CC BY
89
DOI 10.24411/2499-9679-2018-10148 УДК 821.161.1
Е. П. Аристова
https://orcid.org/0000-0002-1483-0705
Максим Горький о характерных чертах российского социума
Данная статья посвящена философской проработке М. Горьким темы отношений личности и коллектива а также темы социального зла на примере повестей 1900-х - нач. 1920-х гг. Это повести-жизнеописания, рассказывающие о становлении человека в его социальном окружении. Социум в художественном мире рассматриваемых повестей представляет собой внешнюю, не поддающуюся контролю отдельного индивида силу, которая показывается в ряде образов: как скука, всеобщее умирание, тревога из-за бессмысленности существования, садизм и взаимная жестокость. Естественное состояние индивида в данных условиях - отчуждение, странствие. Характерная особенность человеческого мировосприятия - идея удвоения мира, разделения мыслимого прекрасного и реально воспринимаемого. Это представление формирует склонность к отвлеченности, тягу к чудесному и сказочному, а также лежит в основе противопоставления закона и подлинной справедливости. Тема мыслимого прекрасного находит отражение в жизни эпохи, активно творившей советскую идеологическую утопию и, в частности, художественный стиль социалистический реализм, ставший официальным в советской России и сочетавший реалистическое описание с устремленностью к идеализированному воображаемому будущему. В качестве способов преодоления коллективности как мрачной внешней силы М. Горький указывает на эмоциональную искренность, любовь к творчеству, слово и грамотность, физическое сопротивление в безвыходной ситуации, ласковое обращение и объяснение, общую любовь к труду и общую работу по благоустройству России.
Ключевые слова: социум, общество, социальное взаимодействие, скука, садизм, утопия, миф, удвоение мира.
E. P. Aristova
Maxim Gorky about Typical Characteristics of Russian Society
The article is dedicated to the philosophical research made by M. Gorky on the topic of the person and collective and also the topic of social evil in novels of 1900s - beginning of 1920s. These novels are biographies, telling about the evolution of a person, surrounded by society. In the imaginative world of the novels socium is represented as an external force, not controlled by an individual. It is described with several representations as boredom, everyone's common dying, worrying about uselessness of being, sadism and mutual cruelty. Normal condition of an individual in such circumstances is estrangement and wandering. Typical characteristic of a person's perception of the world around is the idea of doubling and dividing between the good in thoughts and things perceived in reality. This idea forms the habit of dreaminess and addiction to miracles, bases the contradistinction between law and justice. The theme of the good which can be imagined is reflected by the life of the whole epoch, which was actively creating the Soviet ideological Utopia, in particular socialist realism art style, official in Soviet Russia and combining realistic description and idealized imagined future expectation. M. Gorky points to emotional sincerity, love to creativity, the word and education, physical resistance in hopeless situations, kind communication and common love to common work on Russia improving as to remedies of overcoming the sociality as the dark external force.
Keywords: socium, society, social interaction, boredom, sadism, Utopia, myth, doubling the world.
Максим Горький как философствующий писатель явил себя и в образе обличителя современного ему отечественного мира и в образе художника, работающего над проектом нового коллективного человека. В восприятии современного читателя эта установка немного наивна: информационный мир автоматически и массово тиражирует любые «свинцовые мерзости жизни» [4] на тысячах устройств безо всякой разумной цели. Тем интереснее гений писателя именно сейчас. Для Горького очевидно, что социальные проблемы и пороки разделяются всеми и, в то же время, никем, по-
скольку их виновник неуловим. Значит, зло может существовать автоматически? И как именно индивид втянут в общую социальную несправедливость, которая не является его собственным выбором?
Сама эпоха Горького была временем гигантского социального эксперимента, оперировавшим понятием «масса» и полностью слившим личность с толпой. Как творческий человек писатель пережил этот эксперимент в полной мере. Это не осталось незамеченным исследователями. Л. А. Спиридонова отмечает интерес писателя к
© Аристова Е. П., 2018
истории и характеру русской нации [16, с. 12]. А. М. Агурский, обращаясь к философским и религиозным мотивам творчества Горького, верно подчеркивает принципиальную значимость для него темы коллективности. Именно объединенное «Человечество» может достичь бессмертия, собрать способности мозга в единый интеллект, преображая природу, подавляя инстинкт и даже обращая материю в тонкую «энергию» [1].
В серии повестей конца 1900-х - начала 1920-х тема индивида и коллектива получает всестороннее развитие. Она реализуется через жизнеописания, где на первом плане герой или автогерой, если сочинение носит автобиографический характер. Судьба главного персонажа показывается в связи с его окружением. У Горького это семья, работники и наниматели, соседи, попутчики, горожане и т. д. Основную линию сопровождают многочисленные «рассказы в рассказе», повествующие о встреченных на жизненном пути людях. К подобным работам относятся повести «Исповедь» (1907), «Жизнь Матвея Кожемякина» (1911), автобиографическая трилогия: «Детство» (19131914), «В людях» (1916), «Мои университеты» (1923).
Внимание к жанру автобиографии и выбор жизнеописания вымышленной личности как художественной формы имеют особое значение. В филологических исследованиях представлены разные взгляды на роль автогероя в «Детстве», «Отрочестве», «Юности». Согласно позиции Вл. Кранихфельда [11, с. 118], поддержанной многими советскими исследователями, нивелирован, представляет собой зеркало окружающей действительности. А. Ф. Цирулев предлагает рассматривать личность, наоборот, как ключевой интерес писателя [19, с. 271]. На наш взгляд, возможна интерпретация, объединяющая обе эти позиции. С одной стороны, наличие наблюдателя помогает философски проблематизировать природу российского общества. С другой, личность, настоящая или вымышленная, но обязательно эмоционально реагирующая на описываемые обстоятельства, предстает живым свидетелем, своим присутствием подтверждающим правдивость сказанного. Эта специфическая «правдивость» позволяет апеллировать к истине, связывать философское осмысление с реальностью.
В мире, изображаемом Горьким, у общества есть образ и характер. Его художественное описание приближается к философскому определению. Общество - это множество людей, втянутых в нечто единое мощной внешней силой, как правило,
злой и неподвластной уму и воле отдельного человека, ускользающее от контроля индивида. Сила эта такова, что люди действуют по обыкновению, даже если это противоречит здравому смыслу, этическим и эстетическим нормам, известным автору. Индивид не совершает поступки, его поступки «совершаются», поскольку их окончательное значение увязано со всеобщей динамичной картиной, а не с его конкретными целями и намерениями здесь и сейчас. Горький отмечает: «...Действуют люди, как будто не совсем плохие и даже - добрые, и даже иной раз другому добра желают, а все делается как-то за счет третьего и в погибель ему» [5]. Сопротивление, выраженное даже в элементарной непохожести, ведет к гибели. Но оно же составляет опыт становления художника и деятеля. Характер этой объединяющей, социализирующей силы конкретизируется в ряде образных прорисовок.
«Едкая раздражающая скука» - одна из главных, объединяющих людей сил. Это общий фиксируемый автором эмоциональный тон. Редко кто не жалуется: «Какое наше веселье? ...не сам по себе веселишься, а со скуки!» [5].
Герой повести «В людях» - подросток, только что попавший из семейного круга в мир посторонних друг другу людей. Их взаимодействие определяет скука. Семья, которой прислуживает Алексей, сплетничает, унижает и озлобленно критикует. В восприятии героя их поведение - потребность в другом, стремление избавиться от чувства собственной малозначительности: «Я понимал, что, если в этот дом придет святой, -мои хозяева начнут его учить, станут переделывать на свой лад; они будут делать это от скуки. Если они перестанут судить людей, кричать, издеваться над ними - они разучатся говорить, онемеют, им не видно будет самих себя. Для того чтобы человек чувствовал себя, необходимо, чтобы он как-то относился к людям» [3].
Смерть
Ощущение безжизненности и скуки сопровождается образами смерти. Их много: дряхление, болезни, убийства и суицид, смерть детей и стариков, случайный или давно ожидаемый конец. Всеобщий тлен - это способ существования: «Везде люди вроде червяков на кладбище: есть свеженький покойничек - займутся, сожрут; нету - промежду себя шевелятся...» [5].
Горький часто показывает период жизни умирающего, предшествующий уходу. Растягивание момента до промежутка времени позволяет ощу-
щать смерть как ход не только определенного отрезка жизни, но и всей жизни. Так, например, описывается в «Детстве» характер рано умершей тетки Натальи: «...жила невидимо, не выходя в кухню, к столу» [4]. Человек, по сути, еще при жизни был покойником. Интересен и образ умирающего отчима. Неизлечимо больной, азартный игрок из обедневших дворян, он доживает последние месяцы отстраненно, подчеркнуто аристократично, словно присутствует, как потустороннее существо, не принадлежа миру с его заботами. И если прежде юный Пешков с ненавистью за обиду разоренной матери грозился убить отчима, то теперь смотрит даже с сочувствием, переживая, благодаря близости смерти, взаимную причастность: «... как бы я ни относился к нему, он является частью меня самого, живет где-то во мне, я о нем думаю, и тень души его лежит на моей душе. Завтра он весь исчезнет, весь, со всем, что скрыто в его голове, сердце, что я - мне кажется - умею читать в его красивых глазах. Когда он исчезнет - порвется одна из живых нитей, связующих меня с миром...» [3].
Бессмысленность
Изнанка постоянной смертной скуки и всеобщего умирания - вопрос о ценности и существования. Герои повестей мучаются общей тревогой из-за бессмысленности. Матвей Кожемякин ведет записки, фиксируя примечательные происшествия своего городка: «. на свадьбе драка, жених проснулся с сестрой невесты. Какая однако надобность помнить все это и записывать, какой тут смысл? Нет никакого смысла в этом...» [5]. В повести «В людях» Алеша работает в буфете парохода и наблюдает за бесконечной сменой пассажиров: «.новые пассажиры будут говорить о том же, о чем говорили ушедшие: о земле, о работе, о боге, о бабах, и теми же словами» [3]. Ощущение тщетности существования вкупе со скукой перекликается с мыслью А. Шопенгауэра о фундаментальной бессмысленности человеческой жизни и деятельности [20, Т. 1, с. 275], с работами этого философа Горький был знаком [13, с. 6].
Садизм
Всеобщая жестокость - одна из самых ярких черт художественного мира повестей Горького. Можно сказать, все они суть описания взаимного насилия людей.
Иногда насилие хотя и предстает стихией, но все-таки преподносится направленным выходом агрессии, ответом на уже испытанную мучителем
жестокость. В знаменитом эпизоде порки детей в «Детстве» дед Каширин жестоко сечет внуков, но после виновато пытается приласкать, рассказывает о суровом труде, сделавшим жестокость привычной: «Идешь, идешь, да из лямки-то и вывалишься, мордой в землю - и тому рад; стало быть, вся сила чисто вышла, хоть отдыхай, хоть издыхай!» [4]. В «Жизни Матвея Кожемякина» есть пространные описания «развлекательных» драк между городскими и деревенскими. Подобные «соревнования» - это отклик ненависти двух миров: деревенские, более бедные, озлобленные, нападают на городских, которые, в свою очередь, бьют их с чувством надменного превосходства. В «Моих университетах» читаем, как проститутки жалуются на издевательства клиентов, упоминая, что самые сумасбродные «духовные, которые сиротами росли» [7].
Иногда насилие сопровождает утверждение власти коллектива, оно всегда совершается толпой над кем-то гораздо более слабым, чем толпа. Общность издевательства как бы санкционирует его, уничтожая границы человечности, сочувствия, возможные в общении личности и личности. В «Исповеди» встречаем образ затворника, живым лежащего в гробу в темном подвале без пищи. При встрече с главным героем старик просит тайно дать ему пососать кусочек хлеба. В общении двух людей видится понятный ужас физического мучения, но с точки зрения коллектива, церковной общины, эта ситуация одобряема, словно в ней нет жестокости и физическое страдание конкретного существа малозначимо по сравнению с религиозной целью.
В «Жизни Матвея Кожемякина» описано избиение рабочими парня, замыслившего убийство: «.деловито, истово и беззлобно били человека насмерть, забавляясь избиением, как игрой... Матвей тяжело почувствовал страх перед людьми, спокойно отиравшими о свои грязные портки пальцы, вымазанные кровью товарища по работе» [5]. В «Моих университетах» жестокостью наполнено описание села. Селяне начиняют порохом полено в поленнице ненавистного им лавочника и только чудом он и его кухарка не погибают и не делаются калеками. Лавку поджигают. Зверство как отражение присутствия толпы бесчувственно - субъект, способный испытывать сочувствие, не возникает.
Самыми распространенными представляются издевательства ради развлечения. В повести «В людях» Горький так рисует атмосферу города: «В отношении к человеку чувствовалось постоянное
желание посмеяться над ним, сделать ему больно, неловко» [3]. Солдаты, с которыми пытается подружиться Алексей, подкладывают порох в его папиросу. Лицо мальчика обжигает, что вызывает довольный громкий смех. «...Меня угнетала не боль, а тяжелое, тупое удивление: зачем это сделано со мной? Почему это забавляет добрых парней?» [3].
Не лишним будет отметить, что тема жестокости широко обсуждалась в описываемую Горьким эпоху. Так, Ф. Ницше в работе «К генеалогии морали» (1887) превозносит природную силу «хищных зверей» - благородных людей [14, с. 614], рассуждает о «бескорыстной злости», рассматриваемой в качестве такой ценности, что с ее помощью в древности компенсировалась обида от невозвращенных долгов [14, с. 631]. З. Фрейд в работе ««Я» и «Оно»» (1923) предлагает интерпретацию насилия как первичного садистического порыва, направленного, как и эротический порыв, на поддержание равновесия природы. Сублимации тяги к насилию Фрейд отводил важную роль в культурной жизни социума [18, с. 130, 231]. У Горького явно есть своя позиция. Он изображает насилие повсеместным, но как художник через эмоции и размышления героя передает глубокое несогласие с его фундаментальной предопределенностью. В дальнейшем это несогласие будет связано с вопросом об изменении человеческой природы, на которое должны быть направлены творческие усилия и социальная активность.
Отчуждение
Когда поступки совершаются, словно помимо воли человека, втянутого в жестокий, сюрреалистический мир, естественным состоянием становится отчуждение. Горький часто окрашивает им размышления своих героев: «Мне кажется, что люди не знают, куда их везут, им все равно, где их высадят с парохода. Где бы они ни сошли на берег, посидев на нем недолго, они снова придут на этот или другой пароход, снова куда-то поедут. Все они какие-то заплутавшиеся, безродные, вся земля чужая для них» [3].
Мотив странствия пронизывает судьбы горь-ковских героев. Их окружают загадочные просторы: это и леса, «Божьи сады» [3], и необъятная Волга, и далекие страны, где живут иные, незнакомые народы. В повести «В людях» есть рассказ деда Каширина о бурлаке, который едва окончив работу, развернулся и отправился в лес «может -в разбойники, а может - в отшельники» [3].
Люди, несущие разумные идеи, это, как правило, ненужные люди. Мансурова, героиня того же произведения, интеллигентка, живущая в ссылке под наблюдением полиции, ощущает себя пойманной в безвыходную ловушку - ее знания, почерпнутые из книг, чужды стране, в которой она обретается. Подобное состояние свойственно не только интеллигентам. В повести «В людях» читаем о прачке Наталье. Бойкая, разумная, эта женщина много трудится, чтобы дать образование дочери, неравнодушна к несправедливости и жестокости (разнимает драку, заступается за ложно обвиняемого). Героиню уважают, но у нее нет подражателей. Интересная деталь - когда она изобретает удобные для работы кожаные накладки на рукава, никто не следует ее примеру. Судьба ее печальна - образованная дочь отказывается от нее, Наталья становится пьющей проституткой и именно в таком виде органично сращивается с городским населением.
Трансформация личности вообще активно отражается Горьким, в том числе, конечно, как личные переживания: «Жизнь упрямо и грубо стирала с души моей свои же лучшие письмена, ехидно заменяя их какой-то ненужной дрянью» [3]. Большой интерес, впрочем, представляют персонажи, которые не противятся «процессу поглощения человека жизнью» [5], а, напротив, становятся умелыми и опытными, словно хитрые старые рыбы в знакомой мутной воде (сравнение людей с рыбами часто встречается у Горького). Старик Осип в повести «В людях» - старый, мудрый и хитрый. Нет ничего такого, о чем он не знал бы, но в нем чувствуется враждебность, увиливающая от всякого понимания неустойчивость, скрытность, мутность: «... старик все знает - всю жизнь города, все тайны купцов, чиновников, попов, мещан. Он зорок, точно хищная птица, в нем смешалось что-то волчье и лисье. Он кажется мне окруженным бездонною пустотой; если подойти к нему ближе - куда-то провалишься» [3]. Осип подчеркнуто не любит книг, не любит разумного, ясного, его слова текучи, ненадежны, изменчивы, готовы к любому искажению и неспособны к правде. Это форма существования того, кто стал не отчужденным человеком, а, напротив, существом, идеально приспособленным к жизни, в которой нет места устойчивому индивидуальному восприятию красоты и справедливости.
Удвоение мира
Что касается человека, живущего с чувством отчуждения, то в его мыслях всегда обнаружива-
ется мотив удвоения мира, четкая граница между мыслимым прекрасным и наблюдаемым в действительности.
Двойственность окружает с детства - воспитание учит молчать, противоречиво реагируя на события. В повести «В людях» видим, как только начавший работать юноша, приучается молчать в ответ на грубость и хамство нанимателей. Скрывать приходится даже жестокое избиение: Алексея хлещут сосновыми прутьями, так что его спина изранена занозами; он серьезно травмирован, но с тихого одобрения врача, ни слова не говорит.
Молчание всегда связано с беспомощностью изменить обстоятельства, люди словно втянуты в общий круг безгласной безысходности. Жалея друг друга, они порой смотрят на тишину как на необходимость и даже дар сочувствия. Воры оставляют записки с просьбами не доносить на них в полицию, и, что удивительно, обворованные жалостливо исполняют эти просьбы. Вообще «не выдавать» - это благое деяние. В повести «Детство» читаем жизнеописание Максима, отца главного героя. Он не выдает братьев жены, пытавшихся убить его. Но порой встречаются образы людей, нарушающих молчание. Такова упомянутая прачка Наталья. Она вслух объявляет несправедливым наказание за воровство, которого Алексей не совершал. Тем многозначительнее ее печальная судьба - ей не удается сохранить себя в своем окружении.
Атмосфера всеобщего договора о тишине порождает странно компромиссное отношение к нарушению закона. Человек всегда подыгрывает этому «договору», избавляет ближнего от свирепого наказания, довольствуясь только меньшим из зол. По сути, он не имеет дела с добром, справедливостью и защищенностью, не видит их воплощения в реальности. В «Детстве» читаем о мальчишках, ворующих со складов и барж брус. Подобным образом поступают и старшие, считая такую «деятельность» чем-то вроде промысла. Удачей в воровстве хвастаются, чтобы поощрять детей. В «В людях» видим, как буднично Алексей, работая у чертежника, разносит взятки. Это норма этикета деловых контактов, существующая параллельно и вопреки как бы понарошку принятой норме о запретности такого поведения.
Внутреннее предчувствие правды и добра, не находящее выражения в общественной практике, порождает ситуацию разделения подразумеваемого и делаемого, блага и реальности. В «Моих университетах» находим горьковские размышлиня об эмоциональном переживании несовместимости
мечты о прекрасном и жизни, мучительной для молодого человека, только осваивающегося в мире: «Все, что я читал, было насыщено идеями христианства, гуманизма, воплями о сострадании к людям, - об этом же красноречиво и пламенно говорили лучшие люди, которых я знал в ту пору. Все, что непосредственно наблюдалось мною, было почти совершенно чуждо сострадания к людям. Жизнь развертывалась предо мною как бесконечная цепь вражды и жестокости, как непрерывная, грязная борьба за обладание пустяками» [7].
Удвоение мира выражается и в склонности к фантазии, замкнутой одухотворенности, которые лишь уводят от решения проблем. Даже прекрасные сказки и старинные песни бабушки Акули-ны, говорящие о правде и древней мудрости, воспринимаются как разновидность иллюзии: «.я уже чувствовал, что эта прекрасная душа ослеплена сказками, не способна видеть, не может понять явлений горькой действительности и мои тревоги, мои волнения чужды ей. - Терпеть надо, Олеша! Это - все, что она могла сказать мне в ответ на мои повести о безобразиях жизни, о муках людей, о тоске - обо всем, что меня возмущало» [3].
В повести «В людях» находим рассказ о чувствах героя в церкви. Пространство храма, отделенное от мира, описывается сказочно. Мерно покачивающаяся толпа, огни свечей и золотой иконостас - все это волшебная закрытая «люлька». Юноша вспоминает легенду о граде Китеже - по просьбе молящихся Бог скрывает от завоевателей под водой целый город, и город этот живет тайной прекрасной, жизнью отличной от жизни окружающего мира. Очарованность необходима там, где невозможно принять реальность, и людям интересны религиозность, таинственность, даже колдовство, причем настолько, что они сами готовы выдумать чародеев. В «Жизни Матвея Кожемякина» встречаем Маркушу, работника канатного завода с репутацией колдуна. Он мало трудится, но из суеверного страха его опасаются выгнать. Образ мысли образованных, интеллигентов, по сути, тоже является способом удвоить мир, представить его через отвлеченную изящную идею. Повесть «Мои университеты» показывает романтику тайных студенческих собраний: секретные встречи, записки и запрещенные брощюры. Все это напоминает игру, порожденную все той же жаждой грез.
Вопрос о ценности правды красной нитью проходит сквозь творчество и жизнь писателя.
А. Ваксберг в биографическом романе «Гибель буревестника» исследует причины, толкнувшие Горького к сотрудничеству с советской диктатурой. В качестве мотива он указывает на отчуждение от действительности. С одной стороны, это отторжение террора первых лет правления большевиков, с другой, неприятие эмигрантской среды, ассоциировавшейся с беспомощной озлобленностью [2, с. 174]. Не находя в реальности ничего, к чему хотелось бы примкнуть, Горький предпочитает утопию будущего тоталитарного режима. Это сознательный отказ от правды как от того, что не хочется и не следует принимать [2, с. 223].
Нам, в свою очередь, хотелось бы подчеркнуть, что тема удвоения мира, отказа от реальности, обсуждалась в творчестве Горького задолго до установления советской власти. Она же сквозит и в позднем романе «Жизнь Клима Самгина», где главный герой часто показывается старающимся придумать самого себя для окружающих и намеренно показаться в том или ином свете. Горький никогда не оставлял этой философской проблемы. Выбор в пользу утопии можно рассматривать не только как бегство от отчуждения, но и как сознательное решение художника, желающего создать на месте отвергнутой реальности нечто иное. К. Н. Любутин делает акцент на том, что правда и ложь не имели для него значения, поскольку он концентрировался на творчестве как на способе создания новой психологии [13, с. 14].
Заметим также, что следование идеологической утопии не было исключительно личным предпочтением Горького. До определенной степени оно было частью противоречия, над которым работала эпоха. Тема удвоения мира, разрабатывается, например, И. А. Ильиным. В работе «О русской культуре» он связывает возникновение легенды о Китеже с татарским «игом», с необходимостью народа смириться с тяготами и «запрятать сердце свое», чтобы сохранить идентичность. Спрятанный и недосягаемый для кочевников город становится олицетворением правды, существующей где-то в глубине, в секрете [10, Т. 6, кн. 3, с. 531].
Что касается советской России, то в ней с начала 30-х гг. формируется новое направление искусства - «социалистический реализм». Один из теоретиков, определивших его принципы, А. В. Луначарский, отмечает ряд ключевых его черт, в числе которых, кроме понятной погруженности в социальную проблематику, есть такое требование как динамичный взгляд. Предполагалось, что художник, работающий в данном стиле,
в отличие от реалиста буржуазного, способен видеть ситуацию в обществе не статично, а в развитии, видеть не только ужасы окружающей жизни, но и будущий «прекрасный сад», ради которого эти ужасы преодолеваются [12]. Конечно, это парадокс, отсылающий к диалектическому единству противоположностей, но это такой парадокс, в котором реальность оказывается сращена с химерой. История покажет, правда, что химера химерой останется.
Проблема природы российского социума в видении Горького включает в себя и наличествующие в его текстах попытки найти способы преодоления темных сторон бытия. Чуждый покорности обстоятельствам, писатель иногда пытается выступить в роли пророка и преобразователя мира. Естественно, он вполне искренне старается помыслить и показать силы, характеры, обстоятельства, противящиеся наличной социальности как заколдованному мрачному кругу.
Во-первых, силой, преображающей человека и мир, Горький полагает искренность эмоций. Эта искренность выражается в любовном и благоговейном отношении к празднику, песне, творчеству. В «Детстве» находим волшебные сцены домашнего праздника Кашириных. Люди слушают гитару, любуются великолепным танцем бабушки Акули-ны, и их сердца сливаются в общей радости и грусти. С благоговением говорится о певцах. Грубые, изнуренные скукой, жестокостью люди собираются толпами послушать их, плачут: проникновенные песни и красивые голоса на время помогают стать искренними и открытыми.
Вообще, творческое начало Горький показывает как спасительную силу, оставляющую надежду на развитие лучшего в человеческой природе. В «Детстве» читаем знаменитые слова: «Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе - человеческое, возбуждая несокрушимую надежду на возрождение наше к жизни светлой, человеческой» [4]. О. В. Дефье, посвящая исследование образу художника в сочинениях Горького, подчеркивает, что писателя следует рассматривать в русле всей культуры Серебряного века как единого поиска проблем и единого выбора искусства в качестве метода их решения [9, с. 8]. Путь Алексея в автобиографической трилогии исследователь предлагает понимать как путь
художника, олицетворяющий преображение России в целом [9, с. 26].
Во-вторых, усиливающей объединение людей силой представляется слово - грамотность, способность читать и запоминать, записывать и анализировать, откликаться на обращенные к нам писателями образы и эмоциональные посылы. Учитель говорит юному Матвею Кожемякину: «Грамота... суть средство ознакомления ума с делами прошлого, жизнью настоящего и планами людей на будущее, на завтрее. Стало быть, - грамота сопрягает человека со человеками, сиречь приобщает его миру» [5]. Героев Горького постоянно сопровождает слово, передаваемое поколениями буквально изустно - народные песни, сказки. Л. А. Спиридонова подчеркивает значимость народного мифологического элемента как основы понимания одухотворенного романтизма писателя, приложившего руку к созданию революционной и советской мифологии [17, с. 6]. На протяжении трилогии мы не раз видим, как Алексей читает или пересказывает книги другим людям, будь то полуграмотное семейство, которому он прислуживает или работники иконной лавки. Люди увлекаются повествованием, сопереживают тонким поэтическим чувствам. В повести «В людях» находим интересную деталь - рассказ о том, как бабушка Аку-лина вылечила раненого скворца и ласковым обращением научила... говорить. Способность к общей речи отражает способность к общим пониманию, заботе, любви, сопереживанию.
В-третьих, средством решения Горький показывает физическую силу. Просвещенный и творческий человек, он не был сторонником насилия, однако в его текстах мы не раз наблюдаем ситуацию, когда персонаж, окруженный жестокостью, в ответ прибегает именно к ней же. В повести «В людях» видим сцену, как юноша наблюдает за дворником, без жалости волочащим по земле пьяных и спящих после ночи девиц легкого поведения. В ответ на замечание молодого человека, дворник, насмехаясь над этим простым проявлением жалости, демонстративно убивает кошку. Рассвирепевший Алексей набрасывается на изверга. Подобные сцены позволяют пережить мотивы человека, не обнаруживающего иного выхода.
В-четвертых, Горький прямо обсуждает вопрос о возможности положительно окрашенных мотивов коллективности.
Самый ранний из рассматриваемых текстов, «Исповедь», построен как исследование общины. Главный герой - странник, обходящий монахов и приходы, ищет свою истинную церковь. Мона-
стырь разочаровывает его своей схожестью с замкнутым собранием лгущих и истязающих самих себя уродов (писатель не скупится на подробности нарушения монашеских правил). Толпа паломников-мирян еще ужаснее - больные, грязные и крикливые, они бесцельно носятся, словно пыль по ветру, от паперти к паперти. Разрешение задачи исканий оказывается несколько фантастическим. Герой случайно встречает старца, указывающего ему на общину рабочих, вместе читающих книги и коллективно воспитывающих детей, жизнь этой «общины» показывается крайне идеализированно. Впрочем, «Исповедь» связывают с религиозным поиском, с увлечением идеями богоискательства [8, с. 113].
В «Жизни Матвея Кожемякина» попытку найти основу сплоченности людей обнаруживаем в словах наставника и друга героя, солдата Пушкаря: «И ты так живи: с человеком - и подерись, а сердцем поделись...» [5]. Это идея убеждения лаской. Пушкарь рассказывает историю о том, как ему удалось убедить крестьян есть непривычный им картофель. По приказу и под страхом угроз они не желали этого делать, суеверно равняя употребление картофеля с богохульством, но когда Пушкарь сварил диковинный овощ и постарался ласково угостить их, спокойно приняли перемену. Другой, позитивно воспринимаемый персонаж повести, интеллигент Марк, также высказывается о возможных механизмах сплочения людей - таковым он считает совместный труд, общее обустройство России. Только ленивому человеку ничего не нужно, а тот, кто вкладывает свой труд, ценит и труд предков и работу соратников. В воспитании любви к труду, борьбе с леностной пассивностью видится изменение национальной психологии.
В статье представлен материал публикации автора, сделанной в издании: Проблемы российского самосознания: Максим Горький и русская провинция. К 150-летию со дня рождения. - Ярославль-Москва : РИО ЯГПУ, 2018 [15].
Библиографический список
1. Агурский, А. М. Великий еретик [Электронный ресурс] / А. М. Агурский // Вопросы философии. -1991. - № 8. - Режим доступа: //http://www.alt-future.narod. ru/NSM/eretik. htm
2. Ваксберг, А. И. Гибель Буревестника. М. Горький: последние 20 лет [Текст] / А. И. Ваксберг. - М. : Терра-спорт, 1999. - 396 с.
3. Горький, М. В людях [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/proza/v-lyudyah/v-lyudyah.htm
4. Горький, М. Детство [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/proza/detstvo/detstvo. htm
5. Горький, М. Жизнь Матвея Кожемякина [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/proza/zhizn-matveya-kozhemyakina/zhizn-kozhemyakina. htm
6. Горький, М. Исповедь [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/proza/ispoved/ispoved. htm
7. Горький, М. Мои университеты [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/proza/moi-universitety/moi-universitety.htm
8. Гостеев, И. А. Идеи Богостроительства в публицистике и художественном дискурсе М. Горького: хронология и эволюция [Текст] / И. А. Гостеев // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. - 2008. - № 76-1. -С. 111-114.
9. Дефье, О. В. Проза М. Горького о художнике и искусстве [Текст] / О. В. Дефье. - М. : Прометей,
1996. - 121 с.
10. Ильин, И. А. О русской культуре [Текст] // Ильин, И. А. Собрание сочинений в десяти томах / сост. и коммент. Ю. Т. Лисицы. - М. : Русская книга,
1997. - 560 с.
11. Кранихфельд, В. Утро жизни [Текст] / В. Кранихфельд // Современный мир. - 1914. -№ 12. - С. 116-133.
12. Луначарский А. В. Доклад на 2-м пленуме Оргкомитета Союза писателей СССР 12 февраля 1933 года [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://lunacharsky.newgod.su/lib/ss-tom-8/socialisticeskij-realizm-konspekt-doklada/
13. Любутин, К. Н. Размышления на тему: «Максим Горький как философ» [Текст] / К. Н. Любутин // Философия и общество. - 2002. - № 1(26). - С. 5-15.
14. Ницше, Ф. К генеалогии морали [Текст] // Ницше, Ф. Избранные произведения / пер. К. А. Свасьяна, Г. А. Рачинского, Ю. М. Антоновского. - СПб. : Азбука-классика, 2003. - 768 с.
15. Проблемы российского самосознания: Максим Горький и русская провинция. К 150-летию со дня рождения : по материалам Российской научной конференции с международным участием [Ярославль, 57 июня 2018 г.] и XV Всероссийской конференции Института философии РАН [Москва, 31 мая 2018 г. ]. -Ярославль - Москва : РИО ЯГПУ 2018. - 403 с.
16. Спиридонова, Л. А. Настоящий Горький: мифы и реальность [Текст] / Л. А. Спиридонова. - М. : ИМЛИ РАН, 2013. - 440 с.
17. Спиридонова, Л. А. Мифопоэтическая основа художественного мира Горького [Текст] / Л. А. Спиридонова // Максим Горький - Художник: проблемы, итоги и перспективы изучения. Горьков-ские чтения - 2000: Материалы Международной кон-
ференции. Нижний Новгород: Издательство Нижегородского университета. - 2002. - С. 3-12.
18. Фрейд, З. «Я» и «Оно»: Сборник [Текст] / З. Фрейд. - СПб. : Азбука-классика, 2009. - 288 с.
19. Цирулев, А. Ф. Проблема автобиографизма в трилогии М. Горького «Детство», «в людях», «Мои университеты» [Текст] / А. Ф. Цурулев // Вестник ННГУ - 2010. - № 2-1. - С. 269-273.
20. Шопенгауэр, А. Мир как воля и представление [Текст] // Шопенгауэр, А. Собрание сочинений в шести томах / общ. ред., сост., примеч. А. А. Чанышева. - М. : Книжный клуб «ТЕРРА», Республика, 1999. - 496 с.
Reference List
1. Agurskij, A. M. Velikij eretik = Great heretic [Jel-ektronnyj resurs] / A. M. Agurskij // Voprosy filosofii. -1991. - № 8. - Rezhim dostupa: //http://www.alt-future.narod. ru/NSM/eretik. htm
2. Vaksberg, A. I. Gibel' Burevestnika. M. Gor'kij: poslednie 20 let = Death of the thunder bird. M. Gorky: last 20 years [Tekst] / A. I. Vaksberg. - M. : Terra-sport, 1999. - 396 s.
3. Gor'kij, M. V ljudjah = My Apprenticeship [Jel-ektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/proza/v-lyudyah/v-lyudyah.htm
4. Gor'kij, M. Detstvo = Childhood [Jelektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://gorkiy.lit-info. ru/gorkiy/proza/detstvo/detstvo. htm
5. Gor'kij, M. Zhizn' Matveja Kozhemjakina = Matvei Kozhemyakin's life [Jelektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/proza/zhizn-matveya-kozhemyakina/zhizn-kozhemyakina.htm
6. Gor'kij, M. Ispoved' = Confession [Jelektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://gorkiy.lit-info. ru/gorkiy/proza/ispoved/ispoved. htm
7. Gor'kij, M. Moi universitety =My Universities [Jelektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://gorkiy.lit-info. ru/gorkiy/proza/moi-universitety/moi-universitety.htm
8. Gosteev, I. A. Idei Bogostroitel'stva v publicistike i hudozhestvennom diskurse M. Gor'kogo: hronologija i jevoljucija = The ideas of god-building in journalism and art discourse of M. Gorky: chronology and evolution [Tekst] / I. A. Gosteev // Izvestija RGPU im. A. I. Gercena. - 2008. - №76-1. - S. 111-114.
9. Defe, O. V Proza M. Gor'kogo o hudozhnike i is-kusstve = M. Gorky's prose about the artist and art [Tekst] / O. V. Defe. - M. : Prometej, 1996. - 121 s.
10. Il'in, I. A. O russkoj kul'ture = About the Russian culture [Tekst] // Il'in, I. A. Sobranie sochinenij v desjati tomah = Iliin, I. A. Collection works in ten volumes / sost. i komment. Ju. T. Lisicy. - M. : Russkaja kniga, 1997. -560 s.
11. Kranihfel'd, V. Utro zhizni = Morning of life [Tekst] / V. Kranihfel'd // Sovremennyj mir = Sovremenny mir. - 1914. - № 12. - S. 116-133.
12. Lunacharskij, A. V. Doklad na 2-m plenume Or-gkomiteta Sojuza pisatelej SSSR 12 fevralja 1933 goda = The report on the 2nd plenum of the Organizing commit-
tee of the Writers' USSR Union on February 12, 1933 [Jelektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://lunacharsky.newgod.su/lib/ss-tom-8/socialisticeskij-realizm-konspekt-doklada/
13. Ljubutin, K. N. Razmyshlenija na temu: «Maksim Gor'kij kak filosof» = Thoughts on the subject: «Maxim Gorky as a philosopher» [Tekst] / K. N. Ljubutin // Filosofija i obshhestvo = Philosophy and society. - 2002. - № 1(26). - S. 5-15.
14. Nicshe, F. K genealogii morali = To genealogy of morals [Tekst] // Nicshe, F. Izbrannye proizvedenija = Nietzsche, F. Selected works / per. K. A. Svas'jana, G. A. Rachinskogo, Ju. M. Antonovskogo. - SPb. : Azbu-ka-klassika, 2003. - 768 s.
15. Problemy rossijskogo samosoznanija: Maksim Gor'kij i russkaja provincija. K 150-letiju so dnja rozhdeni-ja : po materialam Rossijskoj nauchnoj konferencii s mezhdunarodnym uchastiem = Problems of the Russian consciousness: Maxim Gorky and the Russian province. To the 150 anniversary since the birth [Jaroslavl', 5-7 ijunja 2018 g.] i XV Vserossijskoj konferencii Instituta filosofii RAN [Moskva, 31 maja 2018 g.]. - Jaroslavl' - Moskva : RIO JaGPU, 2018. - 403 s.
16. Spiridonova, L. A. Nastojashhij Gor'kij: mify i real'nost' = Real Gorky: myths and reality [Tekst] / L. A. Spiridonova. - M. : IMLI RAN, 2013. - 440 s.
17. Spiridonova, L. A. Mifopojeticheskaja osnova hudozhestvennogo mira Gor'kogo = Mythopoetic basis of Gorky's art world of [Tekst] / L. A. Spiridonova // Maksim Gor'kij - Hudozhnik: problemy, itogi i perspek-tivy izuchenija. Gor'kovskie chtenija - 2000: Materialy Mezhdunarodnoj konferencii = Maxim Gorky- Artist: problems, results and prospects of study. Gorky readings - 2000: Materials of the International conference. -Nizhnij Novgorod: Izdatel'stvo Nizhegorodskogo univer-siteta. - 2002. - S. 3-12.
18. Frejd, Z. «Ja» i «Ono»: Sbornik = «I» and «It»: Collection [Tekst] / Z. Frejd. - SPb. : Azbuka-klassika, 2009. - 288 s.
19. Cirulev, A. F. Problema avtobiografizma v trilogii M. Gor'kogo «Detstvo», «v ljudjah», «Moi universi-tety» = Autobiographism problem in the trilogy by M. Gorky «Childhood», «My Apprenticeship», «My Universities» [Tekst] / A. F. Curulev // Vestnik NNGU = Bulletin of NNSU. - 2010. - № 2-1. - S. 269-273.
20. Shopengaujer, A. Mir kak volja i predstavlenie = World as will and representation [Tekst] // Shopengaujer, A. Sobranie sochinenij v shesti tomah = Schopenhauer, A. Collection works in six volumes / obshh. red., sost., primech. A. A. Chanysheva. - M. : Knizhnyj klub «TERRA», Respublika, 1999. - 496 s.
Дата поступления статьи в редакцию: 07.06.2018 Дата принятия статьи к печати: 28.06.2018
