CC BY
74
УДК 82-1/-9
Е. В. Никкарева
Литературный романс и элегия: пути взаимодействия и возможности
разграничения жанров
Автор рассматривает ситуацию жанрового континуума в литературе начала XIX в. В статье предпринята попытка выявить моменты близости, контраста и отражения таких смежных жанров, как элегия и литературный романс, доказывая, что установка на чужое воспринимающее сознание, определяя коммуникативную модель литературного романса, позволяет ему сохранять свою жанровую идентичность.
Ключевые слова: 12 романс; литературный романс; элегия; жанр; коммуникативная модель; экзистенциальная тема жанра; смежные жанры; жанровый континуум.
E. V. Nikkareva
Literary romance and elegy: ways of interacting and possibilities of distinguishing genres
The author considers the situation of the genre continuum in the early XIX century literature. An attempt was made to identify closeness, contrast and reflection of such related genres as elegy and literary romance. The author claims that an appeal to someone else's perceiving conscience determines communicative model of literary romance and enables to maintain its genre identity.
Key words: literary romance, elegy, genre, communicative model, genre existential theme, related genres, genre continuum.
Литературный романс (термин
Л. С. Саркисян) - лиро-эпическая модификация романса, попавшего в Россию через Францию во второй половине ХУШ в., - развивается в России в ситуации «жанрового континуума» (Ю. Н. Чумаков), то есть целокупности текстов определенной эпохи вне строгой жанровой иерархии, среди которых можно выделить ближний контекст и периферийные жанры. С. Я. Сендерович отмечает, что «отказ от канона и принятие автором на себя ответственности за причастность к искусству перевели жанровое сознание из плана правил ремесла в план компетенции, подобной языковой <...> В этом поле можно установить группировку и перегруппировку, интеграцию и дифференциацию, взаимодействие и противоборство жанровых тенденций и установок» [11, с. 434]. Исследователи дают различные названия этому явлению: «смешение жанров» (С. Н. Бройтман), «жанровая чересполосица» или «диффузия родов и жанров» (Ю. В. Стенник), «жанровый синтез» (Б. П. Иванюк), «промежуточные» и «смешанные» жанры (В. М. Жирмунский).
Романс может быть рассмотрен как самостоятельное явление, влияние на которое оказали две европейские традиции: испанская (эпическая) и французская (лирическая по преимуществу), - но
© Никкарева Е. В., 2017
начавшийся в эпоху романтизма процесс декано-низации жанров позволил ему среди других национальных традиций выбрать свой путь развития и сформулировать собственную жанровую концепцию, «экзистенциальную тему жанра» (термин Л. Я. Гинзбург) - раздельное переживание единства, или, воспользуемся поэтической формулой И. А. Бродского, «соединение в разобщенном мире». Как отмечает Е. В. Сковорода, западноевропейские жанры народной поэзии, к которым можно отнести испанский романс и английскую (шотландскую) балладу, «выполняя роль жанров-стимуляторов, интенсифицируют процесс прорастания в лирических жанрах тех самых компонентов, которые необходимы для лиро-эпических форм, и тем самым стимулируют появление аналогичных им жанров на русской почве» [12, с. 18]. Вероятно, в результате этого процесса и произошло формирование литературного романса - лиро-эпической модификации жанра романса, где, однако, эпическая составляющая подчинена лирической. Отличительной особенностью этой модификации является особая коммуникативная схема: адресант обращается не к адресату как таковому, а к его образу, поэтому формально текст часто построен как «половинка диалога» (М. А. Петровский). Ближний контекст по отношению к литературному романсу составляют
иные модификации романса (в том числе и исторические): сентиментальный романс, русский романс, городской (жестокий) романс, - а также ряд лиро-эпических жанров, таких как баллада, ге-роида, стихотворные сказка и новелла, и лирических жанров, таких как песня и элегия.
О том, что элегию1 можно считать близким к литературному романсу конца ХУШ - первой половины XIX в. жанром, свидетельствуют случаи неразличения этих жанров в теории, практике и прагматике литературы как данной эпохи, так и современности. Так, например, А. И. Галич в работе «Опыт науки изящного», которая создавалась как учебное пособие, предпринял попытку определить романс через элегию, рассматривая последнюю как родовое понятие: «Романтическая элегия, в которой внутреннее состояние души выражается не прямо, а именно по поводу какой-либо истории или приключения, есть романс, или баллада...» [1, с. 261-262]. Другой теоретик литературы этой эпохи Н. Ф. Остолопов относил стихотворение «Пленный», включенное в «Опытах в стихах и прозе» (1817 г.) К. Н. Батюшкова в раздел «Элегии», к образцам романса [9, с. 46-48].
И наоборот, нередко исследователи относят стихотворения, имеющие в составе заголовочного комплекса авторефлексив «романс», к элегиям, например, так произошло с такими романсами В. А. Жуковского, как «Жалоба», «Желание», «Цветок» [7, с. 32]. Именно выявлению жанровых признаком, приводящих к неразличению этих жанров, и обоснованию возможностей их разграничения и посвящена данная статья.
Для решения поставленной задачи воспользуемся методикой С. Я. Сендеровича, который предлагает выделять при исследовании смежных жанров следующие моменты: «Момент близости или общности <...> дает почву действительно имевшим место промежуточным и гибридным жанровым формам. Момент контраста, которым обусловлено различие и неслиянность центрального жанра и смежного ему в один. Та поэтическая функция, которая <...> представляет чистую функцию <...> разработка которой ведет к углублению этого жанра. Такая функция, контрастно проявляясь в данных условиях <...> реализует глубинный потенциал жанра, заложенный в генетической памяти жанра как традиции. Момент отражения <в центральном жанре> смежного жанра <...> ведет к расширению границ жанра, его многоликости» [11, с. 452-453]. Следует сразу отметить, что исследователь, рассматривая элегию как центральный жанр романтической эпохи, пред-
лагает вариант приложения своей методики в том числе и к элегии и романсу, рассматривая последний в целокупности с песней и определяя в качестве основного принципа разграничения мелодическую доминанту песни и романса в противовес мыслительной, медитативной стихии элегии.
Как теоретики XIX века, так и современные литературоведы выделяют в элегии и романсе общее начало - единую интенцию жалобы. Элегия рождается из потребности «жалобу говорить», как «жалоба жизнь, на судьбу», «печальная», «жалобная песнь» [3, с. 13], - пишет исследователь элегии пушкинской поры К. Н. Григорьян. Сходную характеристику элегии дает И. О. Шайтанов: «Жанр, как он существует последние триста лет (не будем сейчас заглядывать в античность - там все другое), это всегда переживание - со слезой, с жалобой» [15, с. 492]. Сходную характеристику дают и романсу. В одной из наших статей мы уже рассматривали особенности речевого жанра жалобы применительно к литературному романсу [8], поэтому сейчас не будем подробно останавливаться на этом вопросе, отметим только, что ориентация на данный речевой жанр представляется нам наиболее продуктивной в коммуникативной модели литературного романса, поскольку именно этот речевой жанр соответствует как установке говорящего, так и установке адресата, а также позволяет оформить коммуникацию при ограниченном наборе сюжетных ситуаций.
С. С. Яницкая, выделяя общие основания романса и элегии, обращается к творчеству А. П. Сумарокова, поскольку именно в его творчестве эмоционально-лирическая тема «еротиче-ской» элегии - «тема любовной утраты» - становится «материалом» для формирования жанровой модели романса. Общим для обоих жанров являются, как отмечает исследователь, сюжето-образующая роль бинарной оппозиции прошедшего и настоящего, а следовательно, сквозной мотив «вспоминовения к горести»; «"промежуточность" ситуативной позиции субъекта речи, существующего в мире человеческих отношений как бы вне конкретных пространственно-временных координат» [17, с. 95-96]. По мнению С. Я. Сендеровича, память выступает «среди самых главных, причем - в высшей степени естественных, отвечающих природе человека, духовных основ сопротивления небытию в элегии» [11, с. 344], поэтому элегический субъект как в поэзии А. П. Сумарокова, так и в элегической поэзии начала XIX века произносит свой монолог, находясь
на границе между прошлым и настоящим, так же, как и герой литературного романса, которому момент возвращения в прошлое, воспоминания позволяет преодолеть пространственные границы, ощутить «раздельное переживание единства», а порой и мотивировать свое страдание в настоящем.
С. С. Яницкая выделяет и те жанровые признаки, которые позволяют разграничить эти жанры: в первую очередь «эмоционально-интонационные особенности художественной речи» и «особенности ритмико-мелодической организации» [17, с. 97]. Так, речь элегического субъекта не переходит границы «нежного склада», тогда как речь субъекта романса «производит впечатление аффектированной, эмоционально взвинченной, исступленно страстной, "слишком темпераментной" (по выражению И. Н. Розанова)» [16, с. 97].
Еще одним критерием разграничения романса и элегии, по мнению исследователя, является коммуникативная модель. Хотя и в элегиях, и в романсах Сумарокова «лирическое чувство изливается открыто и прямо вследствие заданности адресата», но если для элегии принципиальна «одноцентричность монологической структуры», то в романсе она нарушается «намечающейся возможностью его диалогизации», адресат «не просто задан для выражения страсти лирического субъекта, а незримо присутствует в качестве его косвенного "собеседника"», для него обязателен «психологический состав общения», возникающий как «результат формального уподобления речевого поведения участника коммуникативного акта в естественном разговоре и речевого поведения лирического субъекта», в котором преобладают императивные высказывания, соответствующие речевым жанрам мольбы, заклинания, просьбы, требования, укоризны, призыва и другим [16, с. 97-99, 102]. Последний критерий, с нашей точки зрения, наиболее важен, поскольку именно особая коммуникативная ситуация романса является наиболее устойчивым при диахроническом рассмотрении жанра признаком, позволяющим при всем многообразии романсных модификаций (сентиментальный, жестокий, русский романс и т. д.) говорить о единстве и устойчивости жанровой модели. Тогда как выделяемые С. С. Яницкой стилевые особенности речи романсного субъекта сохраняются не во всех модификациях романса. Так, например, аффектированность речи характерна для такой, выделяемой по этому признаку, модификации романса как жестокий романс, а также для образцов сентиментального романса и,
как убедительно показали В. К. Харченко и Е. В. Хорошко, ряда текстов, соотносимых с таким музыкально-поэтическим феноменом как русский романс [14].
Вместе с тем исследователь, отмечая, что несколько песен-романсов написаны А. П. Сумароковым от лица женщины, чего нет в его элегиях, тем не менее не указывает на еще один жанрообразующий признак, позволяющий разграничить эти жанры. Так, если в элегии воспроизводится универсальное лирическое переживание и даже попытки индивидуализировать его, мотивировать внешними факторами (к которым Г. А. Гуковский относил, например, называние имени героини, введение форгеншихте) в творчестве поэтов сумароковской школы, то романс представляет ситуацию, которая позиционируется как единичная, а субъект тяготеет к ролевому герою. Эта установка на единичность лирического переживания будет актуальна и для литературного романса романтической эпохи. Однако, как отмечает в статье для словаря «Поэтика» Д. М. Магомедова: в элегии начала XIX века, хотя «субъект и герой лишены конкретных биографических черт, но имеют ряд ролевых модификаций: одинокий странник, безвременно умирающий поэт; юноша, утративший возлюбленную; в исторической элегии - гражданин, оплакивающий былую героику» [6, с. 303].
Своим набором исторически сложившихся ролевых модификаций обладает и литературный романс. Основными для литературного романса являются два исторически сложившихся и генетически близких друг другу типа героя: воин (рыцарь, богатырь, витязь, часовой и др.); поэт (трубадур, певец) - и третий, занимающий промежуточную позицию, тип - поэт-воин (бард). Можно отметить интерес литературного романса к экзотическим национальным типам, выразителям народного духа (поляк, черкес). При этом тип адресата не изменяется с течением времени и остается сентиментальным по преимуществу.
В начале XIX века характер адресованного монолога приобретает и элегический монолог, однако если коммуникативную модель литературного романса можно обозначить как «половинку диалога», то, как отмечает Н. Л. Лейдерман: «Герой элегии, даже обращаясь к Другому, ведет разговор внутри себя и для себя, точнее - это сокровенный диалог с самим собою. И диалог этот изначально трагичен, ибо человек ставит перед собою "пороговые" вопросы, те, которые называют последними» [5, с. 336]. Именно поэтому главный кон-
фликт элегии - человек и смерть, а ее жанровое содержание - переживание мысли о неизбежном, жанровая ситуация - раздумье (Н. Л. Лейдерман). Тогда как конфликт в литературном романсе - это конфликт лирический (субъективностей), представленный в романсе двумя составляющими: внешним конфликтом ролей (двое «влюбленных» противостоят субъективному олицетворению власти («отец», «царь») и внутренним конфликтом -конфликтом двух типов сознания. Лирического героя романса с героем элегии роднит способность остро чувствовать, но в его романсе медитативное начало заменено деятельностным, например, переживая разлуку с возлюбленной, герой совершает самоубийство, бежит из родных мест, отправляется на войну, так как его эмоции должны найти разрешение в действии.
Вместе с тем нельзя обойти вниманием и, как определил С. Я. Сендерович, «момент отражения» друг в друге смежных жанров. Говорить об отражении элегии в литературном романсе нужно с учетом формирования в литературе первой половины XIX в. общей установки на элегичность как набор устойчивых мотивов (невозвратности времени, скоротечности жизни и др.) и соответствующей выражению грусти интонации. Эта установка находила свое проявление в текстах этого периода независимо от их жанровой принадлежности. Вспомним, например, «Романс» А. А. Дельвига «Одинок месяц плыл.», в котором витязь - традиционный романсный герой -проявляется как элегический субъект унылой элегии: «Одинок воздыхал витязь на кургане. / Свежих трав не щипал конь его унылый...» [4, с. 148]. При этом в романсах первой половины XIX в. проявляются и элегические темы и мотивы, что дает новые возможности для развития жанров.
Романсное влияние ощущается и в элегиях этой эпохи. Так, при характеристике исследователем момента отражения в элегии жанра баллады на примере стихотворения А. С. Пушкина «Талисман» исследователь отмечает «смешение жанров: баллады и элегии в подобии романса» [11, с. 456]. Хотя исследователь не комментирует возможности соотнесения этого текста с романсом, но, на наш взгляд, по сути воспроизводит формулу литературного романса как жанровой модификации, когда внутренняя ситуация передается «в рамках внешней», но «развитие здесь не событийное» (сюжетность особого рода), присутствует «элегическое сопряжение прошлого и будущего -драматическое, напряженное, неразрешенное» [11, с. 456], и кроме того (об этом С. Я. Сендерович не
говорит) наличествует коммуникативная схема литературного романса. Вместе с тем, говоря о стиле баллады, исследователь также, по сути, говорит о романсном стихе (см. работу Б. М. Эйхенбаума «Мелодика русского лирического стиха» [16]), выделяя восьмистрочные строфы, «с параллельными синтаксическими формами и рефреном, заканчивающимся словом «талисман» [11, с. 456]. Говоря о том, что «"Талисман" - это воспоминание в квадрате: воспоминание о заданном воспоминании», С. Я. Сендерович относит мотив заданного воспоминания к собственно элегическим. Вместе с тем к 1827 г., которым датировано стихотворение А. С. Пушкина, такая сюжетная деталь как подаренный возлюбленной своему рыцарю талисман, являясь реализованным мотивом памяти и «соединяя» пространственно разлученных героев, является одним из частотных мотивов, пришедших из французских романсов (Арк. Родзянка «Романс» («Луна сребрила ток спокойный Иордана.»), Ф. Глинка «Романс» («Восток краснеет за горою.»)), и в этих текстах, как и в стихотворении А. С. Пушкина «талисман имеет психологическую ценность - обладает силой напоминания о подлинной любви, пробуждения памяти, которая должна оказаться властнее актуального момента [11, с. 456]. Вспомним и тот факт, что в 1830-е гг. в романсных опытах М. Ю. Лермонтова именно мотив «заданного воспоминания» является одним из ведущих. Таким образом, С. Я. Сендерович, опираясь на содержательные особенности, в частности выделяя «экзистенциальную тему» стихотворения, относит его к элегии, но, что особенно для нас важно, выстроенной на фундаменте литературного романса.
Творчество А. С. Пушкина действительно можно считать наиболее ярким примером влияния романсной лирики на элегию. Анализируя любовную лирику А. С. Пушкина, В. А. Грехнев доказывает, что сюжетная событийность вносила в традиционно условный, «эмблематический» мир элегии живые черты объективной действительности. А канонический образ лирического героя как «уединенной души» не только обогащался психологическим самоуглублением, но и обретал способность и стремление втягивать в свое духовное пространство мир Другого «я» как равный себе [2, с. 187-232].
Таким образом, литературный романс и элегия, являясь смежными жанрами, что позволяет выявить в их поэтике моменты близости, контраста и отражения, тем не менее реализуют каждый свою экзистенциальную тему («соединенье в разоб-
щенном мире» - для романса, и «переживание мысли о неизбежном» - для элегии), используя различные поэтические инструменты для ее реализации, в частности различные коммуникативные схемы. И именно установка на чужое сознание как свое является тем доминантным жанровым признаком, который не просто отличает литературный романс романтической эпохи от элегии и других смежных жанров, но позволяет ему сохранять свою жанровую идентичность.
Библиографический список
1. Галич, А. И. Опыт науки изящного [Текст] / А. И. Галич. - СПб., 1825. - 222 с.
2. Грехнев, В. А. Лирика Пушкина: О поэтике жанров [Текст] / В. А. Грехнев. - Горький : Волго-Вятское кн. изд-во, 1985. - 237 с.
3. Григорьян, К. Н. Пушкинская элегия [Текст] : (национальные истоки, предшественники, эволюция) / К. Н. Григорьян; АН СССР, Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом). - Л. : Наука : Ленинградское отделение, 1990. - 257 с.
4. Дельвиг, А. А. Романс («Одинок месяц плыл.») [Текст] // Дельвиг, А. А. Стихотворения / А. А. Дельвиг; [вступ. ст. и примеч. Л. Асанова]. - М. : Сов. Россия, 1983. -С. 148.
5. Лейдерман, Н. Л. Теория жанра [Текст] : исследования и разборы / Н. Л. Лейдерман; Российская акад. образования, Уральское отд-ние, Ин-т филологических исслед. в образовательных стратегий «Словесник», Уральский гос. пед. унт. - Екатеринбург : УрГПУ, 2010. - 904 с.
6. Магомедова, Д. М. Элегия / Д. М. Магомедова [Текст] // Поэтика : словарь актуальных терминов и понятий / [гл. науч. ред. Н. Д. Тамарченко]. - М. : Издательство Кулагиной; Ыга^ 2008. - С. 303-304.
7. Митин, Д. И. Формирование элегической школы в русской поэзии конца XVШ-начала XIX в. М. Н. Муравьем, В. А. Жуковский и К. Н. Батюшков [Текст] : диссертация кандидата филологических наук: 10.01.01 / Д. И. Митин; н. р. - д. ф. н., профессор А. М. Песков; Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова. - М., 2007.
8. Никкарева, Е. В. Речевой жанр жалобы в коммуникативной модели литературного романса (на материале стихотворения В. А. Жуковского «Жалоба. Романс») [Текст] // Риторика в современной России: традиции и новые задачи: сборник статей участников XVIII Международной научной конференции / Науч. ред.
И. А. Стернин. - Воронеж: Изд-во ВГУ, 2013. -С.156-160.
9. Остолопов, Н. Ф. Словарь древней и новой поэзии [Текст] / сост. Н. Остолоповым, действительным и почетным членом разных Ученых Обществ. - Ч. 3. - СПб. : Тип. Императорской Российской Академии, 1821. - 500 с.
10. Пушкин, А. С. <Заметки на полях 2-й части «Опытов в стихах и прозе» К. Н. Батюшкова> [Текст] // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений : в 16 т. - Т. 12. Критика. Автобиография. -М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1949. - С. 257-284.
11. Сендерович, С. Я. Фигура сокрытия [Текст] : избранные работы / С. Я. Сендерович : [в 3 т.] - Т. 1. О русской поэзии XIX и XX веков. Об истории русской художественной культуры. -М. : Языки славянских культур, 2012. - 598 с. -(STUDIA PHILOLOGICA).
12. Сковорода, Е. В. Балладный «элемент» в структуре русской романтической повести первой трети XIX века [Текст] : диссертация кандидата филологических наук : 10.01.01 / Е. В. Сковорода; Псковский государственный педагогический институт имени С. М. Кирова; н. рук. : д. ф. н., профессор Л. А. Капитанова. -Псков, 2001.
13. Флейшман, Л. С. Из истории элегии в пушкинскую эпоху [Текст] / Л. С. Флейшман // Флейшман Л. С. От Пушкина к Пастернаку : избранные работы по поэтике и истории русской литературы. - М. : НЛО, 2006. - С. 5-30.
14. Харченко, В. К., Хорошко, Е. Ю. Язык и жанр русского романса [Текст] / В. К. Харченко, Е. Ю. Хорошко; Лит. ин-т им. А. М. Горького. -М. : Изд-во Лит. ин-та им. А.М. Горького, 2005. -166 с.
15. Шайтанов, И. О. Формула лирики. Элегичен ли Евгений Рейн [Текст] // И. О. Шайтанов. Дело вкуса. Книга о современной поэзии. - М. : Время, 2007. - С. 491-504.
16. Эйхенбаум, Б. М. Мелодика русского лирического стиха [Текст] / Б. М. Эйхенбаум. -СПб. : ОПОЯЗ, 1922. - 199 с.
17. Яницкая, С. С. Романс в русской поэзии XVIII - первой трети XIX века: генезис и эволюция жанра [Текст] / С. С. Яницкая. - Минск : БГУ, 2013. - 254 с.
Bibliograficheskij spisok
1. Galich, A. I. Opyt nauki izjashhnogo [Tekst] / A. I. Galich. - SPb., 1825. - 222 s.
2. Grehnev, V. A. Lirika Pushkina: O pojetike zhanrov [Tekst] / V. A. Grehnev. - Gor'kij : Volgo-Vjatskoe kn. izd-vo, 1985. - 237 s.
3. Grigor'jan, K. N. Pushkinskaja jelegija [Tekst] : (nacional'nye istoki, predshestvenniki, jevoljucija) / K. N. Grigor'jan; AN SSSR, In-t rus. lit. (Pushkinskij dom). - L. : Nauka : Leningradskoe otdelenie, 1990. - 257 s.
4. Del'vig, A. A. Romans («Odinok mesjac plyl...») [Tekst] // Del'vig, A. A. Stihotvorenija / A. A. Del'vig; [vstup. st. i primech. L. Asanova]. -M. : Sov. Rossija, 1983. - S. 148.
5. Lejderman, N. L. Teorija zhanra [Tekst] : issle-dovanija i razbory / N. L. Lejderman; Rossijskaja akad. obrazovanija, Ural'skoe otd-nie, In-t filologicheskih issled. v obrazovatel'nyh strategij «Slo-vesnik», Ural'skij gos. ped. un-t. - Ekaterinburg : UrGPU, 2010. - 904 s.
6. Magomedova, D. M. Jelegija / D. M. Magomedova [Tekst] // Pojetika : slovar' ak-tual'nyh terminov i ponjatij / [gl. nauch. red. N. D. Tamarchenko]. - M. : Izdatel'stvo Kulaginoj; Intrada, 2008. - S. 303-304.
7. Mitin, D. I. Formirovanie jelegicheskoj shkoly v russkoj pojezii konca XVIII-nachala XIX v. M. N. Murav'em, V. A. Zhukovskij i K. N. Batjushkov [Tekst] : dissertacija kandidata filologicheskih na-uk: 10.01.01 / D. I. Mitin; n. r. -d.f.n., professor A. M. Peskov; Moskovskij gosu-darstvennyj univer-sitet imeni M. V. Lomonosova. -M., 2007.
8. Nikkareva, E. V. Rechevoj zhanr zhaloby v kom-munikativnoj modeli literaturnogo romansa (na materiale stihotvorenija V. A. Zhukovskogo «Zhaloba. Romans») [Tekst] // Ritorika v sovremen-noj Rossii: tradicii i novye zadachi: sbornik statej uchastnikov XVIII Mezhdunarodnoj nauchnoj kon-ferencii / Nauch. red. I. A. Sternin. - Voronezh: Izd-vo VGU, 2013. - S. 156-160.
9. Ostolopov, N. F. Slovar' drevnej i novoj pojezii [Tekst] / sost. N. Ostolopovym, dejstvitel'nym i pochetnym chlenom raznyh Uchenyh Obshhestv. -Ch. 3. - SPb. : Tip. Imperatorskoj Rossijskoj Akademii, 1821. - 500 s.
10. Pushkin, A. S. <Zametki na poljah 2-j chasti «Opytov v stihah i proze» K. N. Batjushkova> [Tekst] // Pushkin A. S. Polnoe sobranie sochinenij : v 16 t. - T. 12. Kritika. Avtobiografija. - M.; L. : Izd-vo AN SSSR, 1949. - S. 257-284.
11. Senderovich, S. Ja. Figura sokrytija [Tekst] : izbrannye raboty / S. Ja. Senderovich : [v 3 t.] - T. 1. O russkoj pojezii XIX i XX vekov. Ob istorii russkoj hudozhestvennoj kul'tury. - M. : Jazyki slavjanskih kul'tur, 2012. - 598 s. - (STUDIA PHILOLOGICA).
12. Skovoroda, E. V. Balladnyj «jelement» v strukture russkoj romanticheskoj povesti pervoj treti XIX veka [Tekst] : dissertacija kandidata filologicheskih nauk : 10.01.01 / E. V. Skovoroda; Pskov-skij gosudarstvennyj pedagogicheskij institut ime-ni S. M. Kirova; n. ruk. : d.f.n., professor L. A. Kapitanova. - Pskov, 2001.
13. Flejshman, L. S. Iz istorii jelegii v push-kinskuju jepohu [Tekst] / L. S. Flejshman // Flejshman L. S. Ot Pushkina k Pasternaku : izbrannye raboty po pojetike i istorii russkoj litera-tury. - M. : NLO, 2006. - S. 5-30.
14. Harchenko, V. K., Horoshko, E. Ju. Jazyk i zhanr russkogo romansa [Tekst] / V. K. Harchenko, E. Ju. Horoshko; Lit. in-t im. A. M. Gor'kogo. - M. : Izd-vo Lit. in-ta im. A. M. Gor'kogo, 2005. - 166 s.
15. Shajtanov, I. O. Formula liriki. Jelegichen li Evgenij Rejn [Tekst] // Shajtanov I. O. Delo vkusa. Kniga o sovremennoj pojezii. - M. : Vremja, 2007. -S.491-504.
16. Jejhenbaum, B. M. Melodika russkogo liricheskogo stiha [Tekst] / B. M. Jejhenbaum. -Pb. : OPOJaZ, 1922. - 199 s.
17. Janickaja, S. S. Romans v russkoj pojezii XVIII - pervoj treti XIX veka: genezis i jevoljucija zhanra [Tekst] / S. S. Janickaja. - Minsk : BGU, 2013. - 254 s.
Дата поступления статьи в редакцию: 05.02.2017 Дата принятия статьи к печати: 16.02.2017
1 Здесь и далее шрифтовые выделения сделаны мной: полужирным выделены параметры сопоставления; полужирным курсивом - жанровые признаки (- Е. Н.).
