Научная статья на тему 'Макрообраз леса в тетралогии Ф. А. Абрамова «Пряслины»: мифологический контекст'

Макрообраз леса в тетралогии Ф. А. Абрамова «Пряслины»: мифологический контекст Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
452
80
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
мифология / лес / мотив / лиственница / древо жизни / сакральность / обряды инициации / initiation rites (the rites of initiation) / mythology / forest / motive / larch / tree of life / sacrality

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Карасева Кристина Михайловна

В статье рассматривается вопрос о смысловой наполненности одного из древнейших образов в мировой литературе леса в рамках тетралогии Ф. Абрамова «Пряслины». В качестве отдельных аспектов в тетралогии «Пряслины» выступают характерные для мифологической традиции мотив леса как «храма Природы», напоминающий о священных рощах древних германцев, мотив леса как священного места, где совершались обряды инициации. Мотив леса как «храма Природы» реализуется в тетралогии «Пряслины» в повторяемом и варьируемом образе лиственницы, посредством неоднократно отмечаемых на уровне поэтики символов сакральности. Собственно мотив леса как священного места, где совершались обряды инициации, не представлен в тетралогии Ф. Абрамова «Пряслины». Однако можно усматривать в решении этого вопроса отголоски традиции репрезентации леса как «священного места», где совершались обряды инициации.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The issue of semantic fullness of one of the oldest images in the world literature the forest is considered in the context of F. A. Abramov"s tetralogy «Pryasliny». The typical motives for mythological tradition the motive of the forest as «the Temple of Nature», reminding of the sacred groves of ancient Germans, the motive of the forest as a sacred place where initiation rites took place appear as individual aspects in tetralogy «Pryasliny». The motive of the forest as «the Temple of Nature» is realized in tetralogy «Pryasliny» in the continuous and varying image of a larch, repeatedly noted on the poetical level by means of symbols of sacrality. In fact, the motive of the forest as a sacred place where initiation rites took place is not presented in F. Abramov"s tetralogy «Pryasliny». However, the echo of this tradition of representation of the forest as a sacred place where initiation rites took place may be traced in the solution of this question.

Текст научной работы на тему «Макрообраз леса в тетралогии Ф. А. Абрамова «Пряслины»: мифологический контекст»

К. М. Карасева

МАКРООБРАЗ ЛЕСА В ТЕТРАЛОГИИ Ф. А. АБРАМОВА «ПРЯСЛИНЫ»: МИФОЛОГИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

В статье рассматривается вопрос о смысловой наполненности одного из древнейших образов в мировой литературе — леса в рамках тетралогии Ф. Абрамова «Пряслины». В качестве отдельных аспектов в тетралогии «Пряслины» выступают характерные для мифологической традиции мотив леса как «храма Природы», напоминающий о священных рощах древних германцев, мотив леса как священного места, где совершались обряды инициации. Мотив леса как «храма Природы» реализуется в тетралогии «Пряслины» в повторяемом и варьируемом образе лиственницы, посредством неоднократно отмечаемых на уровне поэтики символов сакральности.

Собственно мотив леса как священного места, где совершались обряды инициации, не представлен в тетралогии Ф. Абрамова «Пряслины». Однако можно усматривать в решении этого вопроса отголоски традиции репрезентации леса как «священного места», где совершались обряды инициации.

Ключевые слова: мифология, лес, мотив, лиственница, древо жизни, сакральность, обряды инициации.

К. Karasyova

MACRO-IMAGE OF THE FOREST IN F. A. ABRAMOV'S TETRALOGY «PRYASLINY»: A MYTHOLOGICAL CONTEXT

The issue of semantic fullness of one of the oldest images in the world literature - the forest -is considered in the context of F. A. Abramov's tetralogy «Pryasliny». The typical motives for mythological tradition - the motive of the forest as «the Temple of Nature», reminding of the sacred groves of ancient Germans, the motive of the forest as a sacred place where initiation rites took place - appear as individual aspects in tetralogy «Pryasliny». The motive of the forest as «the Temple of Nature» is realized in tetralogy «Pryasliny» in the continuous and varying image of a larch, repeatedly noted on the poetical level by means of symbols of sacrality.

In fact, the motive of the forest as a sacred place where initiation rites took place is not presented in F. Abramov's tetralogy «Pryasliny». However, the echo of this tradition of representation of the forest as a sacred place where initiation rites took place may be traced in the solution of this question.

Keywords: mythology, forest, motive, larch, tree of life, sacrality, initiation rites (the rites of initiation).

Образ леса выступает в качестве культурологической константы русского самосознания, в качестве символа русской ментальности. В структуре национальной картины мира русского человека этот образ представлен на всех уровнях. Однако каждый раз он воссоздается в той или иной ипостаси: с одной стороны, лес — это храм для души и тела, с другой — лес «вызывает» на поединок, в котором дол-

жен быть выявлен победитель и побежденный.

В тетралогии Ф. Абрамова «Пряслины» повествуется о жизни северного русского крестьянства в архангельской деревне Пе-кашино. Пекашинцы как истые северяне непонаслышке знают о лесе: «Зимой, засыпанные снегом и окруженные со всех сторон лесом, пинежские деревни мало чем отличаются друг от друга. <...> Целые по-

коления пекашинцев, ни зимой, ни летом не расставаясь с топором, вырубали, выжигали леса, делали расчистки, заводили скудные, песчаные да каменистые, пашни» [1, с. 7]. Издавна на Севере «жизнь уходила из деревни в леса... на всю зиму», поскольку «... нельзя северянину прожить без леса» [1, с. 276]. Лес — это не только источник тепла, пищи, но и враждебная человеку сила: «От леса кормились, лесом обогревались, но лес же был и первый враг. Всю жизнь северный мужик прорубался к солнцу, к свету, а лес так и напирал на него: глушил поля и сенные покосы, обрушивался гибельными пожарами, пугал зверем и всякой нечистью» [1, с. 8].

Существенная роль леса в крестьянском быту неоспорима: это важное укрытие, источник тепла, пищи, сырье для изготовления различных изделий и, наконец, материал для строительства жилья. Дом для крестьянина — не просто жилое пространство, а локус всей его жизни [9, с. 11]. В. Белов в книге «Лад» отмечал, что «родной дом, а в доме очаг и красный угол были средоточием хозяйственной жизни, центром всего крестьянского мира» [4, с. 138]. Следует отметить, что дом не ограничивается лишь семейным миром. Дом — это все Отечество [9, с. 12]. С этой точки зрения знаковой является фраза, произнесенная абрамов-ским героем Михаилом Пряслиным: «Россия из домов состоит. Да, из деревянных, люди которые рубили» [2, с. 401]. В ассоциативном плане Россия являет собой череду изб — деревянных крестьянских домов — с их неповторимыми запахами древесины, печного дыма. Иными словами, это «избяная» Россия, образ которой запечатлен в культурном сознании каждого русского.

Лес представляет собой органическое соединение деревьев с определенного вида кустарниками, травами. Дерево есть символ леса, т. е. пространства, покрытого деревьями. Образ дерева имеет большое значение в системе народного понимания. Оно

[дерево. — К. К.] почиталось как «свидетель вечности и бессмертия природного мира». В тетралогии Ф. Абрамова неоднократно упоминается лиственница: «Пека-шино распознают по лиственнице — громадному зеленому дереву [подчеркнуто мной. — К. К.], царственно возвышающемуся на отлогом скате горы. Кто знает, ветер занес сюда летучее семя или уцелела она от тех времен, когда тут шумел еще могучий бор и курились дымные избы староверов? Во всяком случае, по загуменью. еще и теперь попадаются пни. Полуистлевшие, источенные муравьями, они могли бы многое рассказать о прошлом деревни» [1, с. 119]. Особую смысловую нагрузку в структуре приведенного описания лиственницы несет информация о том, что это дерево, возможно, уцелело «. от тех времен, когда тут шумел еще могучий бор...». Это своеобразный отсыл к древности. Лиственница могла быть «свидетелем», «соучастником» событий тех далеких времен. Кроме того, если обратить внимание на этимологию лексемы «древний» в значении «стародавний», «старейший», «вечный», то оно непосредственно связано с лексемой «дерево». Этимологический анализ этих лексем свидетельствует об их принадлежности к одному корневому гнезду [10, с. 5]. Иначе говоря, посредством образа лиственницы поддерживается идея сокровенности и незыблемости природного мира. Природа бессмертна, в отличие от человека — ее части.

Согласно мифологическим представлениям есть так называемая космическая ось, вокруг которой простирается мир. Этой осью может выступать дерево, что соответствует мифу о древе — столпе неба [9, с. 18]. Столп неба представляет собой не что иное, как ось мира, древо жизни, произрастающее в центре мира. Абрамовская лиственница — это метафора древа жизни: «Здесь-то лет тридцать с лишним назад в прохладном сумраке зеленой лиственницы и пустил свои корни Степан Андреянович»

[1, с. 21]. У древних славян существовало представление о «древе как элементе приобщения к миру предков [6, с. 39]. Данное представление было закреплено в самосознании русского человека и постепенно трансформировалось в символ. «Царственно возвышающаяся лиственница» у Ф. Абрамова — это образ-символ, воплощающий понятие исторической памяти.

Лес — один из древнейших образов в мировой литературе, пришедший из мифологии. Античная традиция «представляет образ леса как совокупность деревьев, лишенную ощущения единой и органической массы; здесь популярен мотив священной рощи». В Германии XVI в. характерными были образы леса как «храма Природы», подспудно напоминающие о «священных рощах» древних германцев» [7, с. 49].

Вообще «для мифологического сознания славян характерно последовательное сближение дерева и храма как священных мест, где совершались обряды» [3, с. 158-159]. На наш взгляд, в тетралогии Ф. А. Абрамова «Пряслины» локализован мотив леса как «храма Природы». Указанный мотив реализуется, в частности, в повторяемом и варьируемом образе лиственницы.

В мифологическом сознании славян лес населялся различного рода божествами и духами. Считалось, что деревья — это души умерших людей, рубить некоторые породы деревьев, носивших звание священных [подчеркнуто мной. — К. К.], было смертным грехом. Принимая во внимание данный факт, отмечаем, что «царственно возвышающаяся лиственница» у Ф. Абрамова может быть отнесена к категории священных деревьев. Данное утверждение вытекает из обозначенного выше положения о лиственнице в тетралогии «Прясли-ны» как метафоре древа жизни.

Как уже отмечалось, согласно мифологическим представлениям есть пространство, организованное в виде ряда концентрических областей (сфер, локусов) с возрастающей от периферии к центру сакрально-

стью [3, с. 158-159]. Символизм данного пространства сопряжен с мифологемой пути [12, с. 256-271], пролегающего от периферии к «центру», символизируемого образами горы, храма, дерева и другими эквивалентами Axis Mundi [ось мира. — К. К.] [13, с. 48]. Центральный локус этого пространства может быть представлен всевозможными объектами, в частности, деревьями. Обычно они находятся на горе, т. е. так или иначе включены в предшествующий локус в качестве центральной и максимально сакральной точки. Отметим, что лиственница у Ф. Абрамова возвышается «на отлогом скате горы». Именно в этой пространственной точке возможно «объединение подземной области, поверхности земли и неба» в соответствии с мифологическим видением, что, в свою очередь, является задачей Axis Mundi.

Формой присутствия вышеназванного мотива являются отдельные словосочетания, характеризующиеся повышенной степенью семантической насыщенности. Так, в описании соснового леса у Ф. Абрамова следует выделить «лексические единицы», посредством которых полуреализуется в тексте мотив леса как «храма Природы»: <...> Даже молодой сосняк, хмурый и равнодушный к радостям, как истый северянин, и тот стыдливо топорщился розоватыми свечками, присыпанными белой мукой» [1, с. 79]. В структуре приведенного описания соснового леса обращает на себя внимание словоформа «свечками», в сочетании с другими грамматическими формами образующая развернутую метафору.

Традиционно свеча рассматривается как символ сакральности, восходящий к образу свечи, зажигаемой Богом во имя спасения человеческих жизней. Образ свечи характеризуется высокой степенью семиотичности. Свеча — это знак приобщения к божественному миру; зажженная свеча — это молитва, с которой человек обращается к Богу.

По нашему мнению, правомерно рассматривать образ «света» в тетралогии

«Пряслины» в качестве формы реализации мотива леса как «храма Природы». Образ «света» имеет богословскую подоплеку. В Библии — в книге «Бытие» — написано: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы» [5, с. 1]. Традиционно святые представали окруженные ореолом — световой каймой, подобной сиянию. Наличие такой световой каймы служило указанием на богоизбранность.

Как уже отмечалось, в языческих представлениях славян деревья обожествлялись, считались священными. Очевидно, что сопровождающий деревья световой поток может быть квалифицирован как неотъемлемый атрибут сакральности. В подтверждение обозначенного суждения находим в третьем романе Ф. Абрамова «Пути-перепутья» следующий эпизод: «<...> Так у пекашинцев испокон веку: уж если довелось тебе забраться в Красный бор, то хоть немного, а покружи в приречном лесу. Грибов да ягод тут, может, много и не наберешь, а на свет белый глянешь повеселее. В любую погоду в Красном бору сухо. И светло. От сосен светло. <...>» [2, с. 134].

При истолковании приведенного эпизода особое внимание обращает конструкция «от сосен светло». Полагаем, что в данной номинативно-безличной конструкции материализуется представление о священности деревьев и соответственно о лесе — пространстве, покрытом деревьями, — как о «храме Природы».

Свет, исходящий от сосен, — это своего рода божественная благодать, ниспосланная людям. Обоснованность данного тезиса очевидна: в этом же эпизоде выделяем утверждение о том, что именно в Красном бору «на свет белый глянешь повеселее». Иными словами, видение света в лесу дает человеку возможность обрести душевную гармонию.

Мировая мифология очень часто представляет лес как пограничную зону между миром мертвых и миром живых, поэтому именно здесь проводились обряды инициа-

ции. «Обряд посвящения производился всегда именно в лесу. Это — постоянная, непременная черта его по всему миру. Там, где нет леса, детей уводят хотя бы в кустарник» [11, с. 57].

В отношении тетралогии Ф. Абрамова «Пряслины» не представляется возможным выделение собственно указанной семантики макрообраза леса. Однако считаем возможным усматривать в решении этого вопроса отголоски традиции репрезентации леса как «священного места», где совершались обряды инициации.

Исходя из обозначенной позиции целесообразно проанализировать эпизод, в котором Лиза Пряслина предается воспоминаниям об «иных временах», находясь в лесу. Экскурс героини в прошлое показывает, как ее душа проходит через нравственный фильтр — память: «<...> И перво-наперво вспоминался тот день, когда она впервые по этой дороге шагала на Синель-гу. С братьями. И она вся трепетала, вся искрилась <. > Вся была ожиданием новой жизни, нового счастья. <...>» [2, с. 377].

Посредством временного перемещения изображаются нравственно-психологические изменения героини. Душа Лизы проходит через такой нравственный фильтр, как вина: «<...> Что сталось теперь со всеми ими? Где та дружная пряслинская семья? <.> И Михаил вечор шумел и топал ногами, — заслужила. Нет ей прощенья! Никакими молитвами, никакими покаяньями не замолить вину перед Степаном Андреяно-вичем» [2, с. 377]. Учитывая изложенное, полагаем, что такого рода воспоминания следует рассматривать в качестве детерминанты нравственного перелома в сознании героини Ф. Абрамова. При этом отмечаем, что экскурс Лизы Пряслиной в прошлое, с которым связан целый комплекс переживаний, происходит именно под сенью леса, в чем справедливо можно усматривать отзвуки традиции репрезентации леса как «священного места», где совершались обряды инициации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абрамов Ф. Пряслины: Трилогия. — Л.: Лениздат, 1978.

2. Абрамов Ф. А. Пути-перепутья. Дом: Романы. 3-я и 4-я книги тетралогии «Братья и сестры». — Ижевск, 1985.

3. АгапкинаП. П. Дерево // Славянская мифология. — М., 1985.

4. Белов В. И. Избранные произведения: В 3 т. Т. 1. — М., 1984.

5. Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. Канонические: Книга «Бытие». — Минск, 1996.

6. Велецкая Н. Н. Языческая символика архаических ритуалов. — М., 1978.

7. Иванов В. В., СоколовМ. Н. Лес // Мифы народов мира. Т. 2. — М., 1995.

8. Ланге Е. В. Творчество П. Карпова в контексте литературно-эстетических и религиозно-философских исканий XX в.: Дис. ... канд. филол. наук: [Электронный ресурс]. — Череповец, 2005.

9. Новожеева И. В. Концепция человека в деревенской прозе 1960-1980-х годов. — Брянск, 2007.

10. Полонский А. В. Русский язык между «лесом» и «степью // Вестник Евразии. 2006. № 1.

11. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л., 1986.

12. Топоров В. Н. Модель мира // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. — М., 1992.

13. ЭлиадеМ. Аспекты мифа: Пер. с фр. — М., 2000.

REFERENCES

1. AbramovF. Prjasliny: Trilogija. — L.: Lenizdat, 1978.

2. Abramov F. A. Puti-pereput'ja. Dom: Romany. 3-ja i 4-ja knigi tetralogii «Brat'ja i sestry». — Izhevsk, 1985.

3. AgapkinaP. P. Derevo // Slavjanskaja mifologija. M., 1985.

4. Belov V. I. Izbrannye proizvedenija: V 3 t. T. 1. M., 1984.

5. Biblija: Knigi svjawennogo pisanija Vethogo i Novogo Zaveta. Kanonicheskie: Kniga «Bytie». — Minsk, 1996.

6. VeleckajaN. N. JAzycheskaja simvolika arhaicheskih ritualov. — M., 1978.

7. Ivanov V. V., SokolovM. N. Les // Mify narodov mira. T. 2. — M., 1995.

8. Lange E. V. Tvorchestvo P. Karpova v kontekste literaturno-jesteticheskih i religiozno-filosofskih iskanij XX veka: Dis. ... kand. filol. nauk: [Jelektronnyj resurs]. — CHerepovec, 2005.

9. NovozheevaI. V. Koncepcija cheloveka v derevenskoj proze 1960-1980-h godov. — Brjansk, 2007.

10. Polonskij A. V. Russkij jazyk mezhdu «lesom» i «step'ju // Vestnik Evrazii. 2006. №1.

11. Propp V. JA. Istoricheskie korni volshebnoj skazki. — L., 1986.

12. Toporov V. N. Model' mira // Mify narodov mira: JEnciklopedija: V 2 t. T. 2. — M., 1992.

13. JeliadeM. Aspekty mifa: Per. s fr. — M., 2000.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.