CC BY
10А.В. Лактионова, канд. филос. наук, доц., Киевский национальный университет им. Т. Шевченко
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ ФИЛОСОФИИ: НОРМАТИВНОСТЬ РЕЧИ
Философия ХХ в. прошла под знаком лингвистического поворота, который коснулся всех областей философии. Лингвистический поворот означает методологические и предметные трансформации, которые характеризуются анализом контекстов языкового выражения теоретической аргументации и речевого осуществления положений дисциплинарных исследований.
Лингвистический поворот можно условно разделить на три стадии: 1) анализ искусственного языка науки, попытки свести повседневный язык к искусственному (до 30-40-х годов); 2) анализ повседневного языка, осознание его несводимости к искусственному (середина XX в.); 3) анализ речи, а не языка, осознание того, что имеем дело с речью, а не с абстрагированным от речи языком как инструментом речевых выражений (с 60-х годов).
В отличие от предшествующих представлений о языке как средстве коммуникации (информационной знаковой системе), в современной философии проблематика языка определяется в первую очередь речью. Внимание перемещается к актам «живой речи», анализируется не локутивная1, а иллокутивная речь. Анализ локуций -не эффективный. Эта неэффективность связана с тем, что анализ языка без учета его контекстуального осуществления автоматически лишен внимания к семантическим смещениям, имеющим место в
1 Термины «локутивный», «иллокутивный», «перлокутивный» применяются в «теории речевых актов» Остина-Серля для обозначения соответствующих речевых актов, которые являются типами речевых действий.
речевых актах. Речь является действием. Подобная целеположен-ность речи как действия выступает краеугольным камнем анализа в рамках современной философии языка, которая становится включенной в дисциплинарное поле практической философии.
Практическая философия как философия действия предполагает выявление и реализацию смыслов (и ценностей) в моментах действия и взаимодействия. Практика - поле самоконституирова-ния, легитимации человеческих действий и взаимодействий, этим человек самоконституирует и задает себя как личность. В действиях самоопределяются собственные нормы этих действий, нормы практически понимают, постигают в собственном поведении субъекты действий. Практическое понимание норм как конститутивных правил поведения выводит вне границ нашего предварительного отношения к ним. Имеется в виду реальное понимание правил «игры», как неявное знание, актуализируемое языковой компетентностью, которая позволяет высказаться шире, чем можно было бы представить до осуществления этих высказываний (речевых действий).
Таким образом, актуальным представляется философский анализ структур конституирования и осуществления лингвистических единиц1 как фактов речи в связи с их имплицитной эпистемической нормативностью с помощью средств философского анализа речи в рамках практической философии.
Еще Л. Витгештейн2 акцентировал, что речь - это форма человеческого поведения, которая подчиняется правилам и интегрируется в человеческие взаимодействия и социальное поведение, зависит от контекста и потребностей. Но язык не обеспечивает нас формами выражения наших мыслей, формы возникают в речи как элементе жизненного потока. Источники речи как формы поведения Витгенштейн называет «жизненными формами». Разговор является компонентом жизненной формы как элемента общечеловеческой культуры. Нам доступны не столько эмпирические данные, сколько жизненные формы, которые нельзя обосновать. Мы выражаем их не как данное в описывающих локуциях, а как то, что возникает в собственном осуществлении в иллокуциях и само себя обосновывает.
1 Под лингвистической единицей мы понимаем отдельный класс функционально определенных лингвистических сущностей, она применяется для выражения законченной мысли, например в виде предложения, высказывания, утверждения и т.д. (последние - примеры типов лингвистических единиц как лингвистических сущностей).
2 Витгенштейн Л. Философские работы. - М.: Гнозис, 1994. - Часть 1. -612 с.; Часть 2. - 207 с.
Дж. Остин1 настаивал, что анализ языка концентрируется не на словах, а на осмыслении речевой деятельности. Он исследовал высказывания с точки зрения того, что ими осуществляется, а не постулируется. Основная идея «теории речевых актов»: речь является действием. Каждому речевому акту соответствует тип действия. Речь является типичным поведением, которое подчиняется правилам.
В современной коммуникативной философии нормы для лингвистических единиц задаются прагматическим коммуникативным контекстом. Тогда они приобретают «экстерналистский»2 (внешний по отношению к самим лингвистическим единицам) характер и могут быть объединены в общий класс со всеми другими эксплицитными (выраженными, явными) нормами. В противоположность этому нас интересуют имплицитные (внутренне присущие, а поэтому - «интер-налистские») нормы, характерные типам лингвистических единиц и их конкретным примерам.
В доктринах Ю. Хабермаса3 и К.-О. Апеля4 представлены концепции речевой нормативности, которая определяется, с одной стороны, прагматическим контекстом и, в обратном порядке, как нормативность между контекстом и языком, обеспечивающаяся структурами осуществления языком своей коммуникативной функции.
В подходе Ю. Хабермаса нормативность выявляется в руководстве нормами, т.е. или действующий субъект, который ими руководствуется, придерживается их интенционально, или подобные нормы представляются ему справедливыми (т.е. их статус поддерживается обсуждением в неограниченной дискуссии). Обе альтернативы представляются нам проблемными, так как модус руководства нормами предполагает значимость этих норм, а значимость обеспечивается обоснованностью, достигаемой непосредственно в процессе дейст-
1 Остин Дж. Избранное. - М.: Идея-Пресс: Дом интеллектуальной книги, 1999. - 332 с.
2 Термины «экстерналистский» и «интерналистский» употребляются в англо-американской философии. «Интерналистский» означает такой тип «архитектонического отношения», в котором полностью, сущностно определяется одна из сторон на фоне другой, и, одновременно, это определение считается самооправдывающим в силу самого акта определения. В то время как для «экс-терналистского» отношения такой же акт не является достаточным основанием для признания определения легитимным (при помощи «легитимности» мы выражаем принудительно-обязывающий характер принятия).
3ХабермасЮ. Моральное знание и коммуникативное действие. - СПб.: Наука, 2000. - 377 [2] с.
4 Апель К.-О. Трансформация философии / Пер. с нем. В. Куренной, Б. Скуратов. - М.: Логос, 2001. - 335 с.
вия, значимость не устанавливается заранее (интенционально или в предварительном обсуждении), основания полагаться на предшествующую обоснованность норм - не легитимны. Поэтому оба варианта руководства нормами выступают гипотетическими идеализация-ми, поскольку предполагают контрафактические ожидания.
К.-О. Апель считает, что языком (речью) предусматривается понимание, условия возможности последнего можно установить «трансцендентально-герменевтической рефлексией» в неограниченном сообществе. Оценка значений лингвистических единиц опирается на принятое словоупотребление, в определенном прагматическом контексте. Таким образом, взаимопонимание при общении становится прагматическим априори значимости высказываний. Подобное взаимопонимание, во-первых, является следствием использования языка, а во-вторых, им обеспечивается возможность актуальности, разрешенность лингвистических единиц. При этом разрешенность лингвистических единиц определяется способом их построения. Итак, именно лингвистические единицы должны быть таковы, чтобы взаимопонимание стало следствием их использования. Но для этого, с нашей точки зрения, не достаточно придерживаться только норм словоупотребления (грамматических, фонетических, лексических и т. п.) в некотором прагматическом контексте. Лингвистические единицы задаются своими «практическими нормами», которые им внутренне характерны, и делают их возможными1 - а возможность их использования приводит к взаимопониманию.
Таким образом, нельзя сводить речевые основания к прагматическому контексту. Прагматический контекст - необходимое, но недостаточное условие, фон функционирования языка как речи.
Язык2 как целостный объект философского анализа дифференцируется по лингвистическим сущностям, которым на уровне структурного анализа соответствуют лингвистические единицы. Предметом философского анализа становятся онтологические и эпистемологиче-
1 См. об этом далее.
2 В соответствии с приведенной классификацией этапов лингвистического поворота (см. начало статьи) актуальным является анализ речи как действия, а не языка, как абстрагированного от нее инструмента действия. Язык и речь неразделимы. Поэтому здесь и далее «язык» и «речь» употребляются как взаимозаменяемые термины, означающие действия. Описания (локуции) также являются речевыми действиями, осуществляющими свои содержания. Это соответствует идее про экономный характер языка, речевое выражение, осуществление получает не нечто само собой разумеющееся, а нечто из ряда вон выходящее, и этим оно актуализируется, приобретает значимость.
ские аспекты осуществления лингвистических сущностей в виде лингвистических единиц как фактов речи. Особым предметом интереса является их эпистемологический статус и присущая им норма-тивность1, которой обеспечивается их конституирование.
Проблема соотношения нормативной и фактуальной составляющих знания реактуализируется лингвистическим поворотом в этике и эпистемологии. Типологическое соотнесение лингвистических единиц с присущими им нормами осуществляется в процессах их оценки, последняя устанавливает возможность для лингвистической единицы иметь фактическое значение. Основанием этих процессов выступает конститутивное место и функции нормативности.
И в этике, и в философии сознания (которая вместе с теорией сознания выступают преемницами эпистемологии в современной аналитической традиции философии) имеются подходы для анализа лингвистических единиц. В этике проблема нормативности лингвистических единиц выступает в связи с проблемой оценки (в работах Х. Сиджвика, Р. Хэара, Ч. Стивенсона и др.). Также сквозь призму оценки осмысливается норма и в философии языка (Р. Ларсен, Г. Сигал и др.). С точки зрения этики проблема лингвистических единиц представляется как речевое осуществление оценивания, которому сопоставляется нормативность. В философии языка анализ лингвистических единиц протекает как оценивание их значений, результатом чего может стать концептуализация норм для них. Таким образом, лингвистические единицы выступают как факты речи в результате их оценивания, в частности благодаря оцениванию кор-респондентности содержания лингвистической единицы реальности они приобретают фактическое значение.
В отличие от традиционных этико-лингвистических подходов, в практической философии сама нормативность (в ее регулятивной функции) полагается как критерий оценивания лингвистических единиц. Именно нормативностью задаются условия возможности лингвистических единиц. Норма конституирует лингвистическую единицу как факт речи, и норма выступает критерием оценки лингвистической единицы, а поэтому - основанием приписывания последней фактуального значения. Таким образом, нормы рассматриваются в практическом значении и оказываются имеющими онтологическое значение для лингвистических единиц (как «сущностей»).
1 Здесь и далее имеется в виду нормативность в контексте практической философии, нормы как конститутивные правила.
Итак, в рамках практической философии основным заданием становится экспликация концепта нормы для лингвистической единицы в свете ее оценивания и существования как факта речи.
Лингвистические единицы являются лингвистическими сущностями. Они выражают наши представления, в частности факты про реальность. Реальность описывают при помощи фактов . Это описание носит характер открытия - в фактах реальность предстает чем-то новым, неизвестным до момента описания. Для этого реальность выступает объектом изобретения, т.е. конструируется (хотя стремятся именно раскрыть, а не изобрести реальность). При этом намерением служит описание реальности, а основная цель - раскрытие реальности в познании - достигается (с технической точки зрения) с помощью ментального конструирования реальности. Поэтому для познания основной проблемой становится установление соотношения между реальностью и фактами как ее описаниями. Факты не совпадают с реальностью, они соотносятся с ней. Факт предполагает возможность своей речевой репрезентации. Доступный познанию факт выражается как содержание соответствующей лингвистической единицы и оценивается на истинность (согласно наиболее распространенному подходу) посредством обращения к реальности с целью установления или опровержения корреспон-дентности фактов тому, что они описывают2. Между собой факты связываются и упорядочиваются логически обоснованной теорией, которую они, в свою очередь, обосновывают. Описывая таким образом реальность при помощи фактов, осуществляется моделирующее переведение реальности в фактуальность с целью познания.
В языке (речи) факты описываются при помощи лингвистических единиц. Факт есть содержание лингвистической единицы
1 В основе такой позиции лежат классические концепции логического атомизма Б. Рассела и Л. Витгенштейна, а также общие положения феноменализма (про то, что реальность описывается при помощи чувственного опыта, но это не означает, что чувственные объекты можно полностью редуцировать к чувственным данным опыта). Факты - это описания «порций» реальности, они репрезентируют ее мозаично. То есть мы представляем реальность в виде мозаики, компонентами которой являются факты.
2 Скорее всего, следует полагаться не на корреспондентский подход к проблеме истины, хоть он и наиболее разнообразен и распространен, а на все более и более популярные дефляционные подходы, в частности, можно отметить минимализм П. Хорвича, в котором истина, приобретая чисто технический характер, является свойством некоторых лингвистических единиц, и критерием его установления служит схема «Р истинна, если и только если Р», заимствованная из семантической концепции истины А. Тарского.
как функционально-композиционного элемента речи. Содержательное наполнение лингвистических единиц соответствует их сущностно определенным функциональным возможностям, логическая структура и конститутивно-регулятивная роль которых обозначается как нормативность лингвистических единиц.
Конститутивная функция норм делает лингвистические единицы возможными. Регулятивная функция задает критериальное обеспечение их оценки. Таким образом, язык выступает целостным конститутивно-регулятивным нормативным инструментом познавательного описания реальности с помощью фактов, выраженных лингвистическими единицами. Если не брать во внимание конститутивный аспект осуществления описательной функции речи, это приведет к распространенной позиции, согласно которой действует только регулятивная функция норм, предназначение которой является задавать критерии истинности для фактов (например, путем их соотнесения с некоторыми ценностями как гарантом значимости).
Действительно, представители типов лингвистических единиц могут быть предметом оценки на истинность. При этом критериями выступают нормы как принципиальные основания для приписанной оценки или для ее опровержения. Приписывание негативной оценки (ложь) не разрушает сами нормы, ведь нормы, как правила, конституируют лингвистические единицы.
Нормы для лингвистических единиц в своей конститутивной функции имеют эпистемический смысл, а их характер является интерналистским. Т.е. статус нормы как условия возможности лингвистической единицы обеспечивается внутренней связью между этой нормой и соответствующей лингвистической единицей. Подобная связь является внутренним отношением и взаимно определяет их. Интерналистская норма принципиально не является доксатической: она - не предмет мнения, предположения и т.п. Практическая норма лингвистической единицы по своей сути является епистемически необходимой.
Л. Витгенштейн указывал на важность правил или норм речевого поведения. Его интересовало, управляются ли значения наших слов нормами или правилами. Позже С. Крипке1 возобновляет интерес к этой теме. При этом важными оказываются источники нормативности лингвистических единиц, которой обеспечи-
1 Kripke Saul A. Naming and Necessity - Cambridge, Mass.: Harvard univ. press, 1980. - 172 p.
ваются их значения. Крипке, как и К. Вригт, соглашался, что свою нормативную силу значения получают в процессе лингвистической практики сообщества. Другие, например Р. Брендом1, характеризовали нормативность значения через индивидуальное, частное использование лингвистических единиц. Такая интерпретация принципиально не устраивала Крипке, ведь в приватном использовании терялась бы сама нормативность речи. Крипке интересовала нормативность наподобие закона, но ведь лингвистическая практика сообщества состоит из индивидуальных использований лингвистических единиц. Таким образом, важно совместить необходимый характер норм речевого поведения, и их ситуативность, контекстуальность.
Согласно подходу, предложенному П. Грайсом2, нормативность обусловливается намерением, интенцией субъекта речи. Использование лингвистической единицы считается корректным или неправильным настолько насколько оно удовлетворяет намерению субъекта речи. Дело в том, что само намерение не является нормативным, намерение само по себе не является нормой и не обусловливает ее. Норма, в отличие от намерения, является имплицитной, интерналистской и перманентно актуальной для конкретных лингвистических единиц, употребленных в определенном контексте, и их значений. Намерение остается внешним по отношению к лингвистическим единицам, намерение ведет к их использованию соответственно с их имплицитными нормами, даже если нормы не осознаются субъектом речи, или при ошибочном использовании лингвистической единицы3. Наличие нормы не предполагает обязательное осознание ее субъектом речи. Намерение высказаться является намерением высказаться нормативно. Условия приемлемости использования лингвистической единицы не совпадают с условиями приемлемости самой лингвистической единицы. Первые зависят от соответственности значения лингвистической единицы цели ее использования.
1 Brandom R. Articulating reasons. An introduction to inferentialism. - Cambridge, Mass.: Harvard univ. press, 2000. - 230 p.
2 Grice H.P. Utterer's meaning and intentions. - Readings in the philosophy of language / ed. by P. Ludlow. - Cambridge, Mass., L.: MIT Press, 1997. - xviii,1073 p. -P. 59-88.
3 Незнание норм оборачивается так называемой со времен Витгенштейна «проблемой следования правилу». Для нас она предотвращается тем, что субъекты речи имплицитно, внутренне восприимчивы к нормам как правилам, имплицитно постигают их при осуществлении лингвистических единиц.
Норма задает условия возможности лингвистической единицы, эпистемически разрешает ее, обеспечивает ее «правом на существование». Итак, это означает, что лингвистическая единица является разрешенной?
В общем понимании нормы описывают обстоятельства корректности своих объектов. Практические нормы лингвистических единиц описывают обстоятельства их разрешенности. Нормативность лингвистической единицы делает возможным ее употребление, наличие у субъекта речи. Нормой лингвистическая единица конституируется. Норма лингвистической единицы обеспечивает возможность субъекту речи осуществить эту единицу. Принципиальная функция практических норм лингвистических единиц -сделать возможным их использование, обеспечить возможность их осуществления, это сопровождается оцениванием их содержания.
Для описания норм необходимо, во-первых, описать корректные нормы, а во-вторых, описать, что делает их корректными. Первый вопрос - о содержании норм, второй - об их обосновании.
Обоснование лингвистической единицы обеспечивается ее корректностью на фоне соответствия практической норме. Соответствие лингвистической единицы собственной норме является условием возможности для нее быть корректной или некорректной (в том числе и в эпистемическом ключе). Таким образом, соответствие лингвистической единицы собственной норме обеспечивает не ее корректность, а ее возможность быть корректной или некорректной. Экспликация практических норм актуализирует их регулятивную функцию. Лингвистические единицы разрешаются нормами и осуществляются на фоне, который их сопровождает и обеспечивает инструментальный контроль их корректности.
Нормы как конститутивные правила не являются конвенциями. Они необходимо сопровождают каждую лингвистическую единицу соответственно ее типу. Их нельзя заменить альтернативными конвенциями.
Как уже указывалось, нормы как конститутивные правила и критерии оценивания лингвистических единиц сопровождаются как фоном другими условиями, характерными этим единицам. Учитывать последние важно, ведь норма не всегда является, да и не должна быть очевидной, и чтобы проверить валидность нормы, нужно представлять и другие условия осуществления лингвистический единицы в соответствии с практической нормой, иначе будет невозможным контроль выполнения условий, заданных нормой.
Конститутивные правила, т.е. практические нормы сами по себе не определяют все необходимые условия для осуществления лингвистических единиц, которые конституируются этими правилами. При нарушении правил и (или) невыполнении других условий, лингвистическая единица осуществляется ошибочно, но само ее осуществление не разрушается.
Определение нормы лингвистической единицы с содержанием Р (правило Свидетельства):
Норма лингвистической единицы с содержанием Р: Р удовлетворяет С, где С имеет пропозициональный вид.
Эта схема означает, что субъект осуществления лингвистической единицы с содержанием Р имеет схематическое свидетельство для Р. Такое засвидетельствованное содержание лингвистической единицы выполняет роль С для конкретной лингвистической единицы, осуществляемой в определенном контексте. Ошибочные лингвистические единицы имеют смысл поскольку для них можно указать нормы, имплицитно наличные у субъекта речи как правила Свидетельства при осуществлении этих лингвистических единиц в рамках специфического фонового окружения практической нормы и неспецифических когнитивных факторов. Субъекты речи восприимчивы к имплицитному правилу «свидетельства», оно постигается ими в речевом осуществлении лингвистической единицы. Поэтому засвидетельствованность того, про что лингвистическая единица, сама собой разумеется. Итак, нормой партикулярной лингвистической единицы является «засвидетельствование» субъектом речи того, что эта лингвистическая единица осуществляет.
Анализ, согласно правилу Свидетельства, не предполагает, что мы всегда имеем свидетельство для каждой лингвистической единицы. Это противостоит антиреалистическим теориям значения, для которых определяющими для ее осуществления являются условия ее значения.
Речь приобретает внутреннюю структуру в контексте коммуникации. Мы предполагаем и фиксируем правила в практическом процессе попыток донести свои мысли другим и понять, что они пытаются сообщить нам. Основная цель при этом - придать максимальный смысл действиям, поведению других участников коммуникации, их разнообразным проявлениям. Таким образом, практическая норма - это фундаментальная гипотеза про возможность лингвистической единицы, которая делает возможной данную лингвистическую единицу вместе со всеми другими условия-
ми ее осуществления в определенном прагматическом контексте, которым регулируется ее уместность и обеспечивается возможность ее интерпретации. Итак, как фундаментальное методологическое основание для лингвистических сущностей нами эксплицируется практическая норма, которая является конститутивным правилом для осуществления соответствующей лингвистической единицы своего содержания и критерием его оценивания.
