CC BY
59
УДК 821.161.1 (091) "20-21" КОВАЛЕВ П. А.
доктор филологических наук, профессор, кафедра русской литературы XX-XXI веков и истории зарубежной литературы, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail: [email protected]
UDC 821.161.1 (091) "20-21" KOVALEVP.A.
Doctor of philology, professor at the department of the Russian literature of the XX-XXI centuries and history of foreign literature, Orel State University E.mailt [email protected]
МАРГИНАЛЬНЫЕ ФОРМЫ РУССКОГО ПОЭТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА: АКРОСТИХ, ТАВТОГРАММА MARGINAL FORMS OF THE RUSSIAN POETIC DISCOURSE: ACROSTIC, TAUTOGRAM
Статья посвящена анализу функционирующих в современной русской поэзии вторичных способов актуализации стиха, связанных с перестройкой поэтического дискурса в эпоху постмодернизма.
Ключевые слова: постмодернизм, акростих, тавтограмма, дискурс, вертикальный контекст.
The article is devoted to the analysisof the secondary functioning ways of a verse in modern Russian poetry and indicates that these ways confirm the process of the actualization of alternative forms of a poetic discourse during a postmodern era.
Keywords: postmodernism, acrostic, tautogram, discourse, vertical context.
Термин «маргинальные формы», на наш взгляд, точнее всего соответствует бесчисленному количеству специфических феноменов русского поэтического дискурса, которые находятся на границе или даже за гранью традиционной поэтики. Чаще всего палиндромы, заумь, визуальную, акустическую поэзию и даже верлибр (в противоположность метрическому стиху) относят к литературному авангарду, хотя само это определение уже отчасти утратило свой смысл в современной российской поэзии. Новый аспект выделения подобных феноменов в рамках формирования постмодернистского поэтического дискурса предполагает определение новой стратегии использования признаков стереотипной и новационной моделей поэтического текста: основу маргинальных феноменов составляют, с одной стороны, традиционные, но лишенные определенного эстетического статуса формы русской поэтической техники, воспринятые в ходе генетических контактов с западноевропейской поэтикой (акростих, тавтограмма, палиндром, ономатопея, брахиколон, фигурные стихи, параллелизм, амебейные композиции и т. д.1), с другой - экспериментальные разработки начала XX века (моностих, конкретная и визуальная поэзия, реверсивный стих и т. д.3). В качестве ведущего, структурообразующего принципа здесь выступает тот или иной вне-стиховой прием: визуализация вербального ряда, его максимальное уменьшение или увеличение, звукоподражание или упорядоченность синтаксической структуры. реверсивное или вертикально-горизонтальное прочтение, которые заслоняют собой традиционную метро-ритмическую основу поэтического текста, переводя ее в разряд маргинальных, то есть не имеющих определенного статуса в рамках национальной поэти-
ческой культуры.3 Это в свою очередь позволяет говорить о маргинальных феноменах как о явлениях с двойственной природой4, когда художественная информация подвергается многократному, по сравнению с обычным текстом, кодированию: наряду с традиционной вербально-стиховой частью, читатель сталкивается с дополнительной системой художественных шифров, усложняющих процесс восприятия, требующих привлечения разнородных форм поэтического дискурса.
Академическое определение такогоспецифиче-ского феномена стиха, как акростих, в качестве структурообразующего принципа называет вертикальный контекст,когда«первые буквы стихов (или строф) складываются в определенный осмысленный порядок» [4, с. 24]. Культура акростиха, по наблюдениям Т.Б. Бонч-Осмоловской, восходит к античности и библейской традиции, при этом в истории этого специфического «жанра» уже на ранней стадии становления прослеживается тенденция к усложнению вертикального кода дополнительными формальными ограничениями: «Для Великих риторов ограничение буквенного акростиха было слишком слабым, они практиковали другие формы - множественные акростихи, слоговые акростихи...» [3, с. 252].
Обычно стиховые параметры акростиха оказываются довольно традиционными, но в современной российской поэзии акростиховые конструкции, как правило, сочетаются с теми или иными дополнительными жанровыми или семантическими ограничениями [18, с. 87], свидетельством чемуявляется использование акростихов в дидактической функции: уникальный пример в этом отношении представляет книжка для детей московского автора В. Малынщука «Рощица» (1997), со-
© Ковалев П. А. © Kovalev Р. А.
ставленная из акростишных загадок: Буквы первые прочтёте Сверху вниз, вот и конец. Впрочем, всё сейчас поймёте -Я даю вам образец: Мальчик он хороший очень И, конечно, любит труд. То есть, он пример всем прочим. Я спрошу: его зовут?.. Тут поставлю многоточье. Вы ж прочтёте имя. Точно! [10, с. 22]
Пример акростиха в его классическом виде встретился у самарского поэта В. Лехциера, в целом тяготеющего к использованию классических форм строфики: Стержень карандаша тишину не любит, тонкий твой профиль вычерчивая упрямо, и если звук - это горы, то тишина - это яма, холодная и бездонная, что чёрт не плюнет. И если звук - это горы, то стержень - кратер, явный переполох ради скучных градин Рад, что пришёл мне твой образ: он так прекрасен! Отвечаю тебе. Говорю с тобой. Мой слог напрасен. Жёлтые падают жёлуди в ворох клавиш. Долгую ноту беседы с тобою славишь. А если вообразить, что рисунок - слово, если слово - это гора, а гора - звучанье, тьма рассеется, свернётся в клубок расстоянье... Стихия рождает стихи. Я уверен, грифель тонок настолько, чтоб образ твой не испортить. И рука не дрогнет. И звук растворится в грифе, холод преображая. И строчек построен портик. И музыку грифель слышит в осеннем мифе. [9, с. 8]
От традиционного акростиха этот поэтический текст, пожалуй, отличает лишь использование в качестве метрической основы тактовикаи написание ан-лаута строк строчными буквами там, где границы фраз и строк не совпадают, а также тот факт, что зашифрованное сообщение представляет собой эллиптическую структуру анаграмматического свойства («СТИХИЯ РОЖДАЕТ СТИХИ»), дополняющую основной смысл стихотворения и обладающую иными стиховыми параметрами (3-стопный амфибрахий, в противоположность 5-иктному дольниковому ходу строки в тексте: «Стихия рождает стихи. Я уверен, грифель...» - 1.2221.1). Контраст между двумя метроритмическими моделями настолько велик, что позволяет говорить о наличии в данном тексте определенных постмодернистских тенденций к автоцитированию, характеризующихся, как правило, интертекстуальной вариативностью.
Постмодернистский принцип эпатажа использовал харьковский поэт Эрнест Ураганов, который зашифровал в акростихе «Второе рождение» собственное имя и фамилию:
Экстаз! Я опьянен Девятым валом! Разодран парус! Гибель всем причалам! Наверх меня несет! На самый гребень!
Еще мгновение! И я отброшен в небо! Стремительной рукой спасительного шторма Тягучий пламень солнца пью - крылатый непокорный!
Ура! Ликует дух мой вновь рожденный. Ритм хаоса гудит во мне волною раскаленной! Алтарь победы обагрен потоками моей горячей крови.
Груз двадцати двух лет мной сброшен. Наготове! Атаки ждет, как нищий хлеба, дух мой смело Нирвана в схватке смертной! Упоенье без предела! О Сатана, изгнанники, поэты, Я - ваш брат! Великий бунт, да будет, трижды свят! [15, с. 4]
Метрическую основу этого акростиха составляет вольный ямб со смежной системой рифмования, что позволяет автору подготовить ритмически обоснованный переход к сверхдлинному стиховому ряду (7-ми и 9-стопным формам), маркированному порядком следования букв собственного имени и собственной фамилии. В другом акростихе этого автора, названном «АкроблюЗ», применен тот же самый принцип построения с той лишь разницей, что вместо вольного ямба используется 3-иктный дольник (увеличивающий возможность использования нетрадиционной лексики и реминисценций из рок-поэзии) в астрофической модификации (катрены + двустишие в коде).
У авангардиста С. Бирюкова встретился случай использования акростиховой структуры вместе с телестихом (прочтение по концам строк). Пример довольно уникальный, тем более, что сам текст выдержан в традиции русской зауми: Аве распетое А Йотом небной дугой Глоссой золотом драГ Истиной воль путИ.[1, с. 10]
В стихотворении зашифрована фамилия одного из лидера советского авангардного искусства 1960-1970-х годов Г. Айги, мышление которого, по свидетельству исследователей его творчества, «представляет оригинальную художественную картину мира, в которой видится синтез искусства, религии, философии» [7, с. 16].
Одной из специфических тенденций в области акростишных форм можно признать сочетание принципов вертикального контекста с традиционными жанровыми формами. Именно так возник русский акро-сонет. Эксперименты в этой области зафиксированы М.Л. Гаспаровым у нескольких поэтов Серебряного века [4, с. 24-26]. Перегруженность структуры сонета внестиховыми факторами, как один из признаков ее размывания, объясняется стремлением некоторых авторов выявить скрытый потенциал формы. Так, В. Перельмутер поместил в журнале «ЛИФФТ» акростих, жанр которого определил как «Сонет с цитатами»:
Сбывается, о чем оратор говорил: Единожды солгав, уже не сыщешь броду...
Разбрасывает лес крапленую колоду. Где воздух недвижим и пруд уже застыл. Ежевечерний мрак течет по небосводу... Юнцу - не по уму, а старцу - выше сил Блуждать среди миров в мерцании светил. И волен только тот в нелетную погоду. Рукою детской чьей запущена была. Юла кружит еще, скользя на край стола. Кто, жизни преходя волнуемое поле. Остался при своих, и жив - чего же боле? -В ком искра, то есть дар и света, и тепла Угаснет лишь тогда, когда спалит дотла... [12, с. 195]
Стихотворение написано 6-стопным ямбом, правда, система рифмования несколько усложнена по сравнению с традиционной формой сонета французской модели (аВВа ВааВ ссООсс). Но прочтение вертикального ряда не встречает никаких особенных трудностей, к тому же зашифрованное в нем сообщение носит традиционный для акростиха характер посвящения («СЕРГЕЮ БИРЮКОВУ»),
Вполне возможно, что реставрацией традиции акросонета объясняется и появление у молодого провинциального поэта А. Канавщикова 14-стишия с использованием акро- и месостиховых конструкций. Два вертикальный ряда строчных букв, составляющих автокомментарий к тексту («НАПИСАНО А. КАНАВЩИКОВЫМ В НОЯБРЕ»), существенно усложняют его восприятие, и без того затрудненное метрической полиморфно стью: Весеннее
Н и Щ ета и крапивы белье, А р И адны преданье литое, П о К а не бросит солнце золотое И з О стренное, верное копье.
С и В иллина родня сожнет былье, А к Ы н настроит сердце и в покое Н е М еренные силы станут вдвое -О з В учат опустевшее жилье.
А м Н истии и подвиги подруг... К т О остановит этот круг? А р Я дом дом в блестках и росе
Н е Б есный путь к истокам рая. А п Р ельский путь, иди до края В р Е мен по светлой полосе. [6. с. 10]
Тавтограмма, представляющая собой «стихотворение, в котором все слова начинаются с одной и той же буквы» [1. с. 194], в чистом виде встречается в современной поэзии редко. Но впоэтической книге Виктора Николаева можно встретить целый цикл «Фрагменты Азбуки абсурда», построенный на тавтограмматиче-ском принципе, являющемся, по мнению Т.Б. Бонч-Осмоловской «усложнением метода аллитерации» [3, с. 344]:
ЧИСТОТА
Чудаковат чумазый чукча, чистосердечен, чистокровен чум чинит, чавкает, чихает. Чудесно чадо человечье. Чудаковатый чукча чище, чем черносотенец чесночный, чем чародей-чёрт-чернокнижник, чем чопорные чужестранцы. Чудаковатый чукча чище, чем чемпион членистоногий, чем человеконенавистник, чем чокнутый чревовещатель...[11, с. 39] Тавтограмма как прием структурирования поэтической книги, безусловно, восходит к азбучным текстам, что отражено в названии цикла Виктора Николаева. Но, будучи вброшенной на современный поэтический рынок, такая маргинальная поэзия вызывает определенное сопротивление языкового и эстетического сознания, несмотря на определенную изящность «линейнойин-струментовки» большинства тавтограмматических стихотворений и традиционные стиховые параметры. В таком тяготении тавтограмм к классической форме прослеживается определенная устойчивая традиция, ведущая от Валерия Брюсова и Константина Бальмонта к современной Интернет-поэзии Ивана Овчинникова и Татьяны Нужиной, целенаправленно работающих именно с этим «жанром»: Намекнём напрямоту: Несмотря на наготу. Некрасивую натуру Наблюдать невмоготу!
Ни наружности, ни ног. Настоящий носорог! Налицо несовершенство. Но нудистке невдомек!
И. Овчинников «Нудистка» [13]
Бесценное, бессмертное - бесславно. Бессилье беззащитное - бесправно. Бездельники бесчисленны, беспечны, Безверье, бездуховность - бесконечны. Бесстыдство, беспардонность - безобразны. Безденежье, бездарность - безотвязны, Бездушье, бессердечность - беспредельны. Безумства безнадежные - бесцельны. Безграмотность, безликая бесцветность -Бессмысленны. Безвластье, бесхребетность. Бездомность, безнадзорность - безысходны. Бескрылые, безродные - бесплодны. Бессовестным бессонница безвестна. Бездарным беспокойство бесполезно. Беззубые, безмолвные - беззлобны. Безвременье. Безумцы бесподобны.,
Т. Нужина «Безвременье»[13] Тавтограммы этих и других Интернет-авторов, как правило, имеют классическую для русской поэ-
зии силлабо-тоническую основу, что объясняется, по-видимому, избыточным характером накладываемых на авторский поэтический дискурс ограничений, неосознанно включающих компенсаторный эстетический механизм.
Современные исследователи выделяют также су-пертавтограмму («каждое слово в которых начинается на две. три и даже четыре фиксированные буквы» [17, с. 37]). начально-концевую тавтограмму, аллитерацию (или неполную тавтограмму), тавтограммный сонет.
тавтограммныйабецедарий и другие модификации этого приема [18, с. 132-172], что свидетельствует о расширении жанровых границ и формировании нового арсенала маргинальных форм.5
Конечно же, малочисленность обращений к акростихам и тавтограммам не позволяет говорить об их активном участии в современном литературном процессе, но культурную значимость самого факта реставрации и художественного развитияэтих маргинальных форм трудно переоценить.
Примечания
С. Федин, автор статьи «Комбинаторная поэзия» в «Справочнике по стихосложению» включает большую часть этих форм в систему комбинаторных «словесных конструкций по чётко заданным алгоритмам и, как следствие, полным подчинением содержания форме. Для комбинаторной поэзии характерна реализация некой идеи или концепции в рамках максимально ограниченного словарного запаса. Часто такая поэзия выступает в симбиозе с графикой, математикой и пр. К комбинаторной поэзии относятся: палиндромы, анаграммы, равнобуквицы, тавтограммы, р-тексты и т.п.» [16]. Как отмечает И.В. Чудасов: «Точного и устоявшегося определения комбинаторной поэзии на данный момент не существует, сам термин не всеми признан». [18, с.2]
См. наши статьи: Ковалев П.А. Постмодернистская модель стиха в русской поэзии XX века // Вестник Брянского государственного университета: История. Литературоведение. Право. Философия. Языкознание. 2010. №2. С.75-79; Ковалев П.А, Минимализм в поэзии русского постмодернизма//Ученые записки Орловского государственного университета. 2009. №3. С.123-128; Ковалев П.А. Формы визуализации стиха в современной русской поэзии // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия: гуманитарные и социальные Науки. 2016. №1 (70). С. 87-92.
С.И. Кормилов справедливоразделяет системы стихана основные (самодостаточные)и маргинальные, «находящиеся на стыке между очень разными формами и, более того, разными сферами литературы и культуры». [8, с.4]
Т.Н. Голобородова указывает на «двойное кодирование культурных феноменов, располагающее к амбивалентности восприятия и иронии» как специфический игровой феномен постмодернистской культуры. [5, с. 17]
Анализу этих феноменов будет посвящена отдельная статья.
Библиографический список
1. БирюковС. Зевгма: Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М.: Наука, 1994. 288 с.
2. Бирюков С. Муза зауми. Тамбов, 1991. 31с.
3. Бонч-Ослюловская ТБ. Введение в литературу формальных ограничений. Литература формы и игры от античности до наших дней. Самара: Издательский дом «Бахрах-М», 2009. 560 с.
4. ГаспаровМ.Л. Русский стих начала XX века в комментариях. -2 изд. (дополн.). М.: Фортуна Лимитед, 2001. 288 с.
5. Голобородова Т.Н. Феномен игры в культуре постмодернизма: проблемы философского анализа: автореферат дисс.... канд. филос. наук. Барнаул, 2000. 21 с.
6. Другая традиция: книга произведений великолукских и псковских авторов. Псков, 1998. 46 с.
7. Ермакова Г. А. Эстетические основы художественного мира Г. Н. Айги: дисс. ... докг. филол. наук. Чебоксары, 2004. 418 с.
8. Кормилов C.II. Маргинальные системы русского стихосложения. М.: Издательство Московского государственного университета, 1995. 160 с.
9. Лехциер В. Обратное плавание: Стихи. Самара, 1995. 80 с.
10. МсшищукВ. Ййцица. М., 1997. 88 с.
11. Николаев В- СТО СЛОВ пуСТОСЛОВия. Воронеж, 1998. 44 с.
12. Первый всероссийский литературный журнал ЛИФФТ. М.,2015. 207 с.
13. Портал «Русские рифмы» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://rifma.com.ra/Mus-Tavto.htm
14. Портал «Русские рифмы» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://rifma.com.ra/Museum-8.htm
15. Ураганов Э. Солнце в горле. Харьков, 1993. 44 с.
16. Федин С. Справочник по стихосложению: Стих, виды стиха [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://rifma.com.ra/ AZ-PO.htm
17. Федин С.Н. Тавтограммы // Наука и жизнь. 1998. №2. С. 36-37.
18. Чудасов II.В. Эволюция форм русской комбинаторной поэзии XX века: дисс. ... канд. филол. наук. Астрахань, 2009. 198 с.
Référencés
1. Berukov S. Zevgma: Russian poetry from mannerism to postmodemism. M.: Nauka, 1994. 288 p.
2. Benikov S. Muza zaymi. Tambov, 1991. 31p.
3. Bonch-Osmolovslmya T.B. Introduction to the literature of formai restrictions. Literature of a fonn and game from antiquity up to now. Samara: Publ. «Baxrah-M>, 2009. 560 p.
4. GasparovM. L. The Russian verse ofthebeginning oftheXX century in comments. -2 ed. (supplemented). M.: Fortuna Limited, 2001. 288 p.
5. Golobomclova T. N. Phenomenon of a game in culture of a postmodemism : problème of the philosophical analysis: author's abstract - cand. of phil. sciences. Barnaul, 2000. 21 p.
6. Other tradition: book of works of Velikoluksky Pskovsky authors. Pskov, 1998. 46 p.
7. Emakova G. A. Esthetic bases of the art world of G. N. Aygi: authors abstract: author's abstract - doct. of phil. sciences. Cheboksary, 2004. 418 p.
8. Kormilov S. I. Marginal systems of the Russian versification. M.: Publ. house of MoscowStateUniversity, 1995. 160 p.
9. Lechizer V. Reverse swimming: Verses. Samara, 1995. 80 p.
10. Malynslntk V. Copse. M, 1997. 88 p.
11. Nikolaev V. Hundred words ofverbiage. Voronezh, 1998. 44 p.
12. First all Russian literary magazine - LIFFT. M, 2015. 207 p.
13. Internet portal Russian rhymes [An electronic resource]. Available at: http://rifma.com.ru/Mus-Tavto.htm
14. Internet portal Russian rhymes [An electronic resource]. Available at: http://rifma.com.ru/Museum-8.htm
15. Iraganov E. The sun in a throat. Kharkiv, 1993. 44 p.
16. Fedin S. N. Reference book on versification: Verse and types of verses [An electronic resource]. Available at: http://rifma.com. ru/AZ-PO.htm
17. Fedin S. N. Tautogram//Science and life. 1998. №.2. Pp. 36-37.
18. ( ïitulusor I. V. Evolution of forms of the Russian combinatory poetry of the 20th century: author's abstract - cand. of phil. sciences. Astrakhan, 2009. 198 p.
