CC BY
96
УДК 82
ЛИТЕРАТУРНАЯ ПОЛЕМИКА ВОКРУГ «РОЗАНОВСКИХ ВОПРОСОВ»
В НАЧАЛЕ XX ВЕКА
© 2014 Е. М. Криволапова
докт. филол. наук, профессор каф. литературы e-mail: elena vrohlevskaamail.ru
Курский государственный университет
В статье рассматривается литературная полемика начала XX века по вопросам, которые получили название «розановских», - о Боге, любви, назначении женщины в обществе. Анализируются взгляды В.С. Соловьёва, В.В. Розанова, О. Вейнингера, З.Н. Гиппиус, М.О. Меньшикова, выявляются разногласия писателей, философов, публицистов в отношении проблемы русской «эротической утопии».
Ключевые слова: Бог, религия, дух, концепция Божественной любви, пол, русская «эротическая утопия», «женский вопрос».
Определяя место В.В. Розанова в историко-литературном и философском контексте начала ХХ века, З. Гиппиус подчеркивала тот факт, что именно Розанов одним из первых обратился в конце 1900-х гг. к тогда еще новым, непривычным для общества и для себя самого темам о таинственной связи религии и пола. «Розановские вопросы», по определению З. Гиппиус, были «шире и всякого эстетизма и уж, очевидно, шире всяких “политик”». Она определила их «двумя словами», «двумя понятиями», которые «в розановской душе» «совершенно необычно сливались и жили в единстве. Это Бог и пол» [Гиппиус 2002: 391].
Ко времени сближения с Мережковскими Розанов был уже автором многочисленных статей о мистической связи духа и тела, в которых доказывал трансцендентную природу пола. «Шел ли Розанов от Бога к полу? Или от пола к Богу? - рассуждала Гиппиус. - Нет, Бог и пол были для него <.. .> одной печкой, от которой он всегда танцевал. И, конечно, вопрос “о Боге” делался благодаря этому совсем новым, розановским, вопрос о поле - тоже. Последний “вопрос” и вообще-то, для всех, пребывал тогда в стыдливой тени или загоне» [Гиппиус 1995: 149].
Действительно, начало русской «эротической утопии» связывается прежде всего с именами В.С. Соловьёва и В.В. Розанова, причем «родоначальником» в этой области считается Вл. Соловьёв, поскольку его философская концепция любви явилась своеобразным «эротическим эталоном» для дальнейших метафизических построений в области любви и пола. Но если у Соловьёва любовь мыслилась как «абстрактнотеоретическая категория, структурный элемент философско-теоретической системы, мистический свет нездешних миров» и соответственно носила «рассудочнорационалистический, холодный характер», то у Розанова с его «живой» религиозностью любовь обретала другое качество: она представлялась как
«полнокровная, земная, живая» [Дурилов 1999: 45]. По мнению В. Фатеева, Розанов, «постоянно стремясь к тому, чтобы его мысль была онтологична миру», «не выводил онтологизма из своих гносеологических рассуждений, - наоборот, его теория познания опирается на бытие. Поэтому у Розанова высшие начала духа не отрываются от тварной природы, от плоти мира» [Фатеев 1995: 7].
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НА УКИ
Проблема любви и пола, ставшая одной из актуальных в конце XIX в., была напрямую связана с «женским вопросом», проявившим себя уже к середине века, когда в европейкой культуре явно обозначился повышенный интерес к социальной и общественной роли женщины, ее положению в семье и отношениям в браке, к сущности самой женской природы. Это повлекло за собой радикальные изменения во взглядах на многие общественные институты и естественное в такой ситуации стремление к пересмотру сложившихся основ бытия.
В этой связи нельзя обойти вниманием имя еще одного философа - Отто Вейнингера, автора книги «Пол и характер», изданной в 1903 г. Основные положения теории любви, изложенные в ней Вейнингером, оказались значимыми практически для всех деятелей русской культуры. Популярность этой книги, вышедшей в первом полном русском переводе в 1908, была так высока, что появился термин «вейнингерианство», введенный Бердяевым в его рецензии на это издание. В полемике вокруг основных положений книги приняли участие Зинаида Гиппиус, Николай Бердяев, Михаил Меньшиков, Василий Розанов, Павел Флоренский, Андрей Белый, Вяч. Иванов и другие известные общественные и культурные деятели. Обсуждению подвергся не только вопрос об онтологической природе мужского и женского начал, но и о дифференциации мужского и женского с социальной точки зрения, что в свою очередь неизбежно связывалось с вопросом о достоинстве женщины и ее роли в обществе.
Согласно Вейнингеру, предназначение женщины полностью определяется ее биологическими функциями, заложенными в самой женской природе, конечная цель которой — половое размножение. Поскольку женщина «целиком погружена» «в процесс воспроизводства», «у нее нет личности»; «сферы интеллектуальной деятельности, духа, творчества и гениальности закрыты для женщины»; «в онтологическом смысле женщина представляет собой Ничто, и форма, смысл и ценность привносятся в нее мужчиной, к которому она прилепляется...» [Берштейн 2004: 211]. Иными словами, причина всех бед женщины заключается в ее прокреативном начале, убивающим творческий созидающий дух. Е. Берштейн считает, что «русские критики справедливо находили в теориях Вейнингера хорошо знакомые в России идеи: вейнингеровское женское начало (Ж) напоминало им о вечной женственности, подвергнутой естественно-научному анализу, а его призыв к отказу от полового акта — о толстовских сочинениях на темы половой морали» [Берштейн 2004: 212].
В оценке З. Гиппиус книга Вейнингера «Пол и характер» - «самая замечательная и самая современная книга по данному вопросу» [Гиппиус 1908: 18]. Восприняв основные положения теории философа, Гиппиус все же по-своему противилась его пониманию женской природы. Признавая, как и Вейнингер, что женское начало «внетворческое, неподвижное», что в нем «нет памяти, нет творчества, нет личности» [Там же: 20], Гиппиус подчеркивает, что такое определение «слилось с отношением к реальной женщине»: «Ошибки мыслителя начинаются там, где он с определения Женского Начала, “Ж”, соскальзывает на определение реальной женщины. Он забывает свою собственную мысль о несуществовании чистой женщины, произвольно конкретизирует “Ж”, и постепенно все, что он так глубоко понял о “Ж”, - оказывается принадлежащим всякой физической женщине.» [Там же: 19] Отсюда, считает Гиппиус, и предвзятое отношение ко всему «женскому творчеству», которое «даже никто и не судит. Судят женщину, а не ее произведение. Если хвалят, - то именно женщину: ведь вот, баба, а все-таки умеет кое-как» [Там же: 21]. Итальянская исследовательница М. Паолини высказывает предположение, что подобная «предрешенность отношения к любому женскому творчеству» явилась одной из
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 1 (29)
Криволапова Е. М. Литературная полемика вокруг «розановских вопросов» в начале .XX века
причин, по которой Гиппиус отдавала предпочтения «мужскому образу» [Паолини 2002: 277].
На защиту достоинства женщины встал М. Меньшиков, назвав книгу Отто Вейнингера «чудовищной во всех отношениях»: «Никто никогда не высказывал такого бешеного презрения к женщине, такой злобы к очарованию женственности, такой гадливости к тому, что составляет тайну романа. Никто еще не привлекал в качестве палачей над “прекрасной половиной” человеческого рода столько книжного знания и столько молодого невежества», - писал М. Меньшиков в 1909 году [Меньшиков 2002: 104].
В 1915 г., в разгар Первой мировой войны, он, пытаясь проанализировать немецкий национально-психологический тип, вновь возвращается к проблеме «женской природы»: «Вместе с Шопенгауэром, в эпоху которого немцы начали нравственно дичать, множество людей искренно считают женщину “вторым сортом человека”, существом несколько низшей организации, нежели мужчина» [Меньшиков 2002а: 514]. Выступая в защиту женщины и говоря об уникальных свойствах женской натуры, Меньшиков предпринимает попытку примирить в едином организме дух и плоть, без ущерба для интеллектуальных и душевных способностей самой женщины: «Нужды нет, что в закон женской природы вложена влюбленность плотская. Все-таки это любовь, а не ненависть, и, будучи плотской, все-таки это высокое душевное состояние. Как отделить плоть от духа? По-моему, плоть есть оплотневший до ощутимости дух, как дух - простая эманация плоти» [Там же: 513].
Примиряя таким образом дух и плоть, Меньшиков становится на сторону Розанова, освящающего плотскую любовь с ее прокреативным началом, брачными отношениями, рождением детей, и в своей статье как бы продолжает его мысль: «:.. .подумайте, до чего такие плотские состояния любви, как любовь к мужу и детям, в то же время глубоко нравственны, и до чего женщина этими своими очаровательными и нежными состояниями облагораживает близких к ней людей» [Там же: 513]. Обращаясь к онтологическим корням женственности, Меньшиков связывает «вечно женственное начало души» с ее тяготением к любви как указанное женщине Творцом в библейской беседе: «И к мужу твоему влечение твое» [Там же: 513].
В конце 90-х гг. XIX в. между двумя ведущими критиками «Нового Времени» разгорелась полемика по поводу рассказа Л.Н. Толстого «Крейцерова соната». М.О. Меньшиков, находясь в то время под влиянием «толстовства», печатает в «Книжках Недели» (с июня 1897 г. по январь 1898) цикл статей, объединенных названием «Элементы романа», в которых излагает свои взгляды на проблему половой любви (в 1899 г. эти материалы будут изданы отдельной книгой «О любви»). По мысли Меньшикова, Толстой ни в коей мере не проповедует «вымирание человечества», «требование безусловного целомудрия здесь - идеал, высшая цель, обязательная лишь по мере сил каждого человека, по слову Христа. Не все вмещают слово сие, но кому дано. Идеал, по Меньшикову, недостижим, но необходим для вечного к нему стремления» [Богданова 2009 : 141].
В общем и целом Меньшиков выступает против доминирующего начала страсти в плотской любви, считая, что «страсть любви, как всякая страсть, есть болезнь (причем «болезнь духа». - Е. К.), процесс естественный, но от которого следует беречься и с которым нужно бороться, раз он охватил вас» [Меньшиков 1994]. Положение дел осложняется тем обстоятельством, что в современной литературе, по мнению Меньшикова, сложилось предвзятое отношение к этому «недугу» -«традиционная ложь», которая и формирует общественное мнение. Критик выступает против «свержения» души с «престола жизни» и «воцарения плоти», все потребности которой «суть нашего коренного несовершенства, следствия материальности, т. е.
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НА УКИ
ответного упадка духа». Следовательно, считает Меньшиков, половая любовь, как и «все другие страсти», должна быть развенчана [Меньшиков 1994]. Причем выступает он против всех видов человеческих пороков, в основе которых лежит «страсть»: сластолюбие, обжорство, тщеславие, скупость: «Скупость тоже, если хотите,
“божественная” любовь, ибо дает ощущения скупцам столь же сладостные, как и влюбленным...» [Там же]
В некоторых положениях книги Меньшикова чувствуется его явная перекличка с «Маленькими трагедиями» А.С. Пушкина, в которых поэт, решая проблему самоутверждения человеческой личности в мире, представил саму личность в ее в главных человеческих страстях. Исследователи справедливо отмечают у Меньшикова дуализм духа и плоти, свойственный философским тенденциям рубежа веков: «для него духовная и чувственная любовь имеют разные источники. <...> Истинная, “святая” любовь - это связь с Богом, она абсолютно свободна от чувственности» [Богданова 2009 : 141].
Непосредственное влияние Вл. Соловьёва проявляется у Меньшикова в его взглядах на проблему любви и деторождения. По мнению Вл. Соловьёва, нет «никакого соотношения между силою любовной страсти и значением потомства», поскольку «мы встречаем совершенно необъяснимый для этой теории факт, что самая сильная любовь весьма часто бывает неразделенною и не только великого, но и вовсе никакого потомства не производит» [Соловьев 1990 : 497]. Меньшиков, развивая мысль Соловьёва, пишет: «Любовь, говорят, - святое чувство, так как следствием его является новая жизнь. Но правда ли это? Деторождение требует соединения, но нуждается ли оно в любви? Всем известно, что дети родятся от союза как любящих, так и ненавидящих друг друга лиц» [Меньшиков 1994].
Иной точки зрения придерживается В. Розанов. В статьях «Кроткий демонизм», «Семя и жизнь» и «Смысл аскетизма» он полемизирует не только с Меньшиковым, но и в его лице со всеми теми, кто является противником чувственной, плотской любви: «Это - “низменный инстинкт”, определяет его г. Вл. Соловьёв <...>; “животное и грязное чувство, лживо изукрашенное поэтами”, определяет г. Меньшиков <...>; “преступление, сообща творимое мужчиною и женщиною”, как формулировал уже давно, но памятно гр. Л. Толстой в “Крейцеровой сонате”» [Розанов 1990: 207-208].
Розанов ставит в вину Меньшикову «своевольное обращение» как с платоновким «Пиром», так и с Библией, отсюда и его полное «невидение» и непонимание того главного, что заключено в этих книгах, - «чувственных образов и сравнений». «Любовь, именно чувственная любовь, - считает Розанов, несмотря на ее грозовые и разрушительные иногда явления, драгоценна, велика и загадочна тем, что она пронизывает все человечество какими-то жгучими лучами, но одновременно и нитями такой прочности, которые “в огне не горят, в воде не тонут”. Без этой “любви” человечество рассыпалось бы ненужным и холодным мусором. » [Там же: 202-203]
Задачу «религиозного и социального строительства» Розанов видит в сохранении «целомудренной чувственности», которая «есть условие великой прочности семьи», «семейной верности, теплоты». Меньшиковская «идея отрицания» чувственной любви у Розанова соответствует «идее мира, но с вырванным из него хребтом» [Там же: 200].
Таким образом, литературная полемика, разгоревшаяся в начале XX в. между ведущими писателями, публицистами, философами, предоставляет возможность проследить, в каком направлении шло освоение «розановских вопросов», процесс формирования «русской эротической утопии», характер поисков и постижения Абсолютного.
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 1 (29)
Криволапова Е. М. Литературная полемика вокруг «розановских вопросов» в начале ХХ века
Библиографический список
Берштейн Е. Трагедия пола: две заметки о русском вейнингерианстве // НЛО, 2004. № 1 (65). С. 208-228.
Богданова О.А. Дискуссия Розанова и М.О. Меньшикова о «Крейцеровой сонате» Л.Н. Толстого // Наследие В.В. Розанова и современность: материалы междунар. науч. конф. Москва. 29-31 мая 2006 г. М.: РОССПЭН, 2009. С. 140-144.
Гиппиус З.Н. Два завета. В «Зеленой Лампе» // Чего не было и что было. Неизвестная проза (1926-1930 гг.) / сост., вступ. статья, коммент. А.Н. Николюкина. СПб.: Росток, 2002.
Гиппиус З.Н. Задумчивый странник // В.В. Розанов: pro et contra. Кн. 1. / сост., вступ. ст. и прим. В.А. Фатеева. СПб.: РХГИ, 1995.
Гиппиус З.Н. Зверебог // Образование. 1908. № 8. Отд. III. С. 18-27.
Дурилов А.П. Розанов как философ // В.В. Розанов. Жизнь. Творчество. Судьба: чтения, посвященные 80-летию памяти В.В. Розанова. Кострома, 1999. С. 49-53.
Меньшиков М.О. Еврей о евреях // Меньшиков М.О. Письма к русской нации. М., 2002.
Меньшиков М.О. Вечно женственное // Меньшиков М.О. Письма к русской нации. М., 2002а.
Меньшиков М.О. О. любви. Ставрополь, 1994. URL: http: // www.olubvi.narod.ru/
Паолини М. Мужское «я» и «женскость» в зеркале критической прозы Зинаиды Гиппиус // Зинаида Николаевна Гиппиус. Новые материалы. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 274-289.
Розанов В.В. // Розанов В.В. Соч.: в 2 т. М.: Правда. 1990. Т. 1. Религия и культура. Кроткий демонизм. С. 199-206; Семя и жизнь С. 205-215.
Соловьёв В.С. Смысл любви. // Соловьёв В. С. Соч.: в 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. С. 493-547.
Фатеев В.А. Публицист с душой метафизика и мистика // В.В. Розанов: pro et contra. Кн. 1. / сост., вступ. ст. и прим. В.А. Фатеева. СПб.: РХГИ, 1995.
