CC BY
25
М. Ю. Ивонина
«МАКСИМЫ И АНЕКДОТЫ» С. Р.-Н. ШАМФОРА
КАК СОБРАНИЕ ТЕКСТОВ С ДВОЙНОЙ СФЕРОЙ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ (К ПРОБЛЕМЕ СООТНОШЕНИЯ РЕЧЕВОГО И ЛИТЕРАТУРНОГО ЖАНРОВ)
В современной лингвистике успешно развивается направление, связанное с изучением жанров речи, особенностей их существования и функционирования. За последние полтора десятка лет вышел целый ряд работ, в которых разрабатывается методология исследования речевых жанров, формулируются основные положения постоянно развивающейся теории, а также рассматриваются теоретические вопросы, остающиеся на данный момент дискуссионными.
В настоящее время в генристике преобладает изучение жанров повседневной речевой коммуникации, главным образом устных, соответствующих типическим ситуациям общения (бытовой диалог, просьба, комплимент и т. д.), реже — письменных (мемуары, малоформатные комические жанры прессы). При этом литературные жанры — жанры письменной художественной речи — значительно реже попадают в поле зрения исследователей, возможно потому, что традиционно они исследовались преимущественно в русле литературоведения. Возникает необходимость формирования единой теории речевых жанров, позволяющей определить место каждого жанра в их общей системе, сложившейся в языке.
Проблема речевых жанров была впервые сформулирована в начале 1950-х гг. М. М. Бахтиным [1], и по сей день абсолютное большинство авторов, разрабатывающих теорию жанров речи, ссылаются на статью М. М. Бахтина «Проблема речевых жанров». В этой основополагающей работе заложена идея создания единой теории, поиска «общелингвистической природы» речевых жанров: описывая богатство и разнообразие жанров, М. М. Бахтин одновременно утверждает и их единство, указывая, что к речевым мы должны отнести в том числе и все литературные жанры (от поговорки до многотомного романа) [1, с. 160]. Это позволяет понимать термин «речевой жанр» как обозначение общего языкового явления, а «литературный жанр» как обозначение одной из его разновидностей. Характеризуя историю исследования речевых жанров, М. М. Бахтин ставит бытовые и литературные жанры речи в единый ряд, изучение которого требует общей теоретической базы, и отмечает, что литературные жанры должны исследоваться не только с точки зрения их литературно-художественной специфики, но и как определенные типы (композиционно-речевые формы) высказываний. Одной из сложностей при таком подходе является отсутствие общепринятой классификации, которая позволяла бы четко определить место литературных жанров среди других разновидностей жанров речи.
Разделение речевых жанров на первичные (простые) и вторичные (сложные), предложенное М. М. Бахтиным, служит ярким свидетельством разнородности жанров, но не выступает основанием для четкой и достаточной их классификации, так как внутри этих двух больших групп жанры могут и далее подразделяться по различным
© М. Ю. Ивонина, 2011
критериям. Идея такого разделения разрабатывалась современными лингвистами в различных направлениях (см. труды Н. Арутюновой, Т. Добжиньской, Н. Орловой;
А. Баранова, Ст. Гайда, М. Федосюка; А. Вежбицкой, К. Седова и др.), но и их концепции не дают достаточных оснований для того, чтобы выстроить общую классификацию. Такое основание обнаруживается исследователями в сфере речевой коммуникации.
Принимая во внимание тот факт, что речевой жанр применяется говорящим для оформления высказывания в условиях конкретной коммуникативной ситуации, многие авторы утверждают, что наиболее существенным дифференциальным признаком жанра является интенция, или коммуникативная цель говорящего [2, с. 151]. На этом основании Т. В. Шмелева классифицирует речевые жанры (в основном жанры повседневной коммуникации) по четырем типам: информативные, императивные, этикетные, оценочные [3, с. 91-92]. Представляется удачным дополнение, которое вносит в эту типологию Т. И. Дамм (вместо термина «коммуникативная цель» используется термин «речевая функция»): жанры подразделяются в ее классификации на пять типов: информационные, соотносимые с репрезентативной речевой функцией; императивные, соотносимые с волюнтативной функцией; фатические (в том числе этикетные), соотносимые с фатической функцией; оценочные, соотносимые с экспрессивной функцией; художественные, соотносимые с эстетической функцией [4]. В подобной классификации литературные жанры соотносятся с типом «художественного» речевого жанра и по праву занимают свое место в типологии как жанры высказываний, реализующих эстетическую функцию: для литературных жанров характерен особый выбор изобразительно-выразительных средств с целью воздействия на читателя. В силу своей принадлежности к литературе, которая определяется как совокупность письменных произведений [5, с. 271], все это жанры письменной речи.
Нужно заметить, что не все речевые жанры поддаются точному типологическому определению: если, скажем, жанр романа может быть однозначно отнесен к литературным (так как принадлежит только письменной коммуникации, несет выраженную эстетическую функцию и реализуется автором в устоявшейся форме литературного произведения), то вопрос о принадлежности некоторых других жанров к той или иной сфере функционирования является открытым.
В состав произведения «Творения усовершенствованной цивилизации» французского писателя XVIII в. Себастьена Рок-Никола Шамфора [6] входят отдельные законченные тексты малого формата, принадлежащие жанрам максимы, мысли, характера и анекдота, что и отразилось в другом устоявшемся названии этого произведения: «Максимы и мысли. Характеры и анекдоты». При их лингвистическом исследовании следует обратить внимание на то, что бытие этих текстов на протяжении их существования значительно различалось.
Специфика упомянутого произведения состоит в том, что оно было издано в 1795 г., после смерти автора, собранное составителем — его другом, литератором Женгене — из отдельных фрагментов, найденных в записях Шамфора. Из сведений о биографии Шамфора известно, что он намеревался использовать эти отрывки для будущего произведения «Творения усовершенствованной цивилизации», но не закончил этот труд, и его замысел остался незавершенным. Биографы отмечают, что, помимо занятий литературным творчеством (Шамфор был автором нескольких драматических произведений, публицистом), он проводил много времени в светском обществе, в салонах, где пользовались успехом его остроумные и меткие реплики, максимы, истории [7]. Часть
из этих реплик, очевидно, и вошла в собрание максим, мыслей, анекдотов, изданных Женгене.
Таким образом, главная особенность малоформатных текстов Шамфора состоит в том, что они принадлежат одновременно двум сферам, двум типам коммуникативных ситуаций: светскому общению и литературному произведению. Возникает вопрос: как одно и то же высказывание, один и тот же текст могут представлять по сути два разных жанра: жанр устной бытовой речи (где малоформатный текст Шамфора выступает как структурный элемент жанра светской беседы) и литературный жанр (тот же текст становится структурным элементом произведения), — или же, напротив, как один жанр (максима, анекдот и т. п.) может принадлежать сразу двум сферам и, следовательно, двум жанровым разновидностям?
Жанр светской беседы понимается преимущественно как этикетный и по приведенной выше классификации относится к фатическим (праздноречевым) жанрам.
В. В. Дементьев определяет его коммуникативную цель прежде всего как фатическую: это приятное совместное времяпрепровождение, стремление развлечь, доставить удовольствие собеседнику и самому себе. Ученый выделяет такие частные особенности жанра светской беседы, как подготовленность и воспроизводимость композиционных блоков, формально-содержательная изощренность, эстетические качества речи, поощрение словотворчества, языковой игры (в светской беседе, по его мнению, присутствует и некое «соревновательное начало» — стремление достичь превосходства в остроумии, изощренности речи, осведомленности). В качестве композиционных блоков светской беседы обычно выступают воспроизводимые, осознанно выбираемые и часто эстетически оформленные жанры — тост, анекдот, шутка, ирония, афоризм, сентенция, занимательный рассказ, притча [8, с. 159, 166]. Так, сама жанровая специфика светской беседы предполагает наличие ряда черт, свойственных авторскому литературному тексту, таких как эстетическая оформленность, изощренность речи, а также присутствие в ней в качестве составных частей законченных малоформатных жанров: максимы, афоризма и т. д.
С другой стороны, сами литературные жанры максимы, сентенции и подобные им обладают в силу содержания особой коммуникативной направленностью — в особенности афористические высказывания, вызывающие комический эффект, за которыми традиционно закрепился термин bon mot. Наличие особой интенции, иллокутивный характер такого высказывания позволяют рассматривать его воспроизведение как особый речевой акт — «спиритуатив» (термин Э. Береговской) [9, с. 119]. В то же время, конвенциональность оформления каждого такого акта дает возможность говорить об устоявшемся речевом жанре, среди жанровых особенностей которого — «фактор адресата» (Н. Д. Арутюнова): использование языковых средств, выражающих обращенность к адресату — вопросов, императивов [10, с. 365]. Примером может служить текст «мысли» (pensée) из произведения Шамфора:
— Veut-on avoir la preuve de la parfaite inutilité de tous les livres de morale, de sermons, etc.; il n’y a qu’à jeter les yeux sur le préjugé de la noblesse héréditaire. Y a-t-il un travers contre lequel les philosophes, les orateurs, les poètes aient lancé plus de traits satiriques, qui ait plus exercé les esprits de toute espèce, qui ait fait naître plus de sarcasme? Cela a-t-il fait tomber les présentations, la fantaisie de monter dans les carrosses? Cela a-t-il fait supprimer la place de Chérin? [6, с. 157] Угодно вам убедиться в полной бесполезности всяческих нравоучительных сочинений, проповедей и т. д.? Обратите взор на такой предрассудок, как привилегии рождения.
Найдется ли на свете нелепость, которая вызывала бы больше сарказмов, чаще подвергалась бы осмеянию со стороны множества остроумцев, служила бы философам, ораторам, поэтам лучшей мишенью для сатирических стрел? Но разве это отбило хоть у кого-нибудь охоту быть представленным ко двору, отучило от притязаний на место в королевской карете? Разве это заставило упразднить ремесло Шерена? [11, с. 10].
Текст мысли построен в виде монолога, в котором содержится множество риторических вопросов, и по форме представляет собой реплику, обращенную к адресату. При этом содержание мысли являет собой не только факт общения, но и попытку воздействия на собеседника с целью приобщения его к определенным ценностям (что, в частности, позволяет исследователям относить тексты Шамфора к моралистике), а художественное оформление мысли отличается отточенностью формулировок. Благодаря совокупности этих характерных черт данный текст может в равной степени быть как частью беседы, так и законченным текстом в составе произведения (каким и является в тексте используемого нами издания).
Как репликам светской беседы, так и тексту литературного произведения свойственно использование автором языковой игры, каламбуров. Собственно языковая природа каламбуров, как отмечают многие лингвисты, очень разнообразна: в каламбуре в одном контексте происходит смысловое объединение либо разных значений одного слова, либо разных слов или словосочетаний со схожим или тождественным звучанием [12, с. 156].
Одним из наиболее распространенных приемов языковой игры у Шамфора является двойная актуализация лексических единиц: одна и та же единица контекста наделяется в речи одновременно двумя значениями [13, с. 12].
— «Je haïs si fort le despotisme, disait M... que je ne puis souffrir le mot ordonnance du médecin.» [6, с. 272]
«Я так ненавижу всякий деспотизм, — сказал как-то М., — что слово „предписание“ противно мне даже в устах врача» [11, с. 204].
В этом тексте языковая игра реализуется за счет того, что слово ordonnance выступает в двух своих значениях: «ce qui est prescrit par un Médecin» и «loix qui sont établies par la seule autorité du Roi» [14, т. 6, с. 375-376], т. е. «то, что предписано врачом» и «законы, установленные властью одного лишь короля». Посредством этого сталкиваются два контекста, на которые указывают соответственно слова «medecin» и «despotisme». Благодаря этому столкновению и возникает комический эффект.
M. le prince de Conti, voyant de la lumière à la fenêtre d’une petite maison du duc de Lauzun, y entra et le trouva entre deux géantes de la foire qu’il y avait menées. Il resta à souper et écrivit à Madame la duchesse d’Orléans, chez laquelle il devait souper: «Je vous sacrifie à deux plus grandes dames que vous» [6, с. 289].
Увидев свет в окнах домика, где герцог де Лозон принимал женщин, принц Конти завернул туда и застал хозяина в обществе двух великанш, которых тот подцепил на ярмарке. Принц остался ужинать с ними, а герцогине Орлеанской, к которой был зван в тот вечер, послал записку: «Я пожертвовал вами ради двух особ, еще более высоких, чем вы» [11, с. 230].
В тексте актуализуются сразу два значения слова grand: «signifie. de la noblesse, de l’élévation dans lesprit ou dans les actions» и «fort étendu en longueur, largeur et profondeur», т. е. «принадлежащий к знати, отличающийся благородством ума или действий» и «об-
ладающий значительной длиной, шириной и глубиной» [14, т. 4, с. 594-596]. Двойная актуализация выступает средством смыслового снижения первого из значений, а то, что слово grand в этом значении является одним из ключевых в выражении системы ценностей той эпохи, придает снижению дополнительный комизм.
Наряду с этим приемом Шамфор нередко обращается к употреблению омонимов:
Un entrepreneur de spectacles ayant prié M. de Villars dôter lentrée gratis aux pages, lui dit: «Monseigneur, observez que plusieurs pages font un volume» [6, с. 275].
Некий антрепренер обратился к г-ну де Виллару с просьбой о том, чтобы пажам запретили бесплатный вход в театр. «Ваша светлость, — сказал он, — примите в соображение, что, когда пажей много, из них получается целый корпус» [11, с. 208].
Языковая игра основана на столкновении двух омонимов: «page» — «un des côtés d’un feuillet de papier», т. е. «страница, одна из сторон листа книги», и «page» — «enfant d’honneur, quon met auprès des Princes et des grands Seigneurs pour les servir.», т. е. «паж, ребенок, прислуживающий принцам и знатным сеньорам» [14, т. 6, с. 447-448]. В этом примере омонимия сочетается с двойной актуализацией слова volume в значениях «livre, écrit d’une juste grandeur, qui est relié séparément» и «l’étendue apparente d’un corps», т. е. «отдельно переплетенная книга соответствующей толщины» и «видимая протяженность какого-либо тела» [14, т. 8, с. 467]. Эстетический эффект употребления омонимов строится на том, что наряду с вытекающим из контекста буквальным смыслом (много пажей «создают объем», т. е. занимают место в зале), фраза содержит и второй смысл — также буквальный, но не относящийся к контексту этого анекдота. При том, что эти два прочтения фразы не создают комизма сами по себе, удачная языковая находка возможности их соотнесения производит комический эффект (который, в силу межъязыковых различий, невозможно теми же средствами передать в переводе).
Среди других приемов языковой игры в текстах Шамфора также встречается использование омофонии:
Monsieur de Mesmes, ayant acheté l’hôtel de Montmorency, y fit mettre: Hôtel de Mesmes. On écrivit au-dessous: Pas de même [6, с. 297].
Купив отель де Монморанси, г-н де Мэм велел написать на фасаде: «^tel de Mesmes». Под этой надписью кто-то вывел другую: «Pas de mêmе» («Не тот же») [11, с. 238].
Языковая игра построена на соединении в контексте одинаково звучащих, но имеющих различное написание и значение фамилии de Mesmes и выражения de même. Обращение автора к омофонии также свидетельствует о том, что данный текст может относиться как к письменному, так и к устному речевому жанру: очевидно, что эффект языковой игры основан на восприятии омофонов на слух.
Кроме омофонов, автор также употребляет лексические единицы со схожим звучанием:
M. de Chaulnes avait fait peindre sa femme en Hébé; il ne savait comment se faire peindre pour faire pendant. Mademoiselle Quinault, à qui il disait son embarras, lui dit: «Faites-vous peindre en hébété» [6, с. 225].
Г-н де Шон, заказав портрет своей жены в образе Венеры, никак не мог решить, в каком же виде ему самому позировать для парного портрета. Он поверил свои сомнения мадмуазель Кино, и та посоветовала: «Велите изобразить себя Вулканом» [11, с. 161].
В оригинале каламбур построен на сближении в соседних предложениях сходно звучащих слов Hébé — имени греческой богини Гебы и hébété — существительного, ха-
рактеризующего человека, ни на что не способного [14, т. 4, с. 758]. Этот способ реализации пуанты характерен для устного анекдота: главный смысл каламбура заключен в добавленном, конечном слоге слова hébété, которое находится в сильной позиции — в концовке анекдота, что предполагает его особое выделение интонацией. Связь языковой игры и интонационной структуры предложения говорит о возможной принадлежности этого текста устной речи. Заметим, что и здесь переводчику пришлось отказаться от передачи языковой игры и заменить негативную оценку персонажа в оригинале на сравнение с Вулканом, которого, по легенде, отличало физическое несовершенство.
Еще одно распространенное средство создания языковой игры у Шамфора — грамматически обусловленная полисемия:
Un homme, dont la santé s’était rétablie en assez peu de temps et à qui on en demandait la raison, répondit: «C’est que je compte avec moi, au lieu qu’auparavant je comptais sur moi» [6, с. 267].
Кто-то спросил человека, который быстро поправил свое расстроенное здоровье, как ему удалось этого добиться. «Очень просто, — ответил тот: — прежде я рассчитывал на себя, а теперь считаюсь с собой» [11, с. 196].
Изящное словесное оформление этой реплики основано на обыгрывании вариативности глагольной семантики в зависимости от характера управления и конкретного предлога: compter sur ... «s’assurer, faire fond sur qn» — быть уверенным, полагаться на кого либо и compter avec ... — «.se dit figurément de la conduite quon tient les uns à l’égard des autres» — говорится о поведении одних по отношению к другим [14, т. 2, с. 760].
Довольно редким у Шамфора, но исключительно ярким выразительным средством является преобразование фразеологических единиц:
On disait de M..., qui se créait des chimères tristes et qui voyait tout en noir: «II fait des cachots en Espagne» [6, с. 317].
О М*, который вечно был во власти мрачных предчувствий и все видел в черном свете, говорили: «Он любит строить воздушные темницы» [11, с. 205].
Во фразеологизме faire des châteaux en Espagne «se repaître de chimères, de vaines imaginations» — строить воздушные замки, питать себя иллюзиями, тщетными фантазиями, — слово château «place fortifiée, manoir d’un Seigneur, maison de plaisance» [14, т. 2, с. 481] заменено на слово cachot «prison noire et obscure qui est au-dessous du rèz-de-chaussée où l’on enferme les malfaiteurs» [14, т. 2, с. 136], выступающее здесь контекстуальным антонимом château: роскошь, величие противопоставляются мраку, тесноте. Так автор создает меткую характеристику, эстетический эффект которой усиливается узнаваемостью исходного выражения.
Наконец, важное место среди языковых средств, с помощью которых автором создается формально-содержательная изощренность речи, занимают контекстуальная синонимия и контекстуальная антонимия. Одним из наиболее выразительных приемов у Шамфора является использование лексических синонимов в качестве контекстуальных антонимов:
Il est plus facile de légaliser certaines choses que de les légitimer [6, с. 322].
Иные вещи легче возвести в закон, чем узаконить в общественном мнении [11, с. 10].
Данная максима по содержанию представляет собой обобщение и может служить начальной или итоговой репликой в беседе или бытовом разговоре, при этом она остается целостным, самодостаточным текстом, не теряющим смысла вне более общего контекста. Ему свойственна формально-содержательная утонченность, которая проявляется в выборе лексики и построении фразы: автор употребляет в одной фразе синонимы légaliser и légitimer, которые имеют общее значение «узаконить», но в контексте вступают в противопоставление. Оно создается благодаря использованию синтаксической конструкции сравнения «plus facile ... que», подразумевающей, что в высказывании получают реализацию не общие, а различные компоненты значений этих слов. Согласно данным «Исторического словаря французского языка» в интересующую нас эпоху, в значениях глагольных лексем наблюдаются следующие лексико-семантические варианты: légaliser — .принимает двойной смысл «attester l’authenticité de» (1681) и «rendre conforme à la loi» (1789); légitimer — ... «reconnaître pour authentique» (1694), «justifier au nom du droit naturel» (v. 1780) [15, с. 1115, 1117]. Таким образом, légaliser означает формальную процедуру: установление подлинности, приведение в соответствие закону. Компонент «формальность» подтверждает словарь Треву дефиницией производного существительного légalisation: «certificat donné par autorité de Justice, ou par une personne publique, et confirmé par l’attestation, la signature et le sceau.» — документ, выданный органами правосудия или государственным служащим и заверенный свидетельством, подписью и печатью [16, т. 3, с. 1357]. В отличие от своего синонима, глагол légitimer, аккумулировавший смысловые характеристики прилагательного «légitime», от которого он произведен: «qui est selon les loix divines et humaines; qui a les conditions requises par les loix ; qui est juste, équitable et fondé en raison» — соответствующий божественным и человеческим законам, отвечающий условиям, установленным законами; правильный, справедливый и основанный на здравом смысле [16, т. 3, с. 1366], — означает приведение в соответствие не только закону в юридическом смысле, но и законам общества, здравому смыслу. Оппозиция этих глаголов в максиме Шамфора позволяет нам трактовать их следующим образом: légaliser — признавать что-либо нормой в рамках закона, формально, légitimer — признавать что-либо нормой в рамках общественного мнения. Такая трактовка соответствует содержанию всего произведения Шамфора, где закон (loi) и общественное мнение (opinion publique) нередко противопоставлены друг другу. В целостном высказывании, состоящем из одного предложения, в сжатой форме выражена идея, проходящая через целое произведение. Это стало возможным благодаря искусно подобранным выразительным средствам — употреблению синонимов и реализации в высказывании различающих их компонентов значения. Выбор однокоренных синонимов при этом усиливает эстетическое воздействие. Все это позволяет говорить о том, что приведенная максима Шамфора может выступать в зависимости от ситуации и в качестве подготовленной заранее реплики — элемента устной беседы, и в качестве законченного литературного текста.
Итак, специфика устного жанра светской беседы способствует включению в нее жанров максимы, мысли, афоризма и т. п. как композиционных блоков, а построение и коммуникативная интенция этих жанров позволяют им, в свою очередь, служить не только отдельными малоформатными художественными текстами, но и элементами беседы. С другой стороны, сам текст высказывания един для речевого жанра максимы (мысли, характера, анекдота) вне зависимости от того, выступает ли он в качестве жанра устной речи или в качестве литературного жанра. Следовательно, принадлеж-
ность максимы, мысли, характера, анекдота к литературным или устным жанрам определяется коммуникативной ситуацией, в которой они воспроизводятся.
Заметим, что при переходе, например, максимы из жанра устной речи в литературный жанр (путем помещения в соответствующее окружение) также происходит переакцентуация, о возможности которой говорит М. М. Бахтин, — перенос жанра из одной речевой сферы в другую (не свойственную данному жанру) с целью достижения определенного эффекта. Но в данном случае это перенос в речевую сферу, также свойственную данному тексту, и эффект переноса состоит в преобразовании фактической (этикетной, праздноречевой) функции высказывания в эстетическую и экспрессивную функции, что позволяет автору передать читателю свои ценностные суждения.
Попытка рассмотреть проблему соотношения речевого и литературного жанров применительно к текстам, входящим в состав «Максим и анекдотов» Шамфора, позволила нам сделать выводы о том, что жанры этих малоформатных текстов могут принадлежать как устной, так и литературной речи в силу особенностей их содержания, композиционного построения и используемых автором изобразительно-выразительных средств языка. Принадлежность жанра каждого такого высказывания к литературным или устным речевым жанрам двойственна, и главным фактором при ее определении выступает конкретная коммуникативная ситуация, в которой реализуется данный жанр. При этом целесообразно учитывать и то, в каком аспекте предполагается исследование. Предпочтительным выглядит целостный подход к изучению таких жанров с учетом их возможного функционирования как в устной речи, так и в составе литературного произведения или как отдельных литературных жанров малого формата.
Литература
1. Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Собр. соч.: в 7 т. М.: Русские словари, 1996. Т. 5: Работы 1940-1960 гг. С. 159-206.
2. Орлова Н. В. Жанры разговорной речи и их «стилистическая обработка»: к вопросу о соотношении стиля и жанра // Жанры речи: сб. научных статей. Саратов: Изд-во Государственного учебно-научного центра «Колледж», 1997. Вып. 1. С. 51-56.
3. Шмелева Т. В. Модель речевого жанра // Жанры речи: сб. научных статей. Саратов: Изд-во Государственного учебно-научного центра «Колледж», 1997. Вып. 1. С. 88-99.
4. Дамм Т. И. Малоформатные комические речевые жанры современной российской газеты (лингвостилистический аспект): автореф. дис. ... канд. филол. наук / Краснояр. гос. ун-т. Кемерово, 2003. 34 с.
5. Русский толковый словарь. 3-е изд., испр. и доп. М.: Русский язык, 1994. 832 с.
6. Chamfort S. Œuvres: texte intégral des Produits de la civilisation perfectionnée (Maximes et Anecdotes) présentés selon une classification nouvelle, choix dessais, lettres et dialogues / avec une introduction des notes et des appendices par Claude Roy. Paris: Club Français du livre, 1960. 421 p.
7. Корнеев Ю. Б., Линецкая Э.Л. Шамфор и его литературное наследие // Шамфор С. Максимы и мысли. Характеры и анекдоты / изд. подг. П. Р. Заборов, Ю. Б. Корнеев, Э. Л. Линецкая. М.: Научно-издательский центр «Ладомир»: Наука, 1993. С. 245-259.
8. Дементьев В. В. Светская беседа: жанровые доминанты и современность // Жанры речи: сб. научных статей. Саратов: Изд-во Государственного учебно-научного центра «Колледж», 1999. Вып. 2. С. 157-177.
9. Береговская Э. М. Bon mot как речевой акт: к постановке проблемы // Речевое общение: специализированный вестник / под ред. А. П. Сковородникова. Красноярск: Краснояр. гос. ун-т, 2004. Вып. 5-6 (13-14). С. 116-122.
10. Арутюнова Н. Д. Фактор адресата // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1981. № 40/4. С. 356-367.
11. Шамфор С. Максимы и мысли. Характеры и анекдоты / изд. подг. П. Р. Заборов, Ю. Б. Корнеев, Э. Л. Линецкая. М.: Научно-издательский центр «Ладомир»: Наука, 1993. 291 с.
12. Санников В. З. Каламбур как семантический феномен // Вопросы языкознания. 1995. № 3. С. 56-69.
13. Штейнберг Н. М. Полисемия и омонимия как стилистическое средство («двойная актуализация») лексических единиц // Грамматическая семантика. Горький: Горьковский ГПИ, 1980. С. 11-19.
14. Dictionnaire universel françois et latin, vulgairement appelé Dictionnaire de Trévoux: en 8 vol. Paris: Compagnie des libraires associés, 1771. Vol. 2. 1020 p.; Vol. 4. 948 p.; Vol. 6. 1016 p.; Vol. 8. 1001 p. URL: http://gallica.bnf.fr (дата обращения: 11.11.2011)..
15. Rey A. Le Robert. Dictionnaire historique de la langue française. Paris: Editions Le Robert, 1995. 2390 p.
16. Dictionnaire universel françois et latin, contenant la signification et la définition... des mots de l’une et de l’autre langue... En 5 vol. Paris: publié chez F. Delaulne (Trévoux), 1721. Vol. 3. 568 p.
Статья поступила в редакцию 13 октября 2011 г.
