CC BY
47
ОБЛИК УЧЕНОГО (ТВОРЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ)
9 сентября 2011 г. исполнилось 75 лет со дня рождения доктора исторических наук, профессора кафедры истории Московского гуманитарного университета Мансура Михайловича Мухамеджанова. Многие годы его научной и преподавательской деятельности связаны с Высшей комсомольской школой при ЦК ВЛКСМ, Институтом молодежи, Московской гуманитарно-социальной академией и Московским гуманитарным университетом. М. М. Мухамед-жанов входит в плеяду преподавателей нашего университета, которые олицетворяют преем.-ственность научных кадров, лучших традиций и богатого опыта.
В 2004 г. М. М. Мухамеджанов был назван лучшим преподавателем нашего университета и награжден медалью Н. Н. Моисеева «За заслуги в образовании и науке». Также он награжден нагрудным знаком «Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации». Включен в биобиблиографический словарь «Историки России. Кто есть кто в изучении отечественной истории».
Ниже приводим запись беседы директора Центра исторических исследований МосГУ Бориса Александровича Ручкина с Мансуром Михайловичем Мухамеджановым о его трудовой деятельности и вкладе в отечественную историческую науку.
Мансур Михайлович Мухамеджанов: честь и достоинство историка
— Уважаемый Мансур Михайлович, после окончания Московского государственного историко-архивного института ваша трудовая деятельность началась в Центральном партийном архиве (ЦПА). Это же большое везение, когда выпускник вуза попадает на работу по своей специальности в престижное учреждение.
— Я тоже так считаю. Здесь я проработал 16 лет и окончательно сформировался как профессиональный архивист и документовед. Значительно расширился мой научный кругозор. Сначала работал в секции документов Коминтерна, а после защиты кандидатской диссертации возглавил секцию историко-партийных документов. В этой должности я ознакомился с огромным количеством документов, встречался со многими историками и творцами истории. Мое преимущество перед колле-гами-историками состояло в том, что я имел возможность пользоваться документами закрытых фондов.
— Как вы использовали секретную инфор-м.ацию? Это же было запрещено.
— Конечно, я не мог опубликовать или публично озвучить их. Факты откладывались в па-
мяти, благодаря чему в своих научных трудах я избегал фальсификации. Кроме того, эти знания формировали более выверенные оценки исторических фактов. Поэтому обнародование секретных документов в конце 80-х годов для меня не потребовало пересмотра многих проблем исторического прошлого.
Как ученый я сформировался в Центральном партийном архиве. На его материалах написаны кандидатская и докторская диссертации. Я до сих пор не теряю связи с этим крупнейшим архивным центром, который ныне называется Российским государственным архивом социально-политической истории.
— В 1979 г. вы ушли из архива. Вам стало тесно в рамках этого учреждения?
— Отчасти да. Административная работа занимала почти весь рабочий день, на научную деятельность оставались выходные дни и отпуска.
Возможно, я продолжал бы трудиться в ЦПА, если бы не смена руководства. Новый заведующий (не буду называть его фамилию) не был ни архивистом, ни ученым. Он пришел «наводить порядок». Это означало: макси-
мально ограничить доступ читателей к документам. Он постоянно твердил: «Это не архив, а проходной двор». Такая политика, естественно, вызывала недовольство читателей, в том числе зарубежных. Меня заставляли обманывать пользователей, самому выкручиваться из сложившейся ситуации. В такой аморальной обстановке я не мог дальше работать.
— Но вы же остались в Институте марксизма-ленинизма, перейдя из одного подразделения в другое — научно-исследовательское. Разве там порядки были иные?
— Конечно, нет. Под лозунгом обострения идеологической борьбы, партия усиливала давление на духовную жизнь, насаждая догматизм и формализм. Я перешел в отдел международного коммунистического и рабочего движения, точнее, в сектор истории Коминтерна. Это моя научная тематика. Кроме того, я освободился от административных функций. Заведующий отделом доктор философских наук А. И. Соболев был оригинальным мыслителем. Его выступления, оценки, замечания всегда были неожиданными, так как ломали общепринятые стереотипы. Он учил нас глубоко осмысливать исторические процессы, находить диалектику развития общественных явлений, соотносить общее, особенное и единичное. Он не писал свои труды, а диктовал секретарю, затем редактировал и сразу же отдавал в печать.
Заведовал сектором Коминтерна доктор исторических наук К. К. Шириня, один из самых крупных специалистов по истории Коминтерна. Мне посчастливилось сотрудничать с ним в подготовке ряда коллективных монографий, документальных сборников. Кирилл Кириллович и сейчас ведет активную научноисследовательскую работу. Желаю ему здоровья и творческих успехов.
Работа в секторе истории Коминтерна стала самым плодотворным периодом моей жизни.
— И тем не менее, вы покинули ИМЛ и перешли в Высшую комсомольскую школу при ЦК ВЛКСМ. Известно, что от добра добра не ищут. Что вас подвигнуло на этот шаг?
— Один неприятный случай, о котором даже вспоминать не хочется. Суть его в следую-
щем. Заведующий ЦПА, а также дирекция и партком ИМЛ обвинили меня в том, что я скрыл от руководства отсутствие одного секретного дела. Вокруг этого факта раздули грандиозный скандал. Доложили в ЦК КПСС. Там взяли дело под контроль. Своей вины я не признал. Пропажа была обнаружена до моего назначения заведующим секцией архива. Акт об этом составили уже при мне. Экземпляр акта был представлен руководству архива. Партком объявил мне строгий выговор, а утром следующего дня злополучное дело вдруг обнаружилось. Совершенно очевидно, что оно было найдено раньше, а инцидент с санкциями явился карой за мой отказ дать показания на заместителя заведующего архивом, ответственного за сохранность документов. В знак протеста я уволился из института.
— Надеюсь, что инициаторы этого процесса извинились, и взыскание было снято?
— Дорогой друг, порядочность и справедливость в тех условиях и в таких делах отсутствуют по определению...
— Что вас прельстило в Высшей комсомольской школе? Был ли у вас выбор?
— Да, был. Меня приглашали в Московский государственный институт международных отношений на преподавательскую работу. Я отказался.
— Но ведь МГИМО — одно из самых престижных учебных заведений страны. Получить там должность — большая удача.
— Я все-таки принял предложение ректора ВКШ Н. В. Трущенко, учитывая мое сотрудничество с комсомольской школой. Я являлся членом диссертационного совета, которым руководил ректор. Здесь работали мой близкий друг и единомышленник профессор А. П. Зиновьев, бывший заместитель директора издательства «Молодая гвардия» профессор В. К. Криворученко, с которым я сотрудничал в течение многих лет.
Но главное все-таки — молодежная тематика. Н. В. Трущенко предложил мне должность заведующего отделом международного молодежного движения в Научно-исследовательском центре (НИЦ). Директором центра был доктор философских наук Игорь Михайлович Ильинский. Он сумел создать спло-
ченный работоспособный коллектив специалистов разного профиля. У меня сложились хорошие взаимоотношения с руководством и сотрудниками НИЦа.
НИЦ являлся первым в стране научно-исследовательским институтом, изучавшим комплекс проблем социализации молодого поколения: обучение; политическое, трудовое, нравственное и физическое воспитание. Соответствующие отделы НИЦа занимались вопросами комсомольского строительства, пионерского движения, истории ВЛКСМ и международного молодежного движения.
Мой приход в НИЦ совпал по времени с периодом начала перестройки. В коллективе наблюдался большой духовный подъем. Провозглашенная свобода слова дала возможность на всестороннее изучение проблем молодежи, включая негативные явления.
Директор НИЦа ставил перед нами новые задачи, требовавшие нестандартных подходов к их решению. Сверхзадача состояла в том, чтобы лозунг перестройки воплотить в реальную жизнь. В ЦК ВЛКСМ были направлены десятки записок о мерах по повышению эффективности работы среди молодежи.
— Все это не касалось непосредственно международного молодежного движения. Перестройка была внутренним делом советской страны. Какое место занимал руководимый вами отдел в исследовании проблем молодежи?
— Формально говоря, вы правы. Мы не могли рекомендовать братским союзам молодежи меры по их реформированию. Новое политическое мышление, провозглашенное М. С. Горбачевым, содействовало разрядке международной напряженности, но холодная война все еще продолжалась. Поэтому сплочение молодого поколения всех стран и народов в борьбе за мир, разоружение, свободу и справедливость оставалось важнейшим направлением международного молодежного движения.
Самое яркое впечатление от этого периода — XII Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве летом 1985 г. Фестиваль был центральным событием Международного года молодежи и крупным политическим со-
бытием в нашей стране. Участвуя в мероприятиях фестиваля, я отчетливее осознал стремление молодежи многих стран к единству в борьбе за свои права, за мир и безопасность.
— Что удалось вашему отделу сделать за годы вашей работы в НИЦе?
— Духу XII Всемирного фестиваля соответствовал сборник статей «Солидарность, мир, дружба», а также серия публикаций в «Вестнике КМО СССР».
Другое важное направление — союзы молодежи стран социалистического содружества. В издательстве «Молодая гвардия» под редакцией И. М. Ильинского вышел сборник статей «Социализм и молодежь». Я был составителем этого сборника и автором вступительной статьи. Важное место в указанной книге занимали анализ и обобщение воспитательной работы, различные стороны жизни, учебы, труда и досуга молодежи. Сборник дал возможность взаимного ознакомления с опытом воспитательной работы в изменившихся условиях.
Изучение законодательных актов ряда государств стимулировало НИЦ приступить к разработке законопроекта о молодежной политике советского государства.
— В 1988 г. вы уволились из Научно-исследовательского центра. Не помню, чтобы были нарекания в ваш адрес. И все-таки вы решили вернуться в ИМЛ.
— Меня всегда привлекала научно-исследовательская работа академического характера. У меня был опыт участия в фундаментальных исследованиях. Такой возможности в НИЦе не было. Наш отдел главным образом обслуживал потребности Комитета молодежных организации СССР и различных подразделений ЦК ВЛКСМ. Мы писали в основном аналитические записки на базе общедоступного материала: изданных трудов и периодической прессы. Иностранных изданий не получали, заграничных командировок сотрудников практически не было, материалов ТАСС не получали. К архивным материалам допуска не было, даже мне, имевшему форму секретности № 1. Поэтому качество наших записок не могло быть высоким.
— Разве другие отделы НИЦа были в лучшем положении?
— Безусловно. Они занимались изучением и обобщением практики комсомольских организаций нашей страны, проводили социологические исследования, пользовались результатами опросов других научных учреждений.
В 1988 г. меня пригласили на прежнюю работу в сектор истории Коминтерна. В стране произошли большие перемены. Свобода слова открыла возможность критики, обсуждению острых проблем, пересмотра исторических событий; расширился доступ к архивным материалам. Директором Института марксизма-ленинизма был назначен Г. Л. Смирнов, бывший ранее помощником М. С. Горбачева. Мне было предложено возглавить работу по изданию стенограммы VII конгресса Коминтерна. Я согласился участвовать в этом проекте.
— Удалось ли сектору выполнить это задание?
— К сожалению, нет. Эта чрезвычайно сложная работа была рассчитана на продолжительный период. События августа 1991 г. положили конец институту и нашим научным замыслам.
— Затем началась новая страница вашей биографии, связанная с Особым архивом.
— Не сразу. Где-то около двух лет я участвовал в иностранных проектах на базе документов бывшего ЦПА. Несколько книг позднее вышли в свет за границей.
— А теперь перейдем к Особому архиву. Почему его называют «особым»? В чем его уникальность?
— Это единственный в мире архив, в котором собраны ценнейшие документы европейских стран. Они были обнаружены в 1945 г. в Чехословакии частями Советской армии. Архив представляет собой собрание национальных архивов оккупированных фашистской Германией государств, а также документы рейха. Тогда же этот комплекс документов перевезли в Москву и засекретили. Ими могли пользоваться только спецслужбы СССР. После развала Советского Союза Особый архив был открыт для исследователей, включая зарубежных.
Я пришел в Особый архив, который тогда стал называться Центром хранения историкодокументальных коллекций (ЦХИДК), шла острая дискуссия о возвращении архивных фон-
дов их прежним владельцам. Был принят закон о реституции культурных ценностей, перемещенных в годы Второй мировой войны. Как должностное лицо, я должен был выполнять распоряжение правительства о передаче архивов их прежним владельцам. Делал это я со щемящим сердцем: полвека документы продержали взаперти, а когда архив открыли, их сразу же надо было передавать другим государствам. Российские историки так и не успели воспользоваться этими сокровищами. Начали реституцию с передачи французских фондов. В споре с французскими экспертами мне удалось отстоять некоторые фонды, относящиеся к истории России. У двери Особого архива толпились репортеры, требующие встречи с директором, чтобы выразить свое возмущение. Они, очевидно, считали, что я лично распоряжаюсь национальным богатством России, завоеванным ценой жизни наших солдат. Откровенно скажу, я избегал этих встреч.
— Перед нашей беседой я просмотрел сборник статей «История и общество: истина и мораль», вышедший к вашему 70-летию. Там я нашел оценку вашей работы в качестве директора Особого архива доктором исторических наук, профессором РГГУ Е. В. Старостиным. Я напомню их: «Я хотел бы написать несколько строк о профессоре М. М. Мухаме-джанове, коллеге по профессии, сокурснике по учебе в Историко-архивном институте, к которому я испытываю самые глубокие чувства дружбы и уважения. Кто-то из философов сказал: «счастлив тот человек, кто смог соединить идеалы молодости со старостью» (цитирую по памяти), т. е. прожить большую часть жизни, не приспосабливаясь, не изменяя себе, не подстраиваясь под конъюнктуру, честно выполняя долг, реализуя предназначения, которые в него вложил Творец. Много раз я был свидетелем честности и профессиональной ответственности Мансура Михайловича. Особенно меня поразила та твердость, которую он проявил, отстаивая интересы России, находясь на посту директора т. н. Особого архива. Ему наша историческая память обязана тем, что многие документы, подлежащие архивной реституции (а точнее назвать «капи-
туляции»), остались в России и служат интересам отечественной исторической науки. Об этом обязательно в будущем напишут молодые исследователи и воздадут дань тем, кто в сложное время сумел отстоять честь и достоинство российского ученого».
— Евгений Васильевич, бывший член кружка Шмидта, специалист по истории Франции, к моему глубокому сожалению, скончался летом этого года. Я ему благодарен за дружбу и тесное сотрудничество. Светлая память большому ученому.
— Я присоединяюсь к соболезнованию... Возвращаясь к вопросу реституции, хочу узнать, удалось ли вашему архиву снять микрофильмы с французских фондов?
— Очень мало. Своих копировальных аппаратов не было. Съемкой занимался Росархив. Время было трудное, иногда даже задерживалась заработная плата. Французская сторона выделила незначительную сумму для копирования, и та была использована Росархивом не по назначению.
— Следовательно, российские историки, занимающиеся Францией, лишились ценной информации. На этом реституция, видимо, не закончилась?
— Следующим этапом была передача документов Княжества Лихтенштейн. Среди материалов Лихтенштейна привлеченные Росархи-вом специалисты выявили интересные документы, относящиеся к истории России. При передаче Лихтенштейну архивных фондов наш хранитель, без согласования со мной и Росар-хивом, оставил документы о России в ЦХИДК. Новые владельцы архива каким-то образом узнали об этом, хотя описи дел не было. Назревал скандал. Задержанные папки вернули Лихтенштейну. Я взял вину на себя и подал заявление об уходе.
— Итак, круг замкнулся. С сентября 1997 г. и по сей день вы — профессор кафедры истории. Первые годы были заместителем заведующего кафедрой. Дальнейший период вашей жизни протекал в русле учебного и научного процессов нашего университета. Вас хорошо знают представители старшего поколения, помнят студенты и аспиранты. Вы зарекомендовали себя опытным преподавателем,
специалистом по ряду актуальных проблем. Поскольку вы перешли к периоду работы в нашем университете, возникает вопрос: как вы адаптировались в учебный процесс?
— Безусловно, в вузе преподавательская деятельность является определяющей. На первых порах было нелегко, так как я не имел начитанного лекционного курса. Но постепенно освоился. Затем дополнительно читал курс внешней политики России, спецкурс по истории терроризма, аспирантам — основы источниковедения и историографии.
Будучи заместителем заведующего кафедрой истории по научной работе, я участвовал во всех изданиях кафедры в качестве автора, составителя или редактора. Особенностью выпущенных книг являлась новизна темы, широкий круг проблем истории России. Назову для примера: вопросы государственного строительства, история ментальностей, особенности русского национального характера, историческая психология, масоны в России, диссидентское движение в СССР, терроризм в России и др.
Эти и другие сборники значительно обогатили дополнительную литературу для курса отечественной истории.
— Каким вы видите преподавателя истории в вузе сегодня? Есть ли у вас какие-то «секреты мастерства»?
— Все полезные советы изложены в методических пособиях. Возможно, прозвучит банально, если скажу, что педагогу надо любить свой предмет и своих студентов, стараться прививать им любовь к истории не через призывы, а своим интеллектом, уровнем культуры, манерой общения. Ни в коем случае нельзя унижать достоинство студента, даже тогда, когда он не проявляет прилежания к учебе. Не следует забывать, что именно образ преподавателя нередко определяет отношение студентов к предмету.
— И все же картина будут неполной, если обойден вопрос о вашем вкладе в историческую науку. У вас около 180 публикаций по широкому кругу вопросов истории. Как вы оцениваете свой вклад в науку?
— Это очень трудный вопрос. Дело не в количестве книг, брошюр, статей, учебных посо-
бий и т. д. Главное — какой прирост они дали науке. Определить значимость трудов тоже нелегко, особенно в условиях политических катаклизмов. После смены социально-политической системы в нашей стране оценки принципиально изменились.
— Согласен с вами. На защитах диссертаций, независимо от темы, каждый соискатель ритуально заявляет, что историография советского периода была идеологизированной. Следовательно, она устарела.
— Если принять эту точку зрения, то часть моих трудов неактуальна, так как вышла в свет в 60-80-е годы. Вы согласны со мной?
— Не совсем. Если это честная, добросовестная работа, фундаментально оснащенная фактическим материалом, то она может представлять несомненный интерес и научную ценность.
— В наши дни кто-то может не соглашаться с концепцией и выводами исследователя, но трудно отрицать документы, введенные в научный оборот. Возьмем двухтомный сборник документов «Коминтерн, КИМ и молодежное движение. 1919-1943 гг.» (М., 1977), в который включены 225 документов, значительная часть опубликована впервые. Я был редактором и одним из составителей этого труда. В период работы в Особом архиве я посетил ряд научных центров и университетов Западной Европы. Мне было приятно узнать, что в крупных библиотеках есть это издание, и оно востребовано. Другой случай, произошедший сравнительно недавно. В бывшем комсомольском архиве (ныне входящем в состав РГАСПИ) я познакомился с молодым исследователем из Канады, который изучал историю Коммунистического интернационала молодежи. Когда он узнал, что я являюсь составителем документального сборника и автором монографии, его радость была безмерна. Он не мог скрыть своего восторга, получив от меня в качестве подарка эти издания.
— Очевидно, и вам это доставило радость от мысли, что это научное направление продолжает развиваться.
— И другие документальные издания, на мой взгляд, нельзя рассматривать как идеологизированные. Я участвовал в подготовке
трехтомного издания «Процесс о поджоге рейхстага и Георгий Димитров». Его подготовили к печати ИМЛ при ЦК КПСС, Институт марксизма-ленинизма при ЦК СЕПГ и Институт истории Болгарской коммунистической партии при ЦК БКП. Книги вышли на трех языках — русском, немецком и болгарском. Издание не оставляет ни малейшего сомнения в том, что поджог рейхстага был осуществлен фашистским режимом с целью террора против коммунистов. Одновременно документы показывают стойкость и мужество Георгия Димитрова в разоблачении фашистской провокации. На основе этих документов в издательстве «Знание» вышла моя брошюра о Лейпцигском процессе «Суд над фашизмом».
— Вам повезло, что вы могли участвовать в таких крупных международных проектах.
— Когда сняли табу на тему репрессий в СССР, я в составе коллектива сотрудников под руководством доктора исторических наук Ф. И. Фирсова принял участие в подготовке документального сборника «Димитров и Сталин. 1934-1943 гг.». Книга готовилась на средства Йельского университета и вышла в США. Она освещает комплекс международных проблем и оценок их Сталиным и руководителем Коминтера Димитровым. Фирсов прислал мне книгу из США, куда он уехал в 90-е годы, с теплыми словами благодарности за блестяще выполненную работу.
— Когда издание становится международным достоянием, его научная ценность несоизмеримо возрастает.
— Поскольку в РГАСПИ хранится фонд Александры Михайловны Коллонтай, мне по службе и по своим интересам пришлось заниматься изучением ее документального наследия. Итог этого — ряд документальных изданий. А. М. Коллонтай — яркая, незаурядная личность, деятель женского движения, прирожденный оратор, публицист, нарком в первом советском правительстве, руководитель женского отдела Исполкома Коминтерна, первая в мире женщина-дипломат. Она оставила потомкам десятки книг, очерков, статей. В 1972 г., к 100-летию со дня ее рождения, я с коллегами выпустил в Политиздате сборник избранных статей и речей А. М. Коллонтай.
Книга получила высокие оценки научной общественности. Вдохновленные этой удачей, мы подготовили еще один сборник, содержавший воспоминания и дневники Коллонтай. И снова — успех. Она была переведена и издана в ГДР (трижды), Болгарии, Испании, а также на английском языке в издательстве «Прогресс».
— Коллонтай известна прежде всего как выдающийся дипломат. Отражена ли эта сторона деятельности в названных книгах?
— Нет. Этот пробел мы пытались восполнить: руководство ЦПА обратилось в МИД СССР с просьбой разрешить публикацию дипломатических дневников, хранящихся в архиве. Но МИД без объяснения причин отказал.
— А вы знаете причину?
— Конечно. Дело в том, что Коллонтай, несмотря на то что являлась соратником Ленина, в 1921 г. организовала «рабочую оппозицию», требуя широких властных полномочий для пролетариата. Партия осудила эти взгляды, и она вынуждена была уйти из большой политики. Сталин рекомендовал ее на дипломатическую работу. В должности Чрезвычайного полномочного посла СССР она много сделала для укрепления политических, экономических, культурных отношений Советского Союза с Норвегией, Мексикой, Швецией. В оппозиционных группах в дальнейшем не состояла, награждена высшими наградами СССР и зарубежных стран. Но старые грехи ей не простили.
— Получилось даже странно: Сталин простил, а Брежнев — нет.
— Хочу завершить эту тему на мажорной ноте. Судьба свела меня с наследием Александры Михайловны еще раз. Издательство «Academia» предложило мне подготовить дипломатические дневники к печати. В 2001 г. вышло в свет двухтомное издание «Дипломатические дневники. 1922-1940». Я представлял русское издание на презентации в Берлине, так как сборник издан на средства Фонда Розы Люксембург. Позже «Дипломатические дневники» были переведены и изданы в Германии.
— Таким образом, спустя 30 лет справедливость восторжествовала. Я согласен с вами, что документальные издания остаются на века, в отличие от исследовательских
трудов, находящихся во власти субъективных и идеологических факторов. Я сознаю, что археографические издания требуют высокой научной квалификации, но ведь и в этом деле может проявляться субъективизм в отборе и их интерпретации. Приходилось ли вам поступать вопреки своей совести?
— Дело не только в научной добросовестности. В несвободной стране быть свободным трудно. Неминуемо будут неприятные последствия. Я внутренне всегда сопротивлялся навязываемым попыткам фальсификации истории. В одно время я был членом редколлегии серийного издания о коллективизации сельского хозяйства в СССР. Помню, как тщательно редколлегия следила за тем, чтобы в сборник не попали свидетельства о насильственном вовлечении крестьян в колхозы и раскулачивании. В рукописях такого рода факты изымались. Признаюсь честно, мне не хватало мужества противостоять маститым специалистам. К счастью, я недолго пробыл в этой редколлегии.
— Мы вас знаем прежде всего как историка молодежного движения. Вы вошли в круг историков комсомола с яркой визитной карточкой в виде монографии «Молодежь и революция». Она сразу привлекла вним.ание историков. Что же было в ней нового?
— Прежде всего — тема. С 20-х годов прошлого века в СССР не вышло ни одной книги по истории зарождения и развития международного социалистического движения молодежи. Старые издания были представлены мемуарами и публицистикой. Почти все они находились в спецфонде. Таким образом, моя книга открыла новое научное направление. Второй фактор — книга написана, в значительной степени, на архивных документах. Третий фактор, конъюнктурный, — в ней одним из действующих лиц является Ленин, который действительно оказал существенное влияние на молодежных лидеров в годы Первой мировой войны. Мне удалось привлечь несколько новых, ранее не опубликованных, документов Ленина, а также использовать записки исключенных из партии лиц. Среди них Вилли Мюнценберг, секретарь Международного бюро социалистической молодежи, один
из основателей Коммунистического интернационала молодежи, и Лазарь Шацкин, руководитель РКСМ, делегат учредительного конгресса КИМа. Эта дерзость сошла с рук, так как воспоминания очень убедительно показывали роль Ленина в создании РКСМ и КИМа.
Думаю, поэтому книга «Молодежь и революция» вызвала широкий резонанс в научном мире. В комсомольской печати и солидных исторических журналах появилось около десятка отзывов. ИМЛ представил эту монографию на присуждение премии Ленинского комсомола. Премию не дали не потому, что недостойная работа, а потому, что я был на год старше предельно допустимого до конкурса возраста.
— Когда Н. В. Трущенко и А. П. Зиновьев стали лауреатами премии Ленинского комсомола, они были старше вас.
— Как раз после прецедента с моей кандидатурой отменили возрастную планку. По просьбе отдела научной молодежи ЦК ВЛКСМ я написал положительный отзыв на книгу А. П. Зиновьева об интернациональных связях советской молодежи и рекомендовал книгу молодого ученого на присуждение престижной премии.
— Каким образом вам удалось избежать наказания за использование материалов не реабилитированных деятелей? Я считаю, что это был мужественный поступок. Получается, что вы явочным порядком легализовали запретное. Значит, идеологическая цензура тоже давала сбой.
— Я бы так не сказал. Могу назвать две причины: во-первых, признаки оттепели еще сохранялись; во-вторых, в этот переходный период от оттепели к заморозкам некоторые руководители брали ответственность на себя за выпуск научной продукции. Например, заместитель главного редактора издательства «Молодая гвардия» В. К. Криворученко дал санкцию на выход подготовленного мной сборника документов и материалов «Ближе всех. Ленин и юные интернационалисты», несмотря на то что там содержались воспоминания жертв сталинского террора. Книга не получила нареканий. Наоборот, была встречена положительными рецензиями. Приведу другой пример. Заместитель директора ИМЛ
П. А. Родионов разрешил мне участвовать в проекте Центрального государственного архива литературы и искусства (ЦГАЛИ) «Письма А. М. Коллонтай». Позднее директор Института, академик А. Г. Егоров отменил это решение, указав на мою политическую близорукость, так как Коллонтай когда-то входила в оппозицию. Брать ответственность на себя он не решился. «Письма А. М. Коллонтай» вышли в свет без моего участия.
Поговорим о других монографических трудах. Вышедшая в 1983 г. книга «В единстве сила. КИМ: борьба за единый рабочий фронт. 1919-1939 гг.» стала продолжением монографии «Молодежь и революция». Она также насыщена архивными документами. В ней показаны усилия Коммунистического интернационала молодежи в создании единого фронта с международным социалистическим объединением молодежи в борьбе за жизненно важные проблемы. Проанализированы также вопросы тактики и сектантские ошибки обоих интернационалов, обобщен и положительный опыт совместной борьбы молодых коммунистов и социалистов против фашизма и опасности мировой войны в 30-е годы. Недостатком книги является умолчание вопроса о массовых репрессиях 30-х годов, унесших жизни руководящих кадров КИМа. Понятно, что книга с таким сюжетом не могла быть выпущена в свет. Этот пробел я восполнил рядом статей в конце 80-х — 90-х годах.
— Вы ведь занимались также историей ВЛКСМ.
— Изучая вопросы молодежного движения, невозможно обойти историю ВЛКСМ. Фундаментальных исследований я не проводил. В серии «Съезды ВЛКСМ» вышла моя работа о VII съезде комсомола. Кроме того, опубликовал десятки статей по различным вопросам истории ВЛКСМ. Работая в нашем университете, я вернулся к комсомольской теме. Результатом стала брошюра «От перестройки к самороспуску: комсомол в 1985-1991 гг.». Она представляет собой первую попытку анализа вопросов реформирования и причины роспуска ВЛКСМ. Вместе с профессором Ю. А. Васильевым написал историю ЦКШ при ЦК ВЛКСМ, которая стала первой работой,
освещающей создание и деятельность Центральной комсомольской школы.
— В последние годы вы опять вернулись к истории комсомола. С чем это связано? Ностальгия, личный интерес или общественная потребность?
— И то, и другое. Меня особенно заинтересовал последний период истории ВЛКСМ, закончившийся самороспуском. Изучение архивных документов привело меня к выводу, что причиной самоликвидации ВЛКСМ, наряду с кризисными явлениями, стала богатая материальная и финансовая база комсомола. Но главное — отсутствие политической ответственности перед миллионами его членов. Вывод шокирует не только ветеранов комсомола, но и молодых людей. Вот один случай. На конференции, посвященной годовщине образования ВЛКСМ, я выступил с сообщением о реформировании и самороспуске комсомола. Выступление расстроило некоторых ветеранов так, что они выразили свое недовольство: зачем говорить о бесславной кончине славного комсомола? Получился психологический казус, какой встречается с киноартистами, играющими роль предателя, преступника, негодяя. Нередко зритель переносит свои негативные эмоции на исполнителя такой роли. Мне показалось, что некоторые слушатели сочли меня соучастником краха комсомола. Этот случай показывает, что в сознании ветеранов комсомол остается чистым и светлым образом, организацией, в которой прошли их лучшие годы.
— Вы рассказали очень интересный эпизод. Отсюда следует такой урок: тема выступления должна соответствовать цели мероприятия. Научная конференция — это одно, а юбилейное мероприятие — совершенно другое.
Вы с профессором Ю. А. Васильевым написали солидную работу о Центральной комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ. Что в ней нового и интересного для студентов и преподавателей нашего университета?
— Может быть, это прозвучит нескромно, если я скажу, что многое. Это первое и единственное исследование начального этапа деятельности учебного заведения, ставшего предшественником нашего университета. В нем показаны истоки рождения и становления Центральной комсомольской школы, организация учебного процесса, жизнь, быт слушателей, даны биографические справки ректоров и ведущих преподавателей. В целом создается яркая и объемная картина деятельности ЦКШ. Надеюсь, что история ЦКШ заинтересует тех, кто задумается об истоках, опыте, традициях, заложенных в 40-50-е годы XX в.
— Я прочитал вашу брошюру с большим вниманием и порекомендовал бы включить в учебную программу историю МосГУ.
Спасибо вам за интересную и полезную беседу, за ответы. Желаем вам здоровья, бодрости, осуществления новых творческих замыслов.
MANSUR MIKHAILOVICH MUKHAMEDZHANOV: HISTORIAN'S HONOUR AND DIGNITY
On September 9, 2011 Mansur Mikhailovich Mukhamedzhanov, Doctor of Science (history), professor of the History Department at Moscow University, celebrated his 75th anniversary. Here is a transcript of a conversation between Mansur Mikhailovich Mukhamedzhanov and Boris Aleksandrovich Ruchkin on the working career and contribution to Russian historical studies of the hero of the celebrations.
Научная жизнь
16 мая 2012 г. в МосГУ состоялась встреча ректора И. М. Ильинского с Президентом Международной академии наук (штаб-квартира в Инсбруке, Австрия) профессором Вальтером Кофлером. Обсуждались вопросы деятельности Русского отделения МАН, Президентом которого в октябре 2011 г. был избран И. М. Ильинский, международные научные проекты с участием ученых МосГУ.
