CC BY
50
УДК 34:94 (470) ББК 63.3(2)614
ЛИШЕНИЕ СВОБОДЫ КАК СРЕДСТВО «ВОССТАНОВЛЕНИЯ» СОЦИАЛЬНОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ В ЛАГЕРЯХ ГУЛАГА
В ПЕРИОД 1930-1940 ГГ.
АЛЕКСАНДР АНАТОЛЬЕВИЧ ШУВАЛОВ,
кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры теории и истории государства и права Московского областного филиала Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя
E-mail: [email protected] Научная специальность 07.00.02 - отечественная история
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. Переход от исправительно-трудовых колоний к исправительно-трудовым лагерям, произошедший к началу 30-х г. XX в., ознаменовал собой становление и внедрение сталинской пенитенциарной системы в строительстве крупных объектов и массовых работах. Вследствие этого произошло увеличение численности заключенных, что не могло не повлиять на изменение структуры, иерархии, на взаимоотношения в среде «зековского» сообщества. Рассматривается политика административного аппарата ГУЛАГа в отношении заключенных из среды «уголовников» и «политических», режим их содержания и поддержания дисциплины. Делается вывод, что лишение свободы не служило мерой исправления, а лишь позволяло использовать заключенных как дешевую рабочую силу. Никакой речи о восстановлении социальной справедливости в лагерях ГУЛАГа не шло.
Ключевые слова: исправительно-трудовые лагеря, исправительно-трудовые колонии, воры, заключенные, ГУЛАГ.
Annotation. Transition from corrective labor colony to forced labor camps that took place in early 30s of the 20th century gave rise to Stalin's penitentiary system used in construction of major industrial objects and mass works. It was followed by the increase in prison population and boosted changes in structure, hierarchy and relations in prison community. This article considers the policy of GULAG executive personnel with respect to criminal and political prisoners, custodial and discipline enforcement systems. The article concludes that instead of being used as means of social justice restoration imprisonment served a source of free labor force. Thus, GULAG camps had nothing to do with social justice restoration.
Keywords: forced labor camps, corrective labor colonies, thieves, convicts, GULAG (Chief Administration of Corrective Labor Camps).
С середины 20-х гг. XX в. в СССР началось формирование экономической системы сталинизма, развернулись крупномасштабные «социалистические стройки», индустриализация, а затем и коллективизация. Требовалось создание системы не только изолирующей всевозможных врагов нового общественного строя, но и позволяющей использовать бесплатный труд заключенных на различных участках экономического строительства, в том числе в труднодоступных осваиваемых районах. В Постановлении ЦИК и СНК СССР от 6 ноября 1929 г. «Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик» указывалась такая мера наказания, как лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях в отдаленных местностях СССР. При ОГПУ СССР в апреле 1930 г. было создано Управление лагерей (УЛАГ), преобразованное в феврале 1931 г. в Главное управление трудовых лагерей и трудовых поселений (ГУЛАГ), которому подчинялись исправительно-трудовые лагеря [9, с. 353-354].
Переход от исправительно-трудовых колоний к исправительно-трудовым лагерям стал символом сталинской пенитенциарной системы, реализуемой в строительстве крупных объектов и массовых работах.
К концу 1930-х гг. ГУЛАГ состоял из 53 исправительно-трудовых лагерей, 425 исправительно-трудовых колоний (в том числе 170 промышленных, 83 сельскохозяйственных и 172 «контрагентских», т.е. работавших на стройках и в хозяйствах других ведомств) и 50 воспитательных колоний для несовершеннолетних. Также в стране работали 392 тюрьмы под руководством тюремных управлений, отделов и отделений НКВД [10, с. 196].
С начала 1930-х гг. число заключенных в местах лишения свободы стало резко увеличиваться. На это повлияли внесудебные репрессии, сочетающиеся с жестким уголовным законодательством (закон от 7 августа 1932 г. «Об охране и укреплении общественной собственности», в народном просторечии «закон о трех ко-
лосках», по которому давали 10 лет лагерей; уголовный кодекс 1935 г., по которому уголовная ответственность наступала с 12 лет). Так, репрессиям подлежали антисоветские элементы (люди, попадающие под определение бывшие кулаки, бывшие члены антисоветских партий, бывшие белогвардейцы, церковники) и уголовники. На 1 января 1934 г. в лагерях и колониях содержалось 510 327 человек, на тот же период 1936 г. численность выросла до 1 296 494 человек [9, с. 357]. По другим данным, в середине 1930-х гг. в тюрьмах, колониях и лагерях содержали более 800 000 человек, а к концу 1930-х гг. - 1 600 000 человек [10, с. 195; 13, с. 23, 25]. Общая численность заключенных ГУЛАГа к началу Великой Отечественной войны достигала двух миллионов человек [12, с. 66]. Всего с 1930 по 1953 гг. в исправительно-трудовых учреждениях побывало около 18 млн чел., из которых 1/5 - около 3 млн чел. - по политическим мотивам [10, с. 195]. Вышеперечисленные факты свидетельствуют, что осужденные по политическим преступлениям не преобладали над основной массой заключенных. Но и профессиональные преступники не составляли большинство. В местах лишения свободы преобладали не политические и не профессиональные преступники, а так называемые «бытовики», осужденные по уголовной статье, но не принадлежащие к уголовному миру, люди, совершившие незначительные преступления и попавшие в ГУЛАГ в силу различных жизненных обстоятельств.
В конце 20-х - начале 30-х гг. в исправительно-трудовых учреждениях внутри воровской среды началась борьба за лидерство, что привело к вычленению небольшой группы воровских авторитетов. Модифицируя традиции уголовного мира дореволюционной России, они проводили в лагерях политику «справедливости и защиты обиженных» от царящего произвола администрации. Такой поворот в криминальной политике способствовал их процветанию и поддержке со стороны осужденных [4, с. 104].
Следует отметить, что воровская «когорта» полностью освободилась от политической примеси, считая, что вор должен только воровать и не вмешиваться в дела государства. Те, кто стал придерживаться воровских правил поведения, назывались «ворами в законе». Из этого можно сделать вывод, что «воры в законе» утвердились в начале 30-х гг. «Вор в законе» - это особая категория преступников-рецидивистов, характеризующаяся двумя особенностями: 1) устойчивым «принципиальным» паразитизмом; 2) организованностью. Таковым мог считаться лишь преступник, имевший судимости, авторитет в уголовной среде и принятый в группировку на специальной сходке [5]. Так, в начале 30-х гг. в местах лишения свободы сложилась своя уголовная иерархия, возглавляли которую «воры в законе», им подчинялись «пацаны», «шестерки» и основная масса осужденных - «мужики» или «бытовики», эксплуатируемые всеми «блатными». «Блатные» (также «блатари», «урки») противопоставляли себя всем «фраерам», которых также называли
«мужики», «олени», «черти» и т.п. [18, с. 191]. «Фраера» и представители власти для «блатарей» и созданы, чтобы их обманывать, «обувать», и им данное слово ничего не значит и может быть нарушено. Но уголовно-воровские традиции, проповедуемые «блатными», имели очень устойчивый характер и воспринимались и остальной массой осужденных.
Поскольку в лагерях содержались осужденные как за уголовные, так и за политические преступления, и последние признавались наиболее опасными, то инструкция предусматривала два вида режима. Общий предназначался для осужденных за уголовные преступления независимо от числа судимостей. На усиленном содержались осужденные за государственные преступления [9, с. 364]. Так, осужденные по 58 статье («политической») считались более опасными преступниками, чем профессиональные уголовники.
С увеличением числа заключенных в исправительно-трудовых учреждениях поддерживать порядок среди миллионной толпы становилось сложнее. Правоохранительные органы в поддержании жесткой дисциплины сделали ставку на уголовников - «блатных», «урок». По воровским правилам им было запрещено сотрудничать с представителями власти и работать, но в условиях мест лишения свободы они приспосабливались, преследуя, прежде всего, свои цели комфортного существования в лагере, занимали лагерные должности и получали возможность эксплуатировать всех остальных. Лагерная администрация на работах назначала их бригадирами, нарядчиками, десятниками, кладовщиками, хлеборезами, учетчиками, преследуя две цели: дать им возможность проявить «несомненные организаторские качества» для выполнения трудовой нормы и сломить силами уголовного люда политических, которые были главными врагами системы [2; 7; 12, с. 67]. Политические из числа старой интеллигенции, революционеров, служащих, военных, работников культуры, искусства и образования и основная масса заключенных «мужиков» из крестьян не могли так объединиться и противостоять уголовникам. Многие из них попадали на зону уже сломленными на следствиях, на «этапах» и «пересылках». Солженицын описывал первую встречу еще на «этапе» с «блатными», когда сражу же происходило обирание заключенных: «В один миг трещат и ломаются все привычки людского общения, с которыми ты прожил жизнь. С этой минуты ничто твое - уже не твое, и сам ты - только гуттаперчевая болванка, на которую напялены лишние вещи, но вещи можно снять. Они -не люди, это объяснилось тебе в одну минуту. Можно только - бить! Ты смотришь на соседей, на товарищей
- давайте же или сопротивляться, или заявим протест!
- но все твои товарищи, твоя Пятьдесят Восьмая, ограбленные поодиночке еще до твоего прихода, сидят покорно и сгорбленно... Чтобы смело биться, человеку надо ощущать защиту спины, поддержку с боков, землю под ногами. Все эти условия разрушены для Пятьдесят Восьмой. Никогда не знав раньше блатной среды, человек не ждет этого боя» [14, с. 355, 356]. Авторитет во-
ров держался не столько на силе, сколько на тюремном опыте, именно они создавали свои правила общежития на зоне. Период с середины 30-х и до середины 40-х гг. был десятилетием величайшего разгула блатарей и нижайшего угнетения политических. Конвой не прекращал грабеж политических на «этапе» или в камере. Более того, бывали случаи, когда конвой принимал от воров награбленные вещи и взамен приносил им водки, еды, курева [14, с. 358]. Яркой палитрой приводятся Солженицыным примеры воровской распущенности: «Воры выламывали у эстонцев золотые зубы кочергой. Воры (в Краслаге, 1941 год) топили литовцев в уборной за отказ отдать им посылку. Воры грабили осужденных на смерть. Воры, шутя, убивают первого попавшегося однокамерника, чтобы только затеять новое следствие и суд и (прокатиться по «этапу») пересидеть зиму в тепле или уйти из тяжелого лагеря. Что ж говорить о такой мелочи, как раздеть-разуть кого-то на морозе? Что говорить об отнятых пайках»? [15, с. 342].
Заключенным выдавалась казенная одежда: телогрейка, бушлат, обувь и головной убор. Вольная одежда изымалась у всех и получалась лишь при освобождении. Но на плечах блатарей носилась и она. Попадая в исправительно-трудовой лагерь, заключенный определялся в бригаду, которая выполняла поставленную свыше трудовую норму. Поэтому главным занятием зеков был труд, который являлся и главным средством перевоспитания. Каждая бригада располагалась в своем бараке. Соловецкий стандарт, по двести пятьдесят мест в каждом бараке на сплошных нарах в два, а то и в три этажа. Матрасы и подушки набивались опилками, стружкой и другими подручными средствами. При страшно развитом воровстве своего в бараках ничего не держали: носили на работу и котелки и кружки (даже вещмешки за спиной), ложку либо в сапог или в валенок, либо относили к знакомым в охраняемый барак, где проживали работающие на администрацию лагеря. Еще непременным спутником лагерной жизни были вши и клопы. Отсюда и частые заболевания дизентерией, также туберкулезом, от непосильного труда и постоянного недоедания развивалась дистрофия. Так, например, средняя продолжительность жизни заключенного в Соловецком лагере особого назначения в начале 30-х гг. не превышала четырех лет [8, с. 462].
Рабочий день начинался в семь часов утра, когда бригадиры и нарядчики выгоняли заключенных палками из бараков. Задержавшихся, а часто просто последнего забивали до смерти. В 21 час колонны возвращались. Шаламов пишет, что иногда у них летний рабочий день доходил до 16 часов. На тяжелый ручной труд обрекали всех, даже инвалидов. Работали без выходных, в любое ненастье, никакие болезни и жалобы не признавались [18, с. 22, 25]. В исправительно-трудовых лагерях питались в столовых. Питание было трех категорий: для не выполнивших норму - «штрафное»: 30-80% от трудовой нормы (400 граммов хлеба и две миски баланды); для выполнивших - «производственное»: 81-100% (500-600 граммов хлеба и три
миски баланды); для перевыполнивших - «ударное» (700-900 хлеба и дополнительная каша к баланде) [3; 12, с. 67; 15, с. 157; 18, с. 36]. Смертность от истощения была высокой, так как в числе последней категории были «блатные», они практически не работала, но учетчики из их числа приписывали себе выработку других [1, с. 245]. Поэтому уголовники были всегда сыты. Ежегодная смертность в 1937-1941 гг. составляла в среднем около 30% [8, с. 466].
Таким образом, отсутствие постоянного контроля со стороны аппарата ГУЛАГа, руководства исправительно-трудовых учреждений, органов прокуратуры, общественности за деятельностью администрации лагерей и колоний приводило к многочисленным злоупотреблениям со стороны административно-технических работников вольнонаемных и заключенных. Такие злоупотребления включали подделку документов на незаконное получение продуктов, самовольные обыски и изъятие денег, скупку вещей у заключенных и присвоение ценностей умерших, укрывательство отказывающихся от работы, склонение к сожительству женщин. Имели место превышения властных полномочий и со стороны администрации: незаконное предоставление отпусков в различные места СССР; применение льготных зачетов рабочих дней к лицам, их не заслужившим; использование рабочей силы не по назначению; издевательство над заключенными с применением физической силы [11, с. 197; 17, с. 157]. Бесконтрольность лагерной администрации влекла за собой ухудшение физического состояния контингента, рост заболеваемости и смертности, что могло отразиться на не выполнении трудовой номы. Тогда руководителей наказывали в административном порядке за бесхозяйственность, могли лишить премиальных или перенести отпуск [16, с. 199].
В 30-е гг. XX в. наблюдалось укрупнение и расширение советской пенитенциарной системы. Можно привести следующие сравнительные данные. Если в Российской империи к 1882 г. было 767 учреждений пенитенциарной системы, в которых содержалось около 100 тыс. заключенных [9, с. 122], то в Советском Союзе к 1939 г. было 871 учреждение при 1,6 млн заключенных. Отличались также и условия содержания в местах лишения свободы. При всех злоупотреблениях в царской России в конце XIX в. на одного заключенного в день полагалось 1,024 кг хлеба [6, с. 56], в то время как в советских лагерях «штрафной» категории полагалось 400 граммов и только «ударной» - 700-900 граммов хлеба. Становится понятным, что лишение свободы не служило мерой исправления, а лишь позволяло использовать заключенных как дешевую рабочую силу. Таким образом, никакой речи о восстановлении социальной справедливости в лагерях ГУЛАГа не шло.
В экстремальных условиях сталинской каторги человек вне зависимости от своей социальной или сословной принадлежности становился чаще всего злым и низким. Лагеря обнажали худшее, что присуще человеку. Все человеческие чувства исчезали, оставляя лишь злобу, которая затем сменялось равнодушием. Все это играло не
последнюю роль в развитии у заключенных девиантных форм поведения затем на воле. К 1941 г. «зековское» сообщество стало представлять собой стройную систему, во главе которой стояли «воры в законе». Через лагеря к этому времени уже прошло огромное количество людей, которые усвоили лагерную субкультуру, быт и нравы «зоны». На каждом шагу люди убеждались в невозможности добиться какой-либо справедливости правовыми методами. После освобождения большинство из них теряли уверенность в завтрашнем дне, становились безынициативными и безразличными (привыкшими, что за них думает и решает начальство, и что если и планировать будущее, то не больше чем на день или два). Более того, лагерь приучал ненавидеть физический труд, ненавидеть труд вообще, тем самым склоняя к паразитическому существованию, и многие сами скатывались к криминальному и асоциальному поведению.
Литература
1. Адамова-Слиозберг О. Из книги «Путь». Есть всюду свет... Человек в тоталитарном режиме / Сост. С.С. Виленский. М.: Возвращение, 2001. 478 с.
2. Александров Ю.К. Очерки криминальной субкультуры [Электронный ресурс] // Онлайн Библиотека. Режим доступа: http://www. koob.ru.
3. Антонова Т.С., Харитонов А.Л., Данилов А.А., Косулина Л.Г. История России: XX век. М.: Клио Софт, 2000.
4. Гуров А.И. Красная мафия. М.: Коммерческий вестник, 1995. 352 с.
5. Гуров А.И. Профессиональная преступность: прошлое и современность [Электронный ресурс] // Онлайн Библиотека. Режим доступа: http://www. koob.ru.
6. ДетковМ.Г. Наказание в царской России. Система его исполнения. М.: Интерправо, 1994. 120 с.
7. Дышев С. От «воров в законе» до «отморозков». Россия уголовная. М., 1998.
8. История России. XX век: Энциклопедия. М.: Аванта+, 1996. 672 с.
9. Органы и войска МВД России. Краткий исторический очерк. М.: Изд-во Объед. ред. МВД России, 1996. 464 с.
10. Рыбников В.В., Алексушин Г.В. История правоохранительных органов Отечества: Учебное пособие. М.: Щит-М, 2007. 296 с.
11. Рымарев В.Е. История органов внутренних дел: Учебно-методическое пособие. Брянск: БФ МосУ МВД России, 2006. 230 с.
12. Серебровский В. Черные флаги Горлага // Родина. 1997. № 2.
13. Соколов А.К. Принуждение к труду в советской экономике 1930-е - середине 1950-х гг. Гулаг: Экономика принудительного труда. М.: РОССПЭН: Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2008.
14. Солженицын А. Архипелаг Гулаг. Т. 1. М., 1991. 544 с.
15. Солженицын А. Архипелаг Гулаг. Т. 2. Владивосток: Дальневост. кн. изд-во, 1991. 544 с.
16. Фастов A.r. Органы внутренних дел России: история становления и развития: Учебное пособие. Волгоград: ВА MBД России, 2005. 220 с.
17.ХайнценДж. Коррупция в Гулаге: дилеммы чиновников и узников. Гулаг: Экономика принудительного труда. M.: РОССПЭН: Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2008.
18. Шаламов В. Несколько моих жизней: Проза. Поэзия. Эссе. Колымские рассказы. M.: Республика,
1996. 478 с.
References
1. Adamova-Sliozberg O. Iz knigi «Put'». Est' vsyu-du svet... Chelovek v totalitarnom rezhime I Sost. S.S. Vilenskii. M.: Vozvrashchenie, 2001. 478 s.
2. Aleksandrov Yu.K. Ocherki kriminal'noi subkul'tury [Elektronnyi resurs] II Onlain Biblioteka. Rezhim dostupa: http:IIwww. koob.ru.
3. Antonova T.S., Kharitonov A.L., Danilov A.A., Ko-sulinaL.G. Istoriya Rossii: XX vek. M.: Klio Soft, 2000.
4. Gurov A.I. Krasnaya mafiya. M.: Kommercheskii vestnik, 1995. 352 s.
5. Gurov A.I. Professional'naya prestupnost': proshloe i sovremennost' [Elektronnyi resurs] II Onlain Biblioteka. Rezhim dostupa: http:IIwww. koob.ru.
6. DetkovM.G. Nakazanie v tsarskoi Rossii. Sistema ego ispolneniya. M.: Interpravo, 1994. 120 s.
7. Dyshev S. Ot «vorov v zakone» do «otmorozkov». Rossiya ugolovnaya. M., 1998.
8. Istoriya Rossii. XX vek: Entsiklopediya. M.: Avan-ta+, 1996. 672 s.
9. Organy i voiska MVD Rossii. Kratkii istoricheskii ocherk. M.: Izd-vo Ob"ed. red. MVD Rossii, 1996. 464 c.
10. Rybnikov V.V., Aleksushin G.V. Istoriya pravookhranitel'nykh organov Otechestva: Uchebnoe posobie. M.: Shchit-M, 2007. 296 s.
11. Rymarev V.E. Istoriya organov vnutrennikh del: Uchebno-metodicheskoe posobie. Bryansk: BF MosU MVD Rossii, 2006. 230 s.
12. Serebrovskii V. Chernye flagi Gorlaga II Rodina.
1997. № 2.
13. Sokolov A.K. Prinuzhdenie k trudu v sovetskoi ekonomike 1930-e - seredine 1950-kh gg. Gulag: Ekono-mika prinuditel'nogo truda. M.: ROSSPEN: Fond Pervogo Prezidenta Rossii B.N. El'tsina, 2008.
14. Solzhenitsyn A. Arkhipelag Gulag. T. 1. M., 1991. 544 s.
15. Solzhenitsyn A. Arkhipelag Gulag. T. 2. Vladivostok: Dal'nevost. kn. izd-vo, 1991. 544 s.
16. FastovA.G. Organy vnutrennikh del Rossii: istoriya stanovleniya i razvitiya: Uchebnoe posobie. Volgograd: VA MVD Rossii, 2005. 220 s.
17. Khaintsen Dzh. Korruptsiya v Gulage: dilemmy chinovnikov i uznikov. Gulag: Ekonomika prinuditel'nogo truda. M.: ROSSPEN: Fond Pervogo Prezidenta Rossii B.N. El'tsina, 2008.
18. Shalamov V. Neskol'ko moikh zhiznei: Proza. Poezi-ya. Esse. Kolymskie rasskazy. M.: Respublika, 1996. 478 s.
