CC BY
3Историография
Ф.А. Михайловский
Магистратские компоненты власти Августа в зарубежной историографии Х1Х-ХХ вв.
В статье рассматривается проблема конституционной базы Августа. Автор начинает с концепции Т. Моммзена и показывает, что в историографии Х1Х-ХХ веков имелись как её сторонники, так и оппоненты. Несомненно, власть Августа проистекала из разных источников, но его конституционную базу составляли только империй и трибунская власть. Специальное внимание уделено поэтому различным интерпретациям этих магистратских компонентов власти Августа (исследованиям М. Гранта, М. Хэммонда, Дж. Чилвера, Э.Е. Сэлмона, А.Х.М. Джонса и др.).
Ключевые слова: Август; принципат; трибунская власть; империй.
Принципату Августа посвящено необозримое количество исследований. Нет недостатка и в историографических обзорах1, выполненных под тем или иным углом зрения2. Настоящий обзор ограничивается целью: охарактеризовать взгляды ряда зарубежных исследователей по вопросу о значении государственно-правового аспекта принципата Августа в целом и магистратских источников власти первого римского принцепса в частности.
В научной литературе проблема правовой основы власти Августа впервые была поставлена Т. Моммзеном в его фундаментальном труде по римскому государственному праву3. Исследуя три элемента римской конституции — магистратуры, гражданство и сенат — Т. Моммзен особое внимание уделил магистратской власти. Он подчеркивал преемственность империя царей, республиканских магистратов и императора. Тем самым императорская власть трактовалась Т. Моммзеном не как монархическая по характеру, а как чрезвычайная магистратура. В качестве ее основополагающих компонентов ученый выделил магистратские по происхождению: проконсульский империй и трибунскую власть4.
Империй принцепса не был новой и особой формой, а имел своим прототипом империй проконсулов и пропреторов времени республики, который, однако, стал неограниченным во временном и территориальном отношениях5. Империй
наделял императора важнейшими полномочиями, но не обеспечивал его правовой статус, поскольку принятие консулата было явлением спорадическим. Правовой статус определялся трибунской властью, принимавшейся отдельно от должности. Август впервые получил ее в 36 г. до н.э., что было подтверждено в 23 г. до н.э. Трибунская власть предоставлялась на основании закона (lex de imperio), который включал в себя также дополнительные к трибунской власти и проконсульскому империю полномочия. Кроме того, императоры наделялись отдельными прерогативами консульской и цензорской власти, но не собственно магистратурами. В целом созданный Августом принципат, согласно оценке Т. Моммзена, не был ни монархией, ни республикой, но юридически представлял собой «диархию» (двоевластием») императора и сената6.
Теорию Т. Моммзена о преемственности империя царей, республиканских магистратов и принцепсов, а также его общую оценку принципата Августа как «диархии» разделяли большинство исследователей конца XIX - начала ХХ веков. И все же характер полномочий принцепса ряд ученых трактовали иначе. Так, П. Виллемс особо подчеркивал, что империй Августа не был идентичен империю республиканских промагистратов, а его трибунская власть — власти народных трибунов. Империй и трибунская власть, по мнению исследователя, предоставлялись сенатом, причем «закон об империи» (lex de imperio) был выражением первого элемента власти принцепса. В целом, принимая теорию «диархии» сената и императора, П. Виллемс указывал, что разделение власти было только де-юре, а де-факто император имел больше полномочий7. О. Карлова считал, что базой императорской власти было не сочетание проконсульского империя и трибунской власти, а общая lex de imperio, подразумевавшая более обширную, почти монархическую власть. Империй Августа не имел аналогов, кроме того, императору отдельно присуждался jus proconsulare, который давал право контроля над сенатскими провинциями8.
Признание магистратских источников императорской власти влияло на общую оценку принципата как системы, взятой в целом, но не было определяющим. Так В. Гардтхаузен в трехтомном труде «Август и его время», охватывающем период от гражданских войн до смерти Августа и написанном в жанре биографического исследования, рассматривал принципат как монархическую систему. Ученый считал наиболее точной аналогию с тиранией в античном понимании и указывал, что в отличие от полноценной монархии, в принципате не был решен вопрос о наследовании власти. Тем не менее, его оценка власти Августа близка к точке зрения ученых юридической школы Т. Моммзена. Основой власти принцепса В. Гардтхаузен считал империй, но был не согласен с определением его как проконсульского. И все же он был солидарен с Т. Моммзеном в том, что гражданская власть императора более всего указывает на свой магистратский характер, ибо она представляла собой кумуляцию старых республиканских должностей9. В то же время Эд. Мейер не только поддержал концепцию диархии, но заявил, что в принципате власть
принадлежала, главным образом, сенату, а принцепс выступал всего лишь его охранителем и защитником. В его трактовке монархия существовала при Цезаре, а при Августе была восстановлена республика, хотя старый республиканский строй себя изжил10. Может быть, наиболее яркий оппонент Т. Моммзена в оценке личности и роли Цезаря, итальянский ученый Г. Ферреро также трактовал принципат как республику11. В целом необходимо отметить, что возражения исследователей вызывала, главным образом, моммзеновская теория диархии, а не его концепция императорской власти. Так, авторы «Кембриджской древней истории» не считали принципат диархией, но не видели в Августе и монарха, признавая магистратский характер его власти12.
В 30-е гг. ХХ века появились работы, авторы которых акцентировали значение экстралегальных основ императорской власти. Примером может служить исследование А. фон Премерштейна13. Ученый считал, что в основе особого положения Октавиана в государстве была клятва, принесенная ему населением Италии и западных провинций в 32 г. до н.э. перед началом войны с Антонием и Клеопатрой. В дальнейшем клятва была принесена населением восточных провинций, а при последующих принцепсах она стала обязательной процедурой в начале каждого нового правления. Принцепс тем самым выступал в роли патрона по отношению ко всем гражданам империи, что символизировал титул «Отец отечества», принятый Августом во 2 г. до н.э. Правовым выражением обширного патроната были особые полномочия, полученные за четверть века до этого14. От сената Август получил особый авторитет (auctoritas), и это понятие имело правовое значение, фактически являлось одним из государственно-правовых полномочий императора. Однако А. Премерштейн не отрицал того, что юридическую основу власти все же составляли imperium proconsulare и tribunicia potestas. Он просто стремился выявить дополнительные основания господствующего положения правителя.
В «Римской революции» Р. Сайма, посвященной главным образом изучению социально-политической базы принципата, роли различных слоев и политических группировок правящей римской аристократии и муниципальной знати, исследование правовых основ императорской власти не имеет большого значения15. Автор считал схематизмом выдвижение на передний план юридических основ власти. По его мнению, важнее всех полномочий была auctoritas. Однако Р. Сайм не придавал этому понятию, правового значения. Юридически принципат, согласно взгляду ученого, начинается все же с реформы власти 23 г. до н.э., когда Август получил imperium proconsulare и tribunicia potestas.
Значительный вклад в изучение принципата внес М. Грант, впервые широко использовавший и изучивший монетные серии для решения конституционных проблем16. Он обоснованно выступил против недооценки легальной базы императорской власти А. Премерштейном и не признал в качестве таковой отношений патроната — клиентелы. Но его собственная интерпретация власти принцепса тоже принадлежит к числу тех, в которых акцентируются внеправовые источни-
ки императорской власти. М. Грант доказывал, что Август постепенно выходил за пределы своего империя и правил в силу авторитета (auctoritas).
В целом в 30-40 гг. возобладал взгляд на принципат как на уникальную государственно-политическую форму, которую невозможно четко определить в современных терминах. Его своеобразие состоит в том, что это был монархический институт, введенный в институты республиканские. Правовая форма принципата объявлялась специфическим римским явлением, выходящим за пределы смысла, понятного современному историку. Подобно Р. Сайму, о невозможности четкой дефиниции принципата как системы заявляли Т. Райс Холмс и П. де Франчиши17.
Нельзя, однако, сказать, чтобы в историографии принципата было время, когда бы конституционный аспект вовсе игнорировался. В те же 30-е гг. появилось фундаментальное историко-правовое исследование американского ученого М. Хэммонда, выдержавшее в дальнейшем несколько изданий 18. Автор фактически в полном объеме поддержал теорию диархии Т. Моммзена и его оценку юридических основ императорской власти. Он акцентировал правовой элемент и считал, что теоретически власть скорее принадлежала сенату, который представлял римский народ, а принцепс был чрезвычайным магистратом.
В 50-60-е гг. вновь возобладал правовой подход, когда вышли в свет работы Дж. Чилвера, Э.Т Сэлмона, А.Х.М. Джонса19. Дж. Чилвер в итоге своего обзора исследований по конституционным проблемам принципата констатировал, что вопросы, связанные с положением Августа в государстве, остаются дискуссионными. А.Х.М. Джонс указывал, что тенденция рассматривать конституционное положение как малозначимое, имела положительное значение для изучения экстралегальных источников власти (auctoritas и клиентелы), но они не выявили необходимости игнорировать конституционные основы власти, которые были ориентированы на широкие слои населения. Э.Т. Сэлмон также указал, что единства взглядов на форму и характер господства Августа в государстве нет, но экстралегальные основы власти правителя не означают, что он отказался от солидной юридической базы. Кроме того, Э.Т. Сэлмон расценил как важное достижение исследований принципата признание эволюционно-сти, постепенности его развития.
В те же годы Л. Виккерт20 главное внимание уделил термину princeps и на большом фактическом материале доказал, что термин просто выражал идею первенства в государстве, но правового значения не имел. Л. Виккерт рассмотрел также правовую основу принципата. Его подход к проблеме можно назвать эклектическим: основа власти — проконсульский империй и трибунская власть, а также auctoritas. Но в отличие от М. Гранта исследователь видит в auctoritas сочетание правового и неправового элементов. В целом ученый пришел к выводу о невозможности определения принципата современными конституционными понятиями. Такой подход к принципату, называемый «синтетическим» или «эклектическим»21, стал в целом характерен
для зарубежной историографии. Об этом свидетельствует выход огромного, включающего более тридцати томов, сводного труда «Взлет и падение Римского мира»22, в котором исследователи стремились учитывать разные стороны созданного Августом принципата.
В 80-90-е гг. наибольшим вниманием пользовался идеологический и культурологический аспект (работы Э. Уоллес-Эдрилла, П. Занкера и др.)23. Но исследование социально-психологических условий становления империи, культуры и идеологии века Августа показывает сложное переплетение республиканских традиций и монархических тенденций, так что едва ли не во всех аспектах принципата присутствует старый вопрос: республика, монархия или диархия? В зарубежной историографии преобладает все же оценка принципата Августа как монархической системы. Так, например, крупнейший исследователь эпохи империи Ф. Миллар в ряде работ развивал концепцию изначальной монархической природы принципата24. В статье, посвященной второму триумвирату, он, в частности, доказывал, что республиканского при триумвирате было больше, чем в «восстановленной республике» Августа.
При этом государственно-правовой аспект, пожалуй, утратил доминирующую роль, какую он имел в течение нескольких десятилетий после выхода трудов Т. Моммзена. Так, из девятнадцати статей в сборнике «Между республикой и империей» ни одна не посвящена специально государственноправовому аспекту принципата, хотя авторы, конечно, в той или иной степени его учитывают (особенно В. Эдер)25. Тем не менее, со времени Т. Моммзена большинство исследователей в качестве государственно-правовой базы правления Августа рассматривали магистратские компоненты власти: империй и трибунскую власть или, по крайней мере, отводили им значительную роль.
Вместе с тем среди авторов, акцентировавших магистратские источники власти Августа, имеются разногласия относительно их генезиса, качества, компетенции и значения. Разве что вопрос о генезисе трибунских полномочий Октавиана-Августа с формально-юридической точки зрения можно считать решенным: полную трибунскую власть Август принял только в 23 г. до н.э. после того, как предварительно был наделен отдельными ее прерогативами26. При этом компетенция трибунской власти принцепса остается дискуссионной. По мнению А.Х.М. Джонса, к имевшимся у Августа трибунским прерогативам в 23 г. до н.э. добавились право интерцессии, права совета с сенатом и обращения к народу27. М. Хэммонд указывает также право на первоочередной созыв сената, право налагать наказания и право наделять юрисдикцией28. Э.Т. Сэлмон считает, что право на первоочередной созыв сената, а также дополнительное право приходить в сенат в любое время, скорее, консульскими прерогативами, не имеющими отношения к трибунской власти29. Право совета с сенатом он рассматривает как трибунское, но считает, что трибунская власть не включала права в любое время и по любому случаю созывать сенат. Не связанным с трибунской властью, в отличие от большинства исследователей, считает данное право Л. Виккерт30.
Вопрос о сущности империя Августа в 27 и 23 гг до н.э. представляется менее дискуссионным. Исследователи отказались от конструкции Т. Моммзена, по которой империй Августа уже с 27 г. до н.э. представлял собой сочетание высшего империя над всеми провинциями и проконсульского над императорскими, признав, что основным элементом власти Августа в 27-23 гг. до н.э. выступал империй консула, который сочетался с проконсульским империем, распространявшимся на провинции, ставшие императорскими31. После реформы 23 г. до н.э. проконсульский империй был трансформирован в двух отношениях: стал «высшим» по отношению к империю всех проконсулов и неслагаемым при пересечении померия32.
Признание действенности империя в Риме означает, что Август в 23 г. до н.э. пошел на явное нарушение республиканской конституции, — идея, устраивающая не всех исследователей. Так, например, Э.Т. Сэлмон полагает, что несла-гаемость проконсульского империя означала лишь, что Августу не требовалось получать империй всякий раз по приезде в Рим, но в пределах городской черты он империем не обладал33. Однако эта, так сказать, ущербность империя была, по объяснению Э.Т. Сэлмона, устранена в 19 г. до н.э., когда Август был наделен отдельными прерогативами консульского империя34. Расходясь, таким образом, во взглядах на генезис империя, исследователи соглашаются в том, что империй действовал повсеместно и был «высшим».
Различное понимание компетенции трибунской власти и качества империя приводит к значительной градации оценок этих элементов власти Августа. М. Грант35 высказал мнение, что до 27 г. до н.э. деятельность Октавиана не была законодательно оформлена, а подводилась под какие-либо традиционные права. Так, в 30 г. до н.э. tutela principis была связана с трибунским расширенным правом помощи. Все постановления общего порядка, не связанные прямо с военной или административной сферой, принимались благодаря не проконсульскому империю, а auctoritas, и проводились при помощи неофициальных советов или письменных указаний36. После упразднения в 27 г. до н.э. так называемого высшего проконсульского империя Август, по мнению М. Гранта, всегда правил благодаря своей auctoritas. Однако правовыми документами, оформлявшими его волю, были постановления сената. В 27-23 гг. до н.э. консульские полномочия, а с 23 г. до н.э. исключительно трибунская власть давали Августу благодаря своим прерогативам на созыв сената и на первоочередную консультацию с ним возможность реализовать auctoritas в сенате37. В 19-18 гг. до н.э., которые М. Грант считает заключительным этапом в становлении принципата, трибунская власть была использована Августом для проведения через трибутные комиции законодательства о нравах38. Показательно, по мнению М. Гранта, и то, что именно в 18 г. до н.э. Август разделил трибунскую власть с Агриппой39. Таким образом, считая, что auctoritas Августа после 23 г. до н. э. основывалась в сенате исключительно на трибунской власти, М. Грант отводил последней очень важную роль в государственно-правовом оформлении принципата40.
Иначе определяет значение трибунской власти и империя Э.Т. Сэлмон. Он указывает, что у Августа не могло быть ясного плана на много лет вперед, а потому государственно-правовые формы принципата складывались постепенно, при этом всякий новый «конституционный» шаг вызывался исключительно обстоятельствами момента41. На первом этапе (27-23 гг. до н.э. ) Август имел консульский империй, распространявшийся на императорские провинции42. Отказ от консулата в 23 г. до н.э. автор объясняет тем, что Август уже запланировал свой отъезд из Италии и потому нуждался в «конституционной» замене консульской власти для сохранения позиций в Риме, вследствие чего и принял трибунскую власть43. Но уже в 22 г. до н.э. в связи с народными волнениями, вызванными недостатком хлеба и отсутствием имени Августа в списках кандидатов на консульских выборах, обнаружилось, что трибунская власть не компенсировала полностью консульский империй. Август не мог тогда на основании своей трибунской власти ни назначить Агриппу префектом города, ни руководить консульскими выборами. Это вызвало, по мнению Э.Т. Сэлмона, новое изменение в государственно-правовом положении принцепса44. В 19 г. до н.э. он получает отдельные прерогативы консульского империя, а также право назначать префектов города и соегсШо ^ісі риЬІісі45. В 8 г. до н.э. вновь потребовались специальные, ранее не предусмотренные полномочия. Проведение в том году ценза на основе империя Э.Т. Сэлмон убедительно объясняет внешними обстоятельствами: на северных границах создалось серьезное положение, умер Друз, и Август чувствовал необходимость своего присутствия там. Ценз этого года был, по мысли Э.Т. Сэлмона, ничем иным, как подсчетом войск. В 5 и 2 гг. до н.э. также исключительно по внезапно возникшим обстоятельствам Август получал консульскую власть. В последнем случае он принял также титул «Отец отечества». И вместе с тем принципат обрел свою окончательную государственно-правовую форму. С этого времени его можно считать и по названию, и по сути монархией46. Итак, с точки зрения Э.Т. Сэлмона, трибунская власть играла скорее вспомогательную роль в оформлении принципата. Она была первоначально использована как случайная и в целом неудачная замена консулату, как дополнение проконсульскому империю. В дальнейшем из-за недостаточной компетенции этой власти Август вновь обратился к империю, прерогативы которого были, таким образом, важнейшим основанием господствующего положения принцепса.
За пределами исследования Э.Т. Сэлмона остался вопрос, почему Август не только не отказался от трибунской власти, но официально объявил ее едва ли не главной своей правовой базой. Ответ на него можно найти в работах М. Хэммонда и А.Х.М. Джонса. Оба исследователя также считают, что реальной основой власти Августа был империй, а трибунская власть лишь дополняла его прерогативы. Но в то время как М. Хэммонд признает некоторое значение для Августа трибунских прав в комициях и в сенате, а также права интерцессии, А.Х.М. Джонс считает их несущественными47. По мнению А.Х.М. Джонса, Ав-
густ всегда мог положиться на вето верного ему трибуна, а для проведения законодательства использовать кого-либо из консулов. Ценность для Августа трибунской власти, по мнению М. Хэммонда, состояла скорее в ее сентиментальном восприятии народом, чем в ее практической полезности48.
Мысль о большом идеологическом значении трибунской власти высказывает также А.Х.М. Джонс. По его мнению, опорой принципата был тот «средний класс», к которому принадлежали Цицерон, Веллей Патеркул, Ливий и Тацит — римские граждане в третьем поколении, «сентиментальные республиканцы», благоговевшие перед республиканским прошлым49. Недовольство этого «миддл-класса», а также ближайшего окружения Августа властью, основанной в 27-23 гг. до н.э. на непрерывном занятии консулата, привело к реформе 23 г. до н.э. С этого времени самой несущественностью прерогатив трибунской власти Август маскировал свою подлинную опору — империй. Кроме того, трибунская власть служила символом республиканизма50.
Итак, в оценке М. Хэммонда и А.Х.М. Джонса, трибунская власть не играла заметной конструктивной роли в принципате, а имела главным образом символическое значение. Однако, в научной литературе существует также иная оценка идеологического значения трибунской власти. Цви Явец в монографическом исследовании роли городского плебса в политике Цезаря и первых принцепсов полагает, что Август при оформлении власти ориентировался прежде всего на городской плебс, через который влиял на высшие слои римского общества51. А так как не само по себе единовластие, а лишь правление, опирающееся исключительно на военную силу, не устраивало плебс, империй не мог долго служить Августу государственно-правовой базой. Единственным элементом в римской государственности, который годился для оформления единовластия, была трибунская власть, открытие всего значения которой, по мнению Ц. Явеца, принадлежало Цезарю. Республиканский трибунат, по оценке исследователя, не был революционен, а служил важным средством защиты высших слоев общества, оставаясь при этом необыкновенно популярным у народных масс. Объясняя эту популярность, Ц. Явец обращает внимание на слова Цицерона о том, что трибунская власть заключала в себе идею равенства плебса с нобилитетом (Cic. De leg., III, 24), а следовательно, после того, как ее принял Август, и с самим принцепсом. Приняв в 23 г. до н.э. полную трибунскую власть, Август превратился в признанного вождя плебса и не допускал с этого времени роста чьей бы то ни было популярности. Принятие трибунской власти в 23 г. до н.э. было вызвано, по мысли исследователя, сложившейся в Риме ситуацией. Ц. Явец высказывает предположение, что суд над Примом и заговор Цепиона и Мурены отражали недовольство части сената существовавшей формой правления, и именно в связи с этими событиями Август отказался от консулата и принял трибунскую власть.
Выбор Августом в 23 г. до н.э. трибунской власти и проконсульского империя, несомненно, был не случаен. В научной литературе указывались и другие
причины этой конституционной реформы. Т. Моммзен видел одну из главных причин этого в неудобстве ежегодности и коллегиальности консулата52. Напротив, по мнению П. де Франчиши, ее причиной было нежелание Августа и дальше дискредитировать консулат в глазах республиканцев явным попира-тельством тех же принципов коллегиальности и ежегодности53.
Указываемые причины не исключают, а дополняют друг друга. И все-таки они не объясняют, почему Август выбрал именно трибунскую власть и проконсульский империй, а потому общая схема рассуждений исследователей состоит в том, чтобы указать не только на недостатки конституционного положения Августа перед реформой 23 г. до н.э., но также на преимущества новых элементов власти. Предлагаемые объяснения в целом ставят акцент на большом идеологическом значении трибунской власти, маскировавшей основной реально-правовой элемент — империй. Такой вывод во многом вызван невысокой оценкой компетенции этой власти. Э.Т. Сэлмон, например, рассматривает получение Августом в 22 г. до н.э. права созывать по своему усмотрению сенат, в 19 г. до н.э. знаков консульской власти, в 8 г. до н.э. специальных полномочий (ценз на основе консульского империя) и в 5 и 2 гг. до н.э. консулата как показатель недостаточности прерогатив трибунской власти.
В заключение необходимо отметить следующее. Формально-юридические исследования составляют одно из направлений в историографии принципата, но направление очень важное. Существующие в науке концепции принципата основаны в значительной мере именно на той или иной оценке его государственно-правовой стороны, в том числе правового оформления власти Августа. Не случайно в историографии стал традиционным вопрос: что же такое принципат — монархия, республика или нечто новое, например, диархия? В настоящее время, правда, большинство исследователей признают «синтетический» характер принципата. В историографии имеется в связи с этим тенденция к абсолютизации уникальности принципата и признанию невозможности его определения в современных юридических понятиях.
Власть принцепса фактически базировалась на контроле над армией и возникавшим бюрократическим аппаратом. Но по какому праву принцепс имел этот контроль? Экстралегальные элементы власти — особый авторитет правителя, его титулы «император» и «принцепс», «Отец отечества» — играли исключительно идеологическую роль и не имеют отношения к правовой базе принципата. Август для оформления своего господствующего положения в государстве использовал только два конституционных элемента — imperium и tribunicia potestas. Только эти элементы власти были постоянными, а не принимаемыми время от времени, как цензура или консулат.
Большинство исследователей считает империй ключевым элементом власти принцепса, хотя есть и те, кто отводит главную роль трибунской власти. Без империя не могло быть контроля над армией, значит и политической стабильности. Из этого не следует, что принципат был завуалированной формой военной дик-
татуры. В сочетании двух элементов власти трибунская не просто маскировала империй, а могла играть самостоятельную роль. Примечательно, что на протяжении борьбы за установление господства в государстве Октавиан обладал только империем, включавшим военное командование, но после победы для правового оформления своего господства он использовал трибунскую власть, как исключительно гражданскую, выдвинув ее на первый план, исчисляя по ней годы правления. В мирное время функция контроля становилась важнее.
Идеологическое значение трибунской власти едва ли было ограничено демократической символикой и ориентировано исключительно на плебс. Римские нобили по-своему ценили трибунскую власть как важный элемент аристократической республики, ограждавший от попыток установления царского самовластья. Кроме того, эта власть, изначально ограниченная чертой померия, принятая фактически единовластным правителем Рима и в то же время первым его гражданином ставила Рим во главе всей державы и несла идею равенства всех его граждан, где бы они ни жили. Наконец, трибунская власть, связанная с представлением о священной и неприкосновенной личности ее носителя, служила особой сакральной санкцией положения принцеп-са. С другой стороны, империй, а не исключительно трибунская власть, имел свою идеологическую функцию. Он был выражением господства римлян над другими народами. Оба магистратских элемента власти принцепсу было незачем скрывать, поскольку и тот и другой были ориентированы на республику.
И хотя генезис принципата был обусловлен многими факторами, изучение его государственно-правовых основ все-таки не исчерпало своих возможностей.
F.A. Mikhailovsky
Magisterial Components of Augustus’ Power: the Western Historiography of the XIX-XX centuries
The article examines the problem of Augustus’ constitutional basis. The author begins from Th. Mommsen’s conception and shows that there were as its supporters, so its opponents among the scholars in the historiography of the XIX-XX centuries. Surely Augustus’ Power derived from various sources, but his constitutional basis included imperium and tribunicia potestas only. So the special attention was paid to different interpretations of these magisterial components of Augustus’ Power (the researches of M. Grant, M. Hammond, G.E.F. Chilver, E.T. Salmon, A.H.M. Jones etc.).
Keywords: Augustus; principate; tribunician power; imperium.
Примечания (Endnotes)
1 См.: Машкин Н. А. Принципат Августа. Происхождение и социальная сущность / Н.А. Машкин. - М.; Л.: Акад. наук СССР, 1949. - С. 311-378; Гаспаров М. Л. Зарубежная литература о принципате Августа / М.Л. Гаспаров // Вестник древней истории. - 1958. - № 2. -С. 221-233; Егоров А. Б. Рим на грани эпох. Проблемы рождения и формирования принципата /
А.Б. Егоров. - Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1985. - С. 4-15; Межерицкий Я. Ю. «Республиканская монархия»: Метаморфозы идеологии и политики императора Августа / Я.Ю. Межерицкий. - М.; Калуга: Изд-во КГПУ 1994. - С. 33-112; Вержбицкий К. В. Правовое оформление и реальные основы власти Августа / К.В. Вержбицкий // Проблемы античной истории: Сборник научных статей к 70-летию со дня рождения проф. Э.Д. Фролова. - СПб.: Изд-во С.-Петербург, ун-та, 2003. - С. 261-267.
2 Так, например, А.Б. Егоров рассмотрел «только развитие взглядов на принципат как систему, взятую в целом», выделив «четыре основные точки зрения..., развитие которых происходило в хронологическом порядке» (Ук. соч. - С. 4). Я.Ю. Межерицкий стремился «обозначить диапазон разброса оценок «восстановленной республики», не упуская версий и идей, которые способствовали бы выработке адекватной характеристики данного феномена» (Ук. соч. - С. 34, примеч. 1).
3 Mommsen T. Römisches Staatsrecht / T. Mommsen. - Bd. II. - Leipzig, 1887.
4 Ibid. - S. 840, 872.
5 Ibid. - S. 792.
6 Ibid. - S. 875. Государственно-правовая концепция Т. Моммзена исследована в диссерта-
ции Н.А. Дузкеневой. Автор указывает, что Моммзен не дал точного определения понятию диархии и считает, что теория диархии, «скорее, служила характеристикой не формы государственного устройства, а трактовкой системы государственного управления» - Дузкенева Н. А. Правовая характеристика принципата Теодором Моммзеном: Автореф. дис. ... канд. ист. наук / Н.А. Дузкенева. - М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1995. - С. 20-21.
7 WillemsP Le droit public Romain / P. Willems. - Paris, 1883. Пер.: ВиллемсП. Римское государственное право / П. Виллемс. - Киев, 1888-1892.
8 Karlowa O. Römische Rechtsgeschichte / O. Karlowa. - Bd. I. - Berlin, 1895. -S. 494.
9 Gardthausen V. Augustus und seine Zeit / V. Gardthausen. - Bd. 2. - T. 1-3. - Berlin, 1891-1904.
10 Meyer Ed. Kaiser Augustus / Ed. Meyer // Kleine Schriften. - Halle, 1910. -S. 41-492.
11 Ферреро Г. Величие и падение Рима / Г. Ферреро. - Т. II, - СПб. : Наука, 2008.
12 The Cambridge ancient history. - Vol. X. The Augustan empire 43 B.C. - A.D. 69 / Ed. by S.A. Cook, F.F. Adcock, M.P. Charlesworth. - Cambridge, 1934. - P. 587-590.
13 Premerstein A. von. Vom Werden und Wesen des Prinzipats / A. von. Premerstein. - Berlin, 1937. - S. 63 ff.
14 Об этом сообщает Дион Кассий (53, 12, 1).
15 Syme R. The Roman revolution / R. Syme. - Oxford, 1939.
16 Grant M. From imperium to auctoritas. A historical study of aes coinage in the Roman empire 49 b.c. - a.d. 14 / M. Grant. - Cambridge, 1946.
17 Holmes T. Rice. The architect of the Roman empire / T. Holmes. - Vol. 1-2. - N.-Y., 1928-1931; Francisci P. Genesi e struttura del principato Augusteo / P. Francisci // Atti della reale academia d’Italia, memorie della classe di scienze mor. e stor. - Ser. VII, v. II, fasc. I, - Roma, 1941.
18 Hammond M. The Augustan principate in theory and practice during the Iulio-Claudian period / M. Hammond. - Cambridge, 1933; N.-Y, 1968.
19 Chilver G. E. F. Augustus and the roman constitution. 1939-1950 / G.E.F. Chilver //
Historia. - 1950. - Bd. 1, H. 3; Salmon E. T. The evolution of Augustus’ principate / E.T. Salmon //
Historia - 1956. - Bd. 5, H. 4; Jones A. H. M. Studies in roman government and law / A.H.M. Jones. -N.-Y, 1968.
20 Wickert L. Princeps (civitatis) / L. Wickert L. - RE, 1954. - Bd. XXII. -Sp. 2295-2296.
21 Егоров А. Б. Ук. соч. - С. 15; Межерицкий Я. Ю. Ук. соч. - С. 61 сл.
22 Aufstieg und Niedergang der romischen Welt. 1972. - Berlin; New York, Teil I-II, Bd. 1-32.
23 Wallace-Hadrill A. Civilis princeps: between citizen and king / A. Wallace-Hadrill // The Journal of Roman Studies. - 1982. - Vol. 72; Zanker P. The power of images in the age of Augustus / P. Zanker. - Ann Arbor, 1988.
24 Millar F. The emperor, the senate and the provinces / F. Millar // The Journal of Roman Studies. - 1966. - Vol. 56; id. Triumvirate and principate / F. Millar // The Journal of Roman Studies. -1973. - Vol. 63; id. State and subject: the impact of monarchy / F. Millar // Caesar Augustus: seven aspects. - Oxford, 1984; id. The emperor in the roman world, 31 B.C. - A.D. 337 / F. Millar. -London, 1977.
25 Eder W. Augustus and the power of tradition: The Augustan principate as binding link between republic and empire / W. Eder // Between republic and empire. Interpretations of Augustus and his principate. - Berkeley, Los Angeles, Oxford, 1990.
26 См. содержательный историографический обзор в работе: Francisci P. de. Genesi e struttura del principato Augusteo / P. de. Francisci. - Roma, 1941. - Р. 12-14.
27 Jones A. H. M. Studies in roman government and law / A.H.M. Jones. - New-York, 1968. -Р. 10 ff.
28 Hammond M. The Augustan principate in theory and practice during the Iulian-Claudian period / M. Hammond. - New-York, 1968. - P. 82-83.
29 Salmon E. T. The evolution of Augustus’ principate / E.T. Salmon // Historia. - 1956. -Bd., 5. - H. 4. - P. 469.
30 Wickert L. Neue Forschungen zur Romische Prinzipatus / L. Wickert // Aufstieg und Niedergang der romischen Welt. - Bd. II. T. 1. - New-York; Berlin, 1974. - S. 73.
31 Jones A. H. M. Op. cit. - Р. 5; Brunt P A. Lex de imperio Vespasiani / P.A. Brunt // The Journal of Roman Studies. - 1977. - Vol. 67. - P. 96.
32 Jones A. H. M. Op. cit. - P. 8; Chilver G. E. F. Augustus and the roman constitution. 1939-1950 / G.E.F. Chilver // Historia. - 1950. - Bd. 1. - H. 3. - P. 19.
33 Salmon E. T. Op. cit. - P. 470-471.
34 Ibid. - P. 472.
35 Свое понимание сущности власти Августа М. Грант впервые изложил в указанной выше работе (см. : примеч. 16), а наиболее полно — в специальной статье, на которую в дальнейшем делаются ссылки: Grant M. The Augustan constitution / M. Grant // Greece and Rome. -1949. - V. 17.
36 Ibid. - P. 106-108.
37 Ibid. - P. 108.
38 Ibid. - P. 110, n. 4.
39 Ibid. - P. 111.
40 Точка зрения М. Гранта встретила критическое отношение исследователей. — Last H. M. Imperium majus / H.M. Last // The Journal of Roman Studies. - 1947. - Vol. 37. - P. 157 ff.; Chilver G. E. F. Op. cit. - P. 434; Crook J. Some remarks on the Augustan constitution / J. Crook // Classical review. - 1953. - Vol. 3. - P. 41 ff. Как отметил Н.А. Машкин, наиболее существенным ее недостатком является игнорирование данных Диона Кассия о наделении Августа в 23 г. до н.э. проконсульским империем, а в 19 г. до н.э. консульской властью. — Машкин Н.А. Ук. соч. -С. 369-370.
41 Salmon E. T. Op. cit. - P. 458-459.
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
Ibid. - P. 467.
Ibid. - P. 469.
Ibid. - P. 471.
Ibid. - P. 473, n. 106.
Ibid. - P. 478.
Hammond M. Op. cit. - P. 82-83; Jones A. H. M. Op. cit. - P. 10-11.
HammondM. Op. cit. - P. 80.
Jones A. H. M. Op. cit. - P. 3.
Jones A. H. M. Op. cit. - P. 11.
Yavetz Z. Plebs and princeps / Z. Yavetz. - Oxford, 1969. - P. 88-94.
Mommsen T. Romische Staatsrecht / T. Mommsen. - Bd. 2. - Berlin, 1888. - S. 871.
Francisci P. De. Op. cit. - P. 54.
