CC BY
27
В.Б. Трофимова
М.О. МЕНЬШИКОВ О КАТКОВЕ Аннотация
В статье проанализированы суждения о Каткове известного отечественного публициста М.О. Меньшикова. Размышления о судьбе Каткова, его служении России были тесно связаны с разработкой очень важного для Меньшикова вопроса о судьбах консерватизма и либерализма в России, точках соприкосновения славянофильства и западничества. Меньшиков считал Каткова идеологом возрождения русского национального самосознания, одной из заслуг журналистской деятельности которого было открытое противодействие разрушительной активности лидеров радикальной интеллигенции, ведущей Россию к политическому террору и революции.
Ключевые слова: политическая публицистика, журналистика, консерватизм, либерализм, свобода печати.
Trofimova V.B. M.O. Menshikov about Katkov
Summary. The article deals with the famous Russian publicist M.O. Menshi-kov's opinion about Katkov whom he considered to be the ideologist of revival of the Russian national consciousness and with whom he shared almost the same political views.
«Четверть века назад, в день Ильи-пророка, Россия потеряла своего писателя-громовержца - Михаила Никифоровича Каткова. Вместе с раннею смертью Достоевского, Скобелева, Тургенева и Аксакова эта смерть была одним из ударов, обессиливших тогда царствование императора Александра III, как бы обездушивших Россию. Если национальное самосознание наше, одержав победу над смутой 1881 г., не в силах было справиться с затхлою бюрократией и ввести полное оздоровление в русское общество, то это следует приписать отчасти тому длинному ряду потерь, которые
пережила тогда Россия. Столь мужественные и сильные голоса, каковы Достоевский, Катков, Аксаков, Леонтьев, Гиляров-Плато-нов, с их обширным влиянием на современную мысль, никем не были заменены, и вот уже через немного лет общество вновь склонилось к революции и докатилось до 1905 года... Из пробудителей народного духа в обществе наибольшим могуществом тогда обладал Катков»1. Так оценивал масштаб личности М.Н. Каткова, значимость его работы на благо России известный русский политический писатель М.О. Меньшиков (1856-1918) в статье с красноречивым названием «Памяти великого гражданина» (1912). Эта статья написана к 25-летию со дня кончины Каткова и посвящена жизни и творчеству знаменитого редактора «Московских ведомостей». Меньшиков не раз упоминал о Каткове и в других статьях, посвященных различным общественным вопросам и значимым персонам (например, «Знание и понимание» (1908), «Он - не ваш» [к 100-летию со дня рождения Н.В. Гоголя] (1909), «Памяти Ф.М. Достоевского» (1911), «Кого хоронит Россия» [отклик на кончину А.С. Суворина] (1912), опубликованных в сборниках статей М.О. Меньшикова «Выше свободы: Статьи о России» (М., 1998) и «Письма к русской нации» (М., 2005)). Размышления о судьбе Каткова, его служении России были тесно связаны с разработкой очень важного для всего творчества Меньшикова вопроса о судьбах консерватизма и либерализма в России, точках соприкосновения славянофильства и западничества. По политическим убеждениям Меньшиков был умеренным консерватором, государственником, сторонником ограниченной парламентом монархии. В русском парламенте Михаил Осипович являлся сторонником партий правого центра, которые он предлагал объединить на основе национальной идеи, создав великорусскую партию умеренно правого направления, способную остановить в России революционную смуту, поддержанную инородческими элементами. Меньшиков стал одним из идеологов и создателей Всероссийского национального союза (1908). Меньшиков считал Каткова идеологом возрождения русского национального самосознания, одним из наиболее образованных людей своего времени, во всей полноте воспринявшим и творчески переработавшим общественно-философские учения европейских мыслителей. В статье «Памяти великого гражданина» Михаил Осипович не только опроверг представ-
ления о Каткове как о полуобразованном реакционере, но и прямо сказал, кому и почему было выгодно создать искаженные представления о Каткове. По мнению Меньшикова, именно «инородческая» печать в России внедрила в сознание русского общества представление о Каткове как об «апостоле застоя»: «Благодаря возобладанию у нас инородческой печати, в нашей полуобразованной публике укоренилось представление о Каткове как о каком-то реакционере, мракобесе, апостоле застоя и т.п. Точно репейником поля - клеветой и ложью поросло русское общественное сознание. Если предки народов когда-то "избивали" своих пророков, то и потомство их не отличается большей благодарностью. Катков - представитель застоя! Но забывают, что Катков из незнатной и очень бедной семьи, добыл себе еще в ранней юности самое широкое европейское образование. Уже в университете он выдвинулся блестящими способностями. Еще студентом он принадлежал к знаменитому кружку Станкевича, который можно назвать у нас единственной философской школой, наподобие древних школ Эллады. Кроме удивительного Станкевича, память о котором спасена главным образом Добролюбовым, к этому кружку принадлежали такие выдающиеся таланты, каковы Белинский, Аксаковы, Кавелин, Грановский, Герцен, Тургенев и др. В ближайшем общении с философской литературой Запада эта дружина пламенных и чистых душ создавала новое сознание общества, организовала как бы новую общественную совесть. Бесконечные споры и одушевленные беседы тогдашней московской молодежи были, может быть, высшим расцветом нашей истории. Для поставленных тогда идеалов нации стоило родиться, стоило существовать. Если Катков впоследствии разошелся, и подобно Достоевскому - с большой резкостью, с членами станкевичского кружка, зато он мог сказать, что всех их хорошо знал еще в их зачатии, всех изучил в натуре. По таланту и образованию Катков был не в хвосте кружка, а по характеру превосходил многих товарищей. Он не довольствовался, как Белинский, "схватыванием" философских тезисов из устной передачи белее просвещенных приятелей. Он сам был "более просвещенным", углубляясь в первоисточники тогдашней философии»2.
Так, первоисточники немецкой философии Катков изучал в Берлине. Один из первых русских пропагандистов идей Шеллинга,
профессор Московского университета М.Г. Павлов сумел увлечь Каткова еще не известными в русских научных кругах идеями этого немецкого философа-идеалиста. В статье Меньшиков напомнил факт из биографии Каткова, что он двадцатилетним юношей после окончания Московского университета поехал в Берлинский университет слушать лекции Шеллинга. Восприятие в юности идеалистических философских идей из уст самого автора не только образовало неординарный ум Каткова, но и способствовало его духовному развитию, которое во многом определило характер его творчества: «Тот восторг, которым пленены были наши юные философы, слушая великого мудреца, вероятно, наложил печать на весь их духовный облик - и на всю жизнь. Общение с настоящим великим духом подобно целебной воде источника: как эта вода, прошедшая земные слои, насыщена особым электричеством, возбуждающим жизнь, так гениальная мысль, бьющая из недр природы, - на все сколько-нибудь одаренные души ее влияние неиссле-димо-благотворно. Мог ли Катков, вышедший восторженным поклонником "системы трансцендентального идеализма", оказаться впоследствии ретроградом и сикофантом, как его честили враги? Пребывание в Берлинском университете, у самых истоков европейского просвещения, раскрыло Каткову легкомыслие нашей заимствованной, за все цепляющейся, быстро схватывающей и все растеривающей образованности»3.
Меньшиков не сомневался, что образованность, «трезвый ум» и невероятная трудоспособность позволили бы Каткову сделать блестящую научную карьеру, руководя кафедрой философии в Московском университете. Однако в 1850 г. бюрократия, ведающая университетским образованием, решила передать преподавание философии богословам, чем, по мнению многих ученых и публицистов, в том числе и Меньшикова, нанесла удар только еще формирующейся русской философии. Профессору философии Каткову это обстоятельство помешало сделать научную карьеру, но, по мнению Меньшикова, сохранило в Михаиле Никифоровиче, который был назначен редактором университетской газеты, «более великое дарование»; с этого назначения началась журналистская деятельность Каткова. В годы жестокого гнета цензуры Катков создавал русскую независимую политическую публицистику. Меньшиков отмечал: «Под чудовищным гнетом тогдашней бюро-
кратии ежедневная печать была невозможна. Была возможной так называемая "литература", крупные ежемесячники, где за ширмами поэзии, беллетристики, художественной критики, эстетики и т. п. могла прятаться и довольно громко говорить самая необходимая по тому времени мысль общества - политическая публицистика. При тяжком цензурном гнете тогда стоял расцвет нигилистического радикализма; старый друг Каткова, Белинский, создатель либерально-разночинной интеллигенции, уже отгремел, но он оставил школу еще более обличительную, чем был сам. Иные друзья Каткова, как Герцен и Бакунин, резко ударились в разрушение. Катков был гораздо более уравновешен. Он сумел вместить в себе и западничество, и славянофильство в здравом синтезе национализма. В противовес надвигавшейся смуте Катков основал "Русский вестник", но для этого потребовалась протекция товарища министра просвещения, поэта кн. Вяземского»4. Меньшиков напоминал имена писателей и ученых, которые сотрудничали в «Русском вестнике» и «Московских ведомостях» якобы «ретрограда» и «мракобеса» Каткова. Среди них были отец и сыновья Аксаковы, А.А. Григорьев, И.А. Гончаров, Ф.И. Буслаев, К.Д. Кавелин, А.Н. Островский, А.Ф. Писемский, Я.П. Полонский, А.А. Потехин, С.М. Соловьёв, И. С. Тургенев, Л.Н. Толстой, А.К. Толстой.
По словам Меньшикова, одна из заслуг журналистской деятельности Каткова состояла в активном противодействии разрушительной деятельности лидеров радикальной интеллигенции, ведущей Россию к политическому террору и революции. В статье «Памяти Ф.М. Достоевского» (1911) Меньшиков поставил рядом имена Каткова и Достоевского как единомышленников, которые противопоставили революции и нигилизму христианское и национальное: «Но, несмотря на неслыханную в истории лютость этой кучки злодеев, достаточно было побывать на похоронах Достоевского, чтобы убедиться, что тогдашней революции наступал конец. Она тогда еще не поставила своей кровавой точки, но психологически была подорвана - и главным образом благодаря Достоевскому. Разве не он гремел тогда против нигилизма, разве не он звал к новому высокому настроению, христианскому и национальному? Правда, он был не совсем одинок. Бок о бок с ним сражались единомышленные ему и одушевляемые им таланты - Писем-
ский, Лесков, Аксаков, Катков, но он возвышался между ними, как Арарат, и все поглядывали на него, как на свою вершину»5.
В статье «Памяти великого гражданина» Меньшиков писал, что Катков противопоставил русскому радикализму созданную им «национальную литературу, верную духу народному, и это ему в значительной степени удалось. Пользуясь дремотой тогдашней власти, журналистика конца 1850-х годов явочным порядком завоевала себе право обсуждать государственные вопросы, и в числе первых пионеров в этом направлении был Катков: "ретроград" и будто бы "крепостник", Катков еще за три года до отмены крепостного права объявил себя горячим сторонником английского, т. е. парламентского, строя жизни. <...> К глубокому сожалению, просвещенный публицист наш был головой выше и правой и левой половин общества. Он был гораздо выше тогдашних революционеров и анархистов вроде Герцена и Бакунина, гораздо трезвее их понимал действительность и человеческую природу, - но он же неизмеримо выдавался и над тогдашнею бюрократией, эгоистически отстаивавшей свою канцелярски-полицейскую власть. Все тогда ждали государственного перерождения, но немногие вместе с Катковым были способны понять, что такое истинный либерализм и истинный консерватизм»6.
Суть успешной борьбы Каткова против радикального направления заключалась, по словам Меньшикова, именно в ясном понимании Катковым природы истинного либерализма и истинного консерватизма, органическом их соединении в его мировоззрении. Изучая природу консерватизма и либерализма, видя в этих направлениях две стороны одного предмета, Меньшиков, являвшийся сторонником английского парламентаризма, считал, что Катков как поклонник английского политического порядка и законодательной системы одним из первых выступил на публицистическом поприще как свободный гражданин, отстаивавший свободу слова перед властью и бюрократией: «Поклонник Англии, Катков именно в ней видел живое воплощение обоих начал - разных, но нераздельных, одинаково законных, одинаково необходимых, как внешняя и внутренняя сторона того же предмета. Все вечно истинное должно быть осуществлено - вот основание либерализма. Все вечно истинное должно быть сохранено - вот основание консерватизма. Катков застал Россию в глубоком извращении обоих
начал. Свобода, основное условие органического роста, была раздавлена чиновничеством, захватившим власть. Охранялись же рабские, т.е. искаженные, формы жизни. Катков не только был англофилом, но он первый и начал действовать как англичанин в области своего призвания. Он вступил в серьезную, упорную, систематическую борьбу с обеими неправдами русской жизни: с отсутствием свободы и с излишествами свободы. Именно Каткову, будто бы "мракобесу", русская печать и Россия обязаны благодарностью как первому освободителю русского печатного слова. В ужасное время он имел мужество заговорить языком свободного гражданина с тем достоинством, которое обезоруживало тогдашнюю власть. Не всякий публицист мог и не всякий умел это сделать: строго взвешенное слово, хотя и свободное, самим появлением своим опровергло суеверие, будто всякое свободное слов опасно. Катков шаг за шагом отвоевывал свободу печати, вводил ее в обычай. Имея постоянные столкновения с цензурой, Катков не давал ей одолеть себя: он посылал правительству доклады и разъяснения, настолько убедительные, что выходил обыкновенно победи-телем»7.
В статье «Кого хоронит Россия» (1912), посвященной кончине главы издательского дома «Новое время» А.С. Суворина, Меньшиков проводил параллели между личностями Суворина и Каткова, показывая преемственность их титанической работы в деле создания русской политической публицистики как свободной и независимой трибуны общественной совести: «Суворин был одним из тех немногих, что создали новый тип гражданственности -общественную и государственную публицистику. Вместе со Щедриным и Михайловским, с одной стороны, и Катковым и Аксаковым - с другой, Суворин в большей степени, чем они, создал новое политическое учреждение - печать. Называю печать "учреждением", ибо она давно переросла характер частного промысла или дешевого развлечения. По гегелевскому закону эволюции, современное общество, видимо, возвращается к республиканскому типу, к эпохе, когда на площадях городов гремели ораторы и народные трибуны. Политическая печать есть, бесспорно, современное вече, а писатели - те же ораторы. В лице публицистов, несомненно, возродились древние трибуны, заступники за народ, надзиратели за государственными интересами. Отстающая
от культурной семьи народов Россия и здесь почти на столетие позже развила сколько-нибудь независимую печать»8.
Политическим взглядам Меньшикова всегда были чужды крайности. Михаил Осипович выступал против крайних проявлений либерализма и консерватизма, которые, по его убеждению, всегда сходились между собой. Во время революции 1905-1907 гг. и до 1914 г. Меньшиков жестко критиковал крайних либералов и их представителей в русском парламенте, которые отстаивали там интересы противников России. Перед началом Первой мировой войны он остро критиковал псевдопатриотов и крайних консерваторов из высшей военной бюрократии, привлекая внимание общества к преступному невниманию к проблемам укрепления обороноспособности России и многочисленным аферам в военном ведомстве, странному бездействию Министерства иностранных дел в вопросах отстаивания национальных интересов России. Во время Первой мировой войны, когда особенно свирепствовала цензура, и в предреволюционный период Меньшиков отстаивал свободу печати и необходимую либерализацию, напоминая, что именно периоды усиления полицейского произвола, цензурного гнета и крайней политической несвободы приводили к революциям. Поэтому Меньшиков очень ценил во взглядах Каткова не только неприятие революционного радикализма, но и резкое отторжение им крайнего консерватизма, проявлявшегося во всевластии полицейского бюрократизма, административном подавлении необходимых свобод. Меньшиков видел в Каткове своего единомышленника, предшественника, который «. боролся на два фронта, как, впрочем, и все великие борцы в области мысли»9. Борьбу против произвола власти и бюрократии Меньшиков называл еще одной заслугой Каткова, которая, к глубокому сожалению Меньшикова, не осталась в памяти последующих поколений: «Сражаясь против крайностей демократизма, Катков ополчился столь же пламенно и против крайностей выродившегося тогда нашего полицейского бюрократизма. Он обвинял администрацию в "систематическом превышении власти" и боролся одинаково против превышения, как и против бездействия власти. Что это была именно борьба, связанная с великими трудами и страданиями, показывает история "Московских ведомостей" с 1862 по 1887 год. Пересмотрите хоть бегло эти 25 огромных томов, составленных из передовых статей
самого Каткова. Какая напряженная, всегда сдержанная, временами страстная и яркая работа! Ей недоставало только соответствующей общественности и государственности, чтобы быть великой работой. Пророк, вопиющий в пустыне, - согласитесь, всегда плохой пророк, - равно как и вопиющий слишком в пустынной умственно общественности. Если бы либеральные идеи Каткова были приняты в эпоху освобождения крестьян и Россия, подобно Японии, сразу сбросила с себя отлинявшую историческую кожу, -история наша и сама деятельность Каткова сложились бы совсем иначе. Может быть, и не нужна была бы его борьба с радикалам и бюрократами или она шла бы в более высоких слоях человеческого прогресса. Польское восстание показало Каткову, что тогдашнее малодушие и бездействие власти приближают Россию к внутреннему распаду, и вот он поднимает свой мощный голос, заставивший прислушиваться к нему всю Россию. Многие уверяют, что именно громовые статьи Каткова (я их не помню) спасли тогда Россию, разбудили власть, ободрили ее, вызвали огромный патриотический подъем, который заставил отступить слагавшуюся на Западе коалицию. В своем роде это был голос патриарха Гермо-гена, как бы воскресший через два с половиной века в сходственных обстоятельствах польской смуты. На призыв Каткова отозвалось дворянство, старообрядчество и все наши политические классы, кроме заведомых предателей, - и Россия была спасена»10.
В статье «Памяти великого гражданина» Меньшиков напоминал, что петербургская бюрократия не только не откликнулась на призывы Каткова, но продолжала притеснять его, давая не раз предостережения «Московским ведомостям». На это Катков ответил мужественным поступком, угрожая закрыть свою газету, аренда которой приносила ему не только славу, но и огромный доход. Меньшиков соотносил цензурные преследования «Московских ведомостей» Каткова и закрытие всех периодических изданий Ивана Аксакова, которому петербургская бюрократия тоже не давала работать. Как правило, Меньшиков упоминал имена Каткова и Аксакова рядом не случайно, так как, по его мнению, именно эти русские мыслители казались особенно опасными «коренным русским Фамусовым, пуще смерти боявшимся свободной критики, а в особенности высокопоставленным инородцам»11. В этой статье Меньшиков упомянул о доносах высокопоставленных чиновников
из инородцев о вольности и неблагонадежности политических комментариев в «Московских ведомостях» Каткова. Меньшиков в статьях о национальном вопросе предостерегал правительство от засилия необрусевших инородцев на ключевых постах в министерствах и ведомствах Российской империи. Многие из этих инородцев продолжали отстаивать интересы своей исторической родины, а не России. По мнению Меньшикова, особую опасность представляли равнодушные и враждебные России инородцы, занимавшие посты в высшей петербургской бюрократии. Подчеркивая национальную составляющую в преследовании бюрократией Каткова, И. Аксакова и других независимых и честных русских патриотов, Меньшиков говорил: «Подумайте, какие все преступления! Господа инородцы, подобравшись к превосходительным и высокопревосходительным чинам, до такой степени глядят сверху вниз на русское "быдло", что даже заведомый спаситель России, глубокий патриот и ничем не запятнанный гражданин, каким был Катков, в их глазах не имел права даже "давать советы и указания" правительству. Он, просвещеннейший человек своего века, полвека следивший за государственными вопросами, не смел оценивать и комментировать действия должностных лиц. О, эти господа инородцы, залезшие в русские раззолоченные мундиры! Может быть, главным образом их нашептыванию Россия обязана целым столетием своей безгласности и связанной с нею отсталости. Не иначе как презрением к великой нации, удивлявшей мир доверием к своей власти, можно объяснить страх петербургского чиновничества перед Катковым и крайние усилия зажать ему рот. Что ж, и зажали бы всевозможными доносами, наушничеством, клеветой и ложью, если бы не проснувшееся наконец национальное наше сознание»12.
В статье «Знание и понимание» (1908), размышляя о задачах современной ему публицистики, Меньшиков с горечью отмечал, что современные публицисты перестали быть трибунами, подобно Каткову и другим, приблизились к толпе и потворствуют ее вкусам: «Именно теперь, имея великие школы мыслителей, поэтов, ученых, художников и публицистов - из последних достаточно назвать Белинского, Герцена, Аксакова, Каткова, - именно теперь, когда переведена на русский язык вся великая литература, замечается поразительное одичание нравов, затмение мысли, извращение
вкуса, упадок героизма. Чем объяснить это? Чем объяснить, что поучающий гений приблизился к толпе, а поучительность его как будто отдалилась?»13.
В статье «Памяти великого гражданина» Меньшиков с сожалением признавался, что лично не знал Каткова и не помнил его эпохи. Поэтому он воссоздал в этой статье лишь свое представление о Каткове. Меньшиков показал нам образ Каткова исходя из своего восприятия личности этого публициста, которое основывалось не только на внимательном изучении наследия Каткова, но и на несомненном сходстве политических взглядов и фактов из биографий Каткова и Меньшикова. Подводя итог творческой работы Каткова, Меньшиков говорил о роли этого знаменитого публициста в развитии общественной мысли в России: «Он представляется мне не столько великим писателем, сколько великим гражданином, пришедшим, к сожалению, во времена неблагодарные, не способные ни оценить его мысли, ни воспользоваться ими. Заслуга Каткова в том, что он пламенно верил в народные, государственные и религиозные идеалы и отстаивал их с надлежащей ревностью. Ошибка же Каткова в том, что он меньше верил в народ, который любил, нежели в бюрократию, которую презирал. Все-таки он не мог совлечь с себя ветхого Адама и найти для русского возрождения стихию более чистую, чем отрешенная от народа власть. Великий это был гражданин, но очень уже не великой эпохи»14.
Меньшиков М.О. Памяти великого гражданина // Меньшиков М.О. Выше свободы: Статьи о России. - М.: Соврем. писатель, 1998. - С. 117. Там же. - С. 118. Там же. - С. 118-119. Там же. - С. 119.
Меньшиков М.О. Памяти Ф.М. Достоевского // Меньшиков М.О. Письма к русской нации. - М.: Изд-во журн. «Москва», 2005. - С. 123. Меньшиков М.О. Памяти великого гражданина... - С. 120. Там же. - С. 120.
Меньшиков М.О. Кого хоронит Россия // Меньшиков М.О. Письма к русской нации. - М., 2005. - С. 199.
Меньшиков М.О. Памяти великого гражданина. - С. 120. Меньшиков М.О. Указ. соч. - С. 121.
11 Там же. - С. 122.
12 Там же.
13 МеньшиковМ.О. Знание и понимание // МеньшиковМ.О. Выше свободы. -М., 1998. - С. 127.
14 Меньшиков М.О. Памяти великого гражданина. - С. 123.
