CC BY
74
МАНИПУЛЯТИВНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ПРЕЦЕДЕНТНЫХ ТЕКСТОВ В РЕЛИГИОЗНОМ ДИСКУРСЕ
MANIPULATIVE USE OF PRECEDENT TEXTS IN RELIGIOUS DISCOURSE
M.B. Шибаев M.V. Shibaev
Вербальные манипуляции, цитаты, прецедентные тексты, религия и язык.
Статья посвящена различным аспектам и приемам мани-пулятивного использования прецедентных текстов в религиозном дискурсе. Рассматриваются случаи использования цитат и квазицитат, в которых они являются средством манипулирования сознанием читателя, могут представлять юридическую значимость и быть использованы в рамках проведения судебной лингвистической экспертизы.
Verbal manipulation, citations, precedent texts, religion and language.
The article is devoted to various aspects and techniques of manipulative use of precedent texts in religious discourse. It presents the cases when quotations and quasiquatations are used as a means of mind manipulation of readers, can be of legal significance and can be used for a forensic linguistics examination.
«Па-аршивая река! - начал он разговор. - "Волга, Волга, весной многоводной ты не так затопляешь поля..." Не так. Русский интеллигент всегда чему-нибудь учит. Волга, вишь, не так затопляет. Он лучше знает, как надо затоплять». - «Позвольте, - вставил Платонов, - вы как будто что-то путаете. А впрочем, я толком не помню». - «Да я и сам не помню, - добродушно согласился студент...»
Тэффи
Давно подмечено, что читательские предпочтения могут многое сказать о самом человеке: вспомнить хотя бы хрестоматийное пушкинское «читал охотно Апулея, а Цицерона не читал» (Пушкин, 1984, с. 203] или чуть менее известное цветаевское «Старинное благоговенье»: Он пишет кратко - и не часто... Она, Психеи бестелесней, Читает стих Экклезиаста И не читает Песни Песней [Цветаева]. То же применимо и к активному освоению прецедентных текстов - цитированию и квазицитированию: чужие слова, которые адресант считает должным включить в свой речевой акт, несомненно отражают его личность, идеологические (и шире - аксиологические) ориентиры.
Использование прецедентного текста есть
по сути апелляция к накопленному им культурному авторитету («ее [цитаты] каноническая функция - быть авторитетной» [Пьеге-Гро, 2008, с. 85]), религиозному же дискурсу апеллирование к авторитету вообще присуще генетически, поскольку подразумевается теоцентричностью религиозного мировоззрения. Следует также учитывать, что многие конфессии текстоориентированны (их постулаты формулируются в Священных Писаниях) и обращение к сакральным книгам для них -источник познания истины. Особенно сильно такое апеллирование в исламе, где Писание является не написанной людьми боговдохновенной книгой (как, например, в христианстве), а непосредственным свойством Бога: «Согласно вероубеж-дениям правоверного Ислама, Коран является вечным и несотворенным словом Аллаха. То есть сущность Корана не сотворена, а является атрибутивным качеством Аллаха (т. е. его словом)» [Али-заде, 2007].
Авторитет, избираемый для апелляции, должен быть значим для реципиента, необходимы личное обращение к целевой аудитории, разговор на её языке с привлечением значимых для нее текстов («К сожалению, то, что было авторитетом для древних греков, уже не является авторитетом для современной молодежи, и поэтому ссылки на Платона, или философов-стоиков, или Гомера
будут уже для них не очень убедительны. Но есть другие символы, другие тексты, другие имена, которые находятся на слуху и которым современная молодежь доверяет. Значит, в современной культуре надо искать такие точки, отталкиваясь от которых можно подводить людей к размышлениям о самом главном» [Кураев])
Телеологическая манипулятивность(если оказывается раскрыта) порождает потенцию инвек-тивности в аспекте перлокутивного эффекта; помножив это на значимость и деликатность рассматриваемой области коммуникации, можно сделать вывод о высокой степени конфликтогенности манипуляций вообще и манипулятивного цитирования в частности.
Прикрываясь чужим значимым мнением как щитом, говорящий может достаточно безопасно высказывать даже эксплицитные инвективы - ведь они исходят не от него, а значит, и какие-либо претензии неуместны. Так, например, в русскоязычной националистической пропаганде является достаточно популярным цитирование юдофобских высказываний Ф.М. Достоевского, ср., например: «Такъ и будешь если дЬло продолжится, если самъ народъ не опомнится; а интелигени,1я не поможешь ему. Если не опомнится, то весь, цЪликомъ, въ самое малое время очутится въ рукахь у все-возможныхъ жидовь и ужь тутъ никакая община его не спасетъ... <...>. Жидки будуть пить народную кровь и питаться развратомъ и унижен/емъ народнымъ, но такь какь они будутъ платить бюджетъ, то стало быть ихь же надо будетъ поддерживать» [Достоевский].
Зачастую в наивной картине мира людей уважение к определенной деятельности человека (в данном случае к литературному творчеству) детерминирует уважение к его личности в целом, что, в свою очередь, обусловливает и уважение к различным аспектам его системы ценностей (здесь, в частности, к политическим воззрениям). Автор таких цитирований якобы дистанцируется от своего текста, оставляя читателю вопрос типа «разве может великий русский писатель, автор гуманистических по своей природе "Преступления и наказания" и "Братьев Карамазовых", безосновательно кого-то оскорблять?». Очень выигрышная речевая стратегия, всегда оставляющая манипулятору лазейку, - ведь эксплицитно, вещественно оказыва-
ется представленным мнение лишь другого человека, оратор же остается в тени.
Цитаты призваны контекстно поддерживать идеологию автора, однако они необязательно должны признаваться им истинными. Весьма распространено и воспроизведение чуждых, априори ошибочных (с точки зрения речетворца) текстов, указанием на недостатки которых можно подтвердить своё мнение. Реализовываться это может, в частности, в цитировании приверженцем конфессии X отдельных отрывков текстов, священных для конфессии Y, с целью убедить адресанта в изначальной враждебности приверженцев конфессии Y по отношению к иноверцам. Например, для этой цели могут подвергаться цитации следующие тексты: Ворожеи не оставляй в живых. Всякий скотоложник да будет предан смерти. Приносящий жертву богам, кроме одного Господа, да будет истреблен [Библия. Исход. 22:18-20]; Сражайтесь с теми из людей Писания, которые не веруют ни в Аллаха, ни в Последний день, которые не считают запретным то, что запретили Аллах и Его Посланник, которые не исповедуют истинную религию, пока они не станут собственноручно платить дань, оставаясь униженными [Коран. 9: 29, пер. Э.Р. Кулиева]; A heathen who studies the Torah deserves death, for it is written, Moses commanded us a law for an inheritance; it is our inheritance, not theirs1 [Babylonian Talmud]2.
Очевидно, что в рамках данной работы перед нами не стоит цель как-либо интерпретировать и оценивать подобные высказывания, однако в религиозном дискурсе такой герменевтический компонент является весьма популярным.
Еще один популярный манипулятивный прием - это тенденциозный (то есть подчиненный определенной тенденции, цели) подбор цитат, наглядной иллюстрацией которого невольно стал наш предыдущий абзац. Некоторая полифонич-ность, разноголосье идей в древних текстах дает возможность каждому человеку найти то, что он ищет. Возвращаясь к нашему примеру, стоит сказать, что последовательный ряд перечисленных
1 «Язычник, изучающий Тору, заслуживает смерти, ибо написано, что Моисей заповедал нам закон в наследство; это наше наследство, а не их» (пер. наш. -М. 111.).
« Автор, к сожалению, не смог ознакомиться с русскоязычным вариантом Талмуда, поэтому данный текст цитируется по английскому переводу.
выше цитат способен сформировать у читателя ощущение враждебности, ксенофобности религии как формы осознания мира и церкви как социального института. Несложно сформировать и диаметрально противоположное мнение: «... люби ближнего своего как самого себя...» [Библия. Левит. 19: 18]; «...творите добро, поскольку Аллах любит творящих добро» [Коран. 2:195, пер. Э.Р. Кулиева].
При приоритете воздействующей функции языка важным оказывается не то, каков текст на самом деле, а то, как он преподнесен слушателю, какие фрагменты (моделирующие желательный для адресата смысл) были использованы.
В стилистическом плане сакральные тексты зачастую являются образцом поэтической образности. Наполненные сложной архаичной метафорикой, они представляют сложность для неподготовленного читателя, а вырывание фразы или предложения из языкового контекста и вовсе дает практически неограниченно широкое поле для толкования. Так, например, слова Прав Соломон, вопрошавший в Екклесиасте: «отчего это прежние дни были лучше нынешних?» при дешифровке коммуникантом получат пресуппозицию вида «Соломон считает, что прежние дни лучше нынешних», что было бы невозможным, приведи говорящий полную цитату: Не говори: «отчего это прежние дни были лучше нынешних?», потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом [Библия. Екклесиаст. 7: 10]. Подобные неполные цитирования (или квазицитирования, якобы аутентичные тексты, фактически лишенные своего прежнего содержания) эффектны и эффективны для неискушенного читателя, однако у человека, знакомого с исконным текстом, скорее всего вызовут реакцию сродни знаменитой реплике булгаковского Фагота: «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!».
Не секрет, что при употреблении прецедентного текста может частично или полностью потеряться и внеязыковой контекст его первичного употребления («контекст ситуации», по терминологии Дж. Ферса, а также культурный фон высказывания) и адресат, лишенный информации об исходном значении, будет вынужден дешифровать послание так, как ему привычней. Не знакомому с контекстом читателю фраза православие или смерть представляется угрозой: нужно выбрать, принять эту религию или умереть. Однако для того чтобы понять
авторскую интенцию, нужно пояснить, что данное высказывание является не обращением (читай адресато-ориентированным речевым актом), а скорее жизненным кредо автора (т. е. речевым актом адресанто-ориентированным) и уточнить, что лозунг этот впервые появился на знамени афонского монастыря Эсфигмен, который «стал известен своим отказом от богословского диалога с католической церковью, отказом от экуменических контактов и принятия нового стиля в церковном календаре» [Фефелов] и изначально имел приблизительно следующее значение: «Я лучше умру, чем откажусь от православия». Впрочем, стоит отметить, что критика употребления этого лозунга в современном обществе вполне оправданна - язык конвенционален, и если большинство людей понимает фразу как угрозу, значит, таковой она и является. Соответствует этому и официальная позиция православия: «Когда мы слышим слоган: "Православие или смерть!", - нужно опасаться подобных проповедников» [Торжество Православия...].
Еще один способ ввести прецедентный текст в сознание адресата, игнорируя исходный смысл этого текста, - это цитации, снабженные толковательными комментариями (пожалуй, условно такое цитирование можно назвать герменевтическим). Под декларируемой попыткой раскрыть слушателю контекст и значение исходного текста может скрываться желание навязать новое, изобретенное автором содержание. Речевое оформление таких цитат часто выделяется категоричностью суждений, ультимативностью и безапелляционностью оценок: разумеется, ни о каком X в этой цитате речи нет; становится ясно, что подразумевается У; фраза X определенно указывает на У; действительно, слова X мы здесь находим, но подразумевают ли они У? Конечно, нет; очевидно, что X означает У; иначе говоря, X необходимо понимать как У; становится ясно, что тут речь должна вестись об X.
Цитирование может также осложняться неизбывной субъективностью перевода с языка-оригинала. Так, нередки ситуации, когда смысл той или иной фразы, подчиняясь воле переводчика, может измениться на диаметрально противоположный (ср.: Иисус, услышав, что выгнали его вон, и найдя его, сказал ему: ты веруешь ли в Сына Бо-жия? [Библия. Иоанна. 9: 35] и Иисус узнал о том,
что его выгнали, и, найдя его, спросил: - Ты веришь в Сына человеческого? [Библия. Иоанна. 9: 35]. Довольно концептуальное отличие, учитывая, что речь идет о происхождении центральной фигуры Нового Завета). Уместно здесь будет вспомнить и рассуждения священника Л. Лутковского о некорректности классического перевода одного из наиболее сакральных текстов в Библии - молитвы «Отче Наш»:
Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя Твое;
да приидет царствие Твое;
да будет воля Твоя и на земле, как на небе;
хлеб наш насущный дай нам на сей день;
и прости нам долги наши,
как и мы прощаем должникам нашим;
и не введи нас в искушение,
но избавь нас от лукавого,
Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.
Аминь.
Приведем некоторые из его критических положений.
1. «Молитва призывает к "свячению" имени Божьего. Но святят куличи да яйца на Пасху, святое же имя Божье не нуждается в дополнительном освящении (др.-греч. "агиасфито", кроме "освящения", имеет значение "славить", "прославлять")».
2. «Обращаясь к Богу, мы просим Его не вводить нас в искушение. Трудно сказать, чего здесь больше: благоглупости или кощунства. Разве Бог вводит нас в искушение? (Вспомним ап. Иакова: "В искушении никто не говори: "Бог меня искушает"; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого" - Иак. 1. 13.)».
3. «Мы просим также избавить нас от лукавого. Но когда мы желаем от чего-либо избавиться - от болезни, например, - мы предполагаем, что то, от чего мы хотим избавиться, уже наличествует в нас. Таким образом, каждый, кто произносит эти слова, как бы подтверждает, что он одержим бесом или находится под властью сатаны...» [Лутков-ский, 1993, с. 12].
В итоге Л. Лутковский резюмирует свои рассуждения следующим образом: «Итак, мы можем констатировать, что, благодаря особенностям до-
словного перевода, молитва "Отче наш" звучит буквально как отрывок из черной мессы» [Там же].
Другой относительно недавний пример - возникновение спора о правильности истории о 72 гуриях, положенных праведнику в исламском раю: «One scholar at the Notre Dame conference, who uses the pseudonym Christoph Luxenberg for safety, has raised eyebrows and hackles by suggesting that the "houri" promised to martyrs when they reach Heaven doesn't actually mean "virgin" after all. He argues that instead it means "grapes", and since conceptions of paradise involved bounteous fruit, that might make sense. But suicide bombers presumably would be in for a disappointment if they reached the pearly gates and were presented 72 grapes»3 [Kristof],
Таким образом, несмотря на то, что на момент цитирования объект его обладает такими свойствами, как цельность и завершенность, речетво-рец всё равно может регулировать и адаптировать смысл под свои потребности - нужно всего лишь подобрать подходящий перевод. Ср., например:
1. Аллах и Его Посланник освобождены от договоров, которые вы заключили с многобожника-ми [Коран. 9:1, пер. Э.Р. Кулиева].
2. Отречение от Аллаха и Его посланника -
к тем из многобожников, с кем вы заключили
союз [Коран. 9: 1, пер. И.Ю. Крачковского].
3. (Уведомленье) от Аллаха и посланника Его
Об отречении от (обязательств) с теми
из неверных,
С кем был у вас скреплен союзный договор [Коран. 9: 1, пер. В.М. Пороховой].
4. Аллахом и Его Посланником дозволено [вам, о верующие], отречься от договора, который вы заключили с многобожниками [и который они нарушили] [Коран. 9: 1, пер. М.-Н. О. Османова].
Подводя итоги, можно констатировать, что манипулятивное использование прецедентных текстов в религиозном дискурсе характеризуется довольно широким диапазоном конкретных приемов. Их своеобразие (сопосгави-
Один учёный на Нотр-Дамской конференции, использовавший псевдоним Кристиан Люксенберг в целях безопасности, рьяно высказал предположение, что «гурии», обещанные мученикам, когда те достигнут Небес, в действительности вовсе не являются обозначением «дев». Он утверждает, что слово обозначает виноград, и, поскольку концепция рая включает в себя изобилие фруктов, это, кажется, не лишено смысла. Террористы-смертники, вероятно, были бы разочарованы, когда, представ перед жемчужными вратами, получили бы в дар 72 виноградины (пер. наш. -М. Ш.).
тельно с текстами иных функциональных сфер и тематик) объясняется, по-видимому, статусом религии как таковой и вытекающими отсюда способами применения её постулатов.
Библиографический список
1. Али-заде А. Исламский энциклопедический словарь. М.: Ансар, 2007. 400 с.
2. Библия. Русский синодальный перевод. URL: http://bibleonline.ru/bible/rus/
3. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1873. URL: http://imwerden.de/pdf/dostoevsky_ dnevnik_pisatelja_1873.pdf
4. Коран / пер. смыслов: Э.Р. Кулиев, М.-Н. О. Османов, И.Ю. Крачковский, В.М. Порохо-ва; пер.-тафсир: университет Аль-Азхар. URL: http://quran.ipamis.com/
5. Кураев А.О миссионерстве. URL: http://www. sedmica.orthodoxy.ru/91-22-05-03.php
6. Лутковский Л.Н. Библейские переводы в контексте истории культуры (исторические и лингвистические особенности переводов Священного Писания) // Язык и культура. Вторая Международная конференция: доклады. Киев, 1993. С. 10- 12.
7. Пушкин A.C. Евгений Онегин: роман в стихах / в ступ. ст. П.Г. Антокольского. М,: Худож. лит., 1984. 255 с.
8. Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности: пер. с фр. / общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. 240 с.
9. Радостная весть. Новый Завет в переводе с древнегреческого В.Н. Кузнецовой. URL: http://www.messia.ru/biblia/nz/kuzn/
10. Торжество Православия. Чем опасны слова «Православие или смерть» // Ежедневное Интернет-СМИ Православие и мир. URL: http:// www.pravmir.ru/torzhestvo-pravoslaviya~chem-opasny-slova-pravoslavie-ili-smert/
11. Фефелов А. Православие или смерть! Сегодня Люблинская районная прокуратура города Москвы тоже предлагает православным сделать свой выбор // Сетевое издание Религия и право. URL: http://www.sclj.ru/news/de-tail.php?print=Y&SECTION_ID=234&ELEMENT_ 10=2958
12. Цветаева М. Старинное благоговенье // Марина Цветаева. Стихотворения 1906-1941. URL: http://www.lib.ru/POEZIQ/CWETAEWA/poetrv txt#816
13. Babylonian Talmud: Tractate Sanhedrin. Translated into English with notes, glossary and indices under the editorship of Rabby Dr. I. Epstein // URL: http://www.halakhah.com/sanhedrin/san-hedrin_59.html
14. Kristof N. D. Islam, Virgins and Grapes // The New York Times // URL: http:// www.nytimes.com/2009/04/23/ opinion/23kristof.html?refpinion = &_ r=3&adxnnl=l&adxnnlx=1322486363-lkD8yllx-TQR8dzgRPfXUXg&
