CC BY
37
УДК 821.161.1.09 6179 СТРУКОВА T.B.
кандидат филологических наук, доцент, кафедра русского языка и литературы, Орловский государственный институт искусств и культуры E-mail: tatynassss@mail.ru
UDK 821.161.1.09 6179 STRUKOVA T.V.
Candidate of Philology, Associate Professor, Departrnentof Russian Language and Literature, Orel State Institute of
Culture
E-mail: tatynassss@mail.ru
ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТИХОТВОРНЫЕ ЗАГАДКИ НА СТРАНИЦАХ РУКОПИСНОГО ЖУРНАЛА
«ТРУДЫ ЧЕТЫРЕХ ОБЩНИКОВ»
LITERARY POETIC RIDDLES AT THE PAGES OF HANDWRITTEN JOURNAL «WORKS OF FOUR PARTAKERS»
В статье анализируются загадки журнала «Труды четырех общников» в контексте фольклорной и литературной традиций. Особое внимание уделяется рассмотрению структурно-композиционной организации загадок. Автор выделяет три разновидности загадок: образно-ассоциативные, директивные и разделительно-категорические.
Ключевые слова: загадка, интерпретационное поле, имплицитный образ, когнитивная картина мира, метафора, метонимия, антитеза.
The article analyzes the riddles of the journal "Works offour partakers" in the context offolklore and literary traditions. Particular attention is paid to the structural and compositional organization of the riddles. The author distinguishes three types of riddles: figurative-associative, directive and separation-categorical.
Keywords: riddle, interpretive field, implicit image, a cognitive picture of the world, metaphor, metonymy, antithesis.
Важнейшей чертой русской литературы XVIII века стала интенсивность ее развития. Не случайно, этот период вошел в историю не только как эпоха расцвета классицизма, но и как время поиска новых поэтических форм, новаторских приемов и экспериментальных методов. Творчество наследие поэтов-классицистов отличается необыкновенным разнообразием жанровых форм. Ими были разработаны и введены в литературный обиход жанры оды, басни, сатиры, песни, притчи, послания, эклоги, идиллии, элегии, поэмы, сонета, эпиграммы и пр., наряду с которыми широкое распространение получил жанр стихотворной загадки. К его освоению обратились как известные поэты, теоретики классицистического искусства, так и поэты второго ряда: И.Ф. Богданович, Г.Р. Державин, А.И. Дубровский, П.М. Карабанов, H.A. Львов, В.И. Майков, Н.П. Осипов, М.И. Попов, A.A. Ржевский. А.П. Сумароков, М.В. Сушков, П.И. Фонвизин, М.М. Херасков, Н.М. Яновский и др.
Вовторой половине XVIII века, одновременно с расцветом поэтического искусства, происходит развитие и становление русской периодической печати. С середины столетия в свет начинает выходить большое количество печатных изданий, первым из которых стал журнал «Ежемесячные сочинения, к пользе или увеселению служащие», выпускавшийся с 1755 по 1764 гг. Именно на его страницах впервые появились стихотворные загадки А.И. Дубровского, А.П. Сумарокова и М.М. Хераскова, которых по праву можно назвать родоначальниками жанра русской литературной стихотворной загадки. Наряду с «Ежемесячными сочинениями»
в 1750-1770-х гг. литературные стихотворные загадки стали неотъемлемой частью таких журналов, как «Свободные часы», «Полезное увеселение», «Праздное время, в пользу употребленное», «Доброе намерение», «Вечера», «И то, и сё», а также рукописного журнала «Труды четырех общников», издаваемого Николаем Львовым
Журнал «Труды четырех общников» выпускался с марта по июнь 1771 года литературным кружком, возглавляемым H.A. Львовым, в который входили братья Николай и Петр Ермолаевы и Николай Осипов. На страницах этого журнала увидели свет первые поэтические опыты Львова, а также его единомышленников. Большая часть произведений, помещенных в «Трудах четырех общников», носит переводной характер и представляет собой стихотворные переводы произведений французских и немецких поэтов (Н. Буало, Ж. Лафонтена, Ф. Фенелона, А. Галлера, Г.Э. Лессинга). «О характере литературных симпатий H.A. Львова в 1770-е годы позволяет судить его «Путевая тетрадь № 1», сохранившаяся в рукописном отделе Пушкинского дома. В тетрадь заносились выписки из книг иностранных авторов, переводы, экспромты, тексты стихотворений, эпиграмм, песен, загадок и т.д. Судя по ним, и после прекращения «Трудов четырех общников» литература французского Классицизма и Просвещения оставалась объектом тщательного изучения H.A. Львова», - заключает К.Ю. Лаппо-Данилевский [7, 6-7]. При этом ученый отмечает, что подавляющее число стихотворений Львова, помещенных в журнале, являются оригиналь-
© Струкова Т. В. © Strukova T.V.
ными, и б них, несмотря на общую классицистическую ориентацию, ярко проявилась индивидуальность молодого поэта.
Несомненно, западноевропейская литература оказала существенное влияние на поэтическую манеру Львова, подобно, как и на творчество многих его современников. Однако подробный анализ образной системы и композиционной структуры стихотворных загадок поэта показывает, что в них присутствует фольклорная традиция, проявляющаяся на уровне образной структуры и способов создания интерпретационного поля. Большинство загадок Львова являются образно-ассоциативными с точки зрения структурно-композиционной организации. Интерпретационное поле загадок создается автором посредством подбора метафорических эквивалентов, поскольку установление аналогий между предметами и объектами материального мира составляет основу всякого объяснения и импликации. Метафора в загадках «характеризует специфику их содержания и формы, лежит в основе их стилистической и композиционной организации, определяет сами творческие принципы художественного отражения действительности» [6, 34].
Для имплицитного описания объектов предметно-вещного мира Львов вводит в тексты загадок когнитивные метафоры. В одной из них уголь уподоблен автором драгоценному камню на основе сходства их цветовой гаммы:
Какой-то бриллиант меж камушков лежит.
Но схватит кто его, лишь только отбежит
И плюнет на него с болезнью и тоской;
Нельзя, знать, бриллиант взять голою рукой?
Часа три полежав, он весь вдруг почернеет;
И всякий уж его тогда брать в руки смеет1.
Прием использования метафорического эквивалента для вербализации художественного образа, несомненно, восходит к народной традиции. «Описание действия, внешнего вида, признаков, свойств предмета загадывания дается, но сам он, полностью или по частям, замещается другим». - замечает В.В. Митрофанова, исследуя специфику построения фольклорных загадок [8, 108]. В поэтической картине мира загадки метафора приобретает особую значимость, поскольку служит средством концептуализации действительности. Наряду с этим метафора выполняет эмоционально-оценочную функцию, является определенным средством воздействия на читателя.
При этом нужно отметить, что. выбирая метафорический эквивалент для номинации имплицитного образа, автор использует для этого аналог из числа предметов материального мира, не свойственных крестьянскому быту. Интерпретационное поле загадки Львова ориентировано на специфику восприятия окружающего мира дворянским обществом и отражает его стереоти-
1 Здесь и далее тексты загадок цитируются по изданию: Кокорев A.B. «Труды разумных общников» (Рукописный журнал H.A. Львова и др.)// Ученые записки Московского областного педагогического института им. Н.К. Крупской. Труды кафедры русской литературы. Т.8. Вып. 7. М.:МОПИ. 1960. С. 3-46.
пы мышления и сознания: «Какой-то бриллиант меж камушков лежит».
В этом отношении значительным оказывается тот факт, что в народной загадке XVIII века об угле, содержащейся в сборнике И. А. Худякова, употребляется метафорический эквивалент, воспроизводящий национальную концептосферу русского крестьянства: «Полный засечек // Красных яичек» [15,439] (уголья в жаровне), что обусловлено спецификой мировосприятия народа, который изображал в своих произведениях предметы, окружающие его в обыденной жизни. Поэтому и «предметы замещения» в загадках «избираются преимущественно из того же круга явлений, что и предметы загадывания, то есть из окружающего человека в повседневной жизни, быту и труде мира» [10,109]. Фольклорная загадка об угле является предельно лаконичной и описательной по своей структу ре. В загадке Львова, наряду с подбором объекта вторичной номинации, содержится указание на действия, совершаемые человеком по отношению к нему. Преобладание глагольных конструкций, отсутствие эпитетов, использование сложных предложений, введение риторического вопроса существенно отличает загадку поэта от народной загадки.
Фольклорные истоки отчетливо прослеживаются в загадке Львова о руках, глазах и разуме, представляющей собой изображение внутренних свойств репрезентируемых объектов (воспроизведение характерных для них функций):
Что? Десять работают, А двое надзирают; Ничего ж никто не знает. Как один не управляет [4, 20]. На описании по функции построены народные загадки о языке, глазах и ушах: «Один говорит,/ Двое глядят,/ Да двое слушают»; «Коли один говорит./ Так двое глядят,/ Да двое слушают» [11, 222]. В основе семантического поля авторской и народной загадок лежит метонимический перенос. Следуя фольклорной традиции, Львов особое место отводит числовой номинации концепта, отражающей как когнитивную, так и языковую картину мира. В частности, число «десять» традиционно вызывает ассоциативную параллель с количеством пальцев на руках, а число «два» - с парными объектами и предметами (глазами, ушами, ногами, руками и пр.). Обращает также внимание лаконичность загадки Львова, свойственная народной загадке. По сути, загадка автора представляет собой стилизацию народной речи, что нашло отражение в ее метрическом строе (использовании 4-стопного хорея).
Следование фольклорной традиции присутствует и в кодирующей части загадки Львова о грибе: Ничто меня на свете не прельщает; Водою я живу, вода меня питает; И воду я люблю. А дневное светило Уж оченно-то мне, уж оченно не мило; Как скоро лишь лучам его я виден стал, С большою трусостью свой колпачишко снял [5,19].
Описательная часть загадки поэта, подобно предыдущей, включает вербализацию внутренних свойств имплицитного образа (функций и способов происхождения). И здесь отдельно следует сказать о семантике образа гриба. Согласно древним мифологическим воззрениям, грибы являются универсальным классификатором таких оппозиций, как профанический/ сакральный, женский/мужской, здешний (земной)/ нездешний (небесный или подземный), вода/огонь. «Противопоставление огня и воды в мифе о грибах и изо-функциональных ему мифах», - пишет В.Н. Топоров, -«определяет пространственные и элементные границы мира (активный, динамичный, небесный, огненный -пассивный, косный, подземный, водный). В месте пересечения этих признаков и возникает то, что становится символом зачатия, рождения и плодородия. Грибы в самых различных традициях связаны с небесным огнем и подземными водами» [13,268].
Обращает внимание, что в загадке Львова неоднократно упоминается образ воды (одной из четырех фундаментальных основ мироздания) как исходного состояния всего сущего. Именно с концептом воды, персонифицирующим женское начало, соотносятся мотивы рождения и плодородия. Перифрастическое упоминание образа солнца («дневного светила») также указывает на присутствие мифологической картины мира в загадке поэта. Вода и огонь традиционно выступали в качестве двух противоборствующих, противоречивых стихий. Эквивалентом небесного огня в загадке Львова выступает солнце, которое представлялось древними славянами в образе круглого огненного колеса. Обращая внимание читателя на близость имплицитного образа к водной стихии и его несовместимость с солнечной сферой. автор тем самым указывает на его дифференциальные признаки и свойства, которые способствуют его узнаванию: «...А дневное светило/ Уж оченно-то мне, уж оченно не мило».
В славянской мифологии грибы всегда рассматривались в ассоциативной параллели с такими космогоническими явлениями, как дождь, гром, молния. Древние славяне считали небо и землю супружеской четою, а в дожде, «падающем с воздушных высот на поля и нивы», видели «мужское семя, изливаемое небесным богом на свою подругу»; «воспринимая это семя, оплодотворяясь им. Земля чреватеет, порождает из своих недр обильные, роскошные плоды и питает все на ней сущее» [2]. Очевидно, что в основу интерпретационного поля загадки Львова легли мифологические воззрения славянского народа не только на царство природы, но и мироздание в целом: «Водою я живу, вода меня питает».
Описывая перцептивные признаки концепта и уподобляя шляпку гриба «колпачку», поэт также опирается на фольклорную традицию. Изображение внутренних свойств (способа происхождения) и внешних свойств (формы и размера) используется для иносказательного описания гриба в народных загадках: «Мал малышок,/ По подземелью шелУ Перед солнцем стал,/ Колпачишко снял»; «Мал малышок,/ В подземелье ушел,/ Против
солнца стал,/ Колпачок свой снял»; «Шило- / Мотовило/ Под землей ходило,/ Передсолнцем встал,/ И шляпу снял» [11,170]. При этом обращает внимание, что в фольклорных загадках акцент сделан на семантической оппозиции мужской/женский, а не на антитезе вода/ огонь, как в литературной загадке. И здесь следует отметить, что в представлении славянского народа, грибы подразделяются на «мужские» и «женские» в связи с их противопоставлением по внешнему виду. Как отмечает В.Н. Топоров, «одним грибы имеют отчетливо выраженную ножку и шляпку в виде колпачка, а другие - без ножки или с ножкой, неотделимой от шляпки или шляпкой в виде углубления»[13, 241]. Именно этой спецификой ученый обоснует принцип наименования грибов по женским и мужским именам или особям. Так, становится очевидным, что в приведенных выше фольклорных загадках изображается особь мужского пола -«мал малышок» (то есть мальчик).
Подобный подход к описанию концепта «гриб» также обусловлен спецификой славянской мифологии, в которой грибы занимают промежуточное положение между животными и растениями и соотносятся с потусторонним, подземным миром. Данное обстоятельство позволяет классифицировать грибы как хтонические существа, олицетворяющие собой дикую природную мощь земли и подземное царство. Называя грибы «классом хтонических объектов», В.Н. Топоров берет за основу древний миф, согласно которому Бог-Громовержец сверг с неба своих сыновей и обратил их в хтонические существа. При этом гроза трактуется им как момент ссоры и наказания, а гром имолния - как орудие наказания^, 267]. И в фольклорных загадках, и в загадке Львова присутствует упоминание образа солнца как олицетворения небесной сферы бытия, а также света и тепла. Наряду с этим в народных загадках упоминается образ земли (подземелья), что указывает на наличие в них пространственной оппозиции земля (подземелье)/ небо, которая раскрывает хтоническую сущность представленного концепта.
Наряду с образно-ассоциативными в творчестве поэта присутствуют директивные загадки, в семантическом поле которых отсутствует метафорический подтекст. Лексемы, характеризующие объект поэтической номинации, употребляются в них в своем прямом значении. Вербализация художественного образа осуществляется посредством указания на функции и действия им производимые, а также способ его происхождения. Описание предмета с точки зрения его функционального назначения лежит в основе загадки поэта о зубах: Несчастнейшее мы на свете сем творенье. И, знать, сотворены другим на вспоможенье Трудимся мы для ног, для рук, для головы; Но что в том пользы нам? Скажите сами вы; Готовим пищу мы, а сами не глотаем, И сыты от трудов своих мы не бываем; Мы тверды, но что в том? Хоть камням мы подобны. Но мы тверды в работе век. они лежат покойны [5,
Как и в предыдущей загадке, автор предельно усложняет синтаксическую структуру поэтического текста, вводит риторические вопросы, прием обращения к читателю, ряды однородных членов, что позволяет дать детальную, обстоятельную характеристику закодированного образа, от лица которого ведется повествование в загадке. Обращает также внимание повествовательный строй загадки Львова, в которой совмещаются субъекгно-объекгные отношения. Подобная семантическая и структурная организация информационного поля загадки поэта обусловлена художественными особенностями жанра, в частности, его авторефлексивностью. Данное свойство заключается в том, что загадка «направлена не только на свой непосредственный объект, обнаруживающий себя в разгадке-отгадке, но и на самое себя», «она знает-осознает себя». Именно «знание-сознание» создает предпосылки не только для субъектной направленности текста, базирующейся на авторефлексии, но и для «снятия в загадке на известном уровне противопоставления субъектного и объектного планов» [14, 580]. Иными словами, в загадке Львова художественный образ выступает и объектом иносказательного описания, и субъектом речи. При этом автор энигматического текста выступает субъектом загадывания, а загадка - объектом. Наряду с субъектно-объектными отношениями в загадке присутствуют и субъектно-адресатные, что указывает на присутствие познавательно-эвристического начала в ней, в частности, на наличие элементов эвристической беседы. Использование вопросительных конструкций, по сути, является своеобразной подсказкой, помогающей читателю найти правильный ответ.
В связи с этим важно отметить, что народные загадки о зубах, изданные И. А. Худяковым, очень лаконичны по своей форме и содержанию. В них активно используется прием развернутой метафоры: «Около прорубки// Стоят белые голубки»; «Полно подполье// Белых лебедей»; «Полон хлевец// Белых овец»; «Полон половень// Белых голубей» [15, 413]. Во всех загадках предмет уподобления подбирается на основе сходства его цветовой гаммы с зашифрованным образом. Словосочетания «белые голубки», «белые лебеди», «белые овцы» употребляются в качестве средств вторичной номинации концепта «зубы», а существительные «прорубка», «подполье», «хлевец» и «половень» - используются для вербализации концепта «рот». Очевидно, что в великорусских загадках описание имплицитного образа создается посредством называния его эксплицитного аналога, раскрывающего его перцептивные признаки. Согласно мнению современных исследователей, когнитивная метафора играет ведущую роль в формировании интерпретационного поля загадок, поскольку является «процессом в равной степени языковым и когнитивным» и выступает «связующим звеном между внутренней формой и выражаемым смыслом» [12, 20].
Наряду с фольклорными истоками в загадках Львова прослеживается и литературная традиция. И здесь отдельно следует сказать о загадке про ножницы.
в интерпретационное поле которой введен образ крокодила, поскольку изображение экзотических животных других континентов и стран было не свойственно устному народному творчеству. В своих загадках русский народ описывал предметы и объекты материального, животного и растительного мира, которые были ему хорошо знакомы и которые окружали его в повседневном течении жизни.
Исследуя генезис образа крокодила в русской литературе и культуре, современный исследователь А.К. Богданов пишет, что слово «крокодил» появилось в русском языке в XII веке и впервые упоминается в Послании митрополита Киевского Никифора Владимиру Мономаху (в ряду культовых животных язычников). Описание внешнего вида и повадок крокодила было изложено в славянском переводе византийского «Физиолога», а также в «Сказании об Индийском царстве», греческом по происхождению, где крокодил предстает «лютым зверем». Позднее упоминание об этом животном встречается в «Азбуковниках» XVI-XVII вв. В западноевропейской литературе крокодил становится персонажем лиро-эпических произведений еще в I веке н.э. в басне римского поэта «Федра».
В русской поэзии XVIII века образ крокодила появляется в стихотворении А.П. Сумарокова «Крокодил и собака», представляющем собой творческое переложение басни римского поэта, в котором крокодил предстает в роли коварного собеседника и обманщика. Образ крокодила встречается также в физико-теологической поэме В.К. Тредиаковского «Фсоптия». но наделяется совершенно иной семантикой, восходящей к грекоязыч-ным и латинским «Физиологам», в которых крокодил аллегорически соотносился с дьяволом и адом, а его противники - с Христом. При этом обращает внимание, что в произведении русского поэта дана не иносказательная трактовка образа, а естественнонаучная. По мнению А.К. Богданова. В.К. Тредиаковский в своей поэме истолковывает средневековую притчу об ихневмоне и крокодиле «не как аллегорию победы Христа над дьяволом, но как иллюстрацию разумности животных» [3, 146-181]. Подобная трактовка архетипического образа, по всей видимости, была обусловлена тенденциями эпохи просвещения.
Естественнонаучный подход к репрезентации образа этого животного характерен и для загадки Львова о ножницах, кодирующая часть которой основана на сопоставлении объекта поэтической номинации с крокодилом:
Как злейший крокодил, я рот свой разеваю
И, что ни бросят мне, всё надвое терзаю.
Пять мальчиков меня к тому злу побуждают,
А без того мои и члены не владают [5, 18].
Подобная ассоциативная параллель, очевидно, была обусловлена физиологической особенностью, присущей животному, - наличием острых зубов, с одной стороны, и отсутствием умения двигать нижней челюстью, с другой стороны. Возможно, именно поэтому автор акцентирует внимание на неспособности представленно-
го им феномена самостоятельно совершать какие-либо действия. Для этого он вводит в текст метафорический эквивалент «пять мальчиков», выступающий аналогом пальцев рук.
Литературная традиция прослеживается также в загадках Львова о предметах, не свойственных крестьянскому быту, в частности, о микроскопе и циркуле, что, несомненно, также было обусловлено влиянием эпохи просвещения. Завуалировано изображая циркуль, автор концентрирует внимание на репрезентации не только его внутренних свойств (функций и способов употребления), но и внешних (формы и размера). Интерпретационное поле загадки Львова в полной мере отражает когнитивную картину мира в представлении современного ему общества. Образ циркуля трактуется автором с естественнонаучной точки зрения: как инструмент для измерения расстояний, используемый в астрономии, географии и навигации:
Мною астроном гуляет по пространным небесам;
Географ дорогу знает по горам, долам, лесам;
Корабельщик без меня
Стоит на море, стеня.
Коль меня скоро найдет.
То немного мной шагнет;
Тогда он якори оставит
Ипарусы направит;
Я живу7 без рук, без брюха, но имею две ноги;
Все разумны меня любят, ненавидят дураки [5,20].
Особое значение в кодирующей части загадки отведено числовой номинации концепта в сочетании с метафорическим эквивалентом («две ноги»), а также назидательной направленности, выраженной посредством введения смысловых оппозиций разумный/дурак, любят/ненавидят. Тем самым поэт не только подчеркивает значение имплицитного образа для развития науки и техники, но и вводит в текст дидактическое начало.
Тенденции эпохи просвещения нашли отражение в загадках поэтов, входивших в литературный кружок Львова. К жанру литературной стихотворной загадки неоднократно обращался Николай Осипов, выступивший автором трех загадок (о вине, зажигательном стекле и пере). Изображая предметы материально-бытовой сферы, поэт отказывается от использования метафорических эквивалентов и перифрастической номинации концептов. В основе кодирующей части всех его загадок лежит прием антитезы. С точки зрения структурно-композиционной организации данный тип загадок следует отнести к разделительно-категорическим. Вербализация художественного образа осуществляется в них посредством указания на противоречивость его качеств и свойств и неоднозначность восприятия их человеком.
Антитетичная композиция лежит в основе семантического поля загадки Осипова о пере, в которой находит отражение когнитивная картина мира в представлении современного поэту общества. В отличие от великорусских загадок о данном предмете письма, в которых вербализация концепта осуществляется
посредством указания на способ его происхождения («Носила меня мать,/ Уронила меня мать...» - в сборнике И.А. Худякова), в загадке основной акцент сделан на описании производимых им функций:
Хоть мала всвета вещь, но многое творю; И языка хоть нет, со всеми говорю. И пользу я, и вред произвожу народу; Не узрит без меня и астроном погоду. Я был начальником великим городам, И предводителем кровавым всем войнам; Я дальние страны собой соединяю. Большими областями один я управляю. Хвалю героев, все ругаю суеты, А как меня зовут, изволь подумать ты [5, 23].
Подобный подход к репрезентации художественного образа обусловлен семантической структурой загадки как жанра, основу информационного поля которой образуют суждения, содержащие ответ на два основных вопроса: откуда? и для чего? Первый вопрос обуславливает описание объекта с точки зрения особенностей его происхождения, второй - с точки зрения производимых им функций. Причем и в том, и в другом случае суть явления определяется «не из самого явления. а откуда-то извне, из того, что самому явлению внеположно, - конкретно из того, что явлению предшествует и им, строго говоря, не является, и из того, что в этом явлении востребовано тем, кто по отношению к нему «внешен» (человек)» [14, 583].
Особое значение для преобразования кодирующей части загадки приобретают смысловые оппозиции: мало/много; польза/вред; великий/кровавый. Очевидно, что атрибут письма и грамоты рассматривается автором не только с точки зрения его функционального назначения, но и тех неоднозначных последствий, которые он способен производить. Описательная часть загадки включает перечисление эксплицитных признаков зашифрованного предмета, а также размышления поэта об его использовании в различных сферах деятельности (государственной, военной, научной).
Подобный подход к описанию художественного образа указывает на следование Осиповым литературной традиции. Когнитивная картина мира в представлении дворянского общества воспроизводится в загадке Петра Карабанова о пере. Изображая атрибут письма XVIII столетия, автор не только указывает на способ его происхождения, но и на способ обращения с ним (функциональное назначение): «От птицы я свое/Имею бытие;/И ремесло мое/Все делать то. что ум прикажет /Что сердце скажет./Мной в жизни множество прославилось людей;/ Боится всяк меня, коль я в руках Царей/Неправедных и злобных, /И у судей, тиранам сим подобных./Велика ли я вещь, но многое творю:/Смех, слезы, щастье, смерть; но днесь живот дарю/И в благоденствие лию на миллио-ны,/Изобразив божественны законы./Которы царствуют в Екатеринин век,/От коих океан бесценных благ истек [8:3].
Особое значение в интерпретационном поле загадки Карабанова приобретает введенная вначале антитеза
«ум»/»сердце», поскольку именно эти категории, с точки зрения поэта, оказывают непосредственное влияние на распоряжения и приказы царей, судей и прочих государственных деятелей, во власти которых находятся судьбы и жизни других людей. Жестокости «неправедных» и «злобных» царей, «тиранов» Карабанов противопоставляет доброту и гуманизм русского монарха - Екатерины II, для чего им используются эпитеты с положительной эмоционально экспрессивной окраской: «божественны законы», «бесценные блага». Очевидно, что стиль правления русской императрицы оценивается поэтом как несущий людям истину, добро и справедливость.
И в загадке Осипова, и в загадке Карабанова основное внимание сосредоточено не на описании перцептивных признаков концепта, а на изображении поведенческих стереотипов человека.
Литературная традиция присутствует в загадке Н. Осипова о вине. Подобно своим предшественникам (в частности, Аполлосу), поэт сосредоточивает внимание на изображении антитетичных свойств этого концепта, а также его пагубного воздействия на человека: Для пользы и вреда на свет я зарождаюсь. Что скорбь приносит мне, я тем увеселяюсь. Болезни иногда то нудит нас терпеть И часто сладость та нам всем приносит смерть [5,
23].
Центральное место в интерпретационном поле загадки отведено семантическим оппозициям польза/ вред; скорбь/веселье; сладость/смерть, которые раскрывают антитетичную Сущность объекта поэтической номинации.
В загадке Аполлосао вине основное внимание сосредоточено на влиянии спиртного напитка на действия и поведение человека, в связи с чем способом создания имплицитного образа в тексте выступает антите-
за. Вино, по мнению автора, способно оказывать как положительный, так и отрицательный эффект на поступки человека. Антитезы «вред»/ «польза», «жизнь»/ «смерть» введены автором для того, чтобы подчеркнуть неоднозначность трактовки подразумеваемого им образа, его непредсказуемое влияние на человека: «Меня огнем на свет сей люди производят,/От гнили с кислотой чистейшим я рожусь./Вред с пользою во мне по воле те находят./Которым вкусу я пригодным покажусь;/ Могу их изострить, и мысли усыплякх/Богатство я даю, могу и разорить;/Могу жизнь продолжить, или смерть приключаю;/Да и моя там смерть, где начинаю жить» [1,29]. Таким образом, и загадке Аполлоса, и загадке Осипова присуща функция назидательного воздействия на читателя.
Анализ структурно-композиционных особенностей загадок авторов журнала «Труды четырех общни-ков» показывает, что поэты, сотрудничавшие с ним, опирались как на фольклорную, так и литературную традиции. Следование фольклорной традиции проявилось в использовании метафорических эквивалентов и метонимического переноса (образно-ассоциативные загадки). В них воплощается когнитивная картина мира, свойственная национальному самосознанию. Литературная традиция прослеживается в директивных и разделительно-категорических загадках, в интерпретационном поле которых отсутствует метафорический подтекст. Вербализация художественного образа осуществляется в них либо посредством указания на функции и действия им производимые, либо при помощи указания на противоречивость его качеств и свойств и неоднозначность восприятия их человеком. В загадках данной структурно-композиционной организации воспроизводится мир дворянской бытовой культу ры, а также находят отражение тенденции эпохи просвещения.
Библиографический список
1. Аполпос (Андрей Байбаков) Увеселительные загадки со нравоучительными отгадками, состоящие в стихах. ML, 1781.
2. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. В трех томах. М.: Современный писатель, 1995.
3. Богданов А.К. О Крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов. М.: НЛО, 2006,
4. Гуковский Г.А. Ранние работы по истории русской поэзии XVIII века. М., 2001.
5. Кокорев A.B. «Труды разумныхобщников» (Рукописный журнал H.A. Львова и др.)// Ученые записки Московского областного педагогического института им. Н.К. Крупской. Труды кафедры русской литературы. Т.8. Вып. 7. М.:МОПИ, 1960. С. 3-46.
6. Лазутин С.Г. Метафора в загадках// Вопросы поэтики литературы и фольклора. Воронеж, 1976. С. 34-49.
7. Лаппо-Данилевскпй К.Ю. О литературном наследии H.A. Львова// H.A. Львов. Избранные сочинения. Кёльн; Веймар; Вена: Бёлау-Ферлаг; СПб.: Пушкинский Дом; Рус.христиан, гум. ин-т; Изд-во «Акрополь», 1994. С. 24-26.
8. Лекарство от скуки и забот. 1787. Часть II. №28.
9. Митрофанова В.В. Художественный образ в загадках // Современные проблемы фольклора. Вологда, 1971.
10. Митрофанова В.В. Русские народные загадки. М., 1978.
11. Садовников Д. Загадки русского народа. СПб.,1876.
12. Семененко H.H. Прецедентный потенциал паремий как проблема семантического исследования// Вестник Волгоградского гос. ун-та. Сер.2: Языкознание. 2009. №2 (10).
13. Топоров В.Н. Семантика мифологических представлений о грибах// Balcanica. Лингвистические исследования. М., 1979.
14. Топоров В.Н. Из наблюдений над загадкой// Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. 1. М: Языки славянской культуры, 2005.
15. Худяков ILA. Великорусские сказки. Великорусские загадки. СПб., 2001.
References
1. Apollos (Andrew Baybakov) Amusement riddles with moralizinganswers composed in verse. M., 1781.
2. AfanasyevA.N. Poetic views on the nature of the Slavs. Experience a comparative study of Slavic traditions and beliefs in connection with the mythical tales of other kindred peoples. In three volumes. M .: Modem writer, 1995.
3. Bogdanov A.K. About Crocodiles in Russia.Sketches from the history of borrowing and exoticism. M.: UFO, 2006.
4. Gukovsly G.A. Early work on the history of Russian poetry of XVIII century. M., 2001.
5. KokorevA.l" "Works of four partakers" (handwritten journal ofN.A. Lvov and others.) // Scientific notes of the Moscow Regional Pedagogical Institute. N.K. Krupskaya. Proceedings of the Department of Russian literature. V.8. Vol. 7. M: MOPI, 1960. Pp. 3-46.
6. Lazutin S.G. Metaphor in riddles // Questions of poetics literature and folklore. Voronezh, 1976. - Pp. 34-49.
7. Lappo-Danilevsfo> K. I. About literary heritage of N.A.Lvov // N.A.Lvov. Selected works. Cologne; Weimar; Vienna: Belau-Verlag; SPb .: Pushkin House; Eng. Christian, gum. Inst; Publishing house «Acropolis», 1994, pp. 24-26.
8. Cure for boredom and worries. 1787. Part II. №28.
9. Mitrofanova EE The artistic image in the riddles // Modem problems of folklore. - Vologda, 1971.
10. Mitrofanova EE Russian folk riddles. M., 1978.
11. Sadovnikov D. Riddles of the Russian people. St. Petersburg, 1876.
12. Semenenko NN. Precedential potential proverbs as a problem of semantic research // Bulletin of the Volgograd State. Univ. Ser.2: Linguistics. 2009. №2(10).
13. Toporov V.N: Semantics mythological ideas about mushrooms //Balcanica. Linguistic research. M., 1979.
14. Toporov E N. From observations of the riddle // Toporov V.N. Studies on the etymology and semantics. Vol. 1. M: Languages Slavic culture, 2005.
15. Khudyakov I.A. The Great tales.The Great riddles. SPb., 2001.
