CC BY
281
2. Гаспаров, Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования / Б.М. Гаспаров. - М., 1996.
3. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность / Ю.Н. Караулов. - М., 2003.
4. Костомаров, В.Г. Старые мехи и молодое вино: Из наблюдений над русским словоупотреблением конца XX века / В.Г. Костомаров, Н.Д. Бурвикова. - СПб., 2001.
5. Милославский, И.Г. Русский язык как культурная и интеллектуальная ценность и как школьный предмет / И.Г. Милославский // Знамя. - 2006. - № 3. - С. 151 - 164.
6. Слышкин, Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе / Г. Г. Слышкин. - М., 2000.
7. Супрун, А.Е. Текстовые реминисценции как языковое явление /А.Е. Супрун // Вопросы языкознания. - 1995.
- № 6. - С. 17 - 28.
8. Фрумкина, Р.М. Размышления о «каноне» / Р. Фрум-кина // Р. Фрумкина. Внутри истории. - М., 2002. - С. 133 -142.
9. Шулежкова, С.Г. Проблема смерти автора в условиях «тотальной цитатности» / С.Г. Шулежкова // Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе: Сб. докл. Междунар. науч. конф. (Магнитогорск, 12 - 14 ноября 2003 года). - Магнитогорск, 2003. - С. 38 - 45.
10. Эпштейн, М. Постмодерн в России / М. Эпштейн.
- М., 2000.
УДК 821.16.1
М.А. Черняк
ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ ТИНЕЙДЖЕРОВ В КОНТЕКСТЕ ЭКСПЕРИМЕНТОВ НОВЕЙШЕЙ ПРОЗЫ ХХ1 ВЕКА
В статье рассматриваются актуальные проблемы современной прозы. Литература для подростков как социальный феномен оказывается центром пересечения важных тем литературы для взрослых.
Литература для подростков, школьная повесть, инфантильность, социология литературы.
The article deals with the actual problems of the modem prose. Literature for teenagers as a social phenomenon is the point of intersection of the important themes of the literature for adults.
Literature for teenagers, school story, infantilism, sociology of literature.
Произошедшая несколько лет назад «поттериза-ция всей страны» не отменила все же желания российских подростков читать не только о Г арри Поттере, но и о героях, более близких и понятных. При этом необходимо отметить, что многие темы и жанры подростковой литературы, популярные в советское время, трансформировались или вообще исчезли. Актуальная проблема подлинности и исторической памяти обострилась в эпоху массового поглощения информации при недостаточном уровне ее понимания, повысив интерес современных писателей, пишущих как для детей, так и для взрослых, к памяти как своеобразному способу установления реальности. Радикальные изменения последних 15 -20 лет в политической, социальной и культурной жизни нашей страны привели к бесследному исчезновению многих реалий советского времени. Уже не только в воображении детей, родившихся после распада Советского Союза, но и в памяти людей взрослых и это государство, и эта жизнь стали мифом. Оценивая «ностальгию по советскому», проявляющуюся в разнообразных социологических опросах, социолог Б. Дубин отмечает: «Это возводимое культурное здание на самом деле - метафора современного (докризисного), нынешнего, всего того, что связывается с хорошим и благонадежным, с порядком, принятым сегодня большинством. „Советское“ конструировалось заново и в результате стало зеркалом, в котором видны отражения нас сегодняшних. Две картинки поддерживают друг друга - прошлое в настоящем и настоящее в прошлом. И эта новая конструкция и была воспроизведена в культуре» [4, с. 3].
Эти две картинки определяют и сюжетный каркас повести белорусских писателей Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак «Время всегда хорошее». Герой повести пионер-шестиклассник Витя из своего 1980-го года попадает в наше недалекое будущее -2018 год. А девочка Оля, компьютеризированный тинейджер из 2018 года, оказывается в советском прошлом. Поменявшись местами, героям приходится решать проблемы друг друга. В 1980 году лучшего друга Вити пытаются исключить из пионеров и из школы, а в мире Оли, где люди уже практически не общаются в «реале» и даже мамы приглашают детей на кухню обедать с помощью электронных средств связи, неожиданно вводят устные экзамены вместо таких привычных компьютерных тестов. Тема представлений о прошлом в массовом сознании входит в проблемное поле культурологии, литературоведения, социальной психологии. Современная литература занимается своеобразным «формированием памяти», в рамках которого национальные истории интегрируются в «глобальную» историю, и основным источником представлений о прошлом становятся мифы, легенды, фантастические допущения. Создается устойчивое ощущение, что современные авторы воспринимают историю как своеобразный мистический заговор, что позволяет перевести реальность в фантастику и представить жизнь целых поколений с помощью фантастического кода.
А. Жвалевский и Е. Пастернак, отстаивая точку зрения, озвученную в заглавии, тем не менее, довольно критически относятся и к прошлому, и к будущему. Витя искренне не понимает, где его книж-
ный шкаф со энциклопедиями, почему в магазинах нет очередей, что это за штука такая Интернет и почему ребятам в школе так сложно отвечать устно у доски. Свое новое положение Витя воспринимает как особое задание, постепенно он начинает учить своих одноклассников общаться: играет с ними в «города», собирает своеобразный «Кружок любителей говорения», объединяя разъединенных виртуальным миром и не умеющих общаться в реальности ребят. «Мы не разговариваем, мы пишем», - признается один из учеников класса. И все же зашорен-ность советскими идеологическими стереотипами зачастую мешает Вите воспринимать новый мир. «В гастрономе - огромном, как стадион, - людей было много, но очередей все равно не наблюдалось. Я уже спокойнее рассматривал прохожих и обратил внимание, что многие из них тоже ведут диалоги с невидимыми собеседниками. Некоторые, как мама, пользовались большой сережкой на ухе, другие — приборчиками вроде моего. Только они прижимали его к уху, как телефонную трубку. Я вдруг сообразил, что это телефон и есть! Только очень маленький и удобный, можно с собой носить. У американцев таких точно нет! Как хорошо жить в самой передовой стране мира!» (выделено мною. - М. Ч.) [5, с. 78]. Оля, напротив, абсолютно свободна от идеологических штампов: она не понимает абсурдного, по ее мнению, текста клятвы советских пионеров, не понимает, почему существует одна партия, защищает мальчика, который принес в класс пасхальный кулич и т.д. Но при этом она свободна и от любых культурных ассоциаций, от книг, от культурных кодов: «Я честно пыталась сосредоточиться, но смысл того, что говорила русичка, от меня ускользал. Зачем мне запоминать стихи, если на Гугле я найду их в три секунды? Зачем самой придумывать все эти красивые слова, если они уже давно все написаны и выложены, украшенные разными шрифтами?» [5, с. 51].
Социологи литературы и библиотекари фиксируют серьезные изменения в стратегии чтения современного подростка. «Подростки могут пользоваться в основном теми достижениями книжной культуры, которые им предоставляют взрослые. В то же время подростки создают собственную субкультуру, отличную от культуры старшего поколения. Не принимая всерьез наставления взрослых, считая их во многом устаревшими, подростки опережают родителей, библиотекарей и педагогов в освоении новых информационных технологий, иностранных языков, западной музыкальной культуры, основ рыночной культуры. Социальные потрясения последних десятилетий привели к ослаблению межпоко-ленных связей, к разрыву культурной традиции. Для современного подростка существует не ось времени, а ее конкретный отрезок - дискретность мировосприятия и суженная идентичность проявились как характерные черты современного юного человека», -полагают В. Аскарова и Н. Сафонова [2, с. 34].
Повесть Жвалевского и Пастернак «Время всегда хорошее» выводит к актуальной проблеме двуадрес-ности детской книги. Эта повесть, опубликованная в серии «Время - детство» издательства «Время»,
сразу стала активно обсуждаться читателями совершенно разных возрастов. Показателен комментарий на сайте данного издательства: «Моя дочь, ей 11 лет, прочитала и посоветовала мне (выделено мною. -М. Ч. ). Замечательная книга. Добрая и хорошая. Прочитала на одном дыхании, за два часа не отрываясь. А дочка сказала: „Я думала, что читать уже нечего, все прочитала, а тут такое чудо“. Нельзя не согласиться с современными детскими писателями И. Волынской и К. Кащеевым, доказывающими, что литература для подростков «имеет читателя самого многогранного, а значит, читателя универсального (выделено мною. - М. Ч.). Мураками или Улицкую будет читать исключительно тот, кто купил, а книгу для ребенка прочтет как минимум половина семьи, хотя бы чтоб понять почему ребенку это нравится! И каждый читатель, вне зависимости от возраста, должен найти там свое! Это лакмусовая бумажка для любой подростковой книги - если она годится читателям от 8 до 80-ти, то и читатель от 12 до 17 тоже найдет, что ищет» [3]. Детская литература вообще выполняет в отношении общей литературы особую функцию дублирующей системы: помимо решения в каждую эпоху конкретных воспитательно-образовательных задач, она обеспечивает сохранность наиболее важных художественных открытий, сделанных в литературном процессе, и транслирует их в дальнейшие фазы развития общей литературы. В связи с этим необходимо подчеркнуть, что инфантильность является одной из ярких черт современной социокультурной ситуации.
Рудименты детского сознания становятся защитным рефлексом современного читателя. Можно согласиться с М. Кормиловой, объясняющей феномен инфантильности современного общества тем, что «постиндустриальное общество лишено идей, ради которых стоило бы взрослеть, массовая культура навязывает детские книжки и футболки, от постоянной тревожности хочется спрятаться за спиной у кого-нибудь взрослого и сильного. В новой России постиндустриальное общество и голливудские стандарты восторжествовали одновременно, наложившись еще и на внутренние сдвиги в стране, взрослеть во время которых - и заманчиво, и страшно, потому что очень трудно встать на ноги, когда кругом все шатается. В конце концов, инфантильность - маска, которая нужна, чтобы спрятать свои страхи, языком жестов попросить о любви и снисхождении. И как литературный прием она манит хоть какой-то надеждой построить гармоничный, пригодный для жизни художественный мир» [6, с. 145].
Инфантильность сознания человека XXI века своеобразно интерпретирует У. Эко. В «Говорите
мне „ты“, мне всего пятьдесят!» он пишет о смещении возрастных рамок и границ зрелости в связи с успехами медицины: «Вообразим теперь, что человечество в среднем доживает до 150 лет. Тогда инициация смещается к пятидесяти годам. <...> В обществе, в котором тридцатилетние и сорокалетние подростки будут заводить детей, государству снова придется вмешаться, забирая потомство под свой контроль и помещая его в детские учреждения» [10, с. 66]. Инфантильный герой, зависимый от своих
детских воспоминаний и комплексов (герои пьесы Е. Гришковца «Как я съел собаку», повести П. Са-наева «Похороните меня за плинтусом», произведения Д. Гуцко «Покемонов день» и др.), - типичный герой литературы «нулевых», причем, что важно, востребованной широкой и разновозрастной читательской аудиторией. Критики давно фиксируют резкое «омоложение» героя современной прозы, произошедшее в минувшее десятилетие. Это связано с возрастающим вниманием к теме детства и отрочества как определенным экзистенциальным темам и с появлением особой «молодежной» прозы «двадцатилетних», пишущих о подростках, т.е. о своих недавних одноклассниках (проза С. Шаргунова, И. Абузаро-ва, И. Денежкиной, С. Чередниченко, М. Кошкиной и др.). И дети и взрослые сегодня с интересом читают одни и те же сказки и комиксы, фэнтези и авантюрные романы. На эти запросы предельно чутко реагируют современные писатели, неслучайно сказка становится одним из самых репрезентативных жанров новейшей литературы.
«Мы сами, наверное, виноваты в том, что происходит с неоперившейся юной частью общества. <...> Нельзя благодушествовать, надеясь, что ничего страшного не происходит: сейчас они жестокие, бессердечные, высокомерные, а подрастут - исправятся, мы их исправим. Не исправим. Исправлять трудно.» [1, с. 4], - писал Ч. Айтматов 20 лет назад. За это время выросло целое поколение, а боль этих слов и сегодня ощущается многими. Актуализацией темы толерантности в современной литературе для подростков можно объяснить появление целого ряда произведений последних лет, героями которых становятся дети с ограниченными возможностями. В этом же ряду, безусловно, стоит повесть Екатерины Мурашевой «Класс коррекции», вызвавшая массу дискуссий и споров еще в рукописи и получившая престижную премию в области детской литературы «Заветная мечта», книга, поражающая своей безжалостной правдой и удивительной искренностью.
Школа как макромир показана Е. Мурашевой, практикующим семейным и школьным психологом, с предельной откровенностью. Страшным и больным становится мир взрослых, а не мир по-настоящему больных детей. Клавдия Николаевна, классная руководительница 7 «Е», внушает молодому учителю географии, единственному, который встал на сторону ребят: «Школа — всего лишь слепок с общества в целом. Неужели вы не видите разделения «на классы» всего нашего мира? Бедные и богатые. Удачливые и неудачники. Умные и глупые... Школа не может изменить мир, который существует за ее пределами... Мы разработали для класса коррекции особые программы, учителя преподают там в условиях, приближенных к боевым. мы научили их читать, писать и считать, но поймите, мы не можем изменить их судьбу!» [9, с. 35]. Эта повесть о том, о чем в школах молчат, о чем никогда не прочитаешь в отчетах методических объединений и педагогических советов, эта повесть о правде современной школьной жизни, жестокой и беспросветной, где слово «милосердие» в активный словарь не входит, где
дети вынуждены придумывать себе другой светлый, добрый и справедливый мир и жить в нем, а значит -умирать в этом мире. Изменять свою судьбу приходится самим ребятам. Настоящим нравственным испытанием для класса коррекции, где собрались и дети алкоголиков, и больные, и запущенные, и изуродованные семейными ссорами, и просто трудновоспитуемые, стал приход (вернее - приезд на инвалидной коляске) новенького, мальчика с диагнозом ДЦП. Мальчик из интеллигентной и любящей семьи (что для многих ребят оказывается невиданным чудом), умный и ироничный, все время подтрунивающий над собой и своим недугом. Юра не только объединяет 7 «Е» - он, как лакмусовая бумажка, неожиданно проявляет в ребятах доселе невостребованное: умение терпеть и защищать, заботиться и сопереживать, думать и мечтать. Юра обладает особым даром - уходить от страданий и безысходности в параллельный мир, где сбываются все желания. Эта повесть - оптимистическое произведение, оптимистическое вопреки всему. Класс коррекции и существует вопреки всему - школьным порядкам, жестокости, болезням, нищете. Ребята сами познают значения слов «милосердие», «доброта», «дружба». Вывод из этой светлой повести с грустным финалом заключается в необходимости коррекции всего современного общества.
Острота постановки вопросов о редукции человечности и атрофии способности к состраданию во взрослом мире сближает книгу Е. Мурашовой с дебютным романом Мариам Петросян «Дом, в котором.», вызвавшей широкий резонанс. Дом - это нечто гораздо большее, чем просто интернат, в котором живут подростки с тяжелыми недугами: инвалиды-опорники, слепые, безрукие, онкологические больные, сиамские близнецы. Герои его ненавидят, склоняют, проклинают, но все же боятся быть выставленными из Дома в большой мир, который им неведом. И чем больше они ненавидят свой Дом, тем больше они его любят и боятся потерять, потому что он единственное, что у них есть в настоящем. Население Дома делится на «стаи» - Птиц, Фазанов, Бандерлогов. У каждой стаи свои вожаки, свои традиции, кодексы поведения. Для героев очевидно, что только в стае можно выжить. О прежней жизни и родителях никто из них и не вспоминает, так как только в Доме у ребят появляется настоящая семья, они чувствуют родственную связь не только друг с другом, но и со стенами дома.
Главный герой романа Курильщик попадает в Дом уже семнадцатилетним, незадолго до выпуска. И он тоже счастлив обрести Дом, стать своим в стае, почувствовать себя частью единого организма. Курильщик видит, что та сердечная теплота, которая связывает обитателей Дома, на самом деле - взаимопонимание «белых ворон». Точная трагическая нота романа М. Петросян связана с тем, что придуманный Курильщиком, Сфинксом, Слепым, Табаки, Лордом, Кузнечиком (у героев нет имен, только прозвища, которые они получают, переступив порог Дома) мир бесконечно далек от мира реального, в котором так или иначе придется оказаться каждому после выпус-
ка. В этот причудливый и невероятно сложный мир вторгается беспощадная реальность. Кому-то суждено погибнуть, кому-то - исчезнуть, кого-то заберут с собой странные дурманящие вещества. Лишь постепенно становится понятным, что мир Дома - это развернутая метафора детства, расставание с которым неизбежно. В книге М. Фуко «Надзирать и наказывать» на широком историческом и социокультурном материале показано, что на заре Нового времени «неполноценные» группы населения - дети, старики, инвалиды - были фактически вытеснены в своеобразные гетто. Их не ограничивали в передвижении и не заставляли носить специальную одежду, но во всех смыслах отбросили на периферию социальной и общественной жизни. В течение ХХ века общество медленно осознавало эту несправедливость и училось с ней бороться, однако, как показывает книга М. Петросян, эта проблема осталась актуальной и для XXI века.
Постановка больного и очень личного (во многом опять же автобиографического) вопроса о трагедии взросления стала толчком для создания удивительно трепетной и острой повести Егора Молданова «Трудный возраст», получившей номинацию «Мужество в литературе» независимой литературной премии «Дебют». В одном из интервью молодой писатель, трагически ушедший из жизни в декабре 2009 года в возрасте 22 лет, рассказал о своем замысле так: «„Трудный возраст“ - история не лично моя, это история моего детства. Иногда мне хочется громко крикнуть всем родителям, учителям, даже прохожим: «Господи, ну что вы творите со своими детьми, почему вы настолько невнимательны к их проблемам, которые кажутся вам мелочными и ничтожными?! Мне не хочется, чтобы какой-то подросток повторил фразу моего главного героя: „Я не трудный - я труднодоступный“. Скорее всего, главной задачей при написании книги было, чтобы ребенок, подросток осознал: он в этом мире не одинок, его проблемы решаемы, что настоящая дружба и светлая любовь существуют, что вокруг него Люди и что он - ЧЕЛОВЕК» [7].
Сюжет развивается как цепь переходов героя из одного замкнутого пространства в другое. Сначала это дом-клетка и школа-Пентагон, затем детский дом, прозванный за форму здания Клюшкой, потом Бастилия - колония общего режима для несовершеннолетних, с которой и начинается повествование. Описывая ужас травли сверстниками, жестокость «взрослого мира», драматическое, но принципиальное для героев сопротивление серой массе, воспроизводя неприглядную модель отношений между учителями и учениками, учеников между собой, Молда-нов выходит к художественному обобщению: семья, школа таковы, каково общество. Традиции «Подростка» Ф. Достоевского и «Республики Шкид» Г. Белых и Л. Пантелеева явно угадываются в повести Молданова, главный герой которой говорит: «Я научился не бояться и не дрожать на морозе, потому что мы жили в зоне вечной человеческой мерзлоты» [8, с. 91].
Критики, откликнувшись на неприглядное изо-
бражение современной школы, посчитали, что в зеркале современной прозы школа посттоталитарная и постсоветская оказалась пострашнее школы тоталитарной и советской, а учитель из наставника превратился в маргинала. Школа - чуть ли не самое массовое социальное учреждение. Поэтому вполне закономерно то, что все особенности нашего социума и нашего «ксерокса культуры» (по определению Ж. Бодийара) могут сканироваться через образ Школы и образ Учителя, причем сканироваться с помощью широкого использования инструментария современной культуры. Школа - живой социальный институт, в котором концентрируются человеческие характеры и оживают разнообразные стереотипы. Для героев вышеназванных произведений школа является площадкой, на которой ставятся эксперименты, проверяются гипотезы, ищутся ответы на больные вопросы, это этапы и формы жизненного пути, самоопределения, познания себя и мира.
Произведения А. Жвалевского, Е. Пастернак, Е. Мурашевой, М. Петросян и Е. Молданова абсолютно лишены педагогического морализаторства во многом потому, что истории рассказываются от первого лица, от лица подростка. В этом причина популярности этих текстов в разной читательской аудитории: и подростковой, и взрослой. Очевидно, что литература для подростков сегодня изменяется, трансформируется, обращается к значительно более широкому, чем прежде, кругу читателей. Интерес писателей к проблемам современных подростков очевиден. Свидетельством этому является и то, что лауреатами литературной премии имени Юрия Казакова стали рассказы Захара Прилепина «Грех» и Льва Усыскина «Длинный день после детства», в которых тонко и психологически точно воссоздается душевный мир юного человека, познающего окружающую действительность, переживающего первую любовь, получающего настоящие уроки жизни от своих учителей. Этот выбор жюри - оценка не только качественной прозы, но и актуальности темы, помогающей читателю ориентироваться в «диких дебрях средней школы» (так иронически называется одно из произведений Г. Остера).
«От книг для подростков, от наших книг требуется геометрической ясности, шекспировских страстей, голливудского экшена и нравственного посыла святочных рассказов, преподнесенного с деликатностью дипломата и незаметностью шпиона, чтоб подросток даже не понял, что его поучают! <. > И вот если, совместив все эти практически невыполнимые требования, запихав под одну обложку все для читателя любого, перепрыгнув через забор из бдительных родителей, с карандашом в руках отслеживающих то конкретное место, где ты учишь детей хорошему, ты еще и сумеешь написать книгу, которую прочтут по доброй воле и захотят еще - значит, ты гений и умудрился совершить невозможное. А если не можешь совершать невозможное - пиши для взрослых, это проще» [3], - провозглашают свое кредо молодые детские писатели. Останутся ли эти слова лишь декларацией, покажут новые произведения XXI века, адресованные «взрослым детям» и «инфантильным взрослым».
Литература
1. Айтматов, Ч. Цена - жизнь / Ч. Айтматов // Литературная газета. - 1986. - 13 августа.
2. Аскарова, В. Подросток и взрослые: трудный диалог по поводу книги / В. Аскарова, Н. Сафонова // Библиотека. - 2007. - № 1. - С. 34 - 36.
3. Волынская, И. Литература для подростков: Погоня за Бет Глатисант, или «Я не догоняю!» / И. Волынская, К. Кащеев. - ЦКЪ: http://www.eksmo.ru/news/authors/483417
4. Дубин, Б. Интервью / Б. Дубин // Новое время. -
2009. - № 5. - С. 4.
5. Жвалевский, А. Время всегда хорошее / А. Жвалев-ский, Е. Пастернак. - М., 2001.
б. Кормилова, М. Недолюбили. Об инфантильном герое в молодой литературе / М. Кормилова // Новый мир. -2007. - № З. - С. 112.
У. Молданов, Е. «Трудный возраст» - история моего детства / Е. Молданов. - URL: http://www.amurpravda.ru/
articles/2008/12/26/5.html
S. Молданов, Е. Трудный возраст / Е. Молданов // Урал.
- 2009. - № 10.
9. Мурашова, Е. Класс коррекции / Е. Мурашова. - М.,
2010.
10. Эко, У. «Говорите мне „ты“, мне всего пятьдесят!» / У. Эко // Esquire. - 200б. - № S.
ЮБИЛЕИ
Александру Валентиновичу Чернову - 50 лет!
4 ноября 2011 года исполнилось пятьдесят лет директору Гуманитарного института ЧГУ, доктору филологических наук, профессору Александру Валентиновичу Чернову.
А.В. Чернов с отличием окончил филологический факультет Череповецкого государственного педагогического института. Работал учителем русского языка и литературы в средней школе № 30 г. Череповца.
Окончил аспирантуру Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. В 1988 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «А.Ф. Вельтман-романист, 30 -60-е гг. XIX в.»
Работал ассистентом, затем старшим преподавателем и доцентом ЧГПИ.
В 1997 году защитил докторскую диссертацию на тему «Русская беллетристика 20 - 40-х гг. XIX в.: вопросы генезиса, эстетики, поэтики», а в 1998 г. ему присвоено ученое звание профессора.
С момента создания Гуманитарного института ЧГУ Александр Валентинович является его бессменным директором.
На этом посту он проявил себя как талантливый управленец и организатор. Объединяющим принципом работы Гуманитарного института стали максимальная междисциплинарность, раннее включение студентов в профессиональную деятельность, полная открытость к сотрудничеству как с российскими коллегами-гуманитариями, так и с зарубежными вузами, фондами, исследовательскими центрами, работающими в родственных направлениях, а также с учреждениями, предприятиями, организациями города, региона и страны, понимающими перспективность и принципиальность гуманитарных технологий и гуманитарного знания в целом в постиндустриальном обществе.
Под руководством и при непосредственном участии Александра Валентиновича в Череповце открыты специальности вузовской подготовки: «история», «социология», «связи с общественностью», «искусствоведение». Внимание к новым образовательным моделям и практикам позволило Александру Валентиновичу активно включиться в научное руководство магистерской программой «Социальные коммуникации».
А.В. Чернов - автор 5 книг и более 160 научных статей, член нескольких общественных академий и профессиональных российских ассоциаций, общественных и научно-методических советов города и области. Он является членом правления Национальной ассоциации исследователей масс-медиа. Награжден нагрудным знаком «Почетный работник высшего профессионального образования РФ».
