CC BY
154
А. А. Моисеев
«ЛЮДИ СОРОКОВЫХ годов» В РОМАНЕ Ф.М.ДОСТОЕВСКОГО «БЕСЫ»: К ПРОБЛЕМЕ РУССКОГО СКИТАЛЬЧЕСТВА
Мотив русского скитальчества в романе Ф. М. Достоевского «Бесы» рассматривается через художественное осмысление двух поколений дворянской интеллигенции. Автор статьи определяет типологические особенности образа русского скитальца, а также указывает общественно-политические, исторические и духовные предпосылки его появления. Особенное значение придается влиянию западноевропейских идей на рефлектирующее поколение либералов-идеалистов 40-х гг. XIX в. и социалистов-радикалов второй половины - конца XIX в.
Роман Ф. М. Достоевского «Бесы» (1871— 1872 гг.) отражает общественные процессы и настроения эпохи 60-70-х гг. XIX в., но, наряду с этим, в нем звучит и острейшая полемика с «западниками» 40-х гг. того же столетия.
Данная статья посвящена исследованию образов романа, воплощающих «людей сороковых годов» в их соотношении с центральным действующим лицом Николаем Всеволодовичем Ставро-гиным, и имеет своей целью определение системы персонажей, изучение той роли, что они играют для раскрытия типа «русского скитальца».
Внимание к данной проблеме обусловлено все возрастающим в последние годы интересом исследователей к персонажам «Бесов» Достоевского, занимающим важное место в его творчестве в целом.
В работах литературоведов (Н. Н. Наседкин, Б. В. Соколов, Л. И. Сараскина и др.) выдвигается значимость женских персонажей в творчестве Достоевского как для осмысления системы мужских образов, так и для раскрытия основной идеи произведения [1].
К проблеме русского скитальчества в романе Ф. М. Достоевского «Бесы» обращались М. М. Бахтин, А. С. Долинин, В. А. Туниманов, Л. П. Гроссман и другие исследователи творчества Достоевского.
Отдельные аспекты проблемы рассматриваются в работах Ю. Н. Давыдова «Нравственное возрождение и судьбы России», К. А. Степаня-на «Категория существования в романе "Бесы"», Л. И. Сараскиной «"Бесы", или Русская трагедия».
Достоевский стремился воплотить в романе «Бесы» некую общность самого склада мысли, свойственного, по мнению автора, личности нескольких поколений русской «скитальческой»
МОИСЕЕВ Алексей Алексеевич - аспирант кафедры всемирной литературы Нижегородского государственного педагогического университета © Моисеев А. А., 2008
дворянской интеллигенции. Как известно, одно из определений «русский скиталец» принадлежит Ф. М. Достоевскому, оно развернуто и обосновано им в его знаменитой «Речи о Пушкине» (1880 г.). На торжественном заседании Общества любителей российской словесности 8 июня 1880 г., когда отмечался пушкинский юбилей, Достоевский особо выделил поэму «Цыганы», где, по его мнению, заложена глубокая, вполне русская мысль и где выразилось страдание и глубокое самосознание, присущее скитальческой стихии русского духа: «В Алеко Пушкин уже отыскал и гениально отметил тип несчастного скитальца в родной земле, того исторического русского страдальца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем... Тип этот верный и схвачен безошибочно, тип постоянный и надолго у нас, в нашей русской земле, поселившийся. Эти русские бездомные скитальцы продолжают и до сих пор своё скитальчество и ещё надолго, кажется, не исчезнут» [2].
Одной из величайших заслуг поэта Достоевский считал создание двух обобщающих типов, в которых, по его мнению, нашли свое воплощение главные особенности русского национального характера. Это, с одной стороны, Алеко (он же Онегин) и, с другой - Татьяна. Алеко - «гордый человек», благородный мечтатель, думающий о благе всего человечества. В его образе воплотились искания передовой русской общественной мысли.
Но если прежние Алеко уходили за цыганами, объяснял свою мысль Достоевский, то теперь они уходят в революцию, в социализм. Онегин, словно не находящий себе места скиталец, мечется по всей России. Такие, как он, - всюду неприкаянные, везде преследуемые своей ненужностью, всегда разочарованные в окружающей действительности.
Достоевский связывает появление типа скитальца с национальным расколом после Петровской реформы: в это время появляется в России сословие, отторгнутое от национальной почвы и позаимствовавшее западноевропейские идеи о самоценности личности, что привело к бездуховности. Он говорит об Онегине: «Правда, и он любит родную землю, но ей не доверяет. Конечно, слыхал и об родных идеалах, но им не верит. Верит лишь в полную невозможность какой бы то ни было работы на родной ниве, а на верующих в эту возможность... смотрит с грустною насмешкой» [3].
В Татьяне же писатель увидел подлинно национальный характер русского человека. Она лишена гордыни и свято выполняет нравственные законы, и прежде всего свой долг перед мужем и семьей.
А. А. Моисеев. «Люди сороковых годов» в романе Ф. М. Достоевского «Бесы».
Достоевский, будучи «почвенником», был убежден, что традиции Запада чужды русской культуре, и считал влияние западной культуры на русскую самобытность главной причиной так называемой «оторванности от народа» русских людей, в частности молодежи, интеллигенции: «...Я, кажется, прямо ведь вывел, что «скитальцы» продукт исторического хода нашего общества, стало быть, не сваливаю же всю вину на них только одних лично и на их личные качества <...>. Именно тем, что все интеллигентные люди наши, известной исторической подготовкой, чуть не во все века нашей истории, обратились лишь в праздных белоручек, - тем и объясняется их отвлеченность и оторванность от родной почвы» [4].
В 60-е гг. XIX в. в общественной борьбе уже выдвинулись новые силы, представители которых не походили на привычных дворянских интеллигентов 40-х гг., некогда считавшихся передовой силой в русском обществе: созревало новое поколение Нечаевых, радикальных перемен, анархизма и переворотов, а их «предшественники» должны были отойти на задний план в революционном движении. Их словно сдали пылиться в архив именующие себя «новыми людьми» социалисты, впоследствии, как известно из истории России, уступившие дорогу революционерам-бомбометателям, цареубийцам. Путь от рефлектирующей теории к кровавой практике - путь революции, предугаданный писателем.
По мнению писателя, «духовная болезнь» русского общества конца 60-х - начала 70-х гг. XIX в. не возникла внезапно, а достаточно долго назревала, подготавливалась предшествующими поколениями.
Для Ф. М. Достоевского русские «западники» и нигилисты восходят к общим европейским истокам. Западники (такие, как юрист К. Кавелин, историк Т. Н. Грановский) считали, что Россия - страна европейская и должна иметь общий путь развития с Западом, сохраняя при этом некоторые свои особенности. К ним примыкали мыслители более радикальных взглядов (например, Александр Герцен, считавший, что общество вполне может существовать без веры, заменив ее одним разумом).
Кроме того, на поколение 60-х гг., без сомнения, повлияли и идеалисты 30-х гг. XIX в.: в их числе члены известного кружка Н. В. Станкевича (М. Бакунин, И. Клюшников, В. Красов и другие), чьи философско-эстетические взгляды и убеждения, выросшие на основе интереса к немецкому идеализму, нашли отражение в литературном процессе 30-50-х гг. (в творчестве И. С. Тургенева, А. И. Герцена).
Достоевский открывает, что русское скитальчество есть явление глубоко национальное, явление русского народного духа. О своем понимании
явления «русского скитальчества» он написал в «Дневнике писателя» за январь 1877 г. во второй главе, названной «Мы в Европе лишь стрюцкие» («Стрюцким» раньше называли пустого, подлого, ничтожного человека, в современном литературном языке оно устарело и встречается редко):
«.Вы начали с бесцельного скитальчества по Европе при алчном желании переродиться в европейцев, хотя бы по виду только. Целое восемнадцатое столетие мы только и делали, что пока лишь вид перенимали. Мы нагоняли на себя европейские вкусы, мы даже ели всякую пакость, стараясь не морщиться: "Вот, дескать, какой я англичанин, ничего без кайенского перцу есть не могу". <...> Затем, в половине текущего столетия, некоторые из нас удостоились приобщиться к французскому социализму и приняли его без малейших колебаний за конечное разрешение всечеловеческого единения, то есть за достижение всей увлекавшей нас доселе мечты нашей. <...> Стать русским - значит перестать презирать народ свой... Став самими собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний. Мы получим вид свободного существа, а не раба, не лакея. нас сочтут тогда за людей, а не за международную обшмыгу, не за стрюцких европеизма, либерализма и социализма» [5].
На страницах «Бесов» доказательством тому может служить история жизни Степана Трофимовича Верховенского, одного из главных действующих лиц романа.
В образе Степана Трофимовича автором подчеркивается предыстория «человека сороковых годов», на которые пришелся пик общественной активности персонажа, соотнесение ее с характером деятельности лидеров «западничества» в целом: «...одно время, - впрочем, всего только одну самую маленькую минуточку, - его имя многими тогдашними торопившимися людьми произносилось чуть не наряду с именами Чаадаева, Белинского, Грановского и только что начинавшего тогда за границей Герцена» [6].
Он считается «отцом» молодого поколения социалистов, исповедующих идеи всеобщего разрушения. Именно из его уст мы слышим изречение, что Россия есть «великое недоразумение» [7]. Вместе с тем он старается «не отставать от времени», поэтому делает вид, что интересуется сочинениями Токвиля (историка, социолога), но, в действительности же, увлекается романами так называемого «легкого чтения» Поля де Кока, которые («Парижская красавица», «Муж без жены» и другие, всего им написано более четырехсот произведений) были очень популярны в 40-е гг. в России, и Степан Трофимович тайно любит почитать их.
В заключительной главе романа «Последнее странствование Степана Трофимовича» Досто-
евским показано бегство героя, ведущее к последнему, неподдельному на фоне всех предшествующих «мечтаний», поступку, завершающемуся глубочайшим по смыслу и значению прозрением, и непосредственно связанному с концепцией странствия. Именно прозрение и смерть героя предполагают то понимание человеческой жизни, которое связано с темой «бегства», «странствия» в христианской культуре, в русской православной культуре и которое движет героем в последние дни его жизни. И «дети» и «отцы» на страницах романа, несмотря на разрыв между поколениями и нескрываемое пренебрежительное отношение первых ко вторым, все-таки смутно чувствуют нечто объединяющее их, что признал сам Степан Трофимович перед смертью: «Эти бесы, выходящие из больных и входящие в свиней - это все язвы <...> накопившиеся в нашей России за века. <...> Это мы, мы и те, и Петру-ша, и я. первый.» [8].
Степан Трофимович живет большую часть своей жизни в доме Варвары Петровны Ставро-гиной, помещицы и матери Николая Ставрогина, которая держится за него, как за принадлежащий ей предмет. Их совместной идеей были «либеральные» светские вечера-встречи, на которых по обыкновению говорилось «о заменении русских букв латинскими, о полезности раздробления России по народностям с вольною федеративною связью, об уничтожении армии и флота, о восстановлении Польши по Днепр, о крестьянской реформе и прокламациях, об уничтожении наследства, семейства, детей и священников, о правах женщины и пр.» [9]
На подобных «вечерах» Варвары Петровны, придуманных главным образом из-за опасения отстать от моды, собиралась местная элита интеллигенции старшего поколения, а также молодежь, в лице Ивана Шатова к примеру, чьи редкие, но резкие высказывания, касающиеся злободневных вопросов о судьбе России, вызывали бурные дискуссии среди участников. В самой организации «вечеров» и темах, поднятых и обсуждаемых на них, тоже проявляется влияние «бесовства», охватившего представителей высшего общества в провинциальном городке, где разворачиваются события романа.
Губернаторша Юлия Михайловна Лембке так же, как и Варвара Петровна, мечтает стать наставницей и защитницей молодого «прогрессивного» поколения, чьим представителем считает Петрушу Верховенского. Введенная им в заблуждение, а попросту использованная и обманутая, она с ужасом «прозревает» слишком поздно. Андрей Антонович фон Лембке, вслед за женой попал под влияние «бесов», допустил их разгул в городе и, тем самым, погубил свою карьеру. Беснующиеся революционеры без труда нашли
себе поддержку и оправдание у страдающих от отсутствия реального дела людей, таких, как супруги фон Лембке, направив их влияние в городской среде на осуществление своих разрушительных целей. Достоевский считал особо важным подчеркнуть «отцовство» в современном мире того состояния крайнего безверия, нравственной и идейной безответственности, которые губительно сказываются на окружающих.
Скиталец-аристократ, западник, представитель скитальческой интеллигенции, потерявшей веру в Россию писатель Кармазинов - также тип скитальца, представленный Достоевским в романе, человека, оторвавшегося от своих органических корней, аристократа, оторвавшегося от матери-земли и рискнувшего идти своими путями: «Великий гений совсем отвык в Карлсруэ от отечества» [10]. Творения Кармазинова широко представлены в романе в пародийном пересказе хроникера, который высмеивает такие качества «великого писателя», как непонимание жизни, позерство, тщеславие, равнодушие к народу и нелюбовь к России. Он заигрывает с «деятельной» молодежью, стараясь доказать, что их многое объединяет, при этом явно побаиваясь опасных последствий, изо всех сил допытывается у Петра Верховенского, когда же ждать «революционного переворота», чтобы вовремя успеть скрыться из страны.
На празднике у супругов Лембке, где Кармазинов должен был читать свое новое произведение перед публикой, скучающая молодежь, в свою очередь, отозвалась насмешливыми репликами в адрес его «творчества»: «Господи, какой вздор!», «Метил в ворону, а попал в корову», «Экое ведь самолюбие!», «Эк скуки натащили!» [11]
Придавая особое значение динамике борьбы идей героев с их врожденными склонностями, Достоевский выдвинул на первый план образ Николая Ставрогина, важнейшего среди остальных «беснующихся». Писатель представляет аллегорическое «бесовство» как силу, действующую в душе человека.
В образе Николая Всеволодовича Ставрогина обнажаются духовно-психологические следствия современной жизни, в которой, если воспользоваться известными словами Ф. Ницше, «Бог умер». Сам он так формулирует коренную проблему своей веры: «Чтобы сделать соус из зайца, надо зайца, чтобы уверовать в Бога, надо Бога» [12]. «Преждевременно уставший человек», «пресыщенный человек», одиночка, пессимист, эротоман - подходящие характеристики для Ставрогина. Верховенский-старший сравнивает его с принцем Гарри. Матушка Варвара Петровна считает, что он, человек гордый, более всего похож на принца Гамлета. Подобное упоминание в «Бесах» шекспировских героев используется Достоевским для более полного раскрытия
Е. А. Тузова. Мотив «гибели зверя» в лирике В. Хлебникова и Н. Гумилёва
характеров собственных персонажей, для упрощения их восприятия на страницах романа.
Степан Трофимович сравнивает Ставрогина с принцем Гарри не случайно: таким образом он проводит параллель с героем исторической хроники Шекспира «Генрих IV», который ведет разгульный и беспорядочный образ жизни, но затем становится благородным и мудрым правителем. Это своеобразная маска для общества, скрывающая истинное лицо Николая Ставрогина.
Он пытается найти веру рассудочным путем, что ему никак не удается. Особое состояние главного героя подмечает в романе Кириллов: «Став-рогин если верует, то не верует, что он верует. Если же не верует, то не верует, что он не верует» [13]. Достоевский подчеркивал: убежденный атеист поднялся на более высокую ступень духовного развития, чем тот, для кого проблемы Бога не существует. Писатель полагал, что только в страдании человек может задуматься о своем предназначении и постичь его. Сам он не представлял мир без Бога, считая, что отклонение от него ведет к гибели личности, к людским бедствиям: «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного» [14].
Таким образом, целостно рассмотрев через призму «скитальчества» систему образов романа «Бесы», имеющих отношение к 40-м гг., мы обнаружили, что все типы скитальцев объединяет, во-первых, идея «бесовства», во-вторых, то обстоятельство, что они все группируются вокруг главного героя Ставрогина и в разной степени связаны с ним сюжетно. Герои Достоевского несут в себе черты конкретно-исторических особенностей своей эпохи: состояние безверия, которое все более овладевало сердцами и умами людей, отсутствие крепкого морального стержня, мировоззрение «разрушения ради разрушения». Одной из причин формирования этих людей писатель считал идеи, заложенные в некоторых произведениях известных русских и западноевропейских общественных деятелей и писателей (в частности, упомянутых в романе Белинского, Грановского, Тургенева, спародированного в образе Кармазинова, а также Байрона, Поля де Кока, Фурье, Токевиля и других).
Достоевскому удалось показать процесс революционного «бесовства», начинавшегося невинным либерализмом в 30-40-е гг. XIX в., достигшего своего апогея в XX в. в тоталитаризме, диктатуре и не угасающего в наши дни. В глубине этой смуты и зародилось русское духовное скитальчество.
Примечания
1. Наседкин, Н. Н. Достоевский. Энциклопедия [Текст] / Н. Н. Наседкин. М., 2003; Соколов, Б. В. Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья
Карамазовы [Текст] / Б. В. Соколов. М., 2007; Сарас-кина, Л. И. «Бесы»: роман-предупреждение [Текст] / Л. И. Сараскина. М., 1990; Сараскина, Л. И. Федор Достоевский. Одоление демонов [Текст] / Л. И. Са-раскина. М., 1996.
2. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. [Текст] : в 30 т. / Ф. М. Достоевский. Л., 1984. Т. 26. С. 129-136.
3. Там же. С. 140.
4. Там же. С. 154-161.
5. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. [Текст] : в 30 т. Л., 1983. Т. 25. С. 20-23.
6. Достоевский, Ф. М. Бесы [Текст] / Ф. М. Достоевский. М.: Изд-во АСТ, 2001. С. 8.
7. Там же. С. 35.
8. Там же. С. 585.
9. Там же. С. 23.
10. Там же. С. 433.
11. Там же. С. 432-434.
12. Там же. С. 233-234.
13. Там же. С. 550.
14. Достоевский, Ф. М. Записные книжки [Текст] / Ф. М. Достоевский. М.: Вагриус, 2000. С. 53.
Е. А. Тузова
МОТИВ «ГИБЕЛИ ЗВЕРЯ» В ЛИРИКЕ В. ХЛЕБНИКОВА И Н. ГУМИЛЁВА
В статье впервые рассматривается значимый для поэтического сознания Н. Гумилёва и В. Хлебникова мотив. Общность выполняемых указанным мотивом функций не только позволяет констатировать сближение художественных систем двух очень разных поэтов, но и иллюстрирует характерную для начала XX в. тенденцию к философскому осмыслению истории и культуры, к мышлению символами и архетипами.
Начало XX в. характеризовалось пристальным вниманием к поэтике мифа, к богатству его выразительных и изобразительных возможностей. Мифологические образы и мотивы пронизывают всю культуру эпохи модерна, более того, предметом мифотворчества нередко становится сама жизнь. Трудно найти представителя искусства того периода, который не отдал бы в своём творчестве дани мифологизаторству, не прибегнул бы к использованию архетипов или «символов-мифов». В наибольшей степени стремление перерабатывать мифы и творить новую индивидуальную мифологию было свойственно символистам. Миф в художественно-философском сознании символистов играл ключевую роль. Закономерно, что большой интерес к мифологии проявляли Н. С. Гумилёв и В. В. Хлебников, испытавшие в своё время серьёзное влияние символизма.
Работы, направленные на исследование мифологической составляющей в творчестве В. Хлеб-
ТУЗОВА Елена Александровна - аспирант кафедры русской литературы Пермского государственного университета
© Тузова Е. А., 2008
