CC BY
64
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2015. №1(39)
УДК 82.94
ЛИТЕРАТУРА КАК ФАКТОР ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА 1830 - 1850-Х ГГ. (НА МАТЕРИАЛЕ ПРЕДИСЛОВИЯ К ВОСПОМИНАНИЯМ А.А.ГРИГОРЬЕВА «МОИ ЛИТЕРАТУРНЫЕ И НРАВСТВЕННЫЕ СКИТАЛЬЧЕСТВА»)
© А.Н.Ларионова
Авторское предисловие к воспоминаниям А.А.Григорьева «Мои литературные и нравственные скитальчества» носит подчеркнуто субъективный и адресный характер, ибо автор посвящает свои «Воспоминания» М.М.Достоевскому. Отсюда - обилие обращений к адресату, стиль доверительного разговора, косвенная характеристика «Воспоминаний», построенная на ретроспективных обращениях к разным периодам своей жизни. Доминантой этих периодов становится литература, осмысление ее роли в жизни автора. Определяя значение разного рода литературных «веяний», исторических эпох, Григорьев мыслит характерными для его прозы и литературной критики образами «органического целого», которые придают событиям жизни частного человека философ-ско-метафорический смысл.
Ключевые слова: мемуары, автобиографический герой, образ читателя, духовный мир.
Проблема чтения и читателя является одной из самых малоизученных проблем современного литературоведения, хотя ее истоки можно найти еще в античности, в трудах Аристотеля, Платона и др. Чтение вошло в круг проблем современной теории литературы по инициативе Ж.-П.Сартра в связи с дискуссией, развернувшейся по поводу его работы «Что такое литература?». Опубликованная в 1948 году, она апеллировала к читателю как активному участнику классической триады «автор - произведение - читатель». Сартр предлагает понимать чтение как управляемое творчество. Современный исследователь С.Макурен-кова в статье «Читатель и современные основания слова» указывает, что концепция Сартра опиралась на феноменологию Гуссерля, которая признает существование литературного произведения лишь на уровне сознания. С.Макуренкова пишет: «За чтением, таким образом, впервые была признана конституирующая роль в формировании мира произведения. Как таковое литературное произведение отдано на осмысление читателю» [1: 11].
Среди работ, которые сыграли важную роль в перемещении взгляда литературоведения с проблемы автора на читателя, можно отметить «Риторику вымысла» (1961) У.Бута, «Открытое произведение» (1962) У.Эко, «Смерть автора»
(1968), «S/Z» (1970) Р.Барта, «Что такое автор?»
(1969) М. Фуко и др.
Датой «рождения читателя» считается 1968 год, год публикации программной статьи Р. Барта «Смерть автора», главная идея которой состояла в том, чтобы устранить автора, заменив его скриптором - создателем «письма», противопос-
тавляемого речи, и тем самым - «восстановить в правах читателя». Р.Барт писал: «Читатель - это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении своем, а в предназначении...» [1: 514].
Следует отметить, что лучшие русские филологи двадцатых годов XX века, такие как Ю.Тынянов, В.Шкловский, В.Виноградов, Б.Эйхенбаум, позже М.Бахтин, Р.Якобсон, в своих трудах очертили пространство, внутри которого оказалась плодотворной разработка проблемы читателя, в 1960-е гг. подхваченная французским структурализмом в лице Р. Барта, Ю.Кристевой, Ц.Тодорова и др.
Особая роль в разработке теории читателя принадлежит в XX веке рецептивной эстетике в лице ее крупнейших представителей: Х.Р.Яусса, В.Изера и др. Это направление в литературоведении исходит из мысли о том, что произведение реализуется только в процессе «встречи» текста с читателем, который воздействует на произведение. Х.Р.Яусс в статье «История литературы как провокация литературоведения» замечает: «Литературное произведение не самодостаточно, оно не предлагает каждому наблюдателю один и тот же образ на все времена. Оно скорее напоминает партитуру чтения, необходимую для нового читательского резонанса.» [2: 58]. В.Изер в книге «К антропологии художественной литературы» приходит к выводу: «Художественная литература - не только постоянное воспроизведение мира, в котором мы живем, но и размышление о том, кто такие мы сами» [3: 20].
По мнению французского литературоведа Жерара Ланглада, на сегодняшний день следует различать две точки зрения на то, как текст творится чтением. С одной стороны, все подлинные читатели, то есть те, которые способны следовать правилам, оказываются примерно в одном интерпретационном пространстве, поскольку произведение можно понимать объективно, если прислушиваться ко всем «предписаниям» текста. С другой - «те, кто, как Пьер Байяр, рассматривают произведение как «подвижное» по сути и считают, что каждый читатель является творцом индивидуального текста» [1: 53].
Е.Фарыно в послесловии к книге Д.Чав-даровой «Homo Legens в русской литературе XIX века» замечает, что читающий персонаж проявляет себя в произведениях многих писателей -«от Татьяны Пушкина до Тригорина Чехова» -как конвенциональный читатель русской литературы, ориентированный на те или иные литературные традиции и т.п.» [1: 285]. Конвенцио-нальность является общим признаком «читателя» во многих концепциях западных и российских теоретиков, что закономерно в силу условности художественного языка и условности самого образа читателя. Это и своего рода рецептивная установка читателя, обусловленная литературной традицией, жанровыми канонами и пр.
Основные причины введения homo legens в русское литературное поле Фарыно усматривает в идентификационных и интертекстуальных целях автора. Создание образа читателя включает в себя определение характера и границ литературной компетенции, а заданный автором «круг чтения», в свою очередь, формирует идентификационное поле между «читателем»-персонажем и читателем посредством введения в него равно знакомых обоим текстов. Но «читатель»-персонаж предстает и как интертекстуальный элемент художественного целого: он выполняет функцию введения произведения в общее интертекстуальное поле.
По мнению современного исследователя А.Большаковой, в самом художественном тексте образ читателя как модель восприятия выступает своего рода «посредником» между произведением и воспринимающим; он помогает в осуществлении акта коммуникации, обеспечивая передачу основного (инвариантного при любых новых прочтениях) ядра воспринимающему. Одной из главных функций «читателя» становится завершение произведения, сопряжение рецептивных элементов в единое целое» [1: 304].
А.Большакова в статье «Читатель русской литературы как проблема» выделяет составляю-
щие (компоненты) homo legens и располагает их на нескольких уровнях.
1. Первый уровень состоит из различных типологических «ликов» homo legens (включая оппозиционные), цитат и цитирования, обозначения «круга чтения», введения дискуссий по поводу прочитанного, интертекстуальных пластов и т.п. По мнению А.Большаковой, homo legens вступает во взаимодействие с естественным человеком руссоистского толка; одной из популярных антитез homo legens становится homo faber (человек дела и долга), а также в различные отношения (взаимодействия и взаимоотталкивания) с homo legens вступает homo ludens (человек играющий), нередко предстающий как «человек театрального поведения». Особый случай здесь составляет homo citans (человек цитирующий), проявляющий себя и как часть основного homo legens, но и как достаточно автономный литературный образ, значительность которому придает знаковость самого акта цитирования (в литературе), его частотность, а также литературное «обыгрывание» (пародирование, иронизирование и т.п).
2. Второй уровень homo legens образуют отношения к чтению, цитатности и homo citans со стороны «автора» и других персонажей, результатом чего становится формирование различных литературных моделей.
3. Третий уровень (завершающий) позволяет идентифицировать homo legens с образом мира -как реального, так и «фикционального мира» литературности и литературных конвенций.
Итак, образ человека читающего в художественном произведении полифункционален. Чтение оказывается частью духовной культуры героя, во многом определяет черты его характера. Впрочем, эстетическая культура не является самодостаточной и без связи с представлениями о морали и нравственности не образует истинной духовности. Роль чтения в тексте не ограничивается характерологической функцией, оно может оказываться важным элементом для произведения в целом, становясь его сюжетным центром.
На сегодняшний день проблема чтения является актуальной, к ней обращается множество исследователей. Не случайно в 2005 году Российская Академия наук выпустила отдельным изданием в серии «Теоретико-литературные итоги XX века» сборник «Читатель: проблемы восприятия», который включает широкий спектр вопросов по данной проблеме.
Читающий персонаж особенно активно обнаруживает себя в русской литературе второй половины XIX века. Это время в истории России ознаменовалось бурными переменами в общест-
венно-политической и культурной жизни страны, неизбежным следствием чего становится усиление роста общественного и личностного самосознания, что, в свою очередь, сказалось на обостренном внимании к внутренней жизни человека в художественной литературе. В этом отношении особенно интересны произведения документально-художественного жанра, к которым принадлежат, в частности, воспоминания А.А.Григорьева.
Аполлон Александрович Григорьев (18221864) - литературный и театральный критик, поэт, переводчик, мемуарист. По своему художественному мышлению А.А.Григорьев принадлежит к тому типу писателей, которые рассматривают искусство как важную составную часть человеческой жизни. В его сознании наряду с жизненными впечатлениями все время присутствуют, а в процессе творчества актуализируются, впечатления искусства. Закономерно, что чтение для героев произведений А.А.Григорьева являлось обязательным компонентом их духовного мира.
Воспоминания А.А.Григорьева «Мои литературные и нравственные скитальчества» впервые были опубликованы в 1862 году. Они стали своего рода попыткой автора подвести итог своей творческой жизни, возможностью объяснить свой жизненный путь. Вместе с тем это рассказ не только о собственной жизни, но и эпохе, современником которой он был, историческом времени 1830-1850-х годов, в самых разнообразных его проявлениях. Р.Виттакер пишет о том, что воспоминания А.А.Григорьева «ценны не столько автобиографическими зарисовками, сколько его анализом культурных и интеллектуальных течений, охвативших Россию и Европу в годы его детства» [4: 22].
Воспоминания начинаются с предисловия, где герой объясняет свое обращение к мемуарам внешними причинами, а не внутренним личным побуждением: «Вы вызвали меня, добрый друг на то, чтобы я написал мои «литературные воспоминания»» [5: 5], адресуя это обращение М.М. Достоевскому, с которым автора связывали дружеские отношения.
Уже в предисловии к воспоминаниям герой обозначает литературу как доминанту, определившую весь его дальнейший жизненный путь: «Мне сорок лет, и из этих сорока по крайней мере тридцать живу я под влиянием литературы <...>. Столько эпох литературных пронеслось и надо мною и передо мною, пронеслось даже во мне самом, оставляя известные пласты или, лучше, следы на моей душе, что каждая из них глядит на меня из-за дали прошедшего отдельным органическим целым, имеет для меня свой осо-
бенный цвет и свой особенный запах...» [5: 5]. Герой воспоминаний - человек тонкой душевной организации, с высоко развитой духовной культурой. Он рассматривает свою жизнь сквозь призму литературы, литературных процессов, оставивших отпечаток в его судьбе.
При всей индивидуальности образа главного героя, в нем есть черты, присущие целому поколению русской интеллигенции. Одной из обязательных характеристик людей этого поколения является высокий уровень их читательской культуры. Главной чертой своего поколения герой называет пристрастие к литературе. Для героя воспоминаний время представлено прежде всего процессами, происходящими в литературе, журналистике, читательском сознании: «.эпоха сереньких, тоненьких книжек "Телеграфа" и "Телескопа", с жадностью читаемых, дотла дочитываемых молодежью тридцатых годов, окружавшей мое детство, - эпоха, когда журчали еще, носясь в воздухе, стихи Пушкина и ароматом наполняли воздух повсюду, даже в густых садах диковинно-типического Замоскворечья, - эпоха бессознательных и безразличных восторгов, в которую наравне с этими вечными песнями восхищались добрые люди и "Аммалат-беком"» [5: 5]. Описание эпохи дано в форме единой сложной синтаксической конструкции, где переживания героя идут по нарастающей. Автор использует многоточие, эпитеты, метафорический стиль повествования, характерный для произведений эпохи романтизма.
Жерар Ланглад в работе «Читатель - творец неповторимости произведения», рассуждая о вторжении субъективности в читательскую деятельность, говорит «о природе этого неискоренимого, а порой совершенно неожиданного и шокирующего вторжения отголосков субъективного, которые неизменно сопровождают чтение художественного произведения. Это далеко не издержки производства; скорее, это признаки "приручения" текста, привнесения в него читателем особого своеобразия» [1: 47]. Речь идет о жизни художественного произведения в сознании читателей. Герой «Воспоминаний» А.А.Григорьева - один из таких читателей, которые, благодаря эмоциональному, психологическому, нравственному и эстетическому восприятию, делают литературное произведение предметом индивидуального опыта: «А тут является колоссальный роман Гюго и кружит молодые головы, а тут Надеждин в своем "Телескопе" то и дело поддает романтического жара переводами молодых лихорадочных повестей Дюма, Сю, Жанена» [5: 6]. Каждому произведению герой воспоминаний дает оценку, точнее - описывает эмоции, вы-
званные в его душе знакомством с тем или иным произведением.
Круг чтения героя воспоминаний очень широк - это немецкие, французские, русские поэты и писатели. Эти авторы входили, как особо значительные и необходимые, в круг чтения образованного человека 1830-1850-х годов. Для него, как отмечал Герцен в «Былом и думах», «знание Гете, особенно второй части "Фауста" <...> было столь же обязательно, как иметь платье» [6: 20]. Во многом это обусловлено и образованием (в широком смысле слова), которое получил герой воспоминаний Григорьева, и, следовательно, тем интеллектуально-духовным потенциалом, той внутренней культурой, которая стала основой его личности.
Представления о круге чтения героя «Воспоминаний» дает прямая цитация фрагментов художественных произведений: «Вы снова здесь, изменчивые тени» [5: 6]. Это первая строчка «Фауста» Гете, которую цитирует автобиографический герой А.А.Григорьева, обращаясь к воспоминаниям и сравнивая себя, таким образом, с главным героем поэмы, отправившимся в путешествие по загробному миру. Затем, обозначая переломный момент в своей жизни - разочарование в любви и отъезд в Петербург, «в мир гоголевского Петербурга, Петербурга в эпоху его миражной оригинальности, в эпоху, когда существовала даже особенная петербуржская литература.» [5: 6], герой цитирует Байрона: «Внезапно изменилось сновиденье.» [5: 6]. Так возникает параллель с лирическим героем английского поэта, романтическим бунтарем-одиночкой.
Вообще, для героя воспоминаний как человека романтического сознания характерно особое отношение к литературе, которая воспринимается им как органичное продолжение действительности, а ее герои - как реальные люди. Герой действительно оказывается «погружен» в этот мир, мыслит его образами и понятиями. Романтическая эстетика постоянно влияет на характер рассуждений рассказчика, его миросозерцание: «Голова работает как паровая машина, скачет во всю прыть к оврагам и безднам, а сердце живет только мечтательною, книжною, напускною жизнью. Точно не я это живу, а разные образы литературы во мне живут» [5: 6].
Описание эпохи дается через ощущения читателя - самого рассказчика и его современников. Рассказчик передает юношескую экзальта-
цию своих друзей и свойственную им романтическую созерцательность: «Несмотря на бессознательность и безразличность восторгов, на какое-то беззаветное упоение поэзиею, на какую-то дюжинную веру в литературу, в воздухе осталось что-то мрачное и тревожное. Души настроены этим мрачным, тревожным и зловещим, и стихи Полежаева, игра Мочалова, варламовские звуки дают отзыв этому настройству...» [5: 6]. Разуме -ется, перед нами не просто герой воспоминаний, а герой автобиографический. Обращаясь к биографии автора произведения, мы не можем не учитывать его профессиональную деятельность, непосредственно связанную с литературой и театром, так как А.А.Григорьев был выдающимся театральным и литературным критиком своей эпохи. В предисловии к воспоминаниям появляется и фигура В.Г.Белинского: «Раздается могущественный голос, вместе и узаконивающий и пришпоривающий стремления и неясные гадания эпохи, - голос великого борца, Виссариона Белинского. В "Литературных мечтаниях", как во всяком гениальном произведении, схватывается в одно целое все прошедшее и вместе закидываются сети в будущее. Веет другой эпохой» [5: 6]. Герой воспоминаний пытается создать целостную картину культурной жизни второй трети Х1Х века, изображая портреты выдающихся деятелей эпохи, своих современников.
В целом, чтение, литература в воспоминаниях А.А.Григорьева «Мои литературные и нравственные скитальчества» становится важным характерологическим фактором: определяет главные качества героя, выявляет степень развитости его духовной культуры.
1. ТИеогу and literature results of the XX century. -V.4. Reader: perception problems. / Redkol.: S.A.Makurenkova, S.G.Bocharov, V.P.Bolshakov,
A.V.Markov, etc. - M.: Praksis, 2005. - 592 p.
2. Jauss H.R. History of literature as provocation of literary criticism // UFO. - 1995. - No. 12. - P. 58.
3. Grigoriev Apollon. Memoirs / under the editorship of
B.F.Egorov. - L.: Science, 1980. - 440 p.
4. Виттакер Р. Последний русский романтик: Аполлон Григорьев (1822-1864) / Перевод с английского М.А.Шерешевской. - СПб.: Академический проект, 2000. - 560 с.
5. Григорьев Аполлон. Воспоминания / под ред. Б.Ф.Егорова. - Л.: Наука, 1980. - 440 с.
6. Герцен А.И. Полн. собр. соч.: в 30 т. - Т. 9. - М.: Издательство Академии наук СССР, 1956. - 353 с.
LITERATURE AS A FACTOR IN MAN'S SPIRITUAL LIFE IN THE 1830s-1850s (BASED ON THE PREFACE TO THE MEMOIRS OF A.A.GRIGORIEV «MY LITERARY AND MORAL WANDERINGS»)
A.N.Larionova
The author's Preface to A.A.Grigoriev's memoirs "My Literary and Moral Wanderings" is deliberately subjective and targeted in character, as the author devotes his "Memoirs" to M.M.Dostoevsky. Hence, it contains abundance of references to the addressee, has the style of a confidential conversation, and indirect characterization of the "Memories" is built on historical references to different periods of his life. The dominant feature of these periods is literature, the understanding of its role in the author's life. When evaluating various literary "trends" and historical epochs, Grigoriev resorts to the images of 'the organic whole,' characteristic for his prose and literary criticism, which give philosophical and metaphorical meaning to the events of man's private life.
Key words: memoirs, autobiographical hero, image of the reader, spiritual world.
1. Theory and literature results of the XX century. -V.4. Reader: perception problems. / Redkol.: S.A.Makurenkova, S.G.Bocharov, V.P.Bolshakov,
A.V.Markov, etc. - M.: Praksis, 2005. - 592 p. (in English)
2. Jauss H.R. History of literature as provocation of literary criticism // UFO. - 1995. - No. 12. - P. 58. (in English)
3. Grigoriev Apollon. Memoirs / under the editorship of
B.F.Egorov. - L.: Science, 1980. - 440 p. (in English)
4. Vittaker R. Poslednij russkij romantik: Apollon Grigor'ev (1822-1864) / Perevod s anglijskogo M.A.Shereshevskoj. - SPb.: Akademicheskij proekt, 2000. - 560 s. (in Russian)
5. Grigor'ev Apollon. Vospominaniya / pod red. B.F.Egorova. - L.: Nauka, 1980. - 440 s. (in Russian)
6. Gercen A.I. Poln. sobr. soch.: v 30 t. - T. 9 - M.: Iz-datel'stvo Akademii nauk SSSR, 1956. - 353 s. (in Russian)
Ларионова Анна Николаевна - аспирант кафедры отечественной филологии и прикладных коммуникаций Гуманитарного института Череповецкого государственного университета.
162602, Россия, Череповец, Советский просп., 8. E-mail: larionova.ann@bk.ru
Larionova Anna Nikolaevna - graduate student, Department of Russian Philology and Applied Communications, Institute of Humanities, Cherepovets State University.
8 Sovetsky Avenue, Cherepovets, 162602, Russia. E-mail: larionova.ann@bk.ru
Поступила в редакцию 15.07.2014
