CC BY
65
УДК 821.112.2. Н. А. Бакши
канд. филол. наук, доц. каф. германской филологии Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета (ИФИ РГГУ); e-mail: nataliabakshi@mail.ru
ЛИТЕРАТУРА И ТЕОЛОГИЯ.
К ВОПРОСУ О МЕТОДЕ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОГО ДИАЛОГА В НЕМЕЦКОЯЗЫЧНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
В статье рассматриваются различные подходы к интердисциплинарному полю исследования «литература и теология» в Германии со времен Второй мировой войны вплоть до нашего времени. Автор приходит к выводу, что данные исследования теряются в культурологии и предлагает дискурсный подход и исследование взаимопроникновения различных дискурсов литературы и теологии.
Ключевые слова: литература и теология; христианская литература; меж-дисциплинарность; дискурс.
Bakshi N. A.
Ph.D., Ass. Prof., Germanic Philology Department, Institute for History and Philology of Russian State University for the Humanities (IHP RSUH); e-mail: nataliabakshi@mail.ru
LITERATURE AND THEOLOGY.
ON THE METHOD OF INTERDISCIPLINARY DIALOGUE IN THE GERMAN-SPEAKING AREA
The article demonstrates different interpretations of the interdisciplinary field of research «literature and theology» in Germany from the Second World War up to our time. Research data seem to be lost in cultural studies, so the author proposes investigating interpenetration of literature and theology discourse within a framework of the corresponding approach to study.
Key words: literature and theology; Christian literature; interdisciplinarity; discourse.
Интерес к теологии в литературе, как правило, возникал в переломные моменты истории и угасал с наступлением относительной стабильности. Так было во времена Тридцатилетней войны 16181648 гг., на которую Мартин Опиц отреагировал «Книгой о немецкой поэзии». Произведенное им сближение и взаимопроникновение
литературы и теологии он определил формулой, что поэзия по своей сущности является «скрытой теологией» [19, с. 7].
Подобное сближение и объединение дискурсов вызвала и Вторая мировая война. Через триста лет в той же ситуации послевоенной разрухи к литературе как «скрытой теологии» в немецкоязычном пространстве обращаются не только писатели традиционного толка, такие как Элизабет Ланггессер (Elisabeth Langgässer, 1899-1950), Райнхольд Шнайдер (Reinhold Schneider, 1903-1958), Гертруд фон ле Форт (Gertrud von le Fort, 1876-1971), но и представители авангарда, такие как Пауль Целан (Paul Celan, 1920-1970), Ильза Айхингер (Ilse Aichinger, 1921), Вольфганг Борхерт (Wolfgang Borchert, 1921-1947). Взрыв интереса к теологии в литературе можно снова наблюдать в настоящее время.
Систематическое осмысление подобного сближения дискурсов начинается в Германии после Второй мировой войны. В первое послевоенное десятилетие можно говорить об особом ответвлении немецкого литературоведения - религиозном литературоведении, представленном такими фигурами, как В. Гренцман (Wilhelm Grenzmann), Х. Э. Хольтхузен (Hans Egon Holthusen), В. Кольшмидт (Werner Kohlschmidt), В. Рем (Walther Rehm) [6]. Хайнц Киндер-ман рассматривает в статье «Кризис литературоведения» (Heinz Kindermann, «Krise der Literaturwissenschaft», 1951) новый подход к исследованию современной литературы и возможность выхода из этого кризиса с помощью религиозного литературоведения и трудов В. Гренцмана и В. Рема.
Статьи Кольшмидта «Возможности и границы теологической ориентации в литературоведении» («Möglichkeiten und Grenzen einer theologischen Orientierung in der Literaturwissenschaft», 1951) и «Теологическое и поэтическое высказывание об истине» («Theologische und dichterische Aussage der Wahrheit», 1957) являются единственными, рассматривающими эту проблему на методологическом уровне. Кольшмид предпринимает пересмотр истории литературы и приходит к выводу, что зарождение германистики в начале XIX в. напрямую связано с «оптимистической антропологией» романтизма и с позитивистской концепцией человека, приведшим литературоведение к кризису. Необходимо, по его убеждению, пересмотреть историю литературы с позиций «христианской антропологии».
К религиозно ориентированному литературоведению можно отнести и вышедшую в 1951 г. книгу известного литературного критика Ханса Эгона Хольтхузена «Бездомный человек» («Der unbehauste Mensch»). Не ситуация литературы, а сознание человека в современную эпоху является предметом его исследования, или, говоря философским языком, «conditio humana» в эпоху модерна. Он программно переходит от более узкого горизонта истории литературы к более широкому истории философии, кроме того расширяет временные границы, в данном случае охватывающие не только двенадцать лет национал-социализма, но включающие и творчество Фридриха Ницше, с которого, по Хольтхузену, начинается эпоха модерна. Именно здесь он ищет культурно-исторические предпосылки сознания первых послевоенных лет, считая эти предпосылки более обширными и интернациональными, нежели те, что выделяются при изолированном анализе немецкого фашизма.
Невозможно говорить о соотношении обоих дискурсов, не обратившись к понятию христианской литературы. Под христианской литературой как в творчестве писателей, так и в работах литературоведов различных поколений часто понималось разное.
В 1940-1950 гг. под «христианской литературой» понималась личность писателя, поэта как вестника, предначертанного Богом нести благую весть [16, с. 41]. Не столько содержание, сколько отношение и мировоззрение автора определяло «христианскую литературу».
В 1960-1970 гг. христианскую литературу определяли на основании исключительно формальных признаков: либо это была литература, где упоминались духовные лица, либо литература, в которой делался акцент на моральной проблематике. Теология как таковая не бралась в расчет.
Если литературный критик В. Рос (Werner Ross) в 1967 г. провокационно формулирует, что с традиционной формой христианской литературы покончено, то германист, теолог и писатель П. К. Курц (Paul Konrad Kurz) задается вопросом, «почему христианская литература закончилась», а литературовед Э. Й. Кживон (Ernst Josef Krzywon) вслед за Курцем пытается определить, «что составляет христианскую литературу», и приходит к выводу, что ни один из отдельно взятых конститутивных элементов автор-текст-реципиент, ни все они вместе не определяют христианской литературы.
В сущности, все они ставят вопрос, в чем заключается христианство христианского литературоведения - в исследовании христианской тематики в литературе или же в особом христианском подходе к литературе вообще, что такое «христианская литература» и насколько о ней вообще возможно говорить [9; 11; 14; 15; 17; 23], - вопросы, с новой силой вспыхнувшие в литературе и литературоведении в послевоенные годы [5; 27].
Австрийский германист Констанце Флидль (Konstanze Fliedl) в своей диссертации о Ланггессер характеризует ситуацию в литературоведении 1950-1960 гг. следующим образом: интерес литературоведения в 1950 гг. обратился к проблеме «религиозной поэзии» (religiöse Dichtung), которая уже десятилетие спустя вместе с этим интересом полностью исчезла. В настоящий момент исследования в этой области ограничиваются выделением «христианских» элементов в основном в нерелигиозной литературе или же оперируют понятиями «христофоричной» литературы, то есть литературы, несущей Христа, чтобы, с одной стороны, расширить область исследований, с другой, - избежать дилеммы неопределимости понятия «религиозной» или «христианской» поэзии. Вместо уточнения терминов, по мнению литературоведа Дитриха Шлютера (Dietrich Schlüter), дискурс 1950-1960 гг. оставил после себя полную сумятицу, шкала высказываний простирается от категорического отрицания феномена «религиозного» романа, высказанного Генрихом Бёллем, до попытки Гертруд фон ле Форт определить поэзию вообще как излияние «anima christiana naturaliter» [24]. Тем не менее понятия «религиозный роман» и «христианский писатель» продолжают свое активное существование, хотя при ближайшем рассмотрении сомнительность их применения по отношению к таким произведениям, как «Избранник» или к авторам вроде Генриха Бёлля, лишний раз доказывает отсутствие приемлемых категорий.
Важным представителем традиционной литературной теологии был писатель и теолог Гизберт Кранц (Gisbert Kranz), выступивший в конце 1950 - начале 1960 гг. с целой серией энциклопедических работ о христианской литературе. В то время когда литературная теология пыталась утвердиться, он написал две книги: «Христианская литература нового времени» («Christliche Literatur der Neuzeit») и «Христианская литература современности» («Christliche Literatur der
Gegenwart»), которые через некоторое время переработал и расширил до внушительного тома «Христианская литература Европы с 1500 по 1960 г.» («Europas christliche Literatur von 1500 bis 1960»). Второе переиздание этого тома вышло в 1968 г. и в том же году было дополнено еще одним большим томом «Христианская литература Европы с 500 по 1500 г.» Во всех четырех трудах материал представлен сплошных текстом, разделенным на главы по отдельным авторам. Критерием отбора авторов Кранц считал «литературный ранг». Взяты были авторы, «чьи книги оказали влияние за пределами общины верующих, своей страны и своего времени» [10]. Г. Кранц привлек литературный, историографический и теологический материал, который не был посвящен специальным вопросам. Всю эту разнонаправленную литературу Кранц объединил под названием христианской «мировой литературы» и неоднократно подчеркивал в качестве критерия отбора авторов их историческое влияние. В то же время именно широкий спектр христианской литературы служил доказательством ее значимости.
Гизберт Кранц сформулировал в 1975 г. также довольно расплывчатую дефиницию: «Христианское христианской словесности находится не в материале, а в духе, в позиции, в мировоззрении» [10, c. 42]. Понятие христианской литературы было введено исследователями и не ощущалось самими писателями как адекватное. Теолог и литературовед Ян Бауке-Рюгг (Jan Bauke-Ruegg) видит в нем тенденцию к «амальгамированию литературы и теологии» [1], поэтому многие требуют отказаться от этого понятия из-за его нечеткости.
В своей диссертации 1978 г. теолог и германист Карл-Йозеф Ку-шель (Karl-Josef Kuschel) предпринял попытку заново обосновать христианскую литературу. К.-Й. Куш ель формулирует, что главной составляющей христианской литературы является Христос. При этом «Он должен нарямую или косвенно, открыто или скрыто, реально или трансфигурально лично или символично служить мерилом и иметь решающее значение для понимания сути текста» [14, c. 2]. К.-Й. Ку-шель разделяет христианскую литературу послевоенного периода на традиционную и современную.
Подобное деление на традиционную и современную христианскую литературу представляется нам несколько упрощенным. В него явно не вписываются такие писатели, как Райнхольд Шнайдер и Элизабет Ланггессер, к которым намного более подходит определение,
данное австрийским германистом Вольфгангом Висмюллером (Wolfgang Wiesmüller) подобному типу христианского писателя в австрийской литературе - «умеренный авангард» («gemäßigte Avantgarde») [3, c. 49]. Кроме того, «христианские писатели», однозначно принадлежащие сегодня к христианскому канону, такие, как Э. Ланггессер, Г. фон ле Форт, Р. Шнайдер, в послевоенный период имели большие сложности с церковью. Э. Ланггессер за роман «Неизгладимая печать» («Das unauslöschliche Siegel», 1946) была обвинена в порнографии, и ее книгу хотели включить в индекс запрещенных церковью книг. Та же участь постигла Г. фон ле Форт, будущего доктора теологии, за роман «Венок ангелов» («Der Kranz der Engel», 1946), в котором католическая церковь усмотрела антицерковные тенденции. Райнхольд Шнайдер в конце 1940 гг. был несправедливо обвинен в принятии коммунизма и уходе из католической церкви.
Далее, в 1970-80 гг., разгорается спор между К.-Й. Кушелем и Г. Кранцем о более точном определении «христианской литературы». К.-Й. Кушель называет ее также «христофоричной литературой» (т. е. несущей Христа) [14, с. 44], тем самым считая, что она может быть написана не только христианами. Он доказывает, что понимание Кранца, исходящее, прежде всего, из интенции самого автора, находится под влиянием христианской догматики, и тем самым переносит акцент с личности автора на содержание.
С 1967 по 1981 г. под редакцией Доротеи Зеле, Курта Марти и Вольфганга Фиткау выходит «Альманах литературы и теологии» («Alma-nach für Literatur und Theologie»), в котором наряду с литературными текстами размещены критические статьи по проблемам смежных областей теологии и литературы. Основная идея альманаха - близость интересов литературы и теологии, что доказывают «Тезисы о критериях теологического интереса к литературе» Д. Зеле в 4-м Альманахе. Именно там она формулирует свою основную идею о конкретике или «реализации» теологических понятий в литературе: «Содержание застывших в религиозной номенклатуре понятий должно быть открыто, необходимо найти их нынешнюю конкретизацию» [26, c. 207].
И еще один важный пункт вносит Д. Зеле в дискуссию между теологией и литературой. Интерес теологии к литературе не предметный, а функциональный, т. е. он лежит за гранью личности автора или предмета описания: «<...> поэтому критерий теологического
интереса к литературе не может быть предметным, он всегда функционален. Теологически релевантно то, что нас раскрывает, что "открывает в нас новый орган" (Гете), что лишает нас уверенности в познанном, заставляет конфронтировать с собственными клише, разоблачает нас, изменяет наше отношение к миру, а тем самым и нас самих» [26, с. 207]. Однако то, что Д. Зеле описывает в религиозных категориях, является не чем иным как аристотелевской идеей катарсиса, свойственного древнегреческой трагедии и вообще литературе. Тем самым «функциональность», призванная выделить общее для литературы и теологии начало, одновременно размывает его, функционально перенося любое произведение литературы в сферу теологического интереса.
В настоящий момент, однако, понятие «христианской литературы» не может считаться основополагающим для теологически литературного дискурса. На смену ему приходят новые понятия такие, как «литературный католицизм», «диалог», «интертекстуальность» и т. д.
Хотя в немецком литературоведении не прекращаются попытки выработать новый понятийный аппарат в междисциплинарном диалоге теологии и литературы [16; 25], проблема методологии, тем не менее, остается и решается не столько на теоретическом, сколько на историческом уровне - с помощью ухода в описательность и энцикло-педичность. Примером может служить долгосрочный исследовательский проект по влиянию католицизма на культуру, разрабатываемый в католическом университете Айхштетта. С 2008 г. в рамках этого проекта начало выходить периодическое издание «Catholica. Quellen und Studien zur Literatur- und Kulturgeschichte des modernen Katholizismus». Первый том, посвященный влиянию renouveau catholique на немецкую литературу, носит многообещающее название «Модерн и антимодерн» [18], однако в нем нет ни одной статьи, включая вводную, посвященной теоретическому освящению этой крайне важной и интересной для XX в. проблеме. Параллельно в Айхштетте ведется работа над трехтомным «Справочником литературного католицизма в немецкоязычном пространстве в XX в.».
В 2009 г. вышел справочник «Своенравие и общность. Католические немецкие интеллектуалы XX в.» [4], в котором также на примере отдельных представителей дан исторический абрис католической интеллигенции XX в.: «Изложенное здесь открывает захватывающий
путь сквозь социальную, политическую и духовную историю немецкоязычного католицизма, от прорыва из культурного гетто рубежа веков через немецкий „Renouveau Catholique", отказ от приспособленчества во времена национал-социализма, реформированные (такие, как "Бенсбергское общество" (Bensberger Kreis) и "Политическая ночная молитва" (Politisches Nachtgebet)) и консервативные проявления вплоть до наших дней после распада единой католической среды» [4, с. 26].
В 1995, 1997 и 1999 гг. в Иннсбруке прошли международные коллоквиумы, посвященные проблеме «Религия-литература-искусства», по материалам которых были выпущены сборники [20; 21; 22]. За основу принята бахтинская теория диалога, а также методология сравнительного литературоведения с ее основными категориями -«интертекстуальность», «диалогичность» и «чужой» (Alterirät). Понятие диалога, лишь недавно возникшее в литературно-теологическом дискурсе, четко определяет взаимоотношения теологии и литературоведения. Оно подразумевает определенное распределение ролей и общественное местоположение теолога и литератора, подчеркивает не только их неустранимое различие, но и интерес друг к другу. В этой коннотации понятие диалога близко по значению «симпозиуму» -философской традиции, при которой целью является не диспут как таковой, а взаимопроникновение различных содержаний, приводящее к познанию и осознанию если не истины, то, по крайней мере, того, что ложно. Диалог между литературоведением и теологией является не только спором о приоритетности той или иной дисциплины. Постоянно повторяющиеся высказывания о плодотворности подобного диалога доказывают также противоположность обеих дисциплин.
Одним из первых о проблемности диалога между литературой и теологией со стороны литературоведения высказался Рихард Бринк-ман в статье «Об отношениях и „логике" литературного и религиозного языка» («Zum Verhältnis und zur 'Logik' literarischer und religiöser Sprache», 1981). Он отказывает теологии в праве «исследовать языковые и содержательные феномены литературы также, как и религиозные феномены вне литературы...» [2, c. 121].
Литературовед Дитрих Шлютер, пытаясь найти методологическое обоснование диалога между литературой и теологией, различает «перспективу участника» и «перспективу наблюдателя», разница
между которыми находится не в структуре, а в функции и задачах интерпретации. Тем самым Шлютер в очередной раз прибегает к идеи «функции», выдвинутой Доротее Зеле в 1970 г. [8, с. 80].
Компаративист Зоран Константинович считает междисциплинарную область литературы и теологии частью компаративистики. В его хрестоматийной работе по компаративистике есть специальная глава, посвященная взаимоотношениям литературы и религии [7, с. 106-109], которые относятся к «транслитературным связям»: «Для компаративиста эта тема означает, с одной стороны, исследование образов и мотивов, ощущаемых в качестве религиозных. При этом компаративиста интересует их эстетическая функция. С другой стороны, он исследует их историко-культурную преемственность. Вопрос же о теологическом значении подобных высказываний и образов остается областью теологии» [7, с. 109].
Среди широкого спектра теологического освоения литературы можно выделить различные дискуссионные традиции, при которых происходит не просто теологическая интерпретация литературы, а вырабатываются поэтологические критерии, применяемые к понятию «христианской литературы» - либо легитимирующие ее, либо эксплицитно или имплицитно опровергающие ее. Для определения подобного дискуссионного поля, являющегося посреднической инстанцией между литературой и теологией, возникло и утвердилось понятие литературной теологии (Literaturtheologie) [12, с. 644]. В 2001 г. Дитрих Шлютер в своей диссертации «Христианская литература и ее канонизация с 1945 года» («"Christliche Literatur" und ihre Kanonisierung seit 1945») дает определение особому феномену литературной теологии: «В литературоведении и литературной критике 1950-х гг., занимавшейся проблемами христианской литературы, -далее эта область исследований будет именоваться «литературной теологией» - утвердился принцип рассмотрения, при котором, хотя конфессиональные различия христианской литературы и принимались во внимание, и интерпретировались в условиях послевоенного времени и Федеративной Республики, все же возобладало внеконфес-сиональное связующее начало» [24, с. 8]. Это явление он считает исключительно феноменом 1950 гг.
Эрнст Йозеф Кживон предпринял попытку утвердить литературную теологию как ответвление литературоведения, определив ее
следующим образом: «Литературная теология как дисциплина или одна из теорий литературоведения является наукой или теорией литературы по отношению к обусловливающей ее и испытавшей ее влияние теологии» [13, с. 112].
Кживон заимствовал теорию трансформационной порождающей грамматики Хомского (Noam Chomsky) и перенес ее на высказывание о религиозно значимой литературе.
В ответ на подобные поиски диалога между теологией и литературой Лангенхорст заканчивает свою монографию-справочник о теологии и литературе главой «Прощание с парадигмой диалога» [16, с. 214— 237], где утверждает, что этот диалог всегда велся в первую очередь теологами, а отнюдь не литературоведами, а потому никак не может быть равноценен для обеих сторон и непродуктивен в методологическом плане: «Научного диалога с общими интересами между литературоведами и теологами никогда не существовало, не может существовать и к нему не нужно стремиться» [16, с. 217]. «Целью, скорее, является основополагающая ориентация, подтверждающаяся исключительно на практике» [16, с. 229]. В заключение Лангенхорст констатирует: «Четкое теоретическое обоснование „теологии и литературы" в герменевтических дискурсах современности и будущего остается - возможно никогда невосполнимым - дезидератом» [16, с. 236].
В целом, можно констатировать, что модернистская научная ориентация немецкого литературоведения приводит к неудовлетворительным результатам: хотя религиозная парадигма находится в междисциплинарном контексте, т. е. ведутся попытки нахождения новой общей методологии, новой реальности, нового языка и дисциплины, на данный момент она более похожа на один из сегментов культурологии.
Стараясь избежать непродуктивных споров о сущности христианской литературы, а также желая остаться в русле литературоведческого, а не культурологического подхода к междисциплинарной области исследования литературы и теологии, мы предлагаем использовать дискурсный подход и исследовать взаимопроникновение различных дискурсов теологии и литературы. При этом предлагается делать акцент не на выделении определенных мотивов и образов, имеющих христианскую специфику, а на выявлении дискурсных полей, представляющих равный интерес как для литературы, так и для теологии.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Bauke-Ruegg J. Theologische Poetik und literarische Theologie?: systematischtheologische Streifzüge. - Zürich : TVZ, 2004. - 648 S.
2. Brinkmann R. Zum Verhältnis und zur 'Logik' literarischer und religiöser Sprache. // Franz Böckle et al. (Hgg.): Christlicher Glaube in moderner Gesellschaft. Eine Enzyklopädische Bibliothek in 30 Teilbänden. - Bd. 2. Zweite, unveränderte Auflage. - Freiburg/Br., Basel, Wien: Herder, 1981. -S. 106-122.
3. Busta Ch. Texte und Materialien / M. Hansel (Hg.). - Wien, 2008. - 224 S.
4. Eigensinn und Bindung. Katholische deutsche Intellektuelle im 20. Jahrhundert. 39 Porträts / H.-R. Schwab (Hg.). - Kevelaer : Butzon & Bercker, 2009. - 812 S.
5. Fort G. v. L. Vom Wesen christlicher Dichtung // Fort G. v. L. Aufzeichnungen und Erinnerungen. - Einsiedeln, Zürich, Köln : Benzinger, 1956. - S. 45-49.
6. Kemper D. Ansätze zu einer religiös orientierten Literaturwissenschaft in der ersten Nachkriegsdekade // Religiösen Thematiken in den deutschsprachigen Literaturen der Nachkriegszeit (1945-1955) / N. Bakshi, D. Kemper, I. Bäcker (Hg.). - München : Fink Verlag, 2013. - S. 183-199.
7. Konstantinovic Z. Vergleichende Literaturwissenschaft. - Bern, Frankfurt a.M., N.Y, Paris : Lang, 1988. - 206 S.
8. Kopperschmidt J. Methodik der Argumentationsanalyse. - Stuttgart : From-mann-Holzboog, 1989. - 242 S.
9. Kranz G. Was ist christliche Dichtung? - München : Verlag J. Pfeiffer, 1987. -122 S.
10. Kranz G. Europas christliche Literatur von 1500 bis heute. 2. Auflage. -München : Schohning, 1968 [1. Auflage unter dem Titel: Europas christliche Literatur 1500-1960]. - 656 S.
11. Krzywon E. J. Was konstituiert christliche Literatur? // Stimmen der Zeit 98/1973. - H. 10. - S. 672-680.
12. Krzywon E. J. Christliche Literatur als Weltliteratur [Rez. von Gisbert Kranz, Lexikon der christlichen Weltliteratur] // Stimmen der Zeit 196 (1978). -S. 642-644.
13. Krzywon E. J. „Literaturwissenschaft und Theologie. Elemente einer hypothetischen Literaturtheologie" //Stimmen der Zeit 192. - 1974. - S. 108-116.
14. KuschelK.-J. Jesus in der deutschsprachigen Gegenwartsliteratur. - München, Zürich : Piper, 1987. - 394 S.
15. Kurz P. K. Über moderne Literatur. Standorte und Deutungen. - Frankfurt : Knecht, Bd. 1-3 (1967-1971); Bd. 4 (1973).
16. Langenhorst G. Theologie und Literatur. Ein Handbuch. - Darmstadt: Wiss. Buchges., 2005. - 271 S.
17. Mieth D. Braucht die Literatur (Wissenschaft) das theologische Gespräch? Thesen zur Relevanz 'literaturtheologischer' Methoden // Theologie und Literatur. Zum Stand des Dialogs / Jens W., Küng H., Kuschel K.-J. (Hgg.). -München : Kindler, 1986. - S. 164-177.
18. Moderne und Antimoderne. Der Renouveau catholique und die deutsche Literatur / W. Kühlmann, R. Luckscheiter (Hg.). - Freiburg i. Br. ; Berlin ; Wien : Rombach, 2008. - 608 S.
19. Opitz M. Buch von der Deutschen Poeterey. - Tübingen : Niemeyer, 1963. -57 S.
20. Religion-Literatur-Künste. Aspekte eines Vergleichs / P. Tschuggnall (Hg.). -Salzburg : Müller-Speiser, 1998. - 558 S.
21. Religion-Literatur-Künste. Ein Dialog / P. Tschuggnall (Hg.). - Salzburg : Müller-Speiser, 2002. - 593 S.
22. Religion-Literatur-Künste. Perspektiven einer Begegnungam Beginn eines neuen Millenniums / P. Tschuggnall (Hg.). - Salzburg : Müller-Speiser, 2001. -558 S.
23. Ross W. Ist die christliche Literatur zu Ende? // Moderne Literatur und christlicher Glaube / Hg. F. Henrich (Studien und Berichte der Katholischen Akademie in Bayern, H. 41). - München : Kösel, 1969. - S. 127-146.
24. Schlüter D. Christliche Literatur' und ihre Kanonisierung seit 1945 : Diss. -Dortmund, 2001. - 456 S.
25. Schöne A. Säkularisation als sprachbildende Kraft. Studien zur Dichtung deutscher Pfarrersöhne. - Göttingen : Vandenhoeck & Ruprecht, 1958 . - 252 S.
26. Sölle D. Thesen über die Kriterien des theologischen Interesses an Literatur // Almanach 4 für Literatur und Theologie / D. Sölle, W. Fietkau, A. Juhre, K. Marti (Hg.). - Wuppertal : Peter-Hammer Verlag, 1970. - S. 206-207.
27. Was ist das Christliche in der christlichen Literatur? - München : Zink, 1960. -163 S.
