CC BY
103
© КОЛЛЕКТИВ АВТОРОВ, 2012 УДК 616.72-002.77-039-092:577.2
МАЛЫЕ МОЛЕКУЛЫ — КЛЮЧЕВЫЕ УЧАСТНИКИ ПАТОГЕНЕЗА РЕВМАТОИДНОГО АРТРИТА
А. Ю. Дорошевская, П. М. Кондратовский, А. И. Дубиков
Кафедра факультетской терапии с курсами эндокринологии и лучевой диагностики ГОУ ВПО Владивостокский государственный медицинский университет
Рассмотрены малоизученные механизмы развития ревматоидного артрита (РА) — апоптоз, феномен «старения». Особая роль в этом отводится нарушениям регулирования системы белка р53. Описаны ключевые регуляторы активности молекулы p53, белки p21, PUMA и основной антагонист — белок Mdm2. Активность апоптоза меняется на разных стадиях эволюции РА: от малоинтенсивного на ранней стадии до выраженного на поздней стадии патологического процесса. Именно эта особенность во многом определяет гиперпролиферативный статус синовиальной оболочки при РА, морфологическую основу прогрессии заболевания. Авторы описывают новые механизмы апоптоза при РА, независимого от белка p53, но индуцированного белком PUMA. Особое внимание уделено белку Mdm2, антагонисту белка р53. Рассмотрена возможная роль молекулы Mdm2 в снижении активности апоптоза синовиальных клеток при РА. Раскрывается роль феномена старения в патогенезе РА. Основной индуктор этого феномена, белок р21, имеет недостаточную активность у больных РА, что сопровождается повышением инвазивного потенциала клеток синовиальной оболочки. Авторы приходят к выводу, что индукция апоптоза клеток синовиальной оболочки у больных РА — резонная инновационная стратегия лечения РА. Именно этим определяется перспективность дальнейшего и более детального изучения роли малых молекул, а именно р53, Mdm2, PUMA, p21, в патогенезе РА.
Кл ючевые слова: ревматоидный артрит, апоптоз, молекула p53
SMALL MOLECULES - PRINCIPAL PARTICIPANTS OF PATHOGENESIS OF RHEUMATOID ARTHRITIS A.Yu. Doroshevskaya, P.M. Kondratovsky, A.I. Dubikov
Vladivostok State Medical University
Poorly known pathogenetic mechanisms of rheumatoid arthritis (RA) including apoptosis and aging are considered with special reference to dysregulation of the p53 protein system. The main p53 regulators, p21 and PUMA proteins, as well as p53 antagonist, Mdm22 are described. The intensity of apoptosis varies throughout RA evolution from low to high at the early and late stages of the pathological process respectively. These variations are responsible for the hyperproliferative status of the synovial membrane. New PUMA-induced p53-independent mechanisms of apoptosis are described. Mdm2 may decrease activity of apoptosis of synovial cells. The role of aging in RA pathogenesis is due to impaired activity ofp21 associated with increased invasive potential of synovial cells. It is concluded that induction of apoptosis of synovial membrane cells may be a relevant therapeutic strategy for RA which implies the necessity offurther studying the role of small molecules, viz. p53, p21 and PUMA, in its pathogenesis.
Key words: rheumatoid arthritis, apoptosis, p53 protein
Ревматические болезни как классическая модель патологического процесса, в основе которого лежат разнообразные реакции иммунной системы, в последние годы привлекают все большее внимание ученых в силу своей высокой распространенности и социальной значимости. Особое теоретическое и медико-социальное значение имеет ревматоидный артрит (РА), являющийся классическим примером хронических воспалительных заболеваний человека [1]. Согласно официальной статистике, в Российской Федерации в 2003 г. зарегистрировано 280 тыс. пациентов (260 тыс. взрослых и 20 тыс. подростков), страдающих достоверным РА, из них более 26 тыс. впервые заболевших; при этом РА страдают преимущественно люди трудоспособного возраста [2].
Изучение молекулярных основ патогенеза РА во взаимосвязи с его разнообразной клинической картиной, исследование возможных путей взаимодействия факторов внутренней и внешней среды — все эти направления изучения РА чрезвычайно важны как для фундаментальной науки, так и для практического здравоохранения [3]. Одним из таких направлений является исследование процессов апоптоза синовиальных клеток у больных РА на разных стадиях патологического процесса, которое могло бы помочь в выявлении предикторов течения заболевания, дать новые знания механизмов его развития и стать базой для разработки стратегии оптимального терапевтического воздействия на малые молекулы-ми-
шени как имеющимися, так и вновь разработанными лекарственными средствами.
Роль апоптоза в патогенезе ревматоидного артрита
РА — это хроническое воспалительное заболевание, характеризующееся гиперплазией синовиальной ткани и ее инвазией в хрящ и кость с последующей их деструкцией [4, 5]. Указанные изменения являются следствием дисбаланса между пролиферацией клеток внутреннего слоя синовиальной оболочки, в частности синовиальных макрофагов и фибробластов, с одной стороны, и апоптозом или программированной смертью клетки — с другой [5]. В основном апоптоз клеток синовиальной оболочки касается А-клеток (макрофагов) и в значительно меньшей степени — В-клеток (фибробластов).
В 1971 г J. Kerr [ ] описал особый тип некроза, характеризовавшийся резким уменьшением объема клетки, как бы сжатием ее, и назвал этот вид гибели клетки сжатым некрозом. А в 1972 г. J. Kerr и соавт. [ ] предложили для этого типа смерти клетки термин «апоптоз», в переводе с греческого означающий «листопад» [6]. Ключевым моментом в блокировании клеточного цикла и индукции в клетках апоптоза является экспрессия белка р53, который служит фактором транскрипции для р21 — ингибитора Gl-фазы клеточного цикла и для ряда анти- и проапопто-тических белков, таких как PUMA и Mdm2 [7].
В настоящее время феномен апоптоза рассматривают как одно из ведущих звеньев патогенеза аутоиммунных
заболеваний, в частности РА. При углубленном изучении роли апоптоза в патогенезе РА и зависимости активности программированной клеточной смерти от стадии РА рядом исследователей получены интересные результаты [1, 8]. Оказалось, что распространенность апоптоза коррелирует с длительностью и выраженностью воспалительной инфильтрации синовиальной оболочки [1, 9]. На ранних стадиях РА зарегистрирована низкая интенсивность апоптоза. Эта особенность прослеживалась также и в экспериментальной модели адъювантного артрита у мышей линии C57Black/6, что иллюстрируется небольшим количеством TUNEL-позитивных клеток в образцах синовиальной оболочки [4]. На поздней стадии выявлена значительная активация апоптоза [1, 8, 9]. Морфологический профиль апоптотических структур смещен в сторону фибробластов гипертрофированной синовиальной оболочки [1, 8]. Обращает на себя внимание высокий апоптотический индекс хондробластов. Очевидно, этот феномен может быть расценен как субстрат вторичного дегенеративного процесса в хряще [1].
Складывается впечатление, что недостаточный апоп-тоз синовиальных фибробластов является ведущим звеном в развитии гиперпролиферативного статуса синовиальной оболочки на ранних стадиях РА. В связи с этим перспективной является разработка терапевтических стратегий, сопровождающихся повышением интенсивности программированной клеточной смерти синовиальных клеток на ранних стадиях РА [4, 8, 10]. Возможными мишенями подобного рода воздействий вполне обоснованно могут стать такие белки, как р53, Mdm2, PUMA, р21.
Механизмы реализации антипролиферативных эффектов белка р53
Роль молекулы р53 в регуляции метаболизма клетки и ответе на его изменения — область новейших и перспективных исследований. Известно, что белок р53 может быть активирован отклонениями в метаболизме (например, голоданием) — ответ, опосредуемый АМФ-активированной протеинкиназой (AMP-activated protein kinase — AMPK), которая является ключевым компонентом клеточного ответа на биоэнергетический стресс [11]. Протеин p53 вызывает экспрессию ряда генов (включая ген AMPK), тормозящих активность киназы mTOR (mammalian target of rapamycin), центрального узла в контроле синтеза белка [12, 13].
Роль молекулы р53 в развитии клеточных реакций на голодание и метаболический стресс проявляется в способности р53 регулировать феномен аутофагии, мем-бранно-опосредованное «самопоедание» клетки, процесс лизосомального переваривания внутриклеточных компонентов. Аутофагия в условиях голодания способствует очищению от поврежденных органелл и других белковых субстанций, обеспечивая тем самым кратковременное выживание здоровых клеток.
Способность р53 инициировать аутофагию посредством активации лизосомальных белков, таких как DRAM (damage-regulated autophagy modulator) [14], или через репрессию белка mTOR находится в логической связи с антипролиферативной функцией аутофагии [15].
Вместе с тем взаимоотношения между р53 и ауто-фагией, очевидно, являются более сложными. Показано, что базальный уровень р53 в цитоплазме обладает способностью ингибировать аутофагию [16]. Такими же сложными являются взаимоотношения между ауто-фагией и злокачественным ростом: показано, что р53-индуцированная аутофагия может как тормозить рост опухоли, так и способствовать ему [17]. Каким образом определяется и координируется тип ответа на р53-индуцированную аутофагию, остается неизвестным.
Признание роли р53 в регуляции гликолиза, оксида-тивного стресса и процесса выживания клеток приво-
дит к пониманию всей сложности сигнальных путей, связанных с этой молекулой. Адекватная регуляция функции р53 сопровождается антипролиферативными эффектами. В случае неадекватной регуляции молекула р53 может способствовать злокачественному росту [18].
Хотя позиция р53 в канцерогенезе довольно четко очерчена, роль ее в развитии иммунопатологических и воспалительных процессов остается весьма туманной. Изучение роли р53 в механизмах развития артритов первоначально ограничивалось определением его мутаций, что, как считалось, приводило к потере свойств р53 [9, 19]. Некоторые авторы, однако, отметили повышенную склонность синовиоцитов к инвазивному росту при угнетении активности нормального р53 [20]. Восстановление локальной экспрессии р53 с помощью аденовирусной доставки последнего в воспаленные суставы кроликов сопровождалось регрессией воспаления синовиальной оболочки [10]. Хотя причины повреждения молекулы р53 в клетках синовиальной оболочки остаются неизвестными, понятно, что следствием этого является склонность синовиальной ткани к гиперпластическому росту с повышенной инвазивностью. Эта гипотеза была подтверждена в одном исследовании на модели коллагениндуцированного артрита у мышей с отсутствием молекулы р53, что ассоциировалось с большей тяжестью артрита, высокой гиперпластичностью синовиальной ткани и падением активности апоптоза [21]. Показано, что ненарушенная экспрессия р53 на локальном и системном уровне способствует снижению тяжести антигениндуцированного артрита, тогда как потеря функций р53 ведет к увеличению тяжести и выраженности воспаления [22]. При этом авторы отметили, что р53 влияет на точность иммунного ответа благодаря воздействию на антигенспецифическую Т-клеточную активацию и модуляции освобождения цитокинов.
Таким образом, ключевая роль р53 в развитии апоп-тоза и его участие в патогенезе аутоиммунных артритов несомненны. Вместе с тем то, что апоптоз не является единственным феноменом в арсенале молекулы р53, стало очевидным с открытием белка PUMA (p53-upregulated modulator of apoptosis).
Молекула PUMA: альтернативный путь апоптоза
PUMA (p53-upregulated modulator of apoptosis) относится к семейству белка Bcl-2, эволюционно стабильной ключевой группе регуляторов апоптоза [23]. PUMA — единственный протеин BH3 (Bcl-2 homology domain 3), кодируемый геном, который является мишенью р53 и необходим для освобождения цитоплазматического р53 от связи с антиапоптотическим белком Bcl-XL с последующей активацией митохондриальной мембраны, т. е. инициирующий митохондриальный путь апоптоза [24].
Необходимость PUMA для развития апоптоза в ответ на активацию молекулы р53 во многих тканях была подтверждена рядом экспериментальных работ [4, 5, 25]. Эффекты, наблюдаемые в отношении апоптоза у мышей, отрицательных по белку PUMA (PUMA -/-), были сходны с таковыми у мышей, отрицательных по белку р53 (р53 -/-), что подтверждает эффекторную функцию PUMA в р53-опосредованном апоптозе [4]. Анализ результатов ряда исследований, посвященных PUMA-опосредованному апоптозу, позволяет сделать вывод, что степень экспрессии PUMA и взаимодействие с белком р53 определяются видоспецифичностью клетки, состоянием молекулы р53 и видом стимулирующего фактора [4]. Например, при воздействии на мышей у-излучением повышенная экспрессия белка PUMA, индуцированная р53-зависимым апоптозом, была обнаружена в различных клетках и тканях: в эмбриональных фибробластах, нейронах, тимоцитах, клетках гемопоэза, селезенке и кишечных ворсинках [26]. Факторы, изме-
няющие окислительно-восстановительный гомеостаз в клетках, например гипоксия, аноксия, оксидативный стресс и активные формы кислорода, способны стимулировать экспрессию PUMA как in vitro, так и in vivo. Так, гипоксия приводила к повышенной экспрессии PUMA и р53 у мышей в клетках почек, кардиомиоцитах, нервных клетках и клетках толстой кишки [23].
Из всех перечисленных повреждающих факторов наиболее глубоко была изучена роль ишемии в развитии PUMA-индуцированного апоптоза. Отмечается повышенная активность PUMA при ишемическом повреждении в нервной ткани, кардиомиоцитах и клетках желудочно-кишечного тракта [27]. Подобного рода результаты были воспроизведены на модели ишемии миокарда у мышей [28] и при ишемическом повреждении культуры нервных клеток [29]. В ходе последних исследований, посвященных изучению состояния гепатоцитов при алкогольной болезни печени в модели на мышах, была обнаружена повышенная экспрессияр53 и PUMA. Авторы приходят к выводу о роли указанных молекул в развитии инсулинорезистентности, формирующейся при токсических заболеваниях печени [30].
Столь универсальные биологические функции определяют роль белка PUMA во многих патологических процессах, например при опухолевом повреждении клеток, нейродегенеративных заболеваниях, иммунном ответе на бактериальные и вирусные инфекции [23].
В тетраплоидных раковых клетках, которые могли стать анэуплоидными, под воздействием патологических факторов был более высоким уровень спонтанного апоптоза, зависимого от молекул р53 или PUMA [31]. При раке толстой кишки выявлены гиперэкспрессия PUMA и PUMA-индуцированный апоптоз как следствие стимуляции клеточным протоонкопротеином с-Мус [32]. Экспрессия Бц-Myc активирует белок PUMA и связанный с ним апоптоз при лимфомах [33]. Молекула PUMA идентифицирована как потенциальная цель транскрипции для протоонкопротеина с-Myb в клетках при раке молочной железы [34]. Отмечено, что в дефицитных по белку р21 клетках рака толстой кишки HCT116 апоптоз определялся белком PUMA [35]. В то же время такие онкопротеины, как ANp63 и ANp73, способны ингиби-ровать апоптоз через супрессию молекулы PUMA [36]. Показано, что экспрессия р53 не сопровождается повышенной концентрацией белка PUMA в клетках мелано-мы и человеческой лейкемии [4].
Моделирование экспрессии PUMA может происходить в ответ на вирусные и бактериальные инфекции. р53-зависимая индукция PUMA является важным компонентом патогенеза ВИЧ-ассоциированных состояний. Увеличение количества белка р53 и PUMA было зафиксировано у ВИЧ-инфицированных в мононуклеа-рах периферической крови и лимфатических узлах [37], циркулирующих СБ4+-лимфоцитах и нервных клетках, а также ВИЧ-1-инфицированных лимфобластах [38]. При инфицировании эпителиальных клеток желудка Helicobacter pylori определялась р73-опосредованная индукция синтеза белка PUMA [39]. В клетках, поврежденных Chlamydia или вирусом Эпштейна—Барр, зафиксированы снижение экспрессии и деградация молекулы PUMA [40] с последующим снижением активности апоптоза.
Белок PUMA был обнаружен в синовиальной оболочке как при воспалительных (РА), так и при дегенеративных (остеоартроз) заболеваниях суставов. Примечателен тот факт, что уровень экспрессии был выше при остеоартрозе [5].
Представляет интерес ряд исследований, посвященных изучению взаимодействия белка PUMA и молекулы Slug и роли последней в развитии апоптоза клеток синовиальной оболочки при РА. Авторы приходят к выводу,
что ген Slug гиперэкспрессирован в синовиальной ткани при РА, что сопровождается супрессией апоптоза [5]. Угнетение активности белка Slug активирует апоптоз в синовиальных фибробластах через увеличение экспрессии гена PUMA. Протеин Slug впервые был идентифицирован как фактор транскрипции, участвующий в формировании мезодермы и миграции клеток нервного гребня. В последующем было обнаружено, что указанный ген отвечает и за канцерогенез. Например, гиперэкспрессия Slug у мышей приводила к формированию ме-зенхимальных опухолей, главным образом лейкемий [5].
Внимание ряда научных лабораторий в настоящее время привлечено к роли PUMA в р53-независимом апоптозе. Оказалось, что белок PUMA может активировать митохондриальный путь апоптоза через непрямую нейтрализацию антиапоптотических эффектов в отношении молекул Вах и/или Bak [23]. Подтверждением этому служат результаты ряда исследований, проведенных группой ученых из Калифорнийского медицинского университета, целью которых было определить необходимость участия белка р53 в PUMA-опосредованном апоптозе клеток синовиальной оболочки при РА. Материалом для исследования послужила культура клеток синовиальных фибробластов, обработанная siRNA для удаления гена р53. Эксперимент продублировали на клетках синовиальной оболочки крыс двух групп: отрицательных по наличию молекулы р53 (р53 -/-) и положительных по наличию молекулы р53 (р53 +/+). Проведенные эксперименты продемонстрировали высокую чувствительность фибробластов синовиальной ткани к PUMA-опосредованному апоптозу независимо от присутствия или наличия белка р53 [4, 5, 41]. Авторы считают, что одним из перспективных методов лечения РА может быть внутрисуставное введение гена PUMA как альтернатива синовэктомии и локальной терапии глюко-кортикостероидами [4].
Таким образом, складывается впечатление, что р53 оказывает двоякое влияние на синтез белка PUMA. В большинстве типов клеток экспрессия р53 приводит к повышению концентрации PUMA, что сопровождается последующей стимуляцией PUMA-опосредованного апоптоза [4, 5]. Подобное утверждение, однако, неправомочно в отношении синовиальных фибробластов при РА [4], что позволяет расценивать молекулу PUMA как реальную альтернативу р53-зависимому апоптозу в клетках синовиальной оболочки суставов. Последнее утверждение свидетельствует о возможной немаловажной роли протеина PUMA в механизмах развития РА и определяет эту молекулу как потенциальную лечебную мишень.
Молекула Mdm2: основной антагонист белка р53
Белки Mdm2 и р53, как инь и янь, отвечают за поддержание клеточного гомеостаза в многоклеточном организме. В нормальных условиях в клетке определяются и белок р53, и белок Mdm2. Mdm2 относится к семейству убиквитиновых лигаз, которые являются инициаторами разрушения р53 в системе 26S-протеасом [42]. Функция белка Mdm2 первоначально была установлена у мышей, отсюда название Mdm2 (англ. mouse double minute chromosome amplified oncogene — онкоген, который был ам-плифицирован на хромосоме типа double minute) [43]. Процесс взаимодействия белка р53 и белка Mdm2 тонко регулируется многими механизмами. Одни механизмы направлены на регуляцию активности Mdm2, другие нацелены на модификацию его мишени — самого белка р53 [42, 44, 45]. N-концевой домен белка Mdm2 связывается с N-концевым трансактивирующим доменом белка р53, препятствуя активным действиям последнего. Кроме того, Mdm2 имеет ряд структурных доменов, в том числе центральный кислотный домен и карбоксиконцевой до-
мен RING, благодаря которым способен образовывать гетеродимеры [43, 46]. Транскрипционная активность белка p53 в клетке подавляется посредством связывания домена Mdm2 убиквитиновойлигазы mdm2 с трансакти-вационным доменом (TAD) p53 [47]. Таким образом, за счет белка Mdm2 устанавливается обратная связь, обеспечивающая саморегуляцию активности р53 [42].
Занимаемая белком Mdm2 позиция в тонких молекулярных внутриклеточных взаимодействиях определила активный научный интерес к этому протеину. В настоящее время активно изучается роль молекулы Mdm2 в развитии ряда заболеваний. Так, выяснено, что эмбриональные клетки мышей, дефицитные по Mdm2, подвергаются массивному апоптозу и погибают еще до имплантации, но если имплантация произошла, причиной смерти клеток является или остановка клеточного цикла, или апоптоз [48]. Тканеспецифичная делеция Mdm2 как в нейрональных прогениторных клетках, так и в кардио-миоцитах, приводила к эмбриональной смерти, в то время как удаление Mdm4 в тех же типах клеток приводило к «мягким» нарушениям с сохранением живорождения [43]. На биохимическом уровне этот феномен может быть объяснен тем фактом, что, несмотря на то что молекулы и Mdm2, и Mdm4 способны блокировать транскрипционную активацию функций р53, только белок Mdm2 обладает способностью стимулировать деградацию белка р53 через процесс убиквинирования [49].
При сравнительном анализе различных видов опухолей человека примерно в 10% опухолей была зарегистрирована гиперэкспрессия Mdm2 [43]. Так, повышенная активность белка Mdm2 была зафиксирована при аденокарциноме поджелудочной железы [50], колорек-тальном раке [51]. Подобное состояние наблюдается и при плейоморфной липосаркоме [52]. Высокий уровень экспрессии p53 в сочетании с низким уровнем Mdm2 и p14ARF является наиболее характерным признаком низ-кодифференцированной аденокарциномы эндометрия [53]. Приблизительно в 50% всех случаев злокачественных опухолей человека присутствуют или мутации, или делеции генар53. В других 50% опухолей, которые экс-прессируют дикий тип молекулы p53, аберрации таких регуляторов белка p53, как Mdm2, несут ответственность за торможение функций p53 [54].
Таким образом, восстановление активности p53 через ингибирование оси p53—Mdm2 представляет собой перспективный подход в терапии рака. Недавно были разработаны мощные селективные ингибиторы малых молекул, антагонисты межбелкового взаимодействия p53—Mdm2. Реагируя со специфическим р53-связывающим участком Mdm2, селективные ингибиторы освобождают молекулу p53 от негативного контроля [45, 54]. Наиболее изучена в этом отношении молекула цис-имидазолина [46]. Кроме того, недавно была синтезирована молекула MI-219, успешно применяемая в лечении некурабельных форм аденокарциномы поджелудочной железы [55].
Не менее активно изучается роль Mdm2 в патогенезе аутоиммунных заболеваний опорно-двигательного аппарата, в частности псориатического артрита, псориаза и синдрома SAPHO. Выяснено, что экспрессия генов, кодирующих синтез белков р53 и Mdm2 при псориазе и псориатическом артрите, не изменена в сравнении с показателями в здоровом контроле, однако при синдроме SAPHO она оказалась повышенной. Авторы предполагают, что при синдроме SAPHO имеет место дисбаланс в регуляции оси Mdm2—p53 при слабом ответе p53, ассоциированном с аллелем Mdm2 SNP 309 G. Напротив, при псориазе и псориатическом артрите p53-зависимые сигнальные пути не играют ведущей роли в патогенезе [56].
Несмотря на растущий интерес, до настоящего времени проведено небольшое количество исследований,
изучающих роль молекулы М^2 в процессах пролиферации и апоптоза синовиальной ткани при различных заболеваниях суставов. Из последних следует упомянуть работу, в которой было показано, что при РА белок М^2 определяется в СБ14-позитивных(СБ14+) и СБ14-негативных (СБ14-) синовиоцитах поверхностного слоя синовиальной оболочки и СБ14+-клетках внутреннего слоя синовиальной оболочки. Синовиальные фибробласты при РА имели более высокую скорость пролиферации и соответственно более высокий уровень экспрессии М^2 в сравнении с синовиальными фибробластами, полученными от больных, страдающих остеоартрозом [44]. Следует отметить, что на момент исследования синовиальные фибробласты находились в одной и той же фазе клеточного цикла.
Влияние полиморфизма генов Мс1т2 и р53 белка на функциональный статус этих молекул показало, что функция МСт2 белка зависит от генотипа р53 72Я и достоверно не влияет на повышение или снижение риска развития РА. Авторы высказывают мнение, что в большинстве случаев РА белок Mdm2 стабилизирует кон-формацию молекулы р53 и только у лиц с генотипом р53 Рр Mdm2 способствует деградации белка р53 [57].
Таким образом, функция белка Mdm2 как основного регулятора активности протеина р53 определяет основной научный интерес к этой молекуле. Возможность Mdm2-опосредованного влияния на активность белка р53 при тщательном определении статуса их взаимодействия при аутоиммунных заболеваниях суставов (и не только) открывает новые перспективы как в диагностическом, так и в лечебном аспекте.
Белок р21: феномен старения вместо апоптоза
Каким же еще механизмом, сдерживающим рост злокачественной опухоли, обладает молекула р53? Наиболее очевидной является способность р53 останавливать клеточную пролиферацию и рост. Белок р53 может эффективно останавливать клеточный цикл, активируя транскрипцию ингибитора циклинзависимой киназы молекулы р21 [58].
Белок р21 входит в состав семейства р21^АР1/СНр1 и принимает участие в угнетении перехода клетки из фазы в фазу 8. Антипролиферативный эффект ассоциируется с остановкой клеточного цикла в фазе О(0)/Ош в результате индукции ингибитора циклинзависимой киназы р21 [59]. Белок р21 связывается с комплексами циклин Е/Cdk2, циклин D/Cdk4 и циклин А/Cdk2. Кроме того, р21 угнетает функцию ядерного антигена проли-ферирующих клеток (РСКА) и белка ЯЪ, необходимого для пролиферации клеток [60].
При этом следует отметить, что р21 чрезвычайно чувствителен к самым низким концентрациям р53 и ведет к немедленной остановке клеточного цикла в фазе О! при малейшем повреждении клетки, позволяя ей пережить неблагоприятный период. В случае канцерогенеза (или нецелесообразной пролиферации), однако, подобного рода реакция позволит сохраниться клеткам со злокачественным потенциалом. Так что же, как не элиминация клеток через программированную клеточную смерть, способно предотвратить злокачественную пролиферацию? Ответ может быть найден в активации феномена старения — необратимой остановке клеточного цикла. Серия интереснейших исследований высветила важность феномена старения в ингибировании злокачественной пролиферации и идентифицировала при этом ключевую роль молекулы р53 в подобного рода биологическом ответе. В нескольких работах показано, что ключевую роль в развитии феномена старения играет повреждение ДНК через активацию онкогенов или в ответ на дисфункцию теломер, что повышает активность протеина р53 [61, 62].
Супрессия злокачественной пролиферации мутант-ной формой р53 R172P, дефектной по апоптозу, сопровождается прежде всего активацией молекулы р21 и феноменом старения [63, 64]. Более того, введение му-тантной формы р53 мышам линии, нулевой по наличию белка р21, приводило к полной потере способности к остановке клеточного цикла и ускоряло рост злокачественных опухолей [65].
Все эти факты убедительно свидетельствуют о том, что р53-опосредованная активация молекулы р21 является важным звеном в угнетении злокачественной пролиферации через феномен старения.
Известно, что р21 необходим для дифференцировки миоцитов мышечной ткани, олигодендроцитов, керати-ноцитов и клеток нервной ткани [66—68]. Показано, что р21 принимает непосредственное участие в дифферен-цировке моноцитов, обеспечивая их выживание в клеточной культуре [66, 68]. Более того, антисмысловые олигонуклеотиды (antisense oligonucleotides) к белку р21 препятствуют дифференцировке моноцитов, изолированных из крови человека, в макрофаги [68]. В нейронах, подвергшихся апоптозу вследствие ишемии головного мозга, была отмечена повышенная активность р21. В связи с этим р21 можно рассматривать как потенциальную мишень терапевтического воздействия с целью супрессии апоптоза и, следовательно, уменьшения очага поражения нервной ткани [66].
Обсуждается участие белков р21, р53 и TRAIL в патогенезе ранних стадий гемартроза. В экспериментальных моделях гемартроза была показана роль этих малых молекул в метаболизме железа, основного стимулятора неоан-гиогенеза и иммунного ответа в синовиальной оболочке у больных гемофилией, осложненной гемартрозом [69].
Заслуживают отдельного внимания исследования, посвященные изучению роли р21 в патогенезе РА. Оказалось, что экспрессия р21 в синовиоцитах, полученных от больных с дегенеративными заболеваниями суставов и от здоровых субъектов, значительно выше, чем в сино-виоцитах от больных с воспалительными артропатиями, например РА [68]. Кроме того, интенсивность экспрессии р21 находится в обратной связи с толщиной синовиальной оболочки [67, 68]. Полученные данные были подтверждены при изучении поведения синовиальных фибробластов в экспериментальных моделях РА у линейных мышей, дефицитных по белку р21 (р21-/-). Оказалось, что способность синовиальных фибробластов к
миграции у таких мышей резко повышена в отличие от синовиальных фибробластов контрольной группы (мыши дикого типа) [67]. Авторы делают вывод, что р21 участвует в репрессии способности нормальных синовиальных фибробластов к миграции, а недостаточная активность молекулы р21 при РА сопровождается повышением инвазивного потенциала этих клеток и высокой чувствительностью к хемоаттрактантам.
Группой японских исследователей была изучена роль деацетилаз гистонов (HDAC: Histone deacetylases) в патогенезе РА, в частности в пролиферации синовио-цитов. Показано, что одновременное удаление HDAC1 и HDAC2 приводило к угнетению пролиферации клеток и усилению их апоптоза, в частности за счет гиперэкспре-сии белков р16, р21 и р53 [70].
Авторы работы [71] показали, что молекула TRAIL индуцирует каспазозависимую деградацию белка р21 в синовиальных фибробластах у больных с РА, тем самым повышая активность пролиферативных процессов в синовиальной оболочке.
Гиперэкспрессия р21 останавливает клеточный цикл, а также конститутивный и стимулированный интерлей-кином 1р синтез цитокинов, хемокинов и матриксных металлопротеиназ в синовиальных фибробластах, полученных от больных РА [68]. Кроме того, внутрисуставные инъекции аутореплицирующего дефектного аденовируса, вызывающего гиперэкспрессию р21, предотвращают развитие экспериментальных артритов. Авторы приходят к выводу, что одной из функций молекулы р21 является препятствие развитию артрита.
Следовательно, белок р21 несет ответственность за уникальный биологический феномен старения клетки и занимает определенное место в патогенезе иммуно-опосредованного поражения синовиальной оболочки. Детали его участия установлены в основном в экспериментальных моделях артрита и требуют своего подтверждения у человека.
Заключая обзор, хотелось бы отметить, что опухо-леподобная пролиферация синовиоцитов играет существенную роль в прогрессировании РА, а неадекватный апоптоз синовиальных фибробластов вносит весомый вклад в этот процесс. Индукция апоптоза этих клеток — резонная инновационная стратегия в лечении РА [5]. Именно этим определяется перспективность дальнейшего и более детального изучения роли малых молекул, а именно р53, Mdm2, PUMA, p21, в патогенезе РА.
Сведения об авторах:
Дорошевская Анна Юльевна — аспирант кафедры; e-mail: doroshev_a@mail. ru
Кондратовский Павел Максимович — аспирант кафедры
Дубиков Александр Иванович — д-р мед. наук, проф., зав. кафедрой
ЛИТЕРАТУРА
1. Дубиков А. И. Ревматоидный артрит, апоптоз, оксид азота: новые аспекты патогенеза. Владивосток: Изд-во Дальневост. унта; 2004.
2. Чичасова Н. В., Владимиров С. А., Иголкина Е. В., Имамет-динова Г. Р. Бремя ревматоидного артрита: медицинские и социальные проблемы. Науч.-практ. ревматол. 2009; 1: 105—108.
3. Гусева А. И., Насонов Е. Л. Современные генетические и иммунологические аспекты ревматоидного артрита. Вестн. РАМН. 2008; 6: 7—14.
4. You X., Boyle D. L., Hammaker D., Firestein G. S. PUMA-mediated apoptosis in fibroblast-like synoviocytes does not require p53. Arthr. Res. Ther. 2006; 8 (6): 1—7.
5. Cha H. S., Bae E. K., Ahn J. K. et al. Slug suppression induces apoptosis via Puma transactivation in rheumatoid arthritis fibroblast-like synoviocytes treated with hydrogen peroxide. Exp. Mol. Med. 2010; 42 (6): 428—436.
6. Хавинсон В. Х., Кветной И. М. Пептидные биорегуляторы ин-гибируют апоптоз. Бюл. экспер. биол. 2000; 130 (12): 657—659.
7. Castedo M., Perfettini J. Z., Roumier T. et al. Cell death by mitotic catastrophe: a molecular definition. Oncogene 2004; 23: 2825— 2837.
8. Dubikov A. I., Kalinichenko S. G. Small molecules regulating apoptosis in the synovium in rheumatoid arthritis. Scand. J. Rheumatol. 2010; 39 (5): 368—372.
9. Firestein G. S., Echeverri F., Yeo M. et al. Somatic mutations in the p53 tumor suppressor gene in rheumatoid arthritis synovium. Proc. Natl Acad. Sci. USA 1997; 94: 10 895—10 900.
10. Yao Q., Wang S., Glorioso J. C. et al. Gene transfer of p53 to arthritic joints stimulates synovial apoptosis and inhibits inflammation. Mol. Theor. 2001; 3: 901—910.
11. Jones, R. G., Plas D. R., Kubek S. et al. AMP-activated protein kinase induces a p53- dependent metabolic checkpoint. Mol. Cell 2005; 18: 283—293.
12. Budanov A. V., Karin M. p53 target genes sestrin1 and sestrin2 connect genotoxic stress and mTOR signaling. Cell 2008; 134: 451—460.
13. Feng Z., Hu W., de Stanchina E. et al. The regulation of AMPK beta1, TSC2, and PTEN expression by p53: stress, cell and tissue
specificity, and the role of these gene products in modulating the IGF-1-AKT-mTOR pathways. Cancer Res. 2007; 67: 3043—3053.
14. Crighton D. D., Wilkinson S., O'Prey J. et al. DRAM, a p53-induced modulator of autophagy, is critical for apoptosis. Cell 2006; 14: 121—134.
15. Matthew R., Karantza-Wadsworth V., White E. Role of autophagy in cancer. Nature Rev. Cancer 2007; 7: 961—967.
16. Tasdemir E., Maiuri М. С., Galluzzi L. et al. Regulation of autophagy by cytoplasmic p53. Nature Cell Biol. 2008; 10: 676—687.
17. Amaravadi R. K., Yu D., Lum J. J. et al. Autophagy inhibition enhances therapy-induced apoptosis in a Myc-induced model of lymphoma J. Clin. Invest. 2007; 117: 326—336.
18. De Berardinis R. J., Lum J. J., Hatzivassilou G., Thompson C. B. The biology of cancer: metabolic reprogramming fuels cell growth and proliferation. Cell Metab. 2008; 7: 11—20.
19. Yamanishi Y., Boyle D. L., Rosengren S. et al. Regional analysis of p53 mutations in rheumatoid arthritis synovium. Proc. Natl Acad. Sci. USA 2002; 99: 10 025—10 030.
20. Pap T., Aupperle K. R., Gay S. et al. Invasiveness of synovial fi-broblasts is regulated by p53 in the SCID mouse in vivo model of cartilage invasion. Arthr. and Rheum. 2001; 44: 676—681.
21. Yamanishi Y., Boyle D. L., Pinkoski M. J. et al. Regulation ofjoint destruction and inflammation by p53 in collagen-induced arthritis. Am. J. Pathol. 2002; 160: 123—130.
22. Leech M., Xue J. R., Dacumos A. et al. The tumour suppressor gene p53 modulates the severity of antigen-induced arthritis and the systemic immune response. Clin. Exp. Immunol. 2008; 152 (2): 345—353.
23. Yu J., Zhang L. PUMA, a potent killer with or without p53. Oncogene 2008; 27 (Suppl. 1): S71—S83.
24. Chipuk J. E., Bouchier-Hayes L., Kuwana T. et al. PUMA couples the nuclear and cytoplasmic proapoptotic function of p53. Science 2005; 309: 1732—1735.
25. Yu J., Zhang L. No PUMA, no death: implications for p53-depen-dent apoptosis. Cancer Cell 2003; 4: 248—249.
26. Jeffers J. R., Parganas E., Lee Y. et al. Puma is an essential mediator of p53- dependent and -independent apoptotic pathways. Cancer Cell 2003; 4: 321—328.
27. Webster K. A. Puma joins the battery of BH3-only proteins that promote death and infarction during myocardial ischemia. Am. J. Physiol. Heart Circ. Physiol. 2006; 291: 20—22.
28. Toth A., Jeffers J. R., Nickson P. et al. Targeted deletion of Puma attenuates cardiomyocyte death and improves cardiac function during ischemia-reperfusion. Am. J. Physiol. Heart Circ. Physiol. 2006; 291: 52—60.
29. Reimertz C., Kogel D., Rami A. et al. Chittenden T., Prehn J. H. Gene expression during ER stress-induced apoptosis in neurons: induction of the BH3-only protein Bbc3/PUMA and activation of the mitochondrial apoptosis pathway. J. Cell Biol. 2003; 162: 587—597.
30. Derdak Z., Lang C. H., Villegas K. A. et al. Activation of p53 enhances apoptosis and insulin resistance in a rat model of alcoholic liver disease. J. Hepatol. 2011; 54 (1): 164—172.
31. Castedo M., Coquelle A., Vivet S. et al. Apoptosis regulation in tet-raploid cancer cells. EMBO J. 2006; 25: 2584—2595.
32. Seoane J., Le H. V., Massague J. Myc suppression of the p21 (Cip1) Cdk inhibitor influences the outcome of the p53 response to DNA damage. Nature 2002; 419: 729—734.
33. Maclean K. H., Keller U. B., Rodriguez-Galindo C. et al. c-Myc augments gamma irradiation-induced apoptosis by suppressing Bcl-XL. Mol. Cell Biol. 2003; 23: 7256—7270.
34. Rushton J. J., Davis L. M., Lei W. et al. Distinct changes in gene expression induced by A-Myb, B-Myb and c-Myb proteins. Onco-gene 2003; 22: 308—313.
35. Yu J., Wang Z., Kinzler K. W. et al. PUMA mediates the apoptotic response to p53 in colorectal cancer cells. Proc. Natl Acad. Sci. USA 2003; 100: 1931—1936.
36. Klanrit P., Flinterman M. B., Odell E. W. et al. Specific isoforms of p73 control the induction of cell death induced by the viral proteins, E1A or apoptin. Cell Cycle 2008; 7: 205—215.
37. Castedo M., Perfettini J. L., Piacentini M., Kroemer G. p53-A pro-apoptotic signal transducer involved in AIDS. Biochem. Bio-phys. Res. Commun. 2005; 331: 701—706.
38. Perfettini J. L., Roumier T., Castedo M. et al. NF-kappaB and p53 are the dominant apoptosis-inducing transcription factors elicited by the HIV-1 envelope. J. Exp. Med. 2004; 199: 629—640.
39. Wei J., O'Brien D., Vilgelm A. et al. Interaction of Helicobacter pylori with gastric epithelial cells is mediated by the p53 protein family. Gastroenterology 2008; 134: 1412—1423.
40. Choy E. Y., Siu K., Kok K. et al. An Epstein—Barr virus-encoded
microRNA targets PUMA to promote host cell survival. J. Exp. Med. 2008; 205: 2551—2560.
41. Cha H. S., Rosengren S., Boyle D. L., Firestein G. S. PUMA regulation and proapoptotic effects in fibroblast-like synoviocytes. Arthr. and Rheum. 2006; 54 (2): 587—592.
42. Чумаков П. М. Белок р53 и его универсальные функции в многоклеточном организме. Успехи биол. химии 2007; 47: 3—52.
43. Perry M. E. The regulation of the p53-mediated stress response by MDM2 and MDM4. Cold Spr. Harb. Perspect. Biol. 2010; 2 (1): a000968.
44. Taranto E., Xue J. R., Lacey D. et al. Detection of the p53 regulator murine double-minute protein 2 in rheumatoid arthritis. J. Rheumatol. 2005; 32 (3): 424—429.
45. Vu B. T., Vassilev L. T. Small-molecule inhibitors of the p53-MDM2 interaction. Curr. Top. Microbiol. Immunol. 2010; 3:
46. Sharp D. A., Kratowicz S. A., Sank M. J., George D. L. Stabilization of the MDM2 oncoprotein by interaction with the structurally related MDMX protein. J. Biol. Chem. 1010; 274: 38 189—38 196.
47. Пинтус С. С. Коэволюция доменов ключевых белков апоптоза р53 и Mdm2. Вестн. ВОГиС 2009; 13 (1): 128—136.
48. Parant J., Chavez-Reyes A., Little N. A. et al. Rescue of embryonic lethality in MDM4-null mice by loss of Trp53 suggests a nonoverlapping pathway with MDM2 to regulate p53. Nature 2001; 29: 92—95.
49. Francoz S., Froment P., Bogaerts S. et al. MDM4 and MDM2 cooperate to inhibit p53 activity in proliferation and quiescent cells in vivo. Proc. Natl Acad. Sci. USA 2006; 103: 3232—3237.
50. Azmi A. S., Philip P. A., Almhanna K. et al. MDM2 inhibitors for pancreatic cancer therapy. Mini Rev. Med. Chem. 2010; 10 (6): 518—526.
51. Quyun C., Ye Z., Lin S. C., Lin B. Recent patents and advances in genomic biomarker discovery for colorectal cancers. Recent Pat. DNA Gene Seq. 2010; 4 (2): 86—93.
52. Boland J. M., Weiss S. W., Oliveira A. M. et al. Liposarcomas with mixed well-differentiated and pleomorphic features: a clinicopatho-logic study of 12 cases. Am. J. Surg. Pathol. 2010; 34 (6): 837—843.
53. Бучинская Л. Г., Несина И. П., Кашуба Е. В. Сопоставление закономерности экспрессии белков р53, Mdm2, p14ARF при гиперплазии и раке эндометрия. Экспер. онкол. 2007; 29 (4): 287—294.
54. Lauria A., Tutone M., Ippolito M. et al. Molecular modeling approaches in the discovery of new drugs for anti-cancer therapy: the investigation of p53-MDM2 interaction and its inhibition by small molecules. Curr. Med. Chem. 2010; 17 (28): 3142—3154.
55. Azmi A. S., Wang Z., Philip P. A. et al. Proof of Concept: A review on how network and systems biology approaches aid in the discovery of potent anticancer drug combinations. Mol. Cancer Ther. 2010; 9 (12): 3137—3144.
56. Assmann G., Wagner A. D., Monika M. et al. Single-nucleotide polymorphisms p53 G72C and Mdm2 T309G in patients with psoriasis, psoriatic arthritis, and SAPHO syndrome. Rheumatol. Int. 2010; 30 (10): 1273—1276.
57. Assmann G., Voswinkel J., Mueller M. et al. Association of rheumatoid arthritis with Mdm2 SNP309 and genetic evidence for an allele-specific interaction between MDM2 and p53 P72R variants: a case control study. Clin. Exp. Rheumatol. 2009; 27 (4): 615—619.
58. El-Deiry W. S. Regulation of p53 downstream genes. Semin. Cancer Biol. 1998; 8: 345—357.
59. Choo Q. Y., Ho P. C., Tanaka Y., Lin H. S. Histone deacetylase inhibitors MS-275 and SAHA induced growth arrest and suppressed lipopolysaccharide-stimulated NF-kappaB p65 nuclear accumulation in human rheumatoid arthritis synovial fibroblastic E11 cells. Rheumatology (Oxford) 2010; 49 (8): 1447—1460.
60. Абраменко И. В., Завгородняя А. В., Балан В. И. и др. Индукция p53-зависимого апоптоза под действием ионизирующего излучения в лимфоидных клетках больных В-клеточным хроническим лимфолейкозом. Онкология 2008; 10 (2): 225—229.
61. Deng Y., Chan S. S., Chang S. Telomere dysfunction and tumour suppression: the senescence connection. Nature Rev. Cancer 2008; 8: 450—458.
62. Halazonetis T. D., Gorgoulis V. G., Barteck J. An oncogene-in-duced DNA damage model for cancer development. Science 2008; 319: 1352—1355.
63. Cosme-Blanco W., Shen M.-F., Lazar A. J. F. et al. Telomere dysfunction suppresses spontaneous tumorigeesis in vivo by initiating p53-dependent cellular senescence. EMBO Rep. 2007; 8: 497—503.
64. Van Nguyen T., Puebla-Osorio N., Pang H. et al. DNA damage-induced cellular senescence is sufficient to suppress tumorigenesis: a mouse model. J. Exp. Med. 2007; 204: 1453—1461.
65. Barboza J. A., Liu G., El-Naggar A. K., Lozano G. p21 delays tumor onset by preservation of chromosomal stability. Proc. Natl Acad. Sci. USA 2006; 103: 19 842—19 847.
66. Hong L. Z., Zhao X. Y., Zhang H. L. P53-mediated neuronal cell death in ischemic brain injury. Neurosci. Bull. 2010; 26 (3): 232—240.
67. Woods J. M., Klosowska K., Spoden D. J. et al. A cell-cycle independent role for p21 in regulating synovial fibroblast migration in rheumatoid arthritis. Arthr. Res. Ther. 2006; 8 (4): R113.
68. Scatizzi J. C., Scatizzi J. C., Hutcheson J. et al. p21 is required for the development of monocytes and their response to serum transfer-induced arthritis. Am. J. Pathol. 2006; 168 (5): 1531—1541.
69. Valentino L. A., Hakobyan N., Rodriguez N., Hoots W. K. Pathogenesis of haemophilic synovitis: experimental studies on blood-induced joint damage. Haemophilia 2007; 13 (Suppl. 3): 10—13.
70. Horiuchi M., Morinobu A., Chin T. et al. Expression and function of histone deacetylases in rheumatoid arthritis synovial fibroblasts. J. Rheumatol. 2009; 36 (8): 1580—1589.
71. Audo R., Combe B., Coulet B. et al. The pleiotropic effect of TRAIL on tumor-like synovial fibroblasts from rheumatoid arthritis patients is mediated by caspases. Cell Death Differ. 2009; 16 (9): 1227—1237.
Поступила 18.02.11
© Н. О. ГОЛОХВАСТОВА, 2012 УДК 616.921.5-036.1
ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОГО ТЕЧЕНИЯ ГРИППА А (Н11Ч1 бш!)
Н. О. Голохвастова
Кафедра инфекционных болезней и эпидемиологии ГОУ ВПО Московский государственный медико-стоматологический университет Минздравсоцразвития России
В последние годы проблема гриппа стала вновь актуальной, что связано с выявлением в апреле 2009 г. в Калифорнии нового штамма вируса гриппа А (H1N1 swl), а уже в июне 2009 г. ВОЗ объявлено о начале пандемии гриппа А (H1N1 swl). В статье представлены эпидемиологическая обстановка по острым респираторным вирусным инфекциям и гриппу за последние годы, а также особенности современного течения гриппа А (H1N1 swl). Данные научной литературы демонстрируют многоликость клинической картины гриппа А (H1N1 swl), что обусловлено генетической вариабельностью вируса, а также степенью выраженности иммунного реагирования макроорганизма. Показано, что в большинстве случаев грипп А (H1N1 swl) протекает в легкой и среднетяжелой формах, однако у ранее здоровых лиц молодого и среднего возраста пандемический грипп может принимать тяжелое течение с развитием острого респираторного дистресс-синдрома, приводящее в ряде случаев к летальному исходу. Как правило, более тяжелое течение заболевания регистрируется у лиц, относящихся к группам риска. Также в статье достаточно подробно описаны патоморфологические изменения в тканях, которые были зафиксированы в 2009 г. во время пандемии гриппа А (H1N1 swl), а также проведен сравнительный анализ с гистологической картиной пораженных органов, описанной при более ранних пандемиях гриппа.
Ключевые слова: грипп А (H1N1 swl), грипп А (H2N2), грипп В, Toll-рецепторы, пневмония, острый респираторный дистресс-синдром, диффузное повреждение альвеол
PECULIARITIES OF PRESENT-DAY MORBIDITY OF INFLUENZA A (H1N1 SWL) N.O. Golokhvastova
Moscow Medico-Stomatological University
A rise in influenza morbidity became a topical problem again after the identification of a new H1N1 swl strain in California in 2009. In June 2009, WHO announced the onset of a new pandemic. We consider the epidemiological situation as regards respiratory viral diseases during recent years with special reference to influenza A (H1N1 swl). The literature data demonstrate the multifaceted clinical picture of this disease attributable to genetic variability of the virus and the immune response to infection. Most cases of influenza A (H1N1 swl) are either mild or severe diseases; it may be especially serious in previously unaffected young and middle-aged subjects and develop into acute respiratory distress syndrome with the fatal outcome. As a rule, the most severe cases are recorded in high-risk groups. Pathomorphological changes associated with pandemic influenza are described in comparison with those documented in earlier pandemics.
Key words: influenza A (H1N1 swl), influenza A (H2N3), influenza B, Toll-receptors, pneumonia, acute respiratory distress syndrome, diffuse alveolar damage
В течение последних 5 лет эпидемиологическая обстановка по острым респираторным вирусным инфекциям (ОРВИ) и гриппу по Москве была относительно благополучной [1]. Однако, с конца 2009 г., отмечается тенденция к повышению заболеваемости ОРВИ, что было обусловлено появлением нового штамма вируса гриппа А (H1N1), который был выделен 24.04.09 в Калифорнии и получил название «swine flu». 11.06.09 Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) объявила о начале пандемии свиного гриппа [2].
В России первый случай гриппа А (H1N1 swl) был официально зарегистрирован 21.05.09. За 2009 г. по сравнению с 2008 г. заболеваемость гриппом в Российской Федерации выросла в 1,9 раза и составила (на
100 тыс. населения) 416,8 против 224,9. Среди обследованных в ноябре 2009 г. в этиологической структуре ОРВИ удельный вес вируса гриппа А (НШ1 достиг 30% и его циркуляция отмечалась уже во всех регионах страны [1].
По данным ВОЗ, на апрель 2010 г. пандемическим гриппом в мире переболели более 50 млн человек, на 06.08.10 было зарегистрировано 18 440 случаев летальных исходов [2].
Генеральный директор ВОЗ д-р Маргарет Чен 10.08.10 объявила о том, что в цикле развития гриппа А (НШ1 начался постпандемический период [2]. За январь—ноябрь 2010 г. по сравнению с аналогичным периодом 2009 г. в РФ зарегистрировано снижение за-
