CC BY
6И.О. Прокофьева
ЛИТЕРАТУРНОЕ УФАВЕДЕНИЕ (НА МАТЕРИАЛЕ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО РОМАНА ПЕТРА ХРАМОВА «ИНОК»)
Ключевые слова: современный литературный процесс, региональная литература, локально-региональный феномен культуры, современная русскоязычная уфимская проза, автобиографическая проза, мифологемы дома, сада, Древа жизни, Вечной Женственности, православные мотивы, категории времени и памяти, онтологические и аксиологические аспекты изучения, дискретность композиции.
Аннотация: Статья посвящена проблеме изучения современной региональной (уфимской) литературе в вузе, а именно учебной дисциплине «Литературное уфаведение», адресованной студентам-филологам, непосредственно одному из ее разделов, связанному с творчеством уфимского писателя Петра Храмова; особенностям автобиографизма и художественной функции категорий времени и памяти в романе «Инок» уфимского писателя, специфике романного мышления художника, изображению «биографии» героя в онтологическом и аксиологическом аспектах, художественному своеобразию и роли мифологем дома, сада, Древа жизни и Вечной Женственности в сюжете произведения; повествовательной структуре романа, дискретности композиции и синтезированному характеру хронотопа произведения.
На протяжении последних трех десятилетий неуклонно растет интерес отечественной гуманитарной науки к провинциальной, или, другими словами, региональной, областной, локальной культуре [1; 4; 5; 6, 7; 8; 9, 11, 12]. В связи с этим абсолютно обоснованным является включение в учебный план студентов Института филологического факультета и межкультурных коммуникаций БГПУ им. М. Акмуллы дисциплины «Литературное уфаведение», которая знакомит будущих филологов с современной русскоязычной литературой родного края, столицы республики Башкортостан. В рамках этой дисциплины мы говорим со студентами о региональной (уфимской) литературе одновременно и как о локально-региональном феномене культуры, и как о литературе, вобравшей в себя основные тенденции современного литературного процесса.
Основная цель учебной дисциплины «Литературное уфаведение» - анализ современной уфимской русскоязычной художественной прозы и осмысление основных тенденций ее развития.
Достижение данной цели предполагает решение ряда задач:
1) выявить эволюцию современной уфимской прозы, проследить ее интеграцию в российский литературный процесс;
2) рассмотреть современную русскоязычную уфимскую прозу как органическую часть российской литературы, сохраняющую собственную, регионально-национальную идентичность;
3) охарактеризовать художественное своеобразие прозы трех поколений уфимских писателей: старшего (К.Ф. Зиганшин, П.А. Храмов, М.А. Чванов), среднего (В.А. Богданов, Ю.А. Горюхин, А.Р. Кудашев, И.А. Фролов, С.Р. Чураева, Р.Х. Шаяхметова), младшего (И.В. Савельев);
4) определить основные векторы развития прозы трех поколений уфимских писателей: исповедально-биографической; художественно-публицистической; историко-философской; социально-бытовой и иронической; любовно-философской, армейской.
В нашей статье мы хотели бы остановиться на развернутой характеристике прозы только одного из самых ярких и самобытных писателей нашего региона, на своеобразии автобиографической романа «Инок» уфимского писателя Петра Алексеевича Храмова.
Роман уфимского писателя Петра Алексеевича Храмова «Инок» (впервые опубликованный в 2003 г. в журнале «Крещатик») практически не получил глубокой и полной оценки в современной литературной критике и литературоведении и требует сегодня всестороннего рассмотрения [2, 3, 10, 13]. В чем заключается специфика романного
108
педагогический жупнпл ипшмортостпнп м 6(7з), яо17
пелпгогичесний жирны\ епшнортостпнп м 6(73), яо17 йЖавя
мышления уфимского автора в его автобиографическом произведении «Инок»? В отличие от классической традиции писатель показывает нам «биографию» героя не только в аспекте социально-психологическом, но прежде всего онтологическом и аксиологическом. Автор выстраивает перед читателем (по мере постижения героем мира) систему нравственных ценностей, предлагая модель мироздания глазами ребенка, а затем и взрослого человека, который ищет истинно Божественный Смысл, Божественную мудрость во всем, что его окружает.
Читателю дается в романе не линейная и исторически мотивированная биография героя-повествователя, а поток образов, художественно изображенных картин действительности, пропущенных через призму сознания героя и поэтому во многом субъективно окрашенных. В основу детских впечатлений героя положено не всегда осознанное понимание, что все в этом мире проникнуто Божественной гармонией и красотой и только невинная и по-настоящему смиренномудрая душа ребенка способна открыть и вобрать их в себя. Поэтому автор произведения сохраняет чистое, незамутненное, детское начало и в душе главного героя, и душах близких ему людей, в каком бы возрасте они ни были.
Основой восприятия окружающей действительности героя-повествователя, как человека с художественно-поэтическим и христианско-православным мышлением, является одновременно иррационально-рациональное начало. В связи с этим роман распадается и на цикл живописных этюдов, и последовательных мозаичных картин, которые отражают ступени духовного развития и становления героя. Своеобразные зарисовки с натуры, связанные между собой внутренней сюжетной логикой, подчинены логике роста души человека, который в начале романа предстает шестилетним мальчиком, затем подростком, потом двадцатидевятилетним и в финале романа сорокашестилетним мужчиной.
«Жизнь - это война с забвением...», - замечает повествователь. Категории времени и памяти, безусловно, центральные в романе П.А. Храмова. В связи с этим важную роль в «Иноке», по замыслу автора, играют мифологемы дома, сада, Древа жизни и Вечной Женственности. Благодаря этим мифологемам в произведении возникает оппозиция вечного и сиюминутного, незыблемо целостного и дискретного, прошлого и настоящего. Писатель практически создает новые мифы и новую мифологию, являющуюся зачастую оппозиционным откликом на конкретные исторические события (уничтожение интеллигенции, сталинские репрессии и мн. др.). В характеристиках современного мира неуклонно звучит мысль о кризисе общественных процессов. Герой-повествователь замечает: «Книжное и музейное Отечество станет впоследствии для меня единственным: взрослея, я видел и понимал, что все окружающее не Россия, не Родина, а «савецка влась» - бесовское наваждение нашего народа - народа несчастного и детски доверчивого» [14, 150].
Для героя дом, тополь, сад, красота женской руки, завораживающая прелесть женского лица становятся неким абсолютом, вневременным ориентиром, к которому на протяжении всей жизни он снова и снова возвращается, осознавая его безусловную непреходящую ценность. Вот одно из детских впечатлений мальчика, столкнувшегося с совершенной женской красотой: «Что-то открылось у меня в душе, и что-то не то в нее впорхнуло, не то из нее выпорхнуло - я увидел неземную красоту. Впервые в жизни. У нее был чистый, выпуклый серьезный лоб с детскими подвижными бровями, небольшой нос, губы с ребяческим складом, широкие и высокие скулы с немыслимой плавностью вливались в детское простодушие щек, щек не улыбающихся, но молчаливо приветливых. При некоторых поворотах лицо ее казалось совершенно европейским, а при других было несомненно - это башкирка, это гордо-смиренная женственность Азии. И вот это редкое
пелпгогичесний журнал епшнортосгпнп и 6(73), яо17 йЖавя
сочетание черт зрелой женственности с видом простодушно ребяческим, это тончайшее созвучие форм европейской правильности с пластикой азиатской выразительности и было, видимо, той уводящей из этого мира прелестью, которой невольно светилось ее божественно прекрасное лицо. Свет женственности освещал, казалось, не только ее облик, но и всех нас, таких обычных, всю нашу окраину и весь весенний, еще не прогревшийся белый свет» [14, 31]. И еще (хотя это впечатление связано уже с другой героиней романа): «Долго не мог я отвести взора от света простоты, ясности и миловидности, даже не предполагая, что только такие женские лица будут волновать меня всю оставшуюся жизнь» [14, 18].
Из названных выше мифологем мифологема дома одновременно ключевая и сквозная в тексте произведения: она вбирает в себя смыслы, благодаря которым раскрываются аксиологические значения, заложенные в романе. В индивидуально-творческом сознании П.А. Храмова дом - это дом детства, родовое гнездо, нравственная опора, связанная с дорогими и близкими ему по духу людьми. И хотя герой романа растет в советской стране в военное и послевоенное время, для него значимы его родовые дворянские корни. Благородство души, несокрушимая внутренняя сила и красота, человеческое достоинство - основные черты характера, которыми обладают его бабушка, дедушка, крестная и другие чистые сердцем люди их круга. В них заключен «застенчивый и деликатный стоицизм русской интеллигенции» [14, 48]. Герой вспоминает: «Бабушка, едва я научился говорить, всегда внушала мне, что злоба, направленная наружу, - яд и она перестает быть ядом, если направлена вовнутрь, против своих грехов» [14, 13].
Сообразуясь с этой емкой формулой, формируются важнейшие православные добродетели - кротость и смирение, которые дают силы храмовским героям противостоять социальной машине зла, питают мужество для каждодневного подвига, соблюдения и сохранения души в чистоте и целомудрии. Благодаря этой внутренней силе, наткнувшись на спокойный и светлый взгляд бабушки, вдруг перестал буянить и материться сосед-коммунист, в пьяном угаре рвущийся в комнату, где жила семья маленького мальчика. Благодаря глубокой вере Елена Григорьевна (крестная героя) вышла с иконкой на крыльцо, «пытаясь спасти дом от искр многочисленных и губительных» во время пожара на лесопилке, трогательно укрывая руками от соседа-милиционера святой образ [14, 61]. Благодаря стоицизму выжил дедушка, когда лагерный врач-изувер, избивая его «куском колючей проволоки - бил по лицу» и «кричал что-то про яичницу-глазунью», которую, вероятно, хотел сделать из глаз заключенного [14, 105].
Дом, семья - центральное звено авторских биографических описаний, духовный феномен, источник формирования нравственного потенциала героя. Именно семья, история судеб бабушки и дедушки, отца и матери, крестной, формирует и закрепляет нравственный кодекс поведения главного героя романа.
В произведении родовые корни автобиографического героя представлены, через истории конкретной семьи и семей близких ему людей, историю страны, судьбы русской интеллигенции в Советской России. Так в «Иноке» бытовое время сопряжено и тесно переплетено со временем историческим. В автобиографическом романе последовательно и концентрированно раскрываются авторские взгляды, субъективно трактуются житейские исторические факты.
Семья и дом героя символизируют собой в «Иноке» родовое дворянское гнездо. А какое же дворянское гнездо без усадьбы и сада? Поэтому так причудлив дом в храмовском тексте, с его описания и начинается роман. Семья героя ютится только в одной из комнатушек большой коммунальной квартиры, находящейся в этом сказочном доме. Пожалуй, только маленький мальчик по-настоящему может оценить красоту дома, который одновременно напоминает терем из сказки о царе Салтане, вальтерскоттовский
пелпгогичесний жирны\ епшнортостпнп м 6(73), яо17 йЖавя
замок и чеховский дом с мезонином, он как бы весь, замечает повествователь, «стремился к небесам и походил на остановившееся пламя» [14, 3].
Рядом с домом во дворе есть чудесный тополь и сад. Правда, сад поруган: он находится за забором, в нем давно ничего не цветет, и принадлежит этот сад особой советской семья, «сочетавшей в себе патриархальщину, уголовщину и «патриотическое» доносительство» [14, 7]. Противопоставлен этому мертвому саду неоднократно упоминаемый в романе чеховский сад. Тема чеховского сада (традиционная для русской литературы) звучит рефреном в тексте произведения, как своеобразный символический аккорд, который взаимосвязан с темой разрушения, уничтожения дворянских гнезд.
Тополь в романе - Древо Жизни, символ мироздания, который объединяет в тексте пространственные и временные координаты. Именно с тополем герой соотносит практически все значительные и, казалось бы, на первый взгляд самые обыденные события своей жизни: будь то густой туман утром, первый зимний снегопад, ледоход на реке, первая влюбленность и т.п. Герой говорит: «Состояния природы были совершенно неотделимы от состояния моей души» [14, 22]. «Я пытался даже «соображать»: вот ведь - радостно мелькнуло в душе - вот я не вижу моего тополя, а он есть, и только туман мешает его видеть. А может, и не мешает, а так надо, чтобы знать, что невидимое - есть» [14, 23]. Что это, если не глубокое и естественное осознание Бога душой маленького мальчика -шестилетнего ребенка, который интуитивно чувствует всю уродливость уклада жизни коммунистической России, открывая для себя гармоничность Божьего природного мира, существующего совсем по другим законам, нежели мир социальный. «Тут были и дожди -то кроткие, то вспыльчивые, тут был и таинственный туман, похожий на божье сотворение мира, и беспощадно ясное солнце, похожее на конец его. Тут были и замедляющие жизнь матовые морозы, и убыстряющие ее, ослепительные ручьи; тут были и тревожащие мир мятежные птицы и успокаивающая его, на все согласная Белая - родная моя река. Тут были и неожиданные вспышки глубочайшей, головокружительно-внезапной нежности к людям, совсем разным, даже незнакомым прохожим. Была нежность даже к тому, с чем соприкасались их душа, тело, взор; так я испытывал любовь к пальтишку (я его даже гладил), которое согревало маму, и испытывал благодарность к своему тополю за то, что мама взглядывает на него порою, словно припоминая что-то хорошее и надежное» [14, 28]. Благодаря тополю в романе к герою приходит понимание, что «мы - и люди, и деревья -одна семья, и судьба у нас, как видите, - общая» [14, 84].
Память о любимом доме, тополе герой проносит через всю свою жизнь и тяжело воспринимает их «смерть»: место, где когда-то стоял дивный дом, закатали в асфальт, а чудесный тополь срубили и отнесли вместе с другими деревьями к моргу. Дом, тополь, мотив чеховского сада неразрывно связаны в романе не только с уходящим в прошлое детством, но и с уходящей в прошлое Россией, чья судьба соединена с русской интеллигенцией, русским дворянством, православной верой.
Несмотря на то что в романе очень четко очерчены географические, топонимические координаты (Башкирия: Уфа, Турбаслы, реки Белая и Сутолока, Монумет Дружбы, Сергеевская церковь, завод горного оборудования, Цыганская поляна, улица Егора Сазонова («кстати, Россия - единственная в мире страна, где улицы называются именами бандитов») и т.д.) [14, 37], писатель создает образ России, российского провинциального города, нравственным стержнем которого, вопреки всему (атеистической коммунистической идеологии), является православная вера, православное мировосприятие. Так, рядом с людьми, несущими разрушение: соседом-милиционером, плюющим на икону; рабочими лесопилки, забившими насмерть лошадь и задумавшими распилить бездомного пса и т.п., -есть люди, живущие «скромно, улыбчиво и чисто» [14, 101]. Например, старик возница (эпизодический герой в романе), помогавший перевезти небольшой скарб семьи мальчика
пелпгогичесний журнал епшнортосгпнп и 6(73), яо17 йЖавя
в новый дом. «Телега наша спустилась под гору, на которой сейчас стоит Монумент Дружбы, и по гулкому под копытами мосту переехала малую речонку Сутолоку, коричневым блеском мерцающую на дне глубокого оврага. Из оврага тянуло сыростью и запахом шиповника. Налево показалась церковь - стройненькая, голубая и радостная себе самой. Возница снял холщовую фуражку и перекрестился. Я подивился его смелости. Мама и бабушка замерли уважительно, но примеру его не последовали. Забоялись» [14, 6].
Дом, Древо Жизни (тополь), сад, Вечная Женственность для П.А. Храмова - основа пространственно-временной и духовной памяти героя, составляющие некого идеального мира, противопоставленного грубой бездушной, все разрушающей, реальности. Реальности, находящейся на «другом берегу».
Категории времени и памяти, православные мотивы определяют особенности повествовательной структуры романа, лирическую субъективацию повествования, дискретность композиции и синтезированный характер хронотопа произведения. В эпическом храмовском тексте, действие в котором начинается в 1942-ом, а завершается примерно в 1985-х годах, соединяются разные пространственно-временные пласты, суждения маленького героя дополняются и расширяются взглядами зрелого повествователя, оценки которого вводятся в художественный текст с помощью таких фраз, как: «много лет спустя», «как я понял значительно позже.», «и тридцать лет спустя она продолжала верить.», «я думал-вспоминал сквозь дремоту» и т.п.
Поэтому так часто звучит в романе высказывание «я вспомнил», с которого часто начинается новый повествовательный фрагмент произведения: это обусловливает лейтмотивную композицию художественного текста, монтажные переходы между событиями в романе. Смысл названия полностью созвучен художественной идее храмовской книги. Писатель ставит перед собой задачу создать яркие, самобытные характеры иноков, людей глубоко верующих и хранящих крепкий нравственный стержень.
На место линейной сюжетной динамики выдвигаются ассоциативные механизмы памяти. Личные, глубоко интимные воспоминания героя подчас вбирают в себя прозрения об устройстве Вселенной и поворотах исторической жизни, глубокие обобщения и выводы, которые часто звучат афористично. Например: «Особая печаль непоправимости; я уже не догадывался, как в детстве, я уже знал, что суицид смущает наш народ - но зачем же тащить за собой все живое. О, бесовское, о проклятое окаянство российского всеразрушения! Вечное, увы, окаянство» [14, 62]; «Это же просто, дружочек: бессмертие души (Бог) и искусство (песня) - они же друг в друге находятся, ну как вода и кувшин» [99]; «Детские ощущения всегда правы: только жизнь неколебимо убедила меня в злой бессмыслице любой борьбы и великой тщете любых побед» [14, 44].
С категорией времени и памяти непосредственно связан смысл финала романа. Не властно время над светлым, добрым, Божьим, поэтому и не исчезают из памяти героя образы родных и близких его сердцу людей: бабушки и дедушки, матери и отца, любимой с именем пушкинской героини Маши Мироновой, собаки Лобика, любимого тополя и родного дома, скромной церкви, стоящей в тихом сиянии, лика нестеровского отрока, увиденного на незаконченном полотне художника в уфимском музее, и многое другое.
В ценностном строе памяти героя сквозным оказывается противопоставление прекрасного и безобразного, вечного и тленного. И вечным остается вопрос героя-повествователя о том, почему человек уничтожает прекрасное вокруг себя. «Убивать и ломать, ломать и убивать - неужели это в крови людской? Что думает Господь? Оставит ли он людям право на существование или, к рваной матери, сотрет их с лица земли, чтобы спасти ее - несчастную, изгаженную, поруганную эту землю. Господи, покарай взрослых, но пощади детей. Пощади, Отче наш, даже зная, что вряд ли они свернут с дороги отцов своих» [14, 232].
пелпгогичесний журнал епшнортосгпнп и 6(73), aoi7 gssssg-ö
Обобщая все вышесказанное, хотелось бы отметить, что автобиографическая проза Петра Храмова - только один из векторов современной литературы, к которому достаточно часто обращаются многие российские писатели. Изучая же региональную литературу как локально-региональный феномен культуры, мы, во-первых, мотивируем и активизируем интерес студентов-филологов к современной литературе; во-вторых, даем возможность будущему учителю-словеснику составить целостное представление об общероссийском литературном процессе, неотъемлемой частью которого является современная русскоязычная уфимская проза. В-третьих, обращаясь к творчеству региональных писателей, студенты-филологи убеждаются, что литература рождается не только в центре, но и на периферии. А творчество региональных авторов, подобно родникам, питают ее полноструйные реки.
1. Абашев В. В. Русская литература Урала. Проблемы геопоэтики : учеб. пособие / В. В. Абашев. - Пермь : Изд-во Пермского университета, 2012. - 140 с.
2. Борисова В. В. Роман П. А. Храмова «Инок» в контексте региональной и русской классической литературы /
B. В. Борисова // Известия Уральского федерального университета. Серия 2. Гуманитарные науки. - 2016. - Т. 18. № 1 (148). - С. 77-85.
3. Борисова В. В., Шаулов С. С. Художественный текст: аспекты анализа и интерпретации в школе и вузе: учеб.-метод. пособие / В. В. Борисова, С. С. Шаулов. - Уфа: Изд-во БГПУ, 2015. - 192 с.
4. Бурлина Е. Я. Мифы о провинциальной культуре / Е. Я. Бурлина // Российская провинция. - № 1. - 1994. -
C.48-51.
5. Дергачева-Скоп Е. И., Алексеев В. Н. Концепт «культурное гнездо» и региональные аспекты изучения духовной культуры Сибири [Электронный ресурс] / Е. И. Дергачева-Скоп, В. Н. Алексеев. - Режим доступа: http://zaimka.ru/dergacheva-concept/.
6. Инюшкин Н. М. Провинциальная культура: природа, типология, феномен: дис. ... д-ра культур. наук: 24.00.01 / Н. М. Инюшкин. - Саранск, 2005. - 325 с.
7. Прокофьева И.О. Основные подходы и методы исследования региональной литературы // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - № 12 (54). Ч. 1. - Тамбов: Изд-во «Грамота», 2015. - С. 147- 151.
8. Прокофьева И.О. Современная уфимская проза конца XX - начала XXI вв.: эволюция и пути интеграции // Applied and Fundamental Studies: Proceedings of the 2nd International Academic Conference (March 8- 10, 2013). Vol. 2. -St. Louis, Missouri, USA: Publishing House «Science and Innovation Center», 2013. - P. 173-183.
9. Прокофьева И.О. Уфимская Rossica XXI века // Современная уфимская художественная проза (1992-2012): Хрестоматия. - Уфа: БГПУ, 2013. - 433 с.
10. Прокофьева И. О. Художественное своеобразие исповедально-биографической повести П. А. Храмова «Инок» // Вестник Томского государственного педагогического университета. - № 11 (139). - Томск: ТГПУ, 2013. - С. 39-44.
11. Соболева Л. С. Концепт «культурное гнездо»: возврат из забвения / Л. С. Соболева // Регионы России для устойчивого развития: образование и культура народов Российской Федерации : материалы международ. науч.-практ. конф. 2527 марта 2010 г. - Новосибирск, 2010. - С. 253-259.
12. Созина Е. К. Введение / Е. К. Созина // Литературный процесс на Урале в контексте историко-культурных взаимодействий: конец XIV - XVIII вв.: коллективная монография / отв. ред. Е. К. Созина. - Екатеринбург : УрО РАН: Издательский дом «Союз писателей», 2006. - С. 5-20.
13. Федоров П. И. Хрустальный крест / П. И. Федоров // Бельские просторы. - 2011. - № 1. - С. 83-88.
14. Храмов П. А. Инок: роман / П. А. Храмов. - Уфа: Китап, 2012. - 256 с.
