ЛИСТАЯ ПИСЕМ СТРАНИЦЫ... (ВСПОМИНАЯ Г. И. КОЗЛОВУ) Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

Бочкова Т. Р.

ЛИСТАЯ ПИСЕМ СТРАНИЦЫ... (ВСПОМИНАЯ Г. И. КОЗЛОВУ)

В статье контурно воссоздается профессиональный и человеческий абрис замечательной органистки, профессора, заслуженной артистки РФ Галины Ивановны Козловой сквозь строки писем к ней и от нее.

Ключевые слова: Галина Козлова, Горький, консерватория, письмо, традиция, орган

История Горьковской-Нижегородской консерватории, как, впрочем, и история самого музыкального Нижнего 60-90-х годов ХХ века, немыслима без упоминания имени основателя и бессменного, в течение 37 лет, руководителя органного класса, заслуженной артистки РФ, профессора Галины Ивановны Козловой. Она вышла из замечательной плеяды музыкантов уже уходившего в прошлое послевоенного времени. В 1960 году окончив Московскую консерваторию по двум специальностям — фортепиано (у профессора В. А. Натансона) и органа (в классе профессора Л. И. Ройз-мана), юная, хрупкая, голубоглазая девушка из глубинки почти сразу вошла в органную элиту того времени.

Попробуем бегло взглянуть на траекторию ее жизненного пути через «увеличительное стекло» писем. К счастью, тог-

да — в 60-80-е и даже 90-е еще не было пресловутых гаджетов, и люди писали друг другу письма — по делу и не только, чтобы поделиться знаниями, попросить совета, справиться о делах, поддержать в сложную пору невзгод. Переписка Г. И. Козловой — это неоценимый источник информации не только о ней — ее характере, интересах, увлечениях, друзьях, работе, но погружение в эпоху, воспоминания о тех взаимоотношениях, которые уже не случатся, о людях того времени, их чувствах и эмоциях, которые кажутся совсем несовременными, почти книжными в своей уважительности, теплоте, искреннем небезразличии к собеседнику, подчеркнутой вежливости в делах как будто обыденных.

Галина Ивановна выросла в Кунгу-ре — небольшом городке Пермского края, там же окончила музыкальное училище. Ее родители оставались в Кунгуре еще долгое время, и именно туда она, уже будучи авторитетным педагогом, известной не только в России, но и за границей исполнительницей, любила возвращаться. Из письма к Н. Малиной1 (18.08.1984, Горький): «Очень быстро пролетел отпуск, хоть он и немалый. Повозилась в земле, с зеленью, это, конечно, всегда приятно <...> я люблю этот край, этот дом и такое времяпрепровождение» [1, 278].

Дальнейшая география ее жизни крепкими нитями связана с двумя городами — Москвой и Горьким, что определило творческую судьбу Гали Козловой, ее человеческий и профессиональный круг. Так совпало во времени и пространстве, что она оказалась в Горьком в тот счастливый

t "

> л

момент, когда Г. С. Домбаеву — ректору консерватории — предложили установить орган немецкой фирмы «Alexander Schuke». Инструмент не подошел по акустическим параметрам Музыкальному институту имени Гнесиных (ныне — Российская академия музыки имени Гнесиных), которому он предназначался, но волею судеб и благодаря настойчивости Г. С. Дом-баева оказался в Большом концертном зале Горьковской консерватории.

Ректор хотел получить в свой вуз высококвалифицированную органистку, поэтому живо интересовался профессиональными делами Г. Козловой, а она после окончания Московской консерватории продолжила совершенствование органного исполнительства у Л. И. Ройзмана в аспирантуре. «О Вашем успешном выступлении на экзамене по специальности в тот же день узнал у Леонида Исааковича. Очень радуюсь за Вас и от души желаю Вам успехов до конца и до полной победы. Уверен, что все будет хорошо <...> Словом, ждем Вас с аспирантскими и концертными успехами» (из письма Г. Домбаева Г. Козловой, 05.10.1960, Горький) [1, 291].

Спустя четверть века, когда Григорий Савельевич отошел от ректорских дел, жил в Москве, он внимательно и пристрастно наблюдал за профессиональными успехами Г. Козловой и «жизнью» своего детища — органа. «Я Вам очень благодарен за подробное письмо о юбилее нашего органа2. Мне все это было очень интересно. Большой фотоснимок органа постоянно висит перед моим письменным столом, и вещественно это самое дорогое, что я оставил в Горьком» (из письма Г. Домбаева Г. Козловой, 09.11.1985, Москва) [1, 291-292].

Особый сюжет в эпистолярном наследии Галины Ивановны — это ее переписка с любимым учителем Л. И. Ройзманом, перед которым она в юности благоговела, а в зрелые годы безмерно уважала и трепетно берегла тот уровень доверительности, который сложился между ними за десятилетия общения. Переписка носит характер живого диалога и поражает неподдельной интонацией заинтересованного участия в профес-

с-'

сиональной и человеческой судьбе друг друга. Сначала, в первые годы отъезда Г. Козловой из Москвы в Горький, она выдержана в духе педагогического наставничества со стороны Л. Ройзмана, который вникает во все проблемы одной из любимых учениц. Но наставничества не назойливого, а очень внимательного и заботливого. Однако в своих рекомендациях Ройзман не «миндальничает» с совсем еще юным и «неоперившимся» педагогом, его советы отличает достаточно жесткий подход. «С интересом читаю Ваши строки об учениках. Мальчикам надо доказывать свою правоту, главным образом, садясь за орган и хватая его "за рога"» (из письма Л. И. Ройзмана Г. Козловой, 13.01.1961, Москва) [1, 247].

С другой стороны, его письма пронизаны словами поддержки и обаянием доброты опытного наставника: «Милая Галя, спасибо за приглашение на Ваш первый классный вечер. Вы понимаете, конечно, что не так просто им воспользоваться... Всей душой желаю Вам успеха и удовлетворения. Обязательно напишите фамилии участников. Кто как играл. Научили Вы их выходить, кланяться, уходить? Как ведут себя на сцене ассистенты? Это все важно» (из письма 1961 года) [1, 248].

По прошествии немногих лет эмоциональная окраска переписки изменилась. Они стали коллегами и друзьями, но никогда, ни с одной, ни с другой стороны, не было даже намека на панибратство или фамильярность, представить себе подобное в их отношениях решительно невозможно. Неизменным было обращение на «Вы» не только со стороны Г. Козловой, что вполне понятно, но предельно уважительное и со стороны ее профессора. Это тот стиль, который без всякой иронии можно обозначить как «высокие отношения». Степень доверительности этих строк потрясает: «Милая Галя! Написал Вам открытку, а тут пришло от Вас письмо. Раньше всего о настроении. Ну, не стыдно ли Вам писать, что Вы "стареете" и "органчик Ваш стареет"! А что прикажете мне делать? Когда уже под 60, сердце работает на 1/3 (другие 2/3 — зарубцевавшиеся раны); ког-

К юбилею Нижегородской консерватории

<3

да я оставлю жену с максимальной пенсией в 60 рублей — одну как перст на свете?! Никогда никому об этих своих мыслях не писал, — а Вам пишу, чтобы стало стыдно. Пока хоть как-то дышим, — должны учиться, узнавать что-то новое, должны не терять интереса ни к жизни, ни к любимому делу» (из письма Л. Ройзмана Г. Козловой, 13.03.1973, Москва) [1, 250]. В семье Леонида Исааковича и Ларисы Васильевны Ройзман не было детей, и смею предположить, что до определенной степени они воспринимали Галю Козлову как дочь. «Я что-то очень соскучился по вестям от Вас, Лариса Васильевна передавала мне о каждом Вашем звонке. А теперь Вы что-то замолчали. Черкните хоть пару слов, как поживаете» (письмо Л. И. Ройзмана Г. Козловой, 02.09.1971, Москва)3 [1, 250].

Тема Л. И. Ройзмана — одного из ведущих органистов Советского Союза, профессора, доктора искусствоведения, исследователя органной культуры России — осталась для Галины Ивановны одной из ведущих на протяжении всей ее жизни. Она никогда не забывала о Леониде Исааковиче. После его смерти появилась статья «О моем Учителе», на «Радио России» в 1997 году о нем вышла радиопередача, его памяти были сыграны концерты, в том числе и в Горьком. «В 1957 году, будучи студенткой Московской консерватории, я начала заниматься в классе органа у Леонида Исааковича Ройзмана. С тех пор, в течение почти трех десятилетий, Леонид Исаакович был со мной рядом: учил меня, помогал, советовал, сердился, очень сердился, хвалил... — словом, был моим Учителем в самом глубоком и драгоценном значении этого слова» [2, 212].

Впоследствии эти слова ученики уже самой Галины Ивановны могли адресовать ей. Ведь она вела обширнейшую переписку практически со всеми своими органными выпускниками, которые, так уж сложилось, разлетелись по всем городам и весям, и в большинстве своем не отечественным. Она с пристальным и заинтересованным вниманием наблюдала за их профессиональной и человеческой жизнью, советовала, поддерживала, знала семьи своих воспитанников,

в которых ее уважали, любили и принимали как своего человека, ездила в гости, иногда совмещая с концертными поездками, иногда — просто в отпуск, чтобы увидеться, поговорить, обменяться новыми — профессиональными и культурными — впечатлениями. «Сегодня после концерта долго общалась с мужем своей ученицы (Марины Загорской. — прим. Т. Б.), она сейчас в Горьком, а он здесь поведал о ее трудностях. Признаться, основное, что я при этом испытала, — это радость за них, за то, что он так близок всем ее трудностям и так хочет ей чем-то помочь»4 (из письма И. Худяковой, декабрь 1989, Кишинев) [1, 310].

Галина Ивановна всю жизнь училась, не останавливаясь никогда, с потрясающей честностью и самоотдачей, пытаясь добраться до самой сердцевины профессии, она много читала и переводила с немецкого специальную литературу. Она вдохновляла своих учеников, до последних дней жизни ездила на мастер-классы, старалась докопаться до глубин, «поймать фокус», была увлечена открывшейся российским органистам в 80-е годы прошлого столетия аутентичной манерой исполнения и «заражала» этим весь свой класс. «Сейчас начались мои неофициальные каникулы, и мы с Н. Трофимовой5 <...> двинулись в Лейпциг, хоть недельку погулять там и вдохнуть немецкой культуры» (из письма И. Худяковой, 28.01.1990, Москва) [1, 310].

Галина Ивановна всегда оставалась максималисткой в профессии, от всех и всегда добиваясь предельно возможного результата. Студентам часто казалось, что она сурова и категорична по отношению к ним. Но это касалось не только учеников. А как она была придирчива к себе, не прощала малейших неточностей. «Пишу из Кишинева, отыграла 2 концерта и завтра лечу домой. <...> Все труднее стало играть на эстраде. Правда, вероятно, и требования повышаются — и это хорошо, но и удовлетворить их становится все трудней. И все-таки самый трудный орешек — Бах. Романтика и легче воспринимается, и легче выстраивается. А с Бахом, сколько ни учишь, все проблемы <...>. Как трудно попасть в фокус! Требуется какое-то уди-

Музыкальное образование и наука № 2 (5) 2016

9 "

> л

вительное чувство меры и самоконтроля. Но — увы — никто не даст никаких рецептов, и вновь надо садиться за инструмент <...>. Извините за такое самоизлияние — невольные мысли после концерта» (из письма И. Худяковой, декабрь 1989, Кишинев) [1, 308]. Признайтесь себе — кто из нас, нынешних, всерьез задает себе такие вопросы после выступления?

Строки писем Г. Козловой буквально пульсируют ее попечением и переживанием за судьбу ставшей для нее родной консерватории, о безупречности ее «профессионального лица». «Что здесь? Консерватория на старом месте, но очень многое изменилось, начиная от начальства и кончая педагогическим составом. Отъезды из страны не миновали и нас. Уехали все лучшие, все сливки — Кац6, Островский7, Гантман8, Ярошевич9, Сорочкина10 и, наконец, совсем недавно — Фридман11 в Германию. Б. С. Маранц12 уже очень старенькая и больная и не работает. Так что, как видите, консерватория сильно обеднела» (из письма И. Худяковой, 27.08.1997, Нижний Новгород) [1, 312].

Будоражила и беспокоила ее музыкальная жизнь города, ведь она хорошо представляла себе интенсивность культурной атмосферы Москвы, куда она до последних дней ездила с гастролями, прежде всего в Концертный зал им. П. И. Чайковского, да и европейские реалии были ей известны, поскольку в последние лет двадцать жизни ей счастливо удавалось выезжать во многие европейские страны — Германию, Италию, Францию. «Музыкальная жизнь в городе тоже стала скромнее. Хотя Вы, наверное, слышите о сахаровских фестивалях и пр. Но ведь фестиваль — это явление преходящее, праздник длится недолго» (из письма И. Худяковой, 27.08.1997, Нижний Новгород) [1, 313].

Даже из этих фрагментов писем Г. И. Козловой видно — каким большим и значительным и в то же время скромным и внимательным человеком она была. Финалом этой небольшой статьи должны стать слова еще одного письма Галины Ивановны: «Что до сентиментальности, то у меня сохранилась огромная пачка писем от Л. И. Ройз-

с-'

мана, и сейчас я благодарна судьбе, что у меня не было телефона, и Л. И. писал мне письма. Какой мудрый и добрый был мой Учитель!» (из письма И. Худяковой, 27.08.1997, Нижний Новгород) [1, 313].

У меня не осталось писем Галины Ивановны, потому что и у нее, и у меня уже были телефоны. Но память сохранила ее облик, ощущение ее особых, очень чутких пальцев на клавиатуре органа, слова, советы, поступки. И я, и все мы, кто учился у Галины Ивановны, тоже можем сказать: «Какой мудрый и добрый был наш Учитель!»

Примечания

1 Наталья Владимировна Малина — органистка, органный мастер, заведующая Органной мастерской Московской консерватории, подруга Г. Козловой.

2 В 1985 году праздновалось двадцатипятилетие установки концертного органа «Alexander Schuke» в Большом зале Горь-ковской консерватории.

3 Это строки из письма, написанного Л. И. Ройзманом после возвращения из больницы.

4 Марина Загорская — ученица Г. И. Козловой, в те годы жила и работала в Кишиневе, училась на заочном отделении.

5 Наталья Трофимова — выпускница Г. И. Козловой.

6 Исаак Иосифович Кац (19222009) — профессор Нижегородской консерватории, заведующий кафедрой специального фортепиано, на которой долгое время работала Г. Козлова.

7 Валерий Яковлевич Островский — пианист, ансамблист, некоторое время руководил кафедрой камерного ансамбля Горьковской консерватории, в настоящее время живет в США.

8 Лазарь Абрамович Гантман — скрипач, работал в Горьковской-Нижегородской консерватории, в настоящее время живет в Израиле.

9 Семен Львович Ярошевич — скрипач, руководил кафедрой струнных инструментов, в настоящее время живет в Израиле.

10 Любовь Ароновна Сорочкина — пианистка, долгое время работавшая в Горь-ковской консерватории. Живет в США.

К юбилею Нижегородской консерватории

^ —-з с-

Музыкальное образование и наука № 2 (5) 2016

11 Илья Зиновьевич Фридман — пианист, руководил кафедрой специального фортепиано Нижегородской консерватории после смерти Б. С. Маранц, в настоящее время живет в Германии.

12 Берта Соломоновна Маранц (19071998) — легендарная пианистка, выпускница Московской консерватории, ученица Г. Г. Нейгауза, долгое время руководила единственной кафедрой специального фортепиано в Горьковской консерватории.

»

Литература

1. Галина Козлова: музыкальное приношение. Воспоминания, статьи, материалы. Н. Новгород: Изд-во ННГУ, 2000. 334 с.

2. Козлова Г. О моем Учителе (Л. И. Рой-зман в зеркале своих писем) // Галина Козлова: музыкальное приношение. Воспоминания. Статьи. Материалы. Н. Новгород: Изд-во ННГУ, 2000. С. 212-215.

© Бочкова Т. Р., 2016

Ежов К. А.

ПЕТР КОНДРАШИН — ПЕРВЫЙ ПРОФЕССОР КАФЕДРЫ МУЗЫКАЛЬНОЙ ЗВУКОРЕЖИССУРЫ

В статье дается оценка роли Петра Кирилловича Кондрашина в становлении звукорежиссерского образования в современной России в целом и в Нижегородской государственной консерватории им. М. И. Глинки в частности. В нескольких эпизодах автор статьи описывает свое творческое и педагогическое сотрудничество с выдающимся Педагогом и Звукорежиссером.

Ключевые слова: П. К. Кондрашин, звукорежиссер, «КопС^ес», фирма «Мелодия», кафедра музыкальной звукорежиссуры

Отец-основатель кафедры музыкальной звукорежиссуры в Нижегородской консерватории, первый и единственный ее профессор, прививший основные правила преподавания профессии, — Петр Кириллович Кондрашин (1945-2010). Кафедра музыкальной звукорежиссуры начиналась как курсы переподготовки факультета до-

полнительного образования, возглавляемого Тамарой Яковлевной Железновой. В конце 1990-х годов Петр Кириллович уже был заведующим кафедрой звукорежиссуры в РАМ им. Гнесиных и разработчиком основных образовательных стандартов и рабочих программ по специальности. Кстати, основная структура и порядок тем современного цикла полностью совпадает с теми первыми стандартами.

В консерватории в то время еще не было технической базы для обучения звукорежиссеров, поэтому основные практические занятия велись на телерадиоцентре в студии С-150 и, конечно, тогда, когда приезжал Кондрашин. Он привозил с собой звуковую аппаратуру, о которой тогда можно было мечтать. И каждый раз появлялось что-то новое — то микрофон «Neumann KM 184», то «Диск Джеклина», то комплект сурраунд-звука... И каждый раз это было откровение, волшебство, чудо и сожаление, что раньше ты этого не знал или не использовал.