CC BY
44Логическая социология как реальность: к вопросу о судьбе философии Александра Зиновьева
НИКОЛАЙ АфАНАСОВ
Институт философии РАН, Москва, Россия, n.afanasov@gmail.com.
Ключевые слова: Александр Зиновьев; логическая социология; социальная теория; социальная философия; идеология; литература; практическая философия; прикладная философия.
Статья посвящена исследованию рецепции наследия Александра Зиновьева (1922-2006). В своих работах мыслитель предлагал рассматривать наличный коммунистический строй как единственно доступную для анализа «реальность», которая сформировалась в конкретно-исторических условиях. С точки зрения философа, это позволяло глубже и адекватнее понять идеологизированный феномен, а также сделать общие выводы о закономерностях устройства общества. Автор статьи предпринимает попытку применить оригинальный подход философа к его собственному наследию: посмотреть на существование логической социологии и методологических принципов мыслителя как «реальность». Поскольку в широком смысле речь идет об идеях и интеллектуальном наследии, они функционируют по законам конвенциональной науки и культуры.
В случае с социогуманитарными дисциплинами, которые чаще всего обращаются к Зиновьеву, оказывается, что имеют место диаметрально противоположные оценки как идей самого Зиновьева, так и результатов тех, кто занимается их исследованием. На практике рецепция идей философа противоречит тому, как он сам представлял себе судьбу своего проекта. Статья выделяет те аспекты в наследии философа, которые обуславливают такую «реальность» в качестве закономерности. К ним относятся формальные характеристики корпуса сочинений философа, риторическая стратегия позиционирования Зиновьева, его специфические методологические установки и, наконец, особенности его культуры мышления. В заключении автор делает вывод о том, какое будущее может быть у феномена Александра Зиновьева в пространстве отечественной культуры.
Реплика Неврастеника:
Одно поколение, и Правдеца перестанут понимать. Реплика Учителя:
Учти! Ибанская история капризна. Она сейчас нуждается в видимости подлинности. Пройдет немного времени, и тебя из нее выкинут, а Правдеца впишут обратно.
Александр Зиновьев. Зияющие высоты
Введение
В 2022 ГОДУ страна празднует 100-летие со дня рождения Александра Зиновьева (1922-2006), философа, писателя и одного из самых оригинальных русских мыслителей XX века. В публичном пространстве признание актуальности и высокой значимости наследия философа на сегодняшний день имеют прочные позиции: даже те, кто оспаривают идеи, высказывания или действия философа, как правило, не подвергают сомнению общее значение его литературных, социологических, идеолого-политических или логических работ. Более того, наиболее распространенный модус обращения к наследию Зиновьева сопровождается перечислением его многочисленных наград, премий и достижений1, что свидетельствует о комплементарном общем восприятия фигуры мыслителя. Правительство Российской Федерации на государственном уровне оказывает поддержку мероприятиям, приуроченным к празднованию юбилея2. Для русской философии это большая редкость.
1. Поскольку многие исследования о Зиновьеве в том или ином виде содержат биографические справки, в нашем рассмотрении мы опустим этот сюжет. Если и можно представить себя читателя, не знакомого с жизненными перипетиями и регалиями философа, то ему достаточно обратиться к замечательной книге филолога и писателя Павла Фокина из серии «Жизнь замечательных людей». См.: Фокин П. Е. Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый. М.: Молодая гвардия, 2016.
2. Указ Президента Российской Федерации от 01.10.2021 № 564 «О подготовке и проведении мероприятий, посвященных 100-летию со дня ро-
24 Логос•Том 32•#6•2022
Впрочем, акценты всегда можно расставить по-разному, чем и пользуются те, кто обращается к наследию Зиновьева. Для кого-то он в первую очередь писатель-диссидент в ряду многих, в то время как для других—Писатель с большой буквы. Одни считают его гениальным социологом, в то время как остальные прежде всего восхищаются его художественным и поэтическим талантом. Есть и те, кто считает интерес к Зиновьеву неоправданным. Многогранность его таланта сыграла с его наследием злую шутку: философ остается в фокусе внимания академического и интеллектуального сообщества, но говорить о целостном восприятии и тем более достижении каких-либо значимых промежуточных результатов в исследовании его наследия преждевременно. Его философия распадается на множество контекстов и растворяется в разных предметных областях. Если мы всерьез относимся к Зиновьеву — а он заслуживает такого отношения, — то перед российской культурой стоит задача интеграции работ философа и осмысления их значения.
Празднование юо-летнего юбилея Зиновьева также подводит черту и под другим, не столь торжественным, но все же важным для философии книжным событием. Двадцать лет назад, к 80-летнему юбилею философа Абдусаламом Гусейновым, Ольгой Зиновьевой и Карлом Кантором был подготовлен сборник «Феномен Зиновьева»3. В книге предпринималась
... первая в России и на русском языке попытка описания и оценки этого уникального явления в русской и мировой интеллектуальной и творческой истории4.
Легко упрекнуть российских интеллектуалов в том, что они до этого более двадцати лет5 игнорировали идеи Зиновьева, но с нашей точки зрения, это было бы несправедливо.
ждения А. А. Зиновьева» // Официальный интернет-портал правовой информации. 01.10.2021. URL: http://publication.pravo.gov.ru/Document/ View/0001202110010031.
3. Феномен Зиновьева / Сост. А. А. Гусейнов, О. М. Зиновьева, К. М. Кантор. М.: Современные тетради, 2002.
4. Там же. С. 6.
5. Роман «Зияющие высоты», который положил начало славе Зиновьева-писателя и социального мыслителя, был опубликован в 1976 году в швейцарском издательстве L'Age d'Homme: Зиновьев А. А. Зияющие высоты. Lausanne: L'Age d'Homme, 1976. Уже в 1979-м появился перевод на английский язык: Zinoviev A. A. The Yawning Heights. N.Y.: Random House, 1979.
В 1990-е годы литература, которая раньше была доступна только избранным в спецхранах или просто не печаталась, постепенно находила свой путь к читателю. Новый свободный рынок вовсю использовал доставшиеся от СССР печатные мощности. От количества продукции разной степени интеллектуальности пестрило в глазах. Проблема состояла в том, чтобы отличить сиюминутное, конъюнктурное, устаревшее или вовсе бессмысленное от чего-то стоящего. Издательский бум того времени не располагал к вдумчивому чтению и осмыслению работ Зиновьева. Его многочисленные публицистические заметки, выступления в СМИ и интервью не мешали «написанию книг и статей»6 и, соответственно, продолжению серьезной научной работы. Но эта деятельность накладывала особую рамку восприятия на академические труды и издания его ранних сочинений, которые не могли быть официально опубликованы до Перестройки. Если у кого-то и было время на их анализ и понимание, то этого времени было немного; у большинства же не было и желания. Сыграли свою роль и общие установки на возвращение к дореволюционной мысли, которое должно было возобновить «прерванный полет». Это направление было реализовано в издании трудов русских философов в серии «Из истории отечественной философской мысли»:
Поначалу было ощущение, что вот сейчас мы Струве издадим, вот сейчас мы Бердяева издадим, и нам все станет ясно, он нам объяснит, как там философия сегодня должна выполнять свои функции, он объяснит всем, и страна будет жить этими идеями7.
У Зиновьева были серьезные конкуренты.
Действительно, основные работы русских философов были изданы и это обогатило культурный ландшафт страны. Но тем огромным надеждам, которые возлагались на эти книги, не суждено было сбыться: влияние упомянутых и многих других издательских проектов не только на интеллектуальную жизнь, но и на академическое пространство оставалось ограниченным. Впоследствии вдохновители проектов осознали, что нужно не только издавать утраченные сочинения классиков, но и включать их в аналитическую работу актуальной мысли, которая ре-
6. Назаров О. Г. А. А. Зиновьев как публицист // Феномен Зиновьева. С. 340.
7. Ермичёв А. А. и др. Презентация новых книг серии издательства «РОССПЭН» «Философия России первой половины XX века» // «Русская мысль»: Истори-ко-методологический семинар в РХГА. 26.02.2013. URL: https://rhga.ru/science/ conferences/rusm/stenogramms/filosofiya-rossii-pervoy-poloviny-xx-veka.php.
шала бы те задачи, которые реально стояли перед культурой. Эти идеи получили воплощение в исследовательских проектах «Философия России первой половины XX века»8 и «Философия России второй половины XX века»9. Во второй серии в 2009 году вышла и книга, посвященная анализу творчества Зиновьева10.
Попробуем систематизировать сказанное и прояснить смысл экскурса в новейшую историю российской академической культуры применительно к фигуре Зиновьева. Общим местом критического описания исследований по рецепции наследия Зиновьева
становится указание на сознательное замалчивание", идеологи-
1
зированность, несоразмерность , а то и вовсе некомпетентность пишущих о нем авторов. Вне страниц журналов эти нападки порой принимают радикальную форму. Рассуждая о тех, кто обращается к творчеству Зиновьева, Владимир Большаков приводит интересное свидетельство:
Как-то в разговоре со мной он [Зиновьев] бросил такую фразу: «Обо мне написали уже два десятка книг, но все они таковы, что я в них себя не узнаю, ибо суть моего творчества в них пропадает...»13
Большаков не просто соглашается с разочарованной оценкой философа, но усиливает и видоизменяет тезис: «Зиновьев — глыба. У критиков на него не хватает ни словаря, ни знаний»". Под «критиками» Большаков вероятнее всего имеет в виду тех, кто не соглашается с идеями Зиновьева, но в академическом контексте это слово следует понимать шире. Реплика самого Зиновьева имеет другой смысл: философа задевало не то, что его критикуют, а то, что его не понимают и искажают.
Говоря проще, несмотря на большое число работ, посвященных философии Зиновьева, мы, вслед за апологетами и критиками Зи-
8. См.: Пружинин Б. и др. Конференция — «круглый стол» «Философия России первой половины ХХ века» // Вопросы философии. 2020. № 7.
9. См.: Смирнова Н. М. Философская мысль России второй половины XX века: проблемы и дискуссии // Вопросы философии. 2010. № 10.
10. Александр Александрович Зиновьев/Под ред. А. А. Гусейнова. М.: РОССПЭН, 2009.
11. Гусейнов А. А. Об Александре Зиновьеве и его социологии // Феномен Зиновьева. С. 2.
12. Скворцов А. А. Социология Александра Зиновьева: между логикой и этикой // Александр Александрович Зиновьев. С. 247.
13. Большаков В. Государство из одного человека // Феномен Зиновьева. С. 25.
14. Там же.
новьева, не можем назвать удовлетворительной представленность и анализ его мысли. В одной из своих самых известных книг «Коммунизм как реальность» (1981)15 Зиновьев предложил научно посмотреть на советский коммунизм вне идеологической рамки (как западной, так и официальной советской)!6, призвал понять его как объективную реальность в том виде, как он исторически сложился и существовал в СССР. Мы попробуем реализовать этот методологический подход философа и с аналитической позиции взглянуть на то, что такое «реальность» философии и логической социологии Зиновьева сегодня. В качестве мысленного эксперимента мы вынесем за скобки атрибуцию «критикам» непрофессионализма, предвзятости или же нежелания понимать то, о чем они пишут, поскольку это не самая продуктивная стратегия академической работы. Наша задача состоит в том, чтобы понять какие особенности наследия и мысли Зиновьева порождают столь ожесточенные споры. В первую очередь мы сосредоточимся на социально-философском аспекте творчества Зиновьева, поскольку считаем его наиболее широкой рамкой понимания значения его мысли!'. Именно в социальном контексте могут раскрываться художественные опыты философа. Для этого мы обратимся к трем сюжетам: формальной стороне наследия Зиновьева, методологии логической социологии и, наконец, политико-идеологическому уровню его творчества.
Социологический писатель
Литературоцентриность русской философии — это ее дар и проклятие. Семен Франк писал, что
... глубочайшие и наиболее значительные идеи были высказаны в России не в систематических научных трудах, а в совершенно иных формах — литературных^.
Литературная форма, как правило, добавляет к интеллектуальному удовольствию от чтения еще и эстетическое. Это повышает требования к читателю: наслаждаясь книгой, ему нужно не забыть о том, что хочет сказать автор. К тому же происходит размы-
15. Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. М.: Центрполиграф, 1994.
16. Kirkwood M. Alexander Zinoviev: An Introduction to His Work. Houndmills; L.: Macmillan, 1993. P. 154.
17. Зиновьев подчеркивал, что уже со школьных лет имел интерес к исследованию социального. См.: Фокин П. Е. Указ. соч. С. 158.
18. Франк С. Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. С. 163.
вание предметной области, в которой прочитанное можно было бы обсудить. В результате на уровне «реальности» существования книги возникают споры о том, насколько «философская» или «научная» та или иная работа, либо ее вовсе следует причислять к художественным опытам автора. Научные же труды не являются герметичными текстами, которые порождают исключительные отношения между читателем и текстом. Одна из основ науки — возможность публичной коммуникации о прочитанном.
С нашей точки зрения, в случае с Зиновьевым литературная форма многих его произведений не должна становиться поводом к тому, чтобы отказывать его романам в научном содержании. Идеи книг «Зияющие высоты» (1976)19, «Светлое будущее» (1978)20, «Желтый дом» (1980)21 или «Глобальный человейник» (1997)22 в силу особенностей изобретенного Зиновьевым жанра «социологический роман» должны рассматриваться столь же серьезно как и содержание его более формально строгих социально-философских работ «Коммунизм как реальность» (1981)23, «На пути к сверхобществу» (2000)24 или «Фактор понимания» (200б)25. В последней книге, книге-завещании, подводящей итоги многолетней работы Зиновьева, прямо говорится о том, как следует рассматривать корпус логических, философских и художественных текстов философа. Все они — развитие и исследование одних и тех же предметов с позиции собственной методологии: «Все упомянутые подразделения моих исследований образуют единое целое с точки зрения способа понимания соответствующих объектов»^6. Ко всему прочему, внимательный читатель обнаружит, что многие значимые теоретические фрагменты художественных и научных книг Зиновьева могут дословно совпадать или незначительно отличаться в формулиров-ках2?: «Возникают противоречия, повторения, кусочки одной книги
19. Зиновьев А. А. Зияющие высоты.
20. Он же. Светлое будущее. Lausanne: L'Age d'Homme, 1978.
21. Он же. Желтый дом: В 2 т. Lausanne: L'Age d'Homme, 1980.
22. Он же. Глобальный человейник. М.: Центрполиграф, 1997.
23. Он же. Коммунизм как реальность.
24. Он же. На пути к сверхобществу. М.: Центрполиграф, 2000.
25. Он же. Фактор понимания. М.: Алгоритм; Эксмо, 2006.
26. Там же. С. 6.
27. К примеру, в работе «Коммунизм как реальность» Зиновьев излагает «три принципа делания карьеры». См.: Он же. Коммунизм как реальность. С. 84. Ранее этот фрагмент можно было встретить в романе «Зияющие высоты». См.: Зиновьев А. А. Зияющие высоты. С. 135. Таких повторяющихся мест в работах Зиновьева достаточно много. Часто философ сам указывает, что берет тот или иной фрагмент из своего более раннего со-
переносятся во вторую, даже третью»2®. Это не (только) литературная игра, а намеренное повторение и проговаривание важных теоретических выводов, излишнее многообразие формулировок которых могло бы повредить задаче ясного изложения идей.
Философ пишет, что его стратегия была сознательной:
Я сознательно писал роман [«Зияющие высоты»], но роман особого рода — социологический. Отношение социологического романа к социологии как науке похоже на отношение исторического романа к науке истории или психологического романа к науке психологии. <...> Социологическую теорию, используемую в моем романе, я разработал сам, и для меня речь шла о том, чтобы изложить идеи моей теории в особой литературной форме29.
Социологический роман — это жанр, который был изобретен Зиновьевым30. Название появилось путем использования излюбленного философом приема: как «сияющие высоты коммунизма» (известный советский штамп) стали «зияющими», так и идеологической фикции «социалистического реализма» пришлось уступить место правде «социологического» романа. Ирония при выборе названия состояла еще и в том, что сам Зиновьев крайне критично оценивал достижения советской социологии. Мыслитель упрекал ее в идеологическом обслуживании интересов партии, или вовсе в банальной имитации деятельности:
Социология была таким явлением, что имитация дела вполне заменяла реальное дело, а с какой-то точки зрения была предпочтительнее. Тучи шарлатанов и имитаторов дела удовлетворяли потребности в социологии, решая банальные задачки и не вникая глубоко в запретные проблемы общества3\
Позднее он столь же критично будет высказываться и о западной социологической науке, акцентируя внимание на ее злоупотреблении эмпирическими методами и ненаучности:
чинения. Для нас это значит прежде всего то, что Зиновьев считал некоторые отрывки «художественных» текстов социологических романов подходящими для иллюстрации научных идей, то есть не проводил между ними сущностного разграничения в рамках своей работы.
28. Кирквуд М. Лингвистический анализ творчества Александра Зиновьева // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3. С. 29.
29. Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М.: Центрполиграф, 1999. С. 457-458.
30. Фокин П. Е. Указ. соч. С. 304.
31. Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. С. 444-445.
Числа, величины, проценты, свидетельства отобранных граждан, отсортированные факты и т. п. — это все кажется на первый взгляд бесспорным и убедительным. А между тем ничто так не искажает реальность, как манипулирование этими «бесспорными» величинами и фактами. Эмпирические методы социальных исследований стали не столько методами научного познания, сколько методами пропаганды и оболванивания массЗ2.
Такая оценка философом «реальной» социологии, как ни парадоксально это прозвучит, может значить лишь одно: для Зиновьева эта наука являлась важной и значимой. Можно провести аналогию с тем, как «отщепенец»33 Зиновьев подходил к исследованию и оценке реального коммунизма. Коммунизм для него — это не ругательное слово, обозначающее феномен, который нужно уничтожить или по меньшей мере радикально изменить. Напротив, критический и порой весьма ядовитый пафос Зиновьева по отношению к неприглядной действительности был вызван тем, что философа не устраивала реализация «коммунизма». Энергии его творчеству придавала именно тоска по несбывшейся утопии, характерная для многих романтических левых34. И если «реальный» коммунизм был неподвластен Зиновьеву, то в случае с социологией он считал, что способен построить настоящую науку, избавленную от «реальности» коммунальных законов коммунистического и западного обществ. В результате действия последних ученые оказываются заинтересованы не в понимании, а в благах, которые обеспечивает продвижение по служебной лестнице.
Вынесем за скобки литературные особенности творчества Зиновьева, признавая при этом право работы с этим сюжетом в оптике филологических, эстетических и других направлений. В контексте нашей задачи важно другое. Литературная форма ряда произведений Зиновьева стала причиной того, что его идеи были изначально помещены (и продолжают помещаться!) не совсем в тот контекст, к которому привыкли социальные теоретики. В плане личной судьбы философа именно литературность его произведений послужила первопричиной их популярности. Иначе говоря, «Зияющие высоты»—книга, которая прославила Зиновьева и запустила вереницу событий, которые определили всю его жизнь после
32. Он же. Фактор понимания. С. 167.
33. Зиновьева О. М. Александр Зиновьев: творческий экстаз // Феномен Зиновьева. С. 106.
34. Фан И. Б. «Я был романтическим коммунистом и остался им...» Интервью с А. А. Зиновьевым // Дискурс-Пи. Т. 6. № 1. С. 68.
1976 года, сделала его социальные идеи известными и доступными читателю. Она смогла зацепить не только советских людей, но и обратила на себя внимание советологов на Западе. Зиновьев был широко известен и до этого, но это была слава логика35. После литературного успеха он получил признание в качестве ученого, который лучше других описал «реальный коммунизм» в СССР и чья оценка значима для понимания всей современной ситуаций6.
Почти каждая новая художественная книга Зиновьева имела большой литературный успех. Жанр социологического романа в применении к советской действительности оказался крайне востребованным. Возможно, что не самый вдумчивый читатель на Западе, где преимущественно и были известны работы Зиновьева, читал эти книги как критику и гротеск, литературное упражнение. Но в самиздате на родине идеи Зиновьева получали совсем другое звучание: многие считали, что Зиновьев как никто другой схватывает суть «реального коммунизма»^7. На сегодняшний день этот сюжет становится уже предметом исторического рассмотрения.
Нас прежде всего интересует, какое значение имели литературные работы Зиновьева для тех, кто с самого начала воспринимал их в качестве выходящих за границы художественной литературы. Затем, какое влияние эти интерпретации оказали и оказывают на традицию работы с мыслью Зиновьева. Сам он стремился к предельной ясности, предпочитая не утяжелять свои тексты развернутыми ссылками на работы других философов или социоло-гов38 (за исключением имевших принципиальное значение для генезиса его мысли Гегеля, Маркса или Ленина):
... в моих книгах и статьях полностью отсутствует то, что в науке принято называть «научным аппаратом». <...> Я это де-
35. В автобиографическом романе «Русская судьба: исповедь отщепенца» Зиновьев пишет, что он был «...одним из самых цитируемых философов в Советском Союзе и самым широко цитируемым советским философом на Западе». См.: Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. C. 398.
36. Фокин П. Е. Указ соч. С. 183.
37. Kirkwood M. Op. cit. P. 174-177.
38. Редким исключением является работа Зиновьева «Запад. Феномен запад-низма», написанная в 1993 году. Книга ориентировалась прежде всего на западного читателя и была подготовлена по просьбе французского издателя. Возможно, этим и объясняется обширный ссылочный аппарат, столь нетипичный для других работ Зиновьева. Исходя из анализа источников, которые были известны Зиновьеву, можно судить о том, что философ пристально следил за литературой по социальной тематике. См.: Зиновьев А. А. Запад. Феномен западнизма. М.: Центрполиграф, 1995.
лал не из пренебрежения к другим авторам, писавшим на темы о коммунизме, а просто в силу условий моей жизни и работы, далеко не благоприятных для научного педантизма. Я просто не имел возможности обзавестись таким «научным аппаратом». Да он мне и не требовался»^.
Наконец, требует оценки современная форма существования наследия Зиновьева в качестве предмета для ознакомления и работы.
Любого, кто заинтересуется социальной проблематикой философа, может отпугнуть количество и объем опубликованных работ Зиновьева. Особенность творчества философа состоит в том, что у него нет какой-то центральной работы, книги, которая превосходила бы все остальные в вопросах репрезентации его метода и подхода. Это накладывает определенные сложности. Более того, даже на тематическом уровне исследования сложно было бы провести первоначальную каталогизацию творчества философа: так или иначе с момента написания «Зияющих высот» в 1974 году он оказывается свободен от идеологических ограничений и фокусируется на своем давнем интересе: понимании социального устройства самого общества.
Несмотря на то, что книга «Фактор понимания», которая вышла уже после смерти философа в 2006-м году, задумывалась как предельно ясное, заключительное введение в мысль Зиновьева40, эта работа может оставить в растерянности неподготовленного читателя. Это равно справедливо и для любой другой книги Зиновьева. Их кажущаяся простота и лаконичность языка, которая порой сменяется таким изложением логики мышления, что сложно уследить за происходящим, не позволяют сразу понять все написанное автором. К сожалению, это объективная трудность, с которой сталкивается исследователь. Но сама структура и последовательность мышления Зиновьева таковы, что перед чтением любой из книг нужно отдавать себя отчет: ни одна из следующих работ не привнесет чего-то радикального нового в сам метод рассмотрения. Проще говоря, можно приниматься за любую из книг философа. Их особенность в том, что это все «одна кни-
41 °
га» , в которой на разном материале представлен опыт понимания действительности. Но единство опыта не означает обязатель-
39. Он же. Русская судьба, исповедь отщепенца. С. 9.
40. Фокин П. Е. Указ. соч. С. 517.
41. На вопрос о том, какую свою книгу Зиновьев считает главной, он ответил: «У меня нет главной книги! Все они вместе образуют одну единственную гигантскую книгу». См.: Фан И. Б. Указ. соч. С. 69.
ного признания единства взглядов. По всей видимости, в отношении некоторых сюжетов Зиновьева изменял свое мнение".
Логический социолог
Литературные произведения Зиновьева стали классикой русской литературы. О его разработках в области логики или логической социологии нельзя сказать того же. По не вполне ясным причинам логический пласт его наследия остается не востребованным современными теоретиками: если мы и встретим упоминание работ Зиновьева по логике, то скорее всего это будет упоминание в контексте истории дисциплины. Этот сюжет еще ждет своего исследователя. В то же время общественно-политические идеи Зиновьева оказываются более востребованы теми, кто анализирует современную повестку и озабочен решением актуальных вопросов.
Один из парадоксов мысли Зиновьева состоит в том, что общепризнано ее значение, она не обделена вниманием научного сообщества и критиков, но не покидает ощущение того, что нечто работает не так, как нужно. Возможно, именно по этой причине столь часты два явления, которые встречаются в текстах о Зиновьеве: либо значительная часть текста в ущерб содержательному анализу посвящена перечислению немалых заслуг философа/ обличению его (не)профессионализма, либо ракурс рассмотрения не подразумевает привязки мысли Зиновьева к актуальному положению дел в науке, ограничиваясь реферативным изложением. И тот, и другой подходы не одинаковы по своему значению: второй модус осмысления наследия Зиновьева опаснее первого. Если в первом случае дело обстоит так, что, похоже, автор просто не находит, что дельного можно было бы сказать, то во втором сама модальность рассуждения превращается в содержательное высказывание. Сведение мысли Зиновьева к историческим сюжетам, значимым в контексте изучения, к примеру, социальной организации брежневской эпохи или философского содержания диссидентской литературы, значит лишь одно: замысел и претензия философа не оправдались. Зиновьев принципиально выстраивал свою философию как научную методологию". Это должен был быть проект, который сформирует новую парадигму в филосо-
42. См.: Кирквуд М. Указ. соч. С. 29.
43. Степин В. С. А. А. Зиновьев как ученый и философ // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3. С. 22-23.
фии. Для того чтобы это могло быть реализовано, недостаточно декларировать в качестве выводов, что Зиновьев
...оставил после себя столь фундаментальное научное наследие, что оно продолжает оставаться камертоном в оценке социальных и социально-политических процессов России и мира XXI века44.
Нужно, чтобы концептуальный аппарат Зиновьева выступал основой для самостоятельных, оригинальных и востребованных исследований общества, чего мы не наблюдаем.
Наша гипотеза состоит в том, что на уровне логической социологии особый стиль мышления Зиновьева наложил значимый отпечаток на возможности ее включения в современные социологические исследования. Риторика мысли Зиновьева противостоит тому, чтобы легко завоевывать умы социологов и социальных теоретиков: он открыто называет их работу не всегда интеллектуально чистоплотной. Оценки возможностей влияния самой мысли тем не менее должны базироваться не на том, что мыслитель был или не был конвенциональной фигурой для академического сообщества, но на том, что парадигмально нового привносит логическая социология Зиновьева.
Метод логической социологии содержал в себе несколько значимых новаций, которые обусловили трудности в ее рецепции в социальной философии. Прежде всего это претензия на глобальное обновление научного языка дисциплины. Ироничный и гротескный стиль Зиновьева не всегда добавляет весомости и точности восприятию его научных тезисов. Рассмотрим один из многих примеров: термины «западнизм», а также производное от него «западоид». Сам Зиновьева утверждает, что эти понятия не несут в себе каких-либо внешних коннотаций по отношению к рассматриваемому явлению. Как ученые, полагает философ, мы вольны сами наделять любой знак содержанием, а затем использовать в соответствии с отведенным кругом значений. Но носителям русского языка становится очевидно отношение самого Зиновьева к феномену. К этому подталкивает логика языка. Что важнее, при сложных ситуациях научной коммуникации или перевода волюнтаристски определенное слово обретает другое звучание, проистекающее из естественного употребления. К примеру, британский исследователь мысли и творчества Зиновьева Майкл Кирквуд счел нужным поблагодарить «... нескольких своих рус-
44. Бабурин С. Н. Зиновьев сегодня // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3. С. 21.
ских друзей за то, что они разъяснили ему коннотации этого слова [„западнизм"]»45. То есть, несмотря на декларируемые намерения автора термина, слово не избавилось от пренебрежительного звучания. Исследователя это укрепило в убеждении, что многие из положений логической социологии Зиновьева были не строго научными, но идеологизированными. Иллюстрации с обложек книг Зиновьева, которыми часто становились его собственные картины, наталкивали на те же ассоциации:
Они [картины] делают «идеологические» высказывания. Точно также отклонение Зиновьевым всего здания социальной науки, будь она «советской» или «западоидной» — это идеологическая позиция, а не научнад46.
Введение новой научной терминологии требовало обоснования ее значения в качестве адекватного понятийного аппарата. Ни Зиновьев, ни те, кто считают себя его последователям^7, до настоящего момента не сумели убедить научное сообщество в необходимости подобных действий. Соответственно, сам метод логической социологии, который в качестве новации требовал предварительного анализа и оценки, такового не получил. Одна из особенностей мышления и текстов Зиновьева — это способность предельно ясно излагать некоторые свои мысли так, что у читателя и интерпретатора не остается «зазора» для того, чтобы оспорить выводы философа или вступить с ним в дискуссию.
Логическая социология герметична и тавтологична. Эта замкнутость не является ее достоинством с точки зрения функционирования современного «реального» знания в научной и академической жизни. Философия, и наука вообще — это не единожды и навеки данная мудрость, которая ретранслируется со временем, но бесконечно сменяющие друг друга теории, ожесточенные споры и ошибки. Зиновьеву, очевидно, претило подобное положение, поэтому он стремился к предельной ясности и «завершенности» своего проекта, что ставит его систему в один ряд с системами Фридриха Гегеля или Карла Маркса. Вполне возможно, что это была сознательная
45. Kirkwood M. The Importance of Ideology in the Works of Alexander Zino-viev // Forum für osteuropäische Ideen und Zeitgeschichte. 2011. № 15. H. 2. S. 136.
46. Ibid. S. 154.
47. Показательно, что никто из известных российских или зарубежных социологов не называет себя его «учеником», хотя намерение создать свою научную школы у самого Зиновьева было. Этот проект реализовывался на базе Московского гуманитарного университета. См.: Фокин П. Е. Указ. соч. С. 281.
философская ориентация автора, воспитанного в определенной школе мысли. В философии таких попыток было немало. Проблема в том, что этот способ мышления мог быть релевантным в XIX веке, но «реальная» социальная теория XX-XXI веков работает по-другому. О масштабе претензии Зиновьева красноречиво говорит этот фрагмент из работы «Фактор понимания»:
Все известные мне философские онтологические учения (включая диалектический материализм) не истинны и не ложны, поскольку фигурирующие в них языковые выражения не определены в соответствии с правилами логики. Они просто бессмысленны^8.
Мы вернемся к оценке этого и подобных тезисов в конце статьи.
Достаточно сложно кратко изложить суть метода логической социологии Зиновьева. О нетривиальности задачи говорит тот простой факт, что претендующие на систематическое изложение методологии философа исследовательские статьи, как правило, выполнены сходным образом: признании важности и влиятельности его идей, а после следует их реферативная каталогизация, тяготеющая к назывной модальности. К примеру, в нескольких исследованиях, которые предметно посвящены методу логической социологии перечисляются ключевые понятия новой области, введенные Зиновьевым49 и дается высокая оценка работе философа, отмечается актуальность его идей. В привычной современному исследователю практике дальше должен был бы последовать анализ или соотнесение теоретических идей Зиновьева с проектами коллег, практическими задачами. Но авторы ограничиваются тем, что сделали. На примере возвращения русской философии в канон интеллектуальной культуры постсоветской России эта стратегия доказала свою бесперспективность. Ее плодами может стать разве что размещение тех или иных идей в удобном виде на музейной полке интеллектуальной истории.
Подход Зиновьева к построению исследовательского наррати-ва, к большому сожалению, располагает к номинативной модальности. Тем самым воспроизводятся особенности метода философа, который оставляет ощущение тавтологичности и оторванности основных положений от реальности собственных же выводов автора о конкретных явлениях. Изложенные им основания и правила научного подхода таковы:
48. Зиновьев А. А. Фактор понимания. С. 122.
49. Ларин О. Н. Социологические идеи А. А. Зиновьева: современный взгляд // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Социология. Политология. 2016. Т. 16. Вып. 2. С. 191.
К их числу относятся прежде всего принцип субъективной беспристрастности, то есть познание объектов такими, какими они являются сами по себе, независимо от симпатий и антипатий исследователя к ним и не считаясь с тем, что служат ли результаты исследования интересам каких-либо категорий людей или нет50.
Строго говоря, это достаточно очевидное на сегодняшний день требование к проведению социальных исследований, которое обсуждалось на заре становления социологии еще в конце XIX века в контексте принципа «беспристрастности»:
Беспристрастие, или бесстрастие, которого требует Дюркгейм, необходимо не только для научной истины, но и в интересах тех практических задач или субъективных идеалов, которым думает послужить социоло^1.
Несмотря на насыщенность и плотность методологических фрагментов текстов Зиновьева, вычленить из них практическую методологию исследования фактически невозможно. Справедливо утверждение, что «... изложить взгляды Зиновьева популярней и короче, чем это сделал он сам в данной книге [«На пути к сверхобществу»], невозможно»^2. Отметим, что объем этой работы около тридцати пяти академических листов, или более 1 300 000 знаков. Перед философом стояла совершенно иная задача. Если допустить, что он хотел не обновить социологию, или вовсе создать на ее месте нечто новое, но обосновать тот концептуальный оценочный аппарат, который был разработан им на материале понимания советского общества и реального коммунизма, то статус его методологических построений становится более определимым. Их корректнее было бы рассматривать в качестве методологии социально-философского проекта самого Зиновьева, но не как универсальные принципы познания социальных явлений. Тонкость состоит в том, что сам Зиновьев, критиковавший социологию и социальную философию, не перестал бы этого делать, не согласился бы на раздел «сфер интересов».
Тем не менее, реальность рецепции его работ свидетельствует в пользу того, что концептуальный аппарат логической социоло-
50. Зиновьев А. А. Фактор понимания. С. 128.
51. Гольцев В. Историческая эволюция и психологические законы // Русская мысль. 1895. Кн. 7. Отд. II. С. 143. Цит. по: Гофман А. Б. Эмиль Дюркгейм в России: Рецепция дюркгеймовской социологии в российской социальной мысли. М.: ГУ-ВШЭ, 2001. С. 39.
52. Гусейнов А. А. Об Александре Зиновьеве и его социологии. С. 12.
гии служит в первую очередь задаче придания весомости философским идеям Зиновьева. Он оказывается достаточен для проекта Зиновьева, но не соприкасается с альтернативными направлениями работы социальной мысли. Ко всему прочему, у проекта Зиновьева и «классической» социологии разные задачи:
Теоретический подход к социальным объектам имеет иную ориентацию, чем эмпирически-практический, доминирующий в современной сфере социальных исследований. Например, с помощью методов «конкретной» социологии можно установить шансы того или иного кандидата стать президентом страны, но абсолютно невозможно выяснить фактический статус самой должности президента в той или иной системе власти53.
Зададим простой вопрос: какая задача ближе большинству исследователей? Нетрудно предположить, что подавляющее большинство позитивистски ориентированных социологов все-таки хотели бы с высокой долей достоверности прогнозировать исходы социальных процессов. Ученые-теоретики, чей фокус внимания смещен на понимание структуры системы, помимо работ Зиновьева располагают многими другими объяснительными парадигмами.
На уровне методологии особенности логической социологии, ее интеллектуальный генезис и предмет понимания обуславливают ее неконвенциональность для использования в современной социологической теории. Исследователь творчества Зиновьева Сергей Лучинин пишет о том, что тот «.разработал собственное социально-философское учение, которое он назвал „логической социологией"»^. Именно такая рамка «первого знакомства» более удобна для понимания того, что означают работы Зиновьева для сферы социальных исследований. В конечном итоге, это и более строгая оценка феномена Зиновьева, который прежде всего всегда оставался философом.
Ограниченная применимость идей мыслителя для традиционных задач социальной теории с лихвой компенсируется социально-философским потенциалом воображения философа, что можно наблюдать при переходе к идеологической критике и анализу советской эпохи в его работах. Последний остается крайне востребованным в научном сообществе. Гусейнов пишет, что «Зи-
53. Зиновьев А. А. Фактор понимания. С. 170.
54. Лучинин С. В. Проблема типологии общества: ретроспектива вопроса и его актуализация в социальной философии А. А. Зиновьева // Философия и общество. 2021. № 3. С. 81. Курсив мой. — Н. А.
новьев создал собственную социологическую теорию для того, чтобы осмыслить свое общество и свою эпоху»55. Логическая социология Зиновьева не может претендовать на универсальности6 больше, чем расхожая мудрость (и это уже немало!), но имеет практическую значимость при обращении к конкретным культурно-историческим феноменам. Этот опыт исторической социально-культурной антропологии не только самоценен, но и органично вписан в социально-философский проект Зиновьева и всех тех, кто профессионально занимается исследованиями этого периода в истории. Впоследствии мысль философа получила жизнь не в форме классики общей социальной теории, но как способ понимания и оценки происходящего с тем обществом, которое возникло на развалинах советского коммунизма.
Идеолог былого и грядущего
Те неконвенциональные аспекты логической социологии, на которые мы указали, оказываются не недостатками, но достоинствами, если речь заходит об (исследованиях) идеологии, политической философии или футурологии. Отмеченная номинативная модальность работы с мыслью Зиновьева сменяется заинтересо-
57
ванным вниманием к его выводам, прогнозам, вопросам , заимствованию концептуального аппарата. В результате идеи философа оказываются не просто памятником эпохи, но востребованной частью актуальной работы. Те источники, к которым обращаются современные авторы, максимально разнообразны^8. Это подтверждает, что Зиновьев действительно на протяжении нескольких десятилетий работал в одной парадигме над одной значимой темой. Соответственно, «Зияющие высоты», «Коммунизм как реальность» или «Глобальный человейник» оказываются равноценно значимыми научными источниками для тех, кто анализирует современность или советское прошлое.
55. Гусейнов А. А. Социологическая трилогия Александра Зиновьева // Ведомости прикладной этики. 2022. Вып. 59. С. 107. Курсив мой. — Н. А.
56. Сомов В. А., Беседина Е. А. А. А. Зиновьев о проблемах исторического познания советской эпохи // Новейшая история России. 2018. Т. 8. № 2. С. 513.
57. Межуев Б. В. Возможно ли «цивилизационное равнодушие» России к «коллективному Западу»? // Эксперт. № 26. URL: https://expert.ru/ex-pert/2022/26/vozmozhno-li-tsivilizatsionnoye-ravnodushiye-rossii-k-kollek-tivnomu-zapadu/.
58. См., напр.: Kharkhordin O. From Priests to Pathfinders: The Fate of the Humanities and Social Sciences in Russia After World War II // The American Historical Review. 2015. Vol. 120. № 4. P. 1286.
Значение мысли Зиновьева в историческом контексте несомненно: его наблюдения не просто ставятся в один ряд с замечаниями писателей-диссидентов или независимых советских социологов, но отдельно выделяются .
Картина советского коммунизма, воссозданная им в целом ряде социологических романов и повестей, в систематическом виде изложенная в исследовании «Коммунизм как реальность», является на сегодняшний день единственной концептуально-законченной теорией советского общества как исторического явления и социальной реальности60.
В первой части нашего рассмотрения мы отмечали, что литературная форма работ Зиновьева, сам жанр «социологического романа» не располагает к тому, чтобы мысль философа легко поддавалась строгому включению в работу социальной теории. Политическое и идеологическое же измерение исследований социальности оказывается более восприимчивым к этому стилю. Валюативная компонента в политической философии еще более выражена, чем в социальной философий1, а критика идеологии часто сама оказывается идеологичной. Результаты этой мыслительной работы могут быть полезны для философского осмысления реальности.
По всей видимости, методологические недостатки работ Зиновьева не имеют решающего значения при обращении к общей картине советской и постсоветской социальной мысли: идеи Зиновьева выделялись и выделяются своей оригинальностью и способностью сущностно схватывать реальность отдельных явлений: из этих отдельных эссеистичных фрагментов складывается общая картина. Этим работы философа выгодно отличаются от официальных доктрин советской социальной мысли и многих западных теорий, применимость которых к отечественному контексту по меньшей мере требует комментария.
Зиновьев писал о «реальном коммунизме», оригинально предлагая исследовать ту реальность, которая фактически сформировалась в советском обществе. Эта постановка вопроса была и остается провокационной. Во времена своего появления она заключала в себе огромнейший потенциал идеологической критики
59. Shlapentokh V. The Study of Values as a Social Phenomenon: The Soviet Case // Social Forces. 1982. Vol. 61. № 2. P. 409.
60. Гусейнов А. А. Социологическая трилогия Александра Зиновьева. С. 107.
61. Павлов А. В. Параллаксы «лисы»: к определению предмета и границ социальной философии // Социологическое обозрение. 2018. Т. 17. № 3. С. 156.
господствующего нарратива Коммунистической партии и официальной идеологии СССР. Тем самым Зиновьев вступал в борьбу62, но не был беспристрастным наблюдателем. По своей глубине это был очень философский посыл «возвращения к самой реальности» из мира идеологических фантазий. Философ предлагал читателю всерьез осознать свое место в мире вне объяснительных схем идеологов. В другом масштабе и без экзистенциального измерения мы предлагаем сделать то же самое: посмотреть на то, как существует мысль Зиновьева как «реальность» в пространстве идеологии, политической философии и исторических исследований по социокультурной антропологии. Нетрудно убедиться в том, что в социологической и социальной теории «логической социологии» фактически не нашлось того места, на которое она претендовалаб3. Настоящее буйство интерпретаций, когда умозаключения философа оказываются применимы к исследованию самых разных сюжетов, происходит именно в социальной философии, исследованиях идеологии, советской коммунистической системы и даже футурологии.
В хронологическом порядке первая волна интереса к творчеству Зиновьева была связана с литературой и идеологической критикой. Поскольку работы философа не могли быть официально опубликованы в СССР, в 1980-1990-х годах исследованием творчества Зиновьева занимались западные ученые. Именно на Западе появились первые полноценные труды, посвященные Зиновьевуб4. Эти работы сохраняют свою актуальность вплоть до сегодняшнего дня. В контексте нашего тезиса о том, что именно в исследованиях идеологии и политической философии мысль Зиновьева чувствует себя лучше всего, имеет смысл относиться к ним особенно внимательно. К большому сожалению, интерес к наследию русского философа в зарубежной академии сошел на нет к концу 1990-х годов. Для «реальности» феномена Зиновьева это аргумент в пользу неудачи построения и популяризации работающей методологии социальных и философских исследований.
62. Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. С. 451.
63. Одна из лучших попыток включения мысли Зиновьева в актуальный исследовательский контекст в парадигме современной науки принадлежит антропологу Сергею Алымову. Подчеркнем, что его исследование оперирует прежде всего контекстом «социальной философии» и сосредотачивается на анализе Зиновьевым советских общества и личности. См.: Алымов С. С. О личностях и элементалях: позднесоветская социальная философия от марксистского гуманизма к идее homo sovieticus// Антропологический форум. 2020. № 47.
64. См.: Alexander Zinoviev as Writer and Thinker; Kirkwood M. Alexander Zinoviev.
Личная позиция Зиновьева подкупала: он не стал тем, кто критиковал родину для того, чтобы прокормить себя65. В этом выражалась зиновьевская личная установка на понимание, которую он избрал в качестве одного из своих основных жизненных принципов. В его интерпретации идеология становилась тем, что существует повсеместно во всех странах (включая и западные). Философ расширил поле идеологии с того, что маркировало себя и было легко опознаваемо в качестве идеологического, на более широкую сферу. Идеологическое следовало искать в том числе и даже прежде всего в культуре: «Наша идеология растворена во всем том, что так или иначе связано с сознанием и чувствами людей»66. Позднее Зиновьев напишет, что
... даже среди специалистов широко распространено (если не общепринято) убеждение, будто с крахом национал-социализма, фашизма и после серьезного поражения коммунизма наступила постидеологическая эпоха, будто западное общество вообще является неидеологическим или свободным от идеологии. А между тем по степени развитости и засилия идеологии западные страны превосходят все общества прошлого и современности7.
После краха коммунизма и распада советского блока интерес к идеологическим построениям Зиновьева со стороны западных исследователей сходит на нет. В первую очередь причиной этому послужило исчезновение предмета исследования. Но тот факт, что методологические идеи Зиновьева не встроились в концептуальные нарративы западной теории, нельзя объяснять только этим. Представление о том, что социальная мысль гомогенна и единообразно идеологизирована, не соответствует действительности. В таком случае левым социальным теоретикам вполне мог бы пригодиться критический концептуальный аппарат русского философа. Нашла бы применение его пламенная и ироничная критика особенностей современного западного общества, которое использует свое экономическое, идеологическое и техническое превосходство для разрушения и колонизации незападных странб8. Ключевые работы философа 1990-х годовб9, посвященные анализу феноменов западного общества, не становятся в Европе
65. Фокин П. Е. Указ. соч. С. 346.
66. Зиновьев А. А. Глобальный человейник. С. 316.
67. Он же. На пути к сверхобществу. М.: Астрель, 2008. С. 280.
68. Он же. Глобальный человейник. С. 190.
69. Прежде всего речь идет о книгах «Запад. Феномен западнизма» и «Глобальный человейник».
или США тем, чем становились книги философа в советском самиздате или в западной интеллектуальной критике 8о-х. Несмотря на никуда не исчезнувший талант Зиновьева как писателя, эти книги не издаются и фактически не обсуждаются, хотя произведения Зиновьева о советском обществе все еще широко цитируются.
Это подтверждает один из наших промежуточных выводов: методология логической социологии, которая, по мнению самого философа, лежала в основе его сочинений не имела принципиального значения для частных выводов Зиновьева. Частности оказывались важнее целого. В то же время результаты Зиновьева, полученные путем включенного наблюдения и художественного осмысления, становились важной частью архива эпохи. Еще в 1988-м году британский славист и специалист по истории России советского периода Джеффри Хоскинг обратил внимание на то, что исходные посылки Зиновьева как исследователя противоречат друг другу:
(а) в отличие от западных ученых, изучающих Советский Союз, он [Зиновьев] обладал уникальным жизненным опытом жизни в самой стране, без которого полноценное понимание невозможно; (б) в отличие от советских социальных исследователей (и, вообще-то, большинства западных) у него был соответствующий научный метод. Проблема в том, что эти два утверждения по своей природе несовместимы: невозможно быть одновременно участником событий и олимпийским наблюдателем70.
Напротив, в отечественной социальной и политической философии идеологическая критика Зиновьевым Запада находит живой отклик. Именно эта часть наследия де факто стала «реальным» Зиновьевым в современности, и иначе и быть не могло. Критика идеологии Зиновьевым превращается в нарратив о необходимости создания другой идеологии, которая была бы менее губительна и более справедлива для мира (но прежде всего для России). Зиновьев и сам размышлял о создании новой «идеологии будущего», он
... не терял надежды создать подобную идеологию. Он пытался наметить ее общие контуры. По его мнению, для искомой идеологии в качестве интеллектуальной основы нужна наука7\
70. Hosking G. Moralism Versus Science // Alexander Zinoviev as Writer and Thinker. An Assessment / P. Hanson, M. Kirkwood (eds). Houndmills; L.: The Mac-millan Press, 1988.
71. Славин Б. Ф. «Новая идеология» Александра Зиновьева // Социально-гуманитарные знания. 2010. № 6. С. 294.
44
ЛОГОС•ТОМ 32•#6•2022
Он не успел реализовать свой проект, лишь заложив его основы. Преимущественно они критические и направлены против идеологического нарратива «западнизации», что соответствует общему духу философии Зиновьева. В таком виде они оказываются подспорьем для тех, кто принимает критическую оптику концепции «западнизма», и стремится развивать свое понимание идеологии. С опорой на идеи Зиновьева предлагается развивать цивилизаци-онные, суверенные и независимые от Запада проекты".
Учитывая идеи самого Зиновьева, при анализе таких попыток и задач всегда встает вопрос: насколько все это научно и философски корректно? Его мысль поднималась на недостижимые для других высоты, когда ставила перед собой задачу понимания73, которую сам философ считал наиважнейшей. Но практические задачи философ благоразумно оставлял в стороне, видя свою роль в том, чтобы с научных позиций указывать на ошибки других. Ко всему прочему, он редко персонифицировал авторов этих ошибок или даже ложные «теории». Это еще один парадокс «реального» творчества Зиновьева. В своей наиболее востребованной сегодня части оно вполне может считаться противоречащим как самим базовым принципам методологии философа, так и общему содержанию корпуса его сочинений. Вполне возможно, что преемственность исследовательских установок, многие из которых происходят из личной психологической ориентации Зиновьева на познание социального74, требует более вдумчивого анализа. На уровне предмета исследования философ совершил нескольких значимых тематических переходов, и вполне допустимо, что это могло повлиять и на когерентность его собственных методологических установок.
Идеи Зиновьева были восприняты и включены в научный оборот современной социально-политической мысли, идеологической критики и критики идеологии. На первый взгляд может сложиться впечатление, что это законное место для мысли этого оригинального философа. Однако социально-политический анализ, не гово-
72. См.: Горелов А. А. Необходимость и возможность российского проекта ци-вилизационного развития // Знание. Понимание. Умение. 2022. № 1.
73. Зиновьев А. А. Фактор понимания. С. 167.
74. Возможно, эта многократно встречающаяся в творчестве Зиновьева установка лучше всего выражена инопланетянином Ином, который являлся Алу, главному герою романа «Глобальный человейник»: «Изредка появляется Ин и приносит некоторое облегчение. Он уверяет, что есть единственная абсолютная ценность: познание, причем познание как самоцель. Самая высшая форма познания — та, результаты которой не имеют и не предполагают практического применения» (Он же. Глобальный человейник. С. 343).
ря уже об идеологических его компонентах, предполагает значимый модус долженствования, оценки. Это входит в противоречие с тем принципом беспристрастности75, который ставил во главу угла Зиновьев. Научная критика, которая отмечала бы предвзятость и идеологизированность его мысли имеет давнюю историю76. Все это подрывает возможности некритического использования научного аппарата логической социологии в решении социально-политических проблем современной теории даже в соответствии с принципами, которые декларировал сам Зиновьев. Неподражаемая критика Зиновьевым советского, западного или нового российского общества представляет собой жемчужину художественного и одновременно социологического осмысления реальности. Но следует помнить, что программы преобразований, которую многие желали бы от него услышать, он не предлагает:
У меня нет никакой позитивной программы социальных преобразований. Но не потому что я не способен что-то выдумать, а в принципе77.
Заключение
Взгляд на логическую социологию Зиновьева как «реальность» не обнажает пустыни, но общий пейзаж не радует глаз. Философское наследие Зиновьева оказывается весьма противоречивым предметом для изучения. Мы сфокусировались на той его части, которая выступает в качестве интегрирующей, вслед за рядом исследователей обозначив ее как «социальную философию». На актуальном языке современной науки это наиболее адекватный способ определить то, чем преимущественно занимался философ, если мы хотим отойти от феномена Зиновьева в качестве несоразмерной современной научной практике фигуры. Эпатаж скорее вредит идеям Зиновьева, чем возбуждает к нему осмысленный интерес. Исследования его этики, логики или анализ литературного творчества могут существовать и вне проекта «логической социологии», хотя в ряде базовых посылок понимания человеческой природы или общественного устройства они неизбежно пересекаются.
75. Он же. Фактор понимания. С. 126-129.
76. Hosking G. The Twentieth Century: In Search of New Ways, 1953-1980 // The Cambridge History of Russian Literature. Rev. ed. / Ch. A. Moser (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 2008. P. 576.
77. Зиновьев А. А. Русский эксперимент. М.: Наш дом; L'Age d'Homme, 1995. С. 122.
В наши задачи входило показать, какие особенности мысли Зиновьева привели к тому, что его рецепция представляется неудовлетворительной в сравнении с амбициями философа. Значительный текстуальный объем работ мыслителя, обращение к широкому кругу тем — от многозначной логики до критики идеологии и этики, — объединенных общими методологическими амбициями, мешают подступиться к этому колоссу. Научные тексты философа тавтологичны на методологическом уровне, а претензия на формально-логическое обоснование социальных выводов вовсе не используется в современных исследованиях. Имеет значение и показательное дистанцирование философа от всех известных научных школ, которые могли бы развивать его идеи. Эти трудности могут быть преодолены, но встает вопрос: есть ли смысл в их преодолении? По всей видимости, на сегодняшний день социальная теория считает возможным обойтись без логической социологии. Более того, есть все основания полагать, что в обозримом будущем шансов занять достойное место в классике социальной мысли у метода Зиновьева немного.
Благополучнее всего наследие Зиновьева чувствует себя в тех областях, которые послужили основой для появления самых ярких образов в его творчестве. Исследования ментальности homo sovieticus, soviet studies, социально-философский анализ литературы второй половины XX века охотно обращаются к его наблюдениям, прозрениям, стилистическим находкам. В этой области он неподражаем. Являющаяся продолжением этих образов дискуссия об идеологии тоже находит чем поживиться. Важен и читательский опыт произведений Зиновьева. Многих современных россиян, живущих в постсоветском обществе, поразит точность социальных наблюдений из романов философа. А история Евы Адамс из романа «Глобальный человейник» вряд ли оставит равнодушным любого, кого беспокоит судьба цивилизации в цифровую эпоху78. Эта особенная способность Зиновьева «цеплять» людей вселяет веру в то, что интерес к его творчеству не иссякнет после окончания мероприятий, приуроченных к 100-летию философа. Возможно, в будущем на этой основе сформируется новый запрос на понимание и включение в орбиту научной работы и методологических находок философа.
78. Греков Л. И. «Глобальный человейник» как «зияющие высоты» западниз-ма // Зиновьев А. А. Глобальный человейник. С. 7-8; Зиновьев А. А. Глобальный человейник. С. 28-32.
Наш анализ исходил из ряда предпосылок о нормальном функционировании философии и науки. Это значит, что формы ведения научной коммуникации — и сама научная коммуникация в форме аргументированного диалога79 — имеют решающее значение. Справедливо это или нет, но такова норма, которая призвана обеспечить фильтрацию спорных и неоднозначных идей. Работа же в логике Зиновьева не предполагает критической дистанции, так как она с необходимостью вступает в противоречие с его собственными идеями. Социальная философия Зиновьева в ее «наличной реальности» — это завершенный авторский проект понимания конкретных культурно-исторических феноменов, в котором методология исследования оказывается принципиальной для образа и внутреннего функционирования мысли автора, но вторичной для интерпретатора и исследователя. В знаменитом фрагменте из диалога «Менон» Платон предлагает поразмыслить над тем, что истинности недостаточно, чтобы мнение считалось знанием (Meno 98a). В наиболее распространенной интерпретации фрагмента оно для этого должно сопровождаться внятным объяснением. Это убеждение ляжет в основу общей методологической установки философии80, которая будет отделять знание от обладания «сведениями», а философию от «учения»8\
Разгадка (не)функционирования философии Зиновьева кроется в том, что если и не все, то очень многие его наблюдения кажутся истинными, но их обоснование не может быть воспроизведено в качестве способа дальнейшего размышления. Тем самым, вдохновившись Зиновьевым, можно легко прийти к выводам, которые противоречили бы самим установкам философа. У сборника,
79. См.: Ford M. J. A Dialogical Account of Sense-Making in Scientific Argumentation and Reasoning // Cognition and Instruction. Vol. 30. № 3.
80. Некоторые современные исследователи ставят под вопрос приведенную нами интерпретацию Платона, однако именно она стала фактом методологического самосознания науки и во многом продолжает сохранять это значение. См.: Dutant J. The Legend of the Justified True Belief Analysis // Philosophical Perspectives. 2015. Vol. 29.
81. В рамках данной статьи мы смотрели на наследие Зиновьева как на социальную философию. Из сказанного в отношении проблемы «знания-мнения» следует интересный вывод о том, что его мысль, очень личный, «конкретно-историчный» характер мы отмечали, можно рассматривать и как «учение». К примеру, этическое. В таком случае опыт философии Зиновьева получает совершенно другое значение, что, впрочем, не приближает его к реализации обозначенных им же амбиций в социологии. См.: Гусейнов А. А. Учение о житии Александра Зиновьева // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3.
который вышел 20 лет назад, очень удачное название: «Феномен Зиновьева»^. Зиновьев — гений, настоящий, оригинальный феномен советской и постсоветской интеллектуальной культуры. Его творчество «не имеет аналогов». Оно невоспроизводимо, но одновременно очень притягательно. В пору вспомнить, что в реальном мире конвенциональной философии и знания воспроизводимость является важнейшим из свойств и конкурентным преимуществом. Иммануил Кант, размышляя о свойствах гения, писал, что
... главным его качеством должна быть оригинальность. <...> Поскольку возможна и оригинальная бессмыслица, продукты гения должны быть одновременно образцом, то есть служить примером. <...> Посредством гения природа предписывает правила не науке, а искусству, и это лишь постольку, поскольку оно должно быть прекрасным искусством8з.
Русской культуре предстоит ответить на вопрос, насколько воспроизводима методология системной части философии Зиновьева. От ответа на вопрос, каким гением был философ — художественным или научным — зависит, есть ли у его наследия шансы стать классикой мысли в смысле создания нового правила. От того, как отечественная мысль справится с «феноменом Зиновьева», зависит, сдаст ли она тест на зрелость.
Библиография
Александр Александрович Зиновьев / Под ред. А. А. Гусейнова. М.: РОССПЭН, 2009.
Алымов С. С. О личностях и элементалях: позднесоветская социальная философия от марксистского гуманизма к идее homo sovieticus // Антропологический форум. 2020. № 47. Бабурин С. Н. Зиновьев сегодня // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3. Большаков В. Государство из одного человека // Феномен Зиновьева / Сост.
А. А. Гусейнов, О. М. Зиновьева, К. М. Кантор. М.: Современные тетради, 2002.
Гольцев В. Историческая эволюция и психологические законы // Русская мысль. 1895. Кн. 7. Отд. II.
Горелов А. А. Необходимость и возможность российского проекта цивилиза-
ционного развития // Знание. Понимание. Умение. 2022. № 1. Гофман А. Б. Эмиль Дюркгейм в России: Рецепция дюркгеймовской социологии в российской социальной мысли. М.: ГУ-ВШЭ, 2001.
82. Феномен Зиновьева.
83. Кант И. Критика способности суждения. М.: Искусство, 1994. С. 181.
Греков Л. И. «Глобальный человейник» как «зияющие высоты» западниз-ма // Зиновьев А. А. Глобальный человейник. М.: Центрполиграф, 1997.
Гусейнов А. А. Об Александре Зиновьеве и его социологии // Феномен Зиновьева / Сост. А. А. Гусейнов, О. М. Зиновьева, К. М. Кантор. М.: Современные тетради, 2002.
Гусейнов А. А. Социологическая трилогия Александра Зиновьева // Ведомости прикладной этики. 2022. Вып. 59.
Гусейнов А. А. Учение о житии Александра Зиновьева // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3.
Ермичёв А. А., Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. Презентация новых книг серии издательства «РОССПЭН» «Философия России первой половины XX века» // «Русская мысль»: Историко-методологический семинар в РХГА. 26.02.2013. URL: https://rhga.ru/science/conferences/rusm/ stenogramms/filosofiya-rossii-pervoy-poloviny-xx-veka.php.
Зиновьев А. А. Глобальный человейник. М.: Центрполиграф, 1997.
Зиновьев А. А. Желтый дом: В 2 т. Lausanne: L'Age d'Homme, 1980.
Зиновьев А. А. Запад. Феномен западнизма. М.: Центрполиграф, 1995.
Зиновьев А. А. Зияющие высоты. Lausanne: L'Age d'Homme, 1976.
Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. М.: Центрполиграф, 1994.
Зиновьев А. А. На пути к сверхобществу. М.: Астрель, 2008.
Зиновьев А. А. На пути к сверхобществу. М.: Центрполиграф, 2000.
Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М.: Центрполиграф, 1999.
Зиновьев А. А. Русский эксперимент. М.: Наш дом; L'Age d'Homme, 1995.
Зиновьев А. А. Светлое будущее. Lausanne: L'Age d'Homme, 1978.
Зиновьев А. А. Фактор понимания. М.: Алгоритм; Эксмо, 2006.
Зиновьева О. М. Александр Зиновьев: творческий экстаз // Феномен Зиновьева / Сост. А. А. Гусейнов, О. М. Зиновьева, К. М. Кантор. М.: Современные тетради, 2002.
Кант И. Критика способности суждения. М.: Искусство, 1994.
Кирквуд М. Лингвистический анализ творчества Александра Зиновьева // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3.
Ларин О. Н. Социологические идеи А. А. Зиновьева: современный взгляд // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Социология. Политология. 2016. Т. 16. Вып. 2.
Лучинин С. В. Проблема типологии общества: ретроспектива вопроса и его актуализация в социальной философии А. А. Зиновьева // Философия и общество. 2021. № 3.
Межуев Б. В. Возможно ли «цивилизационное равнодушие» России к «коллективному Западу»? // Эксперт. № 26. URL: https://expert.ru/expert/2022/26/ vozmozhno-li-tsivilizatsionnoye-ravnodushiye-rossii-k-kollektivnomu-zapadu/.
Назаров О. Г. А. А. Зиновьев как публицист // Феномен Зиновьева / Сост.
А. А. Гусейнов, О. М. Зиновьева, К. М. Кантор. М.: Современные тетради, 2002.
Павлов А. В. Параллаксы «лисы»: к определению предмета и границ социальной философии // Социологическое обозрение. 2018. Т. 17. № 3.
Пружинин Б., Лекторский В., Микешина Л., Алешин А., Бажанов В., Ермичёв А., Кантор В., Лесур Ф., Мелих Ю., Хоружий С., Черняев А., Щедрина Т., Щедровицкий П. Конференция — «круглый стол»
50 ЛОГОС•ТОМ 32•#6•2022
«Философия России первой половины ХХ века» // Вопросы философии. 2020. № 7.
Скворцов А. А. Социология Александра Зиновьева: между логикой и этикой // Александр Александрович Зиновьев / Под ред. А. А. Гусейнова. М.: РОССПЭН, 2009.
Славин Б. Ф. «Новая идеология» Александра Зиновьева // Социально-гуманитарные знания. 2010. № 6.
Смирнова Н. М. Философская мысль России второй половины XX века: проблемы и дискуссии // Вопросы философии. 2010. № 10.
Сомов В. А., Беседина Е. А. А. А. Зиновьев о проблемах исторического познания советской эпохи // Новейшая история России. 2018. Т. 8. № 2.
Степин В. С. А. А. Зиновьев как ученый и философ // Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3.
Указ Президента Российской Федерации от 01.10.2021 № 564 «О подготовке
и проведении мероприятий, посвященных 100-летию со дня рождения А. А. Зиновьева» // Официальный интернет-портал правовой информации. 01.10.2021. URL: http://publication.pravo.gov.ru/Document/ View/0001202110010031.
Фан И. Б. «Я был романтическим коммунистом и остался им...» Интервью с А. А. Зиновьевым // Дискурс-Пи. Т. 6. № 1.
Феномен Зиновьева / Сост. А. А. Гусейнов, О. М. Зиновьева, К. М. Кантор. М.: Современные тетради, 2002.
Фокин П. Е. Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый. М.: Молодая гвардия, 2016.
Франк С. Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996.
Dutant J. The Legend of the Justified True Belief Analysis // Philosophical Perspectives. 2015. Vol. 29.
Ford M. J. A Dialogical Account of Sense-Making in Scientific Argumentation and Reasoning // Cognition and Instruction. Vol. 30. № 3.
Hosking G. Moralism Versus Science // Alexander Zinoviev as Writer and Thinker. An Assessment / P. Hanson, M. Kirkwood (eds). Houndmills; L.: The Macmillan Press, 1988.
Hosking G. The Twentieth Century: In Search of New Ways, 1953-1980 // The Cambridge History of Russian Literature. Rev. ed. / Ch.A. Moser (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 2008.
Kharkhordin O. From Priests to Pathfinders: The Fate of the Humanities and Social Sciences in Russia After World War II // The American Historical Review. 2015. Vol. 120. № 4.
Kirkwood M. Alexander Zinoviev: An Introduction to His Work. Houndmills; L.: Macmillan, 1993.
Kirkwood M. The Importance of Ideology in the Works of Alexander
Zinoviev // Forum für osteuropäische Ideen und Zeitgeschichte. 2011. № 15. H. 2.
Shlapentokh V. The Study of Values as a Social Phenomenon: The Soviet Case // Social Forces. 1982. Vol. 61. № 2.
Zinoviev A. A. The Yawning Heights. N.Y.: Random House, 1979.
THE REALITY OF LOGICAL SOCIOLOGY: ON THE QUESTION OF ALEXANDER ZINOVIEV'S PHILOSOPHY FATE
Nikolai Afanasov. Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences (RAS), Moscow, Russia, n.afanasov@gmail.com.
Keywords: Alexander Zinoviev; logical sociology; social theory; social philosophy; ideology; literature; practical philosophy; applied philosophy.
The article presents research on the reception of Alexander Zinoviev's (1922-2006) legacy. In his works the thinker called to analyze the existing communist system as the only possible "reality" that was formed in particular historical conditions. From his point of view this approach allowed to understand otherwise ideologically interpreted phenomenon in a more profound way and to come to general conclusion on the nature of social structure. The author of the article undertakes an attempt to apply this original approach to philosopher's own ideas: to have a look how do logical sociology and methodological innovations of Zinoviev exist as a "reality." In a broader context it is all about ideas and intellectual legacy and they function according to the laws of conventional science-making and cultural exchange.
In case with social and humanities, that more often apply to Alexander Zinoviev, it comes out that one can find diametrically opposite assessments both of Zinoviev ideas and the results of researchers who study his works. In practice the reception of philosopher's works come to a contradiction with his own vision of his project. The article outlines the aspects in the legacy that determines this "reality" as a regularity. To them belong formal peculiar properties of his works, rhetoric strategy, Zinoviev's special methodological guidelines and his culture of thinking. On a final note, the author makes a conclusion what kind of future the phenomenon of Zinoviev may have in the space of Russian culture.
DOI: 10.22394/0869-5377-2022-6-23-51
52 joroc•tom 32 • #6 • 2022
