайный студенческий кружок Герцена и Огарева. Члены кружка занимались изучением политических и теоретических учений революционных мыслителей ХУШ века, много думали о судьбах своей Родины, выражали протест против
режима, созданного Николаем I. По словам Герцена, «николаевское время было временем нравственного душегубства, оно убивало
не одними рудниками и белыми ремнями, а своей удушающей, понижающей атмосферой».
Революционно настроенная молодежь выражала свою готовность продолжить дело, начатое декабристами. Герцен подчеркивал горячий республиканизм участвовавшей в университетском кружке молодежи, ее преклонение перед революцией и стремление к революционной организации. Он писал: «Идеи были смутны, мы проповедовали французскую революцию, потом проповедовали сен-симонизм и ту же революцию, мы проповедовали конституцию и республику, чтение политических книг и сосредоточение сил в одном обществе. Но пуще всего проповедовали ненависть ко всякому насилию, ко всякому произволу» [7].
Членов герценовского кружка больше всего волновали интересы своего народа. Герцен писал: «Господствующая ось, около которой шла наша жизнь, — это наше отношение к русскому народу, вера в него, любовь к нему... и желание деятельно участвовать в его судьбах».
Герцен еще в юношеском возрасте мечтал всю свою научную, литературную и общественнополитическую деятельность подчинить делу народа, его интересам. Вскоре после окончания университета,
в июне 1833 г. молодой Герцен писал: «Ежели будет нужда, будет польза, я готов ехать хоть в Камчатку, хоть в Г рузию, лишь бы в виду было принести какую-нибудь пользу Родине» [9].
Деятельность герценовского кружка привлекла внимание царского правительства. Она прекратилась после ареста Г ерцена и Огарева. Поводом для ареста их послужило исполнение на одной из вечеринок песни, содержащей обличительные слова против Николая I. Возникло дело «О лицах, певших в Москве пасквильные песни». В ночь на 21 июля 1834 г. Герцен был арестован. После девятимесячного заключения в Крутицких казармах 10 апреля 1835 года он был отправлен в ссылку в Пермь, откуда был переведен в Вятку. В вятской ссылке А. И. Герцен проявлял большой интерес к жизни и быту нерусских народностей Поволжья и Приуралья, в частности, марийцев, удмуртов и татар. Об этом свидетельствуют ранние статьи А. И. Г ерцена «Вотяки и черемисы», «О вотяках, черемисах и татарах Вятской губерний», «Русские крестьяне Вятской губернии» и «Вотяцкие молитвы».
Если дореволюционная историография располагает лишь одной статьей1, опубликованной в 1900 г. в февральском номере журнала «Русская мысль», и затрагивающей деятельность А. И. Герцена по изучению истории и этнографии нерусского населения Вятской губернии во время ссылки, то советская историкоэтнографическая наука уделяла большое внимание вятскому периоду творческой деятельности молодого Г ерцена. Исследованияем его трудов, написанных в 30-х годов XIX в. в вятской ссылке, плодотворно занимались кировские историки П. Н. Луппов [13; 17], К. В. Дрягин [5], В. А. Соболев [15] и др. Статьи А. И. Г ерцена, написанные им во время вятской ссылки, были предметом особого внимания ленинградского профессора П. Н. Степанова, изучавшего исторические взгляды Герцена в начальный период его деятельности, то есть в тридцатые годы XIX века, и опубликовавшего на эту тему две статьи [18; 19]. Н. Н. Степанов дает высокую оценку работам А. И. Герцена об удмуртах и марийцах, называя их «крупным явлением в этнографической литературе тридцатых годов» XIX столетия [19].
Этнографические работы Герцена периода его вятской ссылки в общем плане охарактеризованы В. Е. Гусевым [10]. Некоторые аспекты связей А. И. Герцена с Поволжьем рассмотрены в статье М. Г. Софронова [16].
Тема «А. И. Герцен и марийцы» до сих пор не была предметом специального рассмотрения, если не считать литературно-краеведческие очерки К. К. Васина и несколько газетных статей [1; 2; 14].
Целью настоящей статьи является анализ трудов А. И. Герцена о марийцах, написанных им в период пребывания в вятской ссылке с учетом общей характеристики историко-этнографических работ
1 М-ва Н. Культурная деятельность А. И. Герцена в провинции // Русская мысль. — 1900 (февраль). — С. 1-13.
А. И. Герцена 30-х годов XIX века, данной в советской историографии.
Первое знакомство А. И. Герцена с нерусскими народами Поволжья состоялось во время следования в Вятку, в Чебоксарах и Казани. Как отмечает он в «Письмах из провинции», его в Чебоксарах поразил пестрый национальный состав жителей, отличным от русских городов центра. «Маленький городок Чебоксары не похож на наши маленькие городки великороссийские, — пишет Герцен. — Я тут в первый раз заметил даль от Москвы: толпы черемис и чувашей, их пестрый взгляд, странное наречие и певучее произношение ясно сказали о въезде в другую полосу России, запечатленную особым характером» [6].
Герцен обратил особое внимание на пестроту, и своеобразный облик городской жизни Казани: «В Казани двадцать различных народов, нисколько не похожих друг на друга». Казань — «...это место встречи и свидания двух миров» — западного (европейского) и восточного (азиатского). «Казань по-татарски значит «котел»; в самом деле, он во впадине, беден чистой водой; в нем много сырых мест. Строения довольно часты; главные улицы красивы; на них все живо; везде толпятся, кричат, шумят; множество бурлаков с атлетической красотой; множество татар с продажными ичигами и тюбетейками... Словом, везде вы видите большой город, исполненный жизни, центральный своего края, торговый; что всего важнее, город двуначальный — европейско-азиатский». Более безотрадным было впечатление после выезда из Казани: «Русское население сменялось татарским, татарское — финским. Жалкие, бедные племена черемис, вотяков, чувашей и зырян нагнали на меня тоску» [6].
19 мая 1835 г. А. И. Герцен прибыл в Вятку, ссылка в которой длилась 955 дней — до 29 декабря 1837 года.
В губернском правлении, где Г ерцен работал в качестве канцелярского чиновника, ему приходилось заниматься простой перепиской бумаг в окружении и невежественных чиновников. «Канцелярия была без всякого сравнения хуже тюрьмы, — вспоминал позже Герцен. — Не материальная работа была велика, а удушающий, как в собачьем гроте, воздух этой затхлой среды и страшная глупая потеря времени, — вот что делало канцелярию невыносимой...»
Настоящим самодуром был вятский губернатор Тю-фяев, которого Герцен называл «восточным сатрапом», «почтенным учеником Аракчеева».
Герцена сильно тяготила и возмущала его зависимость от губернатора. «Стоило ему написать какой-нибудь вздор министру, — писал он, — меня отослали бы куда-нибудь в Иркутск. Да и зачем писать? Он имел право перевести в какой-нибудь дикий город Кай или Царевосанчурск без всяких сообщений, без всяких ресурсов. Тюфяев отправил в Глазов одного молодого поляка за то, что дамы предпочитали танцевать с ним мазурку, а не с его превосходительством».
В вятской ссылке Герцен работал в губернском статистическом комитете. Вятский губернатор Тюфяев поручил ему «составление статистики здешней
губернии». В то время, как писал А. И. Герцен в «Былом и думах», «Министерство внутренних дел было тогда в припадке статистики; оно велело везде завести комитеты и разослало такие программы, которые вряд ли возможно было исполнить где-нибудь в Бельгии и Швейцарии; при этом всякие вычурные таблицы с maximum и minimum, с средними числами и разными выводами из десятилетних сложностей с нравственными отметками и метеорологическими замечаниями» [17]. Герцен участвовал в организации выставки естественных и искусственных произведений Вятской губернии, также в ревизии государственных имуществ. Свое участие в ревизии госиму-ществ Герцен описал следующим образом: «Чего не пришлось мне тут прочесть! — и печального, и смешного, и гадкого. Самые заголовки дел поражали меня удивлением: «Дело о причеслении крестьянского мальчика Василия в женский пол», «Дело с потере неизвестно куда дома волостного правления и о изгрызении плана оного мышами...». Ревизия, проведенная в Вятской губернии, показала страшную картину расхищения казенных лесов и земель, злоупотребления, произвола и насилия местных властей.
В ссылке А. И. Г ерцен много сил отдавал изучению местного края, народного быта, народной жизни. Краеведческие и этнографические интересы молодого Герцена — естественное и закономерное следствие осознания им важности изучения народной жизни.
А. И. Герцен пробыл в вятской ссылке более двух с половиной лет. Ездил ли он в это время по Вятской губернии, хотя бы на краткие сроки, на этот вопрос один из ведущих исследователей творчества А. И. Г ерцена, Н. Н. Степанов отвечает утвердительно [19]. Находясь на службе в Вятском губернском статистическом комитете, Герцен в конце 1836 г. и в начале
1837 г. действительно предпринял несколько поездок по губернии для наблюдений над жизнью и нравами местных жителей. В частности, Герцен в своей переписке с друзьями Н. Х. Кетчером, Н. И. Сазоновым и Н. А. Захарьиной рассказывает об одной поездке на главный летний праздник в Вятской губернии — праздник Николая Хлыновского, проводившийся на реке Великой, в 50 верстах от Вятки. В одном из писем к Н. А. Захарьиной Герцен рассказывает о своих впечатлениях следующим образом: «Торжественность этого национального праздника удивительна. Я приехал туда ночью, часа в два, но толпы народа уже не спали; везде шум, крик; тут ряд телег делает настоящую крепость, и за ним тысячи мужиков, толпы нищих, уродов, толпы черемис, вотяков, чувашей, с их странным, пестрым костюмом, с их наречием. Разумеется, я спать не лег, а бросился в это море людей» [9].
В «Былых и думах» — в главах о вятской ссылке — Герцен дает живые зарисовки быта русского крестьянства, а также удмуртов: «Вятские деревни вообще гораздо беднее русских. — Плохо, брат, ты живешь, — говорил я хозяину-вотяку, дожидаясь лошадей в душной, черной и покосившейся избушке, по-
ставленной окнами назад, т. е. на двор». Или же: «Я видел сильный пожар в одном селе, в котором жители были перемешаны — русские и вотяки». Приведенные данные («я приехал туда ночью...», «говорил я хозяину-вотяку»..., «я видел сильный пожар» и др.), несомненно, свидетельствуют о неоднократных поездках Герцена по Вятской губернии. И, наконец, бесспорным доказательством тому является его письмо к Н. Х. Кетчеру от 10 сентября 1837 года, содержащее косвенные доказательства о поездке Герцена в марийские деревни. «Вы, messieurs не знаете России, живши в ее центре; я узнал многое об ней, живучи в Вятке», — пишет Г ерцен и дальше шутливо продолжает, вспоминая о бывшем друге В. Пассеке: «Что Вадим издает, что ли, свои «Очерки»? Я для него собираю чертежи всевозможных трубок курительных черемис, вотяков, чуваш и приобрел покупкою два замка — один Логиновской волости, а другой Шурминикольской...» [9].
Разумеется, такие энтографические редкости, как марийские курительные трубки, могли быть приобретены Герценом для В. Пассека только во время его личных поездок по губернии. Результатом таких поездок стала «Статистическая монография о Вятской губернии», состоящая из двух тетрадей, впоследствии утерянных.
Ранней работой Герцена является небольшая статья «Вотяки и черемисы», опубликованная в «Прибавлениях к Вятским губернским ведомостям» в январе
1838 г. (№ 1 и 3), уже после отъезда А. И. Герцена из Вятки. Статья была сопровождена примечанием: «Из первой тетради статистической монографии Вятской губернии, составленной А. Герценом». Она представляет несомненный интерес, являясь попыткой привлечь внимание и сочувствие к угнетенным царизмом народностям.
Изучение статьи А. И. Герцена об удмуртах и марийцах имеет свою историю, к настоящему времени исследованную [18]. Не останавливаясь подробно на ней, напомним кратко основные труды, посвященные этой историко-этнографической статье А. И. Герцена «Вотяки я черемисы».
Статья А. И. Герцена «Вотяки и черемисы» по объему небольшая. Она начинается с обоснования актуальности и необходимости изучения истории и этнографии удмуртов и марийцев. «Исследование о вотяках и черемисах должно обратить на себя большое внимание. Доселе не было ничего полного собрано ни о их быте, ни о их религии». Далее он подчеркивает значение этнографического материала как исторического источника: «Описание же их быта чрезвычайно важно, ибо это — последний документ их истории. У них нет преданий (исторические предания марийцев Герцену не были известны. — А. Г.); можно только по настоящему быту догадаться о их прошедшем. Физиономия этого племени начинает стираться, русское население поглощает более и более финское — новый повод к тому чтоб заняться ими» [6]. Современный
быт народа рассматривается им как важнейший источник, «документ» истории народа. Он с сожалением отмечает, что сведения и средства, которыми он располагал, не дают возможности сделать подробное описание марийского и удмуртского народов, поэтому он ограничивается кратким изложением.
А. И. Герцен в статье прежде всего касается вопросов происхождения марийцев и удмуртов. При изучении вопросов этногенеза марийского народа Герцен использовал широкий круг как русской, так и иностранной литературы и источников XVIII-XIX вв. В статье содержатся ссылки на материалы П. М. Карамзина («Никакого племени нет старобытнее финнов в северных и восточных климатах России», — говорит Карамзин») и Фишера, опирается на высказывания и взгляды известных ученых — немецкого географа и натуралиста Гумбольдта и французского географа Мальтбрена и других. Используются также скандинавские саги.
Из русских печатных исторических материалов ему была известна «История вятчан со времени поселения их при реке Вятке до открытия в сей стране наместничества, или с 1181 по 1781 год, через 600 лет» А. В. Вештомова, которую Герцен мог знать по рукописи, хранившейся в библиотеке Вятской мужской гимназии, «Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко-то черемис, чуваш и вотяков» Г. Ф. Миллера, изданное в 1781 г. и другие. Такова источниковедческая база Герцена при изучении происхождения двух финно-угорских народов: марийцев и удмуртов. Герцен следует официальной, установившейся в науке на рубеже XVIII-XIX вв. точке зрения, согласно которой на территории современной Северо-Восточной России в древности существовали древние финские «сильные государства» — Кириа-ландия и Биармия. Финны в эпоху Римской империи, до переселения народов, составляли «племя сильное и очень многочисленное», занимавшее огромную полосу территории на севере Европы и Азии. После прихода новых племен с востока финны уступили место пришельцам. «Цель бытия их как бы окончилась: они расчистили землю, обновили ее, доказали обитаемость и, теснимые другими племенами, разбежались, скрываясь от победителей за Карпатскими горами в странах прибалтийских и оставляя часть своего племени на прежде бывшем месте жительства. Павши совершенно, они должны были прийти в дикость». В этих исторических условиях произошла встреча новгородских ушкуйников с удмуртами и марийцами на берегах Камы и Волги. «Малочисленная ватага» новгородцев победила эти племена, в результате чего произошла ассимиляция марийцев и удмуртов с русскими: «физиономия этого племени начинает стираться, русское население поглощает более и более финское...» (то есть марийцев и удмуртов).
Г ерцен освещает также вопросы материальной (жилище и одежда) и духовной (обряды, религиозные воззрения, народное творчество) культуры марийцев
и удмуртов. Герцен дает довольно подробную внешнюю характеристику марийцев: «Нрав черемис, — пишет он, — потому уже отличен от нрава вотяков, что они не имеют их робости. Напротив, в них есть что-то дикое, упорное. Около времен взятия Казани они еще имели своего царя. Черемисы гораздо более вотяков привязаны к своим обычаям и к своей религии. Самая наружность их отлична; черемисы вообще крупнее и сильнее». Далее он описывает религиозные воззрения: «В религиозных понятиях у них более резкого, нежели у вотяков. Их священники (карты) избираются из самых умных, опытных черемис; они толкуют сны, гадают, предсказывают. Бог (Юма) есть верховный дух, но власть его разделена с супругой (Юман Ава) и с прочими богами, родственниками Юмы. Злой дух, Шайтан, живет в воде и бывает особенно зол в полдень. Службу отправляют на чистых священных местах. Они принадлежат или другому семейству, или целой деревне». Герцен подчеркивает связь религиозных верований и обрядов с хозяйственной деятельностью, с жизнью народа, отмечает отражение социальной и национальной придавленности в молитвах и народных песнях. «Все молитвы свои они (марийцы и удмурты. — А. Г.) ограничивают просьбой о пище и о детях...» И в другой статье «Вотяцкие молитвы» Герцен отметил связь языческих молитв с хозяйственными работами (молитвы: «пред посевом хлеба», «при выходе на сенокос», «при выходе на жатву», «пред кладкою хлеба», «на случай звероловства» и другие).
А. И. Герцен также высказывает свои наблюдения, касающиеся:
- народных песен: «Песни их столь же безутешны, как и молитвы; тот же материальный вздор, лишенный всякой поэзии, то же попечение об одном насущном хлебе»;
- языка: «В разных случаях я замечал, — пишет Герцен, — глагол без всякого изменения у одних и тот же, весьма изменяемый — у других». Такие замечания Герцена об удмуртском языке показывают, что он лично старался уяснить себе особенности языка местных жителей;
- жертвоприношений: «До жертвоприношения животное обливается водою, и ежели оно не вздрогнет, то значит богам не угодна жертва»;
- похоронных обрядов: «Покойникам они кладут в гроб розги для того, чтоб отгонять нечистых духов, и каждый провожающий кладет кусок блина, говоря: «Это тебе пригодится»;
- свадебных обрядов: «У черемис жених покупает невесту; обряды очень просты: приводят невесту к жениху в дом, молятся идолу и отдают ему ее. Ежели она окажется нецеломудренною, то посаженный отец наказывает ее плетью»;
- национальной женской одежды: «Одежда довольно похожа на вотскую, но гораздо красивее. Зимою женщины носят сверху рубахи еще верхнее платье, также все вышитое шелками. Особенно красив их головной убор конической формы. К поясу привешивают
множестве кисточек. Женщины почти никогда не снимают головного убора».
Герцен, обращая внимание на вопрос о христианизации марийцев и удмуртов, отмечает формальный характер их крещения. «Но должно признаться, что большая часть из них нисколько не понимают христианской веры и в душе остались теми же идолопоклонниками, хотя и скрывают свою привязанность к прежней вере. Благоразумные священники в некоторых местах приняли весьма хорошую методу: они дозволяют им некоторые языческие обыкновения, не относящиеся к догматам веры, но к которым они привыкли с незапамятных времен. Еще более, они самые эти обычаи соединили с формами религиозными и таким образом привязали их к новым обрядам. Так, например, они дозволяют в летний праздник закалывать лошадь и есть ее, но предварительно служат молебен и части лошади кропят святой водой» [6]. Религиозный синкретизм — сохранение многих языческих обрядов и обычаев у крещеных удмуртов, сочетание у них христианских и языческих религиозных воззрений — Герцен раскрыл в статье об удмуртских молитвах. Он отмечает, с одной стороны, обращение в молитвах к богу («дай, господи...»), с другой стороны, эти молитвы были по существу старые, языческие, связанные с хозяйственной деятельностью (посевом, жатвой, сенокосом, охотой и т. д.). Этими же чертами характеризовались религиозные верования марийцев в первой половине XIX в.
Издатели тридцатитомного собрания сочинений Герцена (т. 30. Дополнения к изданию. Книга вторая) [9] приписывают ему также очерк «О вотяках, черемисах и татарах Вятской губернии», для которого основой послужила «Статья о быте вотяков и черемис», присланная корреспондентом Вятского статистического комитета ученым лесничим И. Ивановым.
Очерк «О вотяках, черемисах и татарах» впервые был опубликован в «Прибавлениях» к № 42 «Вятских губернских ведомостей» от 21 октября 1839 г. (с. 8487). Он представляет собою редакционную обработку статьи лесничего Иванова о быте марийцев и удмуртов. О том, что обработка производилась Герценым, свидетельствует стилистическая близость этого очерка со статьей «Вотяки и черемисы». В особенности показателен в этом смысле фрагмент об удмуртском языке (материал этого рода совершенно отсутствует в корреспонденции Иванова), прямо соотносящаяся с рассуждениями на ту же тему в статье «Вотяки и черемисы».
В очерке говорится: «Вотяки, черемисы и татары отличаются друг от друга нравами, образом жизни, земледельческим и домашним хозяйством». Далее отмечается, что удмурты — народ «добросовестный... и примерно трудолюбивый». В очерке говорится также о быте, пище, постройках, сельском хозяйстве, праздниках, религиозных обрядах, языке удмуртов.
Давая этнографическую и языковую характеристику марийцам, автор пишет: «Черемисы во всем
сходны с вотяками и отличаются только языком и одеждою: столько же дики и суеверны, но более упрямы и своенравны, более верят нелепым бредням мудрецов своих... Подобно вотякам... живущие в вечном дыму, они подвергнуты многим недугам, в особенности глазным болезням. Некрещенные черемисы признают многих богов: у них есть бог грома — кудурце юму, бог земли — кабя юму, бог солнца — юм кече, бог животных — сын юму, пятничный бог — уишнян юму (черемисы празднуют пятницу), бог пчел — пю-рокш юму. Язык черемисский разделяется на разные наречия, имеющие между собою довольно значительную разность. В Яранском уезде три такие наречия: Кордемское (к Уржумскому уезду), Пачин-ское (к Котельничу) и Устинское (к Костромской и Нижнегородским губерниям» [9].
Говоря о статье А. И. Герцена «Вотяки и черемисы» и тематически непосредственно примыкающей к ней другой статье «Вотяцкие молитвы», следует остановиться на одном чрезвычайно интересном эпизоде, происшедшем в Глазовском уезде [19]. Один из волостных писарей этого уезда прочитал статьи Герцена удмуртам на волостном сходе. Услышав описания своих языческих обычаев, напечатанные в губернских ведомостях, удмурты решили, что начальство разрешает им держаться прежних языческих обычаев, так как, расуждали они, газета прислана сюда, как обычно, к исполнению тех циркуляров и распоряжений, которые в ней печатались. То же самое получилось с удмуртами в ряде приходов. Местный миссионер донес обо всех этих фактах вятскому епископу, при этом высказал опасения, что эти статьи могут явиться причиной возобновления языческих обычаев у удмуртов. Епископ обратился к губернатору с просьбой изъять из районов жительства удмуртов номера газет с «криминальными статьями». Одновременно губернатором было назначено следствие «о законопротивном поступке» волостного писаря, читавшего герценовские статьи «Вотяки и черемисы» и «Вотяцкие молитвы» на местном сходе. Вятский епископ, возбудив дело о «криминальных статьях» Герцена, одновременно обратился в Синод с опровержением этих статей, особенно той части статьи «Вотяки и черемисы», где Герцен писал о «благоразумных священниках», разрешающих удмуртам некоторые языческие обряды: например, в летний праздник приносить в жертву лошадь и есть ее, при условии свершения предварительного молебна с окроплением частей лошади. «Этого не только благоразумный, но и самый безрассудный священник не сделает», — писал епископ. Скоро, однако, вятский епископ вынужден был признать правоту Г ерцена, сообщив в своем последующем донесении в Синод о подобном факте. Описанный случай подчеркивает значимость, актуальность и остроту ранних статей А. И. Герцена, написанных в период его пребывания в вятской ссылке, принципиальное и важное значение выводов, сделанных в них.
Немало ценных и интересных сведений (общая этнографическая характеристика русских крестьян, особенности архитектуры изб, занятия вятских крестьян: хлебопашество, пчеловодство, скотоводство и др.) содержится в другой также небольшой статье Герцена «Русские крестьяне Вятской губернии» [8].
О своем широком и всестороннем знакомстве с местным населением, его различными слоями, положением и уровнем жизни Герцен неоднократно упоминал в письмах. «Эти три бурные года мне раскрыли многое, я замешался в толпу, и, как лазутчик, высмотрел ее тайны, ибо она не боялась скрывать их от меня, думая, что я принадлежу к ней», — писал Герцен о годах своей вятской ссылки, в которой он впервые глубоко почувствовал всю тяжесть нужды и безысходного страдания трудового народа: «А как взглянешь около себя. Бедный, бедный русский мужик. Глядя на их жизнь, кажется чем-то чудовищно преступным жить в роскоши. Обыкновенно мужик здешней полосы никогда не ест мясо, у него едва хватает хлеба».
В ссылке Герцен еще ближе увидел произвол помещиков, чиновников, бесправие угнетенного народа. О власти чиновников над бедным и забитым народом Герцен пишет в «Былом и думах»: «Чиновничество царит в северо-восточных губерниях и в Сибири; тут оно раскинулось беспрепятственно, без оглядки... даль страшная, все участвуют в выгодах, кража становится общим делом». Далее: «Вятские мужики вообще не очень выносливы. Зато их и считают чиновники ябедниками и беспокойными. Нестоящий клад для земской полиции это вотяки, мордва, чуваши; народ жалкий, робкий, бездарный. Исправники дают двойной окуп губернаторам за назначение их в уезды, населенные финнами».
Полиция и чиновники делают «невероятные вещи с этими бедняками» Герцен неоднократно встречался с марийцами. При посещении села Великая река в 50 верстах от Вятки, Герцен видел «тысячи мужиков, толпы нищих, уродов, толпы черемис, вотяков, чувашей, с их странным пестрым костюмом, с их наречием».
Он знал о насильственном обращении язычников-марийцев в православие и возмущался им. В «Былом и думах» он пишет: «В 1835 году Святейший Синод счел нужным поапостольствовать в Вятской губернии и обратить черемисов-язычников в православие.
Это обращение — тип всех великих улучшений, делаемых русским правительством, фасад, декорация, бахвальство, ложь, пышный отчет: кто-нибудь крадет и кого-нибудь секут.
Митрополит Филарет отрядил миссионером бойкого священника. Его звали Курбановским. Снедаемый русской болезнью, честолюбием, Курбановский горячо принялся за дело. Во что бы то ни стало он решился втеснить благодать божию черемисам. Сначала он пробовал проповедовать, но это ему скоро
надоело. И, в самом деле, много ли возьмешь этим старым способом?
Черемисы, смекнувши в чем дело, прислали своих священников, диких, фанатических и ловких. Они после долгих разговоров сказали Курбановскому:
— В лесу есть белые березы, высокие сосны и ели, есть тоже и малая мозжуха. Бог всех их терпит и не велит мозжухе быть сосной. Так вот и мы меж собой, как лес. Будьте вы белыми березами, мы останемся мозжухой, мы вам не мешаем, за царя молимся, подать платим и рекрутов ставим, а святыне своей изменять не хотим.
Курбановский увидел, что с ними не столкуешь и что доля Кирилла и Мефодия ему не удается. Он обратился к исправнику. Исправник обрадовался донельзя, ему давно хотелось показать свое усердие к церкви: он был крещенный татарин, то есть правоверный магометанин, по названию Давлет-Килдеев.
Исправник взял с собой команду и поехал осаждать черемисов словом божьим. Несколько деревень были окрещены. Апостол Курбановский отслужил молебствие и отправился смиренно получать камилавку. Апо-столу-татарину правительство прислало владимирский крест за распространение христианства».
И позже, после вятской ссылки, А. И. Герцен гневно изобличал реакционную политику царизма по отношению к нерусским народам, выступал в их защиту. Большое впечатление на него произвело крестьянское восстание 1842 г. в Поволжье и на Урале, развернувшееся в ответ на реформу Киселева 18371841 годов. Он осуждал царизм за безжалостную расправу над участниками Акрамовского восстания («картофельного бунта»), в котором участвовали и марийцы ряда волостей Козьмодемьянского уезда. Выступая в защиту мужиков, Герцен заклеймил позором самодержавие. «В заключение, — пишет Герцен, — упомяну о знаменитой истории картофельного бунта. Русские крестьяне неохотно сажали картофель как некогда крестьяне всей Европы, как будто инстинкт говорил народу, что это дрянная пища, не дающая ни сил, ни здоровы. Впрочем, у порядочных помещиков и во многих казенных деревнях «земляные яблоки» саживались гораздо прежде картофельного террора. Но русскому правительству то-то и противно, что делается само собою. Все надобно, чтоб делалось из-под палки, по флигельману, по темпам».
Крестьяне Казанской и долею Вятской губернии засеяли картофелем поля. Когда картофель был убран, министерству пришло в голову завести по волостям центральные ямы. Ямы утверждены, ямы предписаны, ямы копаются, и в начале зимы мужики скрепя сердце повезли картофель в центральные ямы. Но когда следующей весной их хотели заставить сажать мерзлый картофель, они отказались. Действительно, не могло быть оскорбления более дерзкого труду, как приказ делать явным образом нелепость. Это возражение было представлено как бунт. Министр Киселев прислал из Петербурга чиновника; он, человек умный
и практический, взял в первой волости по рублю с души и позволил не сеять картофельные выморозки.
Чиновник повторил это во второй и в третьей. Но в четвертой голова ему сказал наотрез, что он картофель сажать не будет, ни денег ему не даст. «Ты, — говорил он ему, — освободил таких-то и таких-то; ясное дело, что и нас должен освободить». Чиновник хотел дело кончить угрозами и розгами, но мужики схватились за колья, полицейскую команду прогнали; военный губернатор послал казаков. Соседние волости вступились за своих.
Довольно сказать, что дело дошло до пушечной картечи и ружейных выстрелов. Мужики оставили дома, рассыпались по лесам; казаки их выгоняли из чащи, как диких зверей; тут их хватали, ковали в цепи и отправляли в военно-судную комиссию в Козьмодемьянск.
По странной случайности старый майор внутренней стражи был честный, простой человек; он добродушно сказал, что всему виною чиновник, присланный из Петербурга. На него все опрокинулись, его голос подавили, заглушили, его запугали и даже застыдили тем, что он хочет «погубить невинного человека».
Ну, и следствие пошло обычным русским чередом: мужиков секли при допросах, секли в наказание, секли для примера, секли из-за денег и целую толпу сослали в Сибирь».
Герцен с возмущением и гневом критиковал П. Д. Киселева, автора реформы государственных крестьян. «Замечательно, — пишет он, — что Киселев проезжал по Козьмодемьянску во время суда2. Можно было бы, кажется завернуть в военную комиссию или позвать к себе майора. Но он этого не сделал».
Герцен принимал деятельное участие в организации Выставки естественных и искусственных произведений Вятской губернии, открытой в мае 1837 года в связи с проездом через Вятку наследника престола Александра, которого сопровождали поэт и переводчик В. А. Жуковский и ученый-историк, географ и статистик К. И. Арсеньев. При посещении ими выставки объяснения давал Герцен. В каталоге губернской выставки, к составлению которого Герцен имел непосредственное отношение, в числе других экспонатов были представлены «черемисский костюм», «скатерти татарские», «вотские шляпы» и другие предметы культуры и быта нерусского населения многонациональной Вятской губернии.
Н. Н. Степанов, анализируя статьи Г ерцена об удмуртах и марийцах, об удмуртских молитвах и русских вятских крестьянах, написанные в период пребывания в Вятской ссылке, справедливо отмечает, что они — «не только замечательная страница в творческой биографии великого русского революционера, но и новая страница в истории русской этнографической науки» [19], в разработке принципа историзма в этнографической науке. «...Описание же их (т. е.
2 Министр государственных имуществ П. Д. Киселев совершал поездку по северо-восточным губерниям России в 1842 году.
марийцев и удмуртов. — А. Г.) быта чрезвычайно важно, ибо это последний документ их истории», — в этих словах Герцена подчеркнуто значение этнографического материала для раскрытия исторического процесса, для понимания исторического прошлого для изучения современного народного быта.
Вятская ссылка дала Герцену многое. Она явилась для него настоящим университетом глубокого познания жизни народа. «Из детской я перешел в аудиторию, из аудитории — в дружеский кружок, — теории, мечты, свои люди, никаких деловых отношений. Потом тюрьма, чтобы дать всему осесться. Практическое соприкосновение с жизнью началось тут — возле Уральского хребта. В Вятке я сделал переход от юношества в совершеннолетие; странно, в Москве я еще не успел обглядеться после университета и узнал людей без маски в Вятке. Надобно признаться, урок очень полезный — прослужить два-три года в дальней губернии», — признавался впоследствии сам Герцен.
В декабре 1837 г. Герцен был переведен на службу в губернский город Владимир «для сближения с его родственниками, живущими в Москве».
«Ну, прощай Вятка! Всем сердцем благословляю тебя, ты не оставила чуждого изгнанника, ты дала ему руку и привет. Благословляю тебя», — писал он в день отъезда из Вятки двоюродной сестре и невесте
Н. А. Захарьиной.
В «Былом и думах» (гл. XVII) А. И. Герцен описывает дорогу, по которой он продвигался к месту новой службы (от Вятки через Яранск, Килемары, Козьмодемьянск) во Владимир: «Весть о моем переводе во Владимир пришла перед Рождеством — я скоро собрался и пустился в путь. С вятским обществом я расстался тепло. В этом дальнем городе я нашел двух-трех искренних приятелей между молодыми купцами.
Все хотели наперерыв показать изгнаннику участие и дружбу. Несколько саней провожали меня до первой станции и, сколько я ни защищался, в мою повозку наставили целый груз всяких припасов и вин. — На другой день я приехал в Яранск.
От Яранска дорога идет бесконечными сосновыми лесами. Ночи были лунные и очень морозные, небольшие пошевни неслись по узенькой дороге. Таких лесов я после никогда не видал, они идут таким образом, не прерываясь, до Архангельска, изредка по ним забегают олени в Вятскую губернию. Лес большей частию строевой. Сосны чрезвычайной прямизны шли мимо саней, как солдаты, высокие и покрытые снегом, из-под которого торчали их черные хвои, как щетина, — и заснешь и опять проснешься, а полки сосен все идут быстрыми шагами, стряхивая иной раз снег. Лошадей меняют в маленьких расчищенных местах, домишко, потерянный за деревнями, лошади привязаны к столбу, бубенчики позванивают, два-три черемисских мальчика в шитых рубашках выбегут заспанные, ямщик-вотяк каким-то сиплым альтом поругается
с товарищем, покричит «айда», запоет песню в две ноты... и опять сосны, снег — снег, сосны.» [12].
В последних числах декабря 1837 г. (предположительно 30 и 31 декабря А. И. Герцен был в Козьмодемь-янске. Ныне трудно установить в каком доме города ос -танавливался он. По словам самого Герцена, он был расположен около крутого спуска («съезда») к Волге.
Новый, 1838-й год Герцен встретил, очевидно, в Козьмодемьянске. 2 января он был уже во Владимире, где продолжил свои историко-этнографические работы, активно участвуя в издании и редактировании неофициальной части «Владимирских губернских ведомостей» [3]. Опыт проведения этнографической работы в Вятской губернии чрезвычайно пригодился Герцену на новом месте, во Владимире, где он был официально назначен редактором губернских ведомостей.
Литература
1. Айплатов Г. Н. А. И. Герцен о марийцах // Марийская правда. — 1965. — 20 мая.
2. Айплатов Г. Н. Герцен Марий нерген = Герцен о марийцах: К выходу в свет XXX тома Собрания сочинений А. И. Герцена // Марий коммуна. — 1965. — 14 декабрь.
3. Баландина Н. Н. А. И. Герцен и «Владимирские губернские ведомости» // Ученые записки Владимирского педагогического института им. П. И. Лебедева-Полянского. — 1958. — С. 133-166.
4. Бушуев С. К. Исторические взгляды А. И. Герцена // Ученые записки Московского гос. ун-та. — Вып. 156. — 1952. — С. 81-113.
5. Дрягин К. В. Вятская ссылка А. И. Герцена // А. И. Герцен в Вятке. Киров, 1940.
6. Герцен А. И. Вотяки и черемисы // Собрание сочинений: в 30 т. — М.: Изд-во АН СССР, 1954. — Т.1. — С. 368-372.
7. Герцен А. М. Былое и думы. Часть II, гл. XVI // Собрание сочинений: в 30 т. — М.: Изд-во АН СССР, 1961. — Т. 8. — С. 234300, 333-350.
8. Герцен А. И. Русские крестьяне Вятской губернии // Собрание сочинений: в 30 т. — М.: Изд-во АН СССР, 1954. — Т. 1. — С. 372-373.
9. Герцен А. И. Собрание сочинений: в 30 т. — М.: Изд-во АН СССР, 1961. — Т. XXI.
10. Гусев В. Е. А. И. Герцен — этнограф-фольклорист// Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. Вып. 1. Труды Института этнографии АН СССР. Новая серия. Т. 30. — М.: Наука, 1956. — С. 221-234.
11. История Марийского края в документах и материалах. Вып.1. Эпоха феодализма / сост. Г. Н. Айплатов и А. Г. Иванов. Йошкар-Ола, 1991. — С. 490-493; Козьмодемьянск: Воспоминания, очерки, рассказы. — Йошкар-Ола, 1983. — С. 23-32.
12. Летопись жизни и творчества А. И. Герцена. 1812-1850. — М.: Наука, 1974. — С. 145.
13. Луппов П. Н. А. И. Герцен в вятской ссылке // Вятская жизнь. — 1923. — № 2 (март-апрель). — С. 44-65.
14. Сануков К. Н. Непримиримый враг целей // Марийская правда. — 1962. — 6 апреля.
15. Соболев В. А. А. И. Герцен в вятской ссылке: Исторический очерк. — Киров, 1962.
16. Софронов М. Г. А. И. Герцен и угнетенные народы Поволжья в 30-40-е годы XIX века // А. И. Герцен и Н. П. Огарев и общественное движение в Поволжье и на Урале: сб. статей. — Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1964.
17. Луппова П. Н. Статистические работы Герцена в Вятке // Литературное наследство. — М., 1941. — Т. 39-40.
18. Степанов Н. Н. Этнографические работы А. И. Герцена в 30-х годах XIX века // Советская этнография. — 1962. — № 4. — С. 93-105
19. Степанов Н. Н. Исторические взгляды А. И. Герцена в тридцатых годах XIX века // Творчество А. И. Герцена. Ученые записки Ленинградского гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. — Л., 1963. — Т. 237. — С. 9-155.
