CC BY
82
В.В. Трофимов
Трофимов Василий Владиславович — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры истории государства и права Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина
Логико-теоретические аспекты построения дефиниции понятия «правообразование»
Концепция правообразования позволяет уяснить сущность, содержание права и выводит на понимание качества закона, от которого зависит состояние законности и правопорядка в обществе. В рамках данной проблематики можно найти ответ очень актуальный вопрос: считать ли юридическую (правовую) норму результатом познавательных усилий и причислить ее к категории открытий, изобретений, которыми обогащается сокровищница знания о мире, или же правовая норма — это итог более сложного объективного процесса, который происходит в недрах самой социально-правовой жизни.
Концепция (от лат. сопсерИо — понимание, система) как определенный способ понимания, трактовки предметов, явлений, процессов представляет в науке форму организации знания, при помощи которой создается целостное представление о закономерностях и существенных связях определенной области действительности. Как теоретический способ выражения знаний об изучаемом объекте концепция должна представлять собой внутренне дифференцированную, но целостную систему, характеризуемую логической зависимостью одних элементов от других, а также выводимостью теоретического содержания из некоторой совокупности утверждений и понятий, составляющих ее исходный базис, по определенным логико-методологическим принципам и правилам. В то же время логическая формализация процессов построения теории имеет определенные пределы, что связано с непрерывным развитием самого содержания, необходимостью охвата в рамках концепции неизвестного ранее эмпирического материала, появлением новых исходных допущений и пр. Это вызывает проблему модификации понятийного аппарата, в том числе проблему определения значения понятий, иными словами, проблему дефиниции.
Как процесс образования понятий, так и процесс определения значений понятий — это логические (мыслительные) операции, посредством которых, с одной стороны, выявляются взятые в единстве существенные признаки предметов и явлений, и в итоге формируется содержание понятия, а с другой, оно раскрывается в тех выражениях (словах, терминах, понятиях), которые позволяют адресатам узнать содержание этого сформированного понятия. Таким образом, определение значения понятия (дефиниции) подытоживает главное в познании сущности
изучаемого явления (предмета), способствует адекватной интерпретации того, что заложено в понятии (какое ему свойственно содержание), а также помогает в случае введения в оборот нового значения ранее знакомого термина. «Дефиниция понятия, — подчеркивается в социологии научного знания, — представляет собой абстрактное утверждение логической эквивалентности между определяемым понятием и выражением, значение которого считается уже известным»1. Однако фиксируя понятие как бы в статике, дефиниция становится не адекватной к особенностям практического функционирования понятия, в случаях, когда оно подвергается смысловым модификациям по мере развертывания процесса исследования, в зависимости от изменения контекстов его применения. Поэтому говорить о единственном значении понятия порой бывает очень сложно. С подобной ситуацией нередко сталкивается и теория права.
Не является исключением и концепция правообразования, имеющая характерный понятийный ряд, в котором воспроизводятся (идеально) в мышлении объективные моменты процессов создания (формирования), легитимации и социализации права, правовых норм, юридических конструкций,системы правового регулирования в целом. Главные вопросы возникают при осуществлении попыток определения исходного концепта — дефиниции правообразования. Свидетельствует об этом науковедческий анализ.
Проблема формирования права (правообразования) уже достаточно давно привлекает внимание ученых. Можно назвать немало работ, в которых рассматривался и изучался данный вопрос непосредственно либо в связи с иными важными общетеоретическими правовыми проблемами2. По мысли С.А. Муромцева, основным стимулом к складыванию особой теории образования права стала упрочившаяся к XIX столетию в научном сознании «идея закономерного развития человечества», первыми выразителями которой в области юриспруденции были представители исторической школы права (Савиньи, Пухта, Безелер). Как заметил Р. Лукич, в рамках исторической школы складывается (в несколько мистифицированной форме) социологическая концепция права, которая в конце концов получила полное выражение у Иеринга, видевшего в праве орудие, используемое в социальных конфликтах, возникающих вследствие столкновения интересов. Однако в отли-
чие от предшественников, провозглашавших принципиальную «непризванность» законодателя к активной деятельности в области правообразования, Иеринг, напротив, исключал возможность неосознанного развития права, все право, с его точки зрения, связано с сознательной целью защитить социальные интересы. «Целевой закон» как главный закон общественного развития австрийский юрист признает правообразующим фактором, правосозидающей силой и связывает его осуществление с деятельностью субъекта законотворчества, понимая под правом совокупность юридических норм, исходящих от государства и опирающихся на возможность организованного государством принуждения к их исполнению. Это дало повод Г.Д. Гурвичу оценить попытки Иерин-га создать «социологическую теорию права» как претенциозные, обернувшиеся созданием «чисто догматической теории права». Как заметил французский правовед, «социология права Иеринга начинается с несоразмерных претензий только для того, чтобы закончиться уступками предрассудкам догматических юристов его времени в пользу этатистской теории права»3. Российский теоретик права Н.М. Кор-кунов, в целом признавая точку зрения Иеринга о праве как продукте сознательной деятельности, сознательной борьбы корректирует ее необходимостью допущения первоначального бессознательного правообразования4.
Основатель социологии права в России С.А. Муромцев полагал, что задача «научно-объективной» теории права заключается не в систематизации и классификации, то есть формально-догматической обработке действующего права, а в открытии социологических законов развития, преемственности и сосуществования (динамики и статики) права как определенной группы социальных явлений5. Б.А. Кистяковский, солидаризируясь с мнением С.А. Муромцева о необходимости социологического изучения права, подчеркивал, что «процесс правообразования — по крайней мере на первых стадиях своих — чисто социальный процесс»6. Проблему «образования права» в связи с «ростом культуры и гражданственности» решал первый русский социолог М.М. Ковалевский7.
Категория «правообразования» использовалась в юриспруденции не только в социолого-правовом контексте. Так, в частности, В.М. Хвостов, исследуя проблему натуральных обязательств, обращает внимание на точку зрения Эркслебена, близкую к воззрениям Пухты, относительно характерного для римлян сведения всего права к двум источникам: 1) ius civile — является принципиально положительным правом и утверждается авторитетом государственной власти; 2) естественное право (ius naturale) представляет собой только известное «правообразовательное стремление», нравственное требование, которое сначала получает юридическую силу после признания в юридическом сознании народа, а затем, с течением времени, положения iuris naturalis принимаются в положительном праве посредством обычая, эдикта магистрата или закона8. В отечественной дореволюционной теории права встречался и дру-
гой способ применения категории «правообразова-ние», практически отождествляющий его с «правотворчеством». Так, видный дореволюционный правовед Ю.С. Гамбаров, придерживавшийся социологически ориентированных позитивных взглядов на сущность права, при различении формального и материального моментов в праве, в приложении к первому говорит о «формальном правообразовании», осуществляемом «субъектами правообразования» (он также их называет «факторами правообразования»), которые, в свою очередь, обнаруживают «правообразующую волю»9.
В советский период развития отечественной юридической науки особенно активно данная категория начинает использоваться со второй половины 50-х годов XX века10. С этого времени наряду с «нормативным» и «социологическим» выделяется так называемый генетический подход к праву11. В работах по общей теории права достаточно определенно было заявлено о необходимости проводить соответствующие различия между общим процесом формирования права(правообразованием) и правотворческим процессом. С.С. Алексеев считал, что «под формированием права следует понимать процесс складывания юридических норм»12. По его мнению, «правотворчество выражает процесс формирования права. Но правотворчество и процесс формирования права (правообразования) нельзя отождествлять»13. Такая констатация не была излишней, так как, по всей видимости, в научном мировоззрении продолжали сохранять свое доминирующее (преобладающее) значение более догматизированные схемы, отдающие безусловный приоритет в создании права соответствующим официально-властным органам. Так, в частности, С.Н. Братусь писал: «Процесс формирования юридических норм немыслим вне психологических актов воли живых людей, предлагающих и утверждающих эти нормы. Право, как совокупность юридических норм, есть продукт сознательной деятельности тех представителей господствующего класса, которым принадлежат законодательные в широком смысле этого слова (то есть нормотворческие) функции»14.
Проблему правообразования в контексте обоснования участия общественных организаций в правовом регулировании затрагивает В.М. Горшенев15. В одном из исследований ученый подчеркивает целесообразность выделения таких своеобразных явлений, как правообразование (или формирование права) и правотворчество. «Правообразование, — по его мнению, — это более широкая категория, охватывающая весь процесс складывания правовых норм»16. А.В. Мицкевич считает необходимым отличать от всего социального процесса формирования права правотворчество как его заключительную стадию, как форму деятельности государства, направленную на создание правовых норм17. Авторские трактовки данной категории в русле различий с категорией «правотворчество» предлагались и другими правоведами. На основе сходных теоретических положений, как правило, излагается соответствующий
учебный материал в базовых вузовских учебниках по общей теории государства и права. «Правообразование» или «формирование права» рассматривают также как стадию более широкого процесса «действия права» (начальную стадию)18.
В то же время при общем правильном осознании и понимании более глубокого содержания категории «правообразование» по сравнению с категорией «правотворчество» сохраняется довольно существенная неопределенность как в характеристике понятия «правообразование», так и в оценке того места, которое оно занимает в категориальнопонятийном строе общей теории права (об этом говорит и то, что в ряде тех же вузовских учебников понятие «правообразование» вовсе не упоминается). Так, Б.В. Дрейшев, разрабатывая проблему правовых норм, регулирующих отношения в области правотворчества, допускает, что исследуемые нормы могут быть названы и «правообразующими». Но в данном случае предлагаемое им наименование рассматривается как синоним термина «правотворческие», а не в общепринятом к тому времени в литературе значении19. Как отмечает сам автор, подобное отождествление уже имело место в научной литературе. Он, в частности, ссылается на
B.М. Горшенева, который пишет о функциях «непосредственного правообразования», имея в виду функции правотворчества20.
Неудивительно, что подобные примеры отождествления указанных понятий имеют место и в современных научных публикациях. Так, О.Н. Толочко признает, что теоретическая доктрина разграничивает понятия «правотворчество», «правообразование», «правоустановление», «нормообразование» и не подвергает сомнению наличие различий между названными понятиями, но все же полагает, что для целей проводимого автором исследования достаточно использовать термин «правотворчество»21, определяя последний вслед за Ю.А. Тихомировым как «процесс познания и оценки правовых потребностей общества и государства, формирования и принятия актов уполномоченными субъектами в рамках соответствующих процедур»22.
Неоднозначность понимания категории правообразования в юридической литературе отметил А.И. Экимов, указав также на относительную новизну этой категории для нашей юридической науки23. Мы в целом согласны с приведенной им классификацией мнений и теоретических взглядов относительно понимания соответствующей категории. Так,
C.С. Алексеев, С.В. Поленина, В.А. Туманов рассматриваются им в качестве сторонников подразделения процесса становления права(правообразования) на два этапа: предправотворческий и правотворческий24. На наш взгляд, аналогичной позиции придерживается В.В. Степанян, написавший, пожалуй, единственную в СССР специальную работу, посвященную проблеме правообразования, имеющую фундаментальный характер (автор говорит об объективном и субъективном этапах)25. Этой же логики, как представляется, но с добавлением постправотворческо-
го этапа (этапа социализации норм позитивного права), придерживается сегодня А.А. Соколова26.
В стремлении идентифицировать и некоторым образом придать самостоятельный статус категории «правообразование» сторонники данного подхода делают акцент прежде всего на «широте», «объемности» правообразования по сравнению с правотворчеством, то есть главным образом на «количественной» стороне, за счет того, что имеет место «до» и «после» правотворческого процесса, но «ради» или «для» последнего. Не случайно поэтому в целом ряде серьезных и фундаментальных работ, посвященных данной проблематике (и в данном случае мы также солидаризируемся с А.И. Экимовым) понятия правотворчества и правообразования практически отождествляются27. Действительно, если основное (ключевое) значение в правообразовательном процессе остается за правотворчеством (деятельность, направленная на сознательное, рациональное конструирование правовых норм) и без усилий субъектов правотворчества говорить о результате процесса образования права не имеет смысла, то какая-либо существенная необходимость выделять (обособлять) категорию правообразования исчезает. И она действительно очень часто пропадает из поля зрения и ее отсутствие практически не вносит каких-либо существенных корректив в саму модель (схему), обосновывающую факт появления (создания) эффективного механизма правового регулирования. При этом сохраняются все основные элементы теоретической модели: «социальная обусловленность», «факторы», «эффективность» и другие, но в приложении непосредственно к правотворческому про-цессу28.
Примерно к такому же выводу приходит Р.О. Хал-фина. Ученый отмечает, что в правовой науке стадия познания глубинных процессов экономического, социального, идеологического, культурного, политического развития, их субъективное и социальное осознание и оценка не включаются в понятие процесса правотворчества, в правовой науке данная стадия рассматривается как процесс формирования права, отличный от правотворчества. Однако такое расчленение единого процесса вряд ли оправданно, считает Р.О. Халфина. По мысли правоведа, понятие правотворчества призвано охватить обширный круг явлений, включить все сложные процессы, предшествующие решению и подготовке проекта нормативного акта, такие как: выявление потребности в правовом регулировании тех или иных видов общественных отношений, определение направления и характера регулирования29. Попытки «выйти» на категорию «правообразование» оказываются или практически безуспешными, или почти бессмысленными.
Некоторая перспектива разработки категории правообразования появляется, если придерживаться точки зрения, согласно которой «не только весь процесс правообразования, но и сам генезис отдельных юридических норм выходит за рамки деятельности законодателя, не сводится к государственной воле, поскольку фактические образцы типичного
массовидного поведения и правовых по природе отношений он (законодатель) черпает не из каких-то категорических императивов, заложенных в самом разуме, а из самой жизни»30. Поддерживая А. Нашиц в высказывании о том, что правотворчество должно стремиться к моделированию правовых норм в соответствии с характерными свойствами, стабильными структурами и закономерными связями в общественном развитии31, Л.С. Явич делает, на наш взгляд, очень важное уточнение по поводу того, что «“пред-правовые” факторы следует рассматривать не только с точки зрения общей детерминации характера моделирования юридических норм, что является общепринятым в марксистской юриспруденции32, но и как среду, в которой чаще всего уже имеются фактически сложившиеся нормативы типичного образа деятельности, в том числе и деятельности как содержания общественных отношений, обладающих правовой природой (деятельности, в недрах которой или в результате которой формируется общесоциальное право)»33. Сказанное дает основание ученому поставить вопрос: можно ли считать, что законодатель творит право? Он приходит к отрицательному ответу, из которого уже заключает, что достаточно распространенный термин «правотворчество» может по традиции употребляться лишь при учете его несомненной условности. «Законодатель не создает права, он в соответствующих пределах может заниматься и занимается нормотворческой деятельностью. Законодатель творит закон. И это вполне достаточно для того, чтобы признать его особую роль в правовом регулировании общественных отношений. Законодательную деятельность нельзя принижать, но нет причин и для ее абсолютизации, что создает ложное представление о ее возможностях, приводит и к идеализации права как права»34.
Вышеприведенные суждения вполне могут послужить основанием для сохранения «реноме» законодателя, даже признав его производную от общественной жизни функцию, и контраргументом по отношению к сомнениям, которые высказывались А. Нашиц по поводу того, что «неправильное понимание соотношения между социальной обусловленностью и детерминированностью как результатами действия объективных социальных факторов, с одной стороны, и сознательным характером правотворческой деятельности — с другой, приводит к тому, что законодателю отводится лишь пассивная роль механизма, регистрирующего социальные импульсы и лишенного какой бы то ни было свободы действия и свободы выбора оптимального решения»35. Как далее отмечает румынский правовед, это может означать, что «такой законодатель не несет и не может нести ответственности за результаты своей законодательной деятельности», и что «подобные взгляды могут отрицательно сказаться на правотворческой практике»36.
На наш взгляд, недооценка, как и переоценка возможностей законодателя в сфере моделирования правил поведения, может привести к отрицательному результату в правотворческой практике. Чтобы
избежать подобных крайностей в оценках объективного и субъективного в правообразовании, необходимо, осуществляя концептуализацию соответствующего понятия, положить в основу построения дефиниции такое содержание (объем) определяемого понятия, в котором будет идти речь об адекватном (надлежащем) распределении «баланса сил», приводящих к возникновению права. На логико-методологическом уровне выработки аналитической дефиниции понятия «правообразование» это будет связано с определением значения последнего с учетом всех тех случаев его применения, которые имели место в различных теориях, различных контекстах, с использованием различных исходных допущений. Иными словами, чтобы добиться преодоления имеющихся теоретических разногласий в области определения концепта (понятия) правообразования, следует достичь такого уровня логического обобщения, на котором смогут органично сочетаться как объективное (спонтанное, «жизненное») начало в правообразовании,так и начало рациональное (связанное с деятельностью субъекта правотворчества). Именно в этом случае появится смысл вести речь о «правообразовании» как процессе, результаты которого имеют относительно самостоятельное значение и до прохождения через «формализующую» ступень «юридизации» (правильнее, возможно, употреблять термин «легитимация») в сфере правотворческой компетенции, но в то же время останутся все необходимые основания для признания существенной роли законодателя в общем правообразовательном процессе. На этой же основе можно будет говорить о «правообразовании» как родовом понятии, предполагающем соответствующие видовые отличия. Хотя, подчеркнем, стремление к построению «классификационных определений» нет необходимости считать самоцелью. Правильнее рассматривать это в качестве одного из возможных результатов процесса научного познания в соответствующей области действительности. Логика построения дефиниций предполагает и иные варианты мыслительной работы с понятиями: «генетические определения», «определения через абстракцию» и др.37 В то же время важность образования общеродового (интегративного) понятия в контексте предшествующих рассуждений достаточно очевидна.
На теоретико-методологическом уровне юриспруденции такого рода подходы осуществлялись и продолжают осуществляться. Так, Р. Лукич подразделял методы создания права в зависимости от того, является или не является создание права результатом сознательной и планомерно осуществляемой деятельности, на два вида: правотворчество спонтанное и сознательно-планомерное. «Процесс создания права, в котором сознательная и планомерная деятельность играет незначительную роль, может быть назван, — отмечает Р. Лукич, — спонтанным. Это означает, что создающий право не отдает себе отчета в том, что он создает именно право, а также не имеет заранее разработанного плана его создания. Иными словами, отдельные операции, посредством
которых создается право, являются сознательными действиями, однако отсутствует сознание того, что представляют собой в целом результаты этих действий, того, что с их помощью создается именно право. Наиболее типичным примером в этом отношении является процесс создания обычного права, когда в создании обычая часто участвует несколько поколений людей.
Сознательным является такое создание права, при котором его творец сознает, что он создает право, и действует более или менее планомерно»38.
Верную, на наш взгляд, оценку этой классификации дает Л.С. Явич. Ученый отмечает, что «известная доля истины в таком подразделении есть, если только в первом случае заменить термин «правотворчество» «правообразованием», а во втором тот же термин заменить «законотворчеством». Надо только иметь в виду, что при спонтанном (стихийном) правообразовании дело не обходится без сознательной деятельности людей, а в планомерно-сознательное развитие законодательства постоянно проникают элементы стихийного образования правоотношений... которые законодатель вынужден санкционировать, если такие отношения вызваны потребностью “нормального и эффективного производства”»39.
В контексте обоснования логической стройности классификации источников права на формальные, или юридические, и социальные, справедливо, на наш взгляд, утверждение Н.Н. Вопленко о том, что «деятельность правотворческих органов и влияние на право социальных условий жизни общества в равной мере (курсив мой — В.Т.) инициируют правообразование и влияют на его содержание. Однако отождествлять их недопустимо, ибо юридические и социальные источники, как результаты этих двух процессов существенно различаются. Деятельность субъектов правотворчества юридически урегулирована, протекает в определенных процедурно-процессуальных рамках, упорядочена, целенаправленна и имеет, как правило, профессиональный характер. В свою очередь, действие социальных истоков права спонтанно, относительно незаметно в ближайшем измерении и подчиняется влиянию более глобальных закономерностей — законов общественного развития»40.
В сбалансированном ключе определяет понятия правообразования и правотворчества Ю.И. Гревцов. «Правообразование — это складывание новых форм общения людей, заинтересованного практического взаимодействия, в рамках которого люди постепенно начинают осознавать и обозначать свои возможности (правомочия) и свой долг (обязанности) по отношению друг к другу, а также процессы достижения соглашений, договоров без строгого оформления взаимных прав и обязанностей в каких-то письменных (официальных) источниках (процесс этот характерен для частного права)»41. Правообразование отличает спонтанный характер, поскольку оно «погружено» в экономическую, социальную, политическую жизнь, не выделено из нее; целенаправленная, сознательная деятельность людей в этих случаях не
имеет непосредственной целью создание юридических норм. Правотворчество, в отличие от правообразования, исходно нацелено на разработку юридических норм (нормативных правовых актов).
Подчеркивая определенную самодостаточность процессов правообразования, непосредственными результатами которых являются нормы права (мера права), нормы действования, ведущего к определенной цели, в своем большинстве никак не связанные «ни с интерпретацией законодателя, ни с интерпретацией в них государственной власти, ни с принуждением, исходящим от последней», ученый тем не менее показывает важную роль правотворческих инициатив в общем правообразовательном процессе, выражающих в отличие от спонтанного правообразования (которое живет всегда или почти всегда вчерашним днем) «сегодняшнее, актуальное мнение»42. Думается, не случайно автор использует термин «правообразование» как при характеристике спонтанного процесса образования права (не связанного с субъектами правотворчества), так и при анализе процессов создания конкретных юридических норм (судебная практика), общих норм (законодательство; юридическая доктрина)43. При таком понимании сохраняется и относительная самостоятельность правообразовательного и правотворческого процессов, но и их тесная взаимосвязь (комплимен-тарность), так или иначе проявляющаяся в правовой жизни общества. «Проблема источника права, — замечает Л.Р. Сюкияйнен, — прежде всего проблема роли государства в образовании юридических норм. Поэтому формальный (юридический) источник права. является по существу формой участия государства (или других институтов) в правообразовании»44. «Необходимость нормотворчества как способа создания идеальной системы норм, выражающих объективно сложившиеся общественные связи, определяется потребностью общества в управлении деятельностью людей, социальными процессами»45.
К верному, на наш взгляд, умозаключению приходит В.А. Муравский в русле разработки концепции «актуального права» (на основе эпистемологической парадигмы Томаса Хойрупа, использующего структурный способ познания): «образование актуальных правовых норм происходит двойственным путем: как стихийно-индивидуально, так и планомерно-сознательно. Дуалистический характер актуального правообразования означает, что реальные юридические нормы создаются как гражданским обществом, индивидами, так и (в политическом, правовом, но не социальном смысле) организацией, государством. Данным обстоятельством определяются как антиномичность права, сочетание в нем рациональности и иррациональности, объективности и субъективности, групповых и общественных интересов.»46. Автор также замечает, что это положение соответствует положениям структурационной теории Э. Гидденса, идее сочетания в общественной жизни явлений стихийности и системности, концепции полисубъектности социальной жизни47. Ф.А. Хайек определяет эту «двойственность» через термины «таксис» (рационально постро-
енный порядок) и «космос» (спонтанно возникший порядок). Последний является сверхрациональной конструкцией. Первый выражается главным образом в нормах публичного права, которое называется рациональным коррективом спонтанно выросшей правовой системы («космоса» или частного права)48. Такому пониманию вполне соответствует определение, которое предлагается в современной юридической философии: «правообразование происходит за счет внутренних ресурсов общества через ритмические импульсы свободы и порядка, эти процессуальные компоненты имеют функциональную комплиментарную связь между собой, то есть взаимно уравновешивают, дополняют друг друга и провоцируют в этом взаимодействии свое собственное взаимное движение к состоянию права как нормы, распространяющейся на все общество»49.
Наиболее полное и содержащее исследовательский потенциал определение понятия «правообразование» дает, на наш взгляд, В.С. Нерсесянц: «Право формируется обществом, всей совокупностью общественных отношений. Объективный процесс правообразования (становления права как формы) не следует смешивать с формальным процессом законотворчества (с официальным выражением и формулированием норм законодательства). Правоооб-разование — это процесс фактического (объективного и реального) складывания и признания тех или иных общественных отношений и взаимосвязей людей и их объединений в качестве «нормальных» и «правильных» (с точки зрения господствующих в данном обществе материальных жизненных отношений и соответствующих им идей, ценностей и т. п.), процесс социально-исторического формирования общих критериев, правил, масштабов, моделей, образцов и стандартов этой «нормальности» и «правильности» и в конечном счете их кристаллизации в соответствующие нормы поведения, действия и взаимоотношения людей»50. Ученый, кроме того, предполагает, что в хронологическом (и генетическом) плане в принципе возможны различные варианты соотношения процессов правообразования и законотворчества (формулирования норм законодательства): 1) правообразование предшествует законотворчеству; 2) законотворчество (в той или иной своей части) предшествует правообразованию (в этом случае законодательство, по существу играющее роль «предэкономического факта», само может стать одним из важных факторов процесса правообразования); 3) сочетание (в той или иной пропорции и взаимосвязи) элементов и моментов обоих вариантов51.
По нашему мнению, именно третий вариант соотношения является наиболее предпочтительным, поскольку позволяет учесть как естественно-социальное начало в процессе образования права, так и роль законодателя в процессе создания необходимых обществу правовых норм (выражает собой планомерно-сознательное, рациональное начало). Правообразование — это двуединый процесс формирования права, в котором природа социума и разум законодателя развиваются в постоянном взаимодей-
ствии и переплетении. Эти два источника — объективный и субъективный — взаимно дополняют друг друга в ходе правовой эволюции. Это два типа правообразовательных моделей, от установления между которыми эффективно функционирующей структуры взаимосвязей за счет механизмов «восходящей» и «нисходящей» легитимации будет зависеть во многом продуктивность (результативность) общей правообразовательной активности.
Если подводить некоторый общий итог, можно заметить, что, при всей палитре различных вариантов концептуализации феномена правообразования, эта проблема остается в состоянии решения. Науко-ведческий анализ проблемы построения дефиниции правообразования показывает, что уже с начальных этапов развития научного знания о праве не только отсутствует единство в понимании того, как определять категорию правообразования, но, главным образом, нет общего подхода к проблеме содержания (объема) данного понятия. Нет однозначного суждения о том, какие процессы охватываются в этоим случае: объективные или субъективные, «естественноисторические» (В.Д. Зорькин)52 или те, которые осуществляются путем рационального (планомерно-сознательного) официального нормотворчества. Есть подходы, в которых предпринимаются попытки объединить разные начала в рамках одного процесса. Традиционной можно считать точку зрения о том, что правообразование включает в себя правотворчество и завершается им, сочетает в себе объективный и субъективный этапы. Однако этот вариант практически нивелирует самостоятельность категории правообразования как таковой, фактически умаляет ее эвристическое значение и тем самым мало чем отличается от подходов, связывающих факт появления права с официальной властью и государственным санкционированием. Лишь некоторые теоретические позиции, о которых было сказано выше, пробуют показать проблему правогенеза, исходя из идеи комплиментарности, сбалансированности правообразующих источников и их объективной взаимосвязи. Именно это направление исследований проблемы правообразования требует, по нашему мнению, дальнейшего развития, и именно на этой интегральной основе следует формировать дефинитивную конструкцию понятия правообразования.
Примечания
1. Филипсон М. Теория, методология, концептуализация // Новые направления в социологической теории / Общ. ред. Г.В. Осипова. — М., 1978. — С. 195.
2. См.: Муромцев С.А. Образование права по учениям немецкой юриспруденции. — М., 1886. — С. 2—11; Лукич Р. Методология права. — М., 1981. — С. 67; Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. — М., 2001; Иеринг Р. Борьба за право. — СПб., 1907; Иеринг Р. Цель в праве. — СПб., 1881. — С. 315; и др.
3. Гурвич Г.Д. Социология права // Гурвич Г.Д. философия и социология права. Избранные сочинения. — СПб.,
2004. — С. 634.
4. См.: Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. — СПб., 2003. — С. 152—153.
5. См.: Муромцев С.А. Что такое догма права? — М., 1885. — С. 6.
6. Кистяковский Б.А. философия и социология права. — СПб., 1998. — С. 208.
7. См.: Ковалевский М.М. Социология: В 2 т. — СПб., 1997. — Т. 1. — С. 83.
8. См.: Хвостов В.М. Натуральные обязательства по римскому праву // Ученые записки Императорского Московского университета. Отдел юридический. — М., 1898. — Вып. 17. — С. 21.
9. Гамбаров Ю.С. Право в его основных моментах // Правоведение. — 1995. — № 4—5. — С. 103—104.
10. См., например: Керимов Д.А. Законодательная деятельность советского государства. — М., 1955. — С. 26, 30; Керимов Д.А. Свобода, право и законность в социалистическом обществе. — М., 1960. — С. 78.
11. См. об этом: Кудрявцев В.Н. Право: развитие общего понятия / В.Н. Кудрявцев, А.М. Васильев // Советское государство и право. — 1987. — № 7. — С. 5.
12. Алексеев С.С. Общая теория социалистического права. — Свердловск, 1963. — Вып. 1. — С. 128.
13. Алексеев С.С. Проблемы теории права: В 2 т. — Свердловск, 1973. — Т. 2. — С. 5. См. также: Алексеев С.С. Общая теория права: В 2 т. — М., 1981. — Т. 1. — С. 307—309.
14. Братусь С.Н. Юридические лица в советском гражданском праве. — М., 1947. — С. 18.
15. См.: Горшенев В.М. Участие общественных организаций в правовом регулировании. — М., 1963.
16. Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе. — М., 1972. — С. 128.
17. См.: Мицкевич А.В. Юридическая природа актов правотворчества высших органов государственной власти и управления СССР: Автореф. дис... д-ра юрид. наук. — М., 1967. — С. 5—6.
18. См.: Бабаев В.К. Словарь категорий и понятий общей теории права / В.К. Бабаев, В.М. Баранов, В.И. Гой-ман. — Н. Новгород, 1992. — С. 25—26.
19. Дрейшев Б.В. Правотворчество в советском государственном управлении. — М., 1977. — С. 43.
20. Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе. — М., 1972. — С. 91.
21. См.: Толочко О.Н. Правотворчество и формы права в механизме правового регулирования внешнеэкономических отношений // Правоведение. — 2004. — № 4. — С. 170.
22. Общая теория государства и права: Академический курс: В 2 т. / Под ред. М.Н. Марченко. — М., 1998. — Т. 2: Теория права. — С. 157.
23. См.: ЭкимовА.И. Интересы и право в социалистическом обществе. — Л., 1984. — С. 11—12.
24. См. об этом там же. — С. 12.
25. См.: Степанян В.В. Теоретические проблемы правообразования в социалистическом обществе. — Ер., 1986.
26. См.: Соколова А.А. Социальные аспекты понятия «правообразование» // Государство и право. — 2004. — № 7. — С. 79—83; Соколова А.А. Социальные предпосылки формирования права // Проблемы теории права и государства, истории политико-правовой мысли: Сборник работ учеников, друзей, коллег проф. О.Э. Лейста. — Алматы, 2005. — С. 55—68.
27. См.: Научные основы советского правотворчества. — М., 1981. — С. 7; Нашиц А. Правотворчество. Теория и законодательная техника. — М., 1974.
28. См., например: Правотворчество в СССР. — М., 1974; Казимирчук В.П. Социологические проблемы правотворчества / В.П. Казимирчук, В.А. Леванский, Р.О. Халфина // СССР — франция. Социальные аспекты правотворчества. — М., 1980. — С. 27—35; Соколова А.А. Субъективные факторы и их оценка в процессе правообразования // Право и демократия. — Минск, 1981. — Вып. 11. — С. 8—17; Поленина С.В. Социальные аспекты законодательной деятельности // Советское государство и право. — 1981. — № 11. — С. 3—10; Керимов Д.А. Методологический аспект правотворчества // Вопросы философии. — 1975. — № 5. — С. 108—118; Лапаева В.В. Социологическое обеспечение законотворчества // Советское государство и право. — 1989. — № 9. — С. 27—35; и др.
29. См.: Халфина Р.О. Проблемы советского правотворчества // Советское государство и право. — 1980. — №11.— С. 33—34.
30. ЯвичЛ.С. Сущность права. — Л., 1985. — С. 118—119.
31. См.: Нашиц А. Указ. соч. — С. 24.
32. См.: Научные основы советского правотворчества. — С. 66—147.
33. Явич Л.С. Указ. соч. — С. 119—120.
34. Там же. — С. 121.
35. Нашиц А. Указ. соч. — С. 11.
36. Там же.
37. См. об этом: Горский Д.П. Определение (логикометодологические проблемы). — М., 1974; Горский Д.П. Вопросы абстракции и образования понятий. — М., 1961; Горский Д.П. Обобщение и познание. — М., 1985.
38. Лукич Р. Указ. соч. — С. 216—217.
39. Явич Л.С. Указ. соч. — С.121.
В русле данных рассуждений ученый подчеркивает особую роль науки, которая «обслуживает правотворческую деятельность, помогает законодателю своевременно и точно завершить сложный процесс правообразования» (Явич Л.С. Сущность, содержание и форма в праве // Методологические проблемы советской юридической науки / Под ред. В.Н. Кудрявцева. — М., 1980. — С. 48).
40. Вопленко Н.Н. Источники и формы права. — Волгоград, 2004. — С. 16—17.
41. Гревцов Ю.И. Социология права. — СПб., 2001. — С. 72.
42. Гревцов Ю.И. Указ. соч. — С. 72—73. Несколько иной позиции придерживается В.А. Муравский, который приоритет в создании так называемого «актуального права» отдает индивидам, гражданскому обществу; роль государства сводится главным образом к снижению уровня стихийности в процессе формирования реальных пра-
вовых норм (См.: Муравский В.А. Актуально-правовой акпект правопонимания // Государство и право. —
2005. — № 2. — С. 13—18).
43. Гревцов Ю.И. Указ. соч. — С. 73—81.
44. Цит. по: Теория права и государства / Под ред. Г.Н. Манова. — М., 1996. — С. 144.
45. Лукашева Е.А. Право, мораль, личность. — М., 1986. — С. 22.
46. Муравский В.А. Указ. соч. — С. 15.
47. Там же.
48. См. об этом: Исаев И.А. Право и общество (социо-лого-правовые проблемы в современной западной науке)
// Право ХХ века. Идеи и ценности. — М., 2001. — С. 299— 300; Хайек Ф.А. Право, законодательство и свобода: Современное понимание либеральных принципов справедливости и политики. — М., 2006.
49. ЗакомлистовА.Ф. Концептуальная сущность юриспруденции // Государство и право. — 2003. — № 12. — С. 103.
50. Нерсесянц В.С. Право и закон. — М., 1983. — С. 344—345.
51. См.: Указ. соч. С.345.
52. О понимании советского права: Выступление В.Д. Зорькина // Советское государство и право. — 1979. — № 8. — С. 56.
М.Л. Давыдова
Давыдова Марина Леонидовна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедрыы теории государства и права Волгоградского государственного университета
Правовые символы и символы в праве: понятие, значение, классификация
Проблема правовой символики, несмотря на значительную популярность в отечественной юридической литературе1, сохраняет свою актуальность и, несомненно, нуждается в дальнейшем исследовании. Во многом это объясняется многочисленностью самих символов, а также тем, что понятие «правовой символ» часто используется для обозначения близких, но различных по своей природе явлений.
Данная тематика в научной литературе традиционно рассматривается в связи с общим понятием символа и той ролью, которую социальные символы играют в общественной жизни.
Символ — это некоторая знаковая структура, служащая для обозначения идеального содержания, отличная от ее непосредственного предметного бытия, открывающегося органам чувств2. Считается, что символы возникают в первобытном обществе, когда у людей появляется потребность каким-либо образом координировать совместную деятельность, фиксировать и быстро, понятно передавать последующим поколениям приобретенный опыт. При таком подходе символы рассматриваются как средство преодоления первобытного невежества людей, неразвитости естественного языка, отсутствия письменной речи путем создания наглядных образов и стимулирования привычного реагирования в определенной ситуации3.
Следует подчеркнуть, что социальное значение символов не сводится к подобной регулятивной роли. В противном случае преодоление человеческого невежества и развитие естественного языка неиз-
бежно привели бы к постепенному отмиранию символов. Этого, однако, не происходит. Количество и значение символов в современном мире далеко не всегда снижается пропорционально повышению уровня развития общества4.
Следует согласиться с тем, что в культурологическом плане возникновение символов можно рассматривать не только как результат, но и как одно из средств формирования первобытного человеческого общества. Переход от дочеловеческого к человеческому (то есть культурному) состоянию означает начало символического кодирования мира, своеобразное удвоение реальности. В магических ритуалах первобытные люди отнюдь не только моделировали деятельность в реальном мире, но и создавали особый мир символической реальности, приподнимающий их над их конечностью и тем самым над их существованием в качестве природных существ5.
В этом контексте право само по себе должно рассматриваться как важный социальный символ. К подобному выводу можно прийти, отвечая, к примеру, на вопрос о том, почему люди подчиняются правовым велениям. В советской жестко материалистической научной доктрине в качестве основного, если не единственного, средства, обеспечивающего действенность права, рассматривалось государственное принуждение. Подобной постановкой вопроса была обусловлена, в частности, дискуссия о структуре нормы права и нерушимое убеждение отечественных правоведов в том, что каждая норма должна в составе своем иметь санкцию, иначе соответствующее
