CC BY
57
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
М.В. АНТОНОВА, доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой истории русской литературы Х1-Х1Х вв. Орловского государственного университета
gavrila05@yandex.ru
Л.Н. НОЗДРАЧЕВА, аспирант кафедры истории русской литературы Х1-Х1Х вв. Орловского государственного университета
nozder.lubov@yandex.ru
«ЛЮБОВЬ О ХРИСТЕ» В ДРЕВНЕРУССКИХ ПОСЛАНИЯХ
Статья посвящена рассмотрению одного из наиболее устойчивых эпистолярных мотивов - мотива «дружелюбия», который на русской почве модифицирован в мотив «любви о Христе». Реализуется данный мотив через эпистолярные формулы, обращения к адресату с использованием соответствующих определений. Мы полагаем, что формулы «любви о Христе» в основном используются в посланиях, где корреспондентами являются лица духовного звания. Наиболее интересными с точки зрения рассматриваемой проблемы представляются послания Нила Сорского, в которых формулируется концепция «любви о Христе», согласующаяся с христианскими догматами, с одной стороны, и ориентированная на соблюдение эпистолярных правил - с другой. Настоящая работа есть лишь первый опыт комплексного анализа филофронетических формул и мотивов на русской почве, несомненно, требующий углубления и продолжения.
Ключевые слова: эпистолография, древнерусские послания, филофронети-ческий мотив, устойчивые эпистолярные формулы, «любовь о Христе».
Одним из наиболее распространенных обязательных мотивов в эпистолографии, согласно античной теории, является дружелюбие, или филофронесис. Как указывает В.А. Сметанин, в трактате «О слоге», приписываемом Деметрию Фалерскому, именно филофронесис «составляет основу письма, которое является носителем рЫПа» [15: 64]. Соответственно и все требования, предъявляемые к письму, определялись темой дружбы. Продолжая наблюдения свердловского византолога, Д.М. Буланин замечает, что в сочинении псевдо-Деметрия все предписания основываются на определении эпистолы «как приятельской беседы». В письмовнике, озаглавленном «Типы писем» (появился в Египте между II в. до н.э. и I в. н.э.), «образец “дружеского” послания поставлен на первое место, прочие же соотносятся с ним по сходству или по контрасту». Дружеское письмо находилось на первой ступени иерархии жанров и в латинских риторических трактатах. Например, Юрий Виктор (IV в. н.э.) делил послания на два разряда: деловые и дружеские, к последним он относил канонические требования эпистолографии [4: 177].
Д.М. Буланин, опираясь на многочисленные исследования западноевропейских специалистов, указывает, что временем расцвета жанра дружеского письма следует признать вв., «когда в эпистолярном искусстве состязаются последние представители умирающего язычества и классики христианской литературы». В то же время в жизнь общества активно проникали христианские идеалы, что приводило к замене античных представлений о дружбе и дружелюбии «новозаветной добродетелью - любовью к ближнему». Со ссылкой на К. Треде исследователь утверждает, что «эпистолярная дружба окончательно переродилась, “когда было отмечено, что основой пе-
© М.В. Антонова, Л.Н. Ноздрачева
реписки является христианская любовь”» [4: 178; см. также: 20: 128]. Д.М. Буланин полагает, что в посланиях христианских писателей этого времени собственно филофронетические мотивы, характерные для античной или ранневизантийской эпистолы, утрачивались, жанр терял свое предназначение выражения дружелюбия и модифицировался, приобретая черты публицистического или богословского трактата, политической инвективы или душеполезного наставления [4: 178-179]. Фактически речь идет о трансформации дружеского послания в христианской литературе в особую литературную форму. Признавая, что в античной литературе существовали «поучительные и публицистические эпистолии», и учитывая значение новозаветных апостольских посланий для формирования жанра послания в литературе Slavia Orthodoxa, Д. М. Буланин приходит к выводу о том, что жанровая принадлежность сочинений древнерусских книжников, «облеченных в эпистолярную форму, ясна - они представляют собой славянскую реплику апостольского послания, лишь генетически родственного византийскому дружескому письму». С его точки зрения, «филофроне-тическая топика» в них «приглушена и растворяется в нравоучении» [4: 183-184].
Несомненно, следует согласиться с критикой Д. М. Буланиным точки зрения Дж. Беркофф, которая в ряде своих работ пришла к выводу о наличии в древнерусской книжности собственно дружеского послания. Действительно, вряд ли можно считать таковыми письмо Владимира Мономаха Олегу Святославичу, послание Епифания Кириллу Тверскому и три послания Нила Сорского, анализу которых исследовательница посвятила пространные статьи [17: 289-305; 18: 7-28; 19: 599-609]. «Относительно трех пространных посланий, достоверно принадлежащих Нилу, - пишет Д.М. Буланин, -исследовательница сама признает, что противопоказанное дружеской корреспонденции поучение “является их основанием и ядром”, что “их содержание составляет исключительно религиозное нравоучение”» [4: 185]. Но в то же время Д.М. Буланин признает обнаруженное Дж. Беркофф наличие в древнерусской книжности «реликтов чуждого славянской письменности жанра», то есть дружеского послания, которое «приносило на Русь византийское апостольское послание, генетически связанное с литературным письмом древних. Из византийских образцов эти реликты переходили в учительные послания древних славян» [4: 185-186].
Таким образом, исследователь, несмотря на критику работ немецкого специалиста и справедливое отрицание существования жанра дружеско-
го послания в древнерусской литературе вплоть до
XV в., фактически признает наличие в христианской книжности особого типа послания - учительного. Действительно, в нем нет филофронетичес-ких мотивов, характерных для античной или византийской эпистолографии, но наличествует мотив «любви о Христе», который можно рассматривать как своеобразную модификацию вышеупомянутого топоса. Так, авторы исследования “Auf Gottes GeheiЯ sollen wir einander Briefe Schreiben: Altrussische Epistolographie”, выделяя наиболее устойчивые речевые формулы в древнерусском послании, отмечают в начале основной части текста и в конце его наличие подчеркивания христианской любви между адресатом и отправителем или воспоминаний о прежней дружбе [16: XXXIV, XLVI].
Независимо от М.Д. Буланина и немецких медиевистов к аналогичным выводам относительно посланий Киевского периода пришла один из авторов настоящей статьи - М.В. Антонова в диссертационном исследовании, посвященном поэтике жанра древнерусского послания Киевского периода (1999 г.) [см. публикации на эту тему: 1, 2]. С нашей точки зрения, филофронетические мотивы в виде формулы «любви о Христе» и разного рода комплиментарных обращений к адресату используются в посланиях Феодосия Печерского, митрополита Иоанна II, Климента Смолятича, в переписке Симона и Поликарпа и пр. Так, первичное обращение к адресату в посланиях Феодосия Печерского имеет обязательный эпитет, отсылающий нас к филофронетическому мотиву в модифицированной форме: князь именуется «боголюбивым» в обоих посланиях, например: «Что воз-мыслил еси, боголюбыи княже, воспрашати мене, некнижна и худа, о таковой вещи; аще есть недЪля, то подобно ли въ день воскресенья заклати волъ, или овенъ, или птици, или иное что, аще подобно ясти» (Кирилло-Белозерское собр., № 4/1081) [12: 14]. Мы полагаем, что здесь выражается идея «любви», но не взаимной между корреспондентами, а «любви о Христе», что наиболее характерно для древнерусской эпистолографии.
В семантеме Послания митрополита Иоанна II к папе Клименту III о заблуждениях римской церкви ведущую роль играет мотив братской «любви о Христе», что подчеркивается рядом выражений: «любовными крилы постигаеши до насъ», «и брать-скую вашю и нашю любовь отверже всего крестьянского совокупленья» [12: 30], «отъ нихже мала нЪкая напишемъ любви твоеи», «въ едино намъ единение быти и въ зъгласие духовно» [12: 31], «последи же и о инехъ напишемъ любви твоеи» [12: 32], «аще бо и тобЪ любо будеть и Богу»
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
[12: 34], «от многия бо любве таковаа написавшу ми тобЪ», «молю о ГосподЪ любовь твою» [12: 35]. Иоанн II, грек по происхождению, сумел и соблюсти канон, и реализовать свои полемические и проповеднические идеи. Интересно, что наличие или отсутствие тех или иных ритуальных формул в послании может расцениваться уже и как определенный художественный или полемический прием. Так, в послании Иоанна II, несмотря на реализацию мотива «любви о Христе», нет традиционного мотива «благословения Господнего»: автор подчеркивает, что отступники (к которым и по этикету, и выполняя христианские заповеди, автор должен испытывать чувство сострадания и любви во Христе) не могут быть осенены благодатью и миром.
В то же время в посланиях митрополита Никифора (также грека по происхождению), обращенных к князю Владимиру Мономаху, мы не обнаруживаем мотива любви - князь именуется «благоверным», «кротким», но не «возлюбленным». Возможно, это связано с активной ориентацией автора на жанровую модель поучения. Однако, заметим, поучение не исключало использования мотива «любви о Христе» и обращений к слушателям, в которых бы он реализовывался, а, напротив, его поощряло. Например, в посланиях Феодосия Печерского соответственных обращений или формул нет, но в поучениях преподобный весьма активно использует: «любимици мои», «любимици» [8: 173, 176, 177, 179, 182], «братиа моа любимаа» [8: 174, 176, 177], «друже», «възлюблении» [8: 176], «чада моя любимая, и братиа и отци» [8: 180].
Мотив «любви о Христе», активно использует Климент Смолятич в своем Послании презвитеру Фоме. Так, в начале произведения читаем: «Почет писание твоея любве, яже аще и медмено бысть, почюдихся и в чинъ въспомяновениа приникъ, зЪло дивихся благоразумию твоему, возлюбленыи ми о Господе брате Фомо. Имать писание твое наказание с любовию к нашему тщеславию, и тако с радостию прочет пред многыми послухи и пред княземъ Изяславом тобою присланое къ мнЪ писание. И вину ми исповЪдавшу, егоже ради пише-ши, ты же, любимиче, не тяжько мни мною воспи-саною ти хартиею» [12: 124]. Произведение насыщено эпитетами и обращениями, в которых по этикету должна была выражаться формула «братской любви», «любви во Христе». Наиболее частотные обращения - «любимиче» и «возлюбле-нии». В то же время исследовательница приходит к выводу о том, что Климент Смолятич, используя трафаретные эпистолографические формулы и мотивы, хорошо известные ему как знатоку христианской литературы, изменяет их семантику, на-
полняя ироническим содержанием. Истинные взаимоотношения корреспондентов далеки и от византийского «дружелюбия», и от традиционной «братской любви». Фраза о «наказании с любовию к нашему тщеславию» в таком случае начинает приобретать вовсе не свойственный эпистоле оттенок иронии» [8: 74; см. также о «лукавой иронии» в Послании Климента Смолятича: 16: XXVII].
Нормативное использование мотива любви наблюдается в Послании о схиме Кирилла Туровского (например: «Не бо, яко учитель, отческы и строино запоЪдаю, но всею простотою бЪсе-дую с тобою, твоеи любви и моа отвЪрзающи уста» [12: 168]), в Послании Даниила Юрьевского о повинных («...твоего же ради еже къ Богу потщания велия и еже к нему вЪры теплыя и до насъ, худыхъ, простретья любве, еже хотЪния молитвы» [12: 56]) и в Послании Поликарпа в составе Киево-Печерского патерика (например: «Се же речеся в 15 лето твоего игуменства, еже не бысть помянове-ниа за 100 и 60 лет, ныне же, твоея ради любви, утаеннаа слышанна быша, и память любящим Бога присно чтома и хвалима, яко тому угождьшеи от него венчася» [9: 516]), но отсутствует в Посланиях Иакова Черноризца и епископа Симона. Причины этого явления требуется дополнительно изучить, однако можно предположить, что одним из факторов, влияющих на использование формулы «любви о Христе» и активное развитие данного мотива в тексте, является специфика образов корреспондентов: если автор обращается к адреса-ту-мирянину, то данный мотив в посланиях Киевского периода последовательно не задействован; если адресант и адресат принадлежат к духовному чину, то проявление исследуемых формул и мотива наиболее вероятно.
От Х^-ХУ! веков до нас дошло значительно больше памятников эпистолографического характера, чем от предшествующего. Это связано в том числе и с активизацией общественной жизни и расцветом публицистики. Д.М. Буланин отмечает: «Заслуживает внимания тот факт, что важнейшие программные памятники того времени [имеются в виду конец XV-XVI вв. - М.А., Л.Н.] написаны в жанре послания: послания писали Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, в послании формулирует свою знаменитую теорию “Москва - третий Рим” старец Елеа-зарова монастыря Филофей, послания составляют значительную часть литературного наследия Вассиана Патрикеева и митрополита Даниила, именно письмами <.> исчерпывается творчество Федора Карпова, в челобитной предлагает проекты реформ Иван Пересветов, наконец, самый знаменитый спор XVI в. - между Иваном Грозным и
A.M. Курбским - проходил в форме переписки» [5: 97]. В качестве показателя популярности жанра исследователи рассматривают также письмовники, которые, как полагает A.C. Демин, появились на Руси во второй половине XV века, а с XVI в. получили широкое распространение [7: 90-99].
Мотив «любви о Христе» продолжает культивироваться в древнерусском послании. Например, в митрополичьей грамоте святителя Алексия, обращенной к жителям Червленого Яра, читаем: «Да возлюблени будети от Христа, исполнивайте заповеди его; имейте веру праву к святей и единосущной Троици, в ню же креститеся, любовь и мир друг к другу, правду, целомудрие, милостыню, испове-данье грехов своих» [6: 343]. Здесь, как видим, мотив реализуется в аспекте любви, истекающей от Бога на людей, и связывается с задачей соблюдения паствой христианских заповедей. Использование митрополитом в данном тексте анализируемого мотива в его прямом смысле отмечается и в приведенной цитате («любовь и мир друг к другу»), и в единственном обращении «возлюблении» [6: 343] и может быть мотивировано отношением к адресатам послания как к своим духовным детям, пастве (см. также: «Феогност митрополит писал к вам, к детем своим», «Того ради, дети, сътварите дела светла»), в которую включено и духовенство.
В то же время, как показали исследования Д.М. Буланина, Максим Грек, будучи человеком европейской образованности, несомненно, испытал на себе и влияние поздневизантийской эпистолографии. Он в целом соблюдает правила составления послания, но в его сочинениях отражаются и те изменения, которые были характерны для византийского письма того времени. В частности, это касается мотивов «дружбы» и «любви о Христе». Анализ эпистолярного наследия Максима Грека позволил Д.М. Буланину прийти к выводу о том, что в творчестве публициста понятие «дружба» можно рассматривать как эквивалент греческой «филиа», а понятие «любовь» - как христианскую любовь к ближнему. «Любовь» часто имеет определение «духовная», эта тема звучит в посланиях, обращенных к особам духовного звания (митрополиту Даниилу, Сильвестру, Алексию, инокиням и пр.). Слова «дружба» и «друг», зачастую выносимые в заглавия в качестве аттестации адресата, используются в посланиях Максима Грека, которые имеют личностный характер [5: 109]. Эти наблюдения исследователя вполне согласуются с выдвинутой нами гипотезой о том, что мотив «любви о Христе» оказывался наиболее употребителен в посланиях, корреспондентами которых оказывались священнослужители.
Среди многочисленных посланий рубежа XV-
XVI вв. особо выделяются сочинения Нила Сор-ского, который, как мы покажем ниже, придерживается целостной концепции «любви по БозЪ».
Три его обширных послания адресованы братиям во Христе, то есть монахам, поэтому в свете нашего предположения в них должны присутствовать соответствующие устойчивые формулы и мотив «любви о Христе».
В послании к Вассиану Патирикееву первое же обращение к адресату подтверждает нашу гипотезу: «Похвално желание подвигнулъ еси, о възлюбленне, еже слышати слово Божие ищеши на утверждение себЪ, на съхранение от злых и поучение къ благым» [14: 222]. Однако собственно каноническую эпистолярную формулу с выражением братской христианской любви в семантеме и клаузуле нам обнаружить не удалось. Отсутствуют и другие обращения, в которых реализовался бы данный мотив. Не фиксируются обращения к адресату и определения, содержащие стержневую лексему «любовь» в Послании Гурию Тушину, однако в Послании Герману Подольному такого рода аттестация адресата повторяется пять раз.
На самом деле количественная незначительность использования более или менее устойчивых выражений условно филофронетического характера в посланиях Нила Сорского неудивительна. Даже беглый обзор текстов некоторых посланий XV-XVI вв. показывает, что подобные формулы использовались далеко не всегда и далеко не всеми. Так, относительно посланий инока Филофея можно заметить, что филофронетический мотив сохранен лишь отчасти. Собственно формулы «любви о Христе» мы в посланиях Филофея не встречаем, только в Послании на звездочетцев используется обращение «любимиче». Все прочие обращения к адресату суть выражения иной шаблонной эпистолярной формулы - восхищения адресатом: «честный человече», «избранниче Бо-жии», «христолюбче», «преизящному в доброде-телех», «твоему боголюбию», «боголюбезный человече» и пр. [см. об этом: 3: 51].
Дополняя эти наблюдения, заметим, что в переписке Федора Карпова и Максима Грека два послания, в которых корреспонденты обмениваются упреками, лишены мотива «любви о Христе», третье же ответное послание Максима Грека, когда недоразумение разрешилось, начинается именно с этого мотива, сопряженного с пожеланиями здоровья и всех благ: «О любви убо твоей яже к нам и благом устроени, яже изначала показал еси и еще являеши, яко же честными твоими грамотами утвержаеши, иже любви источникъ,
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
отець щедротам и всякого утЪшениа да въздарить обилнЪ свЪтлость твою и в настоящем и в будущем и да соблюдаеть ю вседомно въ всяком здравии душа же и тЪла и во мнимом житиа сего бла-годеньствии» [11: 342]. Отсутствие / наличие мотива «любви во Христе» в данном случае определяется конкретной биографической ситуацией и связано с особенностями межличностных отношений между адресатами. Можно предположить, что, несмотря на бытование данных сочинений в древнерусской книжности как общеинтересных сочинений, изначально они были частью личной переписки. Напротив, в сочинениях, имеющих характер открытых общественных обращений, Максим Грек стремится сохранить все признаки эпистолярного жанра, в том числе и несколько модифицированный филофронетический мотив. Например, в Послании о фортуне в начале семантемы он рассуждает о наиглавнейшем качестве истинного друга - стремлении помочь уклонившемуся от истины вернуться к ней, а затем, обращаясь к адресату, заявляет: «Сею убо и аз любовию связанъ къ твоему проподобъству, възлюблене ми брате, неправдуя явлюся въ законы святыя любви, аще умлъчю, о нихъ же слышу тя вслЪд идуща ел-линскаго, и халдЪйскаго, и латынскаго, бЪсы об-рЪтенаго учительства» [10: 306].
Современник Нила Сорского Иосиф Волоцкий предпочитает обращаться к своим адресатам «господине», «государь», «господарь», не сопровождая их эпитетами. Наличие формулы «любви о Христе» мы зафиксировали всего лишь в нескольких сочинениях. Так, в прескрипте Второго послания князю о постригшемся «человеке» читаем: «Господину нашему о Христе возлюбленному грешный чернец Иосиф нищий твой, господине, челом бью...» [13: 149]. Мотив «любви о Христе» использован в начале Послания некоему брату о соблюдении заповедей: «Еже о Христе Исусе любезнейшему ми брату и духовному чаду, иноку имя рек грешной инок Иосиф моление творю, яко да приимеши сия моя словеса, от братолюбиваго сердца тебе реченнаа, и бог мира да буди с тобою» [13: 236]. И, наконец, в начале Послания брату Вассиану Санину Иосиф Волоцкий выражает свою любовь к адресату при помощи обращения с соответствующим определением: «Аз же, о любимый и сладчайши мой брате, отнели же позавидев враг нашему вкупе съпре-быванию, и разлучитися нам сътвори друг от друга преж смертнаго и конечнаго разлучениа, и не пре-бысть сердце мое на месте, но аки море влънуемо бурею печали» [13: 173]. В центральной части этого сочинения Иосиф развивает тему души, «упившейся любовию Христовой» [13: 174].
Несмотря на практическое отсутствие устойчивых формул «любви о Христе» в Послании Нила Сорского Вассиану Патрикееву, тема христианской любви в данном сочинении имеет большое значение и само понятие «любовь» употребляется, но в несколько ином аспекте, к рассмотрению которого целесообразно приступить после анализа собственно мотива «любви о Христе» («любви по Боге») в других посланиях преподобного.
В Послании Гурию Тушину данный мотив в отношении корреспондентов выражен более определенно и широко. В начальной части семантемы при объяснении побудительных причин к составлению текста Нил Сорский прямо указывает, что этому способствовало особое отношение к нему адресата: «Но понеже духовнаа твоа любовь уст-рои мя еже дръзнути ми выше мЪры моеа - писати тобЪ подобающяа, того ради убЪдихся на се» [14: 230]. Как видим, здесь словосочетание включает в себя стрежневую лексему «любовь» и качественное его определение «духовная», что и организует функционирование мотива.
Отвечая на четвертый вопрос своего корреспондента, преподобный также ссылается на любовь, испытываемую по отношению к нему корреспондентом: «О себЪ повЪдую ти, понеже яже по БозЪ любовь твоа безумна мя сътворяеть - еже о себЪ глаголати ми» [14: 236]. Очевидно, «любовь по Боге» синонимична «духовной любви». В понимании автора это интимное состояние может быть истолковано как комплекс, который включает в себя сходным образом переживаемые религиозные чувства, отношение Гурия Тушина к Нилу Сор-скому с особым доверием и расположением, его убежденность в том, что именно преподобный может дать должный совет и рекомендацию, выступить в качестве учителя и примера для подражания. Это взаимное чувство, поскольку оно заставляет автора пренебречь заповедью смирения и обратиться к собственному опыту, правда, в весьма ограниченном смысле: «Егда бо сътворити ми что, испытую прежде божественая Писаниа. И аще не обрящу съгласующа моему разуму въ начинание дЪла, отлагаю то, дондеже обрящу. Егда же обрящу, благодатию Божиею, творю благодръзо-стно яко извЪстно. От себе же не смЪю творити, понеже невЪжа и поселянинъ есмь» [14: 236]. Несмотря на отсутствие стержневой лексемы (любовь), имплицитно мотив «любви о Христе» выражен, как нам представляется, в уверенности в разумности и добродетельности адресата, в правильном понимании слова Божьего, которые высказаны Нилом Сорским в конце семантемы: «Да и азъ, разумное твое въ услышании слова Божиа
разъсмотривь и яже достойная похваламь въ исправлении добродЪтелемь въ тебЪ обрЪтъ, възрадуюся, благодаря Бога, - увЪдЪвь тебе слы-шавша слово Божие и хранящае» [14: 238].
Послание Г ерману Подольному, наиболее интимное по тону и содержанию, содержит несколько раз повторяющиеся обращения к адресату и определения, в которых подчеркивается «любовь о Христе»: «СъвЪтовал есмь, въспоминаа себЪ и тебЪ, яко присному своему любимому.»; «Ты же вЪси мою худость изъначала яко присный духовнЪ любимый мой»; «.понеже по БозЪ любовь твоа понуждает мя и безумна мя творить - еже писати къ тебЪ о себЪ» [14: 240]; «Аще и грубо написах ти что, но - не иному кому, но тебЪ, присному възлюбленому моему, не хотя презрЪти прошение твое» [14: 242, 244]. Как видим, в данном послании используется не применяемое к другим корреспондентам постоянное именование «присно духовно любимый / возлюбленный мой». Кроме того, отмечается и повторение формулы, отмеченной в предшествующем послании: «по БозЪ любовь твоа безумна мя сътворяеть - еже о себЪ гла-голати ми» (Послание Гурию Тушину) - «по БозЪ любовь твоа понуждает мя и безумна мя творить -еже писати къ тебЪ о себ Ъ» (Послание Герману Подольному). Совпадение формы означает не только устойчивость словесных клише в творчестве Нила Сорского, но, очевидно, и стабильность представлений автора о самом себе и характере духовных контактов со своими корреспондентами.
В Послании Герману Подольному мы обнаруживаем достаточно пространное пояснение, что такое «духовная любовь», которая побуждает Нила Сорского обращаться с наставлениями к своим адресатам. Преподобный вновь, как и в Послании Гурию Тушину, утверждает, что действует не «по своей волЪ и по своему разуму», но на основании тщательного изучения «святых Писаний». Так же преподобный советует поступать людям, духовно близким к нему: «И аще кто любовию духовною прилЪпляется мнЪ, тако же совЪтую дЪлати, наипаче же тебЪ, занеже изначала духовною любовию усвояемь еси мнЪ» [14: 242]. Значит, «духовная любовь», «любовь о Христе» соединяет людей, делает их близкими, включает в своего рода родственный круг. «Любовь по Боге» есть духовное единство: «НынЪ же, аще и разнЪ тЪломь есмы, но духовною любовию съпряжени и съвокуплени» [14: 242]. «Любовь по Боге» есть незыблемый закон, который требует определенного поведения людей, соединенных ею, в данном случае выслушивать наставления, подражать высоким образцам и передавать эти знания другим братиям: «И
устава ради сеа божественыа любве бесЪдовахъ ти тогда и нынЪпишу въ спасение души. И ты яже слыша от мене и написанна видЪвь, аще угодно ти есть, подражай сиа. Желаа сынъ ии наслЪдникь быти святых отецъ, твори заповЪди Господня и преданиа святых отецъ и сущимь с тобою брати-амь глаголи» [14: 242].
Традиционный для русской эпистолографии мотив «любви о Христе» в посланиях Нила Сорского есть выражение целостной концепции «духовной христианской любви», которая была им усвоена и реализовалась также в других его сочинениях. Так, в Предисловии к составленному им Собор-нику, содержащему переписанные и отредактированные преподобным жития святых, он признается: «.немало потрудихся в сих, якоже мню заповЪди ради любве Божиа и ближняго, да, сих дивных отецъ житиамъ внимающе, ревнители будемъ дЪланию ихъ и с ними животъ вЪчный наслЪдимъ» [14: 254]. И далее Нил Сорский буквально дает определение «истинной любви к ближнему»: «Се бо есть истинная любовь къ ближнимъ - еже въздвигнути им съвЪсть к любви Божии и творити заповЪди Его, по истинных божественых слове-сех Его, и по житию и учению святых отець жити елико мощно, и тако спастися» [14: 254, 256]. Очевидно, понятие Предисловия «истинная любовь к ближним» - более широкое, чем «любовь по Боге» в посланиях Нила Сорского, второе включается в первое как часть, поскольку «духовная любовь», как следует из текстов, в основном обращена к братьям во Христе, к инокам, а «истинная любовь к ближним» - ко всему человечеству. Собственно, и деяние, предпринятое преподобным, более широкое, чем нравственные наставления близким по духу корреспондентам. Его Соборник адресован широкому кругу лиц, заботящихся о пользе души: «А хто имат сиа преписовати, или прочитати, да не преписует тако, ни прочитает, но истинное да пишет и глаголет, еже есть угодно Богу и полезно души, понеже и азъ грЪшный тако хощу» [14: 254].
Тема любви в посланиях Нила Сорского не исчерпывается взаимоотношениями между людьми. Несомненно, истинная любовь источником своим имеет Бога, поэтому важным идеологическим аспектом посланий оказывается, если можно так выразиться, проблема коммуникации Бога и человека: истечение Божественной любви и благодати на человека и любовь человека к Богу. Наиболее ясно эти мотивы звучат в Послании Вассиану Патрикееву.
Нил Сорский проводит четкое противопоставление двух типов людей - возлюбивших мир и возлюбивших Бога. Соответственно и все сущее де-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
лится на две сферы - мирскую и божественную, «мимоходящее» и вечное. «Мирское житие» полно скорби и «развращения», «мир сей» причиняет «злолютство» любящим его, «посмЪвается, отходя от работавших ему, сладокь являася имь, егда ласкает вещми, горекь бываа послЪди» [14: 222]. Житейские радости только кажутся благом, по сути им не являясь, они исполнены многого зла. Этот мир уходит «яко дым», и многие из тех, кто «держится» его «съобращающеся въ вещех мира сего и любяще пошествие его, въ время юности, благо-деньства своего смертию пожати быша: яко цвЪтци селнии, процветше, отпадоша и, нехотяще, отве-дени бышя отсюду» [14: 222]. Так что любовь к миру, забота о блаженстве тела есть великое безумие. Тот человек, который имеет «разум истинною благый», не должен возлюбить «миръ сей мимоходящий».
Но не всякий способен отступить от него: «Нъции же от сих благоговЪйнЪйшя бышя, и съобращаху умъ свой въ помышлениих желаниа спасениа души, и имяху борениа къ страстем, и образы добродЪте-лей по-възможному творяху, хотяще разрЪшитися и отступити мира сего, но не могошя оттръгнутися от сЪтей его и избежати коварств его» [14: 224]. Отвержение человека от мирских страстей зависит, таким образом, и от него самого, и от милости и любви Божьей. Таковую явил Господь, по мысли Нила Сорского, по отношению к его адресату: «Тебе же, възлюбивъ, Богъ и изят от мира сего, и поста-вилъ въ чину службы Своеа милостию и строением своим» [14: 224]. Здесь есть, конечно, прямое указание на факт биографии Вассиана Патрикеева, который был пострижен в монахи против своей воли. Рассуждения Нила Сорского относительно безумства «любви к миру» имеют, несомненно, конкретный характер, а под некими «благоговейнейшими» людьми подразумеваются, скорее всего, достойные и христолюбивые миряне, которые не хотят или не решаются отречься от светской жизни. Пострижение, пусть и насильственное, таким образом, преподобный трактует как особое божественное расположение, дар, которому надо радоваться, ибо он способствует восхождению к «почести вышняго званиа, иже въ небеснЪм отечьствЪ подвизавшимся щадимаа» [14: 224].
Принадлежность к людям, которые возлюбили Бога, но не мир, обусловливает и особое проявление к ним Господней благодати и любви. В этом вопросе Нил Сорский вполне солидарен с отцами церкви и основными догматами церкви. В своем Уставе он отмечает, что различные беды и, в частности, дурные помыслы, о которых ведется пространная речь, враг насылает на инока не по попустительству Божьему, но по любви. Не надо думать,
что ты оставлен Господом, наоборот: «Не точию бо нам, грЪшным, но и святым Своимь, от вЪка бла-гоугодившим Ему, яко чядолюбивый отець чадом своим, тако Богъ приносит духовнаго жезла от любве - въ предспЪание добродетелем» [14: 150]. Только так можно постичь, что есть добро, а что -зло, что есть добродетель, а что - грех. Тогда человек осознает истину, «и не хощет никакоже отступити от пути добродЪтелнаго, и разумЪвает, яко Богъ милостию Своею строит ему сиа на ползу и в наказание от любве приносит таковая, и вь любовь Бо-жию въжизается...» [14: 150].
Эти же идеи развивает Нил Сорский в Послании Вассиану Патрикееву. Лукавые помыслы, говорит он, одолевали и святых отцов, но их надо старательно отсекать молитвой, всегдашней победительницей, призывая Господа. Тема любви Божьей здесь соединяется с темой благодати, которая, при условии духовной работы самого человека, помогает в борьбе с нечистым и собственными несовершенствами. Инок, заслуживший особое расположение Господа, непременно должен и сам источать «духовную любовь»: «Аще прилучит ти ся слово, въпрос или отвЪтъ кому, благоглаголиво и сладко бесЪду твори съ любовию духовною и съ смирениемь истинным, неразлЪнено и не преобидя брата» [14: 228].
Как и в Уставе, Нил Сорский в Послании Вассиану Патрикееву утверждает, что в бедах и скорбях, которые претерпевали многие святые, «ходивше въ путехъ добродЪтели», проявляется особая отмеченность этих подвижников Господом: «И се есть знамение любве Божиа, - еже скорби принесутся кому о дЪлании правды. И сие глаголется даръ Божий, апостолу пишущу: “Се дано бысть намь от Бога, еже не токмо въ Христа вЪро-вати, но и еже о Нем страдати”» [14: 228]. Таким образом подчеркивается основная идея иноческого подвижничества: уподобление святым и приобщение к страстям Христовым. Но это и разделяет человечество на два лагеря: любящие Бога являются его любимцами, они облагодетельствованы страстями, им позволено двигаться правым путем и обрести жизнь вечную; прочие любят мирские утехи и следуют неправым путем: «И не инако благодЪтельствует Богъ любящихъ Его, - точию посылаеть имь искушениа скорбей. И въ семь разньствують любимици Божии от про-чихъ: да сии убо въ скорбех живуть, любящии же миръ сей в пищи и покои веселятся. И се путь правый - еже препръпЪти искушения скорбей о благочестии. И на сей путь поставляа, Богъ страдал-цевь Своих приводить въ живот вЪчный» [14: 228,230].
Таким образом, филофронетический мотив, модифицированный на русской почве в «любовь о Христе», в посланиях Нила Сорского функционирует не столько в форме этикетных словесных клише и постоянных эпитетов адресата, сколько в виде устойчивой мотивной системы. В посланиях преподобный в соответствии со своими общими богословскими представлениями, отразившимися, в частности, в Уставе, создает стройную концепцию христианской любви, включающей взаимоотношения Господа и человека, а также человека и человека. Христианская любовь между людьми применительно к инокам подразумевает
наличие особого духовного состояния, именуемого «духовной любовью» или «любовью по Боге», которое подразумевает взаимно переживаемые религиозные чувства, взаимную заботу о внутреннем состоянии друг друга.
Подводя итоги данной статьи, хотелось бы заметить, что «любовь о Христе» как устойчивый мотив древнерусской эпистолографии, несомненно, нуждается в дальнейшем изучении. Как видим, этот мотив оказывается сквозным для древнерусской книжности вообще, он, вероятно, реализуется и в сочинениях иных жанров, что также необходимо исследовать.
Библиографический список
Антонова М.В. Древнерусское переводное послание XI—XIII веков: формальные модели. - Орел, 1998. Антонова М.В. Древнерусское послание Киевского периода. - Орел, 2001.
Антонова М.В. Эпистолярный этикет в посланиях старца Филофея // Грехневские чтения: Сборник научных трудов. Вып. 4. - Нижний Новгород, 2007. - С. 51.
Буланин Д.М. Античные традиции в древнерусской литературе XI-XVI вв. - München, 1991.
Буланин Д.М. Переводы и послания Максима Грека. - Л., 1984.
Грамота митрополита Алексея властям, духовенству и православным жителям Червленого Яра // Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV - начала XVI в. - М., 1964. Т. 3. Демин А.С. Вопросы изучения русских письмовников XV-XVII вв. (Из истории взаимодействия литературы и документальной письменности) // ТОДРЛ. Т. XX. - М., Л., 1964. - С. 90-99.
Еремин И.П. Литературное наследие Феодосия Печерского // ТОДРЛ. Т. 5. - М., Л., 1947. Киево-Печерский патерик / Подг. текста и перев. Л.А. Дмитриева // ПЛДР. XII век. - М., 1980.
10. Максим Грек. Послание о Фортуне // БЛДР. Т. 9. - СПб., 2006.
11. Переписка Федора Ивановича Карпова с Максимом Греком // БЛДР. Т. 9. - СПб., 2006.
12. Понырко Н.В. Эпистолярное наследие Древней Руси. XI-XIII: Исследования, тексты, переводы. - СПб., 1992.
13. Послания Иосифа Волоцкого / Подгот. текста А.А. Зимина и Я.С. Лурье. - М., Л., 1959.
14. Преподобные Нил Сорский и Иннокентий Комельский. Сочинения / Издание подготовил Г.М. Прохоров. -СПб., 2008.
15. Сметанин В.А. Эпистология поздней Византии, проэлевсис (конкретно-историческая часть) // Античная древность и средние века. Вып. 15. - Свердловск, 1978.
16. Auf Gottes Geheiß sollen wir einander Briefe schreiben: Altrussische Epistolographie. // Übersetzungen, Kommentare und eine ernährende Studie von D. Freydank, G. Sturm, J. Harney, S. und D. Fahl. Wiesbaden, 1999.
17. Bercoff G.B. P^doyer fer eine “literarische” Wьrdigung von Vladimir Monomachs Brief an Oleg // Zeitschrift fer slavische Philologie. 1980. Bd. 41. H. 2. S. 289-305.
18. Bercoff G.B. Sulla poetica nel Medio Evo Slavo Ortodosso: Il “Poslanie” di Epifanij a Kirill di Tver // Europa Orienalis, 1985. T. 4. P. 7-28.
19. Bercoff G.B. Zur epistolaren Kunst im Russischen Mittelalter: Die “poslanija” von Nil Sorskij // «Прими собранье пестрых глав». Slavistische und slavenkundliche Beit^ge fer Peter Brang zum65. Gerurtstag. Bern - Frankfurt am Main - New York - Paris. 1989. (Slavica Helvetica. Bd. 33) S. 599-609.
20. Thraede K. Grudzьge griechischrцmischer Brieftopik. Mьnchen, 1970.
M.V. ANTONOVA, L.N. NOZDRACHEVA “LOVE FOR CHRIST” IN OLD RUSSIAN MESSAGES
The article is devoted to one of the steadiest epistolary motif - a motif of “friendliness”, which is modified in Russia into the motif of “love for Christ”. The motif is realized through the epistolary formulas, forms of address to the addressee with use of corresponding definitions. We believe that «love for Christ» formulas are basically used in messages where correspondents are persons of ministry. From the point of view of a considered problem messages by Nil Sorsky are the most interesting, in them the concept «love for Christ» is formulated conformed to Christian doctrines on the one hand and focused on observance of epistolary rules on the other hand. The present work is only the first experience of the complex analysis of philophronetic formulas and motifs on Russian soil undoubtedly requiring broadening and continuation.
Key words: epistolography, Old Russian messages, philophronetic motif, steady epistolary formulas, «love for Christ».
