CC BY-NC-ND
321
МАНИПУЛЯЦИЯ СОЗНАНИЕМ И СУБЪЕКТНОСТЬ В XXI веке
О.Н. Козлова
Статья посвящена феномену манипуляции сознанием, который все шире распространяется и одновременно существенно изменяется в современном мире. Автор предпринял попытку исследовать влияние феноменов манипуляции сознанием и манипулируемого (поддающегося манипуляции) сознания на организацию (и, вероятно, дезорганизацию) социокультурного процесса в целом, делая вывод об утрате субъектности в эпоху модерна.
Ключевые слова: манипуляция, общественное сознание, модерн, субъ-ектность, личность.
В XX в. манипуляция общественным сознанием рассматривалась главным образом как проблема организации внутриполитической жизни, связанная с воспроизводством прежде всего (хотя и не только) тоталитарных режимов.
Слова «манипуляция», «манипулирование» (от фр. le main -рука) используются в самых разнообразных контекстах для обозначения действий, ведущих к созданию иллюзии. Классический манипулятор (лат. manipulare - руководить с помощью рук) - кукловод, человек, управляющий марионетками, как бы создающий иллюзию их жизни. Результатом манипуляции сознанием людей являются иллюзии, которые служат руководством к действию и, таким образом, как бы тоже превращают людей в марионеток.
Однако для описания иллюзий, во множестве возникавших в общественном сознании в догражданском социуме, понятие «манипуляция» трудно, вероятно, просто нельзя использовать. Манипуляция общественным (или массовым) сознанием определяется как скрытое управление и обработка1. Попытка представить управ-
© Козлова О.Н., 2010
ленца в традиционном обществе как намеренно обрабатывающего массовое сознание была бы слишком большой натяжкой. В дограж-данском или даже переходном к гражданскому обществе управленец отнюдь не беспокоился о сокрытии от массы, толпы, народа -в большинстве еще безграмотного даже в XIX в. - своих мотивов и целей. Что еще важнее, в определяемом и наполненном традицией общественном сознании нет места конструированию2, техно-логизации - явлениям, непосредственно и глубоко связанным с манипуляцией массовым сознанием.
Именно XX век - век реального распространения грамотности во всех слоях общества, превращения неграмотности в аномалию -стал временем расцвета манипуляции общественным сознанием. Она конструируется как технология преодоления критической рефлексии индивидов, внушения им заданных манипулятором представлений, целей и ценностей как основы воспроизводства социальных практик. Эта технология всегда опирается на использование современных средств коммуникации - газет, кино, радио, затем телевидения и т. д. Важнейшей характеристикой манипуляции является подтекст, множественное кодирование, скрывающее направленность ее на подавление сознания людей, их воли сознавать, на программирование поведения людей.
Макс Вебер уже в самом начале XX в. писал о нарастании в общественной жизни тенденций индивидуализации и рационализации. Манипуляции подвергается сознание не наивных, отчужденных от анализа общественной жизни индивидов, но именно сознание субъектов, уже основательно индивидуализированных и рационально мыслящих. Можно сказать, что именно распространение субъектности (то есть самостоятельности участия личности в воспроизводстве социокультурных практик) спровоцировало оформление технологии манипуляции как специфической формы управления общественным сознанием в современном обществе, направленной на сокрытие от людей несамостоятельности, задан-ности осуществляемого ими выбора.
Возможность выбора рассматривается в современном обществе как основа и главная гарантия свободы социального субъекта; соответственно, отсутствие такой возможности - как бесспорное свидетельство несвободы, ограничения субъектности. Конечно, выбор президента - не то же самое, что выбор художественного стиля или марки кроссовок. Однако, как показывают события конца XX в., отсутствие возможности выбора не только политического лидера (политической программы) или эстетической установки, но также и кроссовок или сорта сыра воспринимается и отражается в массовом сознании как несвобода.
Одновременно оригинальность выбора, осуществляемого социальными субъектами постоянно во всех сферах общественной жизни, не может не создавать трудностей в управлении, в воспроизводстве порядка и обеспечении эффективности. Манипуляция сознанием людей позволяет эти трудности преодолевать, поскольку основана на «подсказывании правильного выбора». Она ведет прямо и непосредственно к повышению эффективности действия - как в сфере политики, так и в сфере экономики и в культуре за счет сворачивания субъектности, самостоятельной критической рефлексии в духовной жизни индивидов.
Пути реализации манипуляции сознанием людей, методы манипуляции обстоятельно описаны и раскритикованы в период противостояния в мировых системах альтернативных форм развития, обозначаемых внутри одной системы как капитализм и социализм, а внутри другой - как демократия и тоталитаризм. Сохранение, воспроизводство разности этой «типизации» в общественном сознании в XXI в. являются важным феноменом, который характеризует не только устойчивость культурных форм, но также и их непроизвольность. То есть манипуляция не всемогуща, иллюзия возникает и существует в сознании только при условии подготовленности сознания к принятию этой, а не иной иллюзии. И, с другой стороны, в иллюзии как продукте манипуляции эти «объективные предпосылки» неизбежно упрощаются. При этом как несущественное, частное отметается то, что не умещается в «простой образ». И в настойчиво воспроизводимом на Западе образе социализма как тоталитаризма, и в образе капитализма как развращенного, больного потребительством гниющего общества не нашли отражения, были забыты несущественные детали жизни людей в реальных обществах. При этом как ни действенна была манипуляция общественным сознанием, в обществе всегда возникала оппозиция, которая критиковала манипуляторов, развенчивала иллюзию в академических текстах или песнях бардов, молодежных, студенческих или рабочих движениях. Однако это не вело к полному устранению эффектов манипуляции, отказу от манипуляции. Напротив, в ответ на расширение субъектности (противления манипуляции) манипулятивная деятельность адаптировалась к новым стилистическим влияниям и расширялась.
В начале XXI в. эволюция средств манипуляции стала предметом обстоятельного анализа, например в книге С.Г. Кара-Мурзы «Манипуляция сознанием»3; среди методов манипуляции сознанием рассматриваются такие, как: внушение; использование частного факта как характеризующего систему в целом; замалчивание одних фактов и выпячивание других; метод фрагментации; много-
кратные повторы, или «метод Геббельса»; использование неясности - слухов, домыслов; мистификация, создание лжесобытий; метод под названием «нужны трупы»; метод «страшилок» и пр. Во всех этих способах можно увидеть два базовых элемента манипуляции сознанием, два ее атрибута:
1) целенаправленное (цель оформляется в сознании манипулятора и определяется его интересом) деформирование структуры информации;
2) намеренное психологическое воздействие, направленное на преодоление внутренних барьеров, препятствующих принятию субъектом деформированной информации, на преодоление его способности критически отнестись к этой информации. Если отсутствует хотя бы один из них, вероятно, нельзя говорить о манипуляции.
Внушение и невнушаемость
Здесь возникает необходимость вспомнить о классическом анализе суггестии (лат. suggestio - внушение, внушаемость) и контрсуггестии (противостояние внушению, самозащита «непониманием» от повелений) как свойств, сочетание которых определило становление человека в качестве социального существа и, соответственно, развитие общественной жизни в целом. Этот анализ был осуществлен Б.Ф. Поршневым в книге «О начале человеческой истории»4. Поршнев исследует внушаемость и невнушаемость, психологическую и социально-психологическую сущность этих феноменов на самых ранних этапах становления социальных отношений. Продолжая разработку идей Поршнева, Е.Н. Волков пишет: «Понятно, что суггестия как феномен и как механизм взаимовлияния людей друг на друга не растворилась без остатка в позднейших интерактивных процессах, связывающих людей, а осталась, хотя и в модифицированных формах, одним из главных "игроков" человеческой коммуникации»5. А потому анализ суггестии является условием для понимания технологии манипуляции, ее второго атрибута, то есть намеренного психологического воздействия.
Суггестия, как показал Поршнев, более властна над группой людей, чем над одиночкой, а также в тех случаях, если она исходит от человека, представляющего группу, общество или от непосредственных словесных воздействий группы людей (возгласы толпы, хор и т. п.) При этом, разумеется, ни толпа (олицетворение социальной неупорядоченности и деструкции или «конца социального», что так ярко описал Жан Бодрийяр6), ни хор (символ и олицетворение порядка как в античном, так и в современном мире, как
это показал в своем знаменитом эссе «^ор» Г.К. Честертон) не являются манипуляторами. Не в них формулируется цель и осуществляется в соответствии с нею целенаправленная деформация информации (первый атрибут манипуляции). Но способность, например, толпы оказывать внушающее воздействие может использоваться и используется в манипуляции, манипулятором.
Манипуляция общественным сознанием осуществляется не только в сфере политики, но также и в сфере экономики, культуры, в повседневности. Примеры манипуляции на бытовом уровне особенно ярко описаны в художественной литературе. Тартюф или Фома Опискин целенаправленно используют лживую патетику для внушения к себе уважения и даже любви хозяев дома, а в конечном счете - для получения материальной выгоды. Как у Мольера, так и у Ф.М. Достоевского манипуляторы терпят фиаско. Однако даже то облегчение, которое испытывает зритель, читатель от неуспеха манипуляторов, не стирает тяжелого изумления, вызванного готовностью поддаться внушению, утратить свободу сознания. Особенно у обитателей села Степанчикова. Ведь тут речь идет о податливости даже не лести. Манипуляция владельцем Сте-панчикова, добрым, неглупым человеком, гусарским полковником в отставке осуществляется путем эксплуатации не его эгоизма, но альтруизма. Результатом этой эксплуатации оказывается деформирование образа действительности в сознании объекта манипуляции и, как следствие, его действий.
Эта податливость внушению людей с относительно развитой субъектностью, вовсе не стремящихся, казалось бы, к отказу от свободы, - главный секрет живучести манипуляции. Схематически можно выделить два основных «идеальных» типа сознания, отличающихся отношением к манипуляции: контрсуггестивное (не поддающееся манипуляции) сознание и суггестивное (манипули-руемое) сознание.
Носитель контрсуггестивного сознания бдительно охраняет свободу своей внутренней духовной жизни, свободу в определении содержания и форм самореализации в общественной жизни, путей поиска информации, ее критического анализа, переработки ее в знание. Здесь отношение к внешнему воздействию - критическое, аналитическое, настойчиво стремящееся исключить конъюнктурность. Правда, этот идеал субъектности в реальном социокультурном процессе оказывался пока в одной из двух позиций: или стабильно пребывал на периферии общественной жизни, в так или иначе моделируемом отшельничестве, в пространстве маргинальности; или находился в эпицентре социальных практик, навязывая свою позицию другим, манипулируя другими, -
и в результате неизбежно оказывался в обратной зависимости от манипулируемых.
Второй идеальный тип - сознание субъектно-неустойчивое, готовое поддаться манипуляции. Характер открытости внешнему воздействию в этом случае можно определить как неровный, сегментарный, то есть такой, для которого свойственно некритическое восприятие информации (воздействия) одного рода в сочетании с категорическим неприятием информации (воздействия) другого рода, исходящей из иных источников. Этот тип сознания, опять таки схематически, разделяется на неосознанно-внушаемое -донаучное, или наивное сознание; и «осознанно»-внушаемое сознание, чья податливость манипуляции основана на внутреннем (подсознательно или даже сознательно аргументированном) отказе от контрсуггестии. Разумеется, в реальности наивный и расчетливый конформизм, до-рефлексивная и «после»-рефлексивная ангажированность не разделяются жестко, могут переплетаться, смешиваться. Тем интереснее и важнее выделить и проанализировать явление внутренней (по отношению к самому себе) неискренности субъекта, который как бы по инерции, а фактически следуя собственному специфически понятому интересу, выбирает одну «правду» или версию событий и отказывает другим интерпретациям в праве на истинность.
Социокультурные основания расширения субъектности и манипуляции в ситуации модернизации (ХХ в.)
Ситуация модернизации, стиль модерн, или модернити, непосредственно предваряют и исторически определяют современное состояние общественного сознания, его организации и самоорганизации. Поэтому для понимания современности необходимо определить причины и сущность модернизации, то есть специфической трансформации организации общественного сознания в ХХ в.
Индивидуализация, обособление человека в обществе, с одной стороны, и расширение коллективной общественной способности изменять (модернизировать) действительность - с другой, ведет в ХХ в. к возникновению в социокультурном процессе парадоксального гибрида субъектности и тотальности. За счет воспроизводства этого гибрида в условиях модерна складывается ситуация как бы преодоления социальной аномии на основе конструирования социальной реальности с помощью создания гипер-проектов социокультурного развития и разработки сложных технологий их реализации. Индивид определяется со своей индивидуальностью в той или иной нише, внутри все более энергично создаваемых
проектов новой действительности, экспериментов по созданию новых миров - справедливого общества, мира высшей расы или общества массового потребления. В индивидуальном сознании выстраивается внутренняя логика выбора «правильного» мира. Эта логика позволяет обосновать непротивление личности по отношению к неизбежным - как определяет для себя субъект - частным не правильным по отношению к нему явлениям (ведь эксперимент не завершен, поэтому становящаяся действительность еще не совершенна).
Для личности в XX в. чаще всего очевидно, что она не может состояться, если будет постоянно оппозиционна, не включится в тот или иной эксперимент. Чтобы быть активной, реализовать свою субъектность, она должна частично преодолеть контрсуггестию. В результате в обществе все шире распространяется «осознанно»-внушаемое сознание. В общественном сознании растет вера в неограниченность возможностей общества, в его могущество. Знание как продукт интеллектуальной деятельности и воля к его использованию в сочетании дают ощущение всемогущества, все основательнее модифицируют восприятие социальной действительности и ее саму. Так, например, уже 300 лет назад был создан огромным интеллектуально-волевым усилием и «на зло шведам» фантастический и несмотря на это реализованный проект - Санкт-Петербург, который Достоевский назвал «самым умышленным городом», а научный руководитель Центра стратегических разработок «Северо-Запад» Юрий Перелыгин городом, созданным «вопреки всему. Это город искусственной воли»7.
Развитие «искусственной воли», вера в силу сознания, в ее способность пересилить все внешние обстоятельства достигает своего апогея в ситуации модерна как эстетического, экономического, социально-политического торжества «умысла», конструирующего реальность. «Если ситуация мыслится как реальная, то она реальна по своим последствиям», - сформулировал У. Томас. А мыслятся как реальные или способные превратиться в реальность прежде мыслимые как невероятные, совершенно иллюзорные конструкции. Решение «сказку сделать былью» принимается индивидами, группами, народами. В предисловии к повести «Котлован» И.А. Бродский пишет: «Платонов говорит о нации, ставшей в некотором роде жертвой своего языка, а точнее - о самом языке, оказавшемся способным породить фиктивный мир и впавшем от него в грамматическую зависимость»8.
«Фиктивные», «умышленные», иллюзорные миры вырастают из интеллектуальных конструкций, оформившихся в «расколдованном» интеллектуальном пространстве. Возникнув, оформившись как системы символов, такие миры подчиняют себе сознание
людей, обществ, попадающих в зависимость от них - от их «грамматики», то есть оснований их системной организации. Возникновение таких миров в XX в. связано не только с «формацион-ным подходом» к анализу общественного развития, логически неизбежную вершину которого К. Маркс увидел как формацию коммунистическую, или с использованием идеи Ф. Ницше о сверхчеловеке как цели развития жизни. Проектирование и реализация проектов в огромных социальных экспериментах пронизали социокультурный процесс на всем пространстве распространения модерна. И одновременно - на уровне индивидуального сознания - эта настойчивая активность, направленная вовне, ведет к ослаблению самоконтроля, того, что Ницше же называл «совестью разума». Увлеченный деятельностью субъект принимает, даже сознательно аргументирует свой отказ от контрсуггестии как неизбежность; не считает уже зазорным поддаться воздействию манипуляции. А на следующем этапе реализации проекта та система ориентиров, которая нашла поддержку в общественном сознании, расширенно себя воспроизводит, создает режим политической самозащиты, гарантирующий исключение контрсуггестии из общественного сознания. На этом этапе человек поддается манипуляции, сдерживает внутреннюю критическую рефлексию уже и под воздействием страха.
В результате процесс, начавшийся с индивидуализации, расширения субъектности, приводит к разрастанию, укреплению систем манипуляции общественным сознанием, внутри которых осуществляется отбор.
Стремление очиститься, приводящее к повторяющимся выбраковкам, «чисткам» общества, определяется стилистической сущностью модерна и одновременно является элементом технологии манипуляции сознанием. Об этом пишет Билл Xьюз: «Модерну свойственно стремление к чистоте, стерильности... Психическая и физическая необычность определяется фактически, метафорически и исторически как угроза структуре существования»9. «Модерн (модернити) является совершенствованием техник коррекции и самокоррекции». Даже медицина восприняла и транслирует бюргерские стандартизированные ценности, которыми руководствуется на практике10.
В радикально меняющихся социокультурных пространствах в условиях модерна коррекции «под стандарт» подвергается индивид вместе с обществом в целом. Так, по Зигмунду Бауману, Xоло-кост - один из самых чудовищных проектов, реализованных с помощью манипуляции общественным сознанием немецкой нации, - был не просто историческим заблуждением, но крайним
проявлением модернистского процесса рационализации. Бауман настойчиво утверждает, что Xолокост явился характерным феноменом модерна и не может быть понят вне учета тенденций развития культуры и технических достижений модерна11. Здесь с использованием большинства методов манипуляции сознанием была реализована технология убеждения в правильности, основательности предрассудков, предубеждений в отношении к евреям. Фактор инертности сознания был использован как инструмент манипуляции сознанием, как элемент системы экспериментирования с массовым сознанием.
Рационализация и стандартизация в ситуации разрастания самоуверенности социальных субъектов вели к расширенному распространению технологии выбора, отбора уже отнюдь не естественного, конструируемого как основы развития субъектности и манипуляции одновременно.
XX век вновь обострил, таким образом, сложнейшую проблему выбора - сознательного и подсознательного - и его связи со свободой сознания, с субъектностью индивида.
Сложная природа выбора как интеллектуальной операции, а главное - противоречивость последствий его реализации уже описывалась12. Выбор обеспечивает рост эффективности деятельности. Но выбор же и сокращает спектр ее возможностей, что так ясно показано в синергетике. Выбранное оказывается иерархически выше того, что осталось невыбранным, а порой определяет даже антагонистическое отношение к невыбранному. Выбор, сделанный Аристотелем, «Платон мне друг, но истина дороже» -выбор в пользу своей истины фактически обозначил отказ от диалога как стиля рефлексии, основанного на совмещении. Далее субъектность развивается именно через повторение и развитие технологии выбора, на основе которой развивается конкуренция и одновременно порядок. Это ведет к росту эффективности участия индивидов в общественной жизни и к ускорению развития социальной системы и стимулирует развитие категоричности и нетерпимости в индивидуальном и общественном сознании.
Культ обновления, модернизации стимулирует готовность людей поддаться воздействию возникающих систем манипулирующего воздействия или идеологической обработки отнюдь не только тоталитарных режимов.
Как такой «обработанный» мир описал общество потребления в «Одномерном человеке» Г. Маркузе. В этом обществе нет героев, все жертвы и все зомбированы, развращены, никто не действует по собственной воле - всеми манипулируют. Маркузе описывает неототалитарную систему, существующую за счет гипноза через
средства массовой информации, которые внедряют в каждое индивидуальное сознание ложные потребности и культ потребления13.
Полная независимость ото всего естественно оборачивается «зависимостью от пирамиды Маслоу». Манипуляция сознанием одновременно превращается в бизнес, опирается на разрабатываемый учеными и практиками маркетинг (конструирование действий потребителей) и двойную бухгалтерию (манипуляция контролем).
Манипуляция и субъектность в условиях постмодерна
Пройдя сквозь свойственное традиционному сознанию спонтанное принятие разнообразия, «радостное отрицание единообразия и похожести» в культуре карнавала (М.М. Бахтин), а затем через радикализм сознания модернистского, очищающегося от «чужого», «отличного», общественное сознание оказалось в состоянии постмодернистском. И здесь состояние пострадикализма обернулось безразличием, утратой сначала желания, а потом и способности различать. Здесь независимое от какой-либо системы сознание именно вследствие своей независимости утрачивает способность отличить чистоту от нечистот, правильное от неправильного. Развивающаяся субъектность неизбежно оказывается на позиции «герменевтического универсализма» или тотальной интерпретации. Для этой позиции, как показывает Р. Шустерман, характерно отрицание «таких фундаментальных идей, как "прозрачный" факт, абсолютная, однозначная истина, независимая от сознания реальность»14.
ХХ век стал временем конструирования реальности, а его конец и начало XXI века прошли под знаком деконструкции. Созданное Жаком Деррида понятие получило широкое распространение именно потому, что отразило трансформацию субъектности. Деконструкция мыслилась автором идеи как научение открытости будущему (и в этом смысле она является продолжением конструирования). Однако субъект конструирования действует сообща с другими, согласует свои действия с системой принятых координат. Субъект же деконструкции осуществляет движение «от апофати-ческого к апокалиптическому и от него - к мессианизму», полагаясь при этом исключительно на самого себя, выступая в качестве собственного предельного основания15. Это движение определяет изменение в структуре воспроизводства сознания - переход от борьбы за субъектность к абсолютизации субъектности, от поисков способов проявления субъектности (одновременно с поисками средств подавления чужой субъектности, манипуляции сознанием
других социальных субъектов) к апологии субъективности, в которой субъектность растворяется, сама себя «снимает». В современном обществе все уникальны, unique is universal, всё становится знаковым, но при этом не имеет значения, всё одинаково и безразлично.
Сопротивление манипуляции, стремление «освободиться от вранья» приводит к отказу от выбора одной единственной правды и, следовательно, к принятию многих правд, следуя которым, социальный субъект реализует себя. Культура стимулирует процессы социальной дифференциации и одновременно ни на чем не настаивает, чтобы не лгать (внутренняя установка, выстраданная культурой в XX в., когда она вынуждена была проявлять огромное количество ложного энтузиазма, вовлеченная в системы воспроизводства политических режимов). В результате в России сохраняется ситуация, возникшая при распаде сложной системы взаимодействия пропагандистской машины советского общества и в разной форме противостоявшей ей субъектности, например диссидентства. Когда не стало первой, в полной растерянности оказались вторые. Выяснилось, что именно противостояние внешнему воздействию придавало деятелям культуры значение и волю к самостоятельному поиску смысла. Без этого противостояния отечественные кино, литература, музыка в одночасье превзошли мировые стандарты по уровню «размыленности».
На уровне социально-экономических и политических практик в современном мире расширяется интеграция, что ведет к глобализации. Однако параллельно усугубляется раздельность, внутренняя обособленность социальных субъектов - и индивидуальных, и групповых. Переполненный информацией, коммуникацией, кон-сумпцией социальный мир все острее переживает и обсуждает собственную онтологическую неопределенность, несостоятельность собственных гносеологических конструкций, аксиологическую невыразительность. Социальная аномия, о которой «забывает» общество в условиях традиционной манипуляции общественным сознанием, воспроизводится теперь в чудовищных масштабах. На ее основе возникает «неоманипуляция».
В этой ситуации утрачивается возможность отделения манипуляции от не-манипуляции; не работают никакие критерии. В результате парадоксальность охватывает не только человека -феномен, описанный Ж.Т. Тощенко в монографии «Парадоксальный человек»16, но и социальные группы, национальные сообщества, человечество в целом. О последнем явно свидетельствует экологический кризис. Характер развития социокультурного процесса осознается и воспроизводится как движение в условиях пата, тупика.
Структура информации в современном обществе деформируется в стольких местах столькими субъектами (каждый заинтересован в чем-то своем), что практически полностью исключается возможность привести ее в недеформированное состояние. Все это не мешает, но, напротив, способствует росту эффективности -в сфере практик и в сфере знания, так близко связанного сегодня с практиками. Необыкновенная эффективность обеспечивается за счет все более высоких технологий решения частных, узких, индивидуальных проблем. И именно вследствие своей гиперэффективности эти технологии ведут к утрате личностью способности к свободному, независимому действию, превращают человека в раба эффективности, невольника собственных безграничных возможностей.
Дальнейшее расширение эффективности все чаще осознается как угроза. Например, математики пишут о «непостижимой эффективности» своей области знаний: «Математика теперь порождает "чудовищ", которые человечество не способно оценить», - пишет академик Людвиг Фаддеев17.
Конструирование и технологизация процесса влияния на общественное сознание ведет к становлению сетей практик по реализации PR-технологий, созданию имиджа, развитию рекламы, все жестче определяющих «правильный выбор» людей. Безгранично расширяется «проектное мышление» - наследие модерна. Однако если прежде были грандиозные общественные проекты, то теперь все чаще индивидуальные. Вместо прежних развернутых систем манипуляции возникают теперь манипуляторы локальные, но в огромном количестве. Это особенно характерно для современной российской действительности. Озвученная около 20 лет назад задача «выйти на уровень мировых стандартов» решается интенсивно и радикально - что так характерно для России - и вводит общество в состояние, описанное уже Маркузе, экономически, потребительски детерминированной одномерности. В этом состоянии гуманизм, человечность измеряется через благосостояние; философия человеческой активности, субъектности сводится к экономической активности, организуемой в соответствии с аксиомой «лучше иметь больше, чем меньше». Субъектность все чаще девальвируется до уровня решимости рисковать ради того, чтобы «иметь больше». Гедонизм, эгоизм утверждается как господствующая основа существования, договор превращается в инструмент манипуляции. «Моральный закон внутри нас» прячется все глубже внутрь, а индивидуальные практики освобождаются от него и подстраиваются под экономический принцип «меньше затрат, больше прибыли».
Однако пирамиды не могут расти бесконечно. А кроме того, даже оснащенный по последнему слову науки и техники манипулятор не способен преодолеть особенности российской ментальности -отнюдь не стандартной, радикально, хотя и не непосредственно, а порой и непоследовательно, противостоящей расщеплению сообщества на эгоистически ориентированные индивидуальности.
Восстановление субъектности
Осознание бесконечно размножающегося Реального как «пустыни» (С. Жижек), пространства макдональдизации, или «ничего» (Дж. Ритцер), столь характерное для современной рефлексии, можно рассматривать как оформление - в текстах - вызова. Ответом на него является выработка позиции, доксы, которая позволит социальному субъекту не мерцать в интеллектуальном пространстве иронией необязательности или в пространстве экономическом эквивалентами «теневых» достоинств, а состояться, обеспечить свое не-алиби в бытии, не впадая при этом в соблазн манипулирования сознанием других субъектов. Необходимой предпосылкой для этого являются новые разделения, работа над определением границ.
Проблематизация границ, восприятие их как явления сугубо относительного - важная основа как постмодернистского сознания, так и постмодернистских практик. В начале XXI в. границы тают у нас на глазах; их преодоление обусловливается ростом эффективности техники, влияющей на экономику, политику и культуру. Новые технологии создают неограниченные возможности силового, физического воздействия и воздействия на психику -безграничные возможности манипуляции. Параллельно и возможности субъекта как бы утрачивают свои границы - пространственные и временные. Для «человека активного», использующего новые технологии, пространство «сжимается», а время «растягивается» - вмещает в себя все больше и больше событий-дел. Стремясь к победе над хронотопом, субъект оказывается в состоянии полной неопределенности. Ответом на эту ситуацию является разворачивание процесса восстановления роли границ. В социокультурном процессе возрождается «тяга к гравитации», в субъекте -к восстановлению идентичности.
Сила субъектности проявляется все в большей мере не в отстаивании свободы выбора как такового, которое de facto оборачивалось свободой выбора того, как быть манипулируемым, но в самоограничении, буквально позволяющем субъекту быть собой. Все более настойчиво ведется поиск ценностей и практик неманипу-лируемых, восстановление пространства, внутри которого жизнь,
активность имеют безусловный смысл, а не являются инструментом в чьей-то игре. И все яснее становится, что таким пространством может быть только пространство собственной национальной культуры.
В качестве примера проявления именно такого рода активности можно привести борьбу за «новые границы» социокультурного пространства Юргена Xабермаса. В статье «Как спасти независимую прессу?» он пишет: «Когда дело касается газа, электричества и воды, государство не сомневается в том, что оно обязано гарантировать поставку этих "энергетических ресурсов". Не должно ли оно взять на себя аналогичные обязательства и в вопросе об "энергии" другого типа, поставка которой может в ближайшее время прекратиться, - при том, что отсутствие такой энергии приведет к диспропорциям, которые могут нанести государству непоправимый вред? Нельзя считать "системной ошибкой" попытку государства защитить такой общественный ресурс, как качественная пресса. Оно обязано это сделать. Реальный вопрос состоит в том, как сделать это наилучшим образом»18.
Технология защиты от собственной силы воздействия на внешний мир остается все еще невыработанной. Но начало ее оформлению закладывает уже уверенность - от противного, что главный вред, который наносит современная плюрализированная манипуляция общественным сознанием, - это пустая, фактически антигуманная растрата человеческих сил. Ведь характерной чертой социокультурного процесса в XXI в. является то, что успех -экономический или политический - явление сугубо временное, никто никого победить не может. Монологическое, своемерное сознание, эгоистически ориентированная целеустремленность теряют силу воздействия на других. В подобном сознании самопрезентация сводится к описанию своего мира как «империи добра» (за исключением, быть может, некоторых второстепенных мелочей), а «другие», конструирующие другое видение, определяются как «империя зла».
Восстановление субъектности - главное условие противостояния манипуляции общественным сознанием в современном российском обществе. Это восстановление осуществляется в ситуации, которую философы определяют как «смерть субъекта». Однако у философов же находится и подсказка-выход. Современный человек субъектен постольку, поскольку преодолевает сосредоточенность на себе, собственной уникальной индивидуальности. Именно эта сосредоточенность, как показал XX век, ведет на уровне общественных отношений к расширению манипуляции общественным сознанием, именно сосредоточенной на себе вороной лиса
легко манипулирует. Восстановление субъектности предполагает сосредоточение на Другом (от другого человека до всей действительности), на границах собственного «я» как зоне ответствен-ности19. Именно здесь - на границах субъектов - осуществляется «дальнейшее развитие субстанционального смысла»20 или идет пробуксовка социокультурного процесса, воспроизводящего бессмыслицу «старой» эффективности как результата движения по оси, ставшей предрассудком, ведущей в «дурную бесконечность» эффективности.
Для каждого социального субъекта - личности, национального общества, человеческого сообщества - актуализируется проблема креативности, выработки неспекулятивного преодоления зависимости от стереотипа, от «симметричной реакции», ориентированного на «долгое» будущее «гранд-дизайна» (Н. Злобин).
Важнейшим условием осуществления такой работы является восстановление знания, его прежде сознательно деформированной структуры. Пока это восстановление осуществляется спорадически и окказионально. Так, обсуждение военных действий на Кавказе в сентябре 2008 г. еще раз продемонстрировало критический уровень бесструктурности общественного сознания. Из текстов, возникших при обсуждении этой ситуации, обратим внимание на следующий: «И война, и "Мимино" разбередили память по навсегда утраченному - по советской гуманистической культуре. Слово убито многолетней иронией на корню, да и в советской культуре были разные составляющие, включая самые неприятные... Империя зла и все такое, но достаточно глянуть на сегодняшнюю киноафишу, монопольно формируемую нынешней империей добра, где новый "Мимино" не появится по определению. Другая культура, другой художественный язык, наконец - другой подход к отрасли»21.
Данный текст представляет характерный пример «парадоксальной» работы сознания, оперирующего неструктурированным, не «уложенным» в целостную систему знанием, которое, таким образом, не освободилось внутренне от влияния манипуляции. Непосредственно от категорической критики иронии (как убийцы слова) автор переходит к ее использованию («нынешняя империя добра»), касается (так легко, что не ясно, было ли касание) проблем «империи зла» и «разных составляющих» советской культуры. «Самые неприятные» ее составляющие выглядят здесь невинно, почти мило - ведь они не помешали советской культуре быть гуманистической. Таким образом, в новом веке продолжается фактическое воспроизводство выбора: или любовь к тому доброму и прекрасному, что было создано в советской культуре, или память
о воспроизводимой в ней системе манипуляции сознанием людей. Память о неизменном элементе этой системы, которым была иногда более, иногда чуть менее настойчивая травля людей, в том числе ученых, художников, писателей, музыкантов, решавшихся на отстаивание собственного видения, определившая характер судьбы тысяч и тысяч - от П.А. Сорокина, Н.Д. Кондратьева, О.Э. Мандельштама до Э. Неизвестного, А.А. Тарковского, И.А. Бродского, вместе с памятью о безвестных жертвах режима, или отказ от этой памяти, хуже того - ирония по ее поводу.
Но выбор в современной действительности невозможен. Ответственное перед будущим отношение к прошлому предполагает упорную работу над восстановлением систематизированного, комплексного знания о нем; выработку знания, отражающего все стороны явления, и языка для отражения этого знания. В настоящее время неприемлемым становится например, восприятие, «Кубанских казаков» - фильма о радостной и изобильной послевоенной колхозной жизни как явления культуры только гуманистической (хотя оно было и остается таковым, поскольку помогало людям удержать оптимизм, порожденный победой, и пережить «в сказке» времена тяжелейшего послевоенного быта); или как явление культуры только антигуманной (хотя оно было таким, поскольку фильм этот, разумеется, оказывал манипулирующее воздействие на массовое сознание, служил каналом распространения одобренного политическим режимом и насаждаемого через пропаганду канонического отношения граждан к окружающей действительности, своего рода указанием «всем плясать!»). Человек, включенный в эту систему, подчинивший себя ей, мог быть актором внутри строго заданных границ. Человек, не согласный с системой, должен был быть исключен - и исключался. И сегодня перед нами стоит не задача определения, что было главным, чего было больше - гуманизма по отношению к «своим» для системы или антигуманизма по отношению к «чужим», но, скорее, задача выработки ясного видения одновременного присутствия того и другого.
Условием достойного движения в будущее, преодоления манипуляции и восстановления субъектности является не выбор (что кому удобнее помнить), но совмещение в общем образе знания о сложном, противоречивом прошлом как собственном, так и своего общества, человеческого сообщества в целом. На уровне индивида эта задача совмещения прошлого в единый образ решается индивидуально. Человек живет относительно недолго, становится свидетелем ухода близких и идеализирует их образ в своей памяти. На уровне общества такая идеализация и необходима, и опасна одновременно. «Любовь к родному пепелищу, любовь
к отеческим гробам» - важнейшая энергия, связывающая общественное сознание в единое целое. Одновременно гордость за свое общество, затмевающая в общественном сознании представление об абсолютной ценности иных обществ, способна «породить чудовищ», является самым страшным сном разума, как показал XX век.
Для общественного сознания в России проблема соотношения «самоотстаивания» и способности слышать других сегодня чрезвычайно актуальна. Россия сама чрезвычайно внушительна, ее внушению практически не возможно противостоять. С этим связаны проблемы состояния общественного сознания в современной России, неполнота анализа собственной идентичности, ее исторических корней и перспектив развития (в то время как европейское сознание с головой ушло в поиск идентичности, этой проблематике посвящается все больше научных конференций, публикаций). Огромность нашего Отечества является потенциалом и залогом огромного влияния на мир. Соответственно, огромна и ответственность ее граждан за характер использования данного потенциала. Пока же в общественном сознании недостаточно проявленной остается связность, целостность процессов развития России и мира. Претензии к миру, не понимающему Россию (часто имеющие реальные основания), разрастаются и порождают нежелание понять «Другого» - в данном случае мир, что заводит глобальную ситуацию в тупик.
В этих условиях растет роль академического сообщества, которое всегда брало на себя ответственность за духовную независимость, его не-алиби в поиске, оформлении, конструировании не-манипулируемого, не допускающего манипуляцию сознанием, исключающего ее социального пространства.
Ключом к выполнению данной роли является развитие в этом сообществе эстетической чуткости, работа над «повышением стиля», преодоление опрощения в отражении действительности, или, иначе, неизменно почтительное отношение к действительности, а также отказ от участия в решении нерешаемых проблем - до момента, пока не найдется их решение, для чего необходимо сконструировать, разработать путем диалога другую систему координат.
Примечания
1 См.: Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М.: Алгоритм, 2004.
2 Xотя, конечно, некие предформы «конструирования реальности» можно найти и там.
3 Кара-Мурза С.Г. Указ. соч.
4 Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. (Проблемы палеопсихологии). М.: Мысль, 1974.
5 Волков Е.Н. Вначале было не слово - началом была суггестия. Забытые прозрения Б.Ф. Поршнева и некоторые межконцептуальные психологические и социологические параллели [Электронный ресурс] // Официальный сайт Е. Волкова. [М., 1996]. URL: http://evolkov.net/PorshnevBF/Volkov.E.In.the. beginning.there.was.suggestion (дата обращения: 27.07.2009).
6 Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000.
7 Перелыгин Ю. Город искусственной воли [Электронный ресурс] // Официальный сайт сетевого издания «Стратег.Ру». [М., 2003]. URL: http://stra.teg.ru/ lenta/innovation/946/print (дата обращения: 25.07.2009).
8 Цит. по: Платонов А.П. Повести. Рассказы. М.: Дрофа, 2003. С. 316.
9 Hughes B. Bauman's Strangers: impairment and the invalidation of disabled people in modern and post-modern cultures // Disability & Society. 2002. Vol. 17. No. 5. P. 573-574.
10 Ibid. P. 575.
11 Bauman Z. Modernity and the Holocaust. Oxford: Polity, 1989.
12 См., напр.: Козлова О.Н. Запад и Восток в культуре Европы: проблема диалога // Интеллигенция в диалоге культур. М.: РГГУ, 2007. C. 54-57.
13 Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества. М: ACT, 2002.
14 Шустерман Р. Ниже уровня интерпретации // Вопросы философии. 2008. № 7. С. 145.
15 Тощенко Ж.Т. Парадоксальный человек. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юнити, 2008.
16 Там же.
17 Механик А. Уравнение злого духа [Электронный ресурс] // Эксперт Online. № 29 (570). [М., 2007]. URL: http://www.expert.ru/printissues/expert/2007/29/ interview_faddeev/ (дата обращения: 20.07.2009).
18 Хабермас Ю. Как спасти независимую прессу? [Электронный ресурс] // Официальный сайт Политиздата. [М., 2008]. URL: http://www.politizdat.ru/ article/116/ (дата обращения: 24.07.2009).
19 См.: Хоружий С.С. Очерки синергийной антропологии. М.: Ин-т философии, теологии истории св. Фомы, 2005. С. 15.
20 Гегель Г.В. Эстетика: В 4 т. М.: Искусство, 1969. Т. 2. С. 212.
21 Соколов М. Памяти имперской культуры [Электронный ресурс] // Официальный сайт газеты «Известия». [М., 2008]. URL: http://www.izvestia.ru/sokolov/ article3119858/ (дата обращения: 19.07.2009).
