CC BY
18
ЛИТЕРАТУРА. ИСКУССТВО. ФОЛЬКЛОР
Г.С. Кунафин
ЛИТЕРАТУРНАЯ «БАШКИРСКАЯ ПЕСНЯ» XIX ВЕКА (ВОПРОСЫ СТАНОВЛЕНИЯ, ЭВОЛЮЦИИ И ИДЕЙНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ ЖАНРА)
В статье освещается процесс формирования и развития в башкирской лирике XIX в. гибридного жанра «башкирская песня», в котором традиции устно-поэтического творчества сочетаются с традициями письменной поэзии. Специфика этого жанра заключается в сознательном подражании конкретным образцам народной песенной лирики и в стилизации, а подчас - и в имитации ее поэтики. Литературные «башкирские песни», возникшие на основе стремления освоить систему народной символики, и принципы композиционной структуры башкирской фольклорной песни играли положительную роль в развитии национальной литературы. Они дали башкирской поэзии многое в разработке понятного широкой народной массе литературного языка и стиха, способствовали дальнейшему проникновению в нее элементов народности, реалистического образного мышления, конкретизации образов-деталей и обстоятельств действия героя.
Giniyat S. Kunafin
THE 19th CENTURY LITERARY "BASHKIR SONG"
(GENRE DEVELOPMENT, EVOLUTION AND ITS IDEOLOGICAL-ARTISTIC ASPECTS)
The article considers the development of "a Bashkir song", a hybrid genre, in Bashkir lyric poetry in the 19th century. The genre in question combines the oral and written poetry traditions. The specificity of the genre lies in imitating particular examples of folk song poetry as well as in pasticcio, sometimes in the imitation of its poetics. Literary Bashkir songs occurred as an attempt to master the folk symbol system and the principles of a compositional structure specific to a Bashkir folk song played a positive role in the national literature development. They contributed to the creation of plain literary language and a poem that the common people could easily understand as well as to that national elements and realistic imagery thinking penetrated Bashkir poetry and to the concretization of images and circumstances under which a character acted as well.
Ключевые слова: литературная «башкирская песня», гибридный жанр, подражание образцам народной песни, синтез традиции устной и письменной поэзии, произведения на любовные и бытовые темы, новый лирический герой.
Key words: literary "Bashkir song", hybrid genre, the imitation of folk song examples, a synthesis of oral and written poetry traditions, love poems, everyday life poems, new lyric character.
Кунафин Гиниятулла Сафиуллович, доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент АН РБ, заведующий кафедрой башкирской литературы до 1917 года Башкирского государственного университета, академик-секретарь Отделения социальных и гуманитарных наук АН РБ (г. Уфа)
© Г.С. Кунафин
Исследователи истории становления книжной песенной лирики в национальных словесных искусствах отмечают, что так называемая литературная «народная» песня (например, русская, татарская, украинская, казахская, чувашская и т.д.) - это гибридный литературный жанр, сознательно ориентированный на фольклор и образованный от скрещивания книжной и устной (народной) поэзии. Ориентация этого жанра на фольклор заявлена в самом названии [1, с. 187-189; 2-5; 13, с. 26, 27, 267-269].
Синкретический характер носит также и «башкирская песня». В ней традиции устно-поэтического творчества сочетаются с традициями письменной поэзии. Но в «башкирской песне» бросается в глаза явный перевес в сторону фольклорных традиций. Яркое доказательство тому -схемы-модели (шаблоны) строфики народного стиха, зафиксированные на бумаге С. Рыбаковым и М. Уметбаевым. Например:
Зайдый гына микэн ай айхайлук, (10) Айди гына микэн вайхайлук. (9) Зайдрай гына микэн зайдарайлук, (10) Зайдый гына микэн айхайлук (9) [6, с. 238].
По этой схеме М. Уметбаев создал ряд своих любовных стихов: «Ьагыныу» (1887; «Тоска»), «Ьагыныу хаты» (1887-1889; «Письмо о тоске»).
Перевес фольклорного начала в песенной поэзии, особенно в любовной лирике нового времени, объясняется прежде всего тем, что фольклор и изустная литература в прошлые века были прочно установившимися средствами художественного восприятия и воспроизведения жизни. Что касается книжной литературы, то она только в XIX в. вышла на первый план и стала особой и развитой идейно-эстетической формой воздействия на общественные процессы. К тому же авторами многих стихов и песен, созданных в этот период, являлись не профессиональные, а самодеятельные поэты, шакирды и другие образованные люди - истинные любители поэзии. Большинство из них не могли творчески развивать поэтические традиции сэсэнов, прогрессивных представителей средневековой башкирской поэзии, окинуть широким взором жизнь, общественные явления, понять суть происходящих исторических событий и дать литературе что-либо новое. Они
способствовали лишь росту количества песен, выступая в основном в роли эпигона, ориентирующегося либо на фольклорную, либо на книжную поэтику или сочетающего их принципы внутри своего произведения. Социологические взгляды, исторические обобщения оставались вне поля их зрения, ожидая прихода на литературную арену талантливых поэтов-мыслителей. В результате в песенной поэзии XIX столетия и даже начала XX в. преобладали произведения на простые житейские и особенно любовные темы. Ее характерными чертами были элегический тон, лиризм.
Рассмотрим, каковы жанровые признаки литературной «башкирской песни».
«Башкирская песня» представляет собой незамысловатое поэтическое произведение, в основном, на любовные и редко на бытовые темы, состоящее часто из одной строфы, использующее отдельные образы, поэтические приемы и лексические обороты башкирской народной песни. В этом можно убедиться на примере «Сказаний, сказок и песен, сохранившихся в рукописях татарской письменности и устных пересказах у инородцев-магометан Оренбургской губернии», собранных и напечатанных Р.Г. Игнатьевым в 1875 году в «Записках Оренбургского отдела императорского Русского географического общества» (вып. 3). В сборнике даны (на русском языке), наряду с сюжетными историческими песнями героического содержания «Салават-батыр» («Салауат батыр»), «Алиш-батыр» («Элеш батыр»), «Бах-тияр-батыр» («Бэхтейэр батыр»), несколько образцов песен-стихов лирического характера: например, «Парень и девушка» («Егет Ьэм жыз»), «Весенняя песня» («Я^гы йыр»), «Где моя любимая?» («Ьойгэнем каща?»), «Песня беркута» («Боркот йыры»). К сожалению, в сборнике не представлены их поэтические подлинники. Р.Г. Игнатьев ограничился лишь прозаическим пересказом содержания произведений, поэтому невозможно представить особенности их стихосложения. По мнению исследователя А.И. Харисова, эти произведения «можно считать и народными... песнями, можно принять их и за стихи» [7, с. 210]. А исследователь С.А. Галин подходит к ним только с точки зрения фольклориста и без достаточных оснований пишет о них лишь как об образцах народных лирических песен [8, с. 14]. В действительности
же они являются произведениями «гибридного» характера, в которых элементы книжной (письменной) поэзии синтезируются с фольклорными, притом последние главенствуют в процессе скрещения. Не случайно Р.Г. Игнатьев назвал некоторые из них «песнями с романтическим содержанием». Судя по пересказу, им присущ элегический тон. Любовная тема в них почти не связана с социальными проблемами, в центре - лишь душевные переживания любящих друг друга джигита и девушки, вынужденных по каким-то причинам расстаться и жить в одиночестве. Лирические герои, чтобы достичь желаемого - соединить свои судьбы, всю жизнь быть счастливыми, неся любовь через годы, обращаются за помощью к природе, например, к солнцу, реке, ручью, птицам и цветам. Такой поэтический прием идет из народной поэзии. Он сложился в итоге долголетнего развития жанра песни в народной среде. Но бросающиеся иногда в глаза в прозаических текстах сложные инверсии, редкие синтаксические разрывы и отсутствие элементов стиховых вариаций и повторов дают основание полагать, что за подбором слов, выражением мысли, построением лирического сюжета стоит индивидуальная творческая личность - безымянный сэсэн или поэт-любитель своего времени.
О постепенном формировании в XIX в. в башкирской поэзии жанра «башкирской песни» свидетельствуют дошедшие до наших дней рукописные стихотворения о любви и семейном быте. В большинстве случаев они имеют четкую строфическую форму, традиционные для народной лирики параллелизмы, подхваты, рефрены, общие для любовной лирики тюркских народов традиционные эпитеты и различные типы сравнения, упрощенную рифму и т.п. Песенная стихия глубоко проникала в «непесенные», основанные на традиции книжной поэзии, произведения. Песня считалась одним из основных жанров интимной лирики данного периода. Например:
Кашыц кара сызылмышдыр,
Дешец энже тезелмешдер.
Иврэк-бэгрем взвлмешдер
Гишык тотоп сэца, эй жан.
1 Здесь и далее подстрочный перевод автора.
Брови твои - черные линии,
Зубы твои - ряд жемчугов.
Сердце мое разрывается
От любви к тебе, душа моя.1
Идейное содержание многих песен-стихов, подобных приведенным выше, основывалось на интуитивном познании дейст вительности, являющемся гносеологической предпосылкой романтизма [9, с. 78]. Любовь рассматривается в них как большое, сверхъестественное чувство, присущее людям. Лирические герои - любящие друг друга молодые люди - идеализировали силу этого чувства, красоту возлюбленной или возлюбленного. Джигит сравнивал лик любимой с солнцем или луной, стан ее - с тюльпаном или кипарисом, волосы - с мускусом, пальцы - с камышом, ресницы - со стрелами, зубы - с жемчугами, рот - с наперстком, а взгляд - с цветами (тюльпаном, гиацинтом, базиликом и др.), которые сыплются из-под ресниц. В передаче любовных чувств и переживаний такая символика вошла в систему. Самые прекрасные образцы ее мы видим в произведениях «Керпегец уктыр» («Ресницы, как стрелы»), «Билец нескэ» («Твой тонкий стан»), «Я^гы йэшел, ко^го йэшел» («Зелень весенняя, зелень осенняя»), «Эбйэте мэгшукэ» («Баиты влюбленных»). В этих и других песнях-стихах лирические герои не всегда высказывали свои сердечные чувства прямо, за них говорили образы-символы (роза, тюльпан, соловей, солнце, луна и др.). Но, с другой стороны, многие из этих произведений не лишены рационального зерна. В них имеется нечто новое, очень важное для процесса становления литературной песни, это - конкретизация образов, замена номинативного, поверхностно-описательного принципа поэтики с сюжетно-конструктивным принципом, связанным с небывалой ранее системой взаимоотношений песенных персонажей. При этом либо герой, либо его переживания и действия или обстоятельства даются в реалистическом плане. В таких случаях художественные приемы песен становятся более разнообразными и богатыми, чем в стихотворениях. В этом отношении заслуживает внимания произведение «Эбйэте мэгшукэ». Оно построено в форме диалога юноши и девушки и внешне напоминает сва-
дебно-ритуальную песню-состязание девушек и парней, защищавших соответственно «интересы» невесты и жениха. Но по содержанию и по функции стихотворение резко отличается от ритуальной песни; в нем в роли героев выступают не «спорящие» группы девушек и юношей, а сами влюбленные - «роза» и «соловей». Важно и то, что своим произведением безымянный поэт вводит в башкирскую поэзию новый мотив - вместо культа лирического «я» готовность героя к самопожертвованию во имя возлюбленной, поэтизацию глубины чувств. Он с большим мастерством, без громких фраз и гиперболы, без слезливой сентиментальности, в реалистическом духе передает душевные переживания двух молодых, их искренние чувства и признания:
Егет эйтде:
- влэц эйдеб башладым гашик жата, яр, яр, Гашикмыз бу жиканда кыз-угланга, яр, яр. Бу жиканда тугдыцыз, булдыцыз, яр, яр, Телемездэ тэсбих тик булдыцыз сез, яр, яр.
Кыз эйтде:
- Иврэгемэ дэрт салдыц швйлэ егет, яр, яр, Сэн дигэндэ, мэн кабул идеб, егет, яр, яр. Ошбу донья дэулэте - сэн, сэн бэнем, яр, яр, Гэян булыр бу эшне, булса энкам, яр, яр.
Джигит сказал:
- Я песню пою в честь влюбленных, яр, яр,
В этом мире на свете все мы любим девушек,
яр, яр.
Родились и росли на свете вы, милые, яр, яр, С нашего языка не сходите вы, девушки, яр, яр.
Девушка сказала:
- Сердце мне зажег огнем, джигит, яр, яр, Ради тебя я на все готова, джигит, яр, яр. Богатство мира только ты, ты, яр, яр, Это станет известно в свой час, яр, яр.
Простота языка сравнений (девушки с розой, джигита с соловьем), конкретность и четкость эпитетов («друг сердечный» - «яр, яр» («йэр, йэр»), «черноглазая моя», «цветущий сад» и др.), широко распространенный в устной поэзии многих тюркских народов (в частности казахского, узбекского, башкирского и татарского) рефрен «яр, яр», отсутствие условно-
символических образов и условных элементов антуража героев, использование деталей и примет народного быта (дом, окно, сундук и др.), логическая и структурная законченность каждой строфы и, главное, понятное любому человеку содержание, полуэлегический и полушуточный тон, вызывающий у слушателей (или читателей) соучастие в переживаниях героев, живое восприятие антуража, обстоятельств, в которых они оказались, делают эту песню, написанную в чисто литературном ключе, близкой к народной. Анонимный поэт свободно строит фразу, стих довольно пластичен, выражает природу внутренних переживаний, действий героев и интонацию их речей. Этот диалог, исполненный естественности, живости, психологической точности, можно было бы считать маленькой музыкально-поэтической драматической сценкой, в которой проявляются характеры действующих лиц.
Что же привлекало в лирических любовных песнях нового времени известных и начинающих, подписывающих свое имя и анонимных поэтов и сэсэнов, а также читателей? Прежде всего, то, что они открыли сокровенный мир чувств земного человека, говорили о напряженной нравственной жизни человека, помогали понимать и ценить чувства, наслаждаться ими. Любовная лирика показала человеку, что он велик своим чувством, пробуждала у него чувство личности, помогала ему самоутвердиться. Любить, как утверждалось в песне, значит следовать законам природы. Власть любви всемогуща. Она может сделать человека счастливым или несчастным, веселым или грустным, шаловливым или тихим, заставить его отрицать или обойти старинные обычаи и каноны шариата, перешагнуть «границы» законов, сословных интересов и предрассудков, вызвать у него чувства гордости или убогости, жалости или мести:
Аккош ла атдым, тимэде, Аккошларым китде желугэ. Гакылсыз бала тугел идем, Гакылларым китде сылуга.
Чакырым ярым эрэмэ, Эрэмэдэн курдем бэн сэне. Илгэ чыккан даныц белэн, Курмэйенчэ сэудем бэн сэне [10, с. 134].
Стрелял я в лебедя, не попал, Быстро улетели лебеди мои. Не был я глупым малым, Потерял рассудок из-за твоей красоты.
На целые версты кустарники, Увидел я через них тебя. Услышав в народе о твоей красоте, Вмиг влюбился я в тебя.
Как видно из приведенного отрывка, безвестный поэт-любитель в передаче мыслей и чувств влюбленного человека совершенно сознательно шел от современной им народно-песенной поэзии. Произведение написано в форме протяжных песен. Оно возникло, по сути, как результат сознательного подражания конкретным образцам национальной народной песенной лирики и стилизации ее поэтики. Причем формальные особенности фольклора здесь подчинялись законам версификации и композиции, выработанным представителями письменной поэзии. В нем совершенно отсутствуют присущие народной вокальной лирике уменьшительно-ласкательные суффиксы, которые придают произведениям задушевность, эмоциональность и элегический оттенок. Хромает и его ритмика: как разнообразны ритмические ряды, так и несоразмерно количество слогов в стихах. Если в протяжных народных песнях количество слогов чаще всего бывает 10 (1-я и 3-я строки) и 9 (2-я и 4-я строки), а в отдельных случаях увеличивается до 11-ти, даже до 14-ти, то в данном произведении девятисложные строки чередуются с восьми- и семисложными. В то же время его поэтике свойственны многие стилевые признаки народной поэзии. В нем нет развернутого сюжета, повествование ведется от первого лица, т.е. сюжетные ситуации раскрываются в монологе героя. Большое композиционное и эмоционально-эстетическое значение имеют двучленные параллелизмы. Они носят отрицательный характер и имеют символическое значение, иносказательно излагают сюжетную ситуацию песни, передают ей эмоциональную окраску, характеризуют душевное состояние героя. При этом неизвестный поэт обращается к пейзажным образам, тесно связанным с обычными жизненными представлениями народа. Достаточно ему напомнить в первых строчках об улетающих лебедях и кустарниках, раскинутых на версты, как ощущение долгого пути
безответной и безрадостной мучительной любви охватывает слушателя или читателя песни. Интересно и то, что по своей структуре символы здесь являются не простыми, а усложненными. Символами становятся не только живое существо, предмет так таковой, но и их действие или состояние. Взмывание лебедя в небо, спасающегося от пули охотника, означает спасение девушки от «капкана» безумно влюбленного в нее юноши, а раскинутость кустарников на версты - сложность и глубину переживаний и страданий героя, не сумевшего разорвать «оковы» своего чувства.
Эта книжная песня отличается и ясностью восприятия каждого речевого оборота, простотой рифмы, открытым характером ее формы (завершением рифмующихся слов на гласные звуки), что «усиливает поэтическое звучание текста» [11, с. 143]. Все это свидетельствует, что анонимный поэт-любитель в своих песенных опытах опирался на богатую песенную традицию, с которой он был отлично знаком.
Комплекс вышеупомянутых поэтических средств, присущих народной песенной лирике, можно найти во многих литературных песнях XIX в. Одни поэты пользовались ими более искусно и самостоятельно, другие следовали некоему условному шаблону. В результате многие их стихи-песни остались лишь литературным опытом фольклорной стилизации. Яркое доказательство тому - «Сборник башкирских и татарских песен», записанных И. Покровским от башкирского ученого-энтузиаста Ю. Аминева из 2-й Усергенской волости и переведенных на русский язык большим любителем литературы толмачом Оренбургской пограничной комиссии С. Батыршиным, уроженцем Стерлитамакского уезда [2, с. 16, 17]. «Сборник» увидел свет в Казани в 1870 году под редакцией одного из первых башкирских ученых-просветителей М. Биксурина на страницах «Записок Оренбургского отдела императорского Русского географического общества» [13]. Включенные в него произведения отличаются разнообразием содержания и поэтической формы. Среди них встречаются двух-, четырех- и шестистрочные песни-стихи. Большинство из них написано в форме рубаи. Встречаются строфы в форме мас-нави и газели. В этих песнях-стихах о любви, жизни и быте воспеваются светлые чувства, земные страсти человека, его разум, просве-
щенность, порядочность и идеалы красоты; выражаются чувства одиночества, горестные воспоминания о покинутом сердечном друге, ненависть к нелюбимому человеку, тоска по родной земле.
Естественно, большинство из них не допускает веселого напева, исключает шуточные сравнения, прибаутки и каламбуры, погружает читателя (слушателя) в стихию тихого, грустного чувства:
Жанкайым, сэнуц бишмэтец Биллэрецдин тубэн биш суйэм. «Вэ аллаку» дисэм язык булыр, Фи-л-хэкикэт сэне бик свйэм [13, с. 152, 153].
У твоего бешмета, душечка, Ниже талии пять четвертей. Божиться грешно, Но люблю я тебя истинно.
Ожмах эчрэ хур кеби йвзвц нуры, (а) Сэн уласыц ике куземнец бере, (а) Ишедэнлэр вэ эсфец илэ хайран ула, (б). Ьэм кургэнлэр жанны фида кыла (б) [13, с. 216, 217].
Блеск лица твоего, как у райской гурии, Ты - один из двух моих глаз. Услышит кто о тебе, удивляется, Увидит кто тебя, собою жертвует.
Или:
Менгэн атым туры ала, (а)
Тубылгыларга урала, (а)
Бэн тыуып ускэн ердэ (б)
Кук улэн усеп тэ кыуара (а) [13, с. 174, 175].
Лошадь подо мною гнедо-пегая, В траве путаются ее ноги. Там, где я родился и вырос, Зеленые травы желтеют.
Как видно из этих примеров, в песнях-стихах, изданных И. Покровским, органически сочетаются традиции фольклорной лирики с традициями письменной поэзии. В одних главенствуют фольклорные элементы, в других - элементы книжной поэзии. Следует сказать, что значительная часть их не отли-
чается глубоким содержанием, поэтическим совершенством. В этих произведениях связь с фольклором еще не приобретает истинно творческого характера, характера свободной интерпретации народно-поэтического сюжета или образа, а сводится лишь к простому подражанию, стилизации, в лучшем случае - имитации поэтики протяжных, коротких и плясовых народных песен. В них часто не хватает гибкости в речевых интонациях, хромает плавность ритма, встречается много арабских, персидских слов и оборотов, свойственных агиографической литературе («вэ аллаЬу» -«господь» (бог), «эл-хэкикэт» - «истина», «эжэллэрдэн алла сакласын» - «да сохранит бог от смерти» и пр.), примитивные и грубые эпитеты и натуралистические сравнения, даже эротические мотивы («тумрандай куллар» -«поленообразные руки», «керпеклэрен кондоздай» - «веки твои как у бобра», «йэрен... ята олуг кичкэдэй» - «муж (жена) ... лежит как огромный пень», «жанкайым, сэнен имчэклэрен яны язган йылы май кебек» - «твои груди, душечка моя, теплые, как свежий круг масла», «кыз бала аста, без естэ... гэжэп кенэ тамаша эш кылдык» - «девица внизу, а сверху я... странное дело случилось», «кетепкэй лэ кетеп килмэгэчдин, имчэкэйлэрен тотоп йоклаган» - «в ожидании свидания с ним она уснула, держа свои груди» и пр.), что не было характерно для башкирской профессиональной поэзии данного периода вообще, народной песенной лирики в частности. Все эти примеры и факты говорят о том, что «башкирские и татарские песни», включенные в «Сборник» И. Покровского, были плодами творческой деятельности не профессиональных, а самодеятельных поэтов - мулл, шакир-дов и других грамотных людей, одержимых «книжным духом». Они дают основание полагать, что ориентация на башкирский песенный фольклор и его различная интерпретация были существенным качеством башкирской поэзии XIX в. Поэтому «башкирскую песню» следует воспринимать лишь как своеобразную форму башкирского поэтического фольклоризма. Жанровая специфика «башкирской песни» заключалась в сознательном подражании конкретным образцам национальной народной песенной лирики и в стилизации, а подчас и в имитации ее поэтики.
Литературные «башкирские песни», возникшие именно на основе стремления освоить систему народной символики и принципы композиционной структуры башкирской фольклорной песни, особенно ее лирической разновидности, несмотря на свои определенные художественные недостатки, играли положительную роль в развитии национальной литературы. Они дали башкирской поэзии многое в разработке понятного широкой народной массе литературного языка и стиха, способствовали дальнейшему проникновению в нее элементов народности, реалистического образного мышления, конкретизации образов-деталей и обстоятельств действия героя. Это и понятно. Ведь даже в период наибольшего господства идейно-эстетического течения, основанного на романтических, религиозно-идеалистических посылках, песня сохраняла в себе рациональное зерно, из всех жанров поэзии стояла близко к народной жизни, реальной действительности, была наиболее «человеколюбивой». Восхищение человеком, воспевание его внешней и внутренней красоты, интимных чувств сами по себе противоречили религиозно-мистическим идеям, аскетизму. Известные и анонимные поэты-певцы в некоторых своих произведениях красоту человека начали связывать с богатством его внутреннего мира, его просвещенностью. Они призывали молодых связать свою судьбу с умными, просвещенными, культурными людьми. По их мнению, именно ум, ученость являются источниками красивой любви и счастья:
Галим илэн твн кичерсэц, Иокоц килмэз кузецэ. Ихтыярыц кулыцдин китэдер, Гишык салыр узецэ [13, с. 182, 183].
Если ты ночь проведешь с ученым, Глаза твои не сомкнутся. И твою волю из рук он отнимет, И в душу любовь тебе он вложит.
Культ любви и красоты, «природы естества» и внутреннего богатства, просвещенности в песенном жанре был большим шагом вперед на пути к пониманию национальных реалистических истоков прекрасного в жизни и искусстве. Важно и то, что отображенные в песнях-стихах реалистические чувства, переживания и мысли земного человека, его рационального взгляда на мир в противовес мистической, платонической любви, воспетой в суфийской поэзии, были первыми штрихами портрета нового лирического героя.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
1. Об особенностях литературной песни в сравнении с народной // Русские песни XIX века / сост. И.Н. Розанов. - М., 1944.
2. Позднеев A.B. Рукописные песенники XVII-XVIII вв. (Из истории песенной силлабической поэзии) // Ученые записки Московского государственного заочного пединститута. Т. 1. - М., 1974.
3. Словарь литературоведческих терминов. -М., 1974.
4. Песни русских поэтов / вступ. статья, подг. текста и примеч. И.Н. Розанова. - Л., 1950.
5. Песни и романсы русских поэтов / вступ. статья, подг. текста и примеч. В.Е. Гусева. - М.; Л., 1963.
6. Кунафин F.C. Мэгрифэтсе Ьэм ядыусы Мехэмэтсэлим вметбаев. - 9фе, 1991.
7. Харисов А.И. Литературное наследие башкирского народа. XVIII-XIX века. - Уфа, 1973.
8. Галин C.A. Баштсорт халтсыныц йыр поэзияЬы. - вфе, 1979.
9. Фохт У.Р. Некоторые вопросы теории романтизма (Замечания и гипотезы) // Проблемы романтизма. - М., 1967.
10. Научная библиотека АН РБ, рб - 3741.
11. Киреев А.Н. Баштсорт халытс ижады. - вфе,
1981.
12. Центральный государственный военно-исторический архив. Ф. 1754. Оп. 1. Ед. хр. 67.
13. Покровский И.П. Сборник башкирских и татарских песен // Записки Оренбургского отдела императорского Русского географического общества.- Казань, 1870. - Вып. 1.
